Аннотация: Сказка о Спящей красавице совсем не то, о чём маленьким девочкам рассказывают в детстве. История прекрасной и ужасной королевны начинается задолго до её рождения, когда на Земле ещё сильна была магия фэйри, а фэйри, проклявшая Аврору, юна.
Эта история, которая спустя века превратилась в сказку, началась так же, как и тысячи других до неё...
Однажды, в незапамятные времени в далёкой-далёкой стране за холодным морем, прекрасном зелёном острове, укрытом древними лесами и полями, жили-были феи, фэйри, как их называли люди, особенно не вдаваясь в подробности, называя этим словом всех мало мальски отличающихся от смертных существ. И, пусть в те времена всё было уже мало похоже на сказку - Племена Дану ушли, а те, кто остался, старался держаться подальше от людей, их жгучего железа и нового бога, чья возрастающая сила будто льдом сковывала их бессмертные души, жизнь ещё была полна чудес и волшебства, но не всегда благого.
Многие фэйри обозлились на людей, проклинали поля, крали детей, заставляли блуждать в лесу, уводили в болота, затанцовывали до смерти тех бедняг, которым не повезло оказаться в ночь полнолуния на поляне в лесу. Впервые за многие века люди стали опасаться ноябрьских ночей, самых жутких и страшных, когда Дикая Охота несётся по небу на крыльях холодных зимних ветров и бурь, и были в ней живые фэйри из плоти и крови, холодные и смертельно опасные, порождённые мраком зимних ночей, не знающих о солнце. Они не ведали жалости - ни юноши с прекрасными точёными лицами и глазами прозрачными как лёд, ни девы с ледяными копьями в белых руках, ни огневзорые псы, чей вой поднимал на усыпанной снегом земле метели и позёмки. И горе тому, кто попадётся им на пути, его тот час же закружит вьюга. И так велики были силы фэйри Неблагого Двора, что не спасали ни кресты, ни молитвы.
Ночная тьма, которая раньше коварно скрывала кочки на дорогах, не давала найти потерянное, теперь оскалилась острыми зубами тех, кто пил кровь. Во тьме теперь были слышны не ночные птицы, а перестук копытцев бааван ши, которые прятали свои ноги под длинными зелёными платьями, а сами заманивали мужчин в свои убежища и выпивали их досуха. Ланнан ши, их сёстры по кровавому промыслу, так дивно играли на арфе, что никто не мог устоять перед чарами и сам потом не понимал как оказался в лапах кровопийцы. Кельпи, притворяясь дивной красоты лошадьми, позволяли беспечному путнику оседлать себя, а сами стремглав кидались в тинистую пучину лесных озёр. Баньши пугали случайных путников своими воплями, отчего у любого, кто заслышал их крик, седели волосы на голове.
Но, пусть иные из встреч с Сокрытым Народом оборачивались для смертного бедой, бывало и так, что другие были благом. Всё ещё случалось так, что эльфийские девы связывали свою судьбу с мужчинами из рода людей, но слишком поздно понимали, что обрекали себя на безрадостное и скорбное существование в дальнейшем.
Так случилось и с Лиадан, матерью семерых прекрасных чародеек. Ши, давний потомок угасающего рода самой Дану, из укрытых чародейскими туманами лесов вышла замуж не за простого крестьянина, не за храброго воина и не героя, убивающего чудовищ, что ещё остались в самых тёмных уголках Ирландии, а за самого короля, которого исцелила от ран, полученных им на охоте. И так он любил свою жену, что во всём потакал ей, не осталось в королевском замке ни одного железного предмета, ни одного веретена, даже мелкой булавочки, срублены под корень дроковые заросли, а в волшебный древний лес, что рос на севере от замка, было запрещено входить всякому, кто намерен причинить зло животным и деревьям.
Король вновь обратился к исконной вере своих предков, вновь приблизил ко двору мудрых друидов, а в стране наступил золотой век благоденствия. Поля с золотой пшеницей не знали ни засух, ни наводнений, леса были полны дичи, всего земля давала вдоволь. И стали люди поговаривать, что не простую фэйри взял в жёны их король, а саму землю ирландскую, как бывало в глубокой древности.
И не только на землю, как верил народ, распространялась власть новой королевы. Жестокие ныне боги морей не собирали свою страшную дань, волны не разбивали корабли о скалы, а мермейд не топили рыбацкие лодки и не соблазняли несчастных юношей и дев, которые, снедаемые любовью, бросались с высоких утёсов в море, чтобы вечно быть со своими возлюбленными. Но увы, их встречали не ласковые объятия мермейд, а лишь непроглядная морская пучина с острыми камнями на глубине и человеческими костями, обглоданными рыбами.
- Ты нашей, старшей крови, а потому мы не тронем ни ирландских кораблей, ни моряков, ни всех иных, кто держит путь сюда с миром, ни одной души не возьмём, королева, - так говорила морская дева, а Лиадан знала, что слова ей в уста вложил сам Мананнан Мак Лир. - Но, - мермейд обнажила свои мелкие острые зубки, - короли людей смертны, а мы, те, кто был прежде людей и будет после, терпеливы.
Солёный ветер развевал длинные рыжие локоны Лиадан, которые она не покрывала белым платом, как делали это иные замужние женщины. Она стояла на высоком камне в море, и брызги волн не смели коснуться ни её шёлкового платья, ни кожи. Ни словом не обмолвилась Лиадан, слушая речи русалки.
- Король умрёт, и никакое твоё волшебство не спасёт его, - мермейд замолчала, а потом, задумавшись, продолжила. - Давным давно, на заре эпох, когда Керридвен варила своё зелье в котле, одна капля выплеснулась из него и упала в море, и теперь всякая мермейд наделена даром предвиденья, хоть и редок он. Так слушай же, из почтения к тебе и твоим предкам, королева, я подарю тебе свои слова. Высоко оцени их, венценосная, ибо один лишь раз я скажу их и никогда более не дано мне будет прозреть будущее.
- Я слушаю тебя, - произнесла Лиадан.
- Так слушай же. Король умрёт, сражённый колдовством.
Королева удивилась словам мермейд, но усомниться в них не смела. Много ещё она говорила Лиадан. Со смертью Донована в страну придёт беда с крестами и молитвами, воистину сейчас последний расцвет волшебства. Люди позабудут имена древних богов, не вспомнят и её, Лиадан, которая вернётся в тень своих лесов на веки вечные. Вернутся засухи и наводнения, войны и пожары, шторма и ураганы, а Дикая Охота соберёт обильную жатву, на долгие века страна погрузится во тьму, и святое слово не разгонит её.
- Не править тебе страной без мужа, королева, - и с этими словами мермейд скрылась в морской пучине.
Крепко запомнила Лиадан слова мермейд и долго думала, как же избежать смерти любимого мужа, пока, наконец, не решила наложить на него защитные чары. Так сердце Лиадан успокоилось, и жизнь её снова потекла в радости и довольстве. Королева не была тенью своего мужа и не сидела молча, склонив голову у его трона, как подобало кроткой супруге. Лиадан часто присутствовала на королевских советах и много мудрых решений было принято благодаря ей.
Король нередко обращался к ней за советом в государственных делах, со временем это всё больше не нравилось двору. И, если эрлы королевства могли терпеть то, что король язычник, то с тем, что какая-то лесная девка, будь она хоть трижды фэйри или языческим божеством, считает себя ровней мужчине, они смириться никак не могли. Место женщины в постели - когда она не корчится в родах, она ублажает своего господина, не перечит ему и всегда покорна. А если вдруг рискнёт хоть слово поперёк сказать, то увесистый мужнин кулак выбьет всю дурь из жениной головы. Не кто иной, сам Бог, дал женщину мужчине в услужение, и никому кроме Него не изменить этого. И более всего им не нравилось, что Лиадан так и не подарила королю наследника, не то, что Эйлси, жена королевского брата, славный мальчик у неё подрастает.
И правда - семь дочерей, семь прекрасных королевен, родила королю Лиадан, и одна была краше другой. Самая старшая, Рианнон, родилась в канун Самайна. Осенние ночи подарили старшей королевне волосы, тёмные как ночная тень, кожу, бледную как лунный свет и силы, которые до поры были сокрыты от неё самой. Менее всего Рианнон любила общество людей, дни и ночи напролёт проводила она с птицами и многому научилась у них, а более всего от огромного ворона, который стал девочке верным другом и стражем.
Вторая, Оссия, любила самые дремучие леса и непролазные чащи, быстрее ветра бегала она вместе с оленями, которых ревностно оберегала от охотников. Юная королевна не боялась дремучих лесов и диких зверей, волки при ней становились смирнее верных псов, медведи учтиво склоняли косматые головы.
Третья королевна, Эвон, любила быстрые горные речушки и степенные равнинные реки, милы ей были все создания, живущие в воде, любили её и многочисленные рыбаки, когда она, маленькая и лёгкая в своём серебристом платьице, напоминавшем о водных бликах и рыбьей чешуе, появлялась на берегу, собирая ракушки, и всё-то ей попадались самые большие и красивые. Кому повезло встретить её высочество, тому рыба сама шла в руки.
Золотоволосая Грэйнн, которую более всего любил простой народ, самую бесплодную землю могла благословить на высокий урожай, она была прекрасным весенним дитём, всюду, куда бы ни пошла, наполняла сердца людей радостью.
Молчаливая Эшлинг была медлительна, она не танцевала как Оссия, не витала в облаках как Эвон, не проводила дни напролёт с птицами как Рианнон, она была спокойна как древние каменные круги и лабиринты. Ничто не могло поколебать её уверенности и вывести из себя, и эту же уверенность она вселяла в сердца людей вокруг.
Пятая королевна, Эйтне, была сильна не по годам и кроме этого безошибочно указывала на карте, где находятся рудоносные жилы. Из всех дочерей Лиадан она впитала в себя больше человеческого и внешне, и внутренне.
Две же младшие королевны, Орлэйт и Орния, родились в один день, огненно-рыжие огоньки, над которыми не знала управы ни одна нянька. Они баловались с чарами и употребляли их лишь на то, чтобы выкинуть очередную шалость. То на пиру прямо на блюде оживёт запечённый с яблоками гусь и начнёт щипать гостей, то заплутает служанка в прямом как стрела коридоре, то яблоневая ветвь снимет с головы садовника шляпу. И всё сходило двум шалунишкам с рук.
Так летели годы, и Лиадан, наконец, начала понимать то, о чём говорили ей когда-то. Горе для фэйри союз с человеком, пусть и не сразу приходящее. Всё больше она тосковала по своему дому, чудесной стране, которая скрывалась в самом сердце непроходимого леса. Общество людей, пусть и самых знатных, не избавляло её от одиночества, которое капля за каплей начало просачиваться в её душу. Она не могла не видеть, что её так и не приняли при дворе как свою, хоть и улыбались ей и кланялись, учтиво разговаривали, но всё это было напускным. Лиадан не понимала этого в людях.
Иной эльф, если ты ему не по нраву, просто уйдёт от тебя и ты никогда больше не найдёшь его, а человек будет раз за разом говорить самые сладкие речи, а в руке за спиной держать кинжал. Люди казались королеве слишком суетливыми, чересчур горячными. Они были сжигаемы жаждой нового, их интересовали новые земли, они то и дело что-то придумывали, но при всём при этом люто ненавидели всех, кто отличался. Люди были жадны и завистливы. И более всего они ненавидели то, чего хотят больше всего на свете, но никогда не смогут обрести. Всё чаще королева в одиночестве брала своего белоснежного коня с красными ушами, садилась на него и уезжала подальше, где не встретился бы ей ни один человек.
Всё больше королевские советники нашёптывали против неё на ухо королю, да он всё отмахивался, ибо верил своей жене во всём. Но как капля камень точит, так и в душу Донована было заронено зерно сомнения. Злые ростки таились во тьме, готовые вот-вот пробиться на свет.
А время шло. Старшей королевне исполнилось шестнадцать, время, когда с замужеством уже не стоило медлить. Дева выросла настоящей красавицей, высокой и стройной. Чёрные как ночь волосы Рианнон вились красивыми волнами, она не носила кос, оставляя причёску свободной. Тяжёлые блестящие пряди доходили едва ли не до колен, королевна перевивала некоторые из них лентами и нитями жемчуга. Лицом юная дева пошла в мать: фарфоровая кожа, коралловые губы, искрящиеся зелёные глаза, такой красавицы не сыскать во всём свете. Но характером Рианнон была упряма и своенравна, больше всего на свете ей ценна была свобода, за которую она готова бороться до последнего вздоха.
- Против моей воли ни один мужчина не коснётся меня! Никто из вас мне не ровня, мне, дочери Лиадан, от королей и королев Племён ведёт она свой род, и я не стану разбавлять свою кровь со смертным! - сказала гордячка Рианнон прямо на пиру, где собрались короли и королевичи из соседних королевств, чтобы просить её руки. Огромный ворон, сидевший на спинке её резного кресла, мрачным карканьем огласил свою солидарность с хозяйкой.
- Экая строптивица у тебя, Донован, - улыбнулся Эгберт Нортумбрийский. - Моя первая жена, царствие ей небесное, такой же была, да на любую кобылку свой ездок найдётся! - и король засмеялся собственной шутке, а ему в ответ вторил весь зал, только королева с дочерьми молчала.
Понравилась Эгберту Рианнон, которая чёрным вихрем пронеслась между столами к двери и, когда гости уже были пьяны, веселились и плясали, он уличил момент и покинул пиршественную залу. Он долго блуждал по королевскому замку, пока не нашёл старшую дочь Донована стоящей у окна в самом дальнем крыле. Здесь не горели факелы, не ходила стража, только паук в углу был единственным свидетелем всего происходящего. В свете луны и в чёрном с головы до ног она казалась совершенно неземным существом. Король был готов поклясться, что никогда не видел таких дивных глаз, блестящих как звёзды. Рианнон была прекрасной как фея, в которых до сих пор верит чернь. Эгберт же был добрым христианином и не верил в эти бесовские бредни, а что до предков, о которых говорила юная королевна... Многие короли прошлого утверждали, что ведут свой род от легендарных героев и богов, да много ли это меняло?
Строптивость у таких девок, королевен ли, крестьянок ли, лечится через постель. По другому запоёт гордая девчонка, когда узнает мужское естество. Быстренько присмиреет, а как отяжелеет наследничком, так и вовсе тише воды будет.
- Вы говорите так, потому что вам страшно. Страшно покидать отчий дом, страшно оказаться в чужой стране, где нет никого, кто вам знаком. Вы боитесь не прийтись ко двору и что против вас будут строить козни, - король положил руку Рианнон на плечо, ощутив прохладу чёрного шёлка. Его взгляд скользнул по чётко очерченным ключицам, в ложбинке между которых не было нательного креста, ни шнурка, ни цепочки не было видно.
- Отойдите от меня, - прошептала Рианнон, она не любила, когда к ней прикасались, даже родня.
Она не чувствовала себя в безопасности наедине с Эгбертом, высоким и крепким мужчиной, закалённым не одной войной. Он ещё не был стар по меркам людей, седина не коснулась его тёмно-рыжей бороды и волос. Смертные девушки нашли бы, что он хорош собой, в конце концов, никто не плох, если в его руках власть. Королевна пожалела, что ушла от зала так далеко, её никто не услышит, если она захочет позвать на помощь. Из всех своих сестёр она была единственной, чьи силы и умения не раскрылись целиком и полностью. Что ей с того, что она понимает птичий язык? Вокруг ни одной даже самой малой пташки. Своего ворона она отпустила полетать, желая остаться в одиночестве.
Король не послушал слов строптивой девчонки, а только прижался к ней ещё сильнее.
- Глупая девочка, ты станешь королевой, и я помогу тебе в этом. Твой отец просто обязан будет отдать тебя мне после всего, что случится, чтобы скрыть позор, правда?
- Нет! - воскликнула королевна, пытаясь вырваться из объятий Эгберта, её обуял дикий ужас, когда что-то твёрдое уткнулось ей в спину на уровне поясницы. Юная Рианнон ничего не знала о мужчинах, но подозревала, что именно это могло быть. Но совсем скоро это что-то стало нестерпимо жечь сквозь ткань будто раскалённые докрасна угли.
"Железо!" - жгучими буквами вспыхнуло это слово в голове королевны.
Уильям не внял обычаям, принятым в этом замке, и оставил оружие при себе, и сейчас железная рукоять меча нестерпимо жгла. Рианнон закричала от боли и страха, взмахнув руками как крыльями, пытаясь освободиться. Она почувствовала, как хватка короля ослабевает, и, вырвавшись из ненавистных объятий, бросилась бежать как можно быстрее, быстрее легконогой Оссии.
- Сатанинское отродье! - доносилось ей вслед.
Рианнон не обернулась, чтобы посмотреть на то, что сталось с королём. Она не видела результатов своих чар, лишь чувствовала лёгкое жжение в ладонях, след от сотворённого волшебства. И так королевна бежала куда глаза глядят, утирая рукавом слёзы как самая простая человеческая девчонка, пока не столкнулась с Лиадан.
- Матушка! - воскликнула Рианнон и впервые за многие годы упала к ней в объятия.
Лиадан коснулась вздрагивающей от рыданий дочери и её белые пальцы пронзила жгучая боль. Королева нахмурилась, недобро сузились зелёные глаза. Ещё никто и никогда не осмеливался причинить боль кому-либо из её дочерей, народ любил их, даже лорды, которые так не любили королеву, и те не трогали её дочерей и пальцем.