Кузнецова Анна : другие произведения.

Инертность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Она пила кофе, большими и жадными глотками. Закурила. Ждала. Что Кирилл вот-вот скажет как его эта её манера пить что-либо - все, на самом-то деле - раздражает. Вот он скажет, чтобы она убиралась из его дома. Что он её не любит. И это было бы правильно, потому что сама Марина Кирилла не любила.
  Марина была в домашней футболке Кирилла. Она была ей велика в груди и натягивалась на бедрах. Но Марина к ней привыкла. Она даже больше не пахла Кириллом. Она пахла ею и 'тайдом'.
  
  Марина шлепала босыми ногами по паркету, шла на кухню. Она вовсе не боялась разбудить Кирилла. Она знала, что через минуту-две он потянется за ней, как утята - за утицей. Марина поставила варить кофе - просто потому, что растворимый не признавала, и даже на работе пила минералку, лишь бы не 'дешевую-дрянь-от-нескафе', как она выражалась, а Кирилл заявился на кухню. Попросил зеленый чай. Марина, разумеется, тут же поставила чайник кипятиться и засыпала заварку в другой - глиняный.
  
  Марина начала счищать цедру с апельсина, аккуратно, так, чтобы она шла непрерывной полосой, и сказала: 'Не понимаю, как ты можешь пить эту гадость. Похоже на извращение'.
  
  'Ну, знаешь ли, я пью зеленый чай ради чувства собственного превосходства. А ты кофе подсоленный да с цедрой апельсина потому, что тебе это нравится, - Кирилл помолчал, - поэтому из нас двоих извращенец точно не я'.
  
  Марина громко фыркнула и ничего не сказала. Кофе из турки оказался в белой керамической чашке с эмблемой их офиса. 'Не стырил, а забрал', - пронеслось в Марининой голове.
  
  Она пила кофе, большими и жадными глотками. Закурила. Ждала. Что Кирилл вот-вот скажет, как его эта её манера пить что-либо - все, на самом-то деле - раздражает. Вот он скажет, чтобы она убиралась из его дома. Что он её не любит. И это было бы правильно, потому что сама Марина Кирилла не любила.
  
  Нет, они никогда не говорили друг другу, что любят. Не потому, что у них был какой-то психологический блок - хотя у Марины он на самом деле был - просто оба не видели смысла. У них не было ничего общего, кроме места работы. Кирилл был айтишником, а Марина - кадровиком.
  
  Но Кирилл был питерцем, хотя родился в Москве. И поэтому помимо программирования он был настолько духовно богат, что будь эти богатства материальны, он бы был миллионером. Он мог рассказывать о Рубенсе и Караваджо, Рафаэле, Микеланджело. Он водил её в Третьяковку и в Пушкинский музей. Они бывали там часами, и он рассказывал. Об Утрехтских караваджистах, к примеру. И об Айвазовском - в доме-музее в Феодосии Кирилл тоже был - и о Гофмане, да и о чем только он не рассказывал. Марина смеялась и говорила, что роль экскурсовода - как раз по нем.
  
  Кирилл все предлагал махнуть в Питер на неделю - а лучше на две - и бродить там в Эрмитаже. Но Марина была в Питере однажды. И Питер Марине не понравился. Он был довольно загрязненным - она морщилась каждый раз, видя мешки с мусором - и для неё вонял канализацией. Марина кивала объясняющим ей людям, что, дескать, - город на воде, северная Венеция, понимаете? Такой запах - это нормально. Марина сразу же зареклась ехать в Венецию когда-либо.
  
  В общем, Питер Марина не любила. И Кирилла тоже не любила.
  
  Терпела, может.
  
  Окружающие и окружающее делились для неё на две части: то, что пахнет приятно и то, что нет. Ей было все равно, как выглядит человек: стар он или молод, красив или имеет ассиметричные черты. Что он носит: футболку и джинсы, юбку, платье или спортивный костюм. Для Марины было важно, хорошо ли пахнет человек. Кирилл пах хорошо. Цитрусами. Потому что любил жевать лимонные дольки. А цитрусы Марина любила.
  
  Хотя Кирилл был невыносим. По-крайней мере, не наедине. Временами казалось: скрестили настоящего интеллигента и гопника из подворотни. Он смеялся над секстискими шутками и сам же их сочинял. Он ржал на ними со своими коллегами в общей курилке, не стесняясь дам. Тогда Марина психовала, начинала приводить аргументы против этих 'шутеек', как она их окрестила. Начинала объяснять смысл феминизма на пальцах, но каждый её аргумент опровергался презрительным хмыканьем. И тогда Марина уставала объясняться на пальцах. Она просто показывала. Один. Средний. И уходила.
  
  Потом, вечером, Кирилл перехватывал её на выходе и спрашивал: 'Поехали ко мне?' На что Марина отвечала: 'Да пошел ты нахуй'. Цедила это сквозь зубы, разворачивалась и шла домой.
  
  На следующий день в курилке он обычно затыкался и не начинал свою тираду насчет того, что 'настоящая женщина не должна курить'. Кирилл подносил ей зажигалку, угощал огоньком. Выглядел он тогда как побитая собака. И Марина, конечно же, всегда его прощала.
  
  Иногда он ловил её после работы. Особенно если лил дождь. А в Москве дождь лил часто. И каждый водитель намеревался облить её из лужи с ног до головы. Кирилл подходил к ней - словно денди лондонский одет - весь красивый в пальто, но не белом, с зонтом.
  
  'Поехали домой, Марин', - говорил Кирилл.
  
  'У меня красный день календаря, отъебись', - отвечала Марина.
  
  'А все равно поехали, просто так', - настаивал Кирилл. Брал её под руку и вел до машины. И они ехали к нему домой. И Марина просто засыпала в его футболке.
  
  Так и жили. Марина материлась, Кирилл игнорировал. Все было правильно и уютно в их плюшевым игрушечном мирке. Марина, правда, просыпалась ночами и лежала, скинув с себя одеяло.
  
  'Что-то не так?' - спрашивал Кирилл, мигом просыпаясь.
  
  'Нет, все так, - бормотала она. - Нет, все не так, на самом-то деле. У меня папа очень любил маму. А вот мама папу - не очень. Они развелись, но остались жить вместе. Не ради меня. Просто им некуда было разъезжаться. Но папа меня очень любил. И маму тоже любил. А она его - нет. Как так, черт возьми? Почему наличие брака, общей жилплощади и ребенка не гарантирует любви?'
  
  'Её ничто не гарантирует, - меланхолично отзывался Кирилл. Он обычно обнимал Марину и подтягивал её ближе, и так они обычно и лежали вместе до самого утра. - У меня тетка была. Она нас и воспитывала. Ну, знаешь, у мамы была послеродовая депрессия после моего брата, она покончила жизнь самоубийством. Отец спился. И мы с братом были у тетки. Тетка была мировая женщина. Красавица, консерваторию окончила. А как пела... и давала уроки фортепьяно. А муж у неё был первостатейное дерьмо. Мылся раз в неделю, не брился из принципа, селедку запивал молоком, поднимал на неё руку и гулял налево'.
  
  'И твоя тетка это терпела?' - в ужасе шептала Марина. Её слова эхом отзывались в ночной тишине.
  
  'Ага. По инертности. Жила с ним. Ну, потому что все так живут. Ничего нет страшнее инертности, Марин'.
  
  'И ты ничего не сделал?'
  
  'Пока был пацаном - нет. Зато в семнадцать, когда снова увидел у тетки побои, - мудак ведь никогда не портил ей лицо - избил его до полусмерти. Он бухой был, в хлам. Потому и махал кулаками наугад. Повезло, считай. Скорую, вызвали, конечно. Но рожу я ему знатно попортил. Он потом от тетки съехал. К лучшему, наверное'.
  
  'Ты очень просто об этом говоришь', - тихонько вздыхала Марина.
  
  'Просто. Конечно, просто, - Кирилл бурчал, утыкался лбом ей между лопаток. - Я видел, как быть не должно, я это исправил. Что было, то прошло. Главное знаю - таким мудаком никогда не буду. Потому что на каждого мудака найдется свой Кирилл, Мариш'.
  
  Он целовал её голую шею - стрижка была короткой - и плечи. Переворачивал на спину. Целовал ключицу и ложбинку между грудей - его не пугали её растяжки, возможно потому, что в темноте их не было видно - а Марина все ждала. Ну когда же, когда?
  
  Инертность. Хорошее слово Кирилл использовал. Это слово очень любила мама.
  'Ну кто верит в любовь и диснеевских принцесс, Маринка? - смеялась она. Красивая, самая красивая мама на свете. Она была королевой, Маринина мама. - Мужчина хочет женщину, женщина хочет папика - вот и вся твоя любовь. Ну или женщина тоже хочет мужчину. Только как долго это продлится? А потом рутина. Нет ничего хуже рутины. Нет ничего хуже жизни по инерции. Инертность - вот что убивает человека'.
  
  Мама трепала Марину по голове и бежала к новым любовникам. Она меняла их как перчатки. Их были десятки, если не сотни. Поэтому Маринка, повзрослев, поступала так же. У неё были и папики, и юнцы, у которых над губой рос пушок. Ровесники, старше, младше её, те, кто претворялись геями, женатики и холостяки. Они были вместе не больше недели и расставались как в море корабли.
  
  Задержалась она только с Кириллом. Почему-то.
  
  Их жизнь была похожа на инертность. Они часто встречались, пожалуй, настолько часто, что Марине это могло бы надоесть. Но почему-то не надоедало. Поэтому она ждала, когда надоест Кириллу.
  
  Ждала вот сейчас, на кухне. Смотрела на свои ноги - это были хоббитские ноги, потому что если сделать эпиляцию зимой, ногам будет холодно, 'а под брюками все равно не видно' - и удивлялась. Ну вот нахрена? Нахрена ему - она.
  
  Возможно, это было что-то связанное с низкой самооценкой или чем-то еще. Это могло быть связано со многими вещами, но Марина не хотела копаться в себе, она хотела получить ответ на свой вопрос.
  
  Но вместо этого она сказала: 'Мне, наверное, пора. Завтра на работу надо, в конце концов'.
  
  Кирилл ответил: 'Не уходи. Лучше оставайся'.
  
  'И на сколько оставаться?'
  
  'Пожалуй, что и навсегда', - пробормотал он, утыкаясь в кружку с зеленым чаем.
  
  Останусь, подумала Марина. Хорошая бы получилась жизнь. Инертная. Именно такую она всегда и хотела. Так почему бы и не с Кириллом. Пусть она и нисколько не любила его. Ну, или очень хорошо себе об этом врала.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"