У него не было никого и ничего, никого, кто мог бы ему помочь, кто мог бы сопереживать ему во всех его проблемах, и не было ничего, за что стоило бы продолжать бороться. Снова и снова возникала бродившая по самым тёмным и потаённым закоулкам сознания подлая мыслишка удрать. А почему бы и нет?
Но бежать он не стал. Просто потому что не было сил на этот, трусливый и малодушный, но всё-таки поступок. По собственному же его разумению ему надо было бы напиться и пить, может быть, не один день. Но и этого не мог. Ничего не хотел. Целый день провалялся как бревно без мыслей, только с обуревавшими душу мрачными чувствами. Никуда не выходил. Не прикоснулся к уцелевшей от попоек бутылке вина. Не то что напиться, утопиться хотелось. Только чудо могло спасти его. Рассчитывать на что было по меньшей мере наивно. Судьба ещё не делала ему таких подарков. Жизненный опыт и скептический склад ума убеждали его, что поворот к лучшему в сложившихся обстоятельствах невозможен.
И всё же чудо, в саму возможность которого он не верил, произошло. Его недавние горячечные фантазии обрели вдруг продолжение в реальности. Апатированный, пребывавший в прострации крысолов подумал сперва, что спит. Ещё бы. Увидеть на пороге своей лачуги привратника из дома Цели, этого стража небесных врат, ведущих в сокровенный сказочный Эдем, было столь же невероятно, как если бы то была сама Шильда Цели.
Привратник и вне стен особняка, наделявшего ореолом всех своих обитателей, не терял величественного вида. Всё та же горделивая осанка и подчёркнуто-изысканные манеры. Выпрямившись в струну и задрав подбородок, он торжественно объявил:
- Госпожа хочет видеть вас.
Казимир уловил каждое отдельное слово, но составить их вместе в законченную фразу и принять тот смысл, что они несли, не мог. "Госпожа". Не "господин Цели", как обычно его называли, а "Госпожа", то есть Она, Шильда. "Хочет видеть", то есть приблизить к себе. Его? Так значит, Она знала его, помнила о нём. Самом ничтожном, самом презренном из своих слуг. Мыслимо ли было допустить это? Слишком резкий переход от беспросветного отчаяния к сбывшейся мечте оказал на Казимира столь ошеломляющее воздействие, что к какой-либо рефлексии он был уже не способен.
У него бешено застучало сердце. Судя по ощущениям, оно как будто вовсе остановилось. Не веря своим ушам, он хотел было переспросить. Но не мог выдавить ни слова. Как такое может быть? Сама Шильда Цели, Она, думает о нём. Хочет видеть его. Не сон ли это, один из тех миражей, что мучили его накануне? Крысолов чуть ли не покраснел, как мальчишка. Ему было мучительно стыдно и одновременно сладко.
Увидев его замешательство, привратник истолковал всё по-своему.
- Нам нужно идти. Если только, конечно, вы не заняты, - он оглядел его убогие хоромы с выражением не то сомнения в наличии у него каких-то важных планов, не то удивления бедности обстановки.
- Что-нибудь случилось? - с крохотной надеждой на обратное спросил, наконец, Казимир.
Привратник ничего не ответил. И без того очевидно было, что ничего хорошего в доме Цели уже давно не происходило. Само его появление в качестве посыльного говорило о чрезвычайности положения.
Они шли спешно, не обменявшись между собой ни единым словом. Привратник торопился исполнить порученное. Крысолову не терпелось предстать перед Её очами. Если б можно было, он бы и побежал. Голову его раздирали десятки разных мыслей, вертевшиеся все вокруг одной. Он был нужен Ей. Терялся в догадках. Невольно посещали тяжкие подозрения и при этом всё ещё не оставляла надежда на лучшее. Но как он ни беспокоился, как ни мучился, спросить всё-таки не решался. Так они и шли молча. Казимир по-прежнему не мог отделаться от ощущения ирреальности происходящего. Решил относиться ко всему происходящему как ко сну. Покорно следуя развитию событий, без попыток проанализировать их. Даже если бы в итоге его привели к месту казни, он бы столь же послушно и бездумно всунул голову в петлю или лёг под топор.
Без лишних церемоний Казимира ввели на половину Шильды, где располагались её личные покои. Раньше он никогда здесь не бывал. Маршрут его в доме проходил через кухню в подвал и обратно.
Она определённо ждала его. Сразу бросалась в глаза её нервная встревоженность. На обычно нежно-бледных щёках неровными пятнами проступал румянец. Стиснутая корсетом грудь вздымалась от прерывистого дыхания. Под глазами образовались тени от бессонной ночи или, быть может, слёз. Любящему взгляду крысолова хватило мгновения, чтобы отметить все эти признаки душевного разлада, охватившего его божество.
Тем не менее Шильда нашла в себе силы, чтобы тепло и любезно его поприветствовать. Истинный аристократизм в том и проявляется, чтобы в любой ситуации и с любым собеседником сохранять одинаковый тон.
- Вы должны извинить меня, что так неожиданно позвала вас.
Извинить? Да он благодарить её должен был.
- Вас ведь зовут Казимир?
Она знала его имя!
- Я давно уже хотела поговорить с вами.
Она думала о нём? Невозможно.
- Я слышала вы дружны с моим братом?
Что-то надо было ответить. Он с трудом шевелил пересохшим языком. Собственный голос показался ему чужим, грубым и резким, отдаваясь диссонансом по сравнению с её бархатистым мелодично переливающимся голосом. Сказал, что работал на него, но что Ширус по свойственному ему благородству, отнёсся к нему с участием. Друзьями они не были, и даже приятелями, но некоторая доверительность между ними возникла. Этим несколько пространным ответом он хотел показать, что не какой-нибудь тугодум и способен к содержательному разговору, заодно демонстрируя своё уважение к Ширусу.
Шильда оценила, одарив его благосклонным взглядом.
- Каким вы его нашли? - она слегка замялась, с трогательной стыдливостью. - Как вы думаете, он несчастен?
И Ширус в своё время спрашивал его о том же. До чего же они были похожи друг на друга. Настолько, что думали и чувствовали одинаково.
Казимир попытался обнадёжить её, заверив, что жизнь Шируса, может быть, далека от понятия безусловно счастливой, но столь же мало походит на горестную.
Шильда слушала, затаив дыхание. Всё что касалось брата, для неё имело первостепенное значение. Она смотрела прямо на него. Вынести этот взгляд, прожигавший его насквозь и отдававшийся пламенем в душе, было невозможно. Казимир прилагал все силы, чтобы не смотреть на неё. Если бы хоть на секунду поднял глаза, то уже не смог бы их оторвать. И кто знает к чему бы это его привело. Контролировать себя становилось всё труднее. Чтобы не показаться грубияном или, что ещё хуже, наглецом, искал предметы, на которых не зазорно было бы пристроить свой взгляд. Пялиться в пол - слишком примитивно, в какой-нибудь угол - тоже. Ей под ноги - слишком рискованно. Бесцельно шаря глазами по сторонам, случайно заметил детские вещи, любовно разложенные на каминной полке: вязаные, и вязаные, несомненно, руками самой Шильды Цели, шапочки, носочки, распашонки и всевозможные рюшечки, о предназначении которых холостяк вроде него мог только догадываться. Неужели у неё будет ребёнок?
После того, как Казимир высказал всё, что считал нужным сказать, всё, что ей следовало знать, опуская то, что могло бы её огорчить, Шильда удовлетворённо кивнула.
- Я рада что рядом с ним есть такой человек, - тихо скорее для себя самой произнесла она.
Как бывало у него с Ширусом, наступила продолжительная, но отнюдь не гнетущая пауза.
Неужели только за этим позвала? Не может быть. Всё это можно было выяснить через слуг или ещё проще у самих слуг. Любопытство восторжествовало над осторожностью. Казимир пригляделся к своей собеседнице. Она как будто впала в лёгкое замешательство. Видно было, что в ней происходит внутренняя борьба. Обнаружилась ранее не замеченная привычка в раздумьи прикусывать нижнюю губу. Всякое оживление мимики добавляло прелести её лицу. Жаль, что её улыбки, счастливой и беззаботной, ещё не доводилось видеть. Хотя в тревоге и расстройстве она была особенно хороша.
Вырвавшись из оцепенения, Шильда решилась.
- Даже если вы и не друг моему брату, во всяком случае он вам доверяет, для меня это уже лучшая рекомендация. Если он вам верит, то и я вам верю, Казимир.
Он снова поймал себя на ощущении, что видит сон наяву. Услышать своё имя из её уст, произнесённое вдобавок с теплотой, о таком даже мечтать не мог. Его разум, его воля полностью растворились в волнах этого ласкового, журчащего весенним ручейком голоса. Он слушал, но не слышал. Унесённый на верх блаженства, Казимир был готов забыть обо всём. Но поскольку то, что она говорила имело большое значение для неё, и, следовательно, для него тоже, надо было заставить себя вслушаться. До боли сжав кулаки, вдавливая ногти в ладонь, кое-как вернул себя в реальность. Потихоньку из потока мелодичных звуков начал улавливать отдельные, осознанные им самим фразы.
- ... я не знаю, к кому ещё обратиться. Сама я пойти к нему не могу. Он не захочет видеть меня.
Бедняжка, она думала, что брат презирает её, когда в действительности он боготворил её за принесённую жертву.
Пока Шильда говорила о брате, голос мог затухать при волнующей её теме, но интонация не менялась, и вот что-то резонирующе дрогнуло.