Мир Андрей : другие произведения.

Игра

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о завоевании любимой

  [Посвящается великолепной Sunny]
  
  "Господи, ещё и опечатки.... одно расстройство с тобой. Лучше вообще ничего не пиши, раз отредактировать не можешь нормально!"
  
  
  [Спасибо тебе! - вот и всё что мне следует сказать. Не было бы тебя, не было бы истории. Не было бы тебя, не было бы истории отредактированной, более законченной, более завершённой, но, пожалуй, до сих пор не сверкающей.
  
  Всё, что было ранее, стало первой частью, которая теперь лишь введение и фундамент ко второй.
  
  Первая часть довольно объёмная, если отважишься на то, чтобы прочитать её, пожалуйста, давай своим прекрасным глазкам отдохнуть, лишь для этого она разбита на (I, II, III)]
  
  
  
  Часть I - Дневник
  
  I
  
  Если какими-то судьбами вы отыскали эти, надеюсь, давно забытые листы исписанной бумаги, не слишком-то радуйтесь, предвкушая найти на страницах что-нибудь интересное, не стоит считать себя удачливым кладоискателем, даже если вы, было, заскучали, ведь эти записи не являются художественным произведением. Эти комбинации букв - моё домашнее задание, ни больше, ни меньше, задание, которое мне поручил очередной психолог. Подумать только! Когда только начиналась вся эта история, я бы открыто высмеял того, кто предсказал бы мне тогда походы к психологам, специалистам, которых я всегда почитал за совершенно ненужных человечеству, по крайней мере, сильным его представителям. В общем, моя задача, излить все свои мысли на бумагу, она молчаливо стерпит, и, как полагает мой психолог, это поможет мне избавиться от переживаний, циклических мыслей и вновь зажить спокойной жизнью. Надеюсь, случайный прохожий, мне удалось лишить тебя последнего интереса, удалось убедить тебя, наконец-то, захлопнуть непотребные переживания, ну, или хотя бы обидеть резким переходом на "ты".
  
  Всё началось прекрасным летним днём. В наш офис зашла юная прекрасная девушка и села как раз напротив меня. Она мне понравилась, но в моей голове начались революции, стали подниматься флаги, чествующие гордость, комплексы, глупость:
  
  - "Очередная студенточка", - сказала гордость.
  
  - "Мнит, небось, из себя невесть что", - продолжила глупость.
  
  - "Она не для тебя", - прошипели комплексы.
  
  Мои советчики науськали меня держаться строго, не позволять себе влюбиться, и я держался. Девушка - кстати, нас даже не представили - держалась легко и непринуждённо. Её звали Дженни, и это имя в моей голове с течением времени прошло эволюцию от "что ещё за имя такое?" до "это самое прекрасное имя на свете!"
  
  Дженни пыталась насмешить меня, и ей это легко удавалось, постепенно я придушил своих советчиков и загорелся желанием познакомиться с ней поближе. Мы начали общаться, она мне безумно нравилась, но мою голову буквально разрывали крики: "она не для тебя".
  
  Здесь мне по настоянию психолога стоит как можно подробнее описать внешность Дженни.
  
  Дженни привлекала не только миловидностью, внешностью богини, повадками кошечки, вкусом принцессы и походкой королевы. Она была безупречна во всем (по крайней мере, она была способна сделать так, чтобы все вокруг в это поверили).
  
  Карие глаза Дженни не только меня сводили сума, если бы на вашу долю выпало величайшее счастье в мире - заглянуть в её глаза, то вы бы почли абсолютно чёрные зрачки не менее как за чёрные дыры. Казалось, что они созданы для того, чтобы притягивать и затягивать всё и вся. На каштановой радужке - словно лучи от источника света - расходились светло-золотые тонкие нити. Заглядывая в глаза чаровницы, нельзя было стразу понять, чему призваны служить эти лучи, то ли по ним как по устьям постепенно затягивался в ловушку весь мир, то ли они были посланы, как солдаты на завоевания, темными силами ока - зрачком. Ко всему прочему на радужке располагались узоры и кружева различных коричных оттенков. Всматриваясь в них, вы пытались определить закономерность, последовательность сплетения, ключ к шифру витиеватости, но все было тщетно! Природа заложила такую загадку в узоры глаз Дженни, что их замысловатость не давала вам себя запомнить, но и не давала себя забыть. Величавый перламутр белка глаз придавал взгляду Дженни одновременно и усталость мудрости, и нежность гармонии с каштаном глаз. Впрочем, усталость была редкостью для Дженни, это была жизнерадостная особа, ценящая чувство юмора в людях, которая не могла подолгу оставаться печальной. Когда редкие времена сплина всё же наставали, и из глаз Дженни, как из суфлёрской будки на вас поглядывала толстушка Грусть, за спиной последней то и дело маячил худощавый сангвиник Задор. Он, постоянно прыгая и суетясь, пытался понять, как ему лучше встать, чтобы из-за спины соперницы было лучше видно, и выкрикивал что-то вроде: "ну дайте же и мне, наконец, посмотреть!" Одним словом, взгляд Дженни был преимущественно задорным.
  
  Скопление ресничек усиливало могущество глаз. Дуги бровей были довольно тонкие, ухоженные.
  
  Губы Дженни были пышные, как хорошо поднявшийся пирог. Уши идеальной формы затягивали взгляд, словно зыбучие пески. Когда Дженни заводила прядь своих великолепный волос за одну из раковин, я любил взглядом скользить по удивительно приятному узору.
  
  Дженни носила волосы длинной до плеч. От природы они были прямыми; обладали блеском степенного металла и теплом горячей брюнетки. Гармония жила в каждом из них: от корней и до самых кончиков они были одинаковой средней толщины. Они не были пухом и не были свинцом, одним словом - нашли золотую середину. Спадая с головы героини, они отважно следовали вдоль овала лица, но дойдя до линии губ, завидев южный мыс лица, в испуге от головокружительного падения они плавно чуть загибались к шее. Иногда Дженни носила косички, прибирала волосы в пучок, чуть завивала их.
  
  Лицо Дженни имело плавные черты, располагало законченностью мастера. Фигура отличалась стройностью: у неё был плоский живот, и стройные ножки. Талия этой Афродиты создавала впечатление того, что когда-то в мастерской богов сам Аполлон, передавая вылепленное дитё на поруки розового аиста, случайно вдавил её с боков. Примечательной деталью ног были остренькие девичьи коленки. Неширокие бедра по своей форме были притягательно женственны. Вдобавок ко всему Дженни была гибка настолько, чтобы сесть на шпагат.
  
  Осанка Дженни была достойной тому, чтобы по-королевски гулять во дворцах. Но если спина была прямой, то плечи немного подавались вперёд. Такие плечи можно заметить у котёнка, который выгнул спину дугой, нахохлился готовый равно к нападению и к защите, навострил уши, наклонив голову.
  
  После краткого описания внешности следует внести оживление, уделив внимание неосязательным качествам, без которых образ Дженни остался бы пустым, как прекрасно-отлитая статуя с воздухом внутри.
  
  Не каждому удаётся заглянуть в душу человека, но услышать голос доводится многим. Голос Дженни был необыкновенно мягким. Это фортепьяно души располагало средней тональностью, притом казалось, что левая педаль инструмента использовалась постоянно! что не могло не добавить вкрадчивой загадочности и нежности. Слова, слетавшие с уст Дженни не падали к вашим ногам кирпичами, они продолжали свой полёт ещё некоторое время. Звуки жар-птицей облетали вас, это было столь необычно, что вы пытались и поймать их за хвост, чтобы посадить в клетку памяти их звучание, и пытались уловить смысл в них вложенный. Голос Дженни мог разбудить воспоминания о вашей первой учительнице в школе, если ваша учительница была юна, недавно получила диплом, а потому, преисполнена воодушевлением и любовью к детям. Голос такой учительницы усиливал в вас радость от заслуженной похвалы, если вы были прилежны, или вкрадчивостью заставлял вас перестать баловать, если вам были присущи шалости.
  
  Слушая Дженни, вам могло бы показаться, что вибрации её голоса, прежде чем стать историей, мягко обволакивают вас негой. Прежде чем уступить простор эфира тишине или другим звукам, ноты голоса Дженни тепло-тепло обнимали вас, вам казалось, что вы провожаете вашего любимого друга. Вы стоите с ним на перроне, вам и жаль расставаться, и вы понимаете, что это неизбежно. Вы думаете о том, какой же он хороший, ваш друг. Но вот гудок поезда заставляет вас разжать объятья, и вы вздыхаете.
  
  Благодаря своей жизнерадостной и открытой натуре, к Дженни тянулись люди: у неё было много друзей. В разговорах Дженни, даже общаясь непринуждённо, взвешивала каждое слово, возможно, не желая терять лавры умной девочки.
  
  Дженни была прекрасной советчицей. Часто, когда я барахтался на поверхности решения какого-то вопроса, Дженни успевала добраться до сути дела, разглядеть подводные камни и сделать ошеломляющий своей гениальной точностью и ёмкостью суждений вывод.
  
  Добавляя контраста в образ Дженни, можно отметить, что она была ленива от природы, ленива как кошка, такая лень побуждает вас заботиться и быть с ней ласковым. Её ленивость объясняла то, что она не любила цветы, но любила тепло и солнце.
  
  В душе Дженни жила художница: девушка прекрасно рисовала. В особенно удачных рисунках было много жизни, она прекрасно работала с тенями; цвету предпочитала тона. Рисуя что-нибудь в минуты вдохновения, Дженни в первую очередь делала это для себя, тщеславие художницы было ей чуждо, отчего я сильно страдал, ведь она редко позволяла мне взглянуть на свои работы, каждую из которых я почитал за несомненный шедевр, каждую из которых я втайне хотел получить в подарок.
  
  Со слов Дженни, в ней была меланхоличная склонность к прочтению любимых книг по многу раз. Трудно определённо сказать, что её побуждало к этому - радость от повторного переживания вызванных когда-то чувств, дружеская привязанность свойственная её верному сердечку, исследование своей сущности посредством сравнения мироощущений меняющихся с годами или что-то ещё. Книги Джейн Остен, Хемингуэя, Толкиена, Лермонтова, Пушкина и менее значимых поэтов делили место на полках Дженни со словарями. Её романтическая душа любила холодным осенним вечерком разделить тепло одеяла с томиком стихов приятного поэта (не стоит ли, предвкушая подобную перспективу, сейчас же бежать в ряды служителей рифмы?)
  
  Постепенно мы с Дженни стали проводить время за чаем. До сих пор не могу понять, что меня побуждало краснеть перед ней, мне редко удавалось держать себя в руках, она как-то по-особенному действовала на меня, не так как все другие девушки. Через некоторое время я влюбился в неё без памяти, а, вернее, признался себе в этом, ведь это произошло с первого взгляда, когда я её только увидел. После нашей первой встречи я отчаянно сопротивлялся её чарам, может быть, уже тогда почувствовав в ней что-то роковое, что-то, что в корне повлияет на всю мою судьбу. Так или иначе, теперь я был без ума от неё, и она замечала это, моё поведение, должно быть, было ей невыносимо. Я склонился перед её красотой и умом, абсолютно зачарованный этим созданием, и вёл себя словно заколдованный. Я говорил себе: "не будь червём, что ты перед ней пресмыкаешься?", - затем отвечал, - "да-да, нужно взять себя в руки", - но как только видел её, слышал её голос, становился самым невыносимым рабом.
  
  Сама история началась однажды за очередной чашкой чая.
  
  - Это мне? - спросила меня Дженни, увидев, что я разнообразил стол, к которому она только успела присесть.
  
  - Тебе. Кажется, это твой любимый шоколад, - ответил я.
  
  - Когда ты успел его раздобыть? Ведь, я только утром тебе о нём рассказала! - продолжала спрашивать девушка, одновременно с радостью и с негодованием, она не поощряла мои выходки подобного рода, впрочем, они были явлением редким.
  
  - Было бы желание... - я немного замечтался, - "если бы только я ей хоть чуть-чуть нравится", - думал я.
  
  - Ну, хорошо... Теперь, что же, ты предложишь мне чаю?
  
  - Да, конечно! Ведь ты не против? - очнулся я.
  
  - Кажется, за этим ты меня сюда и привёл!
  
  Я принялся ухаживать за ней, стараясь совладать с тем, что производили её слова в моей душе "ты, меня, сюда, привёл". Такие последовательности, сплетённые сознательно или с применением природного кокетства, слетавшие с уст Дженни, порождали во мне туманные мечты о том, что она когда-нибудь станет моей парой, девушкой, женой. Розовой негой её слова обволакивали моё сознание, в такие минуты мне казалось, что я переставал думать обо всем на свете, она окружала меня со всех сторон.
  
  - Что ты вздыхаешь? Тебе что неприятно за мной ухаживать? - игриво насупилась она.
  
  - Нет, что ты!
  
  Мы немного поболтали на разные темы. Вдруг, Дженни, что бывало нередко, посетила очередная затея:
  
  - Джеки, а ты что, правда, готов ради меня на всё?
  
  Когда я слышал своё имя из её пышных как взбитое облако уст, моё сердце обычно делало пируэт эквилибриста. После того, как она начала шуточно звать меня "Джеки", я запрещал всем прочим такую "привилегию".
  
  - Хотелось бы в это верить, - ответил я, затем подумал, - "хорошо бы совершить какой-нибудь подвиг для этой принцессы, что-нибудь значительное", но малодушно вспомнил про сумасбродства и ответил, - Пожалуй, не на всё.
  
  - "Не на всё"? - расстроено процитировала Дженни.
  
  - Я бы не бросился по твоему приказу с крыши или под поезд, не застрелился бы, и не причинил бы вреда своим близким родственникам.
  
  - Глупый! Я не столько сумасбродна, чтобы желать подобное!
  
  - Тогда я готов на всё.
  
  - Даже убить?
  
  - Даже убить, - ответил я и подумал, - "ещё бы, ради тебя-то!".
  
  Дженни не придала значение ответу, и игриво продолжала:
  
  - А смог бы ты, Джеки, убраться из этого города?
  
  Мысль пронеслась во мне: "она хочет поиграть со мной, думает, что я слабак, что ж поиграем!" Я спросил, бросая ей вызов:
  
  - Сегодня?
  
  - Нет, можно и завтра.
  
  - Ладно. А у меня какая-то определённая цель назначения? - я подумал, что если у меня будет больше поручений, то, скорее всего, любопытная Дженни захочет узнать об их выполнении, и, таким образом, станет возможным хотя бы поддерживать с ней общение, поэтому я расширил вопрос, - или, может быть, какие-то другие поручения помимо этого?
  
  - Да, ты должен уехать в город N. - После некоторой паузы она продолжила, - а, чтобы ты не отсиживался здесь в другой части города, стараясь не попадать мне на глаза, я дам тебе мой рабочий пропуск (с моей прекрасной фотографией) - будешь делать снимки того, что мне вздумается с его участием! Да, уже теперь я могу сказать, что тебе необходимо по приезду сделать несколько фото города N, а после (надеюсь, ты уже догадался) прислать их мне.
  
  Мысль о том, что мне будет можно и даже нужно что-то прислать Дженни, что она сама просила об этом, очень согрела меня. Поручение кокетки, моего ангела, идеальной во всех отношениях девушки было легко выполнимым: нужно было уволиться за один день, раздобыть билеты и собрать вещи, что-то наврать родственникам, отменить намеченные планы и прочее. Меня терзало другое! Во-первых, мне предстояло завтра уехать, а значит покинуть Дженни: не видеть её глаз, улыбки, причёски, не услышать задорное "привет", не наблюдать за тем, как она ходит плавной поступью кошечки. Во-вторых, меня снова посетила мысль о том, насколько я, должно быть, ей неприятен, она порой говорила мне нечто, что меня вырывало с неба из окружения мечты, на землю в суровую действительность, напоминая о том, что она не моя и никогда ей не будет. Я решил для себя, что всё это своего рода проверка, игра, которую нужно всего-навсего пройти, и задался благой целью выполнить поручение с достоинством. Желание Дженни проверять и контролировать придало мне отваги. После эгоистичных мыслей о своей шкуре, наконец-то проснулась заботливость, я спросил Дженни:
  
  - У тебя не будет проблем с тем, что я заберу твой пропуск?
  
  - Не будет, - улыбаясь, ответила она, - я скажу, что потеряла его, и мне сделают новый!
  
  - Ладно, давай мне свой ... пропуск, - попросил я. Чувства переполняли моё сердце - это был её первый подарок мне, знак великого доверия, и я решил, что он станет моим талисманом.
  
  - Ты что же, правда собрался ехать, Джеки? - недоверчиво спросила она, изящно откусывая кусочек от темной плиточки шоколада, которую кокетливо держала, направляя её во время речи вертикально вверх, как бы мысленно говоря и показывая: "да-да, прямо оттуда, с неба я и снизошла". Её нежное запястье в это время дышало мерным пульсом прямо в мои глаза. Это удивительное запястье я обожал с вожделением изголодавшегося вампира. Впрочем, если заняться перечислением прекрасных частей тела юной собеседницы, к которым я не был равнодушен, а вернее любил до безумия, то следовало бы из справочника анатомии выписать определённо все названия.
  
  Отвлекаясь мыслями от магических биений трепетного девичьего сердца отражённых на запястье Дженни, действующих на меня не хуже маятника гипнотизёра, я ответил:
  
  - Да, поеду... или это была шутка?
  
  - Нет-нет, не шутка, что ты? Поезжай, Джеки, - лукаво ответила Дженни, подавая мне свой пропуск.
  
  Я не мог сдержать дрожи в пальцах - принимать дар прямо из её рук! Я так неприлично долго разглядывал её красивое фото, что она отвлекла меня:
  
  - Тебе бы следовало любоваться не фото, а его живым образчиком, - шутливо заметила она, - ведь сегодня ты видишь меня, может быть, последний раз в своей жизни!
  
  Её слова кромсали меня скальпелями, и я медленно убрал пропуск в нагрудный карман. У меня было ощущение, что сама душа отлетела. Но я взял себя в руки, - "она играет", - решил я, - "не может быть, чтобы это был наш последний раз, последний чай, ведь она - моя судьба!"
  
  В раздутом стремлении потакать объекту своего обожания я зашёл так далеко, что почитал капризы избранницы за чистую монету, я был неспособен видеть обратную сторону медали, и хоть как-то анализировать происходящее, её запросы, её желания сразу же возводились в моем сознании в закон, хотя она мало рассказывала о своих желаниях. В раболепстве я был готов потакать своей избраннице, даже если бы она заявила, что намерена с кем-то встречаться или собирается выйти замуж, тогда я считал, что таким образом побеждаю свой эгоизм и содействую её счастью.
  
  Я заметил по выражению её прекрасного лица, что я жалок, а потому очнулся и ожил. Мыслей у меня не было, намерение ехать в N было всё тем же, я лишь старался отгонять единственный налетавший неумолимым коршуном вопрос: "зачем?", правдивый ответ на который не сулил радости. "Это всего лишь игра", - думал я.
  
  Мы ещё немного посидели за чаем, Дженни поблагодарила меня за шоколад, пришедшийся ей по вкусу. Почти сразу после того, как она, наконец, увидела дно своей великолепной чашки, мы разошлись. Во мне стремительно строился план действий по переезду, к осуществлению которого я незамедлительно приступил.
  
  Уволиться особого труда не представляло, моё сознание вообще на несколько дней заволокло туманом. Я задался целью, проработал план и действовал на автомате. Если меня спрашивали - я отвечал, если мне нужно было куда-то идти - я шёл, если нужно было кого-то о чём-то попросить - я просил. Но всё это делал бессознательно, не чувствуя себя в моменте, причиной тому было то, что я всё ещё думал над словами Дженни, переживая о том, что вдруг и, вправду, мы с ней виделись в последний раз. Единственное, что меня согревало, так это её пропуск, лежавший все эти дни в моём нагрудном кармане, я проверял его наличие по сотне раз в день.
  
  Помню, что, когда вышел на улицу свободным от обязательств перед работодателем, я поехал на встречу с друзьями перед отъездом. Истинной цели своей поездки я решил никому не открывать, как и вообще никому и ничего не рассказывать о Дженни.
  
  Возвращаясь домой после встречи, уже подходя к дому, я услышал в своей голове голос: "это не последний раз, ты ещё увидишь её", все мои тревоги тотчас рассеялись, разбежались в разные стороны как дети, которые начинают играть в прятки. Весёлое расположение духа вернулось ко мне, и я снова ненадолго очутился в реальности, что помогло впоследствии уверенно выглядеть на семейном ужине. Я был готов к выдуманной игре и без голоса сулившего радости, понимал, что, может быть, увижу Дженни только через пятьдесят лет! Даже допустил, что голос этот был моим собственным, а не какого-то ангела или провидения, допустил, что голос лгал, но надежду, однажды пробудившуюся в полной мере, искоренить практически невозможно: пока чувства обильно питают этот сорняк сердца, можно вырывать его каждый день, ночью он прорастёт вновь. В тот вечер во мне пробудилась железная надежда, я ощутил, что мне нипочём самые неумолимые испытания, которые почему-то представились мне исполинами, сделанными из камня. Казалось, что стальные жернова надежды зародившейся в моей груди перемелют всё и вся.
  
  Внутри я обрадовался тому, как удивись родные, узнав о том, что я завтра же уезжаю. Что-то на автомате отвечая на расспросы семьи, про себя я задумался. Мне невольно представлялось, - надеюсь, мой психолог не враг чернил и такие подробные рассуждения действительно мне помогут, - мне представлялось, что я капитан корабля, который завтра отправляется в путь, и вот я отдаю "команду" своей сестре подготовить судно к отплытию - поручаю ей купить билет. Мне представлялось, что я рыцарь своей принцессы (ведь у меня даже был амулет с её фото), что меня ждут самые невероятные приключения! Одним словом, я решил фокусировать свои мысли на положительных сторонах моей игры.
  
  Такие фантазии, как зачастую и все фантазии были глупостью: ведь город N не был другим миром или другой планетой - по размеру он был схож с городом, в котором я до сих пор жил. К тому же N славился довольно развитой инфраструктурой, а значит, жизнь там могла быть вполне сносной. О единственном настоящем испытании для меня - разлуке с Дженни - я старался не думать.
  
  Услышав, как пилот приземлившегося в N самолёта сообщил о погоде за бортом и пожелал пассажирам всего наилучшего, я почувствовал себя так, как чувствует себя гончая после взмаха решётки отделяющей её от радостей погони - игра началась.
  
  Оказавшись в центре города, мне пришлось долго выбирать дома, достойные стать фоном для пропуска Дженни. Однако, мало разбираясь в её вкусах, в конце концов я выбрал те виды города, которые понравились мне самому.
  
  В мыслях моих хаотично кружились слова, предложения и целые абзацы фраз, которые должны были в конечном итоге оформиться сопроводительным письмом к фотографиям. В голове роились и благодарность за щекотавшую сердце неизвестность будущего, и описания поверхностных впечатлений от нового города, и, конечно же, клятвы в верности и надежда, сквозившая между всем этим. Надежда на то, что моя "ссылка" окажется недолгой, и что я вскоре вернусь и увижу Дженни, либо на то, что она сама приедет хотя бы ненадолго, навестить меня.
  
  Я бродил по городу, всё было для меня ново, но я не замечал каких-то деталей, осознание которых приходит лишь со временем. Я смотрел на перспективы, раскинутые здесь и там, но, к негодованию архитекторов, был абсолютно слеп к их особенностям. Люди и здания сливались в единую массу, в какую-то картину Босха, на которую смотришь издалека. У меня не было желания предаваться анализу деталей, я просто шёл и шёл, согреваемый гимнами, которые сочинялись и тут же исполнялись в душе, гимнами неизменно посвящёнными Дженни.
  
  Не помню, как нашёл дорогу в отель, моё сознание снова заволокло туманом. Всё вокруг то и дело выглядело сном, порой казалось, что я вот-вот проснусь, и всё пропадёт, или, раз уж это сон, возможно, вон за тем углом я встречу Дженни: она улыбнётся мне и будет со мной мила, а затем пойдёт рядом, доверяя мне выбор пути.
  
  Наконец, я оставил свои вещи в отеле, поместил объявления в сети о поиске жилья, перекладывая заботы об этом в руки риелторов, обновил и выложил своё резюме. В субботний вечер ждать звонков и приглашений не приходилось, да и душа в четырёх стенах комнаты не помещалась, потому я отправился гулять. Мне хотелось определить, достаточно ли красивы закаты в этом городе, и, если достаточно, то запечатлеть фото Дженни на фоне прекрасного костра, в котором солнце так любит сжигать день, принося его в жертву богам Памяти и Истории.
  
  Закат действительно очень обрадовал своей живописной красотой, но даже магическое буйство красок самых тёплых тонов не могло затмить то тепло, тот жар, которые наполняли меня с головы до ног, когда я видел самое любимое лицо - лицо Дженни, пускай смотрящее только с пропуска. Её лукавые глазки, преисполненные гордым осознанием своей притягательной привлекательности, не только затмевали красоту всех закатов и рассветов, в них была сосредоточена сама красота жизни, разглядев которую потерять голову, казалось сущим пустяком.
  
  Подумав о том, как было бы замечательно показать такой живописный закат Дженни, девушке с душой художницы, преисполненный радости я решил согреться чашкой кофе в ближайшем кафе.
  
  За кофе мне захотелось во чтобы то ни стало отправить Дженни три особо удачных фото города N. Внезапно, взглянув на часы, я осознал то, что не успевал вернуться в отель и отправить фото сегодня, как было условлено - время подходило к полуночи. Мысль закипела. Так как возможности отправить фото со своего телефона у меня не было, решил попытать счастья, обратившись за помощью к посетителям кафе. Посетителей я заметил только сейчас, взор начал вылавливать отдельные личности из слившейся воедино картины. Отбраковав несколько семей, пар на свидании, я заметил девушку с ноутбуком. Не думая, шагом сдерживая бег, я подошёл к ней и заговорил:
  
  - Извините, мне жизненно необходимо воспользоваться вашим ноутбуком, вы позволите?
  
  - Ладно, если это ненадолго, - ответила посетительница, несколько опешив.
  
  Сейчас смешно вспоминать, ведь я буквально вырвал ноутбук из её рук и начал проводить известные манипуляции, используя свой телефон, на несколько минут забыв о существовании окружающего мира. Я досадовал на себя за то, что забыл рассчитать время, и решил избавить Дженни от пространного письма. Строчки, которые весь день упорно лезли в голову, теперь были не в состоянии выстроиться в приличную очередь интеллигентов, они шкодили непослушными детьми, кричали наперебой митингующими. Я отправил своему ангелу три фото с её пропуском на фоне оживлённого города, парка и заката. Во многих моих действиях, направленных к Дженни, я старался вложить потаённый смысл. Мне казалось, что если она поймёт заложенный и порой завуалированный смысл, то она действительно та, которая мне нужна, потому что она чувствует меня. И, действительно, практически всегда Дженни понимала меня, порой даже лучше меня самого. Я до сих пор не разрешил загадку её проницательности, то ли в ней, как в идеальном создании женского пола, сильно развита интуиция, то ли необозримый жизненный опыт - причём опыт, накопленный всеми поколениями человечества - доступен ей через невидимые космические нити, то ли она, действительно, моя половина и потому прекрасно меня понимает и чувствует. Фото, которые были отправлены в тот вечер Дженни, пришлось выбирать торопясь, поэтому выбирал скорее сердцем, чем головой. Позже, анализируя отправленные фото, мне показалось, что каждое из них было действительно прекрасно, и прекрасно по-своему: кадр оживлённого города сулил весёлую полную приятных забот, возможностей и развлечений жизнь; кадр с великолепным парком вызывал желание живительно отдохнуть, прогулявшись в нём, может быть, вместе с детишками. Наконец, кадр с великолепным закатом задел бы сердце любого поэта, но, в общем-то, говорил: "я хочу быть с тобой до заката дней". Торопясь успеть до полуночи, я написал тогда лишь несколько слов: "Привет, Дженни! Прибыл в N, твой Джек". Имя, которое симфонией звучало в моей душе, было волнительно писать, равно, как и поставить такую подпись в коротком письме. Видеть своё имя недалеко от имени милого адресата было необъяснимо приятно, это вызвало небольшой переворот в моей груди, и я на миг забылся. Практически заканчивая свою миссию, моё внимание как спину ничего не подозревающей лошади обожгло хлыстом чьего-то вопроса. Начало и конец вопроса были вырывающим меня из сна белым шумом, я ненавидел этот шум, хотел, чтобы он прекратился, ... но вот я очнулся, вспомнил, где я. Из фразы, адресованной мне, я услышал лишь одно слово "взламываете".
  
  - На самом деле я почти закончил. Мне нужно было отправить фотографии, причём срочно, - ответил я, не отвлекаясь от монитора, - осталось только замести следы и удалить мои пароли, чтобы вы не "взломали" мою почту, - шутливо добавил я, радуясь тому, что дело сделано вовремя.
  
  - Смотрите не удалите ничего у меня! - заявила девушка с напущенным беспокойством, - никогда не думала, что "отправить фото" может быть важным делом, причём "жизненно" важным! - сделала она шутливую ремарку.
  
  Я впервые обратил внимание на девушку, которая выручила меня. После того, как рассмотрел её лицо, улыбка на мгновение предала меня. Было невозможно понять, кто передо мной: фантасмагория, проклятие провидения или результат надетых, на мою душу очков. В чертах девушки сквозила Дженни. Не то чтобы она была её копией, наверняка, случайный прохожий сказал бы, что моя собеседница непохожа на Дженни, но на самом деле пропорция черт собеседницы и её причёска были чем-то схожи с образом Дженни. Хотя, если признаться, после того как я встретил Дженни, мне казалось, что на неё похожи очень многие: от актрис до случайных девушек-прохожих. Не знаю, почему так выходило, может быть, будучи одержимым, я как бы искал Дженни повсюду, когда её не было рядом.
  
  Наконец, я успокоил себя тем, что Дженни была намного красивее девушки в кафе, более гармонична и дорога сердцу. Вообще, когда я смотрел на Дженни, мне всегда казалось, что я знал её с самого рождения, с самого рождения души. Вы смотрите в зеркало, и, даже если кто-то признает вашу наружность отвратительной - вы себе нравитесь, потому что вы себя всегда знали, вы привыкли к себе. Подобное ощущение привычки или того, что я с ней всегда был знаком, жило во мне с нашей первой встречи. Я решил, что незначительная похожесть незнакомки и Дженни случайность или следующие испытание игры, и подумал продолжить диалог - мне было интересно разузнать о городе, в котором предстояло провести не один день:
  
  - По-моему, это кафе - довольно приятное место, - сказал я, рассматривая обстановку и всё ещё чувствуя радость за отправленное письмо. - Кофе достойное и посетители здесь отзывчивые! - вернул я с благодарностью ноутбук хозяйке. - Вы часто здесь бываете?
  
  - Не очень часто, больше потому, что здесь неподалёку довольно живописная набережная. Рада, что смогла помочь, - ответила незнакомка, приветливо улыбаясь.
  
  Улыбка также больно напомнила мне о Дженни, приходилось затрачивать некоторые силы на очередное испытание, и я замолчал. Собеседнице пришлось, продолжить беседу:
  
  - А вы? Часто здесь бываете?
  
  - Признаться, нет! Вообще-то, это мой первый день в вашем городе, - ответил я с воодушевлением, отвлекаясь от терзавших меня мыслей.
  
  - Посетили нас по делам? - с долей огорчения спросила девушка.
  
  - Вообще-то, я переехал, собираюсь здесь жить и работать.
  
  - Как интересно! - ожила она, - а у вас здесь, должно быть, есть знакомые или родственники? Где вы остановились? - сквозил дружелюбный Интерес.
  
  - У меня тут ни родственников, ни друзей, последние, я надеюсь, появятся со временем, а об отсутствии первых я не очень-то волнуюсь! - ответила Ирония. - Остановился в отеле, - добавил я и перевёл софиты беседы на девушку, спросив, чем она занимается.
  
  Собеседница рассказала о том, что работает в сфере моды, находится в процессе получения второго высшего образования, любит рисовать и прочее. Тем самым она мне понравилась, я узнал, что её зовут Лизи, мы обменялись номерами телефонов. Девушка похвастала отличным знанием города и его особенно приятных мест, посулила мне всевозможную помощь. Тогда я разглядел в новой знакомой возможного друга, и очень обрадовался тому, что случайно в первый же день добился некоторого успеха на этом поприще. Постепенно всё более отвлекаясь от приятных моему сердцу черт собеседницы, я разглядывал в ней свои особенности, разрывал её мнимую связь с Дженни, формируя в своём сознании новую личность.
  
  Время было за полночь, Лизи предложила оплатить счёт. Пока мы ожидали официанта, ко мне подкралось осознание того, что я совсем не устал за день и, если в отель поехать или пойти, предварительно в одиночестве немного погуляв, Дженни неумолимо начнёт оккупировать мысли. Несмотря на то, что такие мысли были приятны, они, сказать по секрету, порой порядком мучали и терзали тем, что она мне не принадлежала. Сейчас этого не хотелось, я предпочёл бы забыться пусть лишь на время, именно поэтому предложил сумасбродную идею Лизи - погулять под ночным небом. Отказ расстроил бы меня не сильнее проигрыша в лотерею, но мне повезло - она согласилась.
  
  Мы вышли из кафе и стали взаимно приятно делить место под звёздами. С Лизи было невероятно легко общаться, она очень много рассказывала о городе N, о своей жизни и о многом другом. Порой приятно идти вот так рядом с болтливым собеседником и слушать его истории, иногда переживать эти рассказы вместе с ним, а иногда забываться и думать о чем-то другом, своём. Помню, как я задумался тогда о том, что мы ни разу вот так запросто не гуляли с Дженни. Каково это - гулять с ней? Разговорчивая ли она? Ведь, наверняка, с близкими она совсем другая, ещё лучше. Я подумал тогда о том, как странно то, что одна лишь Дженни обладала какой-то неведомой силой надо мной, властью: могла заставить краснеть и робеть, забыть остатки скромного красноречия, спутать мысли. Каждый взгляд Дженни - радостный или спокойный, счастливый или встревоженный, весёлый или уставший - сводил меня с ума. От одного взгляда Дженни в моем сердце вожди какого-то дикого-дикого племени били в гулкие барабаны и затевали пляски безумия, жадно жуя листья коки.
  
  Было приятно за один день увидеть город во всех его проявлениях, теперь глаза радовались заманчиво горящим вывескам заведений, свету фонарей и машин. Когда взор замечал что-то особенное, меня неустанно посещала мысль: "вот бы Дженни это видела". В целом город мало отличался от многих других: чем-то превосходил, чем-то отставал, имел свои особенности, но теперь мне показалось, что он прекрасен, и я в мыслях благодарил Дженни за неслучайный (как мне тогда казалось) выбор, и пожалел, что не выразил благодарности в письме.
  
  Лизи любезно согласилась, по возможности виляя, подходя к достойным ближайшего рассмотрения мест, тем не менее, направиться в сторону отеля, где я остановился, ведь у отеля всегда можно поймать такси. Узнав о том, что я собираюсь искать жилье, Лизи посоветовала мне обратить внимание на район, в котором жила сама, она так красочно его описывала, что он любому показался бы уголком Эдема.
  
  По дороге к отелю я представлял, как чуть больше чем через сутки Дженни прочтёт моё письмо, увидит фото, и, может быть, немного обрадуется сдержанному слову. Письмо я оправил, как обычно, на её рабочий почтовый ящик (личного адреса я не знал и не решался спросить), а поэтому нужно было дождаться утра понедельника.
  
  Подойдя к отелю, я был очень удивлён тому, что не узнал здание сразу, так изменился его облик под сенью ночи. Я горячо поблагодарил Лизи за то, что она помогла мне отыскать дорогу, и мы, как давно знакомые друзья, попрощались обнявшись. Мой взгляд проводил такси, увозившее Лизи. Я не сразу вошёл в отель: немалое удовольствие доставляло стоять на улице, различать малоприметные из-за фонарей звёзды и полной грудью дышать приятным воздухом города N. Радость внутри меня была сравнима с чувством от маленькой победы, я осознал, что хоть на что-то гожусь. Первый тур игры был позади.
  
  
  II
  
  
  Весь понедельник я ждал ответного письма Денни, несмотря на то, что она вообще-то не отвечала на мои письма или делала это крайне редко - парой фраз. Тем не менее, мне казалось, что на этот раз я буду удостоен ответом, содержащим, пусть самое скромное, но удовлетворение моим "поступком". Метла уверенности отгоняла от меня беспокойные мысли о том, что письмо могло не дойти, ведь, во-первых, адрес почты Дженни я знал наизусть, во-вторых, точно помнил сообщение о том, что "письмо доставлено". Но затем меня посетила мысль, что всё могло совпасть так, что Дженни неожиданно уехала в отпуск, из-за чего и не вышла на работу, ведь в свои планы она меня никогда не посвящала.
  
  Неожиданные пропадания объекта моего обожания, оказывали на меня такое действие и вызывали столько волнения, какое можно, пожалуй, испытать, узнав, что солнца на небе больше нет. Не то чтобы оно кокетливо скрылось за тучку, как скрывает своё личико веером милая дама, делая его более желанным, то ли, скрывая недостаток, то ли, добавляя ему загадочности. Не то чтобы солнце решило уделить время другой стороне земли так, как неожиданно решает разговаривающая с вами на приёме прекрасная собеседница, задумав одарить своим вниманием других, оставив вас гадать, то ли она кокетничает, то ли вы скучны. Солнца просто больше нет на небе!
  
  - "В конце концов, Дженни могла немного приболеть, о, милая Дженни!" - продолжал думать я, невольно мечтая о том, как стал бы за ней ухаживать. (Но даже в мечтах я позволял себе приписывать ей только самые легкие незначительные недомогания.) Я представил, как раздобыл бы для Дженни самых вкусных, полезных и, может быть, неведомых фруктов, стал бы кормить её с рук, готовить различные салаты и соки, заваривал бы травяной чай с мёдом. О, мне кажется, она непременно ворчала бы на меня, досадуя на свою легкую болезнь и на то, что я вижу её приболевшей, но я бы не сдавался и проводил бы всё своё время с ней, чтобы она вдруг не заскучала. Развлекал бы её всевозможными способами, рассказывал бы ей различные истории, читал бы ей детские книжки. А когда она, утомившись, уснула бы со взволованным лицом (признак борьбы с болезнью), мне бы не захотелось покидать её, я бы сидел рядом и любовался ею, досадуя на то, что так и не научился рисовать.
  
  В течение дня в результате раздумий я пришёл к выводу о том, что не ответить на моё письмо было вполне естественно. Что такого я сделал? Уволился? - но ведь это делают сотни людей каждый день! Купил билет на самолёт и переехал в другой город? - и это делают сплошь и рядом. Я вспомнил, что письмо не содержало ни одного вопроса! А ведь именно вопросы являются такими крючками в беседе, на которые, если посчастливится, можно поймать ответ. Я даже не поинтересовался, как у Дженни дела! Нет, письмо решительно никуда не годилось - какая-то жалкая телеграмма! - "А фото?" - спрашивал себя я. - "А что фото? Неужели друзья должны изливать пространные комплементы, тратить время на вежливость и учтивость?", - продолжал я ещё довольно долгое время внутренний диалог.
  
  Привлечённые наживкой известной комиссии, мне наперебой начали звонить риелторы, выяснять, что именно мне нужно. Я выдвинул свои обычные минимальные требования: твёрдая кровать, удобные стул и стол, платаной шкаф, здраво рассудив о том, что Дженни вряд ли скоро приедет ко мне, если приедет вообще - потому какой-то особенный комфорт мне не требовался. Всё же, не исключая возможности визита, я добавил к требованиям вторую кровать, достаточную площадь помещения и прекрасный вид из окна. Работа вчерашней мысли помогла остановить свой выбор на районе, в котором жила моя новая знакомая - Лизи. Я сделал вполне логичный вывод - раз, Лизи, девушке не лишённой вкуса (ведь она работала в сфере мод) нравится район, возможно, и сердцу Дженни он будет мил при необходимости.
  
  Меня начали приглашать на собеседования. Найти работу я не торопился, что позволяло подойти к делу рассудительно, взвешивая и сравнивая предложения, к тому же чувствовалась необходимость укрепить теоретические знания, что стало занимать свободное время.
  
  Семье звонил редко - пару раз за первую неделю, решил, что чем быстрее избавлюсь от потребности в поддержании связей со старой жизнью, тем быстрее заживу новой.
  
  Уже к концу первой недели пребывания в N яростные крики желания в моей душе - увидеть дорогую Дженни - были постепенно обузданы, но думать о ней я не переставал. Моя натура обладала той интересной особенностью, которая позволяет думать о чём-то даже во время чтения книги и беседы, при этом полностью понимая суть последних. Мысли о Дженни выделились на отдельный уровень сознания, порой утихали, ныряя в подсознание, или усиливались, вновь выныривая, так или иначе, это позволяло и полноценно жить, и продолжать непрестанно мечтать, надеяться, чувствовать.
  
  За неделю я познакомился с гранями жилищного вопроса и вопроса трудоустройства. Вернув себе способность видеть окружающую среду, лучше разглядел архитектуру города в многочисленных приятно долгих прогулках. Теперь меня заинтересовала культурная жизнь, и я загорелся желанием отвлечься от надоевшей беготни с риелторами (которые часто, услышав конкретные требования, предлагали нечто под них неподходящее). Было решено посетить какую-нибудь хорошую галерею или музей, а, чтобы этот процесс был приятней, я пригласил Лизи разделить впечатления, к тому же она могла порекомендовать, куда стоило пойти в первую очередь. Осведомлённость о наших знаниях и способностях часто запрягает нас в повозку Просьб.
  
  Лизи обрадовалась звонку и предложила пойти на выставку современного дизайна. От подобных выставок я был далёк, предпочитая классическую живопись: жанровую, пейзажную, историческую, марины, потому настоял на посещении галереи. Лизи для меня не была девушкой, которая вызывала желание потакать во всем, я рассматривал её только как приятного весёлого друга.
  
  Когда мы прошли турникеты, и я по привычке спрятал билеты в карман, собираясь забыть о них, Лизи попросила отдать их ей. Есть такой тип девушек - собирательницы билетов. Если вы окажетесь в обители одной из них, и более того, то ли войдя к ней в доверие, то ли вынудив её развлечь вас, удостоитесь почести увидеть коллекцию билетов со всех мероприятий, на которых она успела побывать - вы непременно удивитесь. Вы, было, ухмыльнулись про себя, мол, "что такого в этих твоих десяти билетах?", но открывается шкаф, вынимается большая коробка, сокровенно снимается крышка, и вы крайне изумлены! Ведь их десятки десятков, кажется, тут собраны все сорта бумаги, все форматы листа! Улыбка насмешки или лёгкого удивления сходит с вашего лица, вы поражены, вы смотрите на хозяйку коллекции как-то исподтишка, втайне, вы, вдруг, задумываетесь: "а не собирает ли она также разбитые сердца?" - ваши глаза чуть расширяются, теперь вам кажется, что вы вовсе не в святилище феи, а, быть может, в логове ведьмы! Вам даже начинает чудиться, что пройдёт пару лет, на вашем месте окажется кто-то другой, и ему также как вам будут показывать билеты, которые вы покупали для той самой хозяйки, и она невольно вспомнит о вас, вспомнит тогда, когда вы, быть может, уже не захотите, чтобы вас вспоминали.
  
  Но к Лизи домой я не собирался, а потому не стал противиться её собирательству. Я аккуратно вынул из кармана билеты, так чтобы случайно не выпал пропуск Дженни, который находился в том же кармане. Вишнёвые ногти Лизи болью бросились в мои глаза. Они с такой силой напомнили мне о Дженни, нашей последней встрече, о том, как она подала мне свой пропуск, что я изменился в лице. Эффект, производимый такими цветами лака, как алый или бордовый, можно сравнить с эффектом маяка ночью - они кидаются в глаза, даже если ты только проплываешь рядом, ты постоянно их видишь. Такой раздражитель, вероятно, призван удерживать на поводке внимание сильного пола.
  
  - Что такое, Джек? Тебе не нравится вишнёвый цвет, - спросила Лизи, по-видимому, интуитивно поняв, что дело именно в этом.
  
  - Нет, - ответил я немного жестоко.
  
  Лизи так и замерла с билетами в руках, казалось, она смотрела сквозь них. Она потупила свою головку как маленькая девочка, её волосы, словно защищая хозяйку, ниспадая, прелестно закрывали её личико полное горькой обиды, казалось, что она уменьшилась, сжалась. Невольно вспомнилась сестра, и мне стало жаль Лизи - она была настолько юной и натуральной, совсем не умела скрывать свои чувства. Я попытался исправить ситуацию:
  
  - Мне понравились твои бледно-розовые ногти, они больше, как мне показалось в первый вечер, подходят к твоим зелёным глазам, - подбодрил я спутницу.
  
  Лизи и, вправду, успокоилась. Она отвернулась от меня, вероятно, чтобы спрятать билеты в сумочку и чуть наклонила голову. В этот момент моё сердце испытало захватывающий полёт летящего с высокой крыши самоубийцы. Причёска Лизи открывала взору линии её великолепного затылка, плавную шею. С моего языка невольно сорвалось ремарка-ода, обращённая к музе:
  
  - Ты сегодня прекрасна, Дженни... - теряясь в туманах сна, протянул я голосом, пониженным на полтона.
  
  - Дженни? - в трудно скрываемом яростном негодовании вопрошала меня шипящая кошка в лице Лизи.
  
  Успев слетать в мыслях домой, к Дженни, теперь я внезапно очнулся с сожалением о том, что сон кончился. В мгновение ока я решил солгать, не хотелось открывать ей свою тайну, и вообще обсуждать с ней Дженни:
  
  - Ой, - ухмыльнулся я, - прости, Лизи, я что-то задумался, ты так похожа на мою сестру, я ещё не привык к твоему имени!
  
  - Ладно, Джек, бывает. Пойдём, я покажу тебе мои любимые картины! - дружелюбно пригласила она меня.
  
  Многим картинам мы уделяли слишком мало внимания. Как же мало посетителей выставки задумывается над тем, скольких трудов стоило каждое творение, как много надежд, давно минувших, лелеялось должно быть при каждом мазке! Тем не менее, часто прекрасные полотна останавливали жизнь вокруг. Они переносили меня в разные века, чаще в те времена, когда жил и работал мастер, заставляли забыть обо всем, замереть и поверить в его чувства.
  
  На десятый день пребывания в N, наконец-то, нашлось достойное моим требованиям жильё. Квартира располагалось в несильно отдалённом от центра спальном районе. Рядом с домом раскинулись многочисленные парки, где было приятно погулять, а потому район, которому Лизи пела дифирамбы, пришёлся мне по вкусу. В окна просторной квартиры большую часть дня заглядывало солнце, часто венчая свой путь живописными закатами. Воздух был чист и свеж. По ночам было видно звёзды и многочисленные огни раскинувшихся то тут, то там высоких домов. Взгляду, брошенному из окна, было приятно не упереться в стены соседних домов, а - благодаря паркам, раскинутым у подножья - устремиться в полёт над кронами сосен, берёз и других лиственных деревьев. Белки то и дело сновали туда-сюда, забавно покачиваясь на ветках, после прыжка с дерева на дерево. Ко всему прочему, близость парков - значит близость птиц, а потому, смотря по настроению последних, воздух то и дело наполнялся приятным пением.
  
  Ещё через несколько дней нашлась работа. Фимиамы, щедро куримые заслугам, рано или поздно находят доверчивого слушателя. Нескромное преувеличение моих достижений способствовали тому, что моя карьера только выиграла от переезда и смены работодателя.
  
  После того, как нашёл крышу над головой и источник средств, я задался вопросом: "стоит ли написать об этом Дженни?" С одной стороны, это как-никак были хорошие новости, но, с другой, ведь, Дженни не просила явно, чтобы я нашёл работу, а крыша над головой - обычное дело, если ты не бездомный. Мне захотелось хотя бы в письме, наконец, спросить, как дела у самой Дженни! Но немного поразмыслив, я отбросил эту затею: мой ангел могла бы подумать о том, что я пытаюсь выкрасть "пощаду", а мне не хотелось проявлять слабость перед Дженни. В то же время как-то восстанавливать общение было жизненно необходимо, и я решил написать даме своего сердца после того, как немного освоюсь на работе, ну или хотя бы после очередных выходных, может быть появится какая-то достойная внимания принцессы история.
  
  Вторая неделя в городе N пребывала в агонии, подкрадывались выходные. Очередная грань жизни города - развлечения, манила меня, тем более поводов для того чтобы хорошо повеселиться хватало. Веселиться одному - занятье невесёлое. Стрелки компасов мысли крутились недолго и навели меня на Лизи, почти сразу было решено ехать в клуб, куда мы и направились.
  
  Добравшись до злачного места, по-видимому, довольно известного в N, мы без труда преодолели двух великанов, оценивающих - словно привередливый художник-портретист, в кармане которого звенит монета - достаточную привлекательность лиц потенциальных посетителей. Оказавшись внутри, мы решили не заказывать столик, ведь наша цель была развлекаться, а значит танцевать! Любой посетитель клуба без заказанного столика обычно шёл к барной стойке, в стремлении то ли промочить горло, то ли набраться храбрости, то ли исполнить полагающийся ритуал, так поступили и мы с Лизи.
  
  Наш мозг порой довольно избирательно относится к направленной в него (а иногда и вбиваемой как соль в рыбу) информации - возможно, порою мы слышим с большим удовольствием то, что хотим слышать; возможно, это происходит по невнимательности, а возможно, по склонности. Так или иначе, из всех поучений, сделанных мне в детстве отцом, я как-то особенно рьяно вынес в сердце наставление "не будь как все". В конце концов, возможно, именно это нравоучение развило во мне склонность к потворству своим желаниям, нежели мнениям и наставлениям окружающих. Когда мне нужно было принять решение, я, прежде всего, эгоистически спрашивал себя: "чего я хочу?" и затем в душе отвечал на этот вопрос. Многие решения, однажды принятые мной, были неизменны, как например, решение о том, что лучше Дженни никого нет и быть не может; но как, пожалуй, в каждом коммерческом договоре, есть заметка "в случае форс-мажора", так и в жизни, незначительные решения могли претерпевать изменения вплоть до того, что конечные становились противоположны изначальным. К слову стоит заметить, что принятые мной "непреклонные" решения вполне могли меняться (преклоняться) под действием "форс-мажорных" чар Дженни.
  
  Одним из "непреклонных" решений, принятых мной однажды, было то, что я отказывался употреблять алкоголь. Просто считал, что необходимо всегда пребывать в ясном сознании, не лишаясь способности принимать взвешенные решения и совершать адекватные поступки. Мне нравилось лишь одно состояние опьянения - вызванное образом моей принцессы. Таким образом, в тот вечер мой аперитив также был чем-то безалкогольным. Лизи, как и все прочие мои друзья в подобные минуты назревающего веселья, решила не брезговать спиртосодержащими.
  
  Мы немного поболтали о качествах клуба, затем я рассказал о результатах недели, Лизи искренне порадовалась за меня, к тому же ей было приятно то, что я поселился в её районе. Повеселев, то ли от аперитива, то ли от моих новостей, Лизи потянула меня на танцпол, взяв за руку.
  
  Музыку в клубе создавало нечто невидимое, но то была не душа, то было электричество. Безжалостно громкие струи тока на выходе из колонок волей-неволей проникали в сознание, оглушали, как оглушает рыбак добычу. Лишь постепенно привыкнув, посетитель обычно начинал различать ритм и амплитуду звуковых волн.
  
  Нельзя сказать, что я умею танцевать. Вдобавок ко всему мне обычно требуется некоторое время, чтобы расчёт отступил, тело "оттаяло" и отдалось музыке, чтобы чувства наполнили движения, и движения стали естественными и беспечными. Когда музыка проникала мне в душу, и я не стеснялся выразить себя, казалось, что всё вокруг расщеплялось и рассеивалось, пропадало, словно туман под лучами солнца. Если музыка находила ключи к моему сердцу, она наполняла мир мечтой, сознание возвращалось в детство, где не было ни проблем, ни забот, ни сил - одни лишь грёзы.
  
  Лизи танцевала как сама жизнь. Каждое её движение было естественным, полным грации. Как и каждая девочка, она не была лишена слуха - природе было нужно, чтобы она могла безошибочно слышать, откуда донесётся плач малыша. Порывы её тела были наполнены музыкой, казалось, что звуки рождаются в ней самой.
  
  После нескольких танцев Лизи утомилась, и мы вновь отправились к барной стойке. Моя спутница предложила выпить чего-то покрепче, я признался, что не пью, на что она рассмеялась, вероятно, не поверив, затем стала предлагать новые для меня - как для китайца лень - коктейли. Я был не против того, чтобы попробовать что-то новое, если это не содержало алкоголя.
  
  На моей памяти с того вечера в клубе осталось только то, что постепенно моё сознание стало проваливаться словно в сон. Мне казалось, что это происходило от того, что музыка замечательно действовала на меня, отрешала от всех забот. На месте Лизи то и дело вспыхивала Дженни, - "как хорошо она танцует!" - думал я. Мне казалось, что вижу Дженни, но словно в кино, когда все перед тобой, но на самом деле этого нет: нет объёма сцены, нет самой сцены; словно в театре - видишь и актёра, и его персонаж. Она и здесь, и где-то далеко. Она передо мной и не она. Пытаясь отгонять от себя пагубные мысли, я говорил себе: "нет, это же, Лизи!", - но затем почему-то спорил с собой: "нет! это моя Дженни!". В конце концов, я твёрдо решил, что Дженни далеко.
  
  Ещё я помню, что мне смертельно хотелось пить, и я бегал за все новыми и новыми коктейлями. Моё лицо нестерпимо горело, по всему телу был разлит жар расплавленной стали. Наконец, я подумал, что чем-то отравился.
  
  Ночью мне снился странный сон о том, как я гонялся за Дженни. Сначала она привиделась мне в прекрасных нарядах: белых газовых тканях, накинутых друг на друга словно листы капусты; бисер и жемчуг сверкали в кружевных узорах. Полубоком ко мне она тихонько шла вперёд. Издалека было трудно разглядеть каждую чёрточку её вдохновенного лица, но контраст, который создавали её волосы по отношению к наряду, притягивал взор. Дженни чуть улыбнулась, как, вдруг, я превратился в косматого волка и стремительно понёсся к моей героине. Она засмеялась на это, как бы готовая к такому выпаду. Расстояние стремительно сокращалось. Моя пасть развёрстывалась, казалось, я вот-вот проглочу Дженни целиком! Мне вовсе не хотелось причинять вреда скромному ангелу - нимфа всё также тихонько шла от меня - и в то же время волосатые лапы несли меня, челюсти сами постепенно, по мере приближения, расходились словно мосты в городе на реке. Оставалось сделать два прыжка до Дженни. Вдруг, она превратилась в зайку и стала быстро отдаляться. Я опешил, мне казалось, что я вот-вот настигну её, а тут новое испытание. Я налёг на лапы. Расстояние вновь стало сокращаться, деревья вокруг замелькали сплошным фоном. Дженни превратилась в птицу и стала стремительно набирать высоту. - "Куда она? Ведь она боится высоты!" - подумал я. Чтобы чего не случилось, я тоже превратился в птицу и полетел следом. Теперь я понял, что вовсе не хотел причинить ей вреда, а лишь страстно желал что-то сказать ей, донести до неё что-то важное. Мне стало радостно: "зачем она убегает?" - думал я, смеясь про себя, - "ах, как же это весело, вот так носиться за ней по всему небу, как же здорово летать вместе с ней!" Дженни делала самые невероятные фигуры высшего пилотажа, у меня получалось почти так же красиво. Наконец, я понял, что мы уже давно летим над морем, и принялся звать её: "Дженни! Дженни! Куда ты? Мы же птицы, мы устанем, упадём и утонем! Дженни!" Но быстрая ловкая голубка не слушала - она летела всё дальше и дальше. Тогда я подумал, что делать нечего, пусть прихоть Дженни станет нашей последней прихотью - я не отстану и не поверну назад. Теперь мы летели рядом, я как мог, улыбался своим клювом, затем не удержался и сделал ремарку: "какая же из тебя красивая птица, Дженни!" Она устало, как бы вздыхая, повернула ко мне свою головку. Её глаза, сверкавшие в лучах падающего в море солнца, я помнил, даже когда проснулся, и, если бы умел, то мог бы их нарисовать. Дженни проворковала: "как же с тобой скучно, Джеки!", - после чего ушла в стремительное пике. Беспокойство охватило меня: моя голубка приближалась к морю со скоростью соколихи, готовая вот-вот разбиться. Я ринулся следом, мне казалось, что если опережу её и ударюсь в волны первым, то тем самым, создам пузыри и послужу ей подушкой, но за Дженни всегда было трудно угнаться! Мы рухнули в воду, и я обрадовался, поняв, что мы превратились в рыб. Я, было, снова счастливо поплыл за Дженни, но она рассеялась, превратившись в море. Грусть обуяла меня, но через мгновение я подумал: "как же приятно! Со всех сторон меня окружает Дженни!"
  
  Проснулся я, все ещё приятно улыбаясь, но, когда распростёр глаза, улыбка постепенно прошла. Во-первых, голова жутко болела, во-вторых, я был в незнакомом месте, мало того, меня кто-то обнимал! Все попытки вспомнить, что же вчера произошло, и как меня сюда занесло, оказались тщетны. Мне показалось, что вчера меня подстрелили словно какое-то животное дротиком с анестетиком, а потом куда-то перевезли, и, судя по тому, как болела голова, прооперировали голову. Но кто же меня обнимал? За мгновение пронёсся целый табун мыслей. Я помнил поход в клуб, помнил танцующую Лизи, но о Лизи не могло быть и речи! С какой стати мне к ней ехать? Может я потерял ключи от своей новой квартиры? Нет, ключи чувствовались в кармане. Значит, я познакомился с какой-то другой девушкой... Но зачем? Ведь я был "на задании" Дженни, участвовал в игре, боролся за приз - другие девушки мне были не нужны. Может, приехала Дженни? Нет, это что-то на грани невероятного! Начавшие, было, посещать меня мысли о походе к непотребным девушкам и т.д., надоели, и я решил, наконец, встать и посмотреть на того, кто прижимался ко мне котёнком.
  
  Я очень удивился, увидев Лизи, но решил пока не будить её: меня ждали неотложные дела, жутко хотелось пить и освежиться. В зеркале ванной комнаты что-то невообразимое смотрело на меня избитым взглядом. Растрёпанный, неровный, помятый, в несвежей рубашке, со спутавшимися волосами на меня смотрел студент, вернувшийся с американской вечеринки подростков из пошлой комедии. Даже когда мне доводилось ходить в многодневные походы, ночевать у костра, мыться в холодных реках, я выглядел как-то более благопристойно. В том дикаре чувствовалось начало природы, в этом начало конца. Сейчас я даже обрадовался, что Дженни далеко.
  
  Стало очень не по себе от одной лишь мысли, что я изменил своему решению. Что меня побудило? Зачем я это сделал? Жутко огорчало то, что в моём сознании был провал. Оставалось всё выяснить у Лизи, и я разбудил её:
  
  - Лизи, ты как? Почему я у тебя? Что вчера произошло?
  
  - А-а-а, Джеки, - протянула она, улыбаясь в прощании с Морфеем, - как ты? Тебе лучше? - продолжила она, садясь на кровати.
  
  "Джеки" больно порезало мои уши, но было не до поучений.
  
  - Не знаю насколько мне лучше, я не помню, как мне было! Как я напился?
  
  - Ну, что ты как маленький, Джеки! Откуда я знаю, наверное, бармен не расслышал названия коктейлей или ещё что. Там ведь было громко, ты помнишь?
  
  Негодование затопило меня, слова "маленький" и "помнишь" просто взбесили меня. Ответ Лизи не утешил меня, я не знал, что и думать. Я был неистово зол на себя, но не мог найти место, где упустил момент. Мне было паршиво и противно.
  
  - Ладно, Лизи, как я понимаю, мне нужно благодарить тебя за помощь, ведь я даже не смог найти дорогу домой и, наверное, докучал тебе.
  
  - Ну что ты! Ты, конечно, порядком вчера перебрал, но с кем не бывает? Лучше расскажи, как тебе спалось! Пошли, я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
  
  Вспомнился сон, и я почувствовал себя недостойным:
  
  - Нет, Лизи, спасибо, пойду домой, есть дела по работе.
  
  Кажется, девушка немного огорчилась, но я не мог больше оставаться у неё в гостях, всё вокруг душило меня, я страстно жаждал свежего воздуха и неба над головой, но уходя, вдруг, почувствовал необходимость хотя бы немного очистить совесть, и, уже дойдя до выхода из комнаты, вернулся, чтобы спросить:
  
  - Лизи, у нас ведь ничего не было? Я подумал, ты так... - мой язык осёкся, чуть не вырвалось "ты так похожа на Дженни".
  
  - Что, Джеки? Договаривай, - пытала она меня глубоким взглядом.
  
  - Подумал, ты так красиво танцевала, - грустно заметил я.
  
  Лизи как-то немного ожесточённо ухмыльнулась, но затем смягчилась:
  
  - Нет, Джеки, ничего не было. Как только ты упал на кровать, так сразу уснул.
  
  - Что ж, не всё так плохо, - невольно заметил я себе под нос.
  
  - Что?
  
  - Ничего, Лизи, спасибо за гостеприимство, и никогда больше не называй меня "Джеки".
  
  Выйдя на свежий воздух, я направился к своему дому. И до этого я не считал себя ангелом, но теперь считал себя каким-то падшим, хотя природа как всегда придавала сил, успокаивала и веселила своей жизнью.
  
  По дороге сам собою оформился вывод о том, что не следует доверять коктейлям. Также я решил, что если когда-нибудь доведётся пойти с Дженни на светский раут, представление или в ресторан, то не стану потворствовать ей, если она попросит разделить с ней дары Диониса - необходимо всегда быть готовым её защищать, а для этого нужны ясное сознание и управляемое тело. Подумав о Дженни, я забеспокоился - не потерялся ли её пропуск, мой медальон? Утро из плохого превратилось в ужасное, самое скверное утро в моей жизни.
  
  Прямоугольный кусочек пластика с изображением дамы моего сердца я не променял бы на все дары мира, разве что на саму Дженни. И вот, медальон был потерян, пропал без следа. Так как в моей памяти не был записан маршрут вчерашних приключений, поиск был безнадёжен. - "Может он выпал ещё в клубе?" - спрашивал я себя, а сам шёл как грибник, тщательно смотря по сторонам дороги.
  
  Мне показалось, что мечты мои рушатся, тонут как корабль с пробитым бортом. Сказать, что это было отвратительно - ничего не сказать. Дженни доверила мне своё фото, словно доверила саму себя (передала прямо из своих прелестных ручек!), а я позволил себе забыться и потерять его. Мне так хотелось хорошо выглядеть в её каштановых глазах, а я, вместо того чтобы постепенно добиваться её расположения, всё испортил. Казалось, что я проиграл все заработанные очки.
  
  В то время, когда мы с Дженни жили в одном городе, я был вполне счастлив. Мы виделись почти каждый будний день, проводили время за чаем, общались. После таких непродолжительных встреч весь остаток дня был наполнен мыслями о Дженни, я анализировал каждый свой поступок, каждую реакцию моей избранницы, старательно запоминал её вкусы и предпочтения, когда обдуманно было решительно всё, я начинал жить предвкушением следующей встречи. Без Дженни я жил прошлым и будущим, часто только с ней я жил настоящим. Теперь, переехав в N, живя вдали от моего ангелочка, во мне произошли некоторые перемены. Анализировать результат встреч не приходилось, предвкушать скорую встречу тоже, поэтому я стал писать Дженни письма, но негласные, незримые - в голове. Когда куда-то шёл, когда меня не отвлекали дела, я мысленно с ней разговаривал, постоянно что-то ей рассказывал, делился доводами и предположениями. Мне даже казалось, что такие мысленные письма развивали во мне способность выражаться, тренировали фантазию, и на расстоянии Дженни способствовала моему развитию.
  
  Через несколько дней после похода в клуб, я, наконец, пришёл в себя, собрался, зажил с собой рука об руку. Моё желание написать Дженни теперь было неукротимым, и, несмотря на то, что новостей не прибавилось (не описывать же мне было пробуждение у Лизи), несмотря на то, что доверенный пропуск был потерян, я написал своей принцессе. Вкратце рассказал ей новости, описал своё впечатление от города, упомянул о том, что при желании она может у меня остановиться, если захочет приехать в гости. Зная то, что в душе Дженни жила художница, я более подробно поведал о виде из окон моего жилища, особенно заострив внимание на прелестных закатах. На сей раз вопросы в письме сыпались так, словно их бросала рука щедрого сеятеля! Я так давно не видел свою идеальную спутницу! Самые горячие надежды и желания повидать и послушать её появлялись в письме то тут, то там.
  
  Каково же было мои несказанное удивление и бесконечная радость от полученного ответа! Глаза сначала даже не бежали по письму Дженни, они летели! Если бы меня спросили, о чём письмо, то и после первых двух-трёх прочтений таким стилем, я не смог бы передать его смысл. Но вот опьянение счастливой радостью мало-помалу прошло, и я, наконец, возжелал вникнуть в каждое слово. Дженни вспоминалась как никогда прежде - в каждом слове читалась её суть, в каждой строчке жила её душа! Дженни выразила радость за меня и сказала, что у неё всё прекрасно. От этого мне стало и тепло, и грустно: что может быть лучше того, что у самого дорогого тебе человека "всё прекрасно"? Но с другой стороны, в данном случае, это значило, что она ни капельки не соскучилась. Но грустил я недолго, да и вообще, пусть она не ответила и на пятую часть вопросов, главное, что ответила вообще! Надежда оправилась во мне, отряхнулась как замаравшаяся кошка. Я снова чувствовал себя в седле, готовый ринуться куда угодно и сделать всё, о чём только ни попросит Дженни, особенно сильно захотелось, чтобы эта девушка-мечта поручила мне что-то невообразимо трудное, захотелось доказать ей свою преданность, готовность служить ей верой и правдой. К моей радости ребёнка, достающего блестящую коробку из-под колючих смоляных веток на утро рождества, просьба действительно присутствовала в письме Дженни, она "повелевала" мне сделать два фото! - фото пейзажа, который открывался из моего окна и фото заката ("милая, милая художница", - подумал я), но что могло быть проще? Я был готов сделать тысячи, миллионы фото в самых прекрасных, недоступных, труднопроходимых местах разбросанных по всему миру, только бы Дженни захотела этого - щёлкнула пальчиками или стукнула каблучками. Мечты подбежали ко мне со всех сторон: я видел, как совершаю всевозможные подвиги для своей принцессы, исполняю все капризы красавицы, не спрашивая "зачем?" (словно заранее зная женское "потому что"). Я расправляюсь с хулиганами, разрываю пасть напавшей, было, на Дженни собаке, именно разрываю, хоть того и не требуется - представляю себя героем, разрывающим пасть по меньшей мере льву! После таких подвигов Гордость обнимает меня за плечи, одобрительно кивая головой, я позволяю себе считать себя достойным, если не руки принцессы, не её сердца, то хотя бы чести следовать рядом, сопровождать, смотреть в её глаза, слышать её голос.
  
  Но вот я очнулся, по стенам комнаты тенью витало ощущение, что я не придал значение какой-то важной детали, нечто упустил. В моё сознание, вдруг, бросилась - словно капля воды, отскочившая от кипящего масла - последняя строка письма: "p.s. на фото должен быть мой пропуск (надеюсь, ты бережно к нему относишься)"
  
  "Бережно относишься"! - куда уж бережнее! - "Если бы только Дженни знала, что я его потерял, она ни за что не простила бы меня!" - негодовал я про себя, всё более возвращаясь к реальности. Но я не стал предаваться прискорбным мыслям о нелестных приключениях в клубе, а смотрел в будущее, меня ждало новое испытание игры. Мысли, словно гончие, пустились искать решение.
  
  План, который впоследствии оказался для меня роковым, складывался в голове постепенно. Сначала я подумал: "раз, у меня нет прежнего пропуска, нужно достать новый", - а где можно достать новый пропуск с фотографией Дженни? Конечно у самой Дженни! Тут я вспомнил то, что в одном офисе с ней работает мой друг. Решение напрашивалось само собой, оставалось убедить совесть. "Это же воровство!" - говорил я себе, - "нет, мы раздобудем пропуск, сделаем фото, а потом вернём его - это не воровство, это как взять на время", - "да, но как на это отреагирует Дженни?". - "Но ведь она сама сказала то, что на фото должен быть её пропуск! Её желание закон, ты что, забыл?", - "не забыл, но все равно это как-то нехорошо". - "Что нехорошо? Смотри, во-первых, всё это мы проделаем для неё же, во-вторых, Дженни любит остроумие, ну кто ещё до такого додумается? Это очень остроумно!", - тут вспомнились слова Дженни из сна "как же с тобой скучно", может быть, действительно затея повеселит её? Внутренний диалог продолжался: "...В-третьих, вернём мы её пропуск, вернём самой быстрой службой доставки! (Можно будет даже приложить к нему записку о том ...)". Здесь я немного помечтал, что напишу в такой записке, в ней будут извинение, что-то вроде "все для тебя" и прочее.
  
  План безотлагательно начал претворяться в жизнь. Я позвонил другу и попросил достать пропуск Дженни, далее без проволочек отправить его мне самым быстрым способом. Друг, как самый настоящий, не стал спрашивать: "зачем?", а заверил, что сделает всё возможное. Единственно, он предложил повременить, так как ему оставалось работать в офисе Дженни всего неделю, он также собирался переехать в N, а потому мог бы привезти пропуск с собой (и не попадаться на глаза Дженни). Я был непреклонен, пропуск был нужен как можно скорее (ведь Дженни ждала фото), я посулил другу помощь в обустройстве в N.
  
  Позже, когда мой друг переехал в N, он рассказал мне, как всё было (хотя я уже не спрашивал об этом). Обычно, когда Дженни отлучалась от своего рабочего места, она брала пропуск с собой, мой друг стал вести за ней пристальное, но незримое наблюдение. Весь первый день хозяйка не расставалась со своей фотографией на пластике. Во второй день случай представился моему соратнику. Отзывчивую Дженни часто отвлекали коллеги по тому или иному вопросу, так как она прекрасно разбиралась в сфере своей деятельности. Объясняя что-то коллеге, она сразу замечала пустоты в его знаниях, как дыры в кровле крыши замечает вода; она не ходила вокруг да около, отвечая на вопрос; не кичилась своими знаниями, заставляя собеседника нетерпеливо говорить: "это все я знаю, как мне быть с тем-то?", она внятно и ясно растолковала саму суть. Тогда её в очередной раз попросили помочь, и она, не задумываясь о пропуске, устремилась на помощь к коллеге.
  
  Кусочку пластика, с которого смотрела Дженни, было суждено на некоторое время покинуть хозяйку - мой друг не упустил подходящий момент. Когда он уведомил меня о том, что конверт в пути, я рассчитал время прибытия, вычел несколько часов и к расчётному времени явился по адресу доставки. "Вон он! Мой грааль!" - думал я через несколько ужасных своим ожиданием часов, прижимая пропуск Дженни к груди. По дороге домой рассмотрел новое фото Дженни - она была ещё красивее, - "как ей удаётся постоянно хорошеть?" - задавался я вопросом.
  
  Дома быстро сделал снимок на фоне вида из окна, оставалось лишь дождаться вечера, а значит - заката. Но мне не повезло, густые тучи спрятали солнце, приходилось задерживать "одолженный" пропуск ещё на один день, сожаление охватило меня, я подумал, что могу стать причиной неудобств моей принцессы, и всё же, ценой небольшой потери я надеялся доставить ей большую радость.
  
  На следующий день невероятное везение выпало на мою долю: тучи, угнетавшие меня вчера, и небо, поредели, стали облаками, более того выстроились военным порядком так, что самый придирчивый художник не захотел бы что-то убрать или дополнить. Закатывающийся диск солнца организовал великолепную подсветку: нарядил облака в платья, обагрил их ряды кровью сражений. Я сделал снимок и отправил Дженни письмо с фотографиями, поблагодарил её за ответ и выразил надежду на то, что фото ей понравятся; про махинацию с пропуском умолчал - решил извиниться в сопроводительной записке, прилагаемой к пропуску. Сам пропуск отправил при первой же возможности: задолго до открытия пришёл в офис почтовых отправлений, и, кажется, в тот день был их первым клиентом. В конверт, помимо пропуска, вложил записку, на которой значилось: "Дженни, мне пришлось на время одолжить твой пропуск, надеюсь, я тебя не расстроил. Джек".
  
  По-видимому, как только Дженни получила свой пропуск обратно, она сразу написала мне. Она выразила всё своё негодование, обиду, нежелание поддерживать общение; рассказала, насколько оскорблена таким невыносимым, жалким поступком и потребовала рассказать ей, кто я это сделал и прочее. Я был поражён так, как может поразить неожиданное известие о кончине близкого друга. Я сидел, перечитывал и перечитывал письмо, не имея сил понять смысл, мне казалось, что всё это одна большая нехорошая шутка. Безмерные волны сожаления накатывали на меня, обжигая нутро. Ну, что мне стоило отправить обычные фото? Не прибегать к "воровству", теперь я сам так называл действия за спиной Дженни. Тяжесть оскорбления, нанесённого мною, тяжесть негодования любимого существа придавили меня многотонной бетонной плитой, а всему причиной был как всегда я сам. Я не знал, что делать, не знал, есть ли у меня шанс хоть как-то выправить ситуацию, но решил, что необходимо, как минимум, успокоить Дженни. Я отважился позвонить ей в офис, и она ответила. Её дружелюбное приветствие было бесподобным бальзамом на душу, но после того, как я дрожащим голосом поздоровался, попытался перейти к извинениям, Дженни бросила трубку. Услышу ли я ещё когда-нибудь её голос? Но с чувствительностью следовало повременить, я позвонил своему соратнику и попросил его не ждать запланированного увольнения, а уходить сейчас же, но до этого купить Дженни огромный букет цветов и извиниться за нас обоих. К счастью ему оставалось работать один день, поэтому просьба не смутила его, и он отправился за цветами. Я в это время написал подробное письмо полное сожалений и объяснений, с готовностью предал своего друга, назвав его имя, извинился за нас обоих.
  
  Опять же, позже, друг рассказал мне, как он, сходив за цветами, подошёл к Дженни и заявил во всеуслышание, что несколько дней назад имел дерзость одолжить один "предмет" с её стола, извинился за содеянное. Дженни выслушала его спокойно. Мой соратник оставил букет на её столе, в качестве возмещения, после чего собрал свои вещи и вышел. Я уверен, что сразу после того как он ушёл, она тут же выбросила цветы.
  
  
  III
  
  
  Настали чёрные дни. Я понимал, что с Дженни всё кончено, но не хотел этому верить. Потерянность и отстранённость стали моими спутниками, весёлость сменилась угрюмостью, не хотелось ни заводить новых друзей, ни видеться со старыми. Мой соратник приехал в N и на несколько недель остановился у меня. Его присутствие в квартире не очень-то подбадривало, оно напоминало о невозвратимости прошлого, о проступке и глупости, поэтому я редко бывал дома - проводил время либо на работе, либо в кафе, либо на улицах города. Мне нравилось прогуливаться. Бредя вдоль набережных, я то и дело останавливался, рассматривал чаек, уток, проходящие мимо лодки. Невольно вспоминалась набережная из моего родного города, она была так же прекрасна и живописна, вспоминалось то, как мне всегда хотелось пройтись по той набережной рядом с Дженни. Бредя по улицам города N, я любил остановиться неподалёку от уличных музыкантов. Казалось, теперь только живая музыка вдыхала в меня жизнь. Я замирал поодаль от исполнителей, так, чтобы не мешать ни им, ни прохожим, и музыка, залетая в голову, превращалась в мечты. Слушая музыкантов, я забывался, и мало что видел вокруг, но иногда мои глаза различали беременных женщин, проходящих мимо, и я невольно вздыхал, иногда видел пары влюблённых, и невольно отводил взгляд. Я очень жалел, что в стремлении победить в очередном испытании потерял всё. Жестоко болела сама душа, сердце безжалостно сверлили строки из последнего письма Дженни "я больше не хочу с тобой общаться", эти строки ввинчивались буром, затем рану на сердце словно прижигали калёным железом, она зарастала, и всё начиналось сначала - снова бур, снова железо.
  
  Ещё больше я полюбил природу, например, помню, как однажды сидел и слушал музыку, а мой взгляд нашёл успокоение на клумбе с цветами, это были очень хрупкие низкие цветы, высаженные ровными рядками. Меня так тронуло, как каждый цветок дрожал всем своим тельцем под солнечными лучами, конечно от лёгкого ветерка, но мне представлялось, что они дрожат от удовольствия жизни. Даже цветы радовались, это вселяло в меня спокойствие, несмотря на то, что как мне казалось, все мечты рухнули, что меня отвергли, отвергли навсегда! - я продолжал надеяться, что-то подсказывало мне, что всё наладится, я не знал ни как, ни когда, но отчего-то упрямо верил, и это придавало мне сил.
  
  Через некоторое время мой соратник выехал из моей квартиры, и одиночество обрадовало меня. Иногда звонила Лизи, мы делились новостями, но я не горел желанием с ней видеться (как и со всеми прочими), надеялся, что моя тоскливая персона быстро ей наскучит, и она оставит меня, но она лишь продолжала подбадривать меня. А однажды, позвонив мне, она попросила помочь, я сказал, что попробую, и Лизи принялась рассказывать:
  
  - Ты только послушай, вчера приехал владелец моей арендованной квартиры, я думала за оплатой, но он заявил, что приезжают его родственники, и что оплату принимать не станет, а даёт мне два дня на то, чтобы съехать. Все бы ничего, Джек, но он так нагло заявил это, назвал меня "детка"! Представляешь, Джек? Ведь мы были одни, я не стала ничего возражать, да и что толку...
  
  - Мне жаль, Лизи, ты хочешь, чтобы я помог тебе переехать?
  
  - Да, но вообще-то моя просьба не совсем в этом, - она перевела дух, затем продолжила на одном дыхании, - Джек, можно я немного поживу у тебя? Мои родители живут на другом конце города, совсем на окраине. От них ужасно далеко до моего офиса, да и до центра вообще, а ты ведь знаешь этих риелторов! Ты же рассказывал, что у тебя недавно жил друг, я ведь тоже друг, а, Джек?
  
  Я немного помолчал, с горечью вспомнил Дженни, но затем ответил:
  
  - Ладно, но как ты сказала мне в первый день нашей встречи "если это ненадолго".
  
  Мне не нужны были женские руки в доме, если обладательницей рук не была Дженни, я справлялся, но, переехав ко мне, Лизи стала приятно украшать моё обиталище смехом сестры, придала помещениям немного уюта, готовила и поддерживала порядок, стирала и гладила мои вещи. Мне показалось, что я снова живу с родной сестрой, так с Лизи было легко. Порой меня немного смущало излишнее рвение Лизи, но я отгонял от себя посторонние мысли, полагая, что всё это связанно с признательностью за помощь наладить её жилищные дела. Лизи говорила, что порой я кричал по ночам, но никогда не рассказывала, что именно, судя по тому, как она отмалчивалась, я догадывался, что это было связанно с Дженни.
  
  Через несколько недель мне показалось, что пребывание Лизи порядком затянулось, и я решил попросить её оставить меня, но отложил разговор до моих предстоящих именин. В день рождения мы с Лизи решили устроить великолепный ужин дома - я предлагал ресторан, но моя гостья была непреклонна.
  
  Ужин превзошёл все мои ожидания, Лизи была божественна: весёлая, счастливая, цветущая, в нарядном платье. Вскоре, когда все гастрономические трюки моей поварихи были оценены, и мы вдоволь наговорились, Лизи включила медленную задушевную музыку и потянула меня танцевать. Мы танцевали обнявшись. Лизи позволяла себе ремарки о том, какой я замечательный и всё в этом же духе, я подумал, что она перебрала лишнего, как, вдруг, она взяла меня за голову обеими руками, нежно, но властно и жадно впилась в волосы пальцами. От всего этого переполоха я удивлённо посмотрел на неё, на её лицо, в её глаза. Моё сердце подскочило и замерло, оно было ошарашено, оно оцепенело, оно покрылось льдом. В свете свечей передо мной стояла "Дженни". Зелёные глаза Лизи закрыла карими линзами, причёска удивительно точно копировала причёску Дженни, макияж маскировал черты, которые у них отличались и, в то же время, подчёркивал черты схожие.
  
  Сбросил оковы рук, я закричал на неё:
  
  - Боже, что ты делаешь! Какого чёрта, Лизи!?
  
  - Что такое Джеки? Ты что меня совсем не любишь? - вкрадчиво улыбалась она.
  
  - Нет, Лизи, я не люблю тебя, - бросил я, меня коробило от очередного "Джеки", хотелось рвать и метать. Приходилось сдерживать всю накипевшую на себя же злобу, - как ты вообще могла подумать что-то подобное? Я же просил никогда не называть меня "Джеки"!
  
  - Джек... Ведь мы так прекрасно проводили время! Молю! Дай мне шанс, не будь суров ко мне! Я буду любить тебя не хуже любой другой до конца своих дней! - она задыхалась, - я уже люблю тебя, Джек! Я любила тебя с нашей первой встречи!
  
  Негодование охватило меня: давно нужно было начать разговор, который вместо этого был отложен. В голове стали всплывать детали нашего знакомства, теперь я смотрел на вещи под другим углом, и всё сходилось. Я, наконец, разглядел в Лизи не только друга, но и девушку. Моя вина и закравшееся предположение о том, что Лизи видела Дженни - ведь, она сегодня сделала всё, чтобы их сходство усилилось - заставили меня смягчиться. Мне казалось, что Лизи нашла потерянный пропуск, и захотелось вернуть его. Чтобы избежать возможной истерики собеседницы я твёрдо взял её за руки выше локтей:
  
  - Послушай, Лизи, ты очень красивая девушка. Но моё сердце занято, - "и боюсь, что навсегда", - добавил я про себя, затем продолжил, - ты мне нравишься, но только как друг, у нас ничего не получится ни при каких условиях.
  
  Меня обеспокоила мертвенная холодность девушки, чувствовалось, как её кожа буквально леденеет под моими пальцами, но я продолжил:
  
  - Если несчастлив один - несчастны оба, а я смогу быть счастливым лишь с одной, - я помолчал, затем хотел было продолжить, но Лизи задумчиво прервала меня:
  
  - С Дженни?
  
  - Да, с Дженни, - опешил я, - откуда ты...
  
  - Она приходила недавно, Джек... Должно быть ты ей нужен, Джек.
  
  Мне было трудно поверить в это, я оцепенел, мысли окружили меня как язычники обрядный костер. Жажда узнать подробности удавом затягивала сознание, забывшись, я сильно сжал руки:
  
  - Когда она приходила, Лизи! - для большей убедительности я стал трясти её, - Когда? Говори же!
  
  - Я не помню Джек, наверное, с неделю-две назад.
  
  Я отпустил Лизи и задумался. Затем ушёл в другую комнату, взял необходимые вещи и документы, вернулся. Наконец, вспомнив о чувствах Лизи, я обнял её:
  
  - Это пройдёт, Лизи! - говорил я, не веря своим же словам, - "пройдёт? Но ведь у меня не проходит! Впрочем, Лизи меня едва знает, она преувеличивает!", - думал я, затем продолжил, - Прости, спасибо тебе за всё! Оставайся у меня сколько потребуется.
  
  С этими словами я вышел, устремляясь всем своим существом к Дженни, тут же забыв о Лизи. Только сейчас, по прошествии времени, мне больно вспоминать, как она, так и осталась тогда стоять посреди комнаты с поникшей головкой, и как задушевная музыка, всё ещё доносившаяся из колонок, придавала сцене что-то невыносимо трагическое. Тогда я ничего этого не заметил.
  
  С первыми лучами солнца я был уже в своём родном городе и больше не задумывался об игре, ведь я выполнил изначальную просьбу Дженни поехать в N. "Она приходила" - кружилось в голове, - "прямо ко мне домой!" Я не отваживался строить предположения, что именно побудило Дженни навестить меня, скорее всего она приезжала навестить родственников и, случайно оказавшись в моём живописном районе, решила зайти в гости. Зная теперь о чувствах Лизи, было нетрудно догадаться, почему Дженни не дождалась меня тогда. Печаль, преследующая меня последние несколько месяцев, развеялась, я был счастлив как никогда, надежда пылала в сердце с силой самого солнца.
  
  На дворе был выходной день, а потому я отправился домой. В очередной раз пришлось туманно объясняться перед домашними. Мы обменялись новостями, и я, утомлённый и переполненный радостными мыслями о Дженни, отправился спать, в надежде скоротать время до начала рабочей недели. На следующий день встретился с друзьями, накануне они вернулись из отпуска, который мне не удалось разделить с ними в связи с переездом в N. За бесконечными рассказами об их весёлых приключениях я невольно замечтался, и на стенах кафе, где мы собрались, начали появляться многочисленные воображаемые экраны, словно в кинотеатрах, на каждом экране были мы с Дженни за разными занятиями. Здесь мы куда-то едем, и счастливая Дженни бесподобно улыбается мне, там купаемся в океане, ходим под парусами, катаемся на велосипедах и на лошадях. Вот любознательной Дженни нравятся увлекательные экскурсии, а вот она замирает перед великолепной картиной, уносится мыслями далеко-далеко, а я любуюсь ей как самой удивительной самой любимой картиной, написанной гением. Наконец, другие экраны показывают, как мы вместе прогуливаемся, неторопливо выбираем уютный ресторан...
  
  В понедельник я отправился в офис Дженни, но мне сказали, что она в командировке, и что её ждут в среду. Мне казалось, что сойду с ума от необходимости снова ждать, моя принцесса невольно готовила мне одно испытание за другим, - "неужели игра продолжается?" - задавался я вопросом. Пришлось позвонить к себе на работу и сказать, что заболел (но разве любовь не болезнь?).
  
  В среду точная Дженни вышла на работу, и мне несказанно повезло: очень хотелось застать её за чаем и что удивительно, мне это удалось! Когда проник в здание, то сразу твёрдо зашагал на кухню, я ужасно нервничал, сердце барабанило так, что отдавалось в ушах. - "Что меня ждёт? Простила ли она меня? Что ей наговорила Лизи?" - распаляли меня вопросы, ноги несли так легко и целенаправленно, словно во сне. Наконец, дошёл, оставалось завернуть за угол дверного проёма и увидеть Дженни, но я уже чувствовал её, - "она здесь!" - раздалось в голове. Вот я тихонько повернул за угол и, действительно, увидел даму своего сердца. Позже, я понял, в чём смысл этого выражения: до сих пор явственно помню, с какой силой сердце, словно бросилось к ней, ударило внутри так, будто хотело сказать: "никогда не покидай её, я не хочу этого, нужно всегда быть рядом, иначе буду наказывать тебя смертельно болезненными ударами". Удар действительно был чем-то на грани, он так сразил меня, что я испугался тому, что не дойду до Дженни, а упаду, словно подкошенный, на колени. Дженни сидела, задумавшись, по каким-то причинам одна, без многочисленных подружек. Я плавно выдохнул, ожил и подошёл к столу.
  
  - Это мне? - отрываясь от раздумий и украшая своё личико чуть ухмыляющейся улыбкой, спросила Дженни.
  
  - "Тебе. Кажется, это твой любимый шоколад", - процитировал я себя.
  
  - Вообще-то уже нет. Зачем ты приехал, Джек?
  
  - Чтобы увидеть тебя, Дженни! Как только узнал, что ты заходила ко мне..., - я сделал паузу, страстно желая отыскать в ней мотив этого поступка, но она была бесстрастна, и я продолжил, - так сразу собрался и приехал.
  
  - Что же ты? Бросил свою девушку ради меня? - шутила Дженни.
  
  Тогда я живо рассказал ей, что всё это время только она, как и прежде, жила в моём сердце, рассказал про Лизи, понадеявшись, что Дженни обрадует такая преданность, но она негодовала:
  
  - Я, было, обрадовалась за тебя, думала ты, наконец, нашёл девушку и зажил как человек. Ты поступил очень некрасиво, ты бросил свою соседку, недостаточно утешил её, я недовольна тобой.
  
  В этом была вся Дженни - никогда не мог её предугадать.
  
  - Как ты не понимаешь, Дженни? Ведь я...
  
  - Оставь, Джеки, пустое, - прервала она меня, - я всё вижу и всё поняла без объяснений. - Она помолчала, затем продолжила, - между нами ничего не будет и быть не может, - Дженни остановила меня знаком, - вообще-то я никогда не подавала тебе надежд. К тому же, теперь у меня появился парень.
  
  Нелегко было слышать всё это, хотелось кричать о том, что она моя судьба, и что мы всё равно рано или поздно будем вместе, но и сам я, задумавшись, посчитал тогда, что это глупость. У меня было такое чувство, словно кто-то опрокинул мне на голову ведро холодной воды. Однако, вскоре дар речи вернулся ко мне, я спросил её:
  
  - Парень? и давно?
  
  - Какая разница? Нет, недавно... Мне с ним хорошо, Джеки, - резала она меня словами, и, казалось, что её проницательный взгляд буквально упивался моим страданием, казалось, что говорила она всё это специально, но нужно было узнать больше, выяснить, не шутка ли это. - Ты не поверишь, он тоже работает здесь, его взяли на место твоего друга, ты ведь ПОМНИШЬ своего друга?
  
  Я невольно потупил глаза, хотелось провалиться сквозь землю со стыда.
  
  - Кстати, он скоро должен подойти, - добавила она.
  
  И мы стали молча ждать. Мне было нечего терять, а Дженни, видимо, проверяла моё терпение и надеялась на то, что, когда увижу её парня, отстану от неё. Через мгновение - казавшееся мне вечностью, то ли от того, что я ждал буквально визга гильотины, то ли от того, что вновь любовался Дженни - действительно вошёл парень с шоколадом в руках. Он опустил свою плитку прямо на мою, моя так и лежала нетронутая, забытая.
  
  - Кто это, милая? - спросил незнакомец, целуя Дженни в нежную щёчку.
  
  Во мне всё кипело, я хотел броситься на соперника, хотел опрокинуть его и раздавить. Моё сознание спешило, мне казалось, что я уже сижу на нём и душу, как наши глаза наливаются кровью - мои от ненависти, его от давления в голове. Но я отбросил неожиданные для меня мысли, избрав наблюдение действию.
  
  Несмотря на то, что я поначалу немного мешал им, парень объяснил, отчего его поход за шоколадом так затянулся. Он был превосходным рассказчиком и весёлым собеседником, обладал завидной внешностью и статным телом, мне казалось, что он превосходил меня во всём. Он не преклонялся перед Дженни, а вел себя с ней свободно, и ей это нравилось. Я с неутолимой завистью видел, как, после того, как он пришёл, глаза Дженни загорелись любовью и засияли счастьем. Я говорил себе, смотря на них: "может оно так и должно быть? Посмотри! Она счастлива, она любит. Они так полны друг другом, что не замечают тебя, как не замечают эти стены". И я, действительно, не шевелился, молчал и старался не дышать, я измерил и осознал всю глубину пропасти между мной и Дженни. Всё было потерянно, мой мир был разрушен и попран. Я почувствовал себя седым и дряхлым стариком, который на закате свой жизни и на пороге смерти. Старик бессилен, он приковылял на берег моря в последний раз, не потому что ему полезен солёный воздух, нет, он бесконечно тоскует по простору, но главное тоскует по силе и всё это находит в море. Он смотрится в него, видит свои молодые годы, былую силу, и, кажется, море ещё упорнее накатывает на берег неутомимым борцом.
  
  Чай в чашке Дженни закончился, нужно было возвращаться к работе. Тут она вспомнила про меня и сказала своему избраннику, что нам нужно поговорить тет-а-тет, тот ухмыльнулся, снова чмокнул Дженни и оставил нас.
  
  - "Что за бестия!", - подумал я, затем спросил с видом надутого ребёнка, - Дженни, вы с ним поженитесь?
  
  Она рассмеялась и сказала, что пока не знает. Смех Дженни, вызванный мной, немного приободрил меня. Моя избранница сказала, что теперь нам нужно расстаться, взяла с меня слово, что я утешу Лизи, то ли надеясь, что у нас с Лизи всё сложится, то ли не желая, чтобы я докучал ей, живя в этом городе, и снова уехал в N. Так или иначе, причины этого были малозначительны, меня гнело другое - расставание с Дженни. Я сказал ей, что буду с нетерпением ждать её или их в гости, на что она искренне сказала, что мне следует понимать, что это маловероятно. Когда мы вышли из кухни и тихонечко побрели к направлению её офиса, я снова ощутил то небесное чувство, когда Дженни шла рядом, в такие моменты мне всегда казалось, что рядом со мной, недоумком, идёт принцесса, это захватывало словно американские гонки. В её походке, да и в движениях вообще, было столько грации, столько величия богини, что у меня кружилась голова и путались мысли. Вдруг, я очнулся и почувствовал всю трагичность, неотвратимость предстоящего момента, конец моей игры, конец всего. Я остановил Дженни, взял её за плечи и принялся всматриваться в неё всей душой, всем сердцем.
  
  - Что ты делаешь, Джеки? - рассмеялась она.
  
  - Погоди, Дженни, - говорил я, сосредоточенно разглядывая её.
  
  - Ты меня смущаешь! Отпусти, сейчас же!
  
  Но я не отпустил её, а крепко обнял. Вот она! Такая тёплая, такая живая, такая близкая! Почему в нашей жизни порой всё так сложно? Разве это не трагично: награда, за которую я боролся в своей игре, была в моих руках, но не принадлежала мне. Когда я обнял Дженни, а это было впервые, я почувствовал непостижимость того, что в ней была заключена вся моя жизнь, весь её смысл. Я ненавидел себя за бессилие! Необходимость расставания звенела трагичным колоколом, всё приближаясь и усиливаясь в звучании, сердце моё разрывалось на части, находя столько упоения в том, что Дженни рядышком (да ещё в моих объятьях), и, в то же время, сходя с ума от одной ужаснейшей мысли, - "последний раз". Пожалуй, всё это можно сравнить лишь с тем, как ты стоишь у ворот рая, тебе кажется, что раз ты тут, значит, они вот-вот откроются, и ты будешь вечно счастлив, но нет, за ноги тебя берут скользкие, но цепкие руки, они тянут тебя. Тянут в ад, ты в негодовании успеваешь уцепиться за золотую решётку ворот, но пальцы постепенно слабеют, и ты падаешь на землю, тебя продолжают волочить, ты кричишь: "нет, нет", цепляешься за всё что придётся. Тебе не столько больно разодранной груди и живота, кровоточащих пальцев, сколько ужасно обидно, непомерно горько и тоскливо - твои надежды не оправдались.
  
  - Я никогда не забуду тебя, Дженни.
  
  
  
  Часть 2 - Расследование
  
  
  - Что-то сегодня невидно посетителей, - заметил я, нарушая царившее молчание.
  
  - И не говорите, Джонатан, - отозвался доктор, отрываясь от записей и заметок, которые он изучал за своим столом, - по-видимому, денёк выдался погожий, - шутливо добавил он, посмотрев в окно. - Если вы заскучали, что в ваши годы естественно, - не удержался он от замечания, - вы знаете, моя библиотека к вашим услугам.
  
  Спровоцировать доктора на беседу не удавалось, он снова погрузился в работу с бумагами. - "Нет бы, предложил мне прогуляться, рядом такой приветливый парк! Как можно запирать себя в четыре стены, да ещё в это время года, когда все деревья играют последний бал перед зимним сном?", - негодовал я про себя.
  
  Не полагая найти что-то под настроение среди книг в кабинете психолога, стажировка у которого длилась уже третий месяц, без особого энтузиазма я подошёл к знакомым полкам. Толстенные фолианты глядели на меня подбоченившись, словно оспаривая своей тучностью, предвещавшей скуку, мою дерзость. Впрочем, все объёмные книги - разве что, кроме сборников законов - в забытой гордости восседали на верхних полках. Я заскользил глазами по более доступным книгам в середине этажерки, сплошь знакомые названия, друзья и враги, наедине с которыми было разделено так много времени в альма-матер. Вдруг, мелькнула мысль, - "как странно, что мой взгляд начал исследование с верхних полок, не признак ли это того, что я витаю в облаках? Как бы начал исследование книжной полки пожилой человек?". Размышляя над этим, я продолжал искать, чем бы убить час или два. На нижней полке ютилось что-то более современное, например, книжки и газеты, в которых печатался сам доктор - хозяин библиотеки. Наконец, мне наскучили поиски, надоело вытаскивать тонкие книги без названия на переплёте и разочаровываться в выборе, и я решил взять первое, что попадётся. Вдруг, мой взор зацепило нечто выбивающиеся из общей гармонии коллекции - тетрадь в полусотню страниц, небольшой объём устраивал меня, и я вытащил её из объятий тощих соседей.
  
  Я пролистал тетрадь, исписанную незнакомым мужским почерком, то тут, то там доктором, были сделаны редкие пометки и значки. Глаза пробежали первые строчки, и я заинтересовался. Что можно любить в кабинете психолога, так это уютную мебель, любопытство заставило меня поспешить очутиться в удобном кресле.
  
  Время за чтением, действительно, пролетело незаметно. Когда, я дочитал, то закрыв тетрадь, невольно задумался, множество вопросов вспыхивали в голове, за ответами было целесообразно обратиться к доктору:
  
  - Скажите, доктор, - начал, было, я, обращая взгляд к рабочему столу, который, как оказалось, был пуст. - Доктор? - позвал я громче.
  
  - Да-да, сейчас приду, - отвечал он, по-видимому, из кухни, - я сварил кофе, хотите?
  
  Вправду, в воздухе витал сильный приятный аромат кофе, я усмехнулся тому, что даже не заметил его, мне казалось, что им веет на меня прямо со страниц тетради.
  
  Вскоре доктор вернулся с кофейным подносом, и мы присели на диван перед столиком.
  
  - Доктор, довольно странная тетрадь встретилась мне в вашей библиотеке, вы помните её?
  
  - Кажется, припоминаю, - отвечал он, беря в руки тетрадь и нехотя пролистывая её, улыбка предвкушения чашечки кофе растаяла на его лице. - Не думал, что она находится среди книг, - заметил он, с подозрением посмотрев на меня.
  
  - Я нашёл её на нижней полке. Можете немного рассказать об этой истории?
  
  - А что вы хотите знать, Джонатан? По-моему, история не стоит обсуждения.
  
  - Почему? Мне она понравилась... вернее не столько понравилась, сколько захотелось узнать, что же произошло дальше?
  
  - Не люблю вспоминать тот случай. Пациент, знаете ли, попался не из лёгких, я всё пытался навести его на верный путь, показать, что девушек вокруг полно, не одна, так другая, не сегодня, так завтра, вы-то понимаете меня?
  
  Я утвердительно покачал головой, не совсем понимая его, и немало удивляясь такому неожиданному мнению, доктор продолжал:
  
  - Он вбил себе в голову, что эта девушка - его судьба или что-то в этом роде, вы верите в судьбу?
  
  Я неопределённо повёл плечами, не зная, что ответить, чтобы угодить собеседнику; мне казалось, что, если показать ему, что я на его стороне, он охотнее расскажет подробности. На мою неуверенность доктор чуть ухмыльнулся, вообще, он то и дело напоминал мне о моём возрасте, мол, пороху не нюхал, зелёный, и прочее. Тем не менее, доктор продолжал:
  
  - Какие методы я только не перепробовал с ним, вот это самая тетрадь, - он потряс её в воздухе, словно негодующий оратор, - была последним моим экспериментом. Что же в итоге? Вы дочитали? - я кивнул, - Всё псу под хвост! Т-щ-ё-т-а! - проговорил он с расстановкой и, негодуя, бросил тетрадь на пол. - Я пытался вылечить его, ко мне, знаете ли, приходят именно за этим, но он! Нет, он не хотел быть вылеченным, он пришёл ко мне, но пришёл не за лечением, а на таких пациентов нельзя не сетовать, они портят репутацию, - сказал доктор, невольно поднимая глаза на свою стену почёта, там, известно, сияли награды, благодарности, грамоты и прочее.
  
  - Но что же в итоге, доктор? Как я понимаю, Джек вернулся в N (квартира доктора была практически в центре этого города), но же было дальше?
  
  - Действительно, он вернулся в N. У другой девушки, да, я помню её имя - Лизи, произошёл нервный срыв на почве расставания, более того она пыталась покончить с собой. После того как Джек уехал от неё, она переехала к родителям и там через несколько дней в ванной порезала вены...
  
  - Это ужасно! - вырвалась у меня невольная ремарка.
  
  - Безусловно, ужасно! Но благодаря её заботливым родителям девушку удалось спасти. После этого, правда, её поместили в лечебницу, а вы знаете, что лечебница такого рода у нас в городе одна, и я там являюсь одним из ведущих консультантов. Именно там через некоторое время мы и познакомились с Джеком. Он навещал свою подругу и, надо отдать ему должное, требовательно просил меня и других докторов сделать всё, чтобы помочь ей. Но я не устану повторять: лучшие помощники для таких пациентов - это они сами, - доктор с видом знатока отпил кофе. - А ещё через некоторое время Джек обратился ко мне за помощью, вот и вся история, молодой человек, - здесь доктор как бы поставил глазами и выражением лица точку.
  
  - Погодите, - сказал я, останавливая доктора, собравшегося (по-видимому, для верности) уходить, - что же в итоге, у Джека и Дженни всё сложилось благополучно? Он добился её сердца? - спрашивал я с наивностью юнца, которому не до конца рассказали сказку и заставляют спать.
  
  - Чего не знаю, о том не сужу. Я без понятия, Джонатан, после этого эксперимента с тетрадью, у меня опускались руки, - доктор на мгновение закрыл глаза, словно не желая видеть воспоминания, - я не знал, что и делать, как, вдруг, Джек перестал посещать меня. Конечно, это поначалу обеспокоило меня, но с другой стороны, с глаз долой из сердца вон.
  
  - "Как же поживает твоя совесть психолога?", - думал я про себя, и заметил вслух, - доктор, можно я заберу эту тетрадь себе?
  
  - Да, конечно, если находите её для себя полезной, - радовался он тому, что тема разговора иссякла и неловкий момент пережит.
  
  В тот же вечер, уже у себя дома, я снова перечитал историю. Она захватила и не отпускала меня, словно навязчивая идея, к которым мы так расположены в молодости. Единственный вопрос мигал в голове светом маяка: "что в итоге?". Я почувствовал себя детективом, мне хотелось расследовать это дело, выяснить его детали. Странная уверенность в том, что для героев истории всё сложилось благополучно, что Джек добился расположения Дженни, поселилась во мне. Отчего это происходило, не могу ответить и по сей день, смешно, но я почувствовал себя какой-то Жанной д'Арк, которой был ниспослан судьбоносный меч. Мне показалось, что тетрадь не зря попала ко мне в руки, и действительно, постепенно распутывая клубок событий, в итоге, сформировалось решение издать книгой эту повесть, в надежде на то, что она покажется кому-то полезной, а кому-то, как мне, интересной и стоящей внимания. Таким образом, первая часть, как догадался читатель - точное содержание тетради Джека, вторая моё повествование. Имена главный героев были изменены, с данным условием право на издание истории было отчуждено Джеком доктору (последний просил передачи прав с целью использовать материал в своих статьях), после, доктор передал права на издание мне с условием скрыть название городов и не издавать книгу в N.
  
  На следующий день я снова отправился к доктору, мне было необходимо выяснить хоть что-то, нечто, что явилось бы зацепкой, концом клубка, который предстояло распутать. Пришлось долго убеждать, уговаривать и упрашивать, прежде чем мне удалось выяснить фамилию Джека и название организации, в которой он работал в городе N, также у доктора оказался номер телефона Лизи. Стажировку пришлось на время отложить, впрочем, доктор не возражал, напротив, мне показалось, что он был рад отделаться от меня, хотя бы на некоторое время.
  
  Выйдя от доктора, я был несказанно рад тому, что у меня целых две зацепки. Мне показалось, что начать расследование стоит с работы Джека, даже если бы он уже уволился, там могла бы оказаться новая порция информации. Несмотря на то, что Лизи, как я предполагал, также с большой вероятностью могла вывести меня на Джека, мне показалось, что это неверный путь. Начинающий психолог во мне разумно осторожничал: кто мог дать гарантию того, что воспоминания о Джеке не усугубят положение Лизи? Изначально я решил, вмешиваться в эту историю лишь в качестве пытливого зрителя, мне не хотелось быть виновником тех или иных событий.
  
  Через "жёлтые страницы" я выяснил адрес работодателя Джека, и, не теряя времени, отправился туда. В дороге, впервые с момента рождения моей затеи, я задумался над тем, не глупо ли это, не слишком ли эгоистично - лезть в чужую жизнь с нескрываемым любопытством. Что я скажу ему, когда увижу? "Привет, как там Дженни?" Что если этим я усугублю его положение, вновь вызывая болезненные воспоминания? Только сейчас я мысленно вернулся к предупреждениям доктора, которые почему-то пролетали мимо моего сознания. Через некоторое время я оказался перед воротами высокого здания, любопытство не позволило мне отступить, - "по крайней мере, скажу ему правду: "нашёл твою тетрадь и заинтересовался", - решил эгоизм.
  
  В приёмной я объяснил, что разыскиваю старого друга, след которого затерялся здесь. Проверив записи, мне ответили, что Джек там больше не работает, а другую информацию они предоставить не вправе. От моего сердца отпрянуло волнение - не нужно было объясняться, в то же время снова пьянили неизвестность и неопределённость. Чтобы не уходить ни с чем, я попросил связать меня с начальником отдела Джека, - "если не помогает организация, возможно, поможет человек", - подумала надежда. В приёмной пожали плечами и соединили меня с отделом Джека. На другом конце трубки ответил мужской голос, и я начал беседу:
  
  - Здравствуйте, меня зовут Джонатан, я ищу своего друга Джека, - я назвал фамилию, - может быть, вы располагаете какой-нибудь информацией, например, где он работает сейчас?
  
  - Откуда вы знаете Джека? - спросили меня.
  
  - ...Мы вместе учились, - соврал я.
  
  - Хорошо, через час я заканчиваю, ждите меня в приёмной.
  
  Я рассчитывал узнать номер телефона или адрес, но приходилось ждать, и это настораживало. Неизвестность теребила нервы. Время пролетело незаметно, от нечего делать я пролистывал тетрадь Джека, изучая заметки доктора, на которые до этого не обращал внимания. Мужской голос, отвлёк меня:
  
  - Вы Джонатан?
  
  - Да, - ответил я, поднимая глаза на того, с кем недавно разговаривал по телефону.
  
  Передо мной стоял статный мужчина лет тридцати. Во всей его внешности сразу бросались в глаза значительный рост, белые волосы и лицо боксёра: маленькие уши и глаза, которые, впрочем, были голубыми и располагали к себе. Одет он был в деловой костюм. На мой ответ он улыбнулся, стараясь быть дружелюбным, и протянул руку. Я встал и ответил рукопожатием.
  
  - Вы на машине? - поинтересовался он.
  
  - Нет, - ответил я.
  
  - Хорошо, тогда поедем на моей. По дороге вы мне расскажите, в чём суть дела, и мы решим куда отправиться.
  
   Я не стал возражать, но подозрение к собеседнику закралось в меня: "какую суть дела? Ведь, я говорил, что просто ищу Джека", - думал я.
  
  Мы сели в машину, отъехали от стоянки, почему-то направляясь в сторону спальных районов вместо того, чтобы ехать в центр. Несколько минут прошли в безмолвии, как вдруг наше молчание прервал щелчок запирающихся дверей, водитель свернул на обочину, остановил машину и включил в салоне свет.
  
  - Зачем вы ищете Джека? - довольно грубо спросил он меня, - учтите, меня интересует правда, мы с ним учились, и что-то я вас не помню, - рычал его взгляд.
  
  Я вкратце рассказал ему историю известную читателю.
  
  - Так всё дело в этом? - ухмыльнулся он, смягчаясь.
  
  - Да, вот эта самая тетрадь, мне просто хотелось узнать, чем всё закончилось, вот и всё.
  
  - Что ж, - решился он, подумав, - тогда поедем в центр, найдём уютное для беседы местечко.
  
  Таким местечком оказался довольно известный в городе ресторан. Наконец, мы сели за столик в углу у окна, видимо, с целью не быть услышанными. Мы сделали заказ, чтобы не отвлекаться, и собеседник начал рассказ.
  
  - Джонатан, давайте-ка, я расскажу вам о Джеке то, что отлично впишется в вашу историю, раз уж вы решили издать книгу, но позвольте начать немного загодя истории в тетради.
  
  - Как вам будет угодно, - ответил я, жадный до любых подробностей.
  
  - С Джеком я познакомился ещё в университете на первом курсе. Вижу, вы хотите знать, как это произошло, - заметил он, угадав любопытство на моём лице, - насколько помню, это было перед началом занятий, я сидел за партой один, Джек подошёл и поинтересовался, не занято ли соседнее место. Найдя общие сферы и, может быть, в чём-то совпав, мы стали дружить. Знаете, Джонатан, смешно вспоминать, какие мы тогда были зелёные! Джек был ещё моложе меня, года на два-три. Для вас не секрет, то, что является, пожалуй, главным интересом (скрытым или явным) любого гимназиста, любого студента, что, как мне кажется последнее время, должно явиться впоследствии главной целью любого человека! Что же это, по-вашему?
  
  - Даже не знаю, - ответил я, - знания?
  
  - А вы забавный, - рассмеялся он раскатистым смехом, - подумайте, дружище.
  
  Я молчал в раздумьях, а он пытливо смотрел на меня, отпивая из бокала, словно проверяя, действительно я думаю или притворяюсь, мысли не шли ко мне в голову, и он задал наводящий вопрос:
  
  - Джонатан, что же привело вас сегодня ко мне?
  
  - Любопытство?
  
  - Да, но мыслите глубже! Хорошо, зайдём с другого края, что же является основой истории, записанной в тетради, по-вашему?
  
  - Любовь?
  
  - Вот именно! Основной интерес, основная движущая сила человека в современном мире, да и в мире вообще! Если, конечно, человек сыт, удивительно, но брюхо, - заметил он, акцентируя моё внимание на кончик поднятой им вилки, - брюхо на первом месте!
  
  - Но разве вы никогда не испытывали или хотя бы не слышали того, что теряешь аппетит, когда теряешь голову? - спросил я, желая восстановить попранную репутацию умника.
  
  - Верно, бывает, но давайте оставим подобные рассуждения, ведь я обозначил общий случай, вы же рассуждаете о частном. Так вот, главный интерес молодости - любовь, а зелёной молодости - объект любви, как и тогда для нас с Джеком - девушки. Вы, верно, задаётесь вопросом, почему я рассказываю вам всё это? Во-первых, к вашему сведению ещё полгода назад я не стал бы вам ничего рассказывать про Джека - эта тема, тема отношений беспокоит меня последнее время, во-вторых, может быть, вы поймёте Джека лучше. Только не думайте, что эта кошечка была первой девушкой, которая разбила его сердце! В годы нашей учёбы он терял голову постоянно, раз пять-десять в год, подумайте только! Но спешу утешить вашу удивлённую физиономию, - засмеялся он, - трагедия Джека, по-моему, заключалась в том, что сердце-то ему разбивали, не разбивал он. Он влюблялся, и... вздыхал, мечтал, витая в облаках, к тому же, рассказывал о всех своих переживаниях мне, чем, знаете ли, порядком надоедал. Хотя сейчас, я понимаю, что тогда это тешило моё самолюбие, ведь, я-то жил по принципу не одна, так другая, не сегодня так завтра.
  
  Я улыбнулся, припоминая, что где-то слышал последние слова, мой собеседник, верно, подумал, что я разделяю его взгляды:
  
  - Ну, вот, кажется, вы-то меня понимаете. Ведь, когда живёшь таким принципом, всё складывается легко и само собою, главное правило - не возноси девушку на пьедестал. В студенческие годы, позвольте быть нескромным, у меня всегда было много подруг в телефонной книге и в постели, а у Джека они были лишь в голове. Да-да, именно в голове, - остановил он меня знаком, - знаете ли, проходило время, например, мы долго не виделись, и я дружески укалывал Джека, комментируя очередной его рассказ вопросом "а как же мисс ...?", на что мой друг пожимал плечами или смотрел на меня непонимающим взглядом. Лишь через годы я понял, что в тех самых проходящих девушках он искал "ту самую", и делал это, буквально с животным упорством. Кстати, я думал об этом недавно, поэтому у меня есть готовые сравнения: знаете, как упорно рыщет по лесу голодный волк, как слоны проходят сотни километров, ища водопой, наконец, как перелётные птицы пролетают полмира по какой-то своей причине? Так же неуклонно искал Джек. К тому же, по-видимому, это тоже результат моих раздумий, ему было необходимо, даже жизненно необходимо, чтобы кто-то жил в нём, чтобы он мог кем-то дышать, словно музой. Моя опыт - а я мнил себя в те годы очень опытным - привлекал Джека, мы, как и все прочие пытались постичь любовь, постигая девушек, но делали это, как я уже заметил, каждый по-своему. Соответственно, его неопытность тянулась ко мне и в то же время поднимала меня в своих глазах, это и являлось фундаментом нашей дружбы, помимо задорных выходок, взаимопомощи в учёбе и прочего.
  
  Нам принесли заказ, и на пару минут воцарилось молчание.
  
  - Собственно, теперь введение законченно, и я наконец-то приступаю к дополнению истории, которая так заинтересовала вас, - подбодрил меня собеседник. - Когда мы окончили университет, мне пришлось уехать в свой родной город, так как местный заводец оплачивал мою учёбу, и по контракту я должен был отработать там несколько лет, а потому наша дружба с Джеком стала заочной. Примерно через три года после окончания моего контракта Джек вышел на связь и сказал, что, как и обещал, подыскал для меня прекрасное местечко, расположенное в N, и что я могу остановиться у него на первое время. Недолго думая, я переехал в N и поселился у него. Мой переезд, как я понимаю, был сделан примерно через пару месяцев после того, как была дописана вот эта самая тетрадь, - он указал глазами на полусотню страниц, лежавшую на столике рядом со мной.
  
  - А вы сами читали её? - спросил я, радуясь возможности задать такой вопрос.
  
  - Нет, саму тетрадь я вижу впервые, ну а историю примерно знал, хоть и разведал о ней лишь через несколько месяцев после моего переезда в N. Так вот, я переехал, и Джек устроил меня к себе на работу, условия оказались, и вправду, значительно лучше. Почти сразу по приезду я заметил, что друг, приютивший меня, ходит хмурый и вообще сам не свой, словно потерянный. К тому же он пытался всё это скрывать и быть весёлым, а на все вопросы, к моему огромному удивлению, лишь говорил, что мне, мол, кажется, и что у него всё замечательно. Ну что поделать, допытываться я не стал, тем более, новое место работы поглотило всё моё внимание и силы на некоторое время. Джек познакомил меня с Лизи и с некоторыми другими друзьями. Лизи, как вы знаете, в то время ещё, - он замялся, и впервые за весь разговор пропала его весёлость, - восстанавливала силы.
  
  - Да, мне очень жаль девушку, - сделал ремарку я, - надеюсь, всё обошлось.
  
  - Да, Джонатан, - мой собеседник одарил меня благодарным взглядом, - всё обошлось, сейчас она в полном порядке! - вновь воодушевился он, - но тогда ... мы часто навещали её. Джек словно боялся навещать Лизи в одиночку. Лучше понимая девушек, я заметил Джеку тогда, - "дружище, кажется, она болеет только для того, чтобы чаще видеть тебя", - это ошарашило его, но задумавшись, он решил, что это может быть похожим на правду. Как-то раз мы вновь навещали Лизи. Она мне очень нравилась, знаете, светлая головка, нежные усталые глаза, она будила во мне что-то хорошее, я чувствовал это, но не мог объяснить, что это, лишь тянулся к ней как деревья к солнцу, - помолчал он, ухмыляясь своему последнему замечанию, видимо, не свойственному его языку. - Так вот, как-то мы вновь навещали её, но Джек мне заранее сказал о том, что покупать ей в этот раз ничего не будем. Мы пришли, весело приветствуя её, а мою весёлость Джек знал, поэтому, пожалуй, и брал всегда с собой. После того, как мы обменялись новостями (большую часть которых составляли мои новости), Лизи кокетливо негодуя, заметила, что мы забыли принести апельсины, которые она так любила. Джек заявил, что больше не собирается приносить их, и мы с девушкой вопросительно посмотрели на него. Он выждал небольшую паузу и сказал, что в центре открылось отличное фруктовое кафе, которое все хвалят, и что он, все мы, не пойдём туда, пока Лизи не выздоровеет. Затем достал из кармана меню этого заведения, сказав, что это донесение разведки. Помню, как мы радостно восприняли эту шутку и, вообще, затею Джека, как словно дети спорили о том, какое блюдо вкуснее, и что кому следует заказать в первую очередь. Уходя, Джек, повесил меню на стену так, чтобы Лизи часто его видела, и мы оба, не сговариваясь, сказали девушке, что очень ждём её скорейшего выздоровления. Вы не поверите, Джонатан, через пару недель её выписали, и мы, действительно, отлично провели время в том самом кафе!
  
  Мой собеседник замолчал на несколько минут, позволяя нахлынуть приятным воспоминаниям, я радовался за него и за Лизи, и казалось, делил с ним пережитые моменты.
  
  - Позже, - продолжил он, - мы часто встречались с Лизи, сначала втроём затем вдвоём, Джек умело, как я сейчас снова подумал, то и дело оказывался занят. Так или иначе, мы с Лизи нашли друг друга, и постепенно, незаметно для нас обоих, стали встречаться как пара, а недавно поженились и ждём ребёнка. Сложно сказать, что это, умелая манипуляция Джека или судьба, да только я верю в последнее, впрочем, об этом позже. Лишь со временем я понял, что жизнь Джека очень переменилась, когда я переехал в N. Я не видал его, казалось, сто лет и не мог предположить, что для него ново, а что обыденно, да только он стал меняться и меняться на глазах. Уже по моему приезду он занимался различными видами спорта, предлагал мне, и что-то я разделял с ним, но далеко не всё. Скажите, Джонатан, многим ли хочется встать в шесть утра, если на работу к десяти? Не просто встать, а взять изорванный старенький рюкзак в заплатах, сложив туда пару-тройку кирпичей, завёрнутых в простыни, и пойти бегать! Помимо пробежек, в арсенале Джека, были и другие виды спорта.
  
  - Какие "другие"? - уточнил я.
  
  - Плавание, единоборства, танцы, лыжи, да, и прочие, наверное.
  
  - Получается, вернувшись в N, он потосковал какое-то время, затем обратился к психологам, а после нашёл себя в спорте?
  
  - Получается, но я не уверен, каким-то спортом он занимался и до этого, например, помню, как ещё в студенческие годы он спрашивал меня о том, как стать атлетом, но атлетом на самом деле не стал, выглядит он довольно обычно, намного легче меня. Но дело не в этом, когда я приехал, то почти сразу разгадал, что им что-то неумолимо движет, та, я бы даже сказал, ярость, в хорошем смысле слова, знаете, спортивная ярость, которая всегда имеет причину. Но о причинах Джек молчал. Через некоторое время я полностью освоился на работе и мог позволить себе жить отдельно, мой друг воспротивился моему желанию и сказал, что через пару месяцев уедет, не пояснив, куда и надолго ли, впрочем, в то время я уже был всецело поглощён ухаживанием за Лизи. Но расслабляться не приходилось, Джек запустил на работе целую стратегию того, чтобы я к его поездке полностью перенял его опыт и знания для того, чтобы стать его полноценной заменой, руководящая должность, которую он занимал, подстегнула меня, и я стал стараться изо всех сил. - Рассказчик снова задумался, а мне вспомнилась его машина, на которой мы сюда приехали, затем собеседник продолжил повествование, - да, теперь мы с Лизи живём замечательно. Сначала мне казалось, что Джек готовит себе тыл, для того, чтобы можно было вернуться и вновь устроиться на работу, ведь при друзьях это легко, но нет, мне, к сожалению, больше не довелось работать с ним. Через пару месяцев он, как и обещал, уехал, мне оставалось только пожелать ему успеха и поблагодарить за помощь.
  
  - Что же это вся история? Всё что вы знаете и можете рассказать? - негодовал я.
  
  - Нет, наоборот, теперь я перехожу к самому главному.
  
  Я ещё более жадно впился глазами в собеседника и весь обратился в слух, он продолжил:
  
  - Вскоре он вернулся, примерно, через четыре-пять месяцев, может быть, через полгода, я не летописец, знаете ли, - заметил рассказчик. - Вернулся он с девушкой...
  
  - С Дженни? - чуть ли не хлопал я от радости в ладоши.
  
  - С ней самой, - посмеялся он над моим ликованием, - тогда я всё понял, понял, что двигало Джеком всё то время, когда я жил у него. И должен признать, Джонатан, девушка, действительно, была богиней! Во всем чувствовалось прекрасное воспитание, ум, обходительность, а грация движений и изящный вкус говорили о том, что перед тобой королева, разве что без короны. На счастье Джека я к тому времени любил Лизи больше жизни, и лишь, поэтому не влюбился в эту миловидную принцессу, - вновь заливаясь смехом, добавил он.
  
  - Бога ради! Расскажите, наконец, как же все это произошло!? На что Джек потратил свои три-шесть месяцев? Как же ему удалость? - не унимался я.
  
  - Ах, Джонатан, напрасно вы предвкушаете что-то героическое или сказочное. Насколько я помню, Джек лишь однажды встретился со мной тет-а-тет, пока они жили в N. За уши его было не отодрать от его сокровища, впрочем, оно и понятно, - ухмыльнулся он. - Тем не менее, когда мы встретились, он более или менее выложил мне некоторые детали, хотя и эти кроны айсбергов приходилось вытягивать клещами! Позвольте сейчас мне попробовать рассказать то, что я услышал от него, - и мой собеседник начал рассказ от лица Джека.
  
  "Как ты догадался, мой друг, уехал я тогда в свой родной город, ибо там ждала меня моя судьба, моя жизнь. Ты знаешь, до этого мне довелось много-много думать, даже обращаться к психологам (но они не помогли мне), помнишь, ты корил меня за то, что я сам не свой? Всё это время я спрашивал себя: "что же дальше?", неужели это конец. У неё появился парень, и она сказала, что "между нами ничего быть не может", да-да, смейся, должно быть знакомая тебе история! Ах, сколько раз, дружище, я рассказывал тебе что-то подобное, не сосчитаю и сам! Сколько раз я говорил тебе, что в этот раз всё точно по-другому, всё определённо как-то по-особенному, но всё было точно так же! Что же сейчас? А вот послушай. Понимаешь, раньше, мне лишь хотелось верить в то, что всё по-другому, по-особенному, хотелось верить, что именно эта девушка - судьба, но ведь смешно как быстро я забывал о них. Встретив Дженни, мне совсем не хотелось влюбляться в неё, но это произошло, не хотелось верить в нечто, более того, поначалу я и не верил, но с самого начала чувствовал, понимаешь разницу? Раньше я жил умом: видел красавицу (а порой, ты знаешь, и нет) как-то накладывал её образ на образ девушки-мечты, девушки-идеала, водружал этот образ на пьедестал и поклонялся ей".
  
  Мой собеседник прервался, - да, Джонатан, пару слов о неистовом поиске "той самой", как-то на философии нам задали сочинение на свободную тему, и Джек написал его на тему "существование девушки идеала" или что-то в этом роде, - добродушно засмеялся он. - А если серьёзно, тогда это сильно тронуло меня, он действительно верил, что такая девушка существует, более того, хотел донести это и до меня, да только я отмахивался. Впрочем, продолжу, уже поздно, Лизи ждёт дома.
  
  "Я чувствовал, что Дженни и есть моя судьба, поймёшь ли ты меня когда-нибудь, но, когда я смотрю на неё, сердце что и делает, шепчет одно слово: "моя". Одно время я был бы несказанно рад забыть её, многое бы отдал, поверь мне, да только не искоренить этого, не изничтожить, высечены, а может и выжжены её имя, её образ внутри меня. Какая-то безумно сильная вера охватывала меня тогда, я знал, что, чтобы ни случилось, кого бы она ни полюбила, кому бы ни подарила своё сердце, в конце концов, оно найдёт меня потому как принадлежит мне так же, как моё ей. Подумав обо всём этом, спрашивая себя, отдавшись чувствам, я решил действовать - добиваться своей принцессы. Но рваться к ней неподготовленным было глупо, я чувствовал, что мне не хватает твёрдости духа, силы воли и непреклонности. Знал, что примчись я к ней сразу, она бы одними лишь словами, произнесёнными её голоском, вновь обратила бы меня в раба, и я бросился бы исполнять любой её каприз, любой приказ. Поэтому я начал закалять тело, следуя завету древних - в здоровом теле, здоровый дух. Тебе должно быть знакомо как много свободного времени в спорте - особенно в однообразном - времени, чтобы подумать. Занимаясь практически любым спортом, я непрестанно думал о Дженни, она мотивировала меня. Чувствовал ли ты когда-нибудь мурашки на коже? Так вот, порой, занимаясь спортом, я чувствовал их на сердце! Знал бы ты, сколько сил придавали мне мысли о ней, а откуда во мне силы - взгляни на меня! Но вот прошло какое-то время, а спешить было нельзя, ведь попытка была всего одна, и я вернулся в свой город.
  
  Мой план был прост и, должно быть, безмерно глуп, но многие часы размышлений привели меня именно к нему. В первый же день приезда я пошёл к ней на работу, и стал ждать на улице окончания её рабочего дня. Через несколько часов она вышла, и по какой-то причине одна. Вот она увидела меня, сердце моё бешено заколотилось.
  
  - Что ты здесь делаешь? - негодовала она.
  
  Я подошёл к ней, заглянул в её бесконечные глаза и через мгновение сказал её всего три слова: "ты будешь моей!", после чего развернулся и быстро ушёл, счастливый тем, что мне удалось разглядеть в её душе.
  
  Когда же подходил к ней, мне казалось, что я буквально дышал силой: я радовался тому, что сбросил оковы раболепства, радовался как дитя первому фейерверку, это было и необычно, и как-то волшебно. Может быть, всё, что я тебе сейчас поведаю бредни параноика, хочешь, верь, хочешь, нет, я и сам, не знаю было ли это на самом деле или мне только показалось, но, когда я уверенно подошёл, презрение в её глазах сменилось удивлением. Я принялся улавливать душу в её прекрасных глазах, я погнался за её действительными чувствами, я жаждал найти на её сердце своё имя, алкал отыскать шанс. Дженни сразу распознала этот взгляд, и душа её устремилась под защиту, она бежала словно девушка, путаясь ногами в подоле платья, захлопывая за собой двери в неизмеримых анфиладах глаз, а устремился за ней словно хищник за добычей, и ни одна дверь не успела захлопнуться перед моим носом. Наконец, моя душа схватила её душу за руку, и та смирилась. В тот день это было всем, что мне было нужно, я знал, что, если поздороваюсь с ней - стану раболепным, если назову её имя, мой голос задрожит".
  
  - Джонатан, видели бы вы Джека в момент этого рассказа! В очередной раз я убедился, что с этой дамочкой у него всё, действительно, как-то иначе, не так как с теми многочисленными о которых он рассказывал мне в своё время. Это стоило того, чтобы видеть - как сверкали его глаза, когда он рассказывал, да и вообще, рассказывая о Дженни, он весь расцветал, и какая-то гордость мерцала в его взгляде. План Джека, действительно, был прост, с той встречи каждый будний день он сторожил Дженни у ворот её работы. Он всегда приходил раньше её, чтобы издалека взглянуть на неё, а уходил лишь после того, как рабочий день был окончен и след её простывал.
  
  - Действительно просто, но неужели это сработало? - недоумевал я.
  
  - Вы не поверите, но то же самое спрашивал Джека и я, он с большой неохотой рассказал мне некоторые подробности. Сам план, был действительно прост, но как мне кажется, не каждый стал бы вот так приходить и торчать у ворот по целым дням в ожидании того, кому ты не только не нужен, но не мил, а вернее противен. Лично я бы не отважился, у нас с Лизи всё было по-другому - мы нравились друг другу. У Джека было несколько испытаний, думаю, их было больше, он осветил лишь незначительную их часть, которая, впрочем, раскрывает саму суть истории.
  
  Уже в первый день его прозябания у ворот здания, в котором работала Дженни, по-видимому, охранники вызвали полицию, и Джека забрали. Вам приходилось бывать в полицейском участке, Джонатан? Это какая-то особенная организация с уникальными условиями труда. Думаю, полицейских иногда можно понять, ведь им так часто приходится работать не с людьми, а с животными, с истинной сущностью человека, но их также можно обвинить в том, что, один раз увидев животного в человеке, многие из них теряют способность видеть в нём человека. Наверное, так удобнее, когда все под одну гребёнку. Новичка, который теми или иными путями попадает в их лапы, всегда, как они сами считают, нужно проучить, чтобы впредь было неповадно - обычная практика. Я сам то и дело бывал в своё время гостем в таких стенах, знаю, о чём говорю. Каково же было моё удивление, когда Джек лишь посмеялся, рассказывая об этом - его отпустили через полчаса. Он ни в какую не раскрывал подробности, и позже я много думал над этим, пытаясь дознаться истины, мне не давало покоя его довольство, ведь немного радости испытаешь, посетив полицию, уж мне-то поверьте. В результате моих размышлений, у меня получилась следующая теория.
  
  Существует три вида мечтателей, назвать их можно как угодно, важна суть, но первый вид я назвал "мечтатели будущего". Они много и часто думают: "вот было бы здорово, если бы", "как будет замечательно, когда я", бьюсь об заклад вся вот эта тетрадь в том же духе, пустые мечты.
  
  - Подмечено грубо, но, пожалуй, вы правы, - заметил я. Он улыбнулся мне и продолжил:
  
  - Такой человек не делает ровным счётом ничего для того, чтобы приблизиться к мечте, он витает в облаках, упивается ею, живёт в будущем. Второй тип мечтателей "мечтатели действия", по утрам их будит не будильник, нет, нежная девичья рука мечты тихонько треплет их за плечо. Они встают и уже за завтраком поют мысленные дифирамбы тому, что вчера они на шажок приблизились к мечте, они строят планы и предвкушают то, как приблизятся на шажок и сегодня (и завтра). Но они не торопятся, шажка вполне достаточно, муравьиного, заячьего - любого, главное прогресс, движение по направлению к. Такие мечтатели живут в будущем, равно как и в настоящем. Почему они не спешат? - спросите вы. Кому-то нравится сам процесс достижения, кто-то боится потерять мечту, достигнув её, начать всё сначала в отношении другой мечты. Таким был Джек, когда я приехал к нему - он развивал себя, движимый мечтой. Наконец, мечтатели третьего типа - "неумолимые мечтатели". Их также будит не будильник, но не будит их и нежная рука мечты, их мечта - безжалостный кнут! Каждое утро неумолимая плеть стегает их спины, разрезая воздух, разрывая кожу. О, мало кто знает такой удар, ваша спина прогибается, как бы убегая от него, слезы неудержимо брызжут из ваших глаз, дыхание теряется. Такие мечтатели не считают шаги, все, что они видят - мечту, которая действительно становится целью, неистовой, неумолимой, выжигающей нутро. Они живут в настоящем, все их помыслы направленны на то, чтобы достичь цели, во что бы то ни стало. Они не ложатся спать - они падают без сил. У них всё получается и всё спорится, а если нет, то их руки не отпускаются, они словно утопающие готовы на всё ради глотка воздуха, их воздух, их жизнь - это их цель. Такие люди светятся энергией жизни, мир отступает и прогибается под их внутренней силой, от их неумолимости падали города, целые страны, они брали полмира - загляните в историю. Мне показалось, что, когда Джек отправился к своей возлюбленной, он приблизился к третьему типу мечтателей. Впрочем, это только моя теория.
  
  Конечно, случай с полицией вовсе не был испытанием. Нечто другое тронуло меня. Когда Джек приехал добиваться своей мечты, у его мечты был парень, может быть, вы знаете об этом, - я кивнул. - Конечно, он узнал о наглости воздыхателя, и в первый же день, за полчаса до конца рабочего дня, когда Джек уже предвкушал вновь увидеть свою возлюбленную, к нему снова подъехала машина... С вашего позволения, продолжу повествование от лица Джека, оно так задело меня тогда, что я хорошо запомнил этот отрывок рассказа, не следует воспринимать его как геройство, Джонатан, смотрите глубже:
  
  "Подъехала машина, и что-то сразу подсказало мне, что это парень Дженни, помню, как я пожалел о том, что не успел вновь повидать её. Мне сказали ожидаемое "садись", и я с готовностью сел, думая о том, что всё это лишь очередное испытание, хотя мне и казалось, что это испытание будет последним. Да, возомнив себя, не пойми кем, я считал, что меня везут на верную смерть, но воспринял это спокойно. Четверо или пятеро (если честно, я даже не помню) парней, одетых во всё чёрное или просто тёмное, меня куда-то везли, что-то громко говорили, кричали, но я не уловил ни одного слова. Сам не могу объяснить, как это возможно, да только, я что и слышал свой голос внутри, он говорил мне: "не будь трусом, Джек, ради Дженни, не будь трусом!". Ещё я, конечно же, вспоминал саму Дженни, благодарил судьбу за то, что встретил её и хоть немного да понял, что значит любить, что значит жить, а жил я, по-настоящему жил лишь последнее время. Мне вспомнилось её красивое лицо, её точёная фигурка, то, как мы накануне стояли под хлопьями чистого снега, и я разглядывал её глаза. Глупо, но мне вспоминался её прекрасный наряд, в котором я издалека видел её утром, - "с каким удивительным вкусом она умеет одеваться", - думал я. - "Наконец-то игра подходит к концу". - Наконец, мы приехали и вышли, мои попутчики стали проделывать известные манипуляции, тот же голос внутри теперь кричал. Через какое-то время я увидел всю сцену откуда-то сверху и был очень недоволен собой, - "зачем ты защищаешься?", - спрашивал я, обращаясь к себе же, а потом кричал громовым голосом: "выше голову, слабак", - но докричаться не мог. Ещё через некоторое время неизведанная радость овладела мной - вдруг, я понял, что парень Дженни, не любит её, не знаю, как, просто понял, по-видимому, осознав, что живу не последний день. Вернувшись в себя, я начал неистово хохотать, не в силах остановиться, затем, насколько помню, я стал кричать: "Дженни, он не любит тебя, он не любит тебя, Дженни!" Хотя, может, и не было этого, вскоре я забылся. Самое удивительное, что произошло со мной тогда, так это Дженни, которая, я верю, спасла меня. Мне приснилось, что она была огромная словно ангел-хранитель и несла меня такого незначительного на своих руках. Мне было так тепло и так хорошо, что ничего больше не хотелось, я был ужасно уставшим и безумно хотел спать. - "Дженни", - говорил я ей, - "Дженни, какие у тебя уютные руки! Прости меня, но я так устал, Дженни... Позволь, я немного посплю", - мне показалось, что она стала покачивать меня, - "какая ты заботливая, Дженни", - говорил я, засыпая. Как, вдруг, она сказала, - "вставай, Джек, не спи!" - голос её был буквально везде, я слышал его всем телом. - "Вставай, Джек, иначе никогда тебе больше не побывать в моих руках!", - "не побывать?", - переспросил я, недоверчиво, - "вставай, Джек!". Тогда я очнулся, и первое что увидел - блестящие звёзды над головой ".
  
  До дома Джек добрался без приключений, по крайней мере, ему было неинтересно рассказывать о них. Через несколько дней он восстановился и вновь вышел на дежурство у своих ворот, которые он, должно быть, равно ненавидел, как и любил. Ещё несколько раз, как я догадываюсь, Джека возили на прогулку, возможно придумывая разные "развлечения" (чтобы не заскучать), но он неизменно появлялся у злополучных ворот. Он не докучал Дженни ни разговорами, ни подарками, он всего лишь стоял у ворот, встречал её взглядом с утра и провожал вечером. Дженни же не обращала на него ни малейшего внимания. Иногда знакомая Джеку машина встречала и увозила девушку, Джек не вмешивался. Так прошло несколько месяцев.
  
  И вот однажды, Дженни, вместо того, чтобы, пройти как можно дальше от Джека, того, что она обычно делала, подошла к нему. Что кто кому тогда сказал (и сказал ли?), как и что произошло, история умалчивает, известно одно - после того дня они стали парочкой.
  
  - Да-а, - протянул я, слезая с облаков, - действительно занимательная история.
  
  - Кому как, - философски заметил собеседник. - Влюблённые перебрались и жили некоторое время в N, порою мы вместе весело проводили время, девушка, выглядевшая принцессой, на деле оказалось приятным, дружелюбным и очень открытым человеком. Через некоторое время я поговорил с Джеком о Лизи, их общение как радовало её, так и терзало, Дженни тоже замечала это, а потому пара вскоре покинула N. Джек пообещал Лизи, что обязательно навестит нас, и, раз, пообещал, должно быть, когда-нибудь навестит. При расставании из всех нас только Джек, пожалуй, так до конца и не понял чувств Лизи, которые та до сих пор питала к нему. Теперь мне лишь остаётся надеяться, что наш ребёнок поможет ей, наконец, забыть его.
  
  
  Мне кажется эта история, с которой мне довелось познакомиться таким необычным способом, отлично иллюстрирует то, что в жизни лишь одно правило: кто не развивается - умирает. Главный герой познал это, превратил свою мечту в цель, и начал действовать (неважно глупо или умно), я не видел ни Дженни, ни Джека, но мне кажется, что если бы книгу заканчивали наш герои, то написал бы что-то вроде:
  
  "Известно: наша жизнь игра, но если сказать уже, то для людей, избравших путь сердца вместо пути мысли и разума, игра - это их возлюбленная. Пусть вам все вокруг говорят, что ваш выбор обречён на провал, что вам никогда не добиться её руки, мол, кто она, а кто вы. Пусть вас отговаривают, пусть говорят, что она одна из многих, что таких на каждом шагу встретишь. Пусть вам что-то твердят про темпераменты, про то, что сами мудрые звёзды против вашего союза. Пусть и она вам говорит, что вы ей немилы, неприятны, наконец, противны. Пусть обстоятельства складываются как назло, пусть весь мир повернётся против вас! Слушайте только себя, и если что-то внутри упорно говорит вам: "это она", верьте, надейтесь, действуйте, идите до конца!"
  
  
   июнь-октябрь 2015
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"