Течёт вода из пруда по желобу и падает на лопасти мельничного колеса. Вращается колесо, а вслед за ним тяжёлые жернова. Через отверстие в верхнем камне - бегуне - тонкой струйкой течёт золотое зерно, и бегун по лежаку растирает зёрнышки, превращая их в белую воздушную муку.
Бойко течёт вода, хорошо вращается колесо, тонкая получается мука. Доволен мельник - не обманул водяной! Много воды - хоть второе колесо ставь! Мельница большая - в доме достаток. И жена довольна, и дочка, наряды есть на что купить, приданное богатое собрали. Долг свой мельник обязательно выплатит, но позже. А пока - не до того. Дочка-то выросла-заневестилась! Можно и замуж выдавать. Вон у кузнеца Тихона сынок Ефимка в силу вошёл...
Кузнец всегда при работе и тоже в достатке живёт. Молодая семья нужды знать ни в чём не будет... Мельница опять же к ним перейдёт - дочка-то единственная!
Выходит мельник на улицу, кличет донюшку свою, Прасковьюшку.
- Прошенька, подь сюды!
Послушная дочь спешит на зов батюшки. А он любуется кровиночкой: коса густа, кожа бела, идёт - будто плывёт! К тому же рукодельница.
- Ты звал меня, батюшка? - весенним ручейком прожурчал голосок.
- Звал, звал... Я вот что подумал, дочуня, замуж тебе пора. Ефимка вон, хорош! Мастеровит. С Тихоном вчерась разговаривали...
Белолица Прасковьюшка, а всё ж побелела. Сердечко её после батюшкиных слов затрепетало-заплакало: "Только не это!" Не мил ей Ефимка. Ой, как не мил!
А потому не мил, что мысли все про голубоглазого Савелия.
Сядет на берегу пруда Савелий, возьмёт свирель, да как запоёт-заплачет!..
Прасковьюшка глазами потеплеет, щеками заалеет...
Поёт свирель, жаворонки подпевают ей, малиновки вторят, соловьи завидуют... И душа девичья вслед за напевом до самого края земли улетает, до Лукоморья, и возвращаться не хочет, пока свирель не смолкнет.
Никогда батюшка не согласится выдать Прасковьюшку за простого пастуха. А Ефимка хорош, да. Только не люб. А выйти за немилого, что в реке утопиться.
Понурила голову девушка и пошла, не разбирая дороги. А батюшка планы строит, на дочку не глядит. А как глянул, похолодел весь - у пруда донюшка, у самого омута. А тот вспучился, вскипел уж. И Дедушко на берег выходит. Волос, что тина. Борода зелёная до колен. И руки к Прасковьюшке протягивает.
А у мельниковой дочки глаза горем застланы. Свет белый без милого не мил, а потому воли к жизни нету.
Кинулся мельник к доченьке, к кровинушке своей, чтобы оберечь её. Закричал раненой птицей:
- Всё, что угодно, только не это!..
...что ж, не обманул водяной - большая мельница малой водой не вертится. Всего-то и надо было: заманить путника к омуту, да и столкнуть в воду. Слишком долго думал мельник, хоть чужого и не жалко. Но водяной со всякой мельницы подать возьмёт. Чтобы всегда текла вода, чтобы вращалось колесо, а вслед за ним и тяжёлые жернова. Чтобы золотые зёрнышки превращались в белую воздушную муку.