Нашел в интернете твою фантастику. Прочитал, проникся: вспомнил некоторые сюжеты - ты рассказывал о них еще во время наших походов по пивным. Есть еще один сюжет - я cмог бы и сам это написать, но после его развязки все, что я писал когда-либо, исчезнет. Поэтому, если ты в Москве или можешь приехать, давай встретимся. Павел Бурин."
С Павлом мы не виделись почти тридцать лет. Мы выпали из компании почти одновременно - я женился, Павел - бросил институт. Больше о нем никто из наших так и не слышал. До этого самого дня.
Я как раз собирался в Челябинск - естественно, через Москву, поэтому перспектива провести время в компании старого приятеля показалась заманчивей, чем бродить до вечера по полузабытому, а теперь уже почти чужому городу.
Павел встретил меня на Киевском вокзале, - мы узнали друг друга с первого взгляда, несмотря на то, как он был одет, и на то, что сам я за последние двадцать лет порядочно состарился. А прикид у него был еще тот - длинный, почти до земли, черный кожаный плащ, черная шляпа - словом, человек из Чикаго времен Аль Капоне. Или из Москвы того же времени - но здесь это была уже другая команда. Внешне Павел почти не изменился, ни сединки, ни морщинки.
Поехали в метро на Казанский, взяли мне билет на вечер. У людей, не видевшихся без малого треть века, есть о чем поговорить. В основном вспоминали общих знакомых. К счастью, большинство из нас сравнительно благополучно пережило третью мировую, а некоторые даже смогли пробиться "наверх". Я рассказал о Каштанском, Зосимкине, Монастырском, других, с кем встречался или связывался. Бурин, понятно, ни о ком ничего не слышал. Хотя жили они почти рядом - многие после института остались в Москве. Выбрались из-под земли на Сретенском бульваре и свернули с сторону Садовых. Этот район подвергся новым веяньям меньше других - во всяком случае, Сухарева башня все еще возвышалась над окружающими домами, точно какой-нибудь "Буран" над Байконуром.
- Сретенку пока не трогают?
- Это только внешне. В переулках уже полно этих новомодных каменных уродов. Правда, вверх пока не лезут - но кто их остановит?
- А может, и не надо останавливать? Ведь это нам они кажутся уродами, а нынешние видят все по-другому. Москва, как всякая порядочная старая дева, стремится выглядеть помоложе.
- Много ты понимаешь в старых девах, - огрызнулся Павел.
Где-то посредине Сретенки мы свернули налево.
- Узнаешь? - спросил Павел.
Я огляделся: желтые доперестроечные дома, на ближнем - крылечко с вывеской "Пиво"...
- Что-то очень знакомое... Но не могу вспомнить. Столько лет прошло...
- Годы здесь ни при чем. В "Больной Головин" мы всегда добирались под занавес. Когда уже никто ничего не мог вспомнить. Между прочим, единственная пивная на всю Москву, которая осталась прежней. Ну, почти прежней.
Мы вошли в зал: здесь действительно все оставалось, как в добрые старые времена. Высокие круглые столики с крючками для сумок на ножках, прилавок под обожженное дерево с пивным краном, за прилавком - полный лысый грузин в белом халате...
- Георгий?! - я не поверил своим глазам.
- Нет, Вахтанг, его сын.
Мы взяли пиво и встали за столик неподалеку от входа. Несколько минут пили молча, затем Павел не выдержал:
- Нет, этот разговор не под пиво. Погоди минутку. - Он пошел к прилавку, о чем-то поговорил с Вахтангом, и вскоре на нашем столике появилась фигурная бутылка с грузинскими каракулями на этикетке, рюмки и какая-то закуска.
- Это чача,- объяснил Павел.- Грузинский самогон. Вздрогнем?
Я пожал плечами. Мы выпили.
- В общем так. Я построил машину времени.
- Да ну, - я пытался оставаться серьезным. - Покатаешь?
- Какие проблемы,- он полез в карман и выудил мобильник, затем, видимо по памяти, набрал какой-то номер. Нажал на вызов и свободной рукой взялся за бутылку. - Мне больше нельзя - я за рулем. А тебе не помешает.
- И что - твоя машина времени - как такси? Сделал вызов - и сейчас подадут?
- Нет,- невозмутимо ответил Павел.- Мы уже приехали. Сейчас - шестнадцать часов тридцать две минуты седьмого октября одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Посмотри вокруг.
У меня вообще-то редкая способность не замечать происходящего вокруг - но все же я почувствовал - что-то изменилось. Людей в зале стало как будто намного больше, висел нестройный гул полупьяных разговоров, и дым... Я готов поклясться, что, когда мы вошли, здесь не было накурено. В наше время в пивных не курят. Да и люди какие-то странные... Вернее, странно одеты. Странно для две тысячи двенадцатого. Но для тысяча девятьсот восемьдесят третьего...
- Ага, начинаем догонять, - теперь уже Павел не мог удержаться от иронии. - Ну что - поверишь мне на слово, или пойдешь спрашивать налево и направо, какой теперь год?
- Погоди, это какой-то фокус... Не может быть, чтобы время...
- Я мог бы тебе прочитать целую лекцию о времени. Да что там лекцию - целый курс. Я ведь и физмат закончил, и кандидатскую защитил по этой теме. Но, к сожалению, у нас цейтнот. Поэтому перейдем к вопросу, зачем мне это было надо. Посмотри на вон тот столик у дальней стенки, второй от Георгия. Узнаешь?
Вполне обычные молодые люди - я имею в виду, для той эпохи. Разве что пьяные вдрызг. Все четверо. Даже на фоне нетрезвой публики. Но ведут себя вполне корректно. Беседуют о чем-то, - правда, довольно экспрессивно, но для своего состояния вполне по-божески. Постой, но ведь это...
- Вот так советские студенты образца 1983-го года проводили свое свободное время, - прокомментировал Павел. - Прошу любить, но не жаловать: Сергей Каштанский, Александр Зосимкин, Иван Киргородоцкий и Павел Бурин.
Моя рука потянулась к рюмке, потом передумала и взялась за бутылку. Я влил в себя добрый стакан, прежде чем почувствовал, что смогу с этим справиться. Теперь смотрел на них - в том числе и на себя - уже спокойней. Действительно - как будто это были вполне обычные советские студенты...
- Обрати внимание на Бурина. Сейчас он это увидит.
- Что увидит?
- Перед тем, как зайти сюда, кто-то из нас зашел на Сухаревку за воблой. Рыбу ему завернули в газету.
Эта газета с горкой костей от бывшей воблы лежала сейчас посреди стола. Павел Бурин-младший, пошатываясь, выпил полкружки пива и потянулся за рыбой. Не нащупав желаемого, он недоуменно взглянул на газету: внезапно его мутный взгляд стал осмысленнее, как будто он кого-то узнал. Павел выпрямился, сгреб на стол кости и, начал читать - сперва по-пьяному шевеля губами, затем все более сосредоточенно: он трезвел на глазах... Бурин-старший щелкнул мобильником, и мы опять оказались в своем времени.
- Вот эта статья, - он вынул из плаща пожелтевшую от времени газету . "Московский листок" за октябрь 83-го года. Это был апофеоз гласности, необдуманно провозглашенной сразу же после смерти Брежнева его преемником Горбачевым. Народ еще не был готов к такому ходу событий - впрочем, как и сейчас. Два года спустя к власти пришла военная диктатура, Горби выслали из страны, а всех, кто успел выползти на свет гласности, отправили осваивать Восточную Сибирь. С этого все и началось. И крестовый поход Объединенных Наций против Советского Союза, и бомбежка Кремля, и война... И если бы тогда не вмешались китайцы - не было бы сейчас на Земле страны с названием СССР...
Статья называлась "Помнить все". Речь в ней шла о сталинском терроре конца тридцатых. Было и несколько фотографий. Среди них одна с подчеркнутой подписью - "капитан НКВД Виктор Бурин". И в самом тексте был отчеркнут один абзац:
"С первого по седьмое ноября 1937 года, в честь двадцатой годовщины Великого Октября на Бутовском полигоне капитан московского УНКВД Виктор Бурин из своего табельного оружия лично исполнил 1214 приговоров. "Я мог бы расстреливать и больше, но оружие перегревалось",- писал он в рапорте начальству".
- Может, однофамилец? - спросил я.
- Нет, старик. Это мой дед. Точно такая же фотография висела у нас дома. Понимаешь, бабушка нам ничего не говорила. Вернее, говорила, что деда расстреляли при Сталине.
Оказывается, это было уже в тридцать девятом, когда новый нарком Берия чистил органы от ежовских кадров.
- Ну... Не можем же мы отвечать за то, что делали когда-то наши родители. Тем более - деды. Да и потом - а вдруг это обыкновенная утка? Ведь ты сам говоришь - деда расстреляли при Берии. Нужно же было его в чем-то обвинить?
- Я наводил справки, а когда соорудил этот мобильник, и сам многое увидел. В том числе и Бутовский расстрел. Но Бутово - это только вершина айсберга. За моим дедом - такие горы трупов, такие реки крови, что и подумать страшно.
Сам понимаешь, каким ударом для меня была эта статья - тогда, в восемьдесят третьем. Несколько дней я ходил сам не свой. Затем принял решение - вернуться в прошлое и убить деда. Интуитивно я чувствовал, что путешествия во времени реальны. Поэтому ушел из Литературного и поступил на физмат.
Изучая физику времени, попутно занялся архивами - тогда, до 85-го, это было еще возможно. Вот тогда и узнал по-настоящему Виктора Бурина.
- Ну хорошо. Виктор Бурин заслуживает казни, путешествия во времени возможны, машина у тебя в кармане. Но как ты себе это представляешь? Убить человека, оставить сиротой крохотного ребенка, который, между прочим, когда-то станет твоим отцом...
- Ничего ты не понял. Нет, у Виктора не будет ни детей, ни внуков. Я застрелю его задолго до знакомства с бабушкой. Они поженятся летом 36-го, отец родится в 38-м. А я убью Виктора Бурина осенью 32-го. В тот самый день, когда он впервые выйдет на работу в органы. И когда на нем не будет еще ни одной капли крови неповинных советских граждан.
- Ну вот мы и приехали. Паша, это же классика жанра - человек отправляется в прошлое и убивает своего деда до того, как он познакомился с бабушкой. В итоге ни отец, ни сам убийца не рождаются на свет. Спрашивается: кто же тогда убивает деда?
- А это ты у него спроси, - Павел показал глазами на что-то под столом. Я взглянул - он вынул из кармана револьвер.
- Так ты что - прямо сегодня и отправляешься?
- Прямо сейчас. А ты думал, зачем я напялил на себя этот плащ? Я живу здесь рядом, в пяти минутах ходьбы. В квартире, когда-то принадлежавшей деду. Выхожу отсюда, отправляюсь в прошлое, и встречаю его в подъезде. Время уже в памяти машины, стоит только нажать на вызов - и я там. Все произойдет очень быстро - ты даже напиться не успеешь. Что, хряпнем на посошок - и простимся?
- Погоди, - я лихорадочно искал повод, чтобы протянуть время, хотя знал - его все равно не остановить. - Расскажи хотя бы, как она работает.
- Кто, мобильник? Элементарно. Ты вообще представляешь, как работает мобильный телефон?
- Ну, сигнал передается через спутник...
- Вот-вот. А теперь представь себе, что кроме наших спутников есть еще и иные - спутники, которые генерируют время. Не знаю, кто их и когда построил - инопланетяне, цивилизации далекого прошлого или люди из будущего. Может, это и нынешние секретные разработки - хотя вряд ли. Я сам натолкнулся на их сигналы совершенно случайно. При помощи обыкновенного мобильника. Но, поскольку физика времени уже была моей стихией, быстро просек, что к чему. А дальше уже дело техники. Не скажу, чтобы это было просто, но и сверхъестественного здесь ничего нет...
Затем мы выпили, простились, и он ушел. На столе рядом с пивом, чачей и закуской лежала развернутая газета. Какое-то время я пребывал словно в оцепенении, затем налил, выпил - и вдруг мне показалось, что по газете пробежала едва уловимая тень. Я присмотрелся - на месте фотографии Виктора Бурина теперь был другой снимок, и подпись под ним гласила: "капитан НКВД Антон Шлемин". Те же имя и фамилия стояли теперь и в тексте, хотя все остальное - и количество расстрелянных, и даже фраза об оружии, которое перегревалось, - оставалось прежним! И ни под фото, ни в тексте ничего не было подчеркнуто...
Значит, ему удалось. Павел Бурин застрелил своего деда. И в этой, новой реальности, которая началась только здесь и сейчас, Виктор Бурин никогда не женился, у него никогда не было детей и тем более внуков. А значит, человек, который только что стоял здесь рядом со мной, чья рюмка и недопитое пиво все еще стоят на столе, никогда не рождался. Но тогда кто же, черт возьми, застрелил его молодого деда?!
От этого с ума можно было сойти. Или напиться. Я выбрал второе. Но не успел наполнить рюмку, как дверь распахнулась, и в пивную вошел... Павел Бурин.
Раз взглянув на него, можно было подумать, что этого человека только что выпустили из сумасшедшего дома - причем явно преждевременно. Бледное невменяемое лицо, застывший взгляд, отвисшая челюсть, правая рука сжимает револьвер, левая - мобильник...
- Этого не может быть... Я всадил в него всю обойму. Шесть пуль. Он там лежит мертвее трупа. Почему я все еще жив?!
И только тут я все понял, и меня разобрал дикий смех. Я еле сдерживался, чтобы не заржать, как стадо мустангов, не в силах вымолвить ни слова, и только жестами пытался показать ничего не понимающему Павлу, чтобы он спрятал оружие. Наконец мне удалось заговорить:
- Успокойся, Паш. Ты все сделал правильно. Просто это был не твой дед.