"All the dirt of their world against magic of love,
Symbols out of words, riddles no one could solve,
And the strangest nightmare, Tarot base with black card -
Finally we could dare to decline lying God.
I've just said my doomed "yes" to the question you asked:
We've released loneliness till the first ray of dusk,
And I won't be afraid of the very last night,
Of the blessed divine hate, of the another side
Of your passionful truth, of the time to wake up...
I've just sworn to love you till the last my blooddrop".
Rada V. Anpilova
* * *
- Ты должен уходить... тебе нельзя больше здесь оставаться... я точно знаю, что они все подозревают тебя... ты погибнешь... если останешься...
Эжбета и Матиаш. Они таились под замком в старом полуразрушенном доме на северной окраине той умирающей венгерской деревни. Этот дом неразрывно связывал их друг с другом. Здесь они впервые встретились - когда Эжбета, подчинившись манившему её огню в окнах давно пустовавшего, мёртвого дома, переступила его границы, проникла в его комнаты и там увидела Матиаша, чья странная, нечеловеческая красота ослепила её и притянула к себе, как пламя беспомощного мотылька... здесь они тайно встречались почти каждую ночь, умоляя единственного истинного Бога о том, чтобы никто в деревне не раскрыл их секрета, не увидел их вдвоём - её, тихую кроткую дочь местного священника, и его, урождённого Матфея Мариона, израильтянина и иудея, убежавшего прочь из своей благословенной земли и принявшего католичество, чтобы разорвать с ней последнюю связь... казалось, он хотел навсегда отделить от себя своё прошлое, забыть его и попытаться начать свою жизнь заново. Эжбета, готовая повсюду следовать за ним, была рядом и словно являла собой символ этой новой жизни. Наверное, они любили друг друга так, как никто никогда не любил ни на земле, ни даже на небе. Они провели в этом доме вдвоём свою самую первую ночь... и вот теперь, казалось, проводили здесь же и самую последнюю... им обоим было всего двадцать лет. Они мечтали, чтобы у них впереди была целая вечность.
- Я никуда не уйду, - твёрдым и одновременно ласковым, проникающим в самое сердце, голосом говорил в ответ Эжбете Матиаг и осторожно утирал с её красивого полудетского лица слёзы. - Я не оставлю тебя. Пусть они все делают, что им приказывает их божок... мне всё равно. Я не боюсь их...
- Ты не можешь так говорить! - всхлипнула девушка и крепко сжала своими тонкими хрупкими пальцами его ладонь, одновременно приказывая ему уйти и безумно боясь, что он уйдёт. - Ведь они убьют тебя!... их ничто не остановит... Матиаш... мой отец говорит им на своих службах, что ты - это зло...
Юноша пристально взглянул на неё своими глубокими тёмными глазами и тяжело вздохнул.
- Твой отец не знает, что такое зло. Его Бог и есть истинное зло. Милосердный, придумавший адские пытки... Он источник всякого зла, которого отравляет всех тех, кто пьёт из него...
Он устало поднялся с постели и подошёл к окну, сквозь почерневшее стекло которого внутрь почти не проникало жидкое серебро Луны. Эжбета смотрела на него не отводя глаз, и Матиаш, чувствуя на себе её взгляд, тихо сказал:
- Один раз я уже попытался убежать... от всех и всего: от себя, от людей, от Бога и от Дьявола... мне тогда казалось, что это мой единственный выход... тогда, год назад... но я ошибался. Когда ты пытаешься убежать, ты как будто оказываешься на самом краю бездны, и каждая секунда может стать... нет, не "может стать", а СТАНОВИТСЯ для тебя роковой... ты лишаешься последних сил... происходит то, что ты не можешь изменить, исправить, предотвратить... одно дуновение ветра - и ты срываешься вниз. Ты пытаешься удержаться, уцепиться обеими руками за жизнь, но камни и слой земли осыпаются под твоими пальцами, и ты падаешь вниз... в этой пропасти нет дна... твоё падение может длиться тысячелетиями... до тех пор, пока ты, наконец, не умрёшь.
Он произнёс эти слова отрешённо, словно прочитывая таинственные древние стихи, заворожённый их красотой и величественностью. Потом словно какая-то мутная пелена упала с его глаз, он судорожно вздрогнул, поёжившись от холода, и обернулся в сторону Эжбеты. Она плакала.
- Мой отец, - с трудом выдавила она, - обвиняет тебя в убийстве своего старшего сына... Даниэля...
- Которого ты даже не можешь назвать своим братом? - холодно переспросил Матиаш и вскинул голову. - Да. Твой отец прав. Я убил этого ублюдка. Чтобы он больше никогда не посмел причинить тебе боль. Я убил человека, который пытался изнасиловать свою младшую сестру. И я горжусь этим поступком. Если бы у меня было право сделать выбор ещё раз - я бы ещё раз убил его.
- Я... я рассказывала отцу о том... что пытался сделать со мной Даниэль, - низко опустив голову, бормотала Эжбета, которая до сих пор не могла избавиться от тирании этого ложного стыда. - Но он не поверил мне... он сказал, что я... грешница... и что он никогда не перестанет считать тебя убийцей...
- В Израиле меня тоже все считали убийцей... четырнадцатилетняя девочка, которая была безответно в меня влюблена, покончила с собой... вонзила нож в своё сердце, чтобы изгнать меня из него... только в чём я был виноват? Я лишь сказал ей правду. Я лишь сказал ей, что я не люблю её. Я не оскорблял и не унижал её, я никогда не насмехался над ней и никогда не хотел причинять ей боль... но я всегда думал, что каждый человек заслуживает правды, что правда всегда будет лучше любого обмана и неискренности... а из-за этого меня обвинили в смерти человека... и от меня отвернулись ВСЕ. Даже моя мать. А я думал, что она всегда будет рядом со мной... ведь она сама всегда учила меня говорить правду и не истязать людей ложью!... так что же я должен был сделать?!...
Он яростно ударил кулаком по грязному оконному стеклу, и от его удара оно разбилось вдребезги; десятки сверкающих осколков упали на дощатый пол. Матиаш едва сдерживал слёзы. Ему до сих пор было нестерпимо тяжело... если бы в следующую секунду за его спиной не появилась бы, крепко прижавшись к нему всем телом, его возлюбленная Эжбета, он схватил бы один из тех осколков и перерезал бы им горло? память причиняла чудовищную боль.
- Матиаш, - встревоженно прошептала Эжбета и поцеловала его в раскалённый висок, в котором гремела кровь. - Я не оставила тебя. Я всегда буду рядом с тобой... потому что я люблю тебя... ты никогда больше не будешь один...
- Ты любишь меня? - безрадостно усмехнувшись, оборвал её Матиаш. - А что ты НА САМОМ ДЕЛЕ знаешь обо мне? Или, лучше сказать, о том, что вскоре будет со мной? Жители этой деревни не обманывают тебя. Всё, что они говорят, есть чистая правда... тебе придётся разделить с ними их страх.
- Мне всё равно, - уверенно ответила девушка. - Мне нет дела до их страха, мне нет дела до всего того, что они говорят. Они ничего не понимают... ты бежал из родной страны, ты скитался по всей Венгрии для того, чтобы в конце концов оказаться ЗДЕСЬ, в этой маленькой умирающей деревне, то есть РЯДОМ СО МНОЙ!... это наша судьба, Матиаш... отец говорит, что никакой судьбы нет и что учение о ней посеяно самим Дьяволом. Пусть так. Значит, Бог и Дьявол вместе привели тебя ко мне, зная, что мы будем любить друг друга... это НЕ случайность. Это НЕ МОЖЕТ быть случайностью... я... я хочу быть твоей женой, Матиаш. Ты не оставляешь меня... и я тоже не оставляю тебя... ты больше никогда не будешь один...
Он вздрогнул, ощутив одновременно и физическую, и душевную боль, а вместе с ней - и физическое, и духовное наслаждение. Но реальность не позволила ему так далеко отстраниться от себя. Слова Эжбеты сделали его счастливейшим на земле, но это счастье, по велению Бога или по велению судьбы и её проповедника-Дьявола, должно было мгновенно оказаться омрачённым.
- Церковь не станет благословлять наш брак, Эжбета.
- Тогда пусть церковь проклянет его! - воскликнула девушка. - Иначе мы найдём того истинного Бога, что благословит нас, и разнесём славу о Нём по всей земле, чтобы она затмила славу Христа!... давай помолимся истинному Богу, Матиаш... неважно, что мы ещё не знаем Его имени: если Он существует... если люди ещё не убили Его... значит, Он отзовётся.
Отказ убил бы не только её одну. Отказ убил бы и его тоже. Мгновенно.
- Хорошо. Давай помолимся Ему. Через четыре дня.
Не в силах подчинить себе собственный голос, Эжбета лишь согласно кивнула и, разрыдавшись, обняла Матиаша, ставшего теперь её женихом.
- Но прежде, - тихо откликнулся юноша, - мы должны принести друг другу клятву верности... в том, что мы не позволим ни жизни, ни смерти, ни людям, ни богам разрушить нашу свадьбу. Я клянусь в этом перед тобой, Эжбета.
С этими словами он поднял с пола два стеклянных осколка: один из них он оставил для себя, а второй передал своей невесте.
- И я клянусь в этом перед тобой, - страстно проговорила Эжбета, не задумываясь ни на секунду... а после этого жених и невеста разрезали свои ладони осколками чёрного стекла и причастились кровью друг друга, скрепляя принесённую клятву.
* * *
"...потом, уже на исходе ночи, Матиаш всё рассказал мне. Всё до самого конца. Я и раньше слышала от него несколько бессвязных обрывков, кусков, отделённых от единого целого, но эти слова, как мне казалось, походили скорее на бред, на чьи-то дурные фантазии, чем на реальность... но тогда я поняла, что всё это на самом деле есть чистая правда... что тот, кто совершил убийство, был проклят и изменил вероисповедание, может быть обращён в носферату, в кровососущего вампира, о котором знает каждый народ на земле... и в Венгрии, и в этой исчезающей деревне о нём тоже знают... и знают даже, как можно его остановить... Матиаш сказал мне, что чувствует приближение смерти... ещё он называл эту смерть своей новой жизнью. Он описал мне церемонию своих ещё не состоявшихся похорон до самых мельчайших, до ужасающих подробностей... как будто он сам наблюдал за ней со стороны... я была смертельно напугана... но я знала, что сделаю ради него всё... всё, о чём он попросит меня. Всё, что мне нужно будет сделать ради него, ради нас. Он говорил мне кошмарные вещи... а я слушала его так, словно от его слов зависела и моя жизнь тоже... и всё наше будущее... сегодня девятое июня. Наша свадьба состоится через четыре дня... Господи, всего четыре дня... целых четыре дня..."
"Ранним утром, после того разговора, Матиаша нашли мёртвым недалеко от кладбищенских ворот. Он был мертвенно бледен, и его глаза остались широко раскрытыми и устремленными в небо. Он... он был прекраснее любого из ангелов Христа. Я никогда ещё не видела его таким красивым... я так хотела поцеловать его и взять за руки... но я НЕ могла.
Мой отец провозгласил его убийцей привселюдно, и сказал, что Господь покарал его за все злые дела и грехи... на его теле не было ни единой, даже самой крохотной, царапинки, и даже его одежда совсем не была повреждена, ни разорвана, ни даже просто измята... отец сказал, что Господь забрал из его тела душу и приказал ей явиться на суд... а потом отец заставил всех окруживших его людей возрадоваться тому, что Божия справедливость восторжествовала и свершилась на земле... и все эти люди возрадовались, подняв руки к небу и поблагодарив Господа за спасение от убийцы, и... и мне тоже пришлось "возрадоваться" так же, как они... иначе... иначе всё бы рухнуло. Я должна была сдержать свою клятву: наша свадьба не могла не состояться. Ради этого я должна была сделать всё, что смогу, и даже... даже больше, чем смогу. И потому мне пришлось притворяться, тоже играть в эту мерзкую игру.
Утром тринадцатого июня были похороны Матиаша, ночью же должна была свершиться и наша свадьба... у меня оставалось совсем немного времени, и я ни за что не должна была ни опоздать, ни ошибиться...
Я не могла присутствовать ни при омовении и облачении тела, ни при погребении усопшего на кладбище... никто не должен был ничего заподозрить... мой отец лишь сказал мне... случайно, наверное, сам того не желая... что Матиаш будет похоронен как слуга Дьявола и самое мерзкое из всех созданий тьмы. Я поняла, что это значит. И это только укрепило мою уверенность в том, что я собиралась сделать.
Я проникла на кладбище задолго до полуночи. Казалось, что Матиаш, несмотря ни на что, тоже держал свою клятву и даже после погребения пытался мне помочь: летняя ночь оказалась беспросветно тёмной, с неба лил бесконечный дождь, который размывал кладбищенскую землю и делал её податливой, как пластилин; улочки были совершенно безлюдны - отчасти из-за погоды, отчасти из-за тех дурных слухов, что переходили тут из уст в уста и неизменно касались Матиаша... с собой я смогла взять лишь черенок старой сломанной лопаты и нож - только то, что нетрудно было спрятать под одеждой... в чае, который отец выпил вечером, было растворено несколько таблеток снотворного, но всё же... риск был чудовищным. Только я всё равно ничего не боялась. Я знала, что я должна это сделать, и что я хочу это сделать - ради самой себя и ради того человека, который любил меня и был любим мною...
Найти могилу Матиаша не составило большого труда: он был похоронен вдали от кладбищенских ворот, там, в неосвященной земле, которой предавали убийц и самоубийц в этой деревне. На его могилеп не было креста, только маленькая каменная плита, на которой были написаны его имя и годы жизни. Я едва сдерживала слёзы... одна мысль о том, что я стою сейчас на могиле своего жениха, убивала меня... но я верила всему, что он мне рассказал. И я должна была исполнить своё обещание. Тогда я начала копать. Земля была размыта и податлива, но черенок лопаты, которым я разрывала её, вскоре странным образом вдруг раскололся надвое - наверное, это Иисус Христос и Дева Мария, понимающие, кто лежит в этой могиле, пытались меня остановить... но не смогли. Я выбросила прочь эти обломки и принялась копать дальше руками... так ожесточенно, так неистово, что даже совсем не ощущала боли, просто не успевала её ощущать, желая во что бы то ни стало успеть сделать это до полуночи... только потом, осознавая, что я уже близка к цели, я наконец заметила, что земля на могиле Матиаша уже обагрена моей кровью, которая просачивается в его гроб вместе с дождевой водой, и что пальцы на моих руках стёрты и разбиты до самого края верхней фаланги... я ужаснулась - но уже в следующую секунду заставила себя продолжить начатое. Наконец я добралась до его гроба... теперь я должна была как-то открыть его... я стала озираться по сторонам и скоро нашла несколько бесформенных камней... и стала пытаться сбить ими массивные замки... проклятье, они так долго не поддавались... я поняла, что постепенно начинаю впадать в отчаяние... нет... ни в коем случае... меня преследовали навязчивые мысли о том, что уже утро, что сейчас кладбищенские ворота откроются и сюда войдут толпы людей, и увидят меня около могилы слуги Дьявола и самого мерзкого из созданий тьмы, и схватят меня, и вобьют в его гроб длинный острый кол... нет, хватит, пожалуйста! Я ещё раз, из последних сил, ударила камнями по замкам, и внезапно они беззвучно открылись, словно сами собой... и тогда я поняла, что Матиаш по-прежнему не покидает меня и снова пришёл мне на помощь. Теперь изломанную крышку его гроба легко можно было поднять... только я отчего-то долго не могла на это решиться... что-то безумно пугало меня... снова Иисус Христос и Дева Мария... и осознание того, что сейчас я увижу его мёртвым... МЁРТВЫМ... и тогда я наконец твёрдо сказала самой себе, строго, как никогда раньше: "Ты теряешь ВАШЕ ОБЩЕЕ время. Ты разрушаешь ВАШУ ОБЩУЮ жизнь. Ты не имеешь права ошибиться". Это были очень простые слова. Но они как будто вернули меня из забытья, в котором я уже начинала невольно увязать, как в болоте. Я глубоко вдохнула сырой воздух и резко подняла крышку гроба... потом я увидела Матиаша. Снова. В первый раз за эти три дня. Матиаш... так значит, всё это действительно правда. Он рассказал мне чистую правду о своём собственном погребении за четыре дня до того, как оно было совершено. И всё, что он тогда предсказывал, теперь сбылось с невероятной точностью... селяне взаправду похоронили его... как вампира...
Я взяла свой нож и перерезала верёвку, которой к его горлу был привязан серп... так значит, они... они хотели, чтобы он... я выбросила этот проклятый серп прочь... теперь я отчётливо вспоминаю то, как Матиаш говорил мне: "Они привяжут к моей шее серп, чтобы, едва попытавшись встать, я сам отрезал бы себе голову. Они положат в гроб боярышник, потому что из боярышника был свит венец Иисуса Христа. Если я хотя бы один раз уколюсь о его шипы, то больше не смогу пошевелиться... и если я проведу три недели в этой могиле и не выпью ни одной капли крови, то моё тело начнет истлевать до тех пор, пока не превратится, как все трупы, в пыль..."
Три недели... двадцать один день такой чудовищной, инквизиционной пытки... я до сих пор не могу в это поверить, до сих пор боюсь представить себе это... что тогда может означать крестная мука Христа?! Крестная мука Христа - НИЧТО в сравнении с мукой вампира, умирающего такой звериной смертью... но в гробу действительно лежал боярышник. Его колючие ветки были там повсюду: Матиаш не смог бы пошевелить ни рукой, ни ногой, не смог бы даже дышать так, чтобы ни разу о них не пораниться. Я выбросила их все как можно дальше от его могилы - и хотя я сама укололась о них не меньше сотни раз, я не позволила ни одному их проклятому шипы даже прикоснуться к коже моего жениха. Я только несколько раз погладила его по щекам и лбу... и тогда увидела, что моя кровь, размазавшаяся по его лицу, мгновенно и бесследно исчезла, впитавшись ему под кожу... его тело не начинало разлагаться не из-за холодной сырой погоды. Просто теперь я окончательно поняла: Матиаш был жив. И он ожидал часа нашей свадьбы.
Его рот был набит чесноком. Он объяснял мне, что все порождения тьмы боятся огня, а чеснок похож на огонь и формой, и жгучим вкусом. Я вытащила из его рта все семь чесночных головок - чтобы больше ничто не могло отравлять его... мои порезы и раны на руках по-прежнему кровоточили, и я даже позволила нескольким каплям крови упасть на его язык, чтобы они дали ему противоядие от этой заразы.
"Они должны будут прибить мои волосы гвоздями к гробу, по старым поверьям", - снова вспомнила я его рассказ. Он и в этот раз ни в чём не ошибся: три гвоздя действительно прибивали к деревянному гробу три чёрных пряди его волос. Я должна была вытащить эти гвозди. Сейчас же. Я пыталась зацепить их погнутые шляпки лезвием ножа, но они поддавались слабо, а мне всё казалось, что моё время уже на исходе, что вот-вот наступит утро и все эти уроды увидять меня на кладбище, возле могилы израильского убийцы Матфея Мариона, и тогда... тогда они убьют нас обоих... и тогда наша священная клятва на крови будет нарушена... и мы будем прокляты. Навсегда.
Я отбросила в сторону нож и стала вытягивать эти проклятые гвозди зубами... всё моё тело пронзала невыносимая боль - наверное, это эмаль сдиралась с зубов, соскабливаемая железом... я больше не могла сдерживать стоны, но звук моего голоса растворялся в шуме дождя и не доносился ни до кого из спящих в своих домах селян... ни до кого из этого бараньего стада...
Когда наконец последний, третий, гвозль оказался за пределами гроба, когда я наконец освободила своего жениха, Матиаш вдруг открыл глаза. Я долго смотрела на него, не отрываясь и не дыша. Он был прекрасен: всё в его лице осталось прежним и одновременно как-то неуловимо изменилось... он воскрес для новой жизни... я наконец поняла, что это происходит каждый раз после смерти... он что-то сказал мне, что-то неразборчивое и слишком тихое... а я... я просто заплакала и одновременно засмеялась... а потом сказала ему:
- Сегодня тринадцатое июня, Матиаш... ночь нашей свадьбы...
Я достала из-за пазухи чёрный свёрток и передала его Матиашу.
- Посмотри... мне кажется, я знаю имена богов, которые обвенчают и благословят нас...
Он медленно поднялся на ноги и помог встать с земли мне. Потом развернул чёрную ткань. В ней были спрятаны два талисмана, которые я сделала для нас накануне нашей свадьбы. Это был крест, сплетённый из ветвей дуба и орешника, и перевязанный гибкими берёзовыми прутьями, и перевёрнутая пятиконечная звезда в круге. Дуб и орешник были деревьями ведьм. Матерью ведьм была Лилит. Спасителем Лилит был Сатана. Это к ним мы должны были теперь взывать".
"Мы начали наш свадебный обряд после полуночи. Мы подошли к сельской часовне и подожгли её... потом долго смотрели на то, как она сгорает. Когда дым спрятал нас за своей пеленой, я взяла в руки деревянный крест, а Матиаш - обрамленную в круг звезду, и мы вместе прочитали старую католическую молитву, заменив в ней имена Христа и Марии на имена Люцифера, Майтрейи и Лилит.
- Я люблю тебя, - сказал он мне.
- И я люблю тебя, - ответила я. - Я хочу, чтобы нам принадлежала целая вечность.
И я протянула ему руку, чтобы он мог прокусить мои вены клыками и испить мою кровь, и он сам, причастившись ею, разрезал своё запястье ногтём и присоединил и меня к таинству этого причастия. Когда я испила его крови, он поцеловал меня и сказал:
- Твоя земная человеческая сущность теперь будет умирать. Ты возродишься в ином облике. Ничего не бойся.
Он начертил на земле круг с той же самой перевёрнутой пентаграммой и бережно положил меня, уже ослабевшую и становящуюся беспомощной, в его центр. Я не могла больше стоять на ногах, ощущая во всём теле свинцовую тяжесть и странную тупую боль, и не могла даже держать глаза открытыми... я только повторяла свои молитвы Люциферу, Майтрейе и Лилит, и сжимала пальцами свой крест... а Матиаш готовился к чему-то... и вскоре я поняла, к чему именно. Вскоре я увидела селян, бегущих сюда, в сторону горящей часовни, прямо к нам: они, кажется, догадались, что произошло, и потому были вооружены вилами, серпами, ножами и ружьями... а во главе их двигался тот, кто когда-то был моим отцом... они напали на нас. Кто-то из них попытался подобраться ко мне, но не смог пройти через границы сатанинского круга, как сквозь невидимую стену, потому что Матиаш оставил его ворота запертыми... тогда они бросились к Матиашу, но их страшные удары и выстрелы не достигали своей цели и не причиняли ему никакого вреда... а он сам хватал их за плечи и легко ломал им шеи, точно их кости были сделаны из хрупкого фарфора... и ни из одного тела он не выпивал ни единой капли грязной отравленной крови, и не позволял выпивать эту кровь и мне..."
* * *
К утру часовню нашли сгоревшей дотла, от неё остались, как от сожжённой на костре Инквизиции ведьмы, лишь пепел и угли. На земле вокруг неё по-прежнему оставалась начертанная пентаграмма, обведённая в круг... а по разные стороны от этого демонического символа лежали, искривленные в неестественных позах, десятки или даже сотни мёртвых холодных трупов - но ни единой капли крови не было пролито на этом сатанинском капище... могилу израильского убийцы Матфея Мариона нашли - те немногие из деревни, кто чудом дожил до утра четырнадцатого июня - пустой. Он и Эжбета бесследно исчезли.