Рустверская легенда или цветы лесной ведьмы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Рваная Грелка, весна-2012
|
------------------------------------------------------------------------------
Рустверская легенда или цветы лесной ведьмы
------------------------------------------------------------------------------
Я попытался вспомнить, куда подевался нож. Кажется, его отобрали на границе... Нет, я его потерял в лесу, когда напал йоз. В мире мало осталось таких огромных животных, йоз был крупный, явно переживший не одно столкновение с человеком. Он напал из засады, хотя считалось, что они покидают свои берлоги только когда забредаешь на их тропу.
Я не знал, сколько миновало времени с того момента, как покинул город. День и ночь менялись местами, лес сменялся болотами, те, в свою очередь, перерастали в реки, их требовалось переплывать, переходить вброд, а потом впереди вырастали новые препятствия.
Жаль, не было ножа. Огрызок острого кремня не мог в полной мере заменить мне хорошее оружие выживания, но это был единственный мой друг сейчас. Я шел и делал зарубки на деревьях, отмечая свой путь, хотя никогда не должен был вернуться.
Впереди опять что-то заблестело, и через пятьдесят шагов я увидел чудесный ручей с прохладной водой. Пить хотелось уже давно. Я присел на камешек, с наслаждением вытянув натруженные ходьбой ноги, и откупорил фляжку.
- Я бы не стала пить отсюда. - Голос застал меня врасплох, как всегда. Я постарался спокойно поднять голову, будто я давно уже ждал свою гостью на берегу и даже успел засидеться.
- Почему на этот раз? - Я с интересом разглядывал очередной морок. Это была милая девушка с полынью, вплетенной в короткую косу. Платьице её было обтрепанным, но опрятным.
- Здесь водятся тех'и, они не любят, когда их воду портят. - Девочка говорила серьезным тоном, как это умеют только дети.
- Я не буду им мешать, всего лишь наберу воды. - Я опустил фляжку в прохладный поток, и вода тут же покраснела вокруг моей руки. Я вскрикнул и отскочил от воды метра на три.
- Я говорила тебе. Не надо. - Я и не заметил, как девочка куда-то пропала, только голос еще немного задержался над быстрым потоком, а потом не стало и его. Очень хотелось пить.
- Если в воду нельзя опустить руку, то можно набрать воды и без помощи рук! - Довольный своим открытием, я стянул с себя ремень, закрепил его конец на горлышке фляжки и забросил эту "удочку" подальше от красной лужицы, застрявшей в камнях. Кровь с моей ладони бисером разлетелась над водой, фляжка упала, подняв брызги, и тут же ушла на дно. Я потянул за ремень, который неожиданно легко подался... У меня на ладони лежал чисто срезанный кусочек кожи. Пряжка и язычок остались где-то на дне. Вместе с фляжкой.
Кажется, так же я потерял нож?
Ручей пришлось перейти по камням выше по течению. Несколько раз я терял равновесие, и нога срывалась в воду, но все было тихо. Видимо, моими сапогами не первой свежести неизвестные тех'и побрезговали.
Надо было найти воду. Фляжки не было, не было запаса воды, этот путь потихоньку раздевал меня, лишив сначала оружия, теперь фляжки и ремня. Впрочем , спадающие штаны я попросту подвязал, как веревкой, остатками своей импровизированной лесы.
- Пойдем, я тебя выведу! - Теперь в косу были вплетены еще и ромашки. Девочка вдруг оказалась совсем близко, будто вынырнула из-под земли. Она протянула мне ручонку, запачканную землей, и я отпрянул.
- Семивельд, убери свой морок! Я еще в своем уме! - Ребенок смотрел на меня, не мигая, серыми детскими глазами, полными старческой мудрости и пропадать явно не желал.
Я плюнул через левое плечо, постучал себя по лбу, крутанулся три раза посолонь, но девочка молчаливым соляным столбиком стояла рядом. Я начал сомневаться в своей вменяемости.
- Беги, родной, беги. Здесь тебе уже не бывать, будешь идти, пока не сотрешь ноги, пока ногтями не будешь сдирать кору с деревьев, и подвывать от голода. Пока не станешь жрать сырую рыбу и змей, лесных тараканов, пока не замучает тебя живот адовой болью от неизвестных лесных ягод, съеденных накануне. Ползи навстречу своей погибели, Лишенный!
- Не бывать тому! - Меня шатнуло, давние слова раздались совсем рядом, из-за деревьев слышался жестокий голос, проклинающий, посылающий на гибель.
- ... Ты устал совсем... Иди, я тебя обниму... - Девочка исчезла, на меня смотрело родное лицо, такое милое и изящное, я знал каждую черточку, каждый её изгиб губ когда-то... Как её имя?
- Как твое имя..?!
- Меня зовут...
Ко мне приходила Акира. Её нежные речи одурманивали, хотелось жить ради того, чтобы она говорила со мной. В белесом мареве слова терялись, скрадывались, но я различал главное - она любит меня, ждет... А я никогда не вернусь... Никогда... НИКОГДА!
Я резко выдохнул и поднялся на кровати. Деревянное ложе резко скрипнуло, с меня посыпались какие-то засушенные стебельки и соцветия. Будто в стогу сена спишь, подумалось мне.
- Очнулся. - Произнесла девочка будничным тоном. Теперь в её косе добавился белоцветник и пара мне неизвестных прутиков.
- Еще нет . - Сказал я, закрыл глаза и попытался улечься обратно. Акира...
- Стоять! То есть, сидеть. - Девочка довольно чувствительно хлопнула меня ладошкой по щеке. Я уставился на неё.
- Что тебе нужно?
- Это тебе что нужно в моем лесу? - Строго вопросил ребенок.
- Это ничей лес. Я шёл. Пришел сюда. И пойду дальше. - Я помотал головой, потому что образ девочки опять начал плыть перед глазами. - А где я?
- В моем лесу. - Упрямо ответили мне.
Я попытался разглядеть свою собеседницу внимательней. Платье было самое простецкое, обтрепанное по подолу, рукава закатаны, по вороту оно было расшито дешевой шерстяной нитью, как делают бедняки, защищая своих чад от происков нечисти. Бархата и шелков не наблюдалось, равно как и дорогих каменьев. Никто не затягивал ребенка в ужасный корсет, уродующий ребра, потому я сделал вывод, что девочка вряд ли является дочерью богатого владетеля. Да и обстановка хижины, в которой я лежал на соломенной циновке, была нежилой, от пола ощутимо тянуло сыростью, балки почернели скорее от времени, чем от печного дыма. Печка, кстати, была. Небеленая, косая, сложенная из обломков кирпича и брусчатых камней. Давно я не бывал в человеческом жилье, но такое видел только мельком, когда мы брали пригородные селения Абиана.
Картины военного быта потянулись чередой перед глазами: братья Користе, узкоглазый Алима, Могила, наш десятник, и еще человек пять бравых парней, тёртых в сражениях и чудом выживших в Абианской кампании.
Выбитая дверь, орущий младенец, девочка, так похожая на ту, что сидела сейчас рядом... Мертвые глаза ребенка, изуродованные тела горе-защитников своей земли... Меня будто током ударило, воспоминания пронеслись огненным потоком через сознание, затронув очень глубокие струны давно огрубевшей души. Я схватился за голову и все будто исчезло. Я уже не помнил имен боевых товарищей, и даже кто первый поднял младенца на меч в той проклятой деревне. Хотя думал, что не забуду никогда... О чем? Что не забуду?
Передо мной вновь плавало лицо девочки, ставшее еще серьезней.
- Что. Ты. Делаешь. В моем. Лесу. - После каждого слова она тыкала пальчиком мне в лоб, будто пытаясь вдавить произнесенное прямо в кость.
- Отстань... - я вновь начал проваливаться в какой-то сонный туман. Отвечать не хотелось, но и ответить было нечего. Каждая попытка вспомнить что-то после того сражения отзывалась пустой болью в голове.
- Давай по-другому. Откуда ты?
- Руствер.
- Что это?
- Не знаю, просто Руствер. Наверное, я даже не оттуда. Я помню это название.
- Это село, деревня?
- Город. Прекрасный и жестокий город... - Я попытался сосредоточиться на воспоминании, но оно уплыло, как и предыдущие, оставив внутри черепа звенящую боль.
- Я не знаю ваших имен. Леса эсь ухиа - аз немена карите ги'ол керна галте aesst raies namina... - Голос девочки вдруг сломался, а перед моим лицом соткался знак Далекой Речи, потерянного потомства Абианских властителей. Я замер, вспомнив, где слышал подобный голос ранее, над головой вырос высокий трехгранный купол, стены вытянулись, а бородач в шелковом жилете вещал, заставляя своды троекратно возвращать противный дребезжащий голос, вдавливая в сознание, гася волю и память...
- Kinamum gorte j'esir. - Воля моя да будет - впечаталось мне в сознание, замкнув цепь событий и закрыв на замок мою волю.
- Не будет! - крикнул я, опережая последний звук чуждого голоса, и погас навсегда, как человек, как рыцарь, как воин и мужчина с коротким именем...
В лоб будто вонзили вязальную иглу и имя, готовое сорваться с покрытых бешеной пеной губ, осталось где-то там, под граненым куполом Руствера....
- Руствер. Руствер... - я цеплялся за это слово, будто оно могло вывести меня наружу из пещеры своего бессознания. Как веревка обхватывает руки горнолаза, так меня подхватил рубяще-шелестящий звук и потянул наверх из пропасти. Руствер.
- Опять. - Сурово произнесла все та же девочка.
Я застонал, надеясь, что это все-таки морок. Ребенок был на диво немногословен и упрям.
- Что ты делаешь в моем лесу? - Дитятко склонило голову набок и опять уставилось на меня.
- Давай так. Я не знаю, что делаю в твоем лесу. - Я попытался собрать все остатки убедительности и вложить их в свой голос. - И никогда не знал, видимо. Я не хочу вспоминать, от этого мне плохо. И вообще, я есть хочу.
Я попытался перевести тему на более прозаичную, но внезапно обнаружил, что действительно хочу есть. Девочка будто только этого и ждала. Она откинула платок, лежащий у нее на коленях, и достала кусок хлеба. Я вгрызся в мякиш с жадностью, которой давно за собой не помню. Видимо, голодал я изрядно дольше, чем казалось.
- А во... - Девочка протянула мне деревянную миску с водой, не дожидаясь окончания просьбы.
- Благодарю. - В желудке чуть-чуть потяжелело, стало легче думать.
- Рус.
- Что?
- Руствер - слишком длинно, я буду звать тебя Русом.
- Я не Руствер, милая, я... Я вообще не помню, кто я.
- Странное имя... - меня будто не услышали. Девчушка поморщила нос и потеребила цветок аконита, вплетенный в волосы. Сейчас там был уже целый гербарий, как будто она хотела собрать всю флору здешних мест у себя на голове. Полевые соцветия давали странную смесь запахов, будто я не с человеком разговаривал, а с котлом травницы. Внезапная догадка пришлась кстати.
- Ты травница??
- Угу. - Девчонка смущенно кивнула и снова уставилась на меня серыми глазищами.
- И живешь здесь.
- Угу. - Моя собеседница подобрала упавший с циновки листик и принялась сосредоточенно впихивать его в волосы.
- А где твои родители?
- А кто такой Семивельд? - Вдруг злобно отозвалась девочка.
Меня будто ударили сковородой с размаху. В голове опять загудело, мир вокруг пропал, а от самой границы леса вдруг послышалось ржание коней. Семеро крепких коней и три на смену... Железо в ножнах. Тайные снадобья в глиняных бутылях и знак чаровничества...
Я вскочил на ноги, пытаясь защититься. Меня увидели, кони шагом двинулись в мою сторону, медленно обходя со всех сторон, а их всадники уронили ладони на рукояти мечей. Сзади шел он, мое проклятье и мой враг, тот, кто навсегда для меня сменил имя.
Они будут здесь. Прямо сейчас.
Я протер глаза, пытаясь убрать смутную картинку, но она не ушла, а лишь притаилась на задворках сознания. Я видел каждый шаг своих преследователей, и это был единственный шанс. Я знал, куда они скачут.
Девочка тихонько пискнула, когда её ладошка исчезла в моей.
Я гнал по лесу, как волк, попавший в кумачовую западню. Иногда казалось, что у меня с клыков тоже капает бешеная слюна и глухой рык отдавался в ушах. Но это были всего лишь соленый пот и хриплое дыхание.
Девочку я закинул за спину, она неожиданно крепко вцепилась мне ручонками в плечи. Иногда было даже больно, острые детские ноготки царапали сквозь рубашку, но эта боль была ничем по сравнению с тем ужасом, который медленно прочесывал лес позади.
Деревья стали пропускать больше света, я бежал не менее часа и лес скоро должен был кончиться. Как вдруг...
- Стой! - Скомандовала девчушка.
Я не сразу понял, чего она хочет, как вдруг маленькие пальчики с недетской силой сжали мои плечи, разрывая и сминая мышцы, заставляя трещать кости предплечий...
- Сдурела??? - Я кое-как вывернулся и стряхнул с себя строптивую ношу, ставшую вдруг очень тяжелой. - Ты что творишь?
По плечам бежали красные струйки. Где-то далеко мои преследователи пришпорили коней. Кровь манила их, как бешеных зверей.
- Мне нельзя.
- Что нельзя? Ты хочешь, чтобы тебя порвали на куски? И меня вместе с тобой?
- Мне нельзя. Туда. Там чужое.
- Дура! От тебя целой косточки не останется через две минуты! - Я был взбешен.
- Нельзя.
- Ну и оставайся тут, неразумное дитя. Мир твоему праху! - Я нырнул в кусты, продолжая бег. Перепрыгнуть полено, пролететь над ручейком, кувыркнуться через корягу, бежать, бежать...
Лапы больно свело судорогой, я остановился и принюхался. Мои загонщики были совсем рядом, но в лесу стояла звенящая тишина. И в этой тишине вдруг раздался детский плач.
Плачущая девочка, темная хижина, еще вчера бывшая теплым уютным домом... Младенец, насаженный на меч, как кусок барана на крепкий вертел... И сгорбленная фигура над телом ребенка, стонущая от вожделения...
Я развернулся и вылетел из кустов ровно в тот момент, когда копье Моргира должно было проткнуть мою сероглазую попутчицу. Я коснулся ошкуренного древка, двинул зубами, и крепкое дерево хрустнуло напополам. От второго копья, нацеленного уже мне в бок, я увернулся. Кони заржали, поднялись на дыбы, но крепкие ноги всадников удержали животных на месте.
Только три сменных коня умчались в лес, ломая ветки. Далеко им не убежать, отойдут на безопасное расстояние и будут ждать хозяев. Серый в яблоках, кстати, неплох, ускакал куда-то в заросли боярышника. Надо его потом поймать, когда все кончится.
Это все я отмечал в своем сознании, перерезая сухожилия оставшимся семи коням. Одному особо резвому пришлось вспороть брюхо, но я еле успел увернуться от клинка всадника. Готлан успел вынуть ноги из стремян раньше, чем обезумевшая лошадь пала на колени. Бывший соратник смотрел на меня, как стервятник на падаль. Жажда схватки сдавила мне горло, и я бросился прямо на направленное в ребра острие. Готлан торжествующе сделал выпад, но я пролетел выше его руки, и в зубы брызнуло темной пахучей кровью.
Остальные шестеро справлялись со своими лошадьми, одному не повезло, и его изодранная туша уже наверняка преодолела пол-леса, болтаясь болтаясь ногой в стремени.
Я прыгнул на Моргира, еще один камрад по Абианской резне сейчас не предлагал раскурить трубочку, как прежде у походного котелка, а метил мне в череп клевцом. Его голова осталась висеть на куске кожи. Я выплюнул окровавленный кадык и кусок позвоночника и повернулся к остальным.
Користе, как и всегда, действовали слаженно. Старший метил распороть мне брюхо, но только попусту ткнул копьем в землю, а вот младший ножом зацепил скулу. Человеческая кровь смешалась с моей и я потерял из виду еще двоих. Это было плохо.
- Nahem kori kohen! - Меня скрутило и вжало в землю. Надо мной склонился младший Користе. Старший кашлял в стороне, хватаясь за быстро синеющую шею. Кажется, я успел зацепить его лапой, падая.
Звуки Далекой Речи будто гасили волю и усыпляли сознание. Я зарычал от бессилия, чувствуя, как уплываю под своды трехгранного купола Рустверского собора, меня подхватывало и качало на волнах воспоминаний, я снова был жив, снова ходил в бой и всегда возвращался с победой, принося не только шрамы, но и богатую добычу. Меня снова ценили, как сильного рыцаря, стяжавшего славу в осаде Абиана...
Семивельд склонился надо мной и усмехнулся. Знакомый дребезжащий голос хлестнул, будто плетью.
- Мой милый воин, мой ласковый щенок... Я же сказал, что ты не вернешься, на то моя воля. Посмотри, во что ты превратился, мой забывчивый друг, ведь ты попрал все, что когда-то мы тебе дали... - Он медленно стянул богато расшитый шёлковый жилет и закинул его на седло своей лошади.
- Ты даже боевых товарищей не признал, а вы ведь ели из одного котла и прикрывали друг другу спину в бою...
Передо мной встало лицо младшего Користе, когда он бросал в костер семилетнего мальчика. Да, сейчас он смотрел на меня так же, чуждо усмехаясь боли и страху, сковавшим живое существо. Вслед за мальчиком в костер из мешка вытряхнули трех годовалых детей, и они недолго ползали в объятиях пламени. У маленьких обугленных черепов такие тяжелые взгляды...
- Чаровник. Что за девочка? - Алима, как всегда, появлялся в конце битвы, добивая тех, кого миновала первая волна резни. Сейчас он стоял где-то позади, я не мог его видеть, но чувствовал, как он скучающе смотрит на мое распластанное тело.
- Это берегиня. - Не оглядываясь, ответил Семивельд. - Можно убить, толку от этой нечисти никакого, впрочем, и вреда.
Я услышал, как всхлипнула девочка, и прошуршал кинжал, вынутый из ножен.
- Narenia kaliam gu'ir. Gerl gamm gora... - Детский голос прозвучал тихо, как шелест травы, с которой скатывается роса поутру.
- Что? - Семивельд выпрямился, и на его месте промелькнула бурая молния.
Время потянулось очень медленно. Кожаный мешочек из рук чаровника падал, переворачиваясь в воздухе, и рассыпая вокруг себя пахучие травы. В лесной зелени прибавилось серых, рыжих и коричневых пятен. Они перемещались среди деревьев очень быстро, сбивая с ног людей, пугая коней и не давая подняться с земли. Я увидел, как огромный медведь обманчиво плавным движением лапы превращает череп Алимы в кровавый комок. Как лесной олень топчется копытами по тому месту, где только что стоял Семивельд. По поляне носились зайцы и лисы, люди двигались как замороженные, оседланные лошади удирали сквозь кустарник, сверкая подковами, а лесное зверье растворялось в окружающем пейзаже, будто его и не было.
Я вдруг почувствовал, что могу повернуть голову. Не было больше тяжести, сминающей конечности и раздавливающей грудь. Я встал, отряхнулся... и жгучая боль пронзила левое плечо. Я почувствовал, как хрустнул сустав и передняя лапа подломилась. Старший из братьев совершил ошибку, лишившись кинжала. Я дотянулся зубами до рукояти и почти выдрал его из шкуры. В глотке закипел рык.
Користе нырнул в лесную глубину, но я настиг его прежде, чем он сделал десяток шагов. Рубаха лопнула вместе с кожей, открывая ярко-красные позвонки. Бывший побратим выгнулся от боли, пытаясь скинуть меня с плеч, но я сомкнул зубы на его хребте, и человек затих. Навсегда.
Лапа не хотела слушаться и подламывалась при попытке идти. Горячка боя медленно отпускала, я отряхнул со шкуры красные капли и похромал к своей сероглазой знакомой.
Девочка лежала без сознания. Я ткнулся носом ей в щеку и лизнул чумазое личико. Из кустов на меня что-то тявкнуло, я поднял голову и рыжехвостая гостья тут же исчезла в траве.
- Рус. - Я уставился на девчонку и пытался сообразить, все ли с ней в порядке. Она говорила медленно, но отчетливо. - Пойдем обратно, а? Мне дальше нельзя.
Я кивнул и, взяв её за воротник, поставил на ноги.
- Ну и наворотил ты тут! А убирать за тобой кто будет, а?! Неряха! - Девочка оглядела полянку, залитую лошадиной и человеческой кровью, и сердито топнула ногой. Коса с новым цветочком, теперь ветряницы, хлопнула её по плечу.
Я примерно понурился и захромал вглубь леса.
Память - весьма тонкая материя. Я запомнил имена убитых, я накрепко закрепил в своем черепе образ Семивельда, схватка с численным перевесом будто вернула мне кусок давно знакомого гобелена с батальным полотном, но не открыла всей картины. Вопросов стало больше, чем было до того. Где-то внутри крепла уверенность, что я ступил наконец на путь к своей правде, но так же легко я мог с него сойти, не заметив тонкой ловушки или кроличьей норы.
Берегиня вприпрыжку бежала рядом, сбивая с растущих вдоль тропинки цветов пыльцу. Справа вдруг раздалось ржание, захрустели ветки. Моя спутница тут же скрылась в кустах и вернулась с тем самым, приглянувшимся мне, жеребцом. Он испуганно косил глазом и храпел, но детская ручонка крепко держала поводья.
- Удержишь? - Я мотнул головой в сторону коня.
- А думаешь, нет? - Смешливо отозвалась берегиня.
- Дай сюда! - Я повелительно двинулся к коню, чтобы вспрыгнуть в седло, но тот вдруг резко прянул назад, аж садясь на задние лапы, и замотал башкой.
- Чего это он? - Я отступил на пару шагов, но жеребец продолжал храпеть и перебирать ногами.
- А ты в ручей хотя бы поглядись, пёсик. - Девчонка досадливо тянула к себе упирающуюся животину, а мне будто бы бросили под ноги воду - так резко среди переплетенных стволов открылся небольшой, но чистый ручеек. Я даже не почуял водной пыли в воздухе. Тоже чарует лесная берегиня, подумалось мне. Но по-своему.
И тут я застыл.
Из воды на меня смотрела морда крупного, немолодого волка. Таких убивают князья и владетели на охоте в своих угодьях, чтобы овец не резали. Мир несколько раз перевернулся и снова застыл отражением в бурлящей воде.
Картины недавнего боя снова встали перед глазами - на языке до сих пор оставался сладковатый привкус человеческой крови, и очень мучила жажда. Я опустил голову и дотронулся языком до прохладного потока. Вода порозовела.
Я опустился на все четыре лапы и заскулил.
Берегиня будто радовалась моему превращению. Все верно, лесному созданию куда проще общаться с выходцами её угодий, чем с чуждыми людьми. Она крепко спала, уткнувшись мне в пузо, а я меланхолично зализывал рану в плече, размышляя над случившимся. Превращение окончательно замкнуло круг непонимания происходящего в моей лохматой башке. В волчьем теле почему-то было очень удобно, картинки вокруг стали размытыми, пропали цвета, но прибавилось нечто, куда более важное. Я слышал звуки и чувствовал запахи, недоступные человеческим чувствам. Только сейчас я понимал, насколько слепы и глухи люди в своей тонкой розовой шкурке. Даже в эту темную ночь я знал, что в нескольких милях к северу молодая олениха с сильным самцом ведут брачный разговор. С тем самым, что сбил Семивельда на окровавленной поляне. Лес до сих пор пах людьми и чужими чарами, но мать-природа быстро лечила раны, затягивая свежепролитую кровь зеленой травой, и запечатывая волнение небесных сфер исконным спокойствием. Мои мысли возвращались к Семивельду, к его словам и запахам. Я знал теперь, что у него больные ноги, но чаровничество и травы на крепких настоях держат его в седле крепче иных молодых всадников. Это знала моя волчья половина, которая стремительно становилась мне все родней и родней.
Я опустил морду на лапы. Не так уж плохо быть волком, но еще лучше, если знаешь, почему ты им стал...
- Мой милый воин, мой ласковый щенок... Я же сказал, что ты не вернешься, на то моя воля. Посмотри, во что ты превратился, мой забывчивый друг...
Я рычу и огрызаюсь, но не могу зацепить когтями даже краешек пропахших конским потом сапог. Человек в шелковом жилете предусмотрительно стоит за пределами треугольной площадки. Я мечусь, но толстая цепь не пускает, впивается в шею шипастый ошейник, и чем больше ярости, тем больше я впадаю в безумие от боли. Я скребу когтями мраморные плиты, но лишь теряю силы.
- Вот твоя подружка, да? - Чаровник отступает в сторону, и двое слуг подкатывают к самому краю треугольного выступа клетку.
"Акира!" - рычу я и чувствую, как с зубов капает бешеная пена.
- Сир, бешеный зверь не подходит для нашей задачи.
- Он не бешеный, Користе, это совершенно нормальная, здоровая особь. Просто... у волков тоже бывает что-то похожее на людские чувства. А это наилучший вариант из на данный момент доступных. Позли его! - Чаровник протягивает человеку плеть.
Удар за ударом сыплется на мраморные плиты. Мне приходится вовремя отдергивать лапы, чтобы не скулить потом постыдно от болезненных ран. Я рычу и рву цепь, но столб, вбитый в центре площадки, крепко держит меня на расстоянии семи прыжков от волчицы. От моей волчицы!
"Акира!!!"
Я вскочил на все четыре лапы и зарычал. Берегиня смотрела на меня так сурово, как могут смотреть только дети.
- Ты меня чуть не погрыз. - С обидой в голосе произнесла она. Я наклонился к её запястью и примирительно лизнул тонкую кожу. Страшное сновидение уходило, мир прояснялся, в округе начинали петь ранние пташки. Будь я человеком - никогда бы не проснулся в такую рань. Но сейчас абсолютно темный для человеческого глаза лес был прозрачен и понятен насквозь волчьему.
Я знал, как зовут старого чаровника в богатых одеждах. Но почему-то вспомнил только сейчас, проснувшись.
- Семивельд. - Само имя вызывало отвращение и заставляло крепче смыкать зубы.
- Что тебе до него?
Я взглянул на сероглазое порождение лесной глуши и человеческой праматери.
- Я должен понять, почему я тут и как так случилось, что стал волком.
- А разве тебе так нехорошо, Рус? - С наивностью в голосе вопросила сероглазая бестия. Она наступила на больную лапу, мне действительно было чудо как хорошо и приятно в своем новом обличье. Но нельзя же просто забыть все?
- Да можно, можно... - Отозвалась берегиня и резко осеклась, испуганно глядя на меня.
- Ты слышишь. - Не показал я своего удивления.
- Ну... да. - Что же, нечеловеческое упрямство в её характере с лихвой компенсировалось звериной честностью.
- А видишь?
- Иногда. - Буркнуло дитя.
- Ты видела, когда я перекинулся? - Берегиня явно не хотела продолжать разговор и сосредоточенно принялась вплетать в волосы листья крапивы.
- Да. И никакое я не дитя. Мне восемнадцать лет. - Она упрямо уставилась серыми глазенками на меня.
- Для человека ты врешь, для берегини что-то маловато. - Я изобразил насмешливый прищур. Как ни странно, даже в моем нынешнем состоянии это получилось, ибо моя собеседница сердито засопела и излишне резко дернула себя за косу, затягивая узелок на крапивном стебле. Пара давно засохших цветов выпала из причудливой плетёнки, в которую превратилась её коса. Берегиня всхлипнула, подобрала их с пола, нежно погладила, а затем резко смяла в ладошке. Порыв ветра унес сухую пыль, в которую превратились хрупкие цветы.
- Как это было? - Что-то явно расстроило берегиню, но я не мог прервать разговор на полпути и пожалеть ребенка. Это была обыкновенная человеческая жестокость в волчьей шкуре.
- Ну ты меня бросил и побежал...
- Я не бросал! Сама идти отказалась. - Я мотнул башкой.
- Глупый, глупый пёсик! Я же сказала, мне нельзя, а почему нельз...
- Ближе к делу.
- Тебя подкинуло, ты перелетел через корягу, кувыркнулся и превратился. - Отрапортовала девчонка и умолкла.
- Значит, можно попробовать обратно... Если опять кувыркнусь?
Берегиня сердито пожала плечами, встала и выбежала из хижины.
Я последовал за ней. Девчонка опять набирала в подол какие-то травки и соцветия, а я нашел поблизости внушительных размеров корягу и принялся тренироваться.
С первого прыжка ничего не получилось. Волчье тело не хотело кувыркаться, а просто перелетало препятствие и рвалось бежать дальше, по лиственному ковру, купаться в зелени, пугать щелчками пасти бабочек и искать симпатичную волчицу... Нет!
Я вернул мысли в человечье русло и попробовал снова. Кувырок вышел не ахти какой, скорее падение. Я в надеждой выпрямился, встал на все четыре лапы... тьфу!
- Что, волчок, не выходит у тебя каменная чаша? - Радостно рассмеялась берегиня с того конца поляны.
- Причем тут чаша? - Было досадно, что ничего не получилось, а еще эта лесная бестия подзуживает...
- Да так, слышала от вашего брата однажды...
- Что?
- Ничего, ничего... - Дитятко умчалось в лес, весело подпрыгивая, а я сел на хвост и начал думать.
Наверное, следовало благодарить лесное создание за гостеприимство, но надо было спешить. Вопросы, на которые я не знал ответа, ждали там, на обратной дороге от Руствера, по которой я почему-то мог идти только в лес. Раньше.
Теперь лапы свободно несли меня в обратном направлении.
Я осторожно перешел ручей, но тех'и опять не показали своего присутствия. Сквозь толщу воды издевательски просвечивала моя фляжка, вот рукой дотянуться... Но рук у меня сейчас не было, и повторять прошлые ошибки не хотелось. Лес их знает, как тех'и воспримут зверя. Может, и хорошо, а может, погрызут почище прежнего.
Впереди лежал небольшой луг. За ним начинались земли богатых владетелей Руствера. Странно, но с каждой пройденной вехой обратного пути ко мне возвращалась наблюдательная память. Теперь я помнил этот город, все его ближайшие селения, высокую стену, с одной стороны обрушенную, но никому её чинить не пришлось, потому что стена уходила прямо в реку и правители решили, что лишние затраты ни к чему... Я помнил, что дядя моих бывших друзей Користе жил к северу отсюда, и я даже мог бы пробежать его угодьями, но пастухи там чересчур резвые на расправу и моих серых собратьев не любят. Через некоторое время я начал встречать собственные метки на деревьях. Ведь не совсем значит спятил, какие-то остатки разума (или чутье бывалого походника, что вернее) управляли мной, заставляли отмечать путь, по которому я не собирался возвращаться.
Через трое суток я увидел впереди первую деревню Руствера. В воздухе потянуло свежей выпечкой, и самым сладким ароматом на свете - запахом хорошо откормленной на властительных лугах скотины. Я уже устал разбираться, что во мне от человека, а что от зверя, потому втихаря прирезал курицу, по дурости убежавшую из курятника, и стащил с телеги хлебаря ковригу.
Надо было бы на этом остановиться, наверное...
Ночью я прополз в деревню. Собаки подвывали при моем приближении, поэтому я держался безлюдных мест и заброшенных двориков, в которых охранять было нечего. Как ни странно, мне зверски хотелось пива, а оно было в корчме, а корчма в самом сердце деревни. Но ближе к лунной убыли мне удалось поскрестись в крышку подвала питейного заведения и пометить её. Нехай собаки все носы поутру вынюхают.
Если верить звериному обонянию, пиво было отнюдь не в подвале, как обыкновенно заведено. Ушлый хозяин хранил его на чердаке, куда подкоп было сделать сложно. Видимо, напиток был здесь хорош и быстро расходился, иначе не стали бы держать на чердаке скоропортящийся продукт. Я перевел дух. Бросать на полдороге столь удачно начатую кампанию было грустно.
Лестница на чердак почти не скрипела. Первый раз с момента своего превращения я пожалел, что стал волком. Кошкой было бы изрядно удобней добывать пиво.
Заветная дверца чердака была приоткрыта, а хмельной запах манил до одури. Я кое-как влез на последнюю ступеньку и сунул нос внутрь... Чтобы столкнуться нос к носу с румяной девкой. От неожиданности я рыкнул, а девка явно открыла рот для задушевного визга, но тут волчьи ноги отказались дальше меня держать в шатком положении и я кубарем скатился с лестницы.
Визг все-таки раздался, но какой-то приглушенный. То ли девка потеряла голос от неожиданности, то ли я так сильно грянулся лбом об землю, что временно потерял слух.
Я пошарил руками вокруг себя и, наконец, сел. Глухое шипение с чердака приобрело отчетливо восхищенный оттенок. Я посмотрел вверх, видимо, девка рассудком повредилась от этакого ночного визита. На меня смотрели жадные глаза давно не целованной женщины. Я удивленно приподнял брови и попытался себя оглядеть, не понимая, что... Твою козу под хвост!
С утра я чувствовал себя отвратительно. Пиво было чудесным, а вот Варёна (так звали мою чердачную находку) пьяна оным пивом сверх всякой меры и в той же степени настойчива. Молодого господина, меня, то есть, она приняла за блудного сыночка кого-то из местных владетелей. Такая партия весьма льстила крупной девахе, явно тосковавшей по мужскому вниманию. Зато после того, как я предстал в неглиже и лунном свете перед своей милой девчушкой, я был одет, обут и жестоко... Впрочем, об этом лучше даже не вспоминать. И о моей слезливой истории тоже. Да, я сбежал от полюбовницы, когда к ней пришел муж, бежал по простыням из окна замка и нигде не мог укрыться, кроме как на чердаке корчмы деревни Три Сосенки, где ждала меня милая и сердобольная Варёна... Да, это теперь высечено на золотых скрижалях её сознания навеки, и она будет хранить мой образ в своем сердце. И под самыми страшными пытками не расскажет об этом никому.
Я покинул деревню в полном облачении, правда, без оружия. Как-то вдруг оказалось, что без клыков, когтей и быстрых ног я чувствую себя голым еще больше, чем вчера на чердаке... Все, хватит! Забыл. Впереди был Руствер и ждали своего ответа многочисленные вопросы.
Мне было о чем подумать, кроме чердачных приключений.
Руствер стоял в окружении лесных угодий. Зверье тут давно было приучено бояться человека, самые страшные хищники истреблены, а дичь водилась постольку-поскольку. Ходили слухи, что властители города специально начали разводить зайцев и оленей и выпускать их на волю, чтобы было чем повеселить августейших особ вблизи города и не гнать зверя из дальних поместий. Впрочем, полудомашние олени все равно быстро вымирали в лесах и вопрос властительной охоты давно стоял ребром.
Лишь с одной стороны лесные пространства близ Руствера уступали другим пейзажам. В этом месте городская стена вдавалась далеко в реку, и в иные половодья можно было даже рыбачить, стоя на обломках крепостных зубцов, так высоко стояла вода.
Мне требовалось обойти изрядный кусок стены по лесу, чтобы проникнуть в город. Стража на воротах могла узнать бывшего героя Абианской кампании, и Семивельду не стоило бы труда меня изловить. Лес здесь был мертвым. Порой мне чудился какой-то шепот, в кронах деревьев мелькали какие-то тени, но это не пугало меня, как было бы раньше. Я понимал теперь любого зверя и не нарушал границ чужих владений. Волк во мне просыпался тем чаще, чем больше я вел себя как человек. Впрочем, в этом лесу было мало созданий, способных помешать одинокому волку. Или человеку? Порой я и сам путался.
Обходить город пришлось около суток. Я подошел к реке на рассвете, когда рыбаки уже вылезают из теплых постелей и спешат занять лучшие места на берегу. Один из них сегодня не досчитается своей лодчонки и будет грешить на соперника-соседа или коварные речные воды.
Лезть по стене в волчьем обличье было бы не в пример сложнее, чем на чердак к Варёне, так что я мысленно отблагодарил мою случайную полюбовницу за это романтическое приключение. Все-таки некрасивые женщины зачастую куда страстнее своих смазливых товарок... Тьфу, хватит.
Улицы города постепенно наполнялись жизнью. Я увел из-под носа у сонной женщины какие-то тряпки и на время превратился в бездомного бродягу. Хотя, наверное, этой хозяюшке следовало давно сменить половую тряпку, в которую я облачился, на новую. От этой уже нестерпимо разило содержимым помойной ямы.
Возле собора меня придирчиво ощупали несколько пар глаз и тут же потеряли интерес. Это были два стражника. Я перевел дыхание. Хуже, если бы здесь уже ошивались работники другого направления - просители подаяния.
Эти не терпят конкурентов, в отличие от стражников.
Проникнуть внутрь? Проще некуда. Кто захочет проверять слоняющегося вокруг бродягу? Я потратил какое-то время на то, чтобы стать частью пейзажа и окончательно слиться в сознании стражников с общей картиной соборного двора, а потом тихо скользнул к подвалам.
Двери не запирались, что было удивительно.
Видимо, никого не интересовало, чем же занимаются здесь служители веры и чаровники города. Я шел по длинным коридорам, оставляя по обе руки давно заброшенные застенки и кельи. Где-то внутри был ответ. В самой глубине, в сердце собора, под трехгранным куполом, который всегда считался исключительно капризом устроителя этого здания, и не более. Странно, что никто и никогда не думал, что под ним можно расположить целый зал. Все посетители Рустверского собора имели возможность заходить только в придел, никогда не видя всей внутренности здания.
Будто просыпалось с каждым шагом волчье чутье. Я снова начинал слышать далекие голоса, чувствовать запахи, недоступные человеческому обонянию.
Одна из дверей впереди оказалась приоткрыта.
Я сделал еще пару шагов и вжался в стену. Знакомый дребезжащий голос глухо разнесся в черепе.
- Как вы представляете себе доклад властителю? Отряд первых рыцарей Руствера полег от одной бешеной собаки?
- Волка, мой дорогой, волка.
- Да без разницы!
- Властитель и так посвящен во все детали, доклад всего лишь формальность. - Раздраженным, этот голос звучал еще противнее и дребезжал еще сильнее.
- Формально я должен объяснить все ясно. А тут получается путаница.
- Користе-младший подтвердит как единственный свидетель, что волк действительно был огромен. Властителю не останется выбора, как объявить охоту на зверя. Возможно, он даже будет рад такой возможности.
- Этот лес по всем бумагам проходит, как старые владения наших союзников. Мы не можем без спроса вторгнуться в него и развернуть там знамя властительной охоты!
- Значит, давно следует пересмотреть бумаги и найти причину наших притязаний на эти территории. Думаю, и в этом властитель нас поддержит.
Я мысленно застонал. Конец берегине и её лесу. Конец милой глуши, не тронутой человеческим присутствием. Я двинулся в обратном направлении и завернул за угол. Странно, что раньше я не заметил этого коридора. Оттуда тянуло чем-то до боли знакомым, волк во мне навострил уши и потянул носом.
Мир вокруг вдруг поплыл.
Я увидел себя, с завязанными руками. Ошейник сдавливал горло, от него вела цепь к центру чаровного треугольника из мрамора. А в клетке билась женщина...
Я отбросил все мысли и помчался по коридору. Не знаю, кого могли бы видеть невольные свидетели моего бешеного бега. Волк или человек, безразлично - сейчас я весь был только одним стремлением узнать, увидеть, почуять...
Я вдруг вылетел на пустое место, и затхлый воздух из моих легких выбило волной прохлады. Клетка была пуста. Место на площадке под куполом пусто. Ошейник лежал рядом, будто в ожидании. Волосы на голове зашевелились от звуков знакомого голоса.
-... и он здесь? - Изумленно вскрикнул все тот же недовольный из подземелья.
- Да, конечно. - Разнеслось под сводами дребезжание.
- Но как вы...
- Сейчас посмотрим. Привет, пёсик. - Семивельд вошел шагом уверенного в своей безопасности человека.
Я зарычал.
- Ну-ну. Без клыков и шерсти ты не такой уж и страшный, правда, мой друг? - Я слышал этот голос уже не первый раз, опять он дребезжал под сводами, троекратно отдаваясь в ушах.
Руки сжались в кулаки и я скользящим шагом двинулся к своему давнему врагу.
- Э, стой, мой мальчик. Второй раз это слишком.
Я не заметил, как оказался в центре треугольной площадки.
Ошейник вдруг будто ожил, метнулся к лицу, больно ударив по зубам, и на время отвлек мое внимание от чаровника. Я бросился вперед, но цепь уже захлестнула мои ноги, а холодное железо сомкнулось на шее.
- Когда я создавал тебя, мой дорогой, я не планировал, что ты начнешь корить своего создателя за то, что тебе предоставили из низшего существа подняться до человека. Но все мы ошибаемся в своих детях, возлагая на них большие надежды, чем они могут оправдать.
Заломило в висках. Это уже было, все было, и снова повторялся этот ужас. Бессилие - самое страшное для зверя.
- ...не совершать таких ошибок более. Это ведь твоя подружка, да?
Будто время решило раздвоиться. Я видел себя, с клыками и когтями, покрытого шерстью, в центре мраморного треугольника три года назад... И одновременно я стоял здесь, двумя ногами упираясь в пол, сжимая бессильные кулаки.
И опять в зал вкатывали клетку.
- Акирааа!!!!
Волчий рык был мне ответом.
Меня несут. Я качаюсь на волнах своей памяти. Я уйду и никого не буду тревожить. Я стану цветком в поле, водой в ручье, меня будут нести ветра лугов. Я не буду больше помнить своего врага и отца человеческого - Семивельда. Кого? Семи... не помню.
- Сбросьте эту падаль со стены!
Здесь нечего мне делать, меня ждет дальний путь, я буду идти, пока не сотру ноги... На то воля Его.
- Без нежностей. Этот урод загубил лучших солдат!
Меня бьют в грудь, по коленям и в живот. Я дурной и мне надо уйти. Я уйду. Прямо сейчас. Я уже лечу к своему далекому пути. Он ждет, каменистый и тернистый, усыпанный раздавленными ягодами на лесных тропах. И за каждым деревом моя погибель. Я заслужил. Вот она.
Земля стремительно приблизилась к лицу, я почувствовал, что с него содрало кожу, нос хрустнул, а ребра пересчитали все камни небольшого холма у крепостной стены. Какое-то из них осколком вошло в нутро. Я скатился к подножью и нашел свой путь.
- Милый Рус... Что ж тебе неймется-то.
Запах дикой ромашки лезет в ноздри, щекочет глаза.
- В прошлый раз хоть целенький был, сам пришел. А теперь вытаскивай его отсюда.
Ромашки колышутся прямо возле глаз. Я не могу шевельнуть ни одной лапой, костей будто нет, а ребра отзываются болью на каждый вздох.
- Ну как, хорошо тебе в человечьей шкуре?! Волчара позорный...
Бело-желтые цветы. Мой цвет. Моя судьба, вплетенная в косу сероглазой девочки.