Русавин Андрей Сергеевич : другие произведения.

«авентиры Пилатра де Розье, сиречь Бессребреник в розысках сокровищ». Глава первая. Страсти в лесу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    «Авентиры Пилатра де Розье, сиречь Бессребреник в розысках сокровищ» – это отрывок из романа-эпопеи «Одиссея адмирала Врабеля». В «Авентирах» повествуется о подвигах и приключениях Пилатра де Розье – выдающегося героя человечества, титана, равновеликого Юрию Гагарину.
  «Авентиры Пилатра де Розье, сиречь Бессребреник в розысках сокровищ».
  
  
   Глава первая
   Страсти в лесу
  
  
  
  
   Пилатр де Розье залез назад в свою бочку с тёплой водой. Тут изо рта у него самопроизвольно полилась речь, сопровождаемая заиканием, и мы услышали поразительную историю: о времени и о себе, а главное – про то, как он, невозмутимый, скромный смельчак, бросился не раздумывая на поиски неких несравненных, невких неоценимых, некаких потрясающих сокровищ!..
   Итак, жили-были в Галльском Процветающем Королевстве в ось… ось… осьмнадцатом столетии три братца: двое умных и младший – отважный и решительный.
   Двух старшеньких братиков звали Жозеф-Мишель и Жак-Этьенн Монгольфье. Как-то однажды прохладным осенним днём, в непроходимой глухомани в окрестностях Версаля, на лужайке, мастеровитые старшие братишки изготовили нечто вроде китайского фонаря, токмо гигантских размеров, приволокли кучу тюков шерсти и охапок соломы, натащили дров. Осталось только развести огнище, наполнить свой шедевр горячим воздухом и триумфально вознестись в небеса!
   Но в этом-то и была загвоздка! Братовья подзадоривали друг друга, хлопали по плечам, сварливо кричали: «Ты перший!» и «Нет, ты перший!» – однако совершить полёт так и не решались.
   А в это время как раз проходил мимо преподаватель химии и знаток физики Жан-Франсуа Пилатр де Розье, собиравший в чащобе грибы себе на пропитание. Мэтр жалобно причитал:
   – Ах, серебра нет давно! Медь только что закончилась! А золота никогда и не было!
   В руке у горемычного была бабушкина плетёная корзинка, наполовину заполненная добычей. На груди его сверкал эмалью памятный значок «Почётный вольный штукатур-маляр». Кавалер, будто вепрь продираясь через густые заросли, весь исцарапался и в клочья разодрал свою пар… пыр… пурпурную шляпу с розовым плю… плю… плюмажем и свой зелёный, свой любимый, свой единственный камзол, и поэтому был очень зол.
   – Эй! Ой! Ага! А вы что тут делаете, ш-ш-ш… ш-ш-ш… ш-ш-ш… шельмы? – заорал Жан, он же Франсуа, на брательцев Монг… Монг… Монг… Монгольфье, действия которых показались ему подозрительными. – Поджог замышляете тутовона, на пленэре? Ах, шантрапа! Як вам не стыдно?! Вот я вас!
   И зануда с дребезгом извлёк из ножен свою форменную учительскую шпагу, коей обычно пользовался як указкой, и принялся яростно рубить ею сплеча озон воздуха: вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик!
   Окрест востро повеяло радостной свежестью.
   – Ай! Уй! Атас! Атас! – завопили брате́ны и схватились за своё вооружение, висевшее у них на поясах в специальных кожаных чехольчиках из волчьей кожи.
   Ах, если бы речь шла об обычных детских дворянских кортиках, которые носят школяры, то для Пилатра де Розье это не было бы серьёзной угрозой. Ведь он каждый день фехтовал на уроках химии со своими строптивыми, неусидчивыми подопечными.
   Но братья вмиг достали из кобур здоровеннейшие рогатки и изготовились к залпу.
   – Эх! Ух, как здесь душно! – пожаловался учёный муж и поболтал шпажулечкой, словно опахалом, а следом быстро сунул её в но́жненки.
   – Невероятно душно! – брату́лечки тоже помахали своими рогулечками, як веерулечками, и, кряхтя, убрали их в кобурулечки.
   И вот вперёд выступил брати́ще постарше, Жозеф-Мишель. Это оказался низенький, коренастый вьюнош, с усами, но без бороды. Одет он был в синюю брезентовую спецовку ткача – потёртую, в масляных пятнах, хламиду до пят, а обут в плетёные лапти, в которых очень удобно ходить по урману без шума. На шалабони вьюнца красовался багряный бархатный бе… бе… берет.
   Жозеф, равно как и Мишель, принял ментора за моложавого гвардейского офицера, скрытно совершающего моцион перед амурным свиданием с дамой.
   – Много ли грибчиков в рощице насобирали, ваше благородие? – вежливо спросил Жозеф и он же Мишель, сорвал с себя бебе и низко поклонился, кстати, и обувь се... ...бе ...бе ...бе ...бе бархатцем подчистил.
   – Да нет! И корзиночки оных дубровных перлов не набрал! – вздохнул педагог, отвесил ответный поклон, заодно и отбросы перед собою подмёл шляпным плюмажем из перьев фламинго.
   Ну, а затем де Розье стал с гордостью показывать брату́лькам аппетитнейшие грибу́льки с очаровательными кипенными юбочками на ножках и прекрасными алыми шляпками в белых крапинках. При этом он причмокивал губами и щелчками отшвыривал в сторону массу прилипших к грибкам дохлых мух.
   – Что так, ваше спортсменство? – осведомился братаник помладше, Жак-Этьенн, долговязый, худощавый подросток с длиннющей козлиной бородёнкой, но без усочков.
   На парнишке болтались тёмно-зелёная бумазейная блуза и изумительные, изумрудные, бомбазиновые, полупрозрачные штаны, а на кочане раскачивался тяжеленный багровый кивер, грозя переломить тонкую шею. Казалось, что головёнка хлопца беспрерывно кивала. На ногах изя́ществовали лыковые лапти, в коих чрезвычайно сподручно шествовать на цыпочках по булыжным мостовым городов.
   Жак и одновременно Этьенн принял учёного за опытного, в летах, легкоатлета, настойчиво тренирующегося на свежем воздухе перед ответственным состязанием по ходьбе.
   Жак и Этьенн тоже раскланялся с химиком, махнув кивуном, а потом поставил кивач наземь и присел на него отдохнуть, помахивая перед вострым носяем ладошкой.
   – А! – всплеснул пятернями в ответ матёрый естествоиспытатель. – Нынче грибят в дебрях мало, зато грибников и волков много! Пока полчащи обшмыгал, на трина́десять соискателей наткнулся и подрался с ними на шпаженциях! Да пока вторую половину трущобы обрыскал, с несколькими стаями люпусов встретился! Пришлось отбиваться своей дивной преподавательской шпажулькой, целую чёртову дюжину этих тварей сегодня уложил! Хотя вообще-то я безобидный натуралист и – в принципе – против насилия, в особенности над флорой и фауной!
   – Ах, можно ли взглянуть на чудную? – восхищённо промолвил Жозеф и в то же самое время Мишель.
   – Да-да, возможно ли кинуть взор на сию, отважную и героическую? – горячо воскликнул Жак-Этьенн, тряся брадою.
   – Пожалуйста! – мэтр со скрежетом вынул шпажечку из ножни́шек и сунул её эфесом вперёд парнюгам. – Её величают Гран Франсуаза! Этой вот самой шпажкой я стольких школяров усмирил!
   – Упоительно! Изумительно! – в экстазе заорали блаженнейшим матом браточки, пробуя на язычки прохладный булат.
   – Эх, допустимо ли в свою очередь воззреть на ваши достойные всяческого восхищения рогульки? – учтиво поинтересовался де Розье. – Да-да, дозволительно ли бросить взгляд на ваши оные, ошеломительные и устрашающие?
   – Извольте! – ляпнул Жозеф-Мишель и преподнёс исследователю всего сущего свою огромадную любимицу. – Её именуют Малышка Жо… Жо… Жо… Жозефина! Из энтой рогашки я столько преподавателей перебил!
   – Сделайте одолжение! – брякнул Жак и синхронно Этьенн, протягивая Жану-Франсуа свою ненаглядную великаншу. – Её кличут Крошка Жа… Жа… Жа… Жакетта! Ух, знали б вы, сколько из эвтой рогушки я учителей, мучителей молождёжи, ошарашил!
   – Рогули есть арматура (это по латыни!), сиречь вооружение, нашей молододёжи! – менторским тоном заявил Пилатр. – Ведь нашей моложодёжи пистолей, мушкетов и шпаг ещё не положено по возрасту! Ах! Ох! Ух! Поразительно! Замечательно! Великолепно! Да, храбрецы, рогаточки у вас первый сорт, ну просто неописуемые драгоценности! Да как пахнут порохом, а ещё табачком-с! Бла... бла... благоговею! Да-с, молодцы, отныне я за вас – горой!
   Когда оружие было возвращено и убрано на прежние места, воспитатель можолодёжи полюбопытствовал:
   – А вы шо же, хлопчики, хотите пустить красного петуха по королевским владениям? Не нужна ли вам профессиональная консультация, друзья? Готов оказывать вам неоценимые услуги, я ведь отлично знаком с пиротехникой! О цене договоримся без труда, партнёры!
   – Да нет, вашбродь, мы хотим впервые в истории человечества провести испытания! – сказал безбородный. – Да, кстати, – была не была! – не найдётся ли у вас закурить, старикан?
   Першего братанца поддержал брате́ник помладше, Жак-Этьенн.
   – Да-да, вашспорсмень! Мы хотим провести испытательное паренье пилотируемого воздушного шара! – подтвердил безу́сичный. – И, кстати, – ах, будет не будет! – не отыщется ли у вас чего-нибудь засмолить, старичок?
   – Пи… пи… пилотир... ва... ва... воздуш... ша... ша... шараш? – ошарашенно пролопотал знаток физики, не понимая, как это его, цветущего тридцатилетнего мужчину с душистыми гвардейскими усиками и пушистой капитанской бородкой, назвали стариком. – А шо это такое? Извините, ма…ма… молодые люди, у самого тютюн кончился! И, кстати! Равняйсь! Смирно! По ранжиру нумеров рас… рас… рас… расквитайсь!
   Тут браты́ Монгольфье вытянулись перед де Розье по швам, рассчитались по порядку цифири и доложили педагогу о численности личного состава.
   – А ну, признавайтесь, вьюнцы, может вы не только ку… ку… ку… курнуть, но ещё и ку… кушать жа... жаждете?
   – Да!
   – Так точно!
   – Ну, вот и отлично! Сейчас будем жо… жу… жи… жарить грибёшки!
   – Ух ты, это сыроежки! – авторитетно определил племя-семейство гриби́шек более бывалый Жозеф, но вместе с тем и Мишель, глотая слюнки. – Семейство Руссулацээ – Моклоло́палковые. Ах, какие духмяные!
   – Да-да, это мокротрескалки! – уверенно поддакнул не менее сведущий в роде-племени грибашек Жак и единосущно Этьенн и облизнулся. – Род Ру́ссула – Хлябкожралка. И разят, как сирень!
   – Конечно, это влажнокушки! Вид Руссула ксэрампэлина – волглоло́палка буреющая, вариэтас рубра – разновидность бордовая! Впрочем, сии сыроуплеталки нельзя трескать сыр... сыр... сырыми, их надо обжарить на костре! – уточнил вид-племечко грибчат Пилатр и тем самым ярко блеснул своими неисчерпаемыми познаниями в естественных науках.
   И трио дружно насадило некоторую часть грибочков на пруточки и, рассевшись перед дровами, развело огонь и принялось прокаливать бла... бла... благоухающие моклявопоглощалочки на комфортабельно потрескивающем костерке. Вот за этим-то безобидным занятием братики Ма… Ма… Ма… Монгольфье, отчаянно перебивая товарищ товарища да серчая кореш на кореша, и поведали преподавателю химии удивительную историю.
   Оказывается, Галльская Процветающая Королевская Акадэмия наук в прошлом году официально объявила: мол, окончательно научно доказано, что невозможно для человека передвигаться в воздушном пространстве с помощью аппаратов, в конструкцию коих входят машущие крылья или пустотные тела. Не будем здесь называть фамилию того светоча знаний, сего акэдамика, который поставил крестик под этим глубокодумственным заявлением и тем самым навечно вписал себя в историю развития науки и техники!
   Но, как известно, самый верный способ быстро решить какую-нибудь, казалось бы, неразрешимую задачу – это заявить, что она неразрешима. Ведь если вы, например, строго-настрого скажете зеваке, гуляющему по мосту: «Гражданин, с этого моста прыгать нельзя!», то гуляка, зевнув, непременно воскликнет: «Как нельзя?!» – и спрыгнет!
   Вот братухи Монгольфье и возмутились!
   – Как невозможно?! А вот мы сейчас ка-а-ак достанем свои рогалии! – возопили Мон… гольф… гольф… гольфье и принялись действовать.
   Брате́нки в университетах не обучались, не были членами Процветающей Королевской Укадэмии научищ и не обладали бездонными познаниями, наиучёнейше доказывающими, что сделать невозможное – невозможно. Словом, братены не были теми глубоко умствующими, вечно сомневающимися, лишними людьми, которых в изобилии штампует высшая школа. Нет, они были сметливыми парнями, наблюдательными практиками, ведь оба работали практикантами: один на ткацкой, другой на бумажной мануфактуре.
   Да, братовья были людьми дела и, чуть что, сразу же вымали свои рогулины! Насмотревшись на плывущие по небу дождевые облака, имеющие форму мешков, братки позаимствовали с работы – разумеется, без спросу, чтобы никого не огорчать, – массу папи́ра и прорву холстины. Из этого холстовья́ они пошили небольшую суму, обклеили её поверхность папе́рой, чтобы можно было тут же записывать всякие мелькнувшие в мозгах выражения, и наполнили опус сладостными испарениями из чайника, в котором как раз заварили чифирь. Увы, фимиам моментально остыл, из него выпали капли воды, торба отяжелела и не взлетела. Да-с, опус обернулся ляпсусом. Браточки сильно порадовались, что никого не извещали на фабриках, когда уносили оттеда гумагу и холст, – а не то изобретуны стали бы теперь посмешищем в глазах всех фабричных!
   – Но внезапно, – таинственным голосом продекларировал Жозеф и равно Мишель, пошевелив усёнками, – мне явилась в калган простая идея! Ведь всё гениальное – просто!
   – Так точно! – заговорщицким шёпотом продекламировал Жак и, стало быть, Этьенн. – Но внеурочно, мон шер, я нашёл простое решение! Всё гениальное – просто! Поэтому задача, не имеющая простого решения, не достойна гения! Сейчас я по секрету уведомлю вас, какое это решение!
   – Спасибо, не надо! – швидко возразил де Розье и схватился за свою учёную голову собственными, мозолистыми от фехтования, цапалками. – Я сам догадаюсь! Если известно, что задача имеет решение, значит, она почти что уже решена! Одну минуту! Дайте мне минутку на размышление! Ах, в каком же кармане камзольчика мой любезный швейцарский хронометр?
   Пилатр с трепетом достал бесценнейшие песочные часы и залюбовался ими.
   – Часики с боем! – похвалился химик с неизъяснимой нежностью. – А звать их Гран Жан!
   – Как с боем? – удивился безбородый.
   – С каким таким боем? – изумился безусый.
   – Я взял их с боем в магазине химической посуды! Настоящие, швейцарские! Ох, помнится, и схлестнулись из-за них мы, химики, с пролазами физиками!
   И преподаватель завёл прецизионный механизм Гран Жана ровно на шестьдесят секунд. Заводились эти часики легко: владелец просто перевернул их и поставил на черепушку Жозефа, а также Мишеля, грозно скомандовав: «Замри!»
   Жан-Франсуа, как человек, глубоко изучивший в юные годы физику, химию, математику и вообще все без исключения естественные науки, вытащил из-за пазухи камзольца логарифмическую линейку и сделал на ней кой-какие прикидочные вычисления. По расчётам выходило, что, если использовать недавно открытый газ фла... флу... флогистон, который в четырнадцать с половиной раз легче воздуха, то сфера действительно взлетит вместе с грузом и пилотом. Ментор, насупившись, взглянул на свои швейцарские минуткомери́лы: оказывается, он, как и хвастал, уложился точно в одну шестидесятую часа!
   Блицмыслитель бережно опустил Гран Жана в кар… кар… карман ка… ка… камзола и восторженно пожал братанам клешни.
   – Вы – гении, парни, и я тоже! Отныне я за вас горой! – провозгласил открыватель Америки, изобретатель велосипеда. – У вас с собой ваши дневники? Эх, пила не пила, давайте их сюда, я поставлю вам пятёрки по физике и химии! Да, кстати, хотите, я дам вам несколько частных уроков химии? Химия весьма многоценна! А о цене столкуемся, как пить дать!
   – Спасибо, не надоть!
   – Так точно, не надось! Большое мерси!
   – Что так?
   – К сожалению, мы стеснены в ресурсах, ваше бла… бла… бла… благоумие! – доложил Жозеф, да и Мишель тож.
   – Так точно! Мы крайне ограничены в средствах, ваше благо… раз… раз… разумие! – отчеканил Жак-Этьенн, тряхнув бородушкой. – Говоря попросту, все полученные от родителей карманные деньги мы ухлопали на постройку энтого сооружения!
   – Очень жаль! Имейте в виду, хлопцы, шо без химии сейчас – никуды! А в светлом бу… бу… будущем – тем более, кумекаете? Бу… бу… будущее нашего королевства – эвто власть разума плюс химизация всей страны!
   – Ах, не бу… бу… не бу… бу… не бу… будем с вами спорить! – единогласно изъяснили брата́ники и тут же принялись полемизировать между собой, чуть даже не подрались!
   – Я очень хочу, я просто рвусь воспарить сам! Сам! Сам! Сам! – орал Жозеф-Мишель.
   – Ха! Я тоже стремлюсь, я имею позыв возгазить собственной персоной! Оной! Оной! Оной! Оной! – вопил Жак, он же Этьенн. – Но чьто, если от высоты возникнет жуткое головокружение?
   – А вдруг чувак, оказавшийся на большущей высотище, сразу же помрёт от разрыва сердца? – башковито проворковал внутренний голос Жозефа, а в равной мере и Мишеля.
   Ну́трений голосишко этого безбородистого парнюги был визгом разбитной уличной чувихи, а именовался Кра… Кра… Кра… Кралечкой.
   – А вдруг хо… хо… хо… хомо сапиэнса, дерзнувшего подняться в небеса, тут же постигнет кар… кар… кар… кара Божья? – мозговито пробасил нутряной голосина Жака, но в той же степени и Этьенна.
   Нутровой голосище сего безусенького подростка был окриком строгой старухи – мамы и прозывался М-м-м… М-м-м… М-м-м… М-м-мамочкой.
   – Отныне не передвигаться на воздушном шаре – ето махровый архаизьм! Да-с, аэростат – это ж просто клад! – заявил братищам и их внутривенным возгласищам преподаватель химических наук. – Так в чём же загвоздька? Почему вы с-с-с… с-с-с… с-с-с… с-с-с… с-с-ссоритесь, парубки?
   – Ах, мы страшимся ширять на шари́ще! – хором взговорили братуши и их внутриутробные вскрики.
   – Почему?
   – Потому что мы не стремимся в ма… ма… могилу! – сказал усастый, и его Кралюха подмигнула, подарив всех очаровательной улыбкой.
   – Да-да! Мы не жаждем в гру… гры… гра… гроб! – подтвердил брадастый. – Нам хочется прямо в противоположное место!
   И Маманечка юного, безусёночного бородачка энергично закивала, напугав всех чрезвычайно печальным выражением физиомордии.
   Но вдруг на прогалину из чернолесья с громким топотом выскочили какие-то тёмные личности самого дремучекратического обличья, а было их с десяток, да плюс ещё один остолоп, да ещё парочка каких-то дурищ. От всех от них крепко несло болотом. Выскочки бурчали и энергично жестикулировали кольями.
   – Эй, вы! – закричали таёжнократы Пилатру и братулейкам. – Приветствуем вас от имени де… де… де… дебрекратии! Мы хотели бы поставить перед вами один де... де... де... дельный вопрос!
   – Якой-якой вопрос? – недовольным тоном спросил химик, со сноровкою зажимая намозоленную сопатку. – Эх, ну разве так можно-с? Вы нас отрываете от метафизической дискуссьён!
   – Ко… ко… ко… кошельки ай жись?!
   Учёный и брателки тут же достали свои портмоне и стали хвастаться ими панибрат перед панибратом. Гаманки, надо признать, были отличные, из превосходной волчьей кожи, на вольфьем меху. Одна жалость, что там не было ни гроша, и что, следовательно, триумвирату ничего не оставалось, кроме как бороться за свои жисти.
   – А вы кто такие? Тати? И что за буза, майне херрен? – значительно любезнее поинтересовался де Розье.
   – Ну, да! Нас не за... не замай, пейзан! Мы – не херрен, кстати! Мы – ребята и девчата из большого леса! Мы робяты-лесократы и девчатки-непроходимократки! Мы – ватага! Мы лесники! Мы бывшие безработные! Мы теперь приватные предприниматели и в частном порядке зарабатываем себе на пропитание! – жизнерадостно зашумели лесники. – А это – наша старшая лесничая! Замечательная женщина! Наша любимая атаманша! Она – наша Майне Кляйне! Такая её кликуха!
   И лешаки бойко вытолкнули вперёд страшеннейшую бабень с ярко накрашенными губами. Бабонька была карликового роста, тощая, злющая, с крючковатым носярием над седоватыми усишками на замаранном лице. Одета она была в потрёпанное подвенечное платье и рваную фату, обута в охотничьи, чёрного цвета ботфорты. Руцки у бабоцки оказались оголены и все покрыты татушками, ну, там сердечками со стрелами, черепами со скрещёнными костями, жгучими воззваниями, например «Не забуду мать родную!» и «Борократия – мать порядка!», ну, и всяким таковским. Особенно бросалось в глаза резюме в районе наиглубочайшего декольте: «Долой Машку-Антуанешку! На её содержание ухлопываются все-все наши народные деньжищи!» В левой ладошке бабёночка держала аленький цветочек, а в правой – суковатую бульдюгу. Старша́я лесничая прихрамывала на правую ногу, потому что постоянно одаряла своих подчинённых пинками.
   – Вперёд! В атаку! – завизжала главнейшая лешая своим ребяточкам и девчаточкам, размахнулась дубиной и стала отчаянно оной дубасить азот атмосферы: бум, бум, бум, бум!
   Явственно потянуло озоном.
   И лесомыги, толкаясь локтями, косолапо двинулись на братеек и педагога.
   – Ах, это конец! – печально вскрикнула Кралю́шечка, а Мамуля кивнула, полностью с этим соглашаясь.
   Жан-Франсуа с лязгом вытянул из ножни́щ шпажонку. Увы, супротив колья сия штуковина оказалась не вполне эффективной.
   – Ду… ду… ду… ду... душновато! – промолвил мэтр и, как ни в чём не бывало, по́чал махать перед собой Гран Франсуазой як омахалом, а потом быстренько убрал её в но́жны.
   Тем временем братыши́ выхватили из кобурёшек свои роговёшки и принялись яростно отстреливаться колючками: чпок, чпок, чпок, чпок!
   – Ой, ё… ё… ё… ёлки-моталки! Мне па… па… подшибли левый глазик! Грубияны лишили трудоспособности! – захныкал один из лесовиков, вертлявый и плюгавый. – У меня же жена, дети! Я их единственный па… па… поилец!
   – Ась? Ай, ё… ё… ё… ёлки-палки! Мне подстрелили правый гла... гла... глазочек! Вот же паршивцы! – пожаловался другой лесовщик, гнусавый да глухой. – А у меня две семьи, две жёнушки и две оравы детишек! И я их один-единственный ка… ка… кормилец!
   – Уй, ё… ё… ё… ёлки зелёные! Ка… ка… канальи, зар-р-разы, подбили оба глазынька! – застонала на́большая лешуха. – А вот у меня супруг, одновременно второй муженёк, детки от обоих благоверных! А я им одна лишь кар… кар… кар… кормилица-поилица!
   Тут к старейшей лешачихе подскочила её першейшая помощница и соумышленница, бабища тоже тощая, тоже немолодая, тоже замарашка с усищеньками, только дылда, в чёрном рабочем халате, в каких ходят у себя дома Золушки до замужества.
   – Вот тебе и ё… ё… ё… ёлки! Ты – ду… ду… ду… дура старая! Это из-за тебя нам всем так досталось! Вот тебе! – и первейшая подручница удостоила на… на… начальницу пенделем под зад. – Вот так! Теперь я – атаманша, а ты – мой зам! Эй, вы, ху… хул… хулиганьё! Немедленно прекратите пулять из рогатищ! Эй, девчонки! Эй, ребятишки! Лесникократия в опасности! За мной! Теперь я – ваша Майне Кляйне! Молниеносно отступаем на нашу главную партизанскую базу! Энтого требует элементарный практицизьм!
   К завершению выступления все до единого митингующие уже зевали, и свежеиспечённой атаманше пришлось направо и налево наделять зевунов подзадыльниками. И тогда лесошасты, пихаясь и косолапя, обратились в бегство. Заметно было, что новонаречённая першая лешачка уже успела накрасить губы и причесать у́сикусы, напялить подвенечное платье, фату и ботфорты, обзавелась фингалусом под глазусом, а также почему-то стала прихрамывать.
   …Тут, откыда ни возьмись, передо мною, слушающим этот правдивый рассказ, предстала Афина-Паллада и посмотрелась в подарочек своего горячего поклонничка – в аспис Персея, эдакое чудно сверкающее медное зерцальце. Она мигом поправила причесончик и жарко шепнула мне на ушко:
   – Ах, милый Врабель! А вот я ни в какую не соглашусь, чтобы меня вознаграждали пиноклюсами под гузку всевозможные конкурентки! Всех их в паучих превращу, як Арахну!
   И я сочувственно погладил мою по-бабьи обидчивую, но совершенно Потрясную Фенечку по завитой головушке…
   – Ура! Мы по… по… Мы по… по… победили! – поздравил брательников ментор и возобновил оборванные де… де… дебаты. – Если вы опасатесь смех… смерк… смерч… смерти – позор, молодые люди, позор! – и вовсе не рвётесь в сор… сэр… сыр… саркофаг, куды же вы тогды ваш... ваш... вожделеете? В бес… бес… бессмёртные, чьто ли?
   – Да-да! Вот именно! Так точно! Нам срочно-срочно приспичило в акы… в аку… в акадимики! Именно в ака… ка… кадёмики! – загорланили брате́ники Монгольфье, а их внутриклеточные голоски даже пустились в пляс.
   – А где же ваша дворианская отвага, атлеты? Дайте мне ваши дневники, и я поставлю вам двойки по физкультуре!
   – Ах, мы пока что не дворняне, вашблагоумь! – вздохнул усатый и безбородненький.
   – Так точно, мы, к сожалению, пока ещё не дворвяне, вашблагоразумь! – огорчённо подтвердил бородастый и безусастый. – Но нас, несомненно, влечёт и в дворчане, так точно!
   – Эхма, чёрт возьми! – закричали внутричерепные голосочки братушек да как пошли откалывать казачка в буйном восторге!
   Но тутовона на поляну из недр глухолесья выковыляли внезапно какие-то визгливые субъекты самой обтёрханной, но артистокрутической наружности, общим числом с чёртову дюжину. У каждого в одной хваталке была шпага, а в другой – какой-нибудь музыкальный инструмент, от... от... отчётливо источавший амбре мощно коптящего костра.
   – Эй, вы! – заорали во все глотки артистократы Пилатру и братюкам. – Приветствуем вас от имени артистокрахии! И хотели бы поставить перед вами философическую проблему! Либо лемму!
   – Ка... ка... какую такую бле... блемму? – недовольным тоном спросил Жозеф, а равновелико и Мишель, лихорадочно затыкая ноздри мизинцами. – Мы тут обсуждаем животрепещущую тему, и вы нам крайне мешаете!
   – По… по… по… портмоне или бытие?!
   Естествоиспытатель и братухи тут же достали свои гаманцы на вольфьем меху, да и убедились, что там нет ни гроша, и что, следовательно, ничего не остаётся, как бороться за своё с-с-с… с-с-с… с-с-с… с-с-существование.
   – А вы кто такие? – изумительно вежливо полюбопытствовал Жозеф-Мишель.
   – Мы – му… му… му… музыканты из большого камерного оркестра! Нам уже вторую пятилетку не платят жа… жа… жа… жалованья! Так что мы вынуждены давать частные ка... ка... концерты! А вот энто наш ка... капельмейстер! К тому же, он гениальнейший ка... ка... ка... ка... композитор!
   И му… музыканты вытолкнули вперёд своего дур… дыр… дирижёра. Это оказался длиннющий, худющий и злющий мужчина с обширнейшей потной лысиной на седой башке. Маэстро украшали живописные лохмотья не застёгнутого, некогда щегольского чёрного фрака и грязные, в прошлом белоснежные, кальсоны. Под фраком виднелась разорванная до пупа шёлковая тельняшка, а волосатая грудь сплошь была испещрена татуировками: ну, там всяческими нотами со скрипичными ключами, черепами со скрещёнными костями, афоризмами вроде «Не забуду мать родную!» и «Артистокракия – мать порядка!», ну, и всем аналогичным. В особенности нравилось, прямо-таки радовало очи наколотое над сосцами нравоучение: «Да здравствует Машенька-Антуанешенька! Однако на её капризы проматываются все отпущенные на культуру и образование фи... фи... финансы!» Стопы капельмейстера удобно покоились в фарфоровых китайских туфлях с острыми носами. Он заметно прихрамывал на шу... шу... шу... шуюю ногу: во-первых, потому, что непрерывно раздавал своим подчинённым звучные пи... пи... пинальти, отчего, кстати, и лысина вспотела, а во-вторых, потому, что он был шуйша́. В левой цапке он держал дирижёрскую палицу, а в правой – абордажную саблицу.
   – Вперёд, концертанты! На сцену! Зададим этим олухам концерт! – скомандовал бравый маэстро, взмахнул одновременно своими капельмейстерским батожком и абордажной саблищей и взялся рубать ими кислород аэротории: бац-бац, бац-бац!
   В воздухе запахло грозой.
   И оркестранты тутти бросились на практикантов и хи… хи… хи… химика в атаку.
   – Ну, это капут! – горестно взвизгнула Мамичка, а Кралька всхлипнула в знак согласия.
   Тогда братовки Монгольфье выхватили из кобурья своё роговьё и принялись отстреливаться репьями: шмяк-шмяк, шмяк-шмяк! Но не тут-то было! Мастера искусств, как щитами, загородились своими инструментами, всякими там трубами, фанфарами, скрипками, виолончелями и тамбуринами. А один даже прикрылся клавесином.
   – Ах, ка… ка... какая здесь духота! – воскликнул тогда Жозеф и наряду с этим Мишель.
   – Так точно! Зда… зду… зды… здесь духотища! – выразил свою полную солидарность с браташкой Жак и едино Этьенн, покачав брадашкой.
   И братищи, як ужаленные, за́чали мотать рогашечками, словно веерами, а там скорёхонько спрятали свои палки-стрелялки в кобурашечки.
   Тогда Пилатр де Розье с душераздирающим скрипом исторг из ножнёшек свою шпажищу и принялся ею бойко шуровать, точно кочергой. При этом сразу стало заметно, что преподаватель закалён в классовой борьбе и фехтует превосходно, ведь он ежедневно тренировался на своих учениках, сражаясь один против целого класса, а вот записным виртуозам явно не достаёт практики!
   – Ой, чёрт ва… ва… возьми! – заревел рябой виолончелист. – Меня ранили в ми… ми… мизинец! Теперь я не смогу дудеть в свою виолончель! А ведь у меня супруга, ребёнок! И я у них одинёшенек за… за… заботник!
   – Ай, чёрт по… по… побери! – заголосил косоглазый клавесинист. – Мне изувечили бо... бо... большой пальчик! Как же я смогу теперь водить смычком по своему клы… клу… клавесину? А ведь у меня супружница, любовница, ребятишки от супружницы, малышки от любовницы! И я у всех у них одинёхонек по… по… по… попечитель!
   – Уй, чёрт поде… де… де… дери! – заорал худой дирижёр. – Я контужен в оба указательных пи... пи... перста! Как же я смогу теперь давать указания этим скоморохам! Я же теперь не сумею лупить их своими капельмейстерским скипетром и абор… абор… абордажной сабелькой! А у меня две жинки и две полюбовницы! И от каждой – дитятки! А у дитяток – собственные дитятки! А я у них у всих один-одинёшенек бла… бла… бла… благодетель!
   Тут к незадачливому маэстро подскочил его наиперший подмастерье, председатель профкома камерного оркестра. Это тоже был злющий и худющий артист, то́жде одетый в грязные шелко́вые, некогда белокипенные, кальсоны, а также тельняшку из шифона, но не рваную. Фрак на наипервейшем ассистенте отсутствовал, зато присутствовали два фингалезе под зенкусами. А бегать профсоюзному боссу приходилось босиком.
   – Вот тебе и па-де-де! Ты – старый пэр… пир… пердун! Это из-за тебя нам так накостыляли! Вот я тебе! – заявил пр… пр… председатель пр… пр… профкома и – б... б... бабах! – пр… пр… преподнёс дирижёру п... пиноккио под задоккио. – Отныне я композитор, я капельмейстер, я директор, я муж флейтистки и баянистки, я любовник альтистки и арфистки! А также и – эхма! – балала… балала… балалаенистки! А ты теперь будешь перелистывать ноты на моём пю… пю… пюпитре! Эй, вы, месье драчун! Немедленно прекратите совершенно беспричинно драться с нами на шпагуленциях! Вы нас всех искололи и исколошматили! Эй, мужественные музыковеды! Гей, гарные артистяне! Э-ге-гей, лучшие музыканты современности! Не слышу оваций! Артистокрация в опасности! Да и музыкальная культура тоже! Отбой всему концерту! Этого требует от нас любомудрие! Отступаем на заранее подготовленные позиции! За мной, в глушь, в нашу консерваторскую артистократинскую землянку, в кровать!
   К фините спича вся публика уже дружно дремала, так что новоявленному композитору понадобилось всем подряд дарить пенделини. И тогда артистокроваты бросились врассыпную в тайгу. Видно было, что прославляемый ныне маэстро успел разорвать тельняшку до пупа, надеть фрак и обуть фарфоровые китайские шлёпанцы. Кроме того, самовыдвиженцу добавили ещё два фингольца на физию, и он начал прихрамывать на левую ногу – очевидно, тоже оказался отнюдь не правшой! А путь через кусты он с треском прорубал себе дирижёрским жезлом и абордажной саблюкой.
   …Тут-то, бес его знает, откуль, передо мною, слухающим эту правдивейшую историю, вырос царь Одиссей, зычно почесал у себя за ухом и громогласно пробасил мне в лицо:
   – Ах, дорогой Врабель! А вот я нипочём не позволю, чьтобы мне презентовали пиноччи под задоччи разнообразные соперники, завистники и тутти кванти! Да я всех их из лука перебью, як хахалей Пенелопы!
   И я сочувственно пожал решительному царьку его татуированные, в якорях, мускулистые вёсла…
   – Ура! Мы побе… бе… побе… бе… бе… бедили! – радостно завопили братья Монго… Монго… Монгольфье и ринулись Пилатру де Розье на выю, а Кралюся с Мамусей кинулись на выйки товарка товарке.
   – Ну-с, продолжим прежнюю бе…бе… беседу, вьюнишки! – изрёк наставник сразу же после окончания продолжительных бурных объятий. – Мы обсуждали, чьто вам не хватает двэрьянского мужества, шобы вась... вась... воспарить. Хорошо, я – двориэнин, и – эх, пила не пила! – давайте вось... вось... восчажу я! Я ведь за вас горой, хоть и сам пуг... пуг... пугаюсь высь… высь… высь… высотищи! Но ведь там, в небесах, может быть, удастся отыскать несметные ба... ба... богатства!
   Но братейки опять струхнули и заспорили, яростно ссорясь собрат с собратом. Не на шутку повздорили и Мамка с Кралюгой: вцепились милашка милашке в шиньоны и злобно расшипелись!
   – Ну, в чём дело, граждане? – строго спросил их всех ментор. – Почему вы опять бузите?
   – Мы робеем оттого, – отрапортовал Жозеф и равнозначно Мишель, кусая у́сеньки, – что ежели с вами, дровянином, чтой-то случится в парении, то король нас накажет! Ведь наш народный монарх так добр!
   – Так точно! – подтвердил Жак и равноценно Этьенн, рвя волоски в бороди́шке. – Наш верховный сюзерен очень сердоболен – по отношению к дворбянам!
   А внутримышечные вопли брателок схватились за головушки (брательников, естественно) – и заахали и заохали.
   Но тутова на прогалызину из ху... ху... худолесья с лаем и завыванием выбежала свора зловонных люпусов самого обтрёпанного облика, причём было их с дюжину плюс ещё какой-то вонючий-превонючий козлина.
   – Ой, вот так удача! Угощение! Деликатес! Эй вы, чучеловеки! Ау! Приветствуем вас от имени экологии! Приготовьтесь! Хотим сделать вам изумительное научное сообщение! – бодро закричали лесные ауки.
   – Да ну! Каковское таковское особ... обоб... обосбщение? – недовольным тоном осведомился Жак-Этьенн, стараясь между фразами дышать не шнобелем, а ртом, заткнутым скудною бороделью. – Вы нас жутко отвлекаете от политических деб... деб... дебатов!
   – Ау! Чучеловечек – это звучит вку-у-усно! Собир-р-райтесь, сейчас вы пойдёте нам на пр-р-ропитание! Ау?
   – Ау! А вы кто такие? – исключительно обходительно поинтересовался Жак, но в тот же самый момент и Этьенн.
   – Ау! А мы – чада батюшки-природы, надёжа всей экологии и почти всей этологии! – с азартом загалдели звери. – Мы – серые бирюки! С тех пор, как наш предпоследний па… па… па… пан атаман отправился на охоту за Красной Шапочкой, у нас ни крошки скоромного не было в жу… жу… жубах! Одними жу… жу… жучочками пришлось харчеваться! Так вот, сейчас мы будем вами лакомиться! Ау? А это наш нынешний па… пан атаман! Он – выдающийся ми… ми… миколог!
   Волки без церемоний вытолкнули вперёд своего главаря. Сам папан атаман был худющий, презлющий волчара, ухо рваное, один глаз заплыл, другой – косил, шкура грязная, облезлая, на лысинах – вся в наколках: ну, там грибоцки всякие, очаровательные девичьи головки в шапочках, черепа со скрещёнными костями, письмена типа «Не забуду мать родную!» и «Экология – мать порядка!», ну, и тому подобное. Особливо ласкал взоры лозунг на огромном плешивом лбу записного мыслителя: «Фу! Ну, и шайтан с ней, с Машей-Антуанешей! Фу-фу! Да и ифрит с ними, со всенародными деньжатами, кои профукиваются на её развлечения!» Зато у босса стоял х-х-х… х-х-х… х-х-х… х-х-хвост трубой! Пан атаман хромал сразу на все четыре лапендры, потому что он беспрестанно и во все стороны жаловал а-а-аглушительные подзадо́чники своим х-х-х… х-х-х… х-х-холопам.
   Тогда братастики Мон… голь… гольфье выхватили из кобурастиков свои рогастики, а де Розье с нестерпимым бряцанием вытащил из ножне́нций шпагенцию. Трое людей приготовились к бою, чтобы подороже продать многоценные животы.
   – Р-р-р-р-р! – заявил папан.
   – Ух, как здесь ду... ду... ду... душно! – воскликнул Жозеф-Мишель, выплёвывая кончик уса изо рта.
   – Да, уж… уж… уж… уж! Здесь ду-у-уш-ш-шно! – поддержал братену Жак и равносильно Этьенн.
   И братушки, як угорелые, принялись взмахивать рогушечками, аки взвеерами, а затем проворно прибрали свою грозненькую арматурку в кобурки.
   – Бр-р-р-р-р! Бр-р-р-р-р! – высказалась бирючья стая.
   – Уж… уж… душ… душ… душно! – пробурчал мэтр и поча́л машать перед собою шпагулькой як омашалом, а засим швидко впихнул свою бесстрашную Гран Франсуазу в ножны́.
   – Ах, а нельзя ли нам откупиться? – спросил у пана атамана Жозеф и он же самый Мишель. – У нас есть целых три кошеля! Они хоть и пустые, зато отлично могут послужить копилками! Гляньте, они из отличной волчьей кожи, на вольфьем меху!
   – Нет, нас накопительство не интересует! Мы увлекаемся токмо расточительством и растащительством!
   – Не хотите ли тогда взять в качестве выкупа воздушный шар? – предложил папану атаману Жак-Этьенн, вынув затычку – конец бородчёнки – из челюстей. – Его с лёгкостью можно растащить и расточить!
   – Вошушный р-р-р... шаш? А шо это такое?
   – О-о-о, это бриллиант! – авторитетно разъяснил Пилатр де Розье. – Престижный предмет! Ему цены нет! На нём можно даже ширять в вышине!
   – В шамом деле?
   – Ежели желаете в небожители – милошти прошу!
   – Р-р-р-р-р! А не врёшь?
   Вожак подошёл к аэростату, внимательно осмотрел сооружение, потом грациозно задрал заднюю лапуэллу и величественно попрыскал на обшивку. Шипение, которое тут же послышалось, было весьма лаконическим.
   – Ну, шо вы об этом ме… ме… мерекаете, панове овчары? – спрохал волководец у кобелей табора, потому что самкам по регламенту ме… ме… ме… мекать было не положено. – Прошу выразить своё ме… ме… ме… мненьище кажного поимённо! Артемоша, ты перший!
   И самцы – все до единого благородные, бравые кобельерос – по очереди подходили к диковинному аппарату, изящно задирали лапусы и с дюже лапидарным журчанием изливали своё ме… ме… ме… мненьице, после чего степенно отходили в сторонку, дабы дать возможность самовыразиться остальным.
   – Нет! – подытожил правитель м-м-м… м-м-мненьишки своего народа. – Массы считают, на фига нам энтот вошшушный шар-р-раш?! Небеша нас не интерешуют! Баста! Мы твёрдо упираемся своими лапатами в землю! И на том будем стоять и впредь! Рычать, торчать и упираться! Такова воля народных уйм!
   – Фу, какие вы консерьваторы! – сам-друг возмутились братушечки Монгол… Монгол… Монгольфье. – Презренные арьхаисты!
   – Р-р-р-р-р! – насупился волчий дуче.
   – Не хотите ли всей артелью получить степени бакалавров по химии? – справился тогда великий учёный у бирючьего микадо. – Химия бе... бе... бесценна! Готов нас... нас... нас... наставлять вас хи... химии целый семестр совершенно бесплатно, хи-хи, а дальше – на льготных условиях, с баснословной скидкой! О цене договоримся!
   – Никак нет! Нас не занимает эта ваша ихихимия! Мы увлекаемся ку… ку… куль… куль… кулинар-р-рией! Р-р-р! Она – истинная р-р-роскошь! Немедленно готовьтесь отправиться к нам на торжественный обед, чучелюдишки! Чучеловечество – это звучит аппетитно! Ау?
   – Приятного вам ап… ап… ап… аппетита! Ау! А ка… ка… ка… как бы нам подготовиться? – хором выпалила вся тройка хомо сапиэнсов.
   – Немедленно скиньте с черепов ваши безобразные багровые головные уборы! Наденьте вместо них – р-р-р, р-р-р! – прекрасные красные фригийские ковпаки!
   – Но у нас нет распрекрасных красных фригийских колпаков! – в благородном негодовании метко ударил себя в грудь опытнейший преподаватель. – Мы – законопослушные несокрушимоподданные своего монарха!
   – Ха! Сейчас абсолютно у каждого достоверноподданного есть за пазухой ба… ба… ба-а-альшущий камень и прекрасный красный фригийский ковпак! Немедленно делайте то, что вам велят!
   И де Розье, а также братеники Монгольфье купно с голосками своих внутренностей, достали из-за пазух ба-а-альшущие каменья и распрекрасные красные фригийские набалдашники. Каменюги человеки засунули обратно, а колпаки надели на котелки.
   – Ну, вот, теперь совершенно другое дело! – с необычайным воодушевлением одобрил людей волководитель. – Вылитые санкюлоты! Кю... кю... илоты! Саньки́! Ну, это, как его?.. Бла... Бла... Будьте угодны!
   – Завсегда бла... бла... благоугодны! – дружно воскликнула триада и вытянулась по швам.
   – Ну, вот! Это, несомненно, каюк! – вскрикнули Мамонька с Краленькой на пару. – Ах, а мы к этому совершенно ещё не приготовились!
   И они обнялись, а засим занялись своими женскими обольстительными предуготовлениями.
   Неожиданно отважный Жан-Франсуа громко провозгласил:
   – Братцы! Считайте меня монарху... монархо... монархаистом!
   И тогда усастенький Жозеф-Мишель басовито заявил:
   – Человеки! Единоверцы! Признайте меня монсомольцем!
   И ему поддакнул фальцетом брадастенький Жак-Этьенн:
   – Да-да! Полагайте меня ма... ма... монсомольцем тоже!
   – Ах, так! Называйте и меня монсомолкой, само собой! – заорала Кралёнка.
   – Ух, ты! Величайте и меня монархо... монарху... мо-нар-ха-хаисткой! – загремела Маман. – Ай, нет-нет, камарады! Ой, ма-ман-сомолкой только!
   Серые головорезы растрогались и взвыли:
   – У-у-у! У-у-у! И нас! И нас! Почитайте и нас мохра... мохна... махно... ...турист... махнухористами!
   – Споёмте ж, друзья! – призвал де Розье. – Затянем хором!
   И он вывел дрожащим, но громким альтом:
   – Бо-о-оже-е-е, Луи-и-и храни!
   А братовцы Ма... Монгольфье и их внутренние подголоски подхватили:
   – А-а-аллилуйя! А-а-аллилуйя!
   Грубые зубастые чудовища пришли в умиление и стали подпевать со слезами на глазах:
   – Ам... ам... ам... амлилуйя! Аммимуйя! Ам-ми-му-я! Ам-ам-ам-ам!
   – А ну, ша! Заткнитесь все! Чьто я скажу! Панове вольфы, а такожде прелестные вольфчихи и их многообещающие вольфчатки! – закричал папаша вольфьего народа, расчувствовавшись. – Перед нами – три Красных Шапочки! За мной, люпусы! На старт! Внимание!.. Ай! Шо это? – это до папочки, чувствительность коего обострилась до крайности, донеслось амбре вкусненьких влажноежек, и он сунул дрожащий от предвкушения носище в корзинку, где ещё оставалось много не состряпанных грибошек. – Ух, ты! Ишь ты, сколько тут недавно преставившихся дрозофи́л! Ой, базидиомицеты! И тоже – прекрасные красные шапочки! Ой, какие очаровательные, аппетитные белые юбочки! Ах, какие деликатесы! Якой аромат! Каковская замечательная шамовка к нашему пиршеству, ну чисто амброзия! А я больше всего на свете люблю грибу́льки на гарнир! Ах, ах, белые юбочки, красные шапочки в чудную молочную крапинку – это звучит сладко!
   И из пасти большака потекла пузыристая сизая слюнища.
   – Это хлябкотрескалки! – безапеляционно молвил Жозеф, также как и Мишель.
   – Да-да, это мокляволопалки! – уверенно подтвердил Жак и равноправно Этьенн.
   – Эти сокровища рощи – мокрокушки – следует поджарить, потому что их в сыромятку не наворачивают! – внёс существенное уточнение светоч естествознания Пилатр.
   – Сам вижу, что это волглопоглощалки! Не учите меня микологии, я сам миколог! Руссула ксэрампэлина, вариэтас рубра! Сам знаю, что их сырыми не едят! Не дрессируйте меня кушать, я и сам едок! Ам-ам-ам-ам! Ватага, за мной! – заорал старшой. – На стар-р-р-р-рт! Внимание! Мар-р-р-р-рш!
   – Ну, вот! Это, несомненно и окончательно, амба! – взвизгнули Краляша с Мамашкой дуэтом. – Ах, а мы для энтого ну совершенно ещё не снаряжены!
   И раскрасотки облобызались, а затем вытащили ручные зеркальца и принялись в страшной спешке прихорашиваться.
   А вся банда во главе со своим волковождём, не обращая внимания на человечество, набросилась и на пожаренные, и на ещё не печённые грибе́йки, остававшиеся в корзинке, и сожрала сии деликатесы в один присест. Налопавшись, бирюки прилегли у костра покемарить.
   – Ой, мамочка! У меня бр-р-р… бр-р-р… бр-р-р… бр-р-рюхо болит! – завопил один из волчин, вислоухий и престарелый. – Помир-р-раю! А ведь у меня самочка, моя кралечка, и щеночки от самочки, ма... ма... моей кральчёночки! Я их самоличный р-р-р… р-р-р… р-р-радетель!
   – А-а-а, негодя-я-яй! Теперь ты о мамочке у... у... упомянул! – сварливо загнула Мамочка. – Да ещё и кра... кралищу свою приплёл! Вот кобелюга! Так тебя! Лапсусы необходимо было мыть перед едой!
   – Ой, мамушка, у меня р-р-р… р-р-р… р-р-р… р-р-рвота! – прошептал другой волчец, вислозадый и дряхлый. – Подых-х-хаю! А ведь у меня две самушки, мои кралюшки, да щенцы от обеих самушечек, моих кралюшечек! А я их единочисленный дуб… дыб… даб… добр-р-родей!
   – А-а-а, пар-р-разит! Сейчас ты о мамушке заговорил! – бранчливо брякнула Мамушка. – К тому ж кра... кра... кральщиц сюды примешал! У-у-у, кобелище! Поделом тебе! Зубы нужно было чистить по утрам!
   – Ой, мамусечка! У меня по… по… понос! – застонал сам на́больший. – Околева-а-аю! А ведь все самки стаи – мои-и-и! Мои кра... кра... кралюсечки! И все их щенки – мои-и-и! Мои де.. де... детусечки! И я их единоличный фу… фу… фу… фур-р-ражир-р-р!
   – А-а-а, р-р-раздолба-а-ай! Ты нынче о мамусечке вспомнил! – докучливо ляпнула Мамусечка. – Да засим всих собственных кра... кра... кральняжек впутал! Ну-у-у, кобели-и-ина! А-а-а-а-а! Не следовало лопать влажноуплеталки сыр-р-ры-ы-ыми! Так тебе и надо!
   Тут к предводителю подполз его на́первый пособник Артемоша, волчище с подшибленным оком, с поджатым хвостом, тоже злющий, тоже весь в татуировках, а главное, тоже страдающий от по… по… поноса.
   – Нутта тебе твою ма… ма… ма… мать! Ось тебе твою кра... кра... кра... краль! Ты – стар-р-рый смер-р-рдячий ка… ка… ка… козёл! Во́тотко! Вототко! Вототко! Вототко! – прошипел шефу его наипершейший споспешник и поддал вышестоящему начальнику под гузно порядочно раз подряд. – Вот тебе твои дурацкие новопреставленные дрозо́филы! Вот тебе вкусная чучелюдь! Ах, вот тебе очаровательные белые юбочки! Ох, вот тебе распрекрасные красные шапочки в молочную крапинку! Твоя ничем не объяснимая любовь к Кра... Кра... Кра... Красненьким Шапчоночкам да червонным грю... грю... грибошечкам дорого нам всем обошлась! Отныне и на веки веков я – фю… фю… фюрер этой орды! А ты у меня – щеня́ на побегушках! Эй, вы, чучеловечишки! В следующий раз шамайте свой грибарий сами! Эй, герры вольфы! Экология в опасности, да и этология тоже! Эй, бравые храбрецы! Отстоим нашу священную волкократию! Ау! Все – за мной! Отползаем назад в пущу! Этого требуют от нас интересы науки! Так нам указывает натура-бать... натура-бать... натура-батюшка! А там – в вольфшанцы, по кустам! Та́мотка мы найдём себе пищу – для здравых раздумий! На стар-р-рт! Внима-а-ание! Мар-р-рш-ш-ш-ш-ш!
   К концу декламации все слушатели уже громко храпели, и новопроизведённому вольфоначальнику потребовалось всем без разбору всучивать пидгузники. И тогда лесошасты, облезлые серые герры, геррихи и их геррчатки, стеная и скуля, уползли в дребь, в патяпник, за своим самоновейшим вольфсфюрером. Заметно было, что теперешний повелитель с некоторых пор обзавёлся вторым подбитым буркалом, тоже х... х... хромает на все четыре лапищи, но х-х-х… х-х-х… х-х-х… х-х-хвост держит трубой!
   И вот там-то, в вольфшанцах, то бишь в обсадистых терниях, дети папаши-фауны и единовременно... единосущно... единоутробно батяни-флоры все до единого и околели! Вот что бывает с теми, кто не чистит зубы по утрам, кто не моет лапы перед едой и кто трескает мокложорки не испечёнными!
   …И тут-то, чёрт-те откеда, передо мною, внимающим этой наиправдивейшей повести, возник Верховой Адмиралиссимус, пригладил свои отдающие табачьём усярии и веско, однако не повышая тона, изрёк:
   – Ах, честнейший товарищ Врабель! А вот я ни за что не допущу, чтобы мне преподносили пиндаря под мягкое место всяческие ще… ще… щенки! У меня о... о... о... органы со всеми подобными вредителями разберутся, как с делегатами Се… Се… Семнадцатого съезда!
   И я горячо, с силой потряс мудрому Великому Вождю обе указалки: и здоровую правую предначерталку, и сухую левую повелелку, отчего Верховный Генералиссимус болезненно поморщился…
   – Ви… ви… виват! Ур-р-р… ур-р-р… ур-р-ра! Ба… ба… банзай! Мы победили! – радостно завопили братаники Мон… Мон… Мон… Монгольфье вместе с Пилатром де Розье и бросились целоваться с Маменькой да с Кралюнчиком, а потом завели общий хор-р-ровод!
   – Итак, вернёмся к пр… пр… пр… прерванному разговору! – заявил Пи… Пи… Пилатр, когда утомился от всех этих нежностей. – И-и-эх, пила не пила! Так значит, вы тр... тр... трепещете кар… кар… королевского наказания?! Ну, так пойдёмте немедленно к сю… сю… сюзерену и попросим у него разрешения на мой па... па... полёт! Наинароднейший государь, несомненно, не откажет, ведь ему некого стесняться: кто ж может придраться к самому ка… королю?
   – А может быть, лучше назад, в лес, к нашему шару? – спрохал старшенький, Жо... Жо... Жо... Жозеф-Мишель, и усищи его встали дыбом.
   – Да-да, в чащобу, к волкам, к чёрту – только б не на паркет! – рассудил младший, Жа... Жа... Жа... Жак-Этьенн, выпятив бородашку лопатушкой.
   – Не шукайте элементарных стезей в науках и техниках, молодые люди! – сухо изрёк педагог.
   – Ах, хочу ко двору короля! Там, наверно, о-ча-ро-вательнейшие графиньи в кринолинах до чуть ниже поп! Вот бы взглянуть хоть одним глазком! – воскликнула Ма... Ма... Маманя и зажмурила глазиолус.
   – Ух, там, конечно, блестящие кавалергеры! Скорее туда, туда! – вскричала Кралёха.
   – Ах, мальчики! Ноги в руки – и живо айда в Версаль! – пронзительно завизжали обе.
   Словом, вопрос был уряжен решающими голосами, с которыми не поспоришь. И вся тримурти, если не брать в расчёт вопли́вые, неразумные женские сопрано, с восторгом понеслась вприпрыжку в Версаль, бодро топча по пути рдяные грибунчики – грибушоночки и с хрустом ломая хлудьё с колючками.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"