В личных покоях Лиадан всегда было светло, королева не переносила темноты, что окутывала холодные каменные помещения замка. Эта темнота пахла сыростью и мышами, а не лесными травами, в ней не было полутонов и не сияли звёзды. Негасимые огни, которые она привезла с собой давным давно, мягко освещали комнату золотистым сиянием.
Рианнон устроилась рядом с матерью, сидевшей на мягкой кровати с тяжёлым пологом из тёмно-зелёного бархата, расшитого золотом. Королевна уже не плакала, она лежала на животе в одной только нижней рубашке, ожог на пояснице до конца не сошёл, но Лиадан сделала всё, чтобы унять боль.
- Увы, сейчас не наше время, моя дорогая, - королева печально склонила простоволосую голову. За узкими окнами, которые не пускали зимние холода внутрь, завывала вьюга, налетевшая с запада. В одну ночь снег ляжет ровным покровом на землю и уже не растает.
- Они ещё вырастут? - спросила Рианнон, трогая рукой свои острые уши, которые уже были видны из-под волос.
Изменение формы ушей не сильно беспокоило королевну, вон, у младшеньких, длинные острые ушки, которых они совсем не стеснялись, но отец всегда велел прятать их под волосами, когда в замке были иноземные гости. А Оссия как-то и вовсе рассказывала, что видела в лесу, когда играла с оленятами, мужчину с оленьими рогами на голове и ничего. Он не причинил юной фэйри никакого вреда, просто скрылся в тени лесов. Лиадан связывала перемены во внешности дочери с пробуждением магического дара, который до времени дремал, практически не проявляя себя. Рано или поздно знак принадлежности к Иному народу проявлялся у каждого.
- Может быть, - улыбнулась Лиадан. - Если будет нужно, я научу тебя скрывать их чарами, - её голос был тих и печален.
- Зачем? Это всего лишь уши, - искренне удивилась Рианнон. - Как руки, ноги, это ведь часть меня, почему я должна это скрывать? Вон у наших младших прекрасные милые уши.
Лиадан вздохнула и вспомнила слова мермейд о будущем. Скоро таким, как она, будет не место в мире людей. И дай то все древние силы, что им просто позволят спокойно жить, не показываясь на глаза. Рианнон ещё была слишком молода и не знала, на что способны люди в гневе против тех, кто для них чужой. Сегодняшней ночью юная королевна впервые столкнулась с тёмной стороной человеческой натуры и нужно было готовить королевну к тому, что не раз ей ещё придётся защищаться и, может статься, одного лишь колдовства будет недостаточно.
- Сегодня тебе довелось несчастье увидеть лишь одну грань их тёмной стороны, Рианнон. Король Эгберт не самый худший из них. Как бы ты ни была добра к ним, чем бы ни одаривала, рано или поздно люди не простят тебе того, что ты не будешь стареть, они не простят тебе твоих возможностей, которых у них самих никогда не будет. Они захотят растерзать тебя, сжечь, уничтожить, лишь бы самим не вспоминать о своём несовершенстве. Пока я здесь королева и пока люди довольны, у них всё есть, наш народ не знает нужды, живя, в радости и счастье, и не думает ни о чём другом. Но... - Лиадан запнулась. - Близится время, когда мы вернёмся домой, в наш лес, а жизнь вокруг продолжится без нас.
- Но почему? - Рианнон повернула голову к матери. - Наш род древнее и славнее любого человеческого, разве мы рождены для того, чтобы прятаться? Наши предки, прежде чем уйти, приняли бой, и не раз, как мы с тобой можем смириться?
Рианнон села на кровати, свесив босые ноги, каменный пол приятно холодил ступни. Её большие чуть миндалевидные глаза задорно блестели. Менее всего она жаждала забвения в туманных зачарованных лесах, откуда вели тайные тропы под миром и над ним в эльфийские страны, куда просто так никому не попасть, даже фэйри, что остались тут. Мир неудержимо менялся, туманные тропы неизбежно истончались и рвались как паутина. Давно разрушены гавани, откуда когда-то отплывали на Эмайн Аблах белые корабли, давно радужный свод не выдерживает лёгкой поступи эльфийских ног. Рианнон знала об этом, и это сердило её ещё больше. А Лиадан видела в зрачках дочери отблески гибельных огней Самайна, и эта новая черта заставила что-то содрогнуться в глубине души. Люди не любят детей холодного ноября, опасаются и боятся, а значит рано или поздно сочтут врагом.
- В тебе ещё говорит молодость, просыпающаяся сила и... - Лиадан хотела рассказать дочери о том, что влияние тёмной половины года и Зимнего двора со временем станет сильнее, но не успела. Дверь в комнату с грохотом распахнулась, и на пороге не появился Донован.
За спиной короля была стража, а сам Донован широко распахнутыми глазами смотрел на свою дочь и испуганное лицо жены, которая ещё никогда не видела короля в таком состоянии.
- Так это правда, - его взгляд задержался на острых ушах дочери и будто пелена спала с его глаз. Он грубо стащил Рианнон с постели, несмотря на попытки Лиадан помешать ему, Донован снял со своих плеч плащ с капюшоном, нахлобучил его на Рианнон и велел страже сопроводить её высочество в покои и сторожить двери.
- Донован, что ты делаешь! - воскликнула Лиадан. - Опомнись!
- Молчи! Я твой король, полно тебе дёргать за ниточки и указывать мне как марионетке! - король в запале ярости стукнул кулаком о стену. - Чудовище я взрастил в королевской колыбели! Я закрывал глаза на все их детские штучки, о, как долго я был слеп!
- Муж мой, что ты говоришь! - вскричала Лиадан и хотела было как встарь прикоснуться к Доновану, нежно обнять его и успокоить, но тут же отдёрнула руку. Железный меч был у короля за поясом, железная кольчуга была на его груди.
- Не прикасайся ко мне, ведьма! - на лице Донована застыла гримаса отвращения. - Как я был глуп, не слушал слов своих эрлов. А ведь они говорили правду! - король потряс сжатым в кулаке пучком пахучей травы, которая висела у двери. - Теперь я увидел это. Во имя нашей былой любви я не стану жечь ни тебя, ни твоё чёртово отродье, ты по-прежнему моя жена и королева, но отныне у тебя не будет власти в этой стране. А... Рианнон... С этого дня её высочество живёт в северной башне, младших я не трону. Пока. Эгберт согласен не начинать войну, если Оссия, когда достигнет брачного возраста, выйдет за него замуж. В день свадьбы она примет крещение. Я с трудом, великим трудом, уговорил его охрану не изрубить Рианнон на куски. Будь благодарна за это.
- Ты не понимаешь, что говоришь, Донован! Оссия навек искалечит свою душу! - королева в ужасе закрыла лицо руками.
Крещение, это слово для неё было едва ли не страшнее железа. Лиадан слышала об эльфийке, которая ради мужа пошла на это, но, как только крест коснулся её шеи, она тут же прямо на глазах превратилась в дряхлую старуху и умерла. Слышала она и о мермейд, которую постигла та же участь, и об озёрной деве, что забыла своё естество и стала лишь жалкой тенью себя прежней.
- У вашего рода нет бессмертной души, - и король вышел из комнаты Лиадан, оставив её одну и в слезах.
Донован не был таким в юности, он был добр, его сердце было открыто миру. А сейчас... Эрлы, годами нашёптывая королю на ухо сплетни о королеве, наконец, добились своего. Произошедшее с Эгбертом стало последней каплей, окончательно убедив короля в том, что Лиадан воплощение коварства, ведьма, охмурившая короля, чтобы пробиться к власти. В один миг лекарственные травы, которые королева собирала лично и учила способных девочек из слуг пользоваться ими, тут же стали отравой и ингредиентами для приворотных снадобий и ядов. Древние огамические знаки превратились в символы чёрного колдовства, а котёл, который королева нисколько не прятала, стал купелью её прислужников из ада.
Так потянулись долгие зимние дни. Прежние зимы были мягкими, но теперь что ни день, то бушевали метели, белым бело было вокруг. Лиадан слышала за стенами замка топот серебряных копыт и бестелесный смех в вихре снежинок. Внизу, под окном, жалобно ржал её конь, который, несмотря на всё своё волшебное происхождение, с трудом переносил холод. Из разговоров челяди королева слышала, что вчерашней ночью конюх замёрз насмерть в сугробе. И что его только выманило на улицу в столь суровую непогоду?
О Рианнон Лиадан узнавала только от служанок, которые иногда возвращались в замок пополнить припасы. Королевна жива, здорова, никого не желает видеть кроме своих птиц, которые так и вьются у башни, так и вьются. Свой хлеб она им крошит до последней крошки, невыносимый грай стоит, хоть уши затыкай. Но разве запретишь высочеству птиц кормить? И ворон её дьявольский с ней сидит, науськала его девка, простите, ваше величество, на служанок. Всё озорует, то снега за шиворот напихает, то юбки задерёт, а леди знай себе смеётся сверху. Книжек, вон, себе стребовала, всё читает без разбора. Лучше б уж вышивала или ткала, всё ж дело.
Король, казалось, и вовсе забыл, что у него есть старшая дочь. О Рианнон он не говорил ни слова, а когда и упоминал про королевну, то пользовался словом она, которое произносил с такой интонацией, что всем сразу становилось понятно, кто эта таинственная она. А вот о том, что у него есть законная супруга, Донован не забыл. Стоило Лиадан заслышать шаги за дверью, она уже заученно переворачивалась на живот и, зажмурив глаза, ждала, когда король сделает своё гадкое дело и молилась, чтобы сегодня ему захотелось просто. Без железа и противоестественных утех.
Стиснув зубы, лёжа под раздобревшим в последнее время от обильных трапез и возлияний Донованом, Лиадан люто ненавидела зиму. Эту холодную бездушную зиму, когда она бессильна. О, пусть он только дождётся Белтайна! Если только Лиадан не обратится в бесплотную тень раньше.
Младшие близнецы ещё мало понимали, что происходит, им минуло лишь семь вёсен, но и они теперь, казалось, поутихли. Всё реже в замке звучал детский смех, пока не затих совсем.
Король Эгберт зачастил с визитами, во время которых Лиадан должна была держать лицо. Бледное, без единой кровинки, с учтивой улыбкой, которая давалась так мучительно. Ни одного локона не выбивалось из-под тугого плата, который душил Лиадан, так туго он был завязан. Королева теперь не носила золотую корону, только венец без камней. Король облачил её в одежды безрадостного тёмного цвета, как мало они походили на яркие, расшитые золотом платья, зелёные, красные, рыжие как солнце. От Осии теперь требовалось всегда быть при отце, когда Донован принимал Эгберта у себя. Девочка, совсем юная, с ещё только-только начинающей оформляться фигурой, под плотоядным взглядом Эгберта жалась к матери как испуганный оленёнок, завидевший волка. Больше всего на свете ей хотелось убежать в леса к оленям, которые никогда не обидят её. Оссия не засыпала по ночам, если в её комнате не будут сидеть хотя бы две няньки.
- Весной, как только снег сойдёт, будет свадьба! - заявил Донован.
Оссия побелела как полотно. Этот волк в короне сожрёт её!
Лиадан велела дочери идти в свои покои, а сама поднялась из-за стола, переполняемая гневом. Пусть Донован срывает свою злость на ней, своей несчастной жене, если ему так нравится считать её виноватой во всех бедах, которые медленно, но верно начинали грызть королевство изнутри, но только не на её девочках! Хватит и бедняжки Рианнон.
- Донован, она же ещё совсем дитя! Как ты...
- Весной, - с нажимом произнёс Донован, сжимая кулак. А кулаки у него были тяжёлыми, Лиадан узнала и это. - А теперь оставь нас, - отмахнулся он от королевы как от простой служанки.
- Близок тот час, когда ты поплатишься за все унижения, которые причинил мне, человек, - прошипела Лиадан, и в глазах её полыхнули злые огни. Ещё никогда она не произносила это слова с такой ненавистью и пренебрежением.
Донован тоже умел держать лицо при гостях. Король не должен бить свою королеву, любимую жену. На людях...
- Ты. Смеешь. Мне. Перечить! - задыхаясь, шипел Донован за закрытыми дверями королевской спальни. - Не скули, ведьма, уж я знаю, что ваш брат не так хлипок как кажется, просто так не зашибёшь.
А королева и не скулила, она только лежала на полу, прижав руками колени к груди. Ей грели душу мысли о том, что зима не вечна. Всё её тело превратилось в единый оголённый нерв. Лиадан давно уже не думала о том, где она совершила ошибку. Разве её вина в том, что Донован оказался монстром в овечьей шкуре? Он был добр и ласков, когда всё было хорошо, но теперь, когда холод стоял такой, что умирали люди, когда стали разбиваться о скалы корабли, гружёные товаром, когда запасённое на зиму зерно в амбарах стали уничтожать мыши, которых не видно было долгих шестнадцать лет, народ начал роптать и таить злобу. Годы благоденствия, которое, как Донован думал, будет сопутствовать всему его правлению, истекали.
- Это всё ты! Это твои штучки! Верни всё назад! - требовал он, ударяя жену по лицу.
Лиадан безучастно смотрела на серую каменную стену, на гобелены, которые она собственноручно выткала, изобразив на них их первую встречу, и коронацию, и каждую из дочерей. Если бы она могла вернуть всё назад, то оставила бы Донована умирать в лесу в страшных муках с распоренным клыками вепря животом.
***
День и ночь для Рианнон, заточенной по воле человека, которого она когда-то называла отцом, слились в одну белесую круговерть. Круглая комнатушка с единственным окном с решёткой имела ровно столько места, чтобы можно было спать, вытянувшись во весь рост на старой медвежьей шкуре. Книги, которые приносила Рианнон служанка, были аккуратными стопками сложены у стен. Королевна строго настрого запретила птицам, влетающих к ней через окно, садиться на книги, хоть и не читала их, жития святых ей были не интересны.
- Пока я здесь, я буду считать, что моя свобода в ваших крыльях, - говорила она им, позволив сесть молодой вороне себе на руку.
Эох, её ворон, был слишком большим, чтобы пролезть через прутья решётки на окне, а Рианнон не могла ничего сделать с ней. Как-то она схватилась за прутья руками, чтобы попробовать разогнуть их, как тут же с криком отпрянула от окна. На её белых ладонях остались красные ожоги. Железным был и люк, через который ей передавали еду и питьё, дверца, ведущая на парапет, тоже была окована железом. И, даже несмотря на то, что на ней не висело замка, Рианнон не могла пересилить себя. Король знал, куда упрятать свою старшую дочь. Северная башня единственная часть Старого замка, которая не была избавлена от железных деталей по той простой причине, что ей давно никто не пользовался иначе чем для хранения хлама.
Вести птицы приносили печальные. Оссию весной выдают замуж за Эгберта. Эта новость повергла Рианнон в ужас, уж она-то уже знала, какая гадкая натура у этого человеческого королька. Что ей кричал отец, когда явился со стражей в комнату? Что она, отродье дьявольское, хотела убить Эгберта, сначала соблазнив его, а потом выпив все жизненные соки. Как королевна ни оправдывалась, ничего у неё не получалась. Чёрт рогатый ходил ночью к королеве в спальню, не иначе, не могло такой дочери у него, Донована, родиться.
Щебетали птицы, что вновь вернулся король в лоно церкви, видели с ним и королеву, которая бледной тенью ходит с королём на службу. Говорили воробьи, которые жили на деревянных балках под потолком, что и руки она складывает в молитвенном жесте, и голову у алтаря склоняет, но что беззвучно шепчет она, никто не знает.
Ничего больше не сказали птицы, только то, что сестрёнки её младшие запуганные ходят, не играют, не смеются.
Рианнон исхудала. Какое-то время она и вовсе не ела, отдавая всю еду птицам, она не могла погибнуть от голода или холода. Щёки впали, кожа туго обтянула высокие скулы, которые казались такими острыми, что можно порезаться. Королевна стала ещё тоньше чем прежде, старое чёрное платье сваливалось с одного плеча. Первое время она ещё пыталась использовать магию, чтобы разрушить стену, но не могла, не умела. Слишком сильно давило железо, так его тут было много, что иногда становилось трудно дышать.
Заняться в башне было решительно нечем. Книги, которые поначалу Рианнон не открывала, были прочитаны уже не по одному разу, измываться над служанками королевне тоже быстро наскучило. Каждый раз то одна, то другая, вскрикнет, покраснеет, да и дальше пойдёт. Ну иногда, бывало, завизжит, вот и всё развлечение.
- Как бы я хотела улететь отсюда, Эох, - жаловалась она ворону, нахохлившемуся за окном. Снег усыпал его чёрные перья и клюв и казалось, будто ворон сидит в снежной шапке. - Я бы вытащила из этого ужасного места мать и сестёр, и мы бы ушли назад, в волшебный лес. Мать мне говорила, что он на севере, там нет зимы и...людей. И столько там диковинных созданий, которых уже и не осталось нигде. Знаешь, Эох, если хоть один человеческий мужчина явится туда, я убью его.
- Не откр-рыв двери ты не улетишь, пр-ринцесса, - каркнул ворон.
- Ты прав, - вздохнула Рианнон. Эох улетел, а она осталась наедине со своими мыслями.
Эох был птицей вольной, Рианнон не могла отдавать ему приказов, как не могла приказывать другу. Иногда он вскользь упоминал о своей бывшей хозяйке, но никогда не называл её имени. Эох говорил, она строга, ни один ворон её не ослушается. Раньше воронам вольготно было у неё на службе, они были глазами и ушами, а за хорошую службу они получали награду. Какие раньше были пиры! Самые лакомые кусочки доставались верным воронам, сердца и печень павших в битве воинов.
Бывало, огромные вороны были верными спутниками госпожи на поле боя, высоко с воздуха пикируя на ничего не подозревавших солдат. Какой стороне она положит победу в битве, той и помогут, наводя на врага смятение и страх. Эох хорошо служил своей госпоже и однажды в награду за долгую службу попросил у неё свободу и ещё во времена правления ныне покойного батюшки Донована поселился в этом замке.
Дверь, ведущая на парапет, не выглядела такой уж тяжёлой. По крайней мере, не настолько, чтобы фэйри не могла с ней справиться. Рианнон встала на ноги, решительно подойдя к двери, готовая уже было привалиться к ней всем телом и толкнуть, но в памяти ещё была свежа боль от ожогов. Рианнон меньше всего на свете хотела бы вновь испытать её.
"Были бы у меня настоящие крылья", - мечтала она, вздыхая.
И вот, однажды, когда ночи были особенно темны и близилось время, когда Колесо встанет на новую ось, знаменуя своим поворотом излом зимы, снова стали прилетать к ней птицы с перьями в клювах, большими и маленькими. Совсем скоро перьев набралось такое количество, что Рианнон с трудом умещалась в своей темнице, чтобы случайно не повредить их. Когда вороны начали приносить жилы, Рианнон сначала удивилась, но потом поняла, что из всего этого можно сделать свои собственные крылья, сотворив волшебный плащ.
- В тебе достаточно сил для этого, - сказал Эох, заглядывая внутрь, просунув голову между прутьями. - Вер-рь в себя, - и улетел по своим вороновым делам.
Девять дней и ночей трудилась молодая волшебница над своим плащом из перьев, не жалея на него ни сил, ни времени. Она ни разу не сомкнула глаз, не пила и не ела, её пальцы за долгое время работы онемели и уже не чувствовали холода, который становился злее с каждым днём, пока наконец, на исходе последней, самой длинной ночи, перед Рианнон не лежал большой пёстрый плащ, мягкий на ощупь. Перья были так подогнаны друг к другу, что не отличить было от настоящих птичьих крыльев. Последняя полная луна декабря посеребрила кончики коричневых перьев, которые так и остались навек.
Рианнон распростёрла дрожащие руки над плащом-крыльями. Оставалось последнее - зачаровать его, чтобы он позволял летать. Будет ли плащ как крылья или превратит её в птицу? Этого она не знала. Колдунья закрыла глаза, она не ведала, как именно будет происходить то, на что она решилась. Может быть, ей будет больно, может быть, она и вовсе ничего не почувствует а, возможно, у неё и вовсе не хватит сил. Рианнон взяла в руки плащ и сосредоточилась, призывая на помощь собственную магию.
- Стань моей птичьей личиной, - шептала она, пытаясь ощутить, как откликается сила на просьбу и зов, но ничего не происходило.
Но королевна упорно продолжала повторять одно и то же слово до тех пор, пока ей не показалось, что у неё онемел от натуги язык. Ничего не получалось. Грэйнн могла мановением руки заставить цвести все розовые кусты в саду, Эвон умела призывать дожди и усмирять бурные речные потоки без особого труда. Оссия усмиряла диких зверей, волки ластились к ней как обычные псы, медведи позволяли ездить на них верхом. А Рианнон лишь понимала язык птиц. И, пусть ей и прочили судьбу великой колдуньи, до поры до времени скрытые в ней силы почти не проявлялись. До тех пор, пока король Эгберт...
- Что ты делаешь? - услышала Рианнон насмешливый женский голос за окном. - Ты не заставишь плащ тебя слушаться, если будешь просить его, я точно знаю.
Королевна обернулась и увидела за окном всадницу на белом коне, она казалась призрачной со своими белыми как снег волосами, льдистыми глазами и белой, почти прозрачной кожей. Длинные острые ушки торчали из-под волос, в руке она держала серебристое копьё, у серебряного пояса висел белоснежный охотничий рог.
- Иди прочь, охотница, там внизу ещё много людей, которых не заморозила пурга.
Но дева не послушалась Рианнон, она не двинулась с места и с интересом наблюдала за королевной. Охотница чувствовала в ней родное дыхание Самайна, времени, с которого Благой Двор теряет свою власть до самого Белтайна. Поэтому Лиадан всё ещё томится в ненавистном замке с супругом, который ей опротивел. Глупая, глупая Ши, она дитя весны и лета, её сердце исполнено верой в лучшее и оно умеет любить. Оно знает о сострадании и жалости на свою беду. Глупые, глупые дети весны и лета, они верят людям, они влюбляются в них и гибнут как бабочки, летящие на огонь. Как можно полюбить существо, которое живёт лишь миг, сморщивается и сгнивает как прошлогоднее яблоко в земле?
- Люди? Никуда они от меня не денутся, - охотница рассмеялась, её смех напоминал звон льдинок. - Ты хочешь создать крылья, которые послужили бы тебе, да? Но ты не должна просить, ты должна велеть. Вспомни о том, кто ты, кто мы, для чего создан наш народ. Нам дана большая власть, которую никто и ничто не сможет отнять как бы ни пытался.
И с этими словами охотница исчезла в метели, которая понеслась на юг. Рианнон долго раздумывала над словами ночной гостьи и снова взяла в руки плащ. Не просить. Велеть.
- Стань моей птичьей личиной! - приказала Рианнон, вложив в свой голос власть над мёртвой материей, которой суждено было обрести подобие жизни.
И в этот раз сотни перьев послушались её. Королевна почувствовала дуновение ветра. Это был не морозный зимний воздух и не сквозняк, нет. Чистый лёгкий бриз с неуловимым горьковатым ароматом будто окружил её. Кончики пальцев закололо как и тогда, когда Рианнон в страхе защищалась от Эгберта. По плащу пробежали зеленоватые всполохи, он наполнялся магией до тех пор, пока королевна не почувствовала, что достаточно. Фэйри переполняла радость от впервые сознательно сотворённых чар, пусть и сделанных по наитию. Мать не обучала её тайным словам, что всё реже звучат в мире смертных.
Рианнон, уставшая, но счастливая, накинула на себя плащ, который тут же согрел её. Проверит она его завтра, когда прилетит Эох, а пока наконец можно сомкнуть глаза впервые за девять ночей.