Некин Андрей : другие произведения.

Рыцари черных границ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда с одной стороны вы наблюдаете закованого в броню рыцаря, чемпиона всех окрестных земель, то с другой ожидаете увидеть такого же рыцаря. Воина. Кого-то похожего на воина. Или хотя бы с мечом в руке... [пишется продолжение] 13.12.2014
  Рыцари черных границ
  
  -1-
  
  Когда с одной стороны вы наблюдаете закованого в броню рыцаря, чемпиона всех окрестных земель, то с другой ожидаете увидеть такого же рыцаря. Воина. Кого-то похожего на воина. Или хотя бы кого-то с мечом в руке...
  - А-ррр! - издает мечник нечто нечленораздельное, полосуя воздух. Его тень накрывает меня полностью, как полог шатра.
  Страшно...
  Вокруг знойное, радостное лето. Расцвели всякие лютики в великом количестве, трава густая шуршит под ногами - много еды будет для лесного зверя. Где-то токает тетерев, ручей журчит. За этим спокойствием и природными звуками не заметишь, как смерть подкрадывается.
  Похоронишь меня, дядька Боргул, вон у того куста. Зеленящего, опрятного, с красной волчьей ягодой. Эх...
  Если вы миролюбивый торговец, маг, ученый или дворянин, значит скорее всего смотрите на людей, прикидывая их денежное состояние, внешность и повадки, а потом выбираете манеру общения. Но если ты деревенский, хулиганистый мальчишка, то наверняка оцениваешь в правильном, истинном ракурсе.
  Насколько он силен? Как хорош в драке? Одолею ли я его? Будет ли он биться до последнего, кусаясь, лягаясь и используя все, что подвернется под руку, или упадет на землю через пару минут?
  Я смотрю на противника и понимаю, что навались мы на него все вместе, и тогда шансов будет исчезающе мало...
  Пригибаюсь. Ухожу в сторону. Крепко сжимаю деревянный кол.
  Надеялся измотать его. Поджарить в доспехе на солнцепеке. Все-таки первый день июля.
  Да только вот похоже это я измотался... Весь в поту. Рубаха прилипает к телу. Аж глаза заливает. Утереться бы...
  Манит прохладой волчий куст, предлагает прилечь под свою сень. "Отдохни, Лиро", говорит он, и я правда слышу его голос. Думаю, мы могли бы с ним поладить. Если не сейчас, то хотя бы потом. Времени будет - десять десятин годов, или даже больше - где ж найдешь столько пальцев, чтоб все-привсе сосчитать? Поэтому цифры на сотне заканчиваются, и что там далее никому неясно кроме мудрецов. А я разве мудрец? Неизвестность пугает меня, как болотный туман. Вроде просто мокрая мука весит в воздухе, а страшно...
  Что-то не хочется мне под куст.
  - Не убивайте мальца, - просит Боргул, староста деревни. - Сдадим оброк. В тройном размере! Не убивайте!
  Поздно уже. Прости, Боргул. Оскорбил я его. Смертельной обидой для рыцаря. Плевком в рожу...
  Зачем рыцаря оскорбил? Не знаю. Бывает, что стоишь над пропастью, и так манит вниз. Или вдруг захочется залезть на высокое дерево, или побороться с медведем. Странный дух внутри подзуживает: "Сделай, сделай, сделай. Ты можешь!", и тогда бросаешь себе самому вызов. И чем сложнее, тем лучше.
  К тому же этот огромный воин хромого дядьку ударил, вот и не сдержался.
  - Давай, Лиро! - нестройно поддерживает толпа соседей. Лица у них - хуже моего, обреченные. Помочь не пытаются. Да и как тут поможешь - кругом подельники стоят. Соратники-стражи этого чудища из железа.
  Лиро - деревенский забияка, весельчак... Что же ты не шутишь сейчас, Лиро?
  - Бей! Бей его, Хитрюн! - вопят мои друзья по играм. Громче других старается Бородатый. Пятнадцати лет не минуло, а уже весь оброс щетиной, как медведь. Вчера лупил меня по башке, а тут надо же...
  Боргул чуть поодаль лежит, связанный кушаком. Крепко его огрели. Куртка вся в крови.
  - Влево! Уходи! - истошно кричит он.
  Слушаюсь. Дядька и сам служил. Мечом владеет...
  Пытаюсь вспомнить наши вечерние уроки. Не особенно получается. Да и лицо старосты пепельно серо. Лучше всякого знает: заточенной деревянной палкой доспешину не пробьешь. Куда проще открыть консерву пальцами.
  Лезвие проносится у бока, подымает легкий ветерок. Приносит прохладу, как тень дерева.
  Мое имя Лиро, я крестьянин. До обеда - пасу коз. После обеда - пасу коз. С утра - пасу коз. Вечером болтаем с дядькой. Любит он поминать старое. А при хорошем настрое берет в руки палку и учит сражаться, приговаривая: "Мужчины бьются до смерти, Лиро". И мочит меня по ребрам со всех сил, и благо, что силы уже не те.
  "Удар у тебя - говно полное", по-простому, по-солдатски, сказал бы сейчас мой родственник.
  Это я контратаковал справа. Ну попытался...
  Легко бить врага получается только в мыслях, снах и рассказах. На деле чаще выходит нелепо и глупо. Вот и мое орудие смертоубийства налетело на броню и чуть не треснуло, а сам я оказался на четвереньках.
  Уползаю змеей, потеряв сандали. Сзади рыцарь пашет землю мечом. Я не отчаиваюсь.
  Лиро хитрый. Лиро ловкий. Второй в драке после Бородатого. Да и этого могучего не по годам силача не раз доставал по роже, расквашивая крепкий нос. Пробирался в сады благородных, воровал яблоки и не был убит охотничьими псами. Держался против дядьки Боргула дольше всех! Лапал баронессу Мари за филейные места и почти улизнул. А потом отделался десятью плетьми и не мог сидеть всего лишь неделю... А он кто? Рыцарь-Палладин? Ветеран десяти битв средиземья? Чемпион всех возможных турниров? Тьфу!
  - На! - втыкаю голую пятку в брюшину великана.
  - Молодчуга! - азартно подзуживает Борода. Сын кузнеца. Как и батька его, страха не знает. Чую по стиснутым кулакам: помочь хочет. Камень невзначай подобрал. Но дуэль у рыцарей - святое. Вмешаешься - спалят всю деревню, перебьют и баб, и детей, и дедов.
  Страж моего удара не замечает. Вскидывает меч...
  Это с виду имперские рыцари выглядят неуклюжими, медлительными. Медлительность их от того, что они загоняют тебя в угол, и торопиться тут не зачем. Теснят, экономят силы, как в кулачном бою. Но придет время, и клинок обгонит молнию.
  - Аы-а! - кричу от боли. Мука невыносимая. Сильнее, чем когда телега переехала ногу или Бородатый заломил руку, вместе взятых.
  Зажимаю порубленное плечо, но заостренный кол не выпускаю.
  Кружу, подпрыгивая, точно весной у костра.
  А весной хорошо - деревенские девушки танцуют, проезжают мимо менестрели и даже порой останавливаются песни петь. Рассказывают про нечисть болотную, кровососов проклятых, горных троллей и прочие сказки. Вот бы про меня кто рассказывал, когда помру...
  Уворачиваюсь. Как кот от собаки. Как мышь от кота.
  Лиро быстрый. Лиро умный...
  Подскальзываюсь на траве, делаю вид что все. Нет во мне больше отваги; выдохся. Лиро не умеет загонять в угол, не знает особых приемов или смертельных точек на теле. Но он умеет расставлять ловушки.
  Бородатый скалится. Догадывается. Сам попадался на эту уловку.
  Тоже помнит, наверное, как мы с ним веселились. Вышибали дух друг из друга раз за разом. А чем еще долгими вечерами заняться? Кулаками, локтями, зубами, коленями метелим по телам и лицам. Хитроумной науки рукопашного боя не знаем - бьем чем придется. Саднит, разбитая макушкой черепа, переносица. Хорошо ты меня вчера приложил, Борода. В последний раз...
  Рыцарь прыгнул вперед. Попробуй скакнуть в тяжелой броне, поймешь, что подобное доступно только сильнейшим. Не знаю, сколько там килограммов в доспехе, но Боргул показывал свой. Два добрых мешка муки там. А здесь размер много более.
  Страшно.
  Думаю, наступи он просто ногой в живот, и из меня кишки повываливаются. Через рот и задницу. Лиро - кровавая лужа внутренностей...
  Но воин предпочел бить мечом...
  - Убью тебя, с-сука! - я вскакиваю, подныриваю под ударную руку. Распрямляюсь подобно часовой пружине. Вот она моя военная хитрость, отработанная на сыне кузнеца. Последний аргумент.
  Прижимаюсь к нагретой стали кирасы, как прижимался к баронессе Мари. Полюбите меня, леди...
  Спасибо, Боргул, за науку. Знаю уязвимое место. Сочленение в шейном кольце. Теперь бы добраться - рыцарь высокий, выше дверного косяка.
  Прыгаю, рыча от ощущений в раненной, поврежденной руке. Другой сжимаю древесное острие. Я тянусь, вытягиваюсь хищной змеей.
  Кол проникает меж пластин, ищет, находит, бредет дальше.
  Одно я забыл... Что сражаюсь не с Бородатым, а опытнейшим стражем, чемпионом всех окрестных земель.
  Меч входит в ответ под левый бок, раздвигает ребра. Странная такая щекотка. Будто бы лед на живот положили. Заваливаемся вместе наземь. Чувствую - обмочил штаны. Причем давно... Хорошо, что я сверху...
  Лежу весь такой мертвый, непристойно мокрый. Аж непривычно стыдно. Краснею.
  Меня куда-то спихивают с груди великана, волокут - мне больно. Хриплю кровью. Сказать ничего не могу.
  Рыцари подымают своего.
  - Не вынимайте меч из раны! - кричит староста Боргул.
  Но воины все равно забирают клинок, распихав столпившихся. Он для них нечто большее, нежели кусок железа.
  - Ты чо, Хитрюн? - толкает Бородатый холодеющий бок. В глазах слезы стоят. - Подох чо-ли?
  Бородатый снова толкает. Боль ужасающая.
  Р-р, отстань, дурака кусок! Не видишь, помираю!
  Мое имя Лиро. И теперь я - чемпион всех окрестных земель.
  
  -2-
  
  - Живучий... - хитро улыбается Борода. - А чо если рыцари мстить придут?
  Прошло две недели, а я все такой же гордый. Герой деревни с настоящими боевыми ранами. Сижу на заваленке у кузницы, как король на троне, - младшие вишню подают. А я знай себе косточками поплевываю. Я в лицо смерти смотрел и теперь уже ничего не боюсь. Кроме мстящих имперских рыцарей... Но это дуэль была. Стражи такое уважают. Все было честно, один на один. А оброк мы сдали, так что...
  Я не додумал свою геройскую мысль. Мимо прошла рыжая девушка. Лисица, как мы ее называем. Красивая, быстроногая, с каким-то хищным лицом и взглядом. С нами не разговаривает и даже не смотрит в нашу сторону, потому что мы на два лета младше.
  - Ты бы это... Лисицу того, а?... на сеновале? - краснеет сын кузнеца. И я понимаю, что он то бы ее того.
  - А я бы баронессу Мари, - говорю я.
  - Во дурак! Она ж благородная, - смеется Фавий. Именно так зовут Бородатого. - Ты может еще этого... Горубуса хочешь? Его и то попроще на сеновал завалить.
  Вставляю Фавию тяжелого подзатыльника. Горубус - второй кузнец деревни. Широкоплечий, мощный гном, похожий на хорошо сработанный, дубовый табурет. И он не настолько красив, чтобы быть объектом моих мечтаний.
  Фавий звереет. Не стоит его по голове трогать.
  - Спокойно, - приподнимаю рубаху, демонстрируя перевязь, - я раненый. Мне драться нельзя.
  И, пользуясь случаем, втыкаю еще. Не сильно, чтобы судьбу не искушать... Но не это главное. Самое важное то, что староста, дядька мой, освободил меня от полевых работ.
  Завтра придется с подводой в город ехать, торговать мукой и шерстью. Но завтра не скоро, да и сравнивать подобную мелочь с трудом на поросшем лугу под июльским солнцем, конечно, нельзя.
  Благодарен я за внезапный отдых судьбе, что и говорить. Только лечение, которым одарил меня дядька, не порадовало. "Кушай-кушай" - твердил дядька первых два дня, запихивая в меня смесь из вина и козьего горошка.
  Козий горошек... И я не имею ввиду растение... Странные методы у моего родственника, однако ж выздоровел, поправился от лихорадки.
  - Ты теперь, чемпион, - задумчиво выдает Фавий, - а чо если претенденты сюда поедут. Дуэли предлагать?
  От такой мысли меня пробивает озноб. Потому что я хоть и герой, но не на столько. У меня и меча то нет. Скинемся всей деревней, поскребем по карманам - хватит на рукоятку, а ей особо не повоюешь. Разве что на пояс повесить для устрашения и знатного вида.
  - ...и штаны у тебя потемнели по первой дуэли, - снова усмехается Борода.
  - Это кровь была! - яростно оправдываюсь, ибо с мокрыми штанами и подвиг - не подвиг.
  - Надо тебе хоть копье сделать, - примиряется Фавий. - Пошли в кузню. Батька не будет ругаться. Ты ж теперь воин. А какой воин без оружия?
  Кузнец из Бородатого не очень. Учится, старается, но до отца ему далеко. Силы то хватает - молотом махать. Ловкости тоже, чтобы не обжигаться поминутно. Зоркий глаз, терпение - все на месте. Чего-то другого нет. Может быть мастерства.
  Заходим в кузнечное пекло. На улице жарко, а здесь так совсем. Хуже чем в поле. Но быть здесь приятно. Запах, звуки, будто из другого мира, - горячее железо, вздох домны, куча занятного лома. А еще тайна стелется по полу. Древние невидимые секреты кузнечного дела. Не знаю точно что это, но зайдешь и сразу чувствуешь мистерию. Загадку чугуна, стали и огня.
  - Это будет тебе древко! - ломает метлу об колено Фавий. Думаю, отец его за сей поступок по голове не погладит, по крайней мере не рукой... более вероятно - причешет обломком этой самой метлы. Но на Фавия накатило вдохновение, и он бросается к заготовке, одновременно ворочая кочергой в печке и придавливая меха. Бывает с ним такое и в драке, и в кузне, и на поле. Глаза краснеют, ноздри раздуваются, и проще убить, чем остановить.
  Железо обретает форму, становится мягким, послушным. Бородатый творит подобие лезвия. И получается... чудовищно. Кривизна на кривизне. А Фавий доволен, ухмыляется, обматывает бечевой железяку вокруг деревяки.
  - На, - гордо протягивает Борода получившийся шедевр. - Хоть на медведя ходи! Только подточить надо.
  Я один раз почти помер две недели назад, и второй раз не хочу.
  - Сам, - говорю, - на медведя иди.
  Медведь местных лесов - грозная тварь. Размером с большую телегу, полоснет когтем по сосне, а она свалиться может. Коли повстречаешь, то лучше сразу животом на копье падать. Только вот даже с такой задачей творение Бородатого не справится.
  - Себе оставлю, - светится Фавий. - Дурак ты. Ничего не понимаешь в оружии.
  - Ладно, кузнечных дел мастер, - машу я рукой. Знаю, этого осла ни в чем не убедить. - Завтра пойдешь в сады благородных, яблоки тырить?
  Но Фавий ответить не успевает.
  С порога врывается запыхавшийся сын мельника и суматошно вопит: "Рыцари! Рыцари!".
  
  Их много. У меня столько пальцев нет, чтоб всех сосчитать. Воины на гнедых конях, в полном вооружении. Ясно, отчего испугались младшие.
  Рыцарей вела за собой леди Реналия. Часто случается так, что слуги создателя подчиняются женщине. Не всякой, разумеется. Лишь наделенным особой магической силой. Среди мужчин сие явление редко, как честный торговец, крестьянин, умеющий складывать числа, или трезвый кожевник. То есть явление совсем невозможное.
  - Кто из вас Лиро? - голос девушки звучит, как сталь. Ничем не отличить от звона только что вынутого ею меча.
  - Это была дуэль! Все было честно! - бесстрашно кричит Борода, сжимая свое новоявленное копье.
  - Ты Лиро? - она безошибочно угадывает меня среди десятка мальчишек. Все взрослые в этот час на полевых работах...
  Я киваю, брянькая зубами.
  - Любезный Лиро, - ехидно улыбается Реналия, - вы должны мне денег.
  Девушка молода, как и все волшебницы. По доспеху длинные волосы струятся. Не стрижется что ли никогда? Верно, сила магов в красоте прически. Правда вот зачем ей меч тогда - с такими-то волосищами горы подымать ничего не стоит.
  - Какие деньги? - спрашиваю. Под боком стоит Борода, поддерживает, да и взрослые уже бегут поди. Предупредили. Дядька Боргул законы хорошо знает, так что убивать без причины не будут. Рыцари - воины церкви все-таки, а Создатель не любит лишнюю смерть. Не помню точно, запрещает ли, но не одобряет - это точно.
  - А какой величины оплаченное жалование Барбария, чемпиона земель окрестных, представляешь?
  - У него и спросите, - нагло вопрошает Борода. Без рубахи стоит (потому что только из кузни вышел), весь в буграх мышц. Залюбуешься.
  - Мы спросили его труп, холоп, - сообщает Реналия, как о чем-то само собой разумеещемся. - Он растратил десять золотых. Растратил, но не отработал. А ты знаешь, что такое десять золотых монет, Лиро?
  - А я здесь причем?
  Мысленно прикидываю. Так. Один золотой это сто серебренных. Пять серебренных стоит корова... Начинаю чувствовать муравьев на спине. Первый пополз в сторону затылка. Второй мерзавец к центру страха - низу спины. А за ним, за вторым предводителем, еще целая банда букашек.
  - Высокий Престол не платит за смерть на дуэлях. Престол платит рыцарю по золотому за десять убитых чудищ границы. Ты, Лиро, должен нам, - леди Реналия заглядывает в бумагу, - девяносто восемь голов вампиров, диких троллей или ходячих мертвецов...
  Эх, не успел я заметить подкрадывающегося воина. В глазах потемнело. В ушах гул, видимо ударили рукояткой по черепу.
  Проваливаюсь в сон, краем уха слышу:
  - ...этого дерзкого холопа тоже берите. Вон того крепкого, заросшего. Один то не успеет. А вдвоем может лет за двадцать управятся...
  
  -3-
  
  Связанный Борода ругается. Безбожно. И на меня, и на рыцарей, и на Высокий Престол, и даже на Создателя. Я уже говорил, что он не знает страха?
  Но больше всех ему не нравится, конечно, дурак Лиро.
  - Ну и что? Надо было дать Барбарию зарубить себя? - огрызаюсь в ответ. Я тоже связан и катаюсь по дну телеги, как сосновое полено. Доски телеги в шляпках гвоздей, зазубринах и неровностях. Ай!..
  "Наверное, ты, Борода, ее сработал!" - ругаюсь и пинаю его в бочину. Повозка то наша, из деревни. Рыцари, они вообще, чужую собственность не очень признают.
  Едем долго по каменистой дороге. Сказывают, застава ордена стоит далеко от города, на вершине лысого холма. Секретная обитель борцов с нечистью, воинов света и... жадных собирателей податей. Охрана границ - дело накладное. Потому рыцари грабят прилежащие деревни с методичной регулярностью, вызывая неоднозначную репутацию благородных стражей и мерзких разбойников.
  - Уж лучше б в гильдию воров, - рычит Фавий, силясь порвать веревки.
  - Угу, - согласно киваю. Впрочем, разница не велика. Воруют и те, и эти, только рыцарей вообще никто не любит, и помирают они чаще.
  Мелькает опушка. Начинается преддверье скалистых холмов. Вижу первые укрепления: мелкие частоколы, оголенный камень заброшенных сторожек. Из-за леса выглянула черная верхушка донжона.
  - Бо-ольшой, - приподнимается Фавий на локтях, заглядывая за тележный борт.
  Большой. Скорее огромный. А каким еще ему быть? Столько добра из окрестных земель повывезли - где-то надо это хранить... Если посчитать все мешки с мукой и овечьей шерстью, изъятых от деревни, должно получиться до самых краев крепостных стен, а то и больше. Странно, что не вываливается. Видимо, поели добрую половину. "Наверное, рыцари много жрут" - думаю вслух.
  Фавий не спорит. А что спорить? Вон, отъетые пуза из-под доспехов торчат. То же мне, бравые истребители нечисти.
  Телега стукает колесом о деревянный настил откидного моста. Сверху скалятся зубья подъемной решетки. Пока едем через ворота, наступает внезапная темнота - стена толстая, мощная. Не знаю, с кем они воевать собрались, но с такой крепостью ни лесной медведь не страшен, ни даже десять десятков чемпионов Барбариев.
  На землю нас вываливают небрежно, как чурки для растопки печек. Бородатый аж втыкается рожей в землю. А там - кони ходят по делу, куры и живность, - обычный замковый внутренний двор, сами понимаете. Я, например, понимаю и с трудом удерживаюсь от смеха.
  - Убью, - шипит Фавий, спихнувшему нас воину. И я бы на месте того поостерегся, кузнец и его сын слов на ветер не бросают.
  - Поднять, - командует Реналия, поправляя сбитые дорогой волосы. Частью они заплетены в косы, частью просто так висят. Получается странно, но красиво.
  Нас подымают за плечи. Лицо Реналии принимает кислое выражение, думаю, рассмотрев нас поближе, она поняла, что мы скверная замена чемпиону земель окрестных.
  - Так-с, - достает что-то из кармана волшебница и продевает на наши шеи. На вид - обычные шнурки.
  - Это неснимайка, - поясняет она. - Будете мне дерзить, брыкаться, принимать попытки к бегству - задушит.
  Фавий непривычно бледнеет. Колдовства боится, да и мне тоже все эти фокусы не по нраву, поэтому стою смирно, пока снимают веревки.
  - Эй, Мюрроу! - подзывает Реналия стоящего неподалеку старика.
  Старый рыцарь нарочито лениво подходит.
  - Ну?
  - На этих у тебя месяц. Затем отправляй к черным границам.
  - Мало.
  - Мало, - соглашается Реналия, - но больше и смысла нет. Помрут.
  Мюрроу придирчиво нас осматривает. Не нравится мне он. С хитрым прищюром, в руке гладкая палка.
  - Ты тот, кто Барбария положил?
  - Я, - отвечаю, выпячивая грудь.
  - Ну ты нос то не задирай. Барбарий всю неделю пьянствовал, утром того дня еле ноги передвигал...
  Уй! Мюрроу внезапно прервался. Подрубил ноги диковинным приемом, а я и плюхнулся, хоть ожидал подвоха. Вскакиваю и думаю: "А не плюнуть ли тебе в рожу, Мюрроу?". Потом отказываюсь, потому что чувствую: этот дед из наших, из крестьян. На такие дешевые подначки не поведется, дуэлей устраивать не будет - просто прикажет выпороть.
  - Он вроде ничего, - кивает старик на Фавия, - хотя бы на воина похож.
  Борода гордо надувается. Аж щеки заалели. Рад, что выше извечного соперника оценили. Глазами сверкает. Ага, Борода, великий воин, ты только сначала усы от навоза протри...
  Фавий, как подкошенный, падает на землю. Мюрроу и его на прочность ног проверил.
  - А этот глуп, - отрезает старик. - Толковых бойцов не получится. Таким самое место в свинарне прибираться. Зачем вы их привели, леди Реналия?
  - Закон Престола гласит: убивший рыцаря оплачивает его долги, - качает головой девушка. - Второго мальчишку в довесок. Одного явно мало за Барбария. Если поставим холопа на плечи ко второму, то как раз получится нужный рост и тяжесть. Святой орден не придерется, будь уверен.
  Мюрроу громко хмыкает. Тоже, наверное, законы эти в печенках сидят. Впрочем, формализм святого ордена неприкосновенен и составляет минимум половину искомой святости.
  - Поселишь в общем корпусе.
  - Может на конюшне? Простолюдины с благородными не уживаются...
  - Правила для всех одни, - говорит напоследок Реналия, удаляясь по каким-то своим важным магическим делам.
  
  - Оцени шутку, - толкает в плечо Борода, - благородные сами в рыцари идут. Во дурачье!..
  А замок вправду велик. Уже пять минут по улочке идем, а она никак не кончится. Мюрроу бодро шагает впереди, опираясь то и дело на палку. Из стены торчит труба домны. Есть здесь своя собственная кузня. Вот Фавий и печалится.
  Эх, понимаю старого друга. В какие только передряги не попадали, но всегда возвращались домой. А тут... до последнего думал - шутят рыцари, попугать решили, проучить. Однако же, нет. Плохи шутки с Высоким Престолом.
  - Слушай, Борода, девяносто восемь голов это сколько на пальцах? - задумчиво спрашиваю.
  - Чьих голов?
  - А какая разница?
  - Чо глупый? - интересуется Фавий. - То, допустим, головы мышей, а то черепушки медведей. По-разному получится.
  Фавий устремляет взор на свои руки:
  - Думаю, девяносто восемь голов вампиров и другой нечисти - это пальцев больше, чем у тебя и у меня, включая ноги, - грустно вздыхает он. - Надолго мы у черной границы застрянем, Лиро.
  Я тоже так думаю. Мелькает мысль: сбежать, извернуться хитрым способом от магического шнурочка... Но, пожалуй, все-таки нет. Рыцари долгов не прощают. Найдут - хуже будет. Сказывали, крестьянин из соседней деревушки задолжал мешок муки. Так его убили, потом из могилы достали и заставили поле обрабатывать. "Гниды!" - всегда плюется дядька Боргул в спину рыцарям. Выдержав расстояние, конечно. Чтоб не услышали.
  - Борода, а помнишь торговца Лория?
  - Ну?
  - Что ну? Дядька Боргул говорил: он из нашей деревни кровь сосет. Срубим ему башку, за вампира выдадим? На одного меньше будет? - говорю я и замолкаю, потому что понимаю - глупый план. Хватятся Лория - на деревню подозрение упадет, а они то разве должны расплачиваться за мой долг?
  Откладываю размышления в темный угол. Пусть лошадь думает - у нее голова большая, любил сказывать дядька.
  Смотрю по сторонам. Лениво так. Безразлично. Дескать, и не такое видывали.
  Забываюсь, открываю временами рот от удивления. Колонны из камня полностью круглые. Статуи какие-то из чистого хрусталя. Вода прямо из-под земли струей бьет - черт его знает, что это. В городе слово мудреное употребляют. Фонтан.
  Медленно наполняюсь злостью. Знаю ведь, на чьи деньги все это построили. В деревне зимой от голода пухнут. А здесь пузатые рыцари в фонтане купаются.
  Мимо спешит стайка молодых девчушек. Бегут волшебничеству обучаться. Подлый Фавий невзначай ставит подножку. Юная волшебница валится в грязь. Любит он и в деревне так пошутить. Но тут не деревня. Поднимаются возмущенные крики.
  Мюрроу вставляет нам обоим обучающего мудрости подзатыльника...
  Бородатый ненавидит, когда его бьют по голове. Чую, сейчас бросится на старика. Но тот, как-то даже ласково добавляет второго удара палкой в грудь:
  - Слушай, - говорит он, - нет, ничего хуже попасть в неволю к рыцарям. Но если уж попал, не дергайся. Убьют без всякого разбора.
  Лицо Мюрроу наполняется горечью. Думаю, угадал я, когда предположил, что он тоже из простых крестьян вышел.
  - Меня взяли - я еще младше был, - вздыхает наш надзиратель. - Только долг был крупнее вашего... Вы то можете отслужить положенное, и уйти, куда хочется. Рыцари, они честные... местами. Так что не бунтуйте попусту.
  Переглядываемся с Бородой. Никаких дельных мыслей не приходит, поэтому просто следуем за ним до одного из внутренних дворов. Наконец-то замечаю других будущих служителей церкви. Благородные. В красивых одеждах. Усердно упражняются с мечами. Краснею, потому что мы с Фавием совсем на них не похожи.
  Фавий так без рубашки и остался. Грязный, взъерошенный сын кузнеца. И вид у него какой-то обреченный. Сгорбился весь. Надеюсь, я не так выгляжу.
  - Для начала конюшню убирать будете. Завтра обучение начнем, - произносит Мюрроу.
  - А обед? - спрашиваю я.
  - Хорошо уберете - будет и обед, - поясняет старик.
  
  - Вот же говно, - ворчит Фавий.
  И, правда, тут его многовато. Соглашаюсь с приятелем. Во всех смыслах.
  Борода брезгливо зажимает нос, орудуя совковой лопатой. Он - сын кузнеца, и убирать конюшни ему еще не случалось. Кузнецы вообще хорошо живут, я вот хоть и племянник деревенского старосты, а сараи чистить доводилось.
  - Веселей, давай! - хлопаю Фавия по плечу. - Я пообедать хочу.
  Бородатый работает с ленцой. Часто подходит к двери, посматривая наружу - на тренировочную арену.
  - Знаешь, - говорит он, - по-моему, из меня получится хороший воин. Тебе то точно кирдык, а я сдюжу. Принесу головы, да еще и золота заработаю!
  Временами Фавий бывает невероятно самодоволен. И сейчас как раз такой момент. Лицо порозовело, довольное, как у поросенка. Рука непроизвольно брюхо почесывает. Глаза мечтательно закатываются - думает, героем в деревню вернуться. И как максимум, завтра-послезавтра. Настроение у Бородатого всегда как умный прибор, направление ветра определяющий. Флюгер называется. То печалится, то радуется.
  - Ты, - отвечаю, - идиот, Борода. Кровососа то хоть раз видел? Или другую нечисть? Боргул сказывал: когда-то давно они впятером одного-то еле зарубили.
  Фавий хмурится. Знает, что деревенский староста ерунды не скажет. Собственно поэтому он старостой и стал.
  Но зато к Фавию приходит другая замечательная мысль:
  - Давай-ка это, - указывает он на зловонную кучу, - спрячем под солому. Чо к реке носить? И так сгодится.
  Я улыбаюсь. Это он хорошо придумал. Всегда приятно рыцарю пакость сделать. Даже если маленькую. А тут спрятанная куча вовсе не маленькая...
  Зовем Мюрроу, показываем работу. Он вроде бы доволен, но заставляет нас полностью вымести тренировочную площадку, и мы заканчиваем только к вечеру.
  Обещанный обед получается ужином.
  Да еще и Мюрроу загнал нас в фонтан купаться. Я умывался всего-то месяц назад, и вполне еще чистый, а вода, ужас какая холодная. Борода тоже недовольно скалится. Все-таки рыцари - настоящие изверги.
  
  Уже ближе к полуночи Мюрроу отвел нас к ученическому корпусу. В отличие от всего остального в замке, он достаточно мал. Четырехскатная крыша, пожелтевший цоколь, потемневший деревянный чердак. Смотрится угрожающе. По мне так именно в подобных зданиях кровососы обитают. Комнат всего две. Кухня и общая спальня на черт знает сколько человек.
  Мюрроу ушел, оставив нас в спальне.
  Здесь все благородные. Простолюдины только мы с Бородой. А они еще как назло не спят. Смотрят с угрозой. Исподлобья. С кроватей повставали. Один из них машет рукой перед носом, как будто отгоняет противный дух простолюдинов.
  Чую, надо учить их уважению.
  Мы отрабатываем долг рыцаря, значит как бы и сами рыцари. То есть равны этим лощеным отпрыскам дворян. Ну, по крайней мере, сейчас.
  И я и Фавий знаем, что надобно делать в таких ситуациях. Не раз случалось подобное и в соседних деревнях, и на городском рынке.
  Молчаливо переглядываемся. Сжимаю свой кулак другой рукой, производя зловещий хруст.
  Фавий уверенно подходит к самому рослому и сильному на вид.
  - Эй, ты, кудрявый! Драться будешь?
  
  -4-
  
  Каменная осыпь холодит бок. Луна сверху зыркает бледным глазом.
  Фавий сначала прохрипел булькающий звук, и только потом донеслись слова.
  - ...я думал дуэль для рыцарей - святое.
  Я тоже так считал. Пока нас не отметелили числом в десять-двадцать человек. А может и больше, потому что, когда я на пол упал, уже ничего не чувствовал и, ясное дело, пересчет врагов как-то потерял смысл.
  Потом, спустя время, выяснится, что дуэль - это только бой с мечом. Сейчас же я негодую и громко кричу оскорбления, чтобы было слышно в спальне ученического корпуса.
  - Слабаки!
  Фавий тоже старается. Достает из закоулков памяти самые страшные ругательства, какие знает. Что-нибудь особенно обидное, едкое. И выходит плоховато, так как все-таки это нас побили.
  Высокопарно получается, по-рыцарски:
  - Трусливые сволочи! - кричит Борода.
  - Ладно. Заткнись уже, - говорю. Голос Фавия громкостью похож на кузнечный молот. Тем более ну совсем уж не обидно он ругается. Еще бы - раньше такого с ним не случалось. Силач, гроза всей деревни, побит изнеженными сыновьями дворян. Худощавые, с бледными лицами, да никто из них и мешка муки не подымет, но оттого обида только горше становится.
  - А видел, как я тому высокому заехал? - оправдывается Борода. - Наверно, до сих пор на полу валяется.
  Кисло улыбаюсь. Припоминаю, как сам отправил вздремнуть пару бледных хлюпиков. Но итог то все равно не поменялся.
  Сдираю с подбородка успевшую засохнуть кровь. Ух, как ребра скрипят. Руками благородные бьют не очень, а лягаются что надо. Ну да там особого навыка не требуется. По лежачему то ногами пинать.
  - Спать где будем? - успокаивается Борода.
  На улице холодно. Звезд не видно - затянули небо мглистые облака, ветерок неприятный. Так может и дождь нагрянуть.
  Лестница на чердак отыскалась у задней стены ученического корпуса. Там-то, наверху, мы и устроились. Муравьи гуляют, солома затхлая и твердая, но зато греет печная труба.
  Долго не мог я уснуть, сочиняя один за другим безумные планы побегов и откупов. Получалось не очень. Храп юного кузнеца не особо способствует возникновению разумных идей. Сквозь дрему кидаю в него древесной щепкой. Но тот даже не шевелится - разомлел в тепле засранец.
  С твердой мыслью, что во всем виноват Борода, засыпаю.
  
  Просыпаемся с рассветом. Не потому что выспались, а потому что привычка. Расписание, порядок - великие вещи для человека, говаривал Боргул. Эту мысль ко всеобщему неудовольствию деревни он поддерживал не только в себе, но и в окружающих. И меня и прочих работников будил он с раннего утра и выгонял в поле.
  Глубокое убеждение старосты состояло в том, что коли природа тебя кормит, то и подыматься ото сна следует вместе с природою же. Чтоб лучше слышать и понимать ее. А если уж понимаешь, умеешь говорить с ней, то тогда - и земля проще мотыге подчиняется, и пшеница быстрее всходит. И даже трава зеленей кажется.
  Но, похоже, рыцари подобного не признают. А может, просто плевать они хотели на разговоры с природой.
  Пусто во внутреннем дворе. Только вчерашний старик Мюрроу придирчиво осматривает тренировочную площадку. Будто и спать не ложился. Вправду, из наших он.
  Мюрроу подзывает нас жестом.
  - Ну, - говорит, - как спалось?
  И улыбается ехидно.
  Спать на слежавшейся соломе и твердой доске забава не из приятных. Но он, видимо, про следы вчерашнего побоища на наших лицах. Хотя не так уж они и заметны...
  - Ничего, - неожиданно утешает Мюрроу, - на этой самой арене поквитаетесь.
  И выдает нам пару деревянных палок.
  - Мечи. Тренировочные. Поломаете - других не дам.
  Мечи похожи на самые обычные прутья. Я бы свой, к примеру, даже на копье Фавия променял бы. Потому что не оружие это, а дрянь полная.
  Мелькает у меня в голове неприятная догадка:
  - Благородным такое же выдаешь?
  - Благородные свои мечи имеют. Но они не заточенные, жубы не поубивали друг друга. Ваши, почитай, ничем не хуже.
  И скалится довольно.
  "Сволочь ты, Мюрроу" - думаю про себя. Но с другой стороны понимаю: настоящий меч стоит дорого, кто ж его крестьянам то даст?
  - Завтрак, - кивает старик-учитель в сторону ученического корпуса. Столовая по соседству со спальнею - сия важная информация залегла в наши головы в первую очередь.
  
  В столовой пусто, как и на улице. Лишь две рыжие близняшки бегают меж столов, раскладывая приборы, а за ними проворно скользит толстая кухарка, подбадривая подзатыльниками и пояснениями.
  - А ну-ка... - голос у нее в общем-то добрый, почти ласковый. - Вы кто, оборванцы?
  - Рыцари, - отвечает за нас обоих Борода.
  - Эти чтоль? - лукаво щурится кухарка. - Победившие Барбария крестьяне?
  - Это я Барбария победил! В одиночку! - спешу рассказать я.
  - Знать, один среди вас дурак, - усмехается она, вытирая о бока взмыленные руки.
  А затем раздается звук похожий на громкий противный поцелуй. Это черпак зашел в субстанцию называемую кашей. Даже тарелки тут благородные - маленькие и с какой-то росписью. Особенно это не по нраву Фавию. Аппетит сына кузнеца требует в разы большего.
  Позавтракать в одиночестве мы не успели. Сонные рыцари, которые зачем-то с утра (судя по мокрому виду) умывались, заполняют зал. Борода с удовольствием рассматривает сотворенные на благородных лицах синяки. Смотрит как на хорошо сработанную в кузне подкову. Расплывается широкой улыбкой создателя, довольного своим творением.
  На нас же почти никаких следов не осталось. Это потому что мы из крестьянских. Иногда мне кажется, что у нас даже кожа иначе устроена, чем у горожан. Не говоря уж о силе рук.
  Отряд распределяется по залу равномерно за исключением двух столов. За первым, ясное дело, мы, а вот за вторым сидит тот, который вряд ли родился под соломенной крышей, потому как вооружен настоящим тренировочным мечом из стали, а не нашей деревянной палкой.
  'Бастарду Перри стоит сидеть с грязножопыми крестьянами' - случайно слышу я из зала слова, наполненные презрением.
  - Бастард? - спрашиваю. - Это что такое?
  И Фавий проявляет неожиданную мудрость в этом вопросе.
  - Незаконнорожденный. Ублюдок... Э-э, смотри он белобрысый, значит с севера.
  Борода наклоняется ближе.
  - На севере вольные нравы, - шепотом рассказывает он, - там от местных баронов разве только дворовая скотина не рожает. Хотя... Батя на севере работал, говорит видел хряка - ну вылитый барон северной башни! Одно лицо!
  - Брехня, - не верю я выдумщику Фавию.
  - Кто знает, - качает бородой юный кузнец, - благородные все с придурью. С них станется.
  Завтрак прерывается звучным голосом Мюрроу. Голосом, который потом будет наверняка являться ко мне в кошмарах.
  - На арену, рыцари!
  
  -5-
  
  - Камень помнит, - говорит Мюрроу, постукивая мечом о плиту под своими ногами. - Камень помнит каждого рыцаря, ставшего героем.
  Солнце печет сверху, как... как и должно печь июльское солнце. Будто стремится выжать из людей последнюю влагу, а землю превратить в сухую пыль и известь. Здесь, на тренировочной площадке ни тени, ни даже малейшего ветерка.
  Мюрроу на жару внимания не обращает, а указывает на постаменты у стен тренировочной площадки, переходя от одного к другому и называя его имя:
  - Рыцарь Фенрир Грей, победивший тысячу, - говорит он, и все хмуро повторяют:
  - Рыцарь Фенрир Грей. Победивший тысячу...
  - Рыцарь Аргард Однорукий, принесший свет и убивший тьму, - талдычит Мюрроу, не пропуская никого из каменных истуканов. Благородные повторяют вслед за ним с неохотой, но видно что помнят все имена наизусть. Мы же с Бородой неловко топчемся на месте и просто открываем рот:
  - Рыцарь Аргард Одно...
  - Тьфу... - негромко ворчит Фавий. - Я думал, Мюрроу будет учить нас драться на мечах... Чем поможет в бою знание имен мертвецов?
  Сын кузнеца чешет затылок и выводит мудреное:
  - Да может они померли, потому что тратили время на учение имен тех, кто помер еще раньше?
  С этими словами он демонстративно перестает открывать рот вместе со всеми, да и я тоже, потому как зачем нам и вправду эта дурацкая грамота?
  Мюрроу заканчивает через несколько минут и принимается отжимать бороду от скопившегося пота.
  - Жаркий июль, - кряхтит старик, - значит будет холодная зима. Плохо.
  Мюрроу долго смотрит на восток, куда-то вдаль, где притаилась черная граница, а потом продолжает:
  - Зимой Создатель спит, как медведь в берлоге. А если и не спит, то что же он там увидит со своих облаков сквозь метель и снег? Зимой создателя почитай что и вовсе нет. Вот нечисть и распоясывается, - поясняет рыцарь, - зимой большая часть из вас поляжет.
  Мюрроу прислоняет меч к стене и втыкает руки в бока, будто спина не может удержать вес его тела самостоятельно:
  - И это хреново. Хреново, скажу я вам. Потому как зимой земля мерзлая, тугая, крепкая, как кожа оборотня... А эт значит трудно рыть могилки под ваши трупы... Там, на границе у новичков обычай - по осени яму себе копать. Когда вы туда попадете, то этим и займетесь в первую очередь.
  Голос старика наполняется суровыми нотками, да и он сам говорит совсем без улыбок.
  - А ямки эти пригодятся. Ой, пригодятся... Ведь пока что вы не рыцари, вы не воины... Вы, - говорит старик, - пыль, недостойная даже лечь на землю возле памятников великим героям, чьи имена были названы.
  - Вы все, - заворачивает Мюрроу еще грубее, - субстанция, что выходит из-под коровьего хвоста, после того как она вволю попасется на зеленом лугу.
  Старый рыцарь стучит себя в грудь:
  - Но Мюрроу сделает из вас подобие мужчин!
  - Бегом! - кричит рыцарь. - Два круга вокруг замка!
  
  К слову сказать, среди благородных толстых почти нет, но, так или иначе, куда им до Лиро с Фавием, закаленных в побегах от городской стражи. Мы легко вырываемся вперед и мчимся по каменной дороге.
  - Следуй за флажками! - кричит сзади Мюрроу.
  И флажки выводят нас через въездные ворота во внешний круг обороны.
  Здесь множество ям, кривокосов и рытвин, что были созданы от кавалерийских атак - бежать труднее. Хотя для нас с Фавием особой разницы нету, потому что в деревнях да лесах отродясь такие дороги и есть. И ведь вроде бы кавалерийские атаки нам не угрожают, так что я даже и не знаю, отчего они такими получаются.
  Но бежать один черт много приятней, чем стоять на солнцепеке. Ветерок, прохлада - хорошо.
  - Легко! - смеется Фавий в бороду. - Может дернем отсюда, Лиро?
  - Поймают, - хриплю я набегу, потирая магический шнурок на шее.
  - Поймают, - невесело соглашается Фавий, а потом вдруг снова улыбается. - Эй, Лиро, а давай кто быстрей два круга?
  Борода азартно пускается в полную прыть. И я прибавляю ходу, потому как Лиро, чемпион земель окрестных, всяко быстрее бегает чем какой-то там кузнец.
  
   Первого круга мы и не заметили, а на втором внезапно обнаружили спины бегущих дворян. Мюрроу недовольно посмотрел на нас, да и вернулся к своему прежнему занятию, ловко вставляя затрещины отстающим. Я радостно улыбаюсь невиданному зрелищу унижения благородных от палки простолюдина, а Борода, не стесняясь, выкрикивает:
  - Давай-давай, Мюрроу! Смотри как надо! - Фавий догоняет одного из своих обидчиков и нагло вставляет ему пинка. Злой Мюрроу пытается достать палкой уже кузнеца, но тот слишком быстр - уходит вперед за спины неуклюже переставляющих ноги дворян.
  Так и закончился второй круг, и мы гордо отправляемся обратно на тренировочную площадку. Фавий доволен до чрезвычайного:
  - Слаб ты стал, Лиро! Куда тебе со мной в беге тягаться!
  - Это тебе повезло, - отвечаю. - У меня, видишь, рана от дуэли. Так-то шансов у тебя, Борода, считай, совсем нет. Не было б раны, то - фьють! Ты здесь, а я уже там, - показываю руками, как легко я обставил бы Фавия.
  - Эх, и сказочник же ты, Лиро, - насмешливо отвечает Борода, а я многозначительно молчу, потому что всем итак известно, кто на самом деле быстрейший бегун в деревне.
  Замковая дорога выворачивает нас к старту, к арене.
  
  - Что-то долго они, - скучающе замечаю я, пиная пыль.
  Фавию тоже нечего делать, пока он не нарывается взглядом на памятник рыцарю, которого нахваливал Мюрроу.
  - Смотри, какой-то он тощий, - говорит. - Спорим, я б его на руках положил.
  - Ну уж прям положил бы? - недоверчиво переспрашиваю.
  - Конечно, положил бы, - не сомневается Борода. - Как этого звать? Фенрир?
  Фавий с опаской подходит к Фенриру, победившему тысячу. Каменное лицо сурово взирает на него сверху вниз, будто с презрением. А Фавию подобное не по нраву. Он забирается на постамент, оценивающе смотрит в ответ, а потом внезапно ставит в каменный лоб щелбан. Раздается довольно громкий щелчок.
  - Ты что творишь, Борода! - шиплю я как можно тише. - Это же герой!
  Фавий вдруг понимает: крестьянин только что оскорбил всех рыцарей замка. Лицо его краснеет, а сам он немедленно спрыгивает на землю.
  - А чо он смотрит так... будто я муравей, - оправдывается Фавий, - сам винов..
  - Эй!?
  Нам остается только испуганно повернуться на голос неожиданного свидетеля святотатства.
  - Эй! - кричит белобрысый бастард Перри. - Я все видел!
  - И чо... Мюрроу нажалуешься? - исподлобья смотрит на того Фавий.
  - Чтобы наказать вас, мне Мюрроу не нужен, - надменно произносит бастард Перри, вынимая тренировочный клинок.
  
  Фавий сначала смотрит на меч бастарда, а затем на свой. Потом снова на железо рыцаря и на свою деревяшку - будто от взгляда содержимое их рук может поменяться. Сын кузнеца хмуро ворчит:
  - Не честно.
  - Зато вас двое. Все честно.
  Подумав, Фавий кивает. Да и я согласен. Такой расклад наверное справедлив, и может быть даже в нашу сторону.
  - А если, например, я тебе сейчас нос разобью, - оценивающе прищуривается Борода и повторяет вопрос, - Мюрроу нажалуешься?
  - Нет, - храбрится Перри, а Фавию большего и не нужно.
  - Следи за входом, Лиро! Не помогай! Я его сам уделаю, - кидает он мне, хищно скалясь.
  Борода бросается в бой, закинув палку за спину для размаха. А Перри неожиданно уходит с линии атаки в сторону, словно пританцовывая, и касается тренировочной железкой крестьянской спины. Фавий в бешенстве разворачивается и без раздумий снова и снова разрубает воздух. Точнее он хочет разрубить бастарда Перри, но почему-то у того всякий раз получается подставить вместо себя пустоту.
  Танец меча получается с завидной легкостью. Фавию не понятно, как такое вообще может быть, и вся полнота недоумения отражается у него на лице поднятыми бровями и широко раскрытыми глазами.
  - Помочь тебе, Борода? - тревожно озираюсь. Надо было сразу вдвоем бастарда бить. Он то с мечом тренированный. Но меч то один - сразу два удара не отобьешь, особенно если слева и справа, придумываю я замечательную тактику борьбы с Перри.
  Фавий же ни черта не такой умный, как хитрый Лиро. В какой-то момент он загорается огнем досады, что ничего не может сделать против ловкой науки драки железными палками.
  Фавий отбрасывает никчемную деревяшку в сторону и с голыми руками прет вперед. Меч Перри настигает его грудь, отталкивая назад. Но кистью, обладающей считай что силой клещей, сын кузеца просто ловит тренировочный меч.
  Будь лезвие заточено, Фавий лишился бы пальцев.
  - Ты чего?.. - застывает Перри. - Так же нельзя!
  Может из-за этого невероятного удивления он даже не попытался увернуться. Тяжелый кулак Бороды отправил его в воздух. Я не шучу - худощавый Перри на миг подлетел, как птица!
  Фавий упирает руки в бока, точно копируя самодовольную позу Мюрроу. И все же в такой победе даже мне видится несправедливость.
  Перри помимо того, что ловок и быстр, оказывается поразительно крепок. Он недовольно хмурится, потирая челюсть. Зубы на месте, хотя десны в крови.
  - Меч отдай, - невесело обращается к Фавию, поднимаясь с земли. - Ты победил, крестьянин. Радуйся... Но не советую больше оскорблять Фенрира...
  Затем Перри поворачивается ко мне и говорит странные слова:
  - Если ты владеешь мечом также плохо, как твой друг, нам всем скоро конец.
  - Это еще почему?
  - Потому что леди Реналия меня ненавидит.
  Белобрысый со звоном вставляет тренировочный меч в ножны.
  - Меня хотят поставить в боевую пятерку с толстым Жаком. Вы еще хуже, чем толстый Жак.
  Белобрысый кивает, словно соглашается с какой-то своей внутренней мыслью.
  - Вас точно поставят со мной... Хвататься голой рукой за меч - ты что идиот?
  В голосе Перри прорывается досада от глупого поражения. Он переводит взгляд на каменное изваяние Фенрира, словно прося у того помощи.
  - Мне точно конец. Леди Реналия должно быть обшарила все помойки, чтобы найти таких криворуких крестьян, как вы...
  - Сам ты криворукий! Может тебе еще раз в зубы дать? - обижается Борода, угрожающе показывая кулак.
  - Точно! - подтверждаю я. - Да, Фавий самый сильный на руках во всех окрестных землях.
  - А Лиро победил вашего Барбария!
  Бастард Перри сначала долго смотрит на нас с характерным благородным прищуром, а потом отвечает:
  - Хорошо. Значит, леди Реналия обшарила все помойки, чтобы найти таких глупых крестьян, как вы.
  Тут Фавию не показалось ничего обидным. Да это и ясно, что мы с ним не мудрецы.
  - Бегаете вы отменно, - продолжает нахваливать нас белобрысый. - Леди Реналия верно специально подбирала. Чтоб быстрее убежали из пятерки, когда прижмет...
  - Что еще за пятерка? - не понимаю я второй раз услышанное слово.
  Белобрысый сначала фыркает, словно его попросили пояснить какую-то заведомую глупость, но терпеливо объясняет:
  - Боевая единица черной границы. Три молодых рыцаря - сила, опытный страж границы - наставление и мудрость, маг - командир и поддержка. Хотя зная леди Реналию... Опытный страж окажется одноногим калекой-пьяницей, а из волшебниц подберут самую глупую, юную и бездарную, которая только и умеет что хихикать!..
  Я, было, хотел спросить, почему леди Реналия его так невзлюбила, и отчего он так уверен, что мы окажемся в одной пятерке, но на арене наконец-то начали появляться взмыленные рыцари под предводительством Мюрроу.
  Белобрысый отходит в сторону, делая вид, что больше нас не замечает. Даже разговаривать с крестьянами было какой-то степенью позора.
  'А он ведь тоже отлично бегает' - думаю я - 'раз настолько обогнал всех остальных'. Верно, слово 'бастард' означает на половину быстрый, как крестьянин.
  
  -6-
  
  В итоге Перри оказался прав.
  Пока хилые благородные отдыхают после пробежки, Мюрроу отзывают в сторону. По волосам узнаю леди Реналию. И как-то по-особенному взирает она на белобрысого Перри. Слов не расслышать - только жесты.
  Сначала волшебница указывает на белобрысого, а потом тычет в нас. Мюрроу пытается что-то сказать, но ему вместо ответа показывают спину. Белобрысый же хватается за голову в отчаянии от собственной догадливости.
  - С таким не пропадем! - толкает в бок Борода.
  - Угу, - киваю. - Да он же будущее предсказывает! А может и числа складывать умеет. Непобедимой пятеркой будем.
  - Верно говоришь, - поддакивает Борода.
  
  Рыцарская наука учит прежде всего остального сражаться группой. И если до обеда все ученики просто вырабатывали физическую силу какими-то упражнениями, которые для нас с Фавием оказались таким пустяком, что даже и рассказывать смешно, то после обеда началась настоящая мука.
  Сражаемся трое на трое.
  Бастард Перри весь в крови. Лиро в крови. Фавий в крови, но хочет еще.
  Через какое-то время мне начинает казаться, что я понимаю основы железной науки. Еще чуть-чуть и попаду своей деревяшкой вот хотя бы в живот толстого Жака. Для этого мне приходится выжидать момент, когда меч неуклюжего Жака будет в атаке, а потом нагнуться и получить как следует железкой по голове от третьего рыцаря их 'пятерки'.
  В ушах случается гул, и наверное сочится кровь. Я впрочем готовился к тому, чтобы получить удар в таком маневре и хитроумное движение не останавливаю. Кол направляю в нижнюю часть туловища... и его ловко отбивают. И отбивает не толстый Жак, а рыжеволосый рыцарь, стоящий рядом. Дело дрянь.
  Их 'пятерка' самая слабая после нашей. Но даже она напоминает единством трехрукое существо.
  Фавий принимает вид упрямой озлобленности. Все пытается достать хоть кого-то, идет и идет вперед, бросая нас с Перри в тылах.
  И дело не только в нашей не слаженности. Деревяшки слишком легкие в соотношении к тренировочным мечам. Отлетают как былинки при столкновении, и удара от них не получается - тычок, не больше.
  Переглядываемся с Бородой. Каждая капелька крови смешанная с капелькой пота, что падает с нас и впитывается в песок - это обещание. Обещание убить когда-нибудь проклятого Мюрроу!
  Старик временами подходит к остальным и дает наставления. Нас он в упор не видит.
  Через пару часов, когда солнце в зените, где-то далеко на фоне появляется леди Реналия. 'Какая же она злобная!' - подумал бы я, если б не валился с ног от усталости и беспомощности, а так на мысли сил не осталось. Когда леди видит разбитое лицо бастарда Перри, она хищно улыбается и долгое время с удовольствием наблюдает, как мы продолжаем принимать унижение железной науки.
  Иногда Перри что-то кричит, пытаясь объяснить.
  Без толку. Он употребляет слишком умные слова. И Борода не умеет контролировать себя в драке. Дядька Боргул говаривал - кузнецы слишком много проводят времени с огнем наедине, и потому впитывают его яростные повадки.
  - Убью! - объявляет Фавий в десятый раз, пригибает голову к низу и бросается на толстого Жака. Сразу три тренировочных меча врезаются в затылок.
  'Убью' - продолжает злобно шипеть Фавий, распластавшись по песку и хватая ртом исчезающий куда-то воздух. Не слышу. Знаю. Потому что и сам валюсь наземь от боли.
  
  Еще через час все бросаются к фонтану. Каждый глоток воды кажется счастьем. Жаль проклятый Мюрроу дает только десять минут на отдых.
  Тень. Ищу тень. Приземляю усталый зад в песок, счастливо прислоняюсь к стене арены.
  - Это ты, Лиро, во всем виноват! - объявляет Фавий опухшими губами сквозь мокрую бороду. - Да, я сражаюсь за вас обоих!
  - Твой блок меча головой великолепен, - грустно улыбается бастард Перри, - научишь?
  Белобрысый сидит рядом. Столь же потрепанный, как я. Но до Бороды нам обоим далеко. Он принимал удары столь отчаянно, что совершенно не напоминает того Фавия, каким был еще с утра. Весь в шишках, похожих на шляпы больших грибов. Болит, наверное, ужасно.
  И у меня все болит. Иначе я бы никогда не обратился с подобной просьбой. Боль учит смирению. Родительский ремень, кулак соседского мальчишки, палка городского стражника - все эти вещи несомненно сделали Лиро мудрее в свое время. И вот теперь черед тренировочного меча...
  - Перри! Научи нас драться по-вашему, по-рыцарски.
  - Мне было шесть лет, когда я впервые взял в руки меч, - еще грустнее улыбается белобрысый. - Для вас все бесполезно. Любой мастер фехтования скажет, что крестьянин владеть оружием не способен... Меч - это продолжение руки, - Перри вдохновенно поднял палец вверх. - Рука, что чистит конюшни, принять красоту меча просто не может, а меч не может принять подобную руку.
  Фавий долго сопит, взирая на поэтически настроенного бастарда из-под широкого лба.
  - Сколько весил твой меч, когда тебе было шесть лет.
  Белобрысый непонимающе пожимает плечами.
  - Килограмма два. А что?
  - Когда мне было шесть, - отвечает Фавий, сдвинув брови. - Я уже три года как помогал отцу в кузнице. Молот, который плющит нагретую сталь, весит... Черт, не знаю, сколько он весит в ваших килограммах... Лиро?
  - Да почти мешок с мукой.
  - Ага, - кивает Фавий. - А может и еще больше!.. Вот ты, Лиро, когда впервые отогнал волка с наших полей?
  - Лет семь было, - отвечаю. - Дядька по делам ушел. Хорошо, что забор из длинных жердей сделан. Вытащил жердину. Еле отбил козу.
  - А Перри в шесть лет острую палочку подержал, - зло говорит Фавий, а потом с силой плюет в песок, окрашивая тот в красное.
  
  После перерыва наше избиение продолжается до самого ужина. Иногда я подмечаю, что белобрысый успевает прикрыть Фавия, на которого сыплются основные шишки во время безрассудных атак. Он вообще был удивительно хорош с мечом. Одновременно отбиваясь, нанося тонкие уколы, Перри успевает и мне помочь. Вот что значит на половину благородный. Не полностью растерял доброту.
  Вечерняя еда проваливается в меня, как в бездонную яму. Без ощущений. Тогда я мог бы съесть, наверное, целое ведро, а Фавий - бочку. И съели бы. Не дали.
  Умывание - ежедневная процедура. Холодная вода фонтана на этот раз не кажется такой уж мерзкой. Вода остужает царапины и синяки. Она даже приятна своим мелким покалыванием. Погружаюсь в забытие, пока валяюсь в этой луже, высунув наружу лишь голову. Меня будит мысль.
  'Чертовы рыцари!' - думаю я. Эта односложная фраза - все, о чем я могу теперь думать. 'Чертовы рыцари, чертовы рыцари, чертовы рыцари!'. Надо понять, как научится побеждать чертовых рыцарей. И, кажется, разгадка крутится совсем рядом. Ведь мы с Фавием сильнее, мы выносливее, мы быстрее...
  - Лиро! - встряхивает меня Борода.
  Я вскакиваю, рассыпая блестящие водяные брызги. Оглядываюсь. Все чертовы рыцари отправились спать. Верно, и нам нужно выспаться, как следует.
  Забравшись на чердак, мы слышим внизу громкие голоса и какие-то звуки. Через минуту скрипит лестница и показывается белобрысая голова, на которой свежий синяк.
  Это Перри.
  - Я с вами лягу, - говорит он, ничего не объясняя. Но мы и сами понимаем, что благородные выгнали бастарда, потому как он в 'пятерке' с крестьянами.
  - Завтра мы им покажем, - хрипит со злобой Борода, прижимаясь спиной к теплой печной трубе.
  - Завтра, - подтверждаю я, словно даю обещание праведной мести кому-то неведомому во тьме.
  - Завтра выходной, - подает голос Перри.
  - Что это значит? - спрашиваю я.
  - Тренировочных боев не будет. После обеда все будут свободны.
  Как и вчера я долго пытаюсь уснуть. Меня тревожит найденная в фонтане мысль: 'Как победить чертовых рыцарей по их чертовым правилам?'.
  Да еще и с деревянными палками вместо железа.
  И когда луна прошла уже половину неба, ворочаясь и страдая от полученных ушибов, я получаю удивительный ответ. Сначала он кажется мне глупым из-за своей неожиданной дерзости, потом почти безумным и на грани тех самых разрешенных рыцарских правил.
  Но в итоге меня охватывает ликование и блаженный сон одновременно.
  
  - Рыцарь Фенрир Грей, победивший тысячу!
  - Рыцарь Фенрир Грей, - говорю я со всеми, словно чужое имя может дать мне его силу.
  - Рыцарь Аргард Однорукий...
  Чертов Мюрроу стал умнее. Рыцари бегут два круга. А Фавий, Лиро и Перри три.
  Но мы все равно быстрее возвращаемся на тренировочную арену. И, как окажется потом, очень зря. Проклятый Мюрроу назначит нам пять кругов, и мы под гадкие смешки благородных будем прибегать самыми измученными и самыми последними.
  Пока же арена, как и вчера, пуста.
  Фавий по своему обыкновению нашел нам занятие поинтереснее, чем пинать пыль:
  - А ну-ка подсади, Лиро!
  Перри неудержимо краснеет:
  - Подглядывать за девушками недостойно рыцаря!
  - Да чо ты, - пожал плечами Фавий, - нам же через месяц такую в отряд дадут. Заранее присмотрим.
  Я подставляю замок из рук, чтобы подсадить сына кузнеца на небольшую каменную стену. По рассказу краснолицего Перри за стеной одна из площадок, на которой упражняются юные волшебницы своему чудному искусству.
  Мне тоже любопытно, и я ворчу Фавию, поддерживая его за ноги:
  - Моя очередь!
  - Сначала старшой как следует посмотрит! Терпи, зелень! - нагло отвечает сверху Борода, отчасти подражая голосу Мюрроу.
  - Что там? - тихо злюсь я.
  - Фонтан красивый. Баба голая из белого камня. С волосами, как у леди Реналии. А так нет никого. Наверное, волшебницы позже нашего встают.
  - Дай теперь я посмотрю.
  Спустившись, Фавий лукаво улыбается:
  - Обойдешься!
  - Чего?! - почти рычу.
  - Да пошутил я, - смеется Борода, чем окончательно выводит меня из себя. - Нет там никакой голой бабы из камня.
  Краснолицый Перри сокрушенно качает головой, будто совсем разочарован нашими манерами.
  
  После обеда все рыцари разбредаются кто куда, пытаясь потратить время и жалование с максимальной пользой. Большая часть уезжает на телеге в ближайший город. Нам с Фавием такое не разрешено. Да и Перри тоже остается и предлагает потренировать нас с мечом, раз представился случай. 'Да-да' - лукаво соглашаюсь, все еще боясь выдать свою хитрую затею, словно кто-то может ее украсть.
  Оказавшись на пустой арене, я говорю:
  - Давай сюда деревянный меч, Фавий.
  - У тебя же свой за поясом висит, - хмурится Борода, думая, что Лиро решил покуситься на его собственность. Хотя вообще так оно и есть.
  - Дай сюда, дурья башка! - улыбаюсь я чуть ли не до ушей. - Мой мы тоже сломаем.
  
  -7-
  
  - Вы вашу мать охренели?! - вопит Мюрроу, изучая обломки деревянных мечей.
  Фавия воплем не напугаешь.
  - Дай нам железные, Мюрроу, - отвечает он. - Этим говном сам воюй.
  - Так не честно, - добавляю я.
  На лбу у старика появляется пульсирующая жилка. Он, наверное, как и Фавий, с кузнечным делом знаком, потому что вспылить может совершенно так же. Но Мюрроу вместе с тем не дурак и все-таки из наших. Знает: нам туго с деревяшками против клинков.
  Поэтому говорит, а не стучит палкой по голове:
  - Не будет вам железа. Приказ леди Реналии.
  Со спины слышу громкое хмыканье Перри. Уже начинаю верить, что бастарды в самом деле притягивают несчастья.
  - Но никто не мешает вам купить мечи, как благородным, - кивает Мюрроу. - Здесь в замке есть отличный кузнец. Пара золотых и...
  Я не слушаю, что там дальше желает объяснить старик.
  - Хочешь сказать, мы можем учиться своими мечами? - торжествующе улыбаюсь.
  Мюрроу смотрит на меня с прищуром, чувствуя какой-то подвох. Но, видать, правила рыцарского обучения именно таковы, какими я их себе представлял.
  - Да, - наконец ворчит он сквозь белую бороду. И грубо заворачивает, - можешь хоть членом фехтовать, а деревянных клинков больше не дам. Эти я сам для вас вырезал.
  Мюрроу с горечью взирает на обломки.
  - Тьфу, засранцы! Где хотите новые берите, но чтоб до завтра были, или руками против железа драться будете!..
  
  Место у замковой стены я еще во время пробежек заприметил. В наполовину засыпанном рву имелось множество отличного дерева. Колья, отесанные ветки, щиты - и все из крепкого дуба.
  - Подсоби, - говорю Бороде, и тот помогает вырвать из земли прочную жердь.
  Перри увязался за нами из любопытства и со скуки, и теперь с изумлением уставился на мой новый 'меч'.
  - Ты собираешься воевать этим? - чуть ли не засмеялся он. - Меч не должен превышать длину руки.
  - А это не благородный меч, - отвечаю. - Это крестьянский меч. Мы в деревне такими волков отгоняем... Ну, чо скажешь, Борода?
  - Не зря тебя хитрюном прозвали, Лиро, - скалится Фавий, глядя на жердь с меня ростом. И по началу хочет себе такую же, но для сына кузнеца у хитроумного Лиро есть идея еще лучше.
  Тут пришлось развести костер и найти небольшой камень. Перри никогда не видел, как в дубовой доске сверлят отверстие при помощи огня и едва не открывает рот, а мы знай себе посмеиваемся. Учись, Благородный, мы крестьяне тоже кой чего умеем.
  - Хорошо ты придумал, Лиро, - одобряет Борода, предвкушая.
  Но Перри сомневается.
  - Мюрроу не разрешит сражаться такими мечами. Да и что это за меч вообще?
  - К этому мечу я с трех лет привычен, - ласково гладит Фавий получившийся инструмент.
  Толстый дубовый блок насадили отверстием на расширяющуюся жердь, пока крепко не засело. Забили пару щепок, чтоб еще прочнее соединилось. А при помощи огня и камня убрали лишнее. Что тут говорить - любой деревенский мальчишка знает, как изготовить простейший молоток.
  Только этот молоток размерами в пять раз больше и похож на кузнечный.
  - А ну-ка, - проверяет Фавий, предупреждая, чтобы посторонились.
  Заводит молот за спину и резко обрушивает на обтесанный ствол ясеня. Грозно свистит воздух, а потом обрывается в остром звуке треснувшей древесной породы.
  - Хорош, - доволен Борода.
  - Не разрешит Мюрроу, - настойчиво повторяет Перри.
  - А чего нам терять, - говорю, - чем с теми деревяшками учиться, лучше сразу голый зад под плеть ставить... Мюрроу сам сказал: свой меч можно, все по правилам. Мечи даже у вас, Благородных, разные бывают. И по весу, и по форме, и по размеру. А это наши крестьянские мечи!..
  Новое оружие прячем на чердаке, дабы подлый старик раньше времени не учуял. 'Рыцари честные местами' - вспоминается мне его фраза. 'А еще свои правила и законы любят', говаривал дядька. 'Что не запрещено, то разрешено!' - вывожу я и засыпаю.
  Впервые в замке предвкушаю завтрашний день и не боюсь того, чего он мне там уготовил.
  
  - Рыцарь Фенрир Грей! Победивший тысячу!
  - Рыцарь Фенрир Грей! - кричим с Бородой громче всех.
  Пять кругов - мелочи. Бегу легко, как ветерок, не чувствуя усталости и ушибов. Мысленно вспоминаю, как отгонять волков при помощи длинной жерди. Волки заявляются поздней осенью и ранней весной, когда мало еды. От голода они теряют разум и страх перед человеком. Если дать им волю - утащат целое стадо.
  Вспоминаю, как щелкают их зубы друг о друга. С клыков слетает слюна. Картинка эта всплывает так четко, что я почти уже чувствую.
  Влажные от пота руки сжимают потертое дерево, держат на расстоянии волчью пасть. Глаза боятся моргнуть и пропустить малейшее движение мускулистого серого тела. Ибо за тем легким напряжением звериных мышц последует неуловимо быстрый рывок. А оборвать его нужно в самом начале при помощи древка, или все будет кончено.
  Обычно рядом опытный дядька Боргул. Опасной осенью следим за стадом только вдвоем. Дядька подстрахует своей жердиной, даже если моргнешь. Но сегодня рядом его не будет. Меня охватывает странное возбуждение.
  Меч это волчья пасть. Волчья пасть пожалуй даже опасней, думаю я. Главное удержать 'железные клыки' на расстоянии, как удерживал уже сотни раз, и победа точно будет за мной.
  Фавий тоже сосредоточен. Молчит во время пробежки и тех смешных для нас упражнений, которые развивают в рыцарях силу. Молчит даже во время обеда.
  И вот, когда делимся по трое - на составы будущих боевых пятерок, и мы со своим странным оружием становимся центром всеобщего внимания, Фавия наконец прорывает:
  - Ха-ха, ну щас мы им бока-то намнем, Лиро!
  
  Мюрроу сначала просто смеется, ни говоря ни слова, некоторое время поглаживает бороду, а потом видимо собирается настучать нам по голове палкой.
  Но он не успевает. Чертов Перри притягивает чертово несчастье!..
  - Не стоит, наставник Мюрроу.
  Она всякий раз появляется столь незаметно, что, думаю, ей следует сменить ремесло волшебничества на воровство.
  - Леди Реналия? - удивленно приподнимает седые брови старик. Для него тоже загадка, как это она так перемещается по замку. Позже Перри мне расскажет глупую небылицу: главная волшебница Реналия умеет взмывать в воздух на несколько секунд, и иногда просто перелетает на тренировочную арену через ту стену, чтобы полюбоваться на избиение Перри.
  А я хоть и крестьянин, но в такую ерунду ни за что не поверю...
  - Вы ведь собираетесь наказать их? - почти ласково произносит девушка, теребя одну из своих кос.
  - Я собираюсь спустить кожу с ихних спин этой палкой, леди! Молоток и жердь! Да они насмехаются над той наукой, которую я преподаю!
  - А разве в правилах ордена регламентирована форма мечей? - улыбается волшебница, и меня пробирает дрожь от той хищности, которая промелькнула на ее красивом лице.
  Мюрроу пожимает плечами:
  - Так то оно так, леди. Но...
  - Ни каких 'но', Наставник. Я желаю посмотреть.
  - На что, леди?
  - На то, как они покажут себя против боевой 'пятерки' северной башни.
  - Леди...
  - Что?
  - Но это ведь сильнейшая пятерка из всех. А в пятерке Перри два неумелых крестьянских мальчишки.
  Улыбка леди Реналии сменяется темными тучами.
  - Наставник, своим неуважением к вашей науке они подрывают основы. Двое крестьянских холопов думают, что лучше справятся не с благородной формой меча в руке, а при помощи палки от забора и большого молотка.
  Леди Реналия скрещивает руки на груди, и цедит дальнейшие слова, будто приговор:
  - Они оскорбляют всех рыцарей замка. Преподайте им урок, наставник Мюрроу! Это ваша работа.
  Мюрроу обреченно склоняет голову.
  - Твайт! Кир! Готт!.. Перри! Лиро! Фавий!.. В центр!
  Трое из 'пятерки' северной башни самые рослые из учеников. Вспоминаю, что одного из них позавчера уложил спать Фавий крепким ударом в челюсть. Тому должно быть не терпится поквитаться.
  - Стойте, наставник Мюрроу.
  - Что еще, леди Реналия?
  - Выдайте пятерке северной башни заточенные мечи.
  - Но, леди Реналия!..
  Девушка снова со злобой улыбнулась.
  - Разве правила запрещают проводить тренировочные бои острыми клинками, сир Мюрроу? Крестьяне думают, они вольны смеяться над нами и менять свое оружие на что угодно. Ладно, мы тоже поменяем... И не будьте вы бабой, сир Мюрроу! Исполняйте! Так только интереснее!
  
  Пока Мюрроу метается меж арсеналом и ареной, у Фавия появляется время, чтобы пребольно двинуть мне под ребра:
  - Черт тебя подери с твоими идеями, Лиро!
  - Я же говорил, что нам всем скоро придет конец, - безучастно замечает Перри с видом бродячего философа.
  Да только Лиро не собирается подчиняться мрачным предсказаниям будущего от какого-то белобрысого мальчишки. Как не подчинился Лиро страшному лезвию чемпиона всех окрестных земель Барбария.
  - Спокойно, Борода! - требую суровым голосом. Хотя он получается больше визглив, чем суров. - Да ты же каждый день сражаешься с железом и огнем в кузнице. А тут каких-то благородных испугался?.. А ты, Перри, владеешь мечом лучше всех и бегаешь почти также быстро, как мы.
  Но белобрысый печалится. Кстати, Перри единственный, кого знаю, кто умеет казаться грустным, не убирая улыбки с лица.
  - Назвать рыцаря быстроногим - большое оскорбление, Лиро. Хотя... теперь без разницы.
  'До чего глупы обычаи благородных' - думаю, и тут же прерываю направление своей тревожной мысли. Не об этом сейчас думать надо, Лиро!
  - Перри! - трясу за плечи белобрысого. - Соберись! Ты их знаешь, скажи чего от них ждать.
  - С заточенными мечами? - он продолжает смотреть на меня грустными глазами познавшей все печали мира коровы и при этом не стирает свою глуповатую улыбку. Да уж, так может только Перри.
  - Кроме быстрой и болезненной смерти тут ждать нечего.
  Коротко без размаха бью Перри в лицо. Перри перестает улыбаться.
  - Тактику за пару минут не освоишь, - говорит он, обиженно потирая щеку. - У нас есть только один шанс. Держать их на расстоянии, вымотать и дождаться усталости.
  - Слышишь, Борода? - хватаю Фавия за искомую бороду. Она короткая, но все же ее длины достаточно, чтоб крепко ухватиться и нагнуть голову ближе. Сын кузнеца постепенно багровеет. - Не лезь на рожон, слышишь? Выжидаем.
  - Стоп, - прерывает Перри. - У вас же деревянные мечи. Рано или поздно заточенная сталь их перерубит. Нужно побеждать быстро, прямо сейчас.
  - Слышал, Борода? - поправляю прежний приказ. - Быстро выжидаем...
  Мюрроу возвращается. Звон трех клинков волшебным образом заставляет нас замолчать. Будто звенят похоронные колокольчики.
  То, насколько отточены движения этих троих, внушает уважение.
  Твайт - рыжий и худой. Крутанул железку, проверяя баланс острия, - на миг боевое лезвие полностью исчезает из виду. Похоже, не в первый раз он держит настоящий заточенный меч.
  Кир - плотный, сильный, на три или четыре лета старше меня. Думаю, он сможет побороться на руках с Фавием, и, даже если проиграет, заставит сына кузнеца вспотеть. Твайт крутит мечом, словно мельница, - красиво, но без особого толка, Кир больше походит на памятного Барбария. Скромен в движениях, зато точен и силен.
  Готт не разминается с мечом. И даже не проверяет баланс нового оружия. Просто стоит, ожидая со скукой на лице. Неудивительно, что я совершенно его не помню. Серый он, невзрачный. Стало быть, прирожденный вор - а такие опасны.
  - Начинайте! - дает сигнал леди Реналия хлопком в ладоши.
  
  -8-
  
  Поздняя осень в наших землях опасна.
  Не зря дядька не только староста, но и главный пастух. Ведь он бывший воин, пусть хромой и старый, а всегда хранил свое тело в суровой строгости. Снимет рубаху - не найдешь на нем ничего кроме тугих жил, опоясывающих тело, готовых к чему угодно.
  - Не дрожи, Лиро, - просто говорит он, хлопая по плечу, и мне, девятилетнему, сразу становится спокойно. - Не дрожи. Зверь это чует.
  Оголодавшие волки приходят по одному и похожи на силуэты теней. Если когда-нибудь они догадаются собраться в стаю - их никто не остановит.
  С вершины холма каждую такую тень видно заранее. Волк из лесных зверей - самый умный. Никогда не ходит по прямой, петляет, путает след. А если чует опасность, то ждет. Не бросается в атаку, словно дурак, а поглядывает издалека, держит дистанцию. Изучает.
  Мы с дядькой парируем своим пристальным взглядом. 'Не дрожи, Лиро...' - строгает дядька конец жердины вслепую. Глаза даже на секунду не отрывает от хищного зверя. Волк спокойно сидит в ста шагах. Он совсем худ. Но все еще не достаточно худ, чтобы ринуться в бой...
  Завтра волк подойдет к пастбищу на девяносто шагов.
  Послезавтра на восемьдесят.
  'Не дрожи, Лиро' - повторяет Боргул, продолжая вслепую точить жердину. Я, девятилетний, навсегда запомню этот сосредоточенный на голодном и терпеливом звере взгляд.
  Два пылающих в ответ красных зрачка я запомню тоже...
  
   - ...бей! - кричит Борода. Спустя минуту дуэли я, пятнадцатилетний, будто смотрю на себя со стороны.
  Жилистый, неровно стриженный, без рубахи, с напряженными глазами, разучившимися моргать. Ловко направляю конец жерди в грудь Твайта, прикрытую доспехом из кожи, и тот в который раз не успевает достать меня острым железом. 'Голодный волк' - думаю на удивление отстраненно - 'в разы опаснее'.
  И ведь зверя никто не учит убивать. Если же и назвать это учением, то учитель у него самый жестокий из всех, а учение начинается с рождения, еще до того, как звереныш успеет открыть незрячие пока глаза...
  Кир держится рядом с товарищем. Ему тяжело против Фавия. Сына кузнеца разве утомишь июльским солнцем и дубовой деревяшкой? Печная домна дышит сильнее любой природной жары, а железный молот тяготит руки пуще плуга, превращает кисти в онемевшие куски плоти, которые хочется просто отрубить лишь бы закончить работу.
  Молот из дуба. И все же, если Фавий достанет Кира с размаху, думаю, от головы ничего не останется. Потому-то воспротивился Мюрроу такому оружию, оценил, наверное, что хоть и не заточенное железо, а в опытных руках - убить может запросто.
  Когда же дуб, сопровождаемый силой сына кузнеца, встречается с острым благородным железом, получается вовсе чудесное - железо трусливо отступает. Оставляет зарубки, но отступает.
  Сначала казалось: заточенный меч при таком раскладе должен перерубить дубовое древко. А все же не так-то это просто. Меч - не топор. Он ломает, режет и протыкает. 'Но не рубит!' - ликую я, понимая новую слабость чертовых рыцарей.
  Говорят, на городской площади, как поймают вора, никогда не используют меч, чтобы отрубить тому в наказание руку. Теперь-то понимаю отчего! Клинок для того попросту не предназначен и за один удар никак не справится...
  Еще говорят, сковать меч - большая наука. Если взять неправильное железо, меч будет гнуться от ударов, если перегреть в печи, не закалить в особой воде - станет острым, но слишком хрупким и переломится в первом бою. Оттого он так дорог, этот баланс между остротой и твердостью. Ни один деревенский кузнец такого не сделает, тут мудрость нужна...
  А моей жерди мудрость не надобна, ухмыляюсь я и поддеваю ноги Твайта. Такой прием с коротким мечом, что выдавал нам изначально Мюрроу, провернуть ни за что не получилось бы. И Твайт его тоже не ждал, ибо попросту нет подобного движения в наборе строгой рыцарской науки.
  - Не честно! - вопит вдруг, поверженный мною, рыжий. - Нельзя так бить!
  - ...! - успевает предостерегающе крикнуть Борода.
  Готт владел мечом хуже всех из сильнейшей пятерки, зато был хитер и все время пытался зайти за спину. И вот, когда я уже победоносно занес жердину над испуганным лицом Твайта, ученик родом из восточной башни серых цветов наконец нашел свой момент.
  Меч Готта успевает коснуться моего живота. 'Как же хорошо, что я худой и тарелки у рыцарей на обед такие маленькие!' - благодарю непонятно кого. А благодарить есть за что. Еще хотя бы ноготь, и мог бы оставить на песке арены кишки.
  Бастард Перри хорош. Черт, не употребляем мы в деревне слова, которые тут надобны, чтобы описать, насколько он хорош с мечом. Перри напоминает голодного волка, когда бросается в атаку. А еще лучше он в защите. Успевает остановить коснувшееся меня лезвие, уводит его в пустоту.
  По справедливости белобрысый должен был занять место в сильнейшей 'пятерке', понимаю я.
  Следующий миг. Перри отбивает лезвие от Фавия. На нас все еще ни одной царапины.
  Борода же размахивается, и размах его страшен. Напоминает он сейчас собственного отца в кузне, а отец его в отблесках печного пламени, увлекшись работою, напоминает сам неутомимого железного демона из древней сказки.
  Дубовая тяжесть сталкивается с подставленным мечом и снова выигрывает локальное сражение. И даже больше! - меч звенит от безжалостного удара, вываливается из отбитых рук рыцаря Кира.
  'Крестьянские мечи' оказываются сильны своей неожиданностью. Опытные рыцари попросту непривычны сражаться с длинной жердью и большим молотком. Наверное, дай им время и они обвыкнут... Но сейчас это все равно -
  'победа!' - хочу кричать я, уверенный, что уж с помятым изрядно Твайтом и хитрым Готтом как-нибудь справимся.
  Издаю только сиплый свист.
  Воздух.
  Где чертов воздух?!
  
  - Чего же вы ждете? Сражайтесь...
  Свой 'меч' я роняю, падая рядом с Фавием. Лицо друга бордовое, на лбу вздулись жилки, пальцы бестолково елозят по стиснутой шее, пытаясь проникнуть под магический шнурок леди Реналии.
  В глазах темнеет. Больно. Без воздуха становится почти также больно, как от рыцарской стали. Словно Барбарий, чемпион всех земель окрестных, снова грубо орудует у меня внутри, у самого сердца.
  Где-то там, невыносимо далеко от того мира, во тьме которого я внезапно валяюсь, Перри стоит один против троих, и голос Реналии настойчиво повторяет:
  - Продолжайте. Чего встали?..
  Напор магической веревки ослабляется. Воздуха хватает лишь на то, чтобы судорожно раскрыть глаза и снова уцепиться за шею.
  Твайт снова на ногах. Кир потирает ушибленные пальцы и поднимает потерянный меч. Готт застывает на месте.
  - Леди Реналия! - чуть ли не задыхается от ярости Мюрроу. - Дуэль меж рыцарями священна и неприкосновенна.
  Старик становится от нее так близко, что на леди наверняка попадают брызги из его рта:
  - Один на один. Трое на трое. Вмешательство неприемлимо!
  Леди Реналия злится в ответ, волшебство ее еще больше слабеет. Успеваю побеспокоиться за Мюрроу. Все-таки он из наших. Кажется, еще чуть-чуть и старик просто и без затей ударит леди в зубы.
  - Вы кретин, Мюрроу! Крестьяне бьют ваших лучших учеников! Отныне ваша работа - выносить ночные вазы и чистить конюшни!
  Окончательно проваливаюсь во тьму.
  
  -9-
  
  Открываю глаза.
  Потолок тут диковинный. Вот кому кроме рыцарей может прийти в голову дурацкая идея нарисовать там картины и повесить огромный железный обод со свечками?
  Этот тяжеленный обод навис прямо надо мною и тем мне уже не нравится. Ну как рухнет прямо на хитроумного Лиро? Немедленно продумываю путь внезапного отхода - откинуть шелковое одеяло, быстро перекатиться, упасть на пол. Думаю, успею если что...
  - Ловко ты это придумал с новыми мечами, Лиро.
  Поворачиваюсь. Борода разлегся на такой же благородной кровати и весело улыбается. Я же еще помню, как он злился на меня перед самым началом дуэли с 'острыми клинками'.
  - Ты, Борода, - говорю, - паникер и пораженец.
  Фавий, присев, недоуменно пожимает плечами. Таких слов не знает. Да и я тоже. Вчера услышал от Мюрроу. Красиво звучит.
  - Теперь-то нам точно конец, - слышится знакомый голос. Это Перри. За массивной фигурой Фавия я его сразу не приметил. У бастарда перевязано предплечье.
  - Заладил со своим концом! - шикает Борода. - Не поверишь, Лиро, одно и тоже повторяет уже час... А еще знаешь чего?
  - Ну?
  - Через неделю отправляют к черной границе. Раньше всех. Считай, кончилось наше учение.
  Я с удивлением сажусь на кровать, выгребая из-под себя благородную перину.
  - Леди Реналия отстранила нас от тренировочных дуэлей, - снова подает голос Перри.
  - Вот повезло то, а? - светит Фавий зубами.
  - Что-то задумала... - печалится Перри.
  Я с ним, пожалуй, согласен. Но о плохом думать не хочется. Легко спрыгиваю с кровати, чувствую под собой неожиданно холодный каменный пол. Какое-то странное место.
  - Где это мы? - спрашиваю.
  - В корпусе волшебниц, - радостно сообщает Борода. - Мы же раненные теперь.
  Прогуливаюсь по комнате, и, будто случайно, прислоняюсь ухом к единственной двери. Звуков нет. Кажется, в коридоре пусто.
  - Пошли на разведку? - лукаво предлагаю я.
  Перри шумно протестует, но Фавий похоже, как и Лиро, объят сильнейшим любопытством. Это же волшебство! Когда еще представится случай на него вблизи посмотреть?..
  
  Стены в коридоре из белого мрамора. Окна высокие, так что свет тут, как полновластный хозяин, царит повсюду.
  Коридор тянется вдаль и кажется бесконечным. И дверей тут тоже множество. Мы заглядываем за каждую. Иные ведут в пустые аудитории, другие в помещения, что служат складами для диковинных вещей. За седьмой дверью слышатся голоса.
  Прикладываюсь к замочной скважине.
  - Лиро, дай посмотреть, - насуплено шепчет сзади Борода.
  - Сначала главный в пятерке, как следует посмотрит, - отвечаю.
  - Когда это ты успел стать главным?
  Но смотреть там не на что - почти ничего не видно. Основная часть помещения странным образом подымается вверх. Хорошо рассмотреть можно только ступени, ведущие к верхнему ярусу, да кусок кафедры, по которой ходит взад вперед, видимо, женщина. Уж больно легкие шаги.
  Прислушиваюсь к голосам. Много их там. И все высокие. Ученицы видать.
  - Лиро... - продолжает ворчать сзади Фавий.
  - Тихо ты! Услышат!
  Фавий бьет меня кулаком под ребра. И пыхтит так, что шее становится жарко.
  - А ну!..
  Отвечаю ему локтем. И, кажется, попадаю в лицо. Внезапно вижу в замочные скважину совсем близко стройные женские ноги. Зрелище меня отчего-то завораживает.
  Треклятый Фавий бьет снова. Черт, больно же...
  - Паникер! Пораженец! - вскрикиваю я неясные красивые слова, и добавляю еще локтем. Уже сильно.
  - Лиро! Засранец! - не сдерживается Борода и бросается на мою беззащитную спину.
  Сын кузнеца неожиданно оказывается сверху и принимается охаживать меня кулаками. Что-то скрипит. Вижу, как Перри хватается руками за лицо и шепчет под нос нечто вроде: 'Идиоты'...
  Да только вот что это скрипит? 'Да это же дверные петли' - с ужасом понимаю я и разворачиваюсь.
  Ноги леди Реналии теперь совсем близко. Вверху красивая голова со злой улыбкой произносит:
  - Очнулись, голубчики...
  
  - Имею честь представить, - громогласно произносит леди Реналия. - Великолепная. Несокрушимая. Сильнейшая тройка рыцарей этого лета!
  Она вывела нас в самый центр кафедры. И теперь все на нас глазеют. Никогда еще мне не было так неловко. Леди благосклонно кладет мне руку на плечо и представляет:
  - Сир Лиро, родившийся под соломенной крышей и, судя по всему, принимающий ванну раз в месяц. Виртуозно владеет жердью от забора!
  Смеются. Я краснею.
  - Сир Фавий Кузнечный! Превосходно щелкает в лоб каменные статуи и лазит через стены, чтобы подглядывать за юными девицами.
  Фавий громко сопит. И, похоже, глаза ему подымать не хочется.
  - И, наконец, незаконнорожденный ублюдок Сир Перри - мой младший брат! Верный друг и попутчик этих двух славных деревенских рыцарей, разделяющий все их грязные пристрастия.
  Аудитория замолкает. И мы с сыном кузнеца тоже пялимся на белобрысого, словно видим его в первый раз.
  Вообще-то я не очень чуткий. Наверное, никогда мне не понять, что значит рыцарская честь и прочая ерунда. Но слова ранят. Особенно благородных. И Перри, заикнувшись на первом слове, выкрикивает злое - то, о чем наверняка потом пожалеет:
  - З-заткнись, сестра. Я хотя бы сын своего отца. Всем известно, что дети нашего рода всегда рождаются с волосами белыми, как снег. А у тебя они золотистые! - Перри тычет в Реналию пальцем. - С-сука!
  Это злое слово его еще долго разносится эхом по аудитории, мечется меж столов, в полной тишине проходя от уха к уху.
  Перри разворачивается и на негнущихся ногах направляется к выходу. Град испуганных взглядов можно даже почувствовать. Мы следуем за белоголовым рыцарем. Я, конечно, не очень чуткий, но теперь: Перри - наш боевой брат. Наверное, он спас нам обоим жизни в той дуэли дерева против заточенных клинков. Без него мы бы не справились и лежали бы на песочной арене, медленно истекая кровью. И я, сир Лиро Соломенная-Крыша, сир Жердь-от-забора, отдам долг - последую за Перри в огонь, если понадобится.
  - Да как ты смеешь... Стоять! - командует Реналия нашим спинам.
  Мы молчим и гордо маршируем, как воины, победившие смерть.
  
  -10-
  
  Последний день отпущенной нам недели - день назначения над нами волшебницы. Наверное, стоило волноваться. Но сир Лиро, сир Фавий и сир Перри спокойно стояли посреди двора перед магической башней и безнадежно ждали выбора, как ждут неотвратимой судьбы.
  - А если нас никто не выберет? - угрюмо ворчит сын кузнеца, будто предрекая то, что произойдет.
  Перри со своей извечной печальной улыбкой задумчиво изучает взглядом землю.
  - Так и будет, крестьянин, - отвечает он. - В этом случае над нами назначат последнюю. Число выпускниц и боевых троек совпадает. Сначала выбирает лучшая и сильнейшая. Потом та, что чуть хуже. Ну а в конце... Надеюсь, она сможет хотя бы создать искру, чтобы освещать путь во тьме.
  - Да и черт с ней, - утешаю я. - Сами справимся.
  Тем временем церемония начинается.
  Не в меру пьяный менестрель принимается дудеть на своей лютне кромсающие уши звуки. Все морщатся, как от гнилой капусты, но терпят. Когда он, наконец, заканчивает, мы с Фавием громко хлопаем. Не знаю зачем. В деревне так принято. Человек же старался. Рыцари не такие благодарные. Вижу, как сир Кир незаметно вставляет ему такую затрещину, что тот валится с ног и цедит какое-то ругательство.
  Со скрежетом открываются створки старых больших ворот. Сначала выходит леди Реналия в небесно голубом платье, а за ней десять волшебниц - каждая в плаще своего цвета. Не знаю в чем тут причина, хочу спросить Перри, но Мюрроу на меня громко пшикает.
  Надо сказать, что он так и остался наставником. Верно потому, что больше-то и некому гонять учеников за жалование в три медных монеты за день.
  Впрочем, мне особо и не интересно, отчего у них плащи разного цвета... Все силы я сосредотачиваю на том, чтобы не пялиться на благородных леди. Перри сказал, что это дурные манеры для рыцаря. А я же теперь не кто-нибудь, а Сир Лиро. Следую примеру бастарда и изучаю землю. Там ничего интересного. Какая-то палочка, солома, небольшая лужа, следы от копыт. В конском навозе ползают мухи, у них там тоже какое-то сборище. И при чем явно более веселое.
  - Смотри - мухи, - тихо кивает мне Борода с какой-то несвойственной ему мудрой задумчивостью.
  - Угу. Мухи, - зачем-то подтверждаю я.
  И Перри тоже добавляет, что да, не поспоришь, это ведь действительно мухи.
  - Слушай, - задумчиво продолжает Борода. - А ведь если волшебница нас выберет, ей ведь придется встать туда... Это все Перри. Даже тут притянул несчастье.
  Лицо Перри слегка краснеет. И он снова натягивает свою печальную улыбку, будто бы и правда в этом есть его вина. А мы с Фавием посмеиваемся. Но все же начинаем незаметное движение в сторону - не хорошо так подставлять нашего будущего командира и тем более девушку.
  - А ты галантен, сир Фавий, - говорю я, лихо вставляя новое услышанное в замке слово.
  - Что есть, то есть, сир Лиро, - лукаво смеется Борода в ответ.
  Но замысел не удается, потому что Мюрроу угрожающе шипит, и нам приходится снова замереть на месте.
  Леди Реналия поднимается на возвышение и произносит речь. Мы в заднем ряду стоим и нам плохо слышно, к тому же она произносит много непонятных мне слов. Но в целом ясно, что для всех нас это великий день и сегодня мы наконец-то станем полноценными боевыми пятерками. А после отправимся к черной границе, где благополучно отдадим жизни во славу Высокого Престола. Да уж, есть чему радоваться...
  После речи менестрель снова затягивает мелодию, и на этот раз затрещину ему выдает леди Реналия, резко прошипев: 'Пойди прочь, пьяная свинья'. Тем самым, вероятно, оказывая тому великую честь. Подобрав треснувший инструмент, менестрель спешно удаляется, натужено улыбаясь и раскланиваясь.
  Первая волшебница начинает движение. Цвет ее плаща - черный.
  Сначала на ее пути возникают Твайт, Кир и Готт, но возле них она даже не останавливается. Идет дальше. Обходит всю переднюю шеренгу, которая вся полна разряженными молодыми рыцарями. У всех красивые доспехи, у всех острые клинки. Торчат перья. Все блестит и переливается.
  Я же, Сир Лиро Соломенная-Крыша, грустно стою позади в рваной рубахе, опираясь на плохо обструганную жердь. У Сира Фавия нет даже и того - сгорбился голый по пояс, хмуро положив дубовый молот на плечо. Перри тоже весь какой-то потрепанный. Ни блеска, ни пышных перьев, ни даже кирасы. Только не по размеру большой кожаный нагрудник, в котором он выглядит не лучше деревенского пугала.
  Кстати, задний ряд состоит из трех человек и наставника Мюрроу...
  Вспоминаю про манеры и принимаюсь усердно рассматривать царство назойливых мух. Весело там у них. Я аж загляделся на пару с Фавием. Изумрудные, сверкающие животы точь-в-точь как доспехи. Подмечаю, что среди них есть королева - главная муха, вокруг которой и происходит основное действие и, вероятно, рыцарский турнир.
  И тут все мухи, как по команде, взлетают ввысь. Какого?!..
  Черная туфля безжалостно давит все их тщательно отстроенное царство, брызгая во все стороны плохо пахнущей грязью. С изумлением поднимаю глаза.
  Лицо у нее правильное, с хорошими чертами, но настолько мрачное, что кажется совершенно некрасивым.
  - Меня зовут Луиза, - представляется она и делает небольшой книксен. Когда она говорит, изгибается только линия ее рта, а остальные части лица не затрагиваются, что кажется совсем неестественным, будто у куклы.
  Мы молчим. Луиза продолжает стоять на остатках мушиного царства. Она что не замечает, во что наступила?.. Да все она замечает, просто ей плевать, вдруг понимаю я.
  - Зря вы встали возле нашей пятерки, леди Луиза, - печально выдыхает Перри. - Вам стоит выбрать Твайта, Кира и Готта. Если вы решили пошутить над крестьянами, то это жестоко и недостойно...
  - Сир Перри? - не замечает волшебница. - Я слышала, что вы сказали леди Реналии там, в аудитории.
  Она машинально оправляет свои такие же непроницаемо темные, как и платье, волосы.
  - Храбрый поступок, - кивает она.
  - За этот выбор леди Реналия вас...
  - К черту леди Реналию, - высокомерно замечает Луиза. - Не леди Реналия отправляется к черной границе, чтобы скорее всего там погибнуть... Не пойми меня не правильно, бастард Перри. Мне на тебя плевать. И на этих грязножопых крестьян тоже. Я выбираю вас, потому что вы победили Твайта, Кира и Готта. А они были сильнейшими. Случись иное, я бы сейчас не стояла в этой куче навоза.
  Луиза издает какой-то звук, будто захлебывается водой. Кажется, смех. У нее выходит по странному, словно она никогда в жизни до этого не смеялась и теперь только делает вид.
  Перри теряется и краснеет. С ним такое часто бывает. Вроде бы, чтобы соблюсти приличия нам с Фавием необходимо представиться.
  - Сир Лиро, - говорю я и слегка кланяюсь. Но совсем слегка, потому что эта девица мне не нравится.
  - Сир Фавий, - говорит Борода и даже не наклоняет головы.
  Перед нами Луиза книксен не делает.
  - Тебе, - произносит она, тыкая меня пальцем в грудь, - я дозволю нести в дороге свои вещи. И не вздумай обращаться ко мне, если я первой не начинаю разговор... А ты, - Луиза обращается к Фавию, даже не удостоив его взглядом, - сегодня же побреешься, помоешься и найдешь себе рубаху. Выглядишь как лесное животное... Все трое будете звать меня - Сир Луиза, ясно?
  Брови Фавия сдвигаются вместе. Кажется, ему хочется ее ударить.
  - Какой же ты Сир, когда ты обычная девица. Право зваться Сиром получают мечом, - бурчит он сквозь короткую, но густую бороду. Недостаточно тихо.
  - А у тебя, крестьянин, что, есть меч? Может быть, ты тоже девица?..
  Луиза поворачивается к нам задом. И стоит так до конца церемонии, как и подобает командиру - впереди всех остальных.
  Спина ее напоминает прямотой доску.
  Мне больше не хочется соблюдать приличия, и я пялюсь прямо на ухо черной Луизы. Внезапно замечаю, что там уже довольно давно сидит муха. Насекомое перемещается на щеку, стремительно перебирая конечностями. Ни один мускул на лице Луизы не движется.
  Муха довольно долго сидит на ней, а потом принимается чистить крылья задними лапками. И вот только тогда Луиза совершает неуловимо быстрое движение рукой и давит насекомое прямо о бледную щеку, оставляя белесую полоску выпущенных внутренностей. Смахивает остатки мухи с лица пальцем.
  Перри вздымает брови под самый лоб, а мы с Фавием переглядываемся.
  Луиза дотронулась этим пальцем до языка, будто пробовала на вкус...
  
  - Эй, крестьяне!..
  Возглас остановил нас уже на выходе, когда почти все новоявленные отряды разошлись. Мы выходили последними, потому что стояли в заднем ряду.
  - Леди Луиза, сир Перри, идите вперед. Сир Лиро и сир Фавий вас догонят, - с непроницаемо холодным лицом говорит леди Реналия.
  Когда мы остаемся одни, волшебница переходит на тихий тон.
  - Сир Лиро, ты ведь помнишь, что ты должен мне девяносто восемь голов?
  Она мягко теребит локон волос, переброшенных через плечо, и смотрит прямо в глаза, будто оценивает.
  - Но ты можешь принести мне всего лишь одну, и твой долг будет зачтен.
  - Это какую же? - с удивлением спрашиваю я.
  - Какую-какую... - Леди Реналия придвигается совсем близко, так что я чувствую тепло ее дыхания. Мне становится не по себе. - Всего лишь одну белобрысую голову. Наверняка ведь найдется случай... Тебе даже не обязательно марать руки. Просто убегите в нужный момент. Таких моментов у черной границы будет много. Вы ведь, крестьяне, быстро бегаете?..
  - Нет! - зло отвечаю за обоих. Потому как знаю - Фавий думает точно так же. - Это бесчестно, леди!
  - Ну, как знаешь, - отстраняется она. - В таком случае иди и постарайся умереть с достоинством на черной границе, Сир Лиро. Убирайтесь из замка сегодня же. Ваш пятый рыцарь - Сир Годфри по прозвищу Крепкие-Руки. Найдете его в таверне у ворот.
  
  -11-
  
  В конце главной улицы, у сторожевой башни, нас догоняет Мюрроу. В руках у него самое настоящее копье и старенький заржавевший кузнечный молот.
  - На, - без лишних вступлений протягивает он оружие.
  А потом почесывает своей костлявой ладонью затылок:
  - Это подарок... Виноват я перед вами, Лиро. Обещали месяц, отправляем через полторы недели. Да и дерево против железа - нечестно все это, не по-рыцарски...
  Мы с удивлением принимаем оружие. Хорошо, что Мюрроу из наших. В крестьянах на самом деле куда больше доброты, чем в тех, кто родился под черепицей и спал с детства в шелковых сорочках.
  - Знаешь, зачем мы учим драться вас на мечах друг с другом, при том, что редкий враг у черной границы владеет мечом?.. - спрашивает Мюрроу, но нашего ответа не ждет. - Да ни зачем! Это нужно лишь для того, чтобы укрепить дух, вселить в воина уверенность, что он чего-то да стоит... Но это ложь, Лиро. За одну зиму Черная Граница убьет половину из вас и неважно, кто силен, а кто слаб и как владеет оружием.
  Молчим. И Мюрроу смотрит на нас с какой-то искренней жалостливой заботой.
  - Фенрир, убивший тысячу, - говорит он, - никогда не убивал никакую тысячу. Фенрир убил от силы сотню, и благополучно помер в своем третьем бою... Удачи вам, Лиро.
  Мюрроу пожимает нам руки, поворачивается и спешно уходит.
  
  Печальный Перри выжидает нас у ворот с дорожным ящиком леди Луизы на спине. Сама леди недовольно молчит. Она успела переодеться и теперь возвышается в легких доспехах на белой лошади. У пояса - короткий меч непонятно зачем - она ведь вроде волшебница...
  - Реналия сказала, что Сир Годфри Крепкие-Руки будет пятым, - говорю я Перри. - Пошли в таверну, он должен быть там.
  Перри нескрываемо радуется оттого, что мы, наконец, пришли. Верно, общество молчаливо презрительного командира было ему в тягость.
  Леди Луизе не хочется оставаться в одиночестве, и она приказывает Фавию:
  - Эй, спину.
  - Чего? - не понимает Борода.
  - С лошади помоги слезть, - недовольно поясняет наш командир.
  - Сама спрыгнешь, - дерзит Фавий.
  Перри резко наклоняется и шепчет на ухо: 'Она залезала в седло минут десять. По-моему она первый раз сидит на лошади. Лучше ей помочь, или она попросту упадет в грязь'.
  - Ладно уж, - стучу я сына кузнеца в бок, - поможем сиру Луизе.
  Я подставляю руки, а Фавий придерживает лошадь за узду, потому что та принимается нервно переступать копытами. Луизе, должно быть, с высоты седла земля кажется очень далекой. На мрачном лице ее проступает беспокойство и почти что страх. Нога путается в стремени, и она нечаянно вскрикивает, когда зависает в воздухе, хрупко балансируя раскинутыми в разные стороны руками.
  - Не дергайтесь, сир Луиза, а то упадете, - прошу я. - Давайте я просто поставлю вас на землю?
  Хватаю волшебницу за талию и мягко опускаю рядом с лошадью. Легкая она, как мешок с травой. Даже в доспехах.
  Луиза молчаливо оправляет плащ и напоминает:
  - Не говори со мной, крестьянин, прежде чем я не начну говорить с тобой.
  Хмуро киваю.
  
  - Так вот же. Годфри напился и опять затеял драку, - указывает один из стражей в центр таверны, где двое рыцарей сошлись на кулаках.
  - Вот это повезло... - восхищенно вздыхает Фавий. - Ясно, отчего Крепкие-Руки.
  Сир Годфри огромный, широкоплечий и в красивой кирасе, легко колотил своего соперника. Удар у него просто отменный, мы с Бородой это ясно видим, потому что кое-что да понимаем в драке на кулаках.
  - Я бы с таким драться побоялся бы, - выдает Фавий самую лучшую похвалу, на какую только способен.
  Годфри - быстрый, могучий, опасный - еще раз бьет противника в челюсть, и тот оказывается на четвереньках, уползает под стол под смех и ругань и кричит откуда-то оттуда:
  - Ладно, хватит с тебя! Продолжим завтра, может быть, тогда у тебя появится шанс!..
  Годфри упирает кулаки в бока и громогласно гогочет. Затем поднимает со стола кувшин с вином и опрокидывает в себя. Красное вино стекает по лицу, льется прямо в доспехи, придавая рыцарю окончательно устрашающий вид.
  - Сир Годфри, - подскакивает Фавий к нему и даже слегка кланяется, что для него совершенно нетипично, - а вы сильны! Мое имя Сир Фавий, буду рад служить с вами у черной границы!..
  Годфри смеется еще сильнее.
  - Я не Годфри, - показывает он крепкие белые зубы. - Годфри тот, который под столом.
  
  ...когда мы все-таки покидаем замок, Фавий раздраженно спрашивает рыцаря, который теперь, шатаясь из стороны в сторону, кажется мне самым худым человеком, какого я когда-либо вообще встречал.
  - И какого черта тебя прозвали Крепкие-Руки?
  Что ж, зато улыбка у настоящего Годфри веселая и светлая, и пусть он оказался никчемным пьяницей, все ж он не побоялся драться с тем огромным воином. А это ведь чего-то да стоит - думаю я.
  Годфри выставляет свои ладони вперед.
  - Смотри, - говорит он, - сегодня я выпил три кувшина. А они как каменные...
  Руки Годфри, как и он сам, гуляли, как хотели. Дрожали, словно листья на ветру.
  - Черт! - весело ругается рыцарь, почесывая проплешину. - Не всегда получается. Но когда я был моложе, все диву давались. Мог выпить больше всех, а пальцы все равно не тряслись, будто заговорил их кто... А коли наступает момент разлить вино по кубкам, тут уж мне вообще равных нет!
  
  -12-
  
  Годфри ведет нас топкой лесной тропинкой. Будь он трезвее, наверное, мы успели бы достигнуть какой-нибудь деревушки до наступления темноты. Впрочем, причина крылась еще и в том, что с каждым лошадиным шагом неловкая Луиза грозила бесславно рухнуть в грязь, и потому ехала слишком медленно. Мы с Фавием легко обгоняли ее пешком, хотя несли тяжелый дорожный ящик по очереди.
  Вечер наступает совсем незаметно.
  Трещит костер, отбрасывая огненные брызги в темноту.
  - Долго идти то до черной границы? - спрашиваю у все еще пьяного Годфри, просто для того, чтобы завязать разговор. Хочется расспросить его о многом, он ведь наверняка повидал всякое.
  Но тот клюет носом и отвечает, что дней пять самое большое, и эти слова оказываются последними. Годфри мягко опадает на землю и принимается храпеть. И храпит он совершенно не по размеру - еще громче, чем, к примеру, Фавий, то есть как самый настоящий медведь.
  Мне спать не хочется:
  - Сир Луиза, разрешите обратиться.
  - Чего тебе, крестьянин? - благосклонно отвечает она, наверное, потому что слишком устала от дороги, или все ж таки сказалось то, что я четыре раза помогал ей спускаться и забираться на лошадь.
  Луиза ожесточенно грызет какую-то булку. Фавий еще в замке спер несколько картофелин и кусочек бараньей ноги с рыцарской кухни и теперь варит все это в котелке.
  - А покажите нам какое-нибудь волшебство, - говорю я.
  - Цвет моего плаща - черный, - отвечает она.
  - И что с того, сир Луиза?
  - Тебе не захочется смотреть на мое волшебство перед едой.
  Мне ее намеки совершенно не понятны. Любят благородные напускать туману, лишь бы только не сказать ясно. То ли дело мы, крестьяне, говорим так, что даже корове сразу все понятно.
  - Не желаете показывать, так хоть расскажите, - приходится просить мне.
  - Могу поднять мертвеца и заставить двигаться, - говорит она, - вот когда ты помрешь, я и тебя подниму и заставлю мечом махать... Страшно?
  - Что же тут страшного, - пожимаю плечами, - я же мертв буду, поднимайте, если так будет нужно.
  - Глупый крестьянин! - недовольно хмурится она. - Что ты можешь знать о страхе?
  - Волка ночью в лесу повстречать страшно, - говорю я. - Или вот драться против острого меча страшно.
  - А ты знаешь, что попробуй? - усмехается Луиза. - Поймай крысу, посади в ведро, а потом сними штаны и сядь голым задом сверху. Может статься, именно так себя мертвец и чувствует. Томительное ожидание, понимаешь?
  - Вы так говорите, будто сами на этом ведре сидели.
  - Может, и сидела, - загадочно говорит она, откусывая бублик. - Что тебе известно о том, как воспитывают волшебниц, рожденных с магией черного цвета? Чтобы править смертью и болью, для начала надобно победить и приручить их обеих.
  Смотрю на нее, на ее неестественную улыбку, и, кажется, начинаю верить, что да, Луиза вполне могла в детстве сидеть на таком ведре. Невольно киваю сам себе - все верно.
  Я так и спрашиваю, прямо, по-крестьянски:
  - Это оттого у вас все время такая кислая рожа, сир Луиза?
  Она издает свой странный булькающий смех, будто я действительно ее развеселил.
  - А ты забавный.
  - А у вас магия глупая. Вот если бы вы молнию пустить могли...
  - Молнию любой дурак может.
  - А покажите молнию, - внезапно влезает в разговор Фавий. Ему тоже любопытно на волшебство посмотреть.
  Луиза перестает веселиться и принимает надменный вид.
  - Займитесь-ка лошадью, крестьяне. Расседлайте и оботрите. Да, как следует!
  - Поедим сперва, - снова дерзит Фавий. - Будете кушать, сир Луиза?
  - Делить пищу с холопами? Да ты с ума сошел.
  Луиза садится на дорожный ящик и странным образом сгибается, положив голову на колени. Сначала, я не понимаю что это, но потом до меня доходит - эге, да она же в такой позиции спит... Лицо ее распрямляется от своего излишнего дневного благородства, и в свете костра кажется даже приятным. Засыпает она мгновенно - будто просто приказывает телу уснуть, а то без колебаний слушается.
  - Не стоит вам говорить с ней без нужды, - шепчет Перри, попутно орудуя ложкой в общем котелке, - она первая по силе среди волшебниц. Такую стоит опасаться. Сам не пойму, отчего она нас выбрала. Может, ее подослала леди Реналия?
  Перри, конечно, притягивает несчастья, но теперь я с ним не согласен. Луиза выглядит странной, а не бесчестной.
  Когда же ложки начинают звенеть о дно котелка, мы показываем белобрысому крестьянскую мудрость, от которой он приходит в полный восторг: переворачиваем котелок и кладем в костер. Теперь его не надо мыть - всего лишь обстучать, когда вся грязь внутри превратится в уголь.
  Расседлав лошадь, я долго не могу уснуть. Наверное, дело в ярких звездах, или в силе двойного храпа сира Годфри и сира Фавия. Посреди ночи случайно замечаю, что у Луизы из глаз течет влага - слезы блестят в свете отгорающего костра. Должно быть, грустный сон.
  Против воли мне становится ее жалко. Хотя, казалось бы, чего жалеть благородных? Они ведь не знают ни труда под жарким солнцем с утра до ночи, не знают, каково отгонять волков осенью и тем более не понимают жуткого зимнего голода.
  Перед глазами легко возникает воображаемая маленькая Луиза - та, которая еще не разучилась нормально смеяться. Маленькая несчастная Луиза сосредоточенно сидит на ведре и приручает боль и страх. Глупо все это выглядит, неправдоподобно. Верно, пошутила она, посмеяться хочет над крестьянином.
  Подбрасываю в костер поленьев. Подхожу к Луизе и с великой осторожностью накрываю ее куском материи, который служит мне одеялом. Я-то ко всякой ночи привычен, а она под утро совсем озябнет. Тем более в такой-то позе.
  Простуженный командир нам ни к чему...
  Бледная луна еще долго не дает покоя. Бредет по небу, плутая в облаках. Вспоминаются жуткие слова Мюрроу о черной границе. Пытаюсь представить мертвыми Фавия или Перри, или хотя бы Луизу и сира Годфри. Ведь половина рыцарей гибнет зимой, значит один из нас скорее всего уже отжил свое последнее лето - завтра сентябрь. А может целых двое или трое из нас. А может и все...
  Пытаюсь представить мертвым себя. Покрепче обнимаю подаренное стариком Мюрроу копье. Рыцарь Фенрир Грей, рыцарь Аргард Однорукий, рыцарь Игнир Высокий, рыцарь...
  
  Будит утренний холодный дождь. Мокрая одежда противно прилипает к телу, как вторая кожа. Протрезвевший Годфри отчего-то запрокидывает голову вверх, кряхтит и почти улыбается. У нас с Фавием нет ни капюшонов, ни плащей - нам вовсе не так весело. Борода, ругаясь, рычит и натягивает сверху никуда не годную рваную материю, которой укрывался ночью. А где интересно мое 'одеяло'?..
  'Одеяло' лежит все в мокрой грязи, на нем виднеются отпечатки чьих-то сапог. Луиза давно не спит. Вряд ли это она со зла, видать, просто не заметила. Делать нечего - поднимаю и оборачиваю одеяло вокруг замерзшего тела. Чертыхаясь, пытаюсь развести костер. Бесполезно, все насквозь отсырело.
  Луиза приказом поднимает нас в путь. Облака пришли с запада и укрыли небо, как бесконечная простыня, эдак дождь может поливать весь день. Я бы ей рассказал, что лучше бы найти укрытие, да не велено начинать разговор первым.
  Волшебнице тяжко. Понимаю. Если с непривычки ехать долго на лошади, то на следующий день едва разогнешь ноги. Через пару часов ей становится невмоготу, и мы с Фавием вынимаем Луизу из седла. Так она и бредет, ковыляя, позади всех. Вскорости снимает доспехи и укладывает те в ящик, оставаясь в одном платье и плаще. Это верно - не время сейчас думать о знатном внешнем виде. Можно было бы свернуть к деревушке, но в волшебнице многовато гордости. 'Вперед' - командует она со злым лицом, не принимая возражений.
  К обеду выходим на основной тракт, где в мокрой грязи увязло несколько торговых повозок. Под навесами горят костры. Маняще звенит посудная утварь. Холодные и продрогшие, мы с Фавием не вызываем у Луизы никакой жалости. 'Вперед, вперед, крестьяне!'.
  Пытаюсь завести разговор с сиром Годфри. Хочу отвлечь чем-нибудь самого себя от промозглого первого дня осени, но Годфри, когда трезв, становится не болтливей старой коряги. 'Не трать силы на пустой разговор' - мрачно отвечает рыцарь - 'Если как следует поторопимся, то встретим ночь в одном из приграничных замков ордена. Или тебе что, хочется спать под дождем?'.
  'Резонно' - вспоминаю одно из новых слов.
  Да только Луиза слишком медленно передвигается, точит каждый шаг с аккуратностью высматривающей лягушек цапли. Мысль о том, что даже к вечеру мы не отогреемся у огня, приводит меня в полнейшее отчаяние.
  - Сир Луиза, - осмеливаюсь я. - Годфри говорит, надо торопиться...
  - И? - отвечает она одними глазами, кажется, вовсе не двигая ртом.
  - Если вам так тяжко ехать на лошади... хотите, я вас понесу? - наверное, зря предлагаю. В благородных слишком много гордости. На всякий случай добавляю, - Вы легкая, как мешок с соломой. Мне не трудно. Мне павшего теленка доводилось с пастбища до сарая на плечах носить. А вы, почитай, как телячья нога...
  Луиза задумывается. Вдруг неожиданно соглашается:
  - Что ж, если рассудить, то чем ты хуже лошади, крестьянин?
  Я довольно киваю. Да хорошая лошадь пол деревни кормит. Это она, верно, подметила. Кто бы мог подумать, что волшебница способна на похвалу.
  - Держитесь, сир Луиза. Щас поскачем, - улыбаюсь и подставляю спину. Издаю веселый лошадиный звук, чтобы как-то ободрить нашего озябшего командира. Но она только командует мне заткнуться.
  Наш ход наконец-то обретает хоть сколько-то значимую скорость. К тому же меня накрывает чужим плащом, и теперь не так чувствуется дождь - в этом и заключается настоящая хитроумная задумка Лиро.
  - Вперед, рыцари, - командую я. Фавий, Перри и даже сир Годфри сначала удивляются моей функции лошади, но потом тоже прибавляют в шаге.
  Через час дождь принимается колотить чуть сильнее. Когда показывается верхушка донжона приграничного замка, Луиза приказывает ее опустить, одевает доспехи и с трудом забирается уже на настоящую лошадь.
  Перри тогда тихо сообщил, что должно быть волшебнице неловко въезжать в замок верхом на крестьянине.
  
  -13-
  
  Это всего-то второй замок, который мне доводится видеть. Но он разительно отличается от того, который стоит у нашей деревни.
  Замок приграничный, а значит действительно готов к осаде и войнам. Он намного меньше и гарнизон всего-то человек пятьдесят. Рыцари здесь другие - толстого среди них не найдешь. И доспехи не блестят, не сверкают, перьев нет. Сочленения строго затянуты, кирасы часто погнуты, с царапинами, вправлены на коленке. И лица такие же, как доспехи, - угрюмые, холодные и потрепанные.
  Стены мрачные в огне факелов. На сторожевой башне - дозорные с луками.
  - К черной границе? - неприветливо хрипит вышедший к воротам старый рыцарь. - Рановато. Чего так?
  - Обойдемся без твоих вопросов, - грубит слабым голосом Луиза. - Веди на кухню. И прикажи слугам позаботиться о лошади.
  
  - Хорошо! - веселится Борода, развешав у очага мокрые портянки.
  Я тоже не отстаю - протягиваю продрогшие ноги к огню, попутно чавкаю похлебкой. Глупые Перри, сир Годфри и Луиза предпочитают сидеть у стола. Благородные что с них взять. С придурью.
  Теплый камень пола делает меня по-настоящему счастливым. Я тут и спать готов. Отбрасываю к чертям ложку и просто опрокидываю похлебку в рот через край тарелки. Горячая смесь проходит в горло с вкусными звуками. Фавий ест точно также, временами отрываясь и выпуская ртом лишний воздух из живота, чтобы влезло побольше.
  - Великий Создатель, ну и животные, - слышу я голос Луизы. Она ест аккуратно, как цыпленок, ковыряя ложкой, точно палочкой, отчего мне становится смешно - разве так можно наесться?
  Годфри волшебным образом раздобыл вина. И теперь разогревает его, подкидывая туда душистые травки. Поднимается сладостный запах. Годфри уже почему-то изрядно пьян.
  - Сир Лиро, сир Фавий, - подзывает рыцарь, - смотри, почему меня прозвали Крепкие-Руки.
  Одним приемом разливает жидкость в пять стаканов и с гордостью ухмыляется.
  - Ловко, - восхищаюсь я.
  - Незаменимый вы спутник, сир Годфри, - радуется Борода раздобытому вину. - Всяко лучше того великана с большими кулаками из таверны. Верно, Лиро?
  - А то, - улыбаюсь.
  И Годфри тоже улыбается.
  - Я ему тогда фору дал. А в конце вовсе пожалел - думаю, чего позорить рыцаря на весь гарнизон, лучше сдамся - сердце у меня не камень. Если хотите знать, я его до того всегда бил...
  На лице Луизы происходит презрение, и она отказывается от своего стакана, удаляясь в выделенную ей по статусу спальню.
  Мы же вчетвером еще долго пьем. Вино - вещь удивительная, она делает всех равными. Сир Годфри и Перри перемещаются на теплый пол к очагу, словно сами крестьяне, а затем Годфри принимается за рассказ о Черной Границе.
  Старый рыцарь умеет рассказывать. Глаза его лукаво щурятся в огненных отблесках, в речи нет умных слов, а шуток больше чем самой истории, - и все равно веришь, веришь ему, потому что он и сам сейчас верит в то, как сбил дракона с небес, запустив камень, и то, как бивал сотни оживших мертвецов за пол дня, напившись для храбрости, а затем еще и протыкал грудь лорду вампиру.
  Слушаю внимательно каждое слово, и даже когда Перри и Фавий давно проваливаются в пьяный сон, я, облокотив голову на руки и поддерживая уставшие веки пальцами, запоминаю все, что он говорит.
  Про упырей, про мертвецов, про детей, задушенных матерьми и вернувшихся к жизни Мавками - девами в белых сорочках. Про то, как самого Годфри назначили главным за мудрость, силу и главное: крепкие руки даже после пятого кувшина. Про то, как погибла вся его пятерка в одну из страшных зимних ночей. А в самую полночь Годфри, окончательно разговорившись, снимает старенькую кольчугу и показывает мне шрамы, оставленные когтями неизвестного.
  Когда же рыцарь слышит про девяносто восемь голов, то только и может, что крякнуть.
  - Ты там навсегда, Лиро, - говорит он. - Впрочем...
  Годфри надолго задумывается.
  - Я слышал, что леди Реналия собирается объединить все отряды и гарнизоны замков и отправиться в поход за черную границу. Зимой! Экое безумие!.. В любом случае охранять границу больше не придется.
  - Это еще почему? - спрашиваю.
  - Нам с тобой не придется, - поясняет Годфри. - Такой поход никто не переживет кроме волшебниц. Видел, как эта Луиза смотрит на нас? Рыцари для них - средство, щит, который принимает удары. А ведь когда-то в бой нас водили короли и принцы высокого престола. А теперь что? Бабы. Тьфу!..
  Старый воин переходит на шепот:
  - Я тебе так скажу, сир Лиро. Никогда не доверяй спину волшебнице, а только лишь брату-рыцарю. Ради своей жизненки любая из них пожертвует тысячей таких, как мы.
  Годфри грустно покачивает головой. Не из-за собственных слов - просто вино кончилось, а с ним и его запал рассказчика.
  
  Просыпаюсь оттого, что меня грубо будят ногой.
  - Вставай, крестьянин! - голос у Луизы до невероятного отвратительный этим утром. Хуже песни менестреля на церемонии. - Ах, вы пьяные свиньи!..
  Встаю. Погружаю сонную голову в ведро с водой. Подпрыгиваю от резкого холода. Хорошо!
  Луиза принимается пинать Фавия. А тот только улыбается как от щекотки, бурчит во сне плохо разбираемые слова, и дергает кистью, будто прогоняет случайно пробежавшую по нему мышь.
  - Дозвольте мне, сир Луиза, - с хитрой ухмылкой прошу я и заряжаю ему как следует под ребра.
  Борода вскакивает, гневно вращая глазами и надувая щеки.
  'Это она' - стремительно шепчу на ухо - 'Ты с ней поосторожнее - сильнейшая из всех волшебниц'.
  Магию Фавий уважает и побаивается. Смирно приглаживает всклокоченные волосы, отправляется к ведру - умыться. Эту привычку Мюрроу в нас вбил хорошо. Годфри Крепкие-Руки не спит. Кряхтя не слишком приятные слова Создателю, разводит очаг.
  - Придется свернуть немного к северу, - объявляет Луиза.
  - За каким чертом? - недовольно цокает Годфри.
  - Мне выдано поручение, - Луиза торжественно вздымает подбородок, словно поручение это признание ее несомненных заслуг. - Жду вас у ворот через пять минут.
  
  Та дорога к северу - хлипкая, размокшая, полная луж.
  Годфри раздобыл в замке пару стареньких плащей, которые теперь покрывают наши с Фавием спины. Старый рыцарь обладает удивительным талантом - добывать вино и прочие вещи, не затрачивая при этом ни единой монеты. Перри говорит, что среди гарнизонов в пору спокойствия от нечего делать воины устрашающим образом напиваются, а еще частенько проводят споры, кто быстрее и больше выпьет или кто последним упадет под стол. А Годфри Крепкие-Руки славен тем, что, не смотря на хлипкое телосложение, никогда подобных споров не проигрывает. Этими плащами и вчерашним вином, как оказалось, мы обязаны безразмерному животу нашего пятого рыцаря.
  Борода, скинув дорожный ящик мне на плечи, весело дивится удивительному навыку Годфри. Перри печально замечает, что ему доводилось слышать о рыцарях, которые к утру выпивали столько в этих спорах, что не приходили в сознание по нескольку дней, отчего главные волшебницы приказывали их, как самых обычных крестьян, пороть на площадях.
  - Так что не советую повторять за сиром Годфри, - советует Перри.
  - Особый талант нужен, - соглашается Фавий. - Не всякому дано.
  Сир Годфри, услышав, усмехается, но молчит. Сейчас из него лишнего слова не вытянешь. Годфри пьяный и трезвый - два разных человека.
  Луиза держится в седле намного приличнее вчерашнего. Она сильно вырывается вперед, так что нам иногда приходится переходить на бег.
  На внезапном повороте Луиза резко останавливается и поднимает руку.
  - Чего это она? - бурчит Фавий.
  Перри недоуменно пожимает плечами, мне тоже ничего неясно. Только Годфри хмурится и бросает короткое:
  - Мечи.
  - Чего?
  - Мечи! - громко повторяет пятый рыцарь и вынимает со звоном свой.
  Годфри преображается. Линия глаз сжимается в узкую щелочку, спина сгибается в дугу, в шагах появляются перерывы - Годфри вертит головой по сторонам, широко раздувает ноздри, будто пытается уловить направление ветра.
  - До черной границы три дня пути, - не понимает Фавий, - зачем нам здесь мечи?..
  Но общее напряжение передается и ему, обеими руками он хватает изрядно заржавевший подарок Мюрроу и больше вопросов не задает. Спешим все четверо к силуэту спешившейся Луизы и ее неподвижно замершей лошади.
  У поворота за редкой лесной полосой виднеется небольшая деревня. Слышится стук ставен, скрип шатающихся от ветра распахнутых дверей - людей нет. В просвете меж домами - наспех сооруженная виселица.
  На веревках висят с неестественно скрученными шеями смутные фигуры пяти девушек.
  - Плохо, - кивает Луиза. Лицо ее бледнее обычного. - Очень плохо. Дурное досталось поручение...
  
  -14-
  
  Этот дом единственный, двери которого захлопнуты. Фавий распахивает ставни ближайшего окна. Сейчас он похож на настороженного лесного зверя. Совать голову внутрь опасается. Сначала аккуратно принюхивается, и только потом сдвигается к темному проему. Ничего не видно.
  'Лиро!' - Борода коротко дергает головой. Я понимаю. Прохожу копьем внутрь, словно пытаюсь проткнуть темноту. Со страхом жду, что кто-то невидимый выдаст себя - выскочит, злобно растопырив когти, или хотя бы дернет за копье. Вдруг замечаю: костяшки у меня совсем побелели от напряжения. В ушах почему-то назойливо звучит голос Мюрроу: 'Половина из вас умрет...'.
  Неведомый враг слишком терпелив. Возвращаю копье во владения дневного света. Оборачиваюсь. Луиза бормочет едва слышимые слова. Что-то нашептывает тихий дождь. Годфри и Перри заходят к двери.
  Руки Луизы соединяются. Ладонь плотно накрывает ладонь. Сквозь пальцы выходят синие искры. Когда одна из ее кистей взмывает вверх, на второй остается белый светящийся шарик, похожий на головку одуванчика. Луиза наклоняется и мягко дует на созданный цветок. Цветок теряет множество лепестков - яркими искрами они проникают в окно, медленно опадают вниз, словно потерянные деревом сухие осенние листья. Красиво.
  - Там пусто, - сообщает волшебница. - У кровати лежат два трупа. Еще один сидит за столом.
  
  Луиза заходит первой. Она не ошиблась. Все так и есть.
  Мертвый мальчик лет семи и, вероятно, его старшая сестра лежат, обнявшись на полу. Глаза открыты, изо ртов обоих пузырится и выходит черная жижа. Лица покрыты бойко шевелящимися мухами.
  Мужчина застыл в сидячей позиции, оперев голову на замерзшие покрытые льдом ладони. На нем нет ни одной мухи. Он кажется живым. Настолько живым, что я осторожно касаюсь его спины тупым концом копья, будто ожидая, что он тут же встанет и скажет слова приветствия.
  Древку не оказывается никакого сопротивления - ткань одежды на спине хрустит, проминается и опадает, словно сгоревшая бумага. С удивлением веду копье дальше.
  - Не надо, - успевает предупредить Годфри.
  Поздно. Дерево, будто проходит сквозь воздух - для этого не нужно прилагать даже малейшего усилия. В спине мужчины появляется дыра. Кожа мукой осыпается вниз, но внутри ничего нет - ни костей, ни мышц, ни крови. Пустота. Отдергиваюсь так, точно меня опалило костром.
  - Вот дерьмо то, - прочищает горло Годфри.
  На его лице удивления не меньше, чем на лице Перри или Фавия. Он тоже видит такое в первый раз. Неизвестное пугает нас всех. Даже Луиза отшатывается назад, громко выдохнув скопившийся воздух.
  Но она же первой приходит в себя.
  - Крестьяне! - командует Луиза. - Снимите одну из девиц и несите сюда.
  
  Этим крестьянским девушкам не повезло родиться красивыми. У нас такого не происходит, но дядька рассказывал, что в соседних деревнях, когда случается неурожай, падеж скота или умирает слишком много младенцев, люди начинают искать ведьму.
  В подобное страшное время все будто бы лишаются разума. Они ищут тех, кто отличается от них наибольшим образом. Что ж, тебе не повезло, если у тебя: горб, хромые ноги, странной формы нос, ты слишком часто кашляешь или попросту неразговорчив... Или наоборот - плохо, если ты девушка и у тебя стройная талия и правильное лицо. Гибель беззубой старухи, которой осталось-то полторы зимы, вряд ли что-то может изменить. Никто этого и не запомнит. А смерть юной красавицы кажется значимой. Ведь даже если юные и красивые умирают за просто так, безо всякой цели, то все тогда совсем ужасно, верно?..
  Это ужасное и происходит, когда в деревне не оказывается человека способного победить собственный страх. Повезло нам с дядькой - думаю я. Иначе бы и нас в голодную зиму что-то неведомое и страшное превращало бы в зверей.
  'Справимся...' - тихо ворчит Боргул на любую неприятность, и нам всем делается спокойно. Конечно, справимся, коли будем все как один.
  Эта маленькая деревушка не такая - в ней не оказалось сильных людей. Невольно представляю, как в спешке вкапывают посреди улицы два столба, кладут сверху крепкую жердь, перекидывают пять веревок, чтобы вздернуть собственных дочерей... Кто-то плачет, кто-то молится создателю, кто-то с пустыми глазами затягивает петли на хрупких шеях...
  Фавий молчит. Что тут скажешь?..
  Пять тонких тел, поскрипывая, качаются на ветру. Прилипшие к коже платья уже не защитят их от холода. Да и не нужно им уже больше никакое тепло. А все же мне невольно хочется накрыть худенькие плечи собственным плащом. Они не старше нашего - лет пятнадцать-шестнадцать.
  Мягко придерживаю рыжеволосую за ноги, пока Фавий мучится с веревочным узлом. Дождевая влага делает ее синеватую кожу скользкой. Приходится обнимать за холодные, как лед, колени. Прижимаюсь лицом к мертвому животу, только бы она не упала в жидкую грязь. Мне теперь кажется это очень важным - чтобы она не упала, не измазалась и не поранилась...
  Выругиваюсь, нарушая молчание. Страшно мне. Не потому что где-то затаился враг, и я сам могу превратиться в обернутую хрустящей кожей пустоту, а потому что сама ситуация неправильная, плохая. Не должно так быть.
  - Знаешь... - хрипло произносит Фавий, закончив с узлом. - Может это и правильно, что мы будем служить у Черной Границы.
  Я понимаю мысль сына кузнеца. Все верно. Кто-то должен вставать между злом и людьми, как это всегда делал дядька Боргул. Вставал против испуганной толпы, расправлял плечи, щурил глаза и говорил: 'Справимся'. Даже это, столь простое, удается не каждому.
  Мы с Фавием всегда были самыми сильными из мальчишек. Если мы забоимся и отступим, то тогда... ничего мы не стоим тогда.
  
  Брата и сестру накрыли простыней.
  - Этих уже не спросить, - говорит Луиза. - Самоубийство.
  Годфри рассказывает, что в остальных домах никого нет, или такие же, как и этот крестьянин за столом - обратившиеся в заледеневший пепел.
  Перри разводит очаг. Холодно, как в могиле.
  Девушку с виселицы Луиза приказывает усадить на стул. Суставы у той плохо движутся, она норовит сползти на пол. Луиза ее привязывает. Тщательно. Ноги, руки, спина и сломанная шея.
  - Если хотите, можете выйти, - выталкивает слова наружу волшебница.
  Выходит только Годфри. Может оттого, что ему известно больше нашего.
  - Смеркается, - хмуро говорит он. - Я покараулю.
  Луиза открывает дорожный ящик, и мы, наконец, узнаем, что несли все это время.
  Фавий от неожиданности садится на пол. Перри белеет. Там труп.
  Точнее это кукла выглядит прямо как труп. Но сразу в полумраке не поймешь, что это не кожа, а искусно выкрашенный форфор. Лицо куклы - верная копия нашей волшебницы.
  Луиза усаживает ее напротив повешенной.
  Луиза разворачивается, издает странный смех и вдруг подмигивает:
  - Ты же хотел увидеть что-то по-настоящему страшное, да, крестьянин?..
  Волшебница резко запрокидывает сломанную шею мертвой девушки, так что издается звук пережеванной пищи, наклоняется к раскрытому хлюпнувшему рту - черному провалу, в котором скопилась дождевая вода и другая посмертная жидкость.
  Луиза наклоняется все ниже и ниже, смотрит прямо в перекошенные смертью глаза, почти касается своим носом синюшных припухлых щек, выпученных черных вен, засохших полосок крови изо рта. Рыжеволосая, наверное, сопротивлялась, и ее несколько раз ударили по лицу.
  Луиза резко клюет носом вниз. Какое-то время пытаюсь осознать, что она делает. Видеть то вижу - осознать не могу. Луиза целовала погибшую девушку - искусно; издавая гнусные звуки; так страстно, будто хотела съесть ее губы.
  Это похоже на жестокую шутку, издевку над мертвецом.
  Какого черта?..
  С силой дергаю Луизу за ворот платья. Верхняя пуговица отлетает, стучит о древесный пол и катится под кровать.
  - Какого черта вы делаете, сир Луиза?!
  - Спокойно, сир Лиро! Так нужно!
  Луиза первый раз называет меня по имени. Но я замираю не поэтому.
  Мне теперь видно ее открытую шею, ее ключицы - царапины, укусы, порезы, отсутствующая клочьями кожа, плохо заросшие пятна шрамов, ветвящиеся вниз. Оторванная пуговица ее не волнует. Луиза спокойно вынимает из кармашка булавку и заворачивает верхнюю покореженную часть туловища обратно во мрак строгого платья.
  - Прошу вас, не мешайте, - просит она. - Это все не просто. Чтобы вернуть кому-то жизнь даже на время, всегда нужно что-то отдать... И не вымученную фальшивку, а что-то настоящее, понимаешь?..
  Луиза резко сбрасывает мою руку.
  - Магия похожа на веру, сир Лиро. Чтобы появилась молния - нужно верить, что молния может появиться. Малейшее сомнение и, - Луиза резко выдыхает большую порцию воздуха, - пфф! Ничего не выйдет. Если хотите, чтобы кто-то ожил - поверьте в то, что он жив. Пусть он сам поверит, что живой... Понимаешь? А теперь отойди в сторону.
  Луиза садится за стол третьим собеседником. Плоть мертвого крестьянина давно сдуло ветром. И только лишь остаток кожи, больше похожий на щепоть муки, напоминает о том, что он вообще когда-то существовал.
  Нет ни магических пасов руками, нет волшебных слов, искр или слепящего света. Луиза вообще больше не делает ничего значительного.
  Она просто садится и говорит:
  - Привет. Как поживаешь?
  - Привет, - хрипит мертвая девушка, присвистывая сломанной шеей. Мутные глаза дергано осматривают комнату. На мгновенье взгляд останавливается на мне.
  Перестаю чувствовать ноги. Падаю. Прочерчивая задом пол, отползаю силой одних только рук к стене. Кажется, Перри подобно девице лишился чувств, Фавий, схватив кочергу, держится дальнего угла.
  
  -15-
  
  - Ну?
  Луиза откидывается на спинку стула и беспечно закидывает руки за голову.
  - Сама расскажешь или заставить?
  Голова рыжеволосой не может удержаться статично из-за сломанной шеи - она ходит то вбок, то вниз, то откидывается назад. Вскоре девушка бросает пытаться держать голову прямо. Подбородок упирается в собственную грудь, из-за этого она смотрит исподлобья. Прямо на пол из рыжеволосой натекает какая-то темноватая жидкость.
  Все в ее лице - рот, нос, глаза, брови - выглядит теперь неестественно, будто бы там должна быть одна лишь кожаная плоскость. Представьте: если сделать небольшой разрез на выгнутой спине, а оттуда бы выглянул чей-то сверкающий глаз - вот таково теперь лицо бедной девушки, неправильное и пугающее.
  И все потому, что не ее это больше нос, рот и глаза - все это теперь принадлежит кому-то другому, сдавленно понимаю я. Чувствую, как сердце мое начинают вязнуть в груди, точно в густом киселе, тяжело ему становится поддерживать привычный стук.
  - Как же ты меня заставишь, дурочка? - глухо спрашивает мертвая. - Я теперь боли не боюсь.
  - По-разному можно заставить, - загадочно сообщает Луиза. - Видишь куклу? Если она тебя спросит, ты ей все расскажешь. Вообще все.
  - Куклы не говорят. Ты что совсем глупая? - пытается засмеяться рыжеволосая, но только несколько раз всхлипывает горлом, выплескивая из себя капли стоялой дождевой воды.
  - Это правда, - отвечает Луиза. - Лучше бы ей никогда не говорить. Ты на слово поверь. Начнет говорить - поздно станет.
  Рыжеволосая молчит, видимо раздумывая.
  - Давай меняться?
  - Что хочешь?
  - Холодно мне, очень холодно, - ежится рыжеволосая. - Дай мне того мальчишку. Я его обниму крепко-крепко. И крови выпью. Совсем немножко.
  Вздрагиваю от ее голодного взгляда. Копье кажется мне единственной защитой от невидящих глаз. Выставляю стальной наконечник вперед...
  - Ясное дело, что холодно, - соглашается Луиза. - Но так не пойдет. Я тебя просто отпущу, навсегда отпущу - и холодно больше не будет. Уговор?
  Мертвая всхлипывает, выплескивая на стол еще одну лужицу.
  - Ладно, - мотает она головой. Сломанная шея не дает ей нормально кивнуть в знак согласия. Лицо качается, как на пружинке.
  - Рассказывай, - приказывает волшебница.
  Только сейчас замечаю, что ржавчина с мертвых волос постепенно опадает, а сами локоны светлеют и начинают напоминать мотки паутины. Луиза тоже это видит и нетерпеливо дергает мертвую за плечо, торопит с рассказом. У той закоченевшие губы и ей трудно говорить много слов.
  - ...ночью дождь пошел, - начинает она с явным усилием, словно не говорит, а жует солому:
  - Дурная была ночь. Хотя несчастье давно пришло. Наверное, месяц назад. Поле с пшеницей сгорело. Потом рыцари приезжали из того замка, что на горе. Тайник нашли. Старший брат сказал, что зиму теперь не пережить. И все сразу поняли, что во всем дочь мельника виновата... Лицо у нее было, как с картинки. Не бывает таких лиц у обычных людей. Отец ее всегда под пол прятал, когда рыцари проезжают. До того она красивая - ясно было, что силой в замок увезут, а там... Ее все мышкой называли, потому что в погребе пряталась.
  Рыжеволосая вымученно кашляет.
  - Мы Мышку тем же вечером и повесили. Но это не помогло. Потом еще хуже стало. Каждое утро кто-то обращался в пустоту и рассыпался на части, стоило лишь прикоснуться...
  - Быстрее, - приказывает Луиза. - У тебя мало времени.
  - Меня последней повесили. Когда брат в замок ушел - помощи просить у рыцарей. - Голос мертвой обретает грустные нотки, она слегка подтягивает чужеродный рот, превращая тот в кривую дугу улыбки: - Жалко. Жалко, что последней. Выходит не такая красивая, как первые четверо... Я думала, хотя бы третьей буду. Жалко, да?
  - Это все? - с досадой спрашивает волшебница.
  Голова принимается совершать нелепые движение. Снова непонятно соглашается она или нет.
  - Не все, - хрипит она. - Про уговор-то помнишь?
  Волосы ее совсем потеряли прежнюю рыжесть, обратились в совершеннейшую белизну.
  - Да-да, - стремительно отвечает Луиза и командует мертвецу говорить дальше.
  - Все боялись на тех четверых смотреть... В ту ночь, когда дождь пошел, когда меня вздернули, все боялись... Ясно стало, что первые четыре не виноваты были, вот и боялись, стыдно было им в глаза смотреть.
  - И что?
  - А я посмотрела, из меня уже весь страх вышел, - говорит мертвая. - На всех четверых поочередно. Мы ведь, как сестры теперь. Ну и вот... У мышки ресницы шевелились. Подглядывала она.
  Луиза резко встает, стул валится позади нее с грохотом. Вынимает свой короткий меч - а он полностью черный, как и ее одежда. Никогда не видел я таких мечей. Лезвие это сделано явно не для дуэлей. Оно ловко входит под ребра мертвеца, шипит, раздвигая кости, из раны вываливается белый пар, словно выбирается наружу освобожденная душа.
  - Годфри!.. - кричит Луиза. - Годфри, ты там живой?..
  Скрипит дверь, наш пятый рыцарь заходит внутрь, позевывая:
  - Ну, чего тут?
  - Годфри, сколько тел на виселице? - тихо спрашивает волшебница и оборачивается к окну. Там видно, что на веревках осталось висеть всего лишь трое.
  Я подымаюсь на соломенных ногах. Крепко сжимаю копье. Следом за мной встают очнувшийся Перри и Фавий.
  
  - Стойте, - командует Луиза.
  Мы, впрочем, никуда и не торопимся. Когда где-то рядом ходит неведомая смерть, такие приказы легко выполняются.
  В доме две комнаты. Пока Луиза над чем-то размышляет, Годфри тщательно проверяет вторую - заглядывает в шкаф, запирает ставни. Мимоходом кладет в карман пару запрятанных крестьянами монет. Заправски перетаскивает трупы в соседнюю комнату. Обыскивает в поисках ценного. Все исполняется деловито, без ложной брезгливости. Словно на службе рыцаря только тем и занимаются, что перекладывают мертвецов с места на место, попутно их обворовывая.
  Под конец рыцарь проверил даже под кроватью, будто ребенок перед сном - в поисках воображаемой змеи.
  - Солнце еще не зашло, - зачем-то сообщает Годфри, ворочает кочергой угли в очаге и добавляет. - Мавка это, леди Луиза.
  - Знаю, - соглашается волшебница. - Сила у нее странная. Никогда о такой не слышала.
  Годфри крякает, достает куриную ногу и звучно обгладывает.
  - Хочешь? - хмуро предлагает мне рыцарь. Хмуро, потому что трезвый.
  Пережитый страх, как не странно, вызывает во мне аппетит. Сажусь рядышком за стол и мрачно жую холодное мясо. Подсаживается молочно бледный Перри и всегда голодный Фавий. Даже Луиза принимает дар Годфри и без всегдашней аккуратности ест, неслышно буркнув что-то вроде: 'какой-то дурной привкус'.
  Привкус. Ну, еще бы...
  - Завтра, - объявляет она. - Будем искать завтра с восходом солнца. Ночь - ее время.
  - Опасное дело, - сомневается пятый рыцарь, - а не пойти ли нам своей дорогой, леди Луиза? Тут уж ничего не поделаешь, никого не спасешь.
  - Это же наш долг! - говорит Перри. - Долг как рыцарей - уничтожить зло.
  Годфри подтягивает одну из бровей повыше и принимается за следующую куриную ногу. У него в заплечной сумке их оказывается на удивление много - должно быть умыкнул в замке.
  - Недолго ты на черной границе протянешь, мальчик, - замечает он. - Излишняя храбрость никогда не идет на пользу долголетию.
  
  Солнце слишком быстро падает за горизонт, и всюду воцаряется сумрак.
  Пытаясь уснуть в плотно забаррикадированной комнате, вспоминаю все, что слышал вчера от Годфри про Мавок.
  Мавка - большая редкость. Человек, рожденный с талантом к магии и убитый кем-то настолько близким, что в сердце его происходит непреодолимая ненависть, и само сердце после смерти обращается в лед.
  Это все, что теперь могу вспомнить.
  Наверное, мне полагается долго метаться без сна от волнений и страха, что где-то там за стеной ходит смерть с куском льда в груди, неистово желая смерти всему живому... Но я засыпаю неожиданно легко. Просто закрываю веки и проваливаюсь в какой-то колодец...
  Меня будит Луиза. Я на очереди второй.
  - Смотри в оба, крестьянин, - предупреждает она. - Заснешь - и мы все рискуем никогда не проснуться.
  Зевая, направляю копье в сторону припертой столом двери и заколоченной найденными гвоздями оконной ставни.
  - Справлюсь.
  Луиза подбрасывает в печь несколько поленьев. Огонь с веселым треском принимается за новую еду.
  - Я еще тут посижу. Немного.
  - Как пожелаете, сир Луиза.
  С грустью вспоминаю про деревню. Про огромные поля и стоги сена, в которые так приятно зарыться, про леса полные всякой живности и красивых птичьих песен, про дядьку Боргула, стегающего овечек и прикрикивающего - вроде бы грозного, но нет больше радостного без всякой причины слова. Раньше-то некогда было вспоминать. А сейчас будто самое время взгрустнуть.
  Шарю по карманам.
  - Пуговица, - протягиваю найденное.
  - Чего?
  - Ваша пуговица, - говорю, - извините, что оторвал. Это было... э-э... не галантно...
  Луиза, будто тоже что-то вспоминает, принимается проверять рукава - хорошо ли застегнуты, не разошлись ли швы на боках; а подобающе ли скрыта шея; а прочны ли соединения остальных пуговиц. И только, когда надежность платья тщательно проверена, успокаивается и спрашивает:
  - Страшно было?
  - Да нет, - отвечаю. - Не страшно. Гадко.
  - Спросить хочешь?
  - О чем?
  - Про мою магию.
  - Плохая у вас магия. Не хочется мне про нее ничего знать. И про вас тоже. В следующий раз я с Годфри выйду... Гадко все это.
  Осторожно ворочаю кочергой в печи, чтобы в комнате быстрее разошлось новое тепло.
  - Вам, наверное, тоже гадко. Оттого и не спите. И поговорить, поэтому хочется. Пусть даже с грязножопым крестьянином.
  - Может и так, - соглашается Луиза с удивлением. - А ты смышленый... для грязножопого крестьянина.
  - Зовите меня Лиро, - хмурюсь я. - Можно даже без 'сира'.
  - Хорошо, Лиро, - легко принимает мои условия волшебница. - Но в обмен на услугу.
  Она еще раз осторожно оправляет платье, чтобы ни в коем случае не выглянула наружу шея или лишний кусочек запястья. Верно, ко сну готовится.
  - Ты говори что-нибудь, пока я не усну, - просит Луиза. - Не важно что. Главное, чтоб голос было слышно, ладно?
  - А зачем? - спрашиваю. - Засыпать страшно?
  - Вроде того... Меня там всегда ждут. Во сне.
  Не знаю, кто там ее ждет. И узнавать не хочется.
  Луиза вообще - странная. И просьбы у нее странные. Пытаюсь, вспомнить кого-нибудь, кто был бы похож на нее. Есть у меня такая привычка: сравнивать людей, располагать их по внутренним комнатам согласно признакам. Просто закрываю глаза и вижу, что вот тут Борода стоит, рядышком Боргул, Кузнец, Мельник, Лисица, какой-то мальчишка с рыночной площади; поодаль - Перри, Мюрроу, Годфри; на возвышении - леди Реналия, баронесса Мари и еще кто-то в пышных одеждах. А вот Луиза где-то совсем далеко. На пустынном поле, и никого рядом нет. Пытаюсь найти ей компанию - а не могу. Одиноко ей там, в стороне... Ветер, опавшая листва, сыро, холодно - в центре пустоши наша волшебница...
  Открываю глаза.
  - Я просто так говорить не умею.
  - Ну... расскажи что-нибудь. Что хочешь. Я тебя слушать не буду. Можно даже гадкое про меня. Просто говори.
  Думаю, чего бы такого рассказать. Я ведь не так ловко обращаюсь со словом, как Годфри. Он-то крутит словами, словно бабка носки вяжет - тепло и мягко. К тому же историй у меня в запасе почти нет. Рассказать: как воевал в Барбарием? как воровал яблоки в садах благородных? о неразделенной юношеской любви к баронессе Мари из города, из-за которой выпороли и не мог сидеть всего лишь неделю?
  Вряд ли это галантные истории, думаю я. Хотя с другой стороны ей ведь все равно. Лишь бы голос звучал.
  - У меня есть три истории, - говорю. - Про смерть, про яблоки и про любовь. Какую вам?
  - Про любовь, - выбирает Луиза.
  Улыбаюсь. С этими ее словами в моем внутреннем пространстве Луиза слегка придвигается к остальным запертым там девицам.
  Я начинаю. Голос мой звучит уверенно, будто сам себе рассказываю. Да так и есть по большому счету. Не думаю, что она вслушивается. Ну и ладно, так даже лучше - смущения нет, я стараюсь для себя. Приятно мне вспоминать про деревню и прошлую свою жизнь, которая теперь, наверное, никогда не вернется.
  - ... прошлым летом я увидел ее в первый раз. Сразу понял тогда, что все - пропал ты, Лиро. Лучше бы волки в лесу задрали. Лучше бы обратился ты какой-нибудь кривой железякой и попал в кузницу к отцу Фавия. Короче - конец тебе, ага.
  Платье у нее было... Не помню. Но точно самое прекрасное, какое только и можно сшить. Голосок тоненький, как у новорожденной овечки. Она меж торговыми рядами шла, позади - стражник. Я потом каждый день приходил, чтоб увидеть. Как она плывет сквозь таких же благородных людей по главной улице, как лицо ее то и дело проявляется сквозь потоки, выныривает, точно затопленное дерево в речной заводи. На секунду, не больше. Там всегда людей много на главной улице. Впрочем, вы, наверное, сами знаете?.. Короче мне этой секунды хватало, ага.
  Через месяц перестало хватать. Для начала я ее имя узнал - Мари.
  Я от менестрелей слышал, что женщины цветы любят. Короче план у меня созрел, ага.
  Самые красивые цветы в саду у барона Отто. Я их до того не воровал, потому что зачем мне они? Их же не съешь, как яблоко; они шипами колются. Просто знал: там самые красивые цветы.
  А еще у барона самый злой пес. Он мне ногу разорвал до мяса. И лицо я расцарапал о колючки у забора. Но не это ведь главное, верно? Главное, что самый красивый на свете цветок я к груди прижал и забор перепрыгнул.
  Я ее сразу нашел. Даже кровь утереть не успел. У меня все рассчитано было по времени, чтоб слуги барона Отто не догнали.
  'Мари!' - кричу я, и она оборачивается. Я близко подобрался, прямо посреди главной улицы, полдень был, солнце яркое - она меня сразу не видит, потому что луч слепит.
  Думаю: сначала надо приятное сказать.
  'Голос у вас, Мари, красивый, как у овечки' - говорю - 'И сама вы словно овечка. У нас в стаде одна с животом ходила. Я всех девочек, которые родились, так же как и вас назвал. Мари, ага'. Умолкаю тут же, думаю, ну и дурак ты, Лиро, откуда ей знать насколько красивые овечки в стаде у дядьки Боргула? А они ведь, как подснежники весной - беленькие, мягкие, пушистые. Лицом в шерсть зарываешься, и, кажется, ничего слаще нет.
  Вот стою рядом и чувствую эти смешные пушинки на коже, до того мне хорошо.
  Ну, значит, перехожу к плану. Встаю на одно колено, как рыцарь, протягиваю цветок, а другой рукой хватаю свое сердце - потому что не нужно оно мне больше, возьми, возьми его, Мари, оно теперь твое... А потом начинаю стих читать. Нескладный - я сам сочинил. Там слово 'Любовь' было целых три раза. Я слышал, женщинам такое нравится.
  ...изо рта Луизы доносится булькающий звук. Смеется что ли?..
  Не обращаю внимания. Просто продолжаю.
  Лицо у Мари стало вточь как у вас, сир Луиза. Каменное, короче. В крепостной стене больше радости. Думаю, верно, дыхание сперло от моей внезапной любви.
  Ну, подскочил и обнял я ее. Думаю, вдруг чувств лишится от волнения? У благородных такое бывает, ага.
  - И дальше что? - с резким интересом спрашивает Луиза, потому что я замолчал.
  Что-что... Печально пожимаю плечами.
  Завизжала она. Как хрюшка резаная. Приказала убить меня своему стражнику. Да-да, говорит: вынь меч и вскрой живот этому грязножопому крестьянину.
  Я почему-то не убежал. Стоял просто. Будто ноги оторвали и заменили на пару деревянных столбов. Солнце светит, а тепла нету. Холодно стало, как зимой...
  Стражник меня убивать не стал. Повалил на землю, спустил с меня штаны и выпорол палкой так, что неделю ходить не мог. Дядька Боргул тогда на задницу мою посмотрел и долго дивился, как это кожа такого цвета может быть.
  А еще через неделю мы начали драться с Фавием.
  Не спрашивайте зачем. Хотелось чего-то, я тогда сам не понимал.
  И Фавия тоже плохо знал, даже имени не спросил. Просто он самый сильный из деревни моего возраста - это мне было известно.
  Так каждый вечер подходил к нему и говорил: 'Давай драться, Бородатый, или испугался?'. Просто подхожу и без вступлений бью по уху. А его второй раз просить не надо. Короче дрались мы с ним. Жестоко. Толпа собиралась на нас посмотреть. Мне засыпать было трудно, так все болело. Я никогда не побеждал, ага...
  Но стоит только достигнуть вечером ложкой дна тарелки - сразу на улицу. А там всегда Фавий был. Потому что если бы пропустил вечер, то все бы подумали, что он струсил.
  Дядька Боргул смотрел утром на мои новые синяки, но ничего не говорил. Только хмурился.
  Через месяц Фавий говорит: 'Может сегодня ничья? Не будем драться?'. Я ему тогда крикнул, что он трус и первым в лицо ударил. А он избил меня тем вечером так, как никогда еще. Наверное, по-настоящему, потому что до того жалел. А теперь понял, что все равно не отступлюсь. Короче бил как молотком железо в кузне.
  А через три месяца зима пришла. В снегу трудно драться, мы в пустом сарае собирались...
  К весне я первый раз победил. Фавий едва живой ушел. Но мне радостно не было. Даже не улыбнулся тогда. Изнутри меня жгло что-то.
  - Вы так из-за этой Мари страдали, сир Лиро? - вдруг спрашивает Луиза. - Красиво...
  - А? Какая еще Мари? - переспрашиваю. - Да ну ее к черту, дуру глупую. Я хотел стражнику отомстить. Подкараулю, думаю, в городе. А там мне сила понадобится, чтобы выпороть его также, как он меня... при всех, при прохожих, перед торговцами, перед благородными леди... с голым задом. Приговаривая гадкие слова.
  Луиза с огорчением вздыхает, потому что история оказывается совсем не про любовь.
  - А может, и не в этом дело было, - говорю. - Я просто тогда понял, как все несправедливо устроено-то. Силы хотелось, чтобы изменить. Чтоб если на меня, кто руку поднял, то я бы просто усмехнулся и эту самую руку ему сломал в четырех местах. Я поэтому с Фавием дрался. Готовился. И с Барбарием дуэль затеял, чтоб благородным отомстить. Чтобы поняли - Лиро может и родился под соломенной крышей, но не хуже любого из них.
  - Не хуже! - со злой твердостью повторяю я.
  - Так ты революционер, - вздымает брови волшебница.
  - Зовите меня Лиро, - хмурюсь. - Хватит уже обзываться.
  - А чем все закончилось, Лиро? Ну... с Мари?
  Раздуваю затихший огонь в печи. Потому что как-то холодом повеяло. Продолжаю историю. Увлекаюсь рассказом, переживаю заново те события, и даже не вижу, как Луиза резко проваливается в сон.
  Скрипит.
  Оборачиваюсь. Дверь закрыта. Окна заколочены. Почему-то очень холодно.
  - Тсс! Не бойся, - говорит мне мертвое нависшее надо мной лицо.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"