"Господи, ещё и опечатки.... одно расстройство с тобой. Лучше вообще ничего не пиши, раз отредактировать не можешь нормально!"
[Спасибо тебе! - вот и всё что мне следует сказать. Не было бы тебя, не было бы истории. Не было бы тебя, не было бы истории отредактированной, более законченной, более завершённой, но, пожалуй, до сих пор не сверкающей.
Всё, что было ранее, стало первой частью, которая теперь лишь введение и фундамент ко второй.
Первая часть довольно объёмная, если отважишься на то, чтобы прочитать её, пожалуйста, давай своим прекрасным глазкам отдохнуть, лишь для этого она разбита на (I, II, III)]
Часть I - Дневник
I
Если какими-то судьбами вы отыскали эти, надеюсь, давно забытые листы исписанной бумаги, не слишком-то радуйтесь, предвкушая найти на страницах что-нибудь интересное, не стоит считать себя удачливым кладоискателем, даже если вы, было, заскучали, ведь эти записи не являются художественным произведением. Эти комбинации букв - моё домашнее задание, ни больше, ни меньше, задание, которое мне поручил очередной психолог. Подумать только! Когда только начиналась вся эта история, я бы открыто высмеял того, кто предсказал бы мне тогда походы к психологам, специалистам, которых я всегда почитал за совершенно ненужных человечеству, по крайней мере, сильным его представителям. В общем, моя задача, излить все свои мысли на бумагу, она молчаливо стерпит, и, как полагает мой психолог, это поможет мне избавиться от переживаний, циклических мыслей и вновь зажить спокойной жизнью. Надеюсь, случайный прохожий, мне удалось лишить тебя последнего интереса, удалось убедить тебя, наконец-то, захлопнуть непотребные переживания, ну, или хотя бы обидеть резким переходом на "ты".
Всё началось прекрасным летним днём. В наш офис зашла юная прекрасная девушка и села как раз напротив меня. Она мне понравилась, но в моей голове начались революции, стали подниматься флаги, чествующие гордость, комплексы, глупость:
- "Очередная студенточка", - сказала гордость.
- "Мнит, небось, из себя невесть что", - продолжила глупость.
- "Она не для тебя", - прошипели комплексы.
Мои советчики науськали меня держаться строго, не позволять себе влюбиться, и я держался. Девушка - кстати, нас даже не представили - держалась легко и непринуждённо. Её звали Дженни, и это имя в моей голове с течением времени прошло эволюцию от "что ещё за имя такое?" до "это самое прекрасное имя на свете!"
Дженни пыталась насмешить меня, и ей это легко удавалось, постепенно я придушил своих советчиков и загорелся желанием познакомиться с ней поближе. Мы начали общаться, она мне безумно нравилась, но мою голову буквально разрывали крики: "она не для тебя".
Здесь мне по настоянию психолога стоит как можно подробнее описать внешность Дженни.
Дженни привлекала не только миловидностью, внешностью богини, повадками кошечки, вкусом принцессы и походкой королевы. Она была безупречна во всем (по крайней мере, она была способна сделать так, чтобы все вокруг в это поверили).
Карие глаза Дженни не только меня сводили сума, если бы на вашу долю выпало величайшее счастье в мире - заглянуть в её глаза, то вы бы почли абсолютно чёрные зрачки не менее как за чёрные дыры. Казалось, что они созданы для того, чтобы притягивать и затягивать всё и вся. На каштановой радужке - словно лучи от источника света - расходились светло-золотые тонкие нити. Заглядывая в глаза чаровницы, нельзя было стразу понять, чему призваны служить эти лучи, то ли по ним как по устьям постепенно затягивался в ловушку весь мир, то ли они были посланы, как солдаты на завоевания, темными силами ока - зрачком. Ко всему прочему на радужке располагались узоры и кружева различных коричных оттенков. Всматриваясь в них, вы пытались определить закономерность, последовательность сплетения, ключ к шифру витиеватости, но все было тщетно! Природа заложила такую загадку в узоры глаз Дженни, что их замысловатость не давала вам себя запомнить, но и не давала себя забыть. Величавый перламутр белка глаз придавал взгляду Дженни одновременно и усталость мудрости, и нежность гармонии с каштаном глаз. Впрочем, усталость была редкостью для Дженни, это была жизнерадостная особа, ценящая чувство юмора в людях, которая не могла подолгу оставаться печальной. Когда редкие времена сплина всё же наставали, и из глаз Дженни, как из суфлёрской будки на вас поглядывала толстушка Грусть, за спиной последней то и дело маячил худощавый сангвиник Задор. Он, постоянно прыгая и суетясь, пытался понять, как ему лучше встать, чтобы из-за спины соперницы было лучше видно, и выкрикивал что-то вроде: "ну дайте же и мне, наконец, посмотреть!" Одним словом, взгляд Дженни был преимущественно задорным.
Скопление ресничек усиливало могущество глаз. Дуги бровей были довольно тонкие, ухоженные.
Губы Дженни были пышные, как хорошо поднявшийся пирог. Уши идеальной формы затягивали взгляд, словно зыбучие пески. Когда Дженни заводила прядь своих великолепный волос за одну из раковин, я любил взглядом скользить по удивительно приятному узору.
Дженни носила волосы длинной до плеч. От природы они были прямыми; обладали блеском степенного металла и теплом горячей брюнетки. Гармония жила в каждом из них: от корней и до самых кончиков они были одинаковой средней толщины. Они не были пухом и не были свинцом, одним словом - нашли золотую середину. Спадая с головы героини, они отважно следовали вдоль овала лица, но дойдя до линии губ, завидев южный мыс лица, в испуге от головокружительного падения они плавно чуть загибались к шее. Иногда Дженни носила косички, прибирала волосы в пучок, чуть завивала их.
Лицо Дженни имело плавные черты, располагало законченностью мастера. Фигура отличалась стройностью: у неё был плоский живот, и стройные ножки. Талия этой Афродиты создавала впечатление того, что когда-то в мастерской богов сам Аполлон, передавая вылепленное дитё на поруки розового аиста, случайно вдавил её с боков. Примечательной деталью ног были остренькие девичьи коленки. Неширокие бедра по своей форме были притягательно женственны. Вдобавок ко всему Дженни была гибка настолько, чтобы сесть на шпагат.
Осанка Дженни была достойной тому, чтобы по-королевски гулять во дворцах. Но если спина была прямой, то плечи немного подавались вперёд. Такие плечи можно заметить у котёнка, который выгнул спину дугой, нахохлился готовый равно к нападению и к защите, навострил уши, наклонив голову.
После краткого описания внешности следует внести оживление, уделив внимание неосязательным качествам, без которых образ Дженни остался бы пустым, как прекрасно-отлитая статуя с воздухом внутри.
Не каждому удаётся заглянуть в душу человека, но услышать голос доводится многим. Голос Дженни был необыкновенно мягким. Это фортепьяно души располагало средней тональностью, притом казалось, что левая педаль инструмента использовалась постоянно! что не могло не добавить вкрадчивой загадочности и нежности. Слова, слетавшие с уст Дженни не падали к вашим ногам кирпичами, они продолжали свой полёт ещё некоторое время. Звуки жар-птицей облетали вас, это было столь необычно, что вы пытались и поймать их за хвост, чтобы посадить в клетку памяти их звучание, и пытались уловить смысл в них вложенный. Голос Дженни мог разбудить воспоминания о вашей первой учительнице в школе, если ваша учительница была юна, недавно получила диплом, а потому, преисполнена воодушевлением и любовью к детям. Голос такой учительницы усиливал в вас радость от заслуженной похвалы, если вы были прилежны, или вкрадчивостью заставлял вас перестать баловать, если вам были присущи шалости.
Слушая Дженни, вам могло бы показаться, что вибрации её голоса, прежде чем стать историей, мягко обволакивают вас негой. Прежде чем уступить простор эфира тишине или другим звукам, ноты голоса Дженни тепло-тепло обнимали вас, вам казалось, что вы провожаете вашего любимого друга. Вы стоите с ним на перроне, вам и жаль расставаться, и вы понимаете, что это неизбежно. Вы думаете о том, какой же он хороший, ваш друг. Но вот гудок поезда заставляет вас разжать объятья, и вы вздыхаете.
Благодаря своей жизнерадостной и открытой натуре, к Дженни тянулись люди: у неё было много друзей. В разговорах Дженни, даже общаясь непринуждённо, взвешивала каждое слово, возможно, не желая терять лавры умной девочки.
Дженни была прекрасной советчицей. Часто, когда я барахтался на поверхности решения какого-то вопроса, Дженни успевала добраться до сути дела, разглядеть подводные камни и сделать ошеломляющий своей гениальной точностью и ёмкостью суждений вывод.
Добавляя контраста в образ Дженни, можно отметить, что она была ленива от природы, ленива как кошка, такая лень побуждает вас заботиться и быть с ней ласковым. Её ленивость объясняла то, что она не любила цветы, но любила тепло и солнце.
В душе Дженни жила художница: девушка прекрасно рисовала. В особенно удачных рисунках было много жизни, она прекрасно работала с тенями; цвету предпочитала тона. Рисуя что-нибудь в минуты вдохновения, Дженни в первую очередь делала это для себя, тщеславие художницы было ей чуждо, отчего я сильно страдал, ведь она редко позволяла мне взглянуть на свои работы, каждую из которых я почитал за несомненный шедевр, каждую из которых я втайне хотел получить в подарок.
Со слов Дженни, в ней была меланхоличная склонность к прочтению любимых книг по многу раз. Трудно определённо сказать, что её побуждало к этому - радость от повторного переживания вызванных когда-то чувств, дружеская привязанность свойственная её верному сердечку, исследование своей сущности посредством сравнения мироощущений меняющихся с годами или что-то ещё. Книги Джейн Остен, Хемингуэя, Толкиена, Лермонтова, Пушкина и менее значимых поэтов делили место на полках Дженни со словарями. Её романтическая душа любила холодным осенним вечерком разделить тепло одеяла с томиком стихов приятного поэта (не стоит ли, предвкушая подобную перспективу, сейчас же бежать в ряды служителей рифмы?)
Постепенно мы с Дженни стали проводить время за чаем. До сих пор не могу понять, что меня побуждало краснеть перед ней, мне редко удавалось держать себя в руках, она как-то по-особенному действовала на меня, не так как все другие девушки. Через некоторое время я влюбился в неё без памяти, а, вернее, признался себе в этом, ведь это произошло с первого взгляда, когда я её только увидел. После нашей первой встречи я отчаянно сопротивлялся её чарам, может быть, уже тогда почувствовав в ней что-то роковое, что-то, что в корне повлияет на всю мою судьбу. Так или иначе, теперь я был без ума от неё, и она замечала это, моё поведение, должно быть, было ей невыносимо. Я склонился перед её красотой и умом, абсолютно зачарованный этим созданием, и вёл себя словно заколдованный. Я говорил себе: "не будь червём, что ты перед ней пресмыкаешься?", - затем отвечал, - "да-да, нужно взять себя в руки", - но как только видел её, слышал её голос, становился самым невыносимым рабом.
Сама история началась однажды за очередной чашкой чая.
- Это мне? - спросила меня Дженни, увидев, что я разнообразил стол, к которому она только успела присесть.
- Тебе. Кажется, это твой любимый шоколад, - ответил я.
- Когда ты успел его раздобыть? Ведь, я только утром тебе о нём рассказала! - продолжала спрашивать девушка, одновременно с радостью и с негодованием, она не поощряла мои выходки подобного рода, впрочем, они были явлением редким.
- Было бы желание... - я немного замечтался, - "если бы только я ей хоть чуть-чуть нравится", - думал я.
- Ну, хорошо... Теперь, что же, ты предложишь мне чаю?
- Да, конечно! Ведь ты не против? - очнулся я.
- Кажется, за этим ты меня сюда и привёл!
Я принялся ухаживать за ней, стараясь совладать с тем, что производили её слова в моей душе "ты, меня, сюда, привёл". Такие последовательности, сплетённые сознательно или с применением природного кокетства, слетавшие с уст Дженни, порождали во мне туманные мечты о том, что она когда-нибудь станет моей парой, девушкой, женой. Розовой негой её слова обволакивали моё сознание, в такие минуты мне казалось, что я переставал думать обо всем на свете, она окружала меня со всех сторон.
- Что ты вздыхаешь? Тебе что неприятно за мной ухаживать? - игриво насупилась она.
- Нет, что ты!
Мы немного поболтали на разные темы. Вдруг, Дженни, что бывало нередко, посетила очередная затея:
- Джеки, а ты что, правда, готов ради меня на всё?
Когда я слышал своё имя из её пышных как взбитое облако уст, моё сердце обычно делало пируэт эквилибриста. После того, как она начала шуточно звать меня "Джеки", я запрещал всем прочим такую "привилегию".
- Хотелось бы в это верить, - ответил я, затем подумал, - "хорошо бы совершить какой-нибудь подвиг для этой принцессы, что-нибудь значительное", но малодушно вспомнил про сумасбродства и ответил, - Пожалуй, не на всё.
- "Не на всё"? - расстроено процитировала Дженни.
- Я бы не бросился по твоему приказу с крыши или под поезд, не застрелился бы, и не причинил бы вреда своим близким родственникам.
- Глупый! Я не столько сумасбродна, чтобы желать подобное!
- Тогда я готов на всё.
- Даже убить?
- Даже убить, - ответил я и подумал, - "ещё бы, ради тебя-то!".
Дженни не придала значение ответу, и игриво продолжала:
- А смог бы ты, Джеки, убраться из этого города?
Мысль пронеслась во мне: "она хочет поиграть со мной, думает, что я слабак, что ж поиграем!" Я спросил, бросая ей вызов:
- Сегодня?
- Нет, можно и завтра.
- Ладно. А у меня какая-то определённая цель назначения? - я подумал, что если у меня будет больше поручений, то, скорее всего, любопытная Дженни захочет узнать об их выполнении, и, таким образом, станет возможным хотя бы поддерживать с ней общение, поэтому я расширил вопрос, - или, может быть, какие-то другие поручения помимо этого?
- Да, ты должен уехать в город N. - После некоторой паузы она продолжила, - а, чтобы ты не отсиживался здесь в другой части города, стараясь не попадать мне на глаза, я дам тебе мой рабочий пропуск (с моей прекрасной фотографией) - будешь делать снимки того, что мне вздумается с его участием! Да, уже теперь я могу сказать, что тебе необходимо по приезду сделать несколько фото города N, а после (надеюсь, ты уже догадался) прислать их мне.
Мысль о том, что мне будет можно и даже нужно что-то прислать Дженни, что она сама просила об этом, очень согрела меня. Поручение кокетки, моего ангела, идеальной во всех отношениях девушки было легко выполнимым: нужно было уволиться за один день, раздобыть билеты и собрать вещи, что-то наврать родственникам, отменить намеченные планы и прочее. Меня терзало другое! Во-первых, мне предстояло завтра уехать, а значит покинуть Дженни: не видеть её глаз, улыбки, причёски, не услышать задорное "привет", не наблюдать за тем, как она ходит плавной поступью кошечки. Во-вторых, меня снова посетила мысль о том, насколько я, должно быть, ей неприятен, она порой говорила мне нечто, что меня вырывало с неба из окружения мечты, на землю в суровую действительность, напоминая о том, что она не моя и никогда ей не будет. Я решил для себя, что всё это своего рода проверка, игра, которую нужно всего-навсего пройти, и задался благой целью выполнить поручение с достоинством. Желание Дженни проверять и контролировать придало мне отваги. После эгоистичных мыслей о своей шкуре, наконец-то проснулась заботливость, я спросил Дженни:
- У тебя не будет проблем с тем, что я заберу твой пропуск?
- Не будет, - улыбаясь, ответила она, - я скажу, что потеряла его, и мне сделают новый!
- Ладно, давай мне свой ... пропуск, - попросил я. Чувства переполняли моё сердце - это был её первый подарок мне, знак великого доверия, и я решил, что он станет моим талисманом.
- Ты что же, правда собрался ехать, Джеки? - недоверчиво спросила она, изящно откусывая кусочек от темной плиточки шоколада, которую кокетливо держала, направляя её во время речи вертикально вверх, как бы мысленно говоря и показывая: "да-да, прямо оттуда, с неба я и снизошла". Её нежное запястье в это время дышало мерным пульсом прямо в мои глаза. Это удивительное запястье я обожал с вожделением изголодавшегося вампира. Впрочем, если заняться перечислением прекрасных частей тела юной собеседницы, к которым я не был равнодушен, а вернее любил до безумия, то следовало бы из справочника анатомии выписать определённо все названия.
Отвлекаясь мыслями от магических биений трепетного девичьего сердца отражённых на запястье Дженни, действующих на меня не хуже маятника гипнотизёра, я ответил:
- Да, поеду... или это была шутка?
- Нет-нет, не шутка, что ты? Поезжай, Джеки, - лукаво ответила Дженни, подавая мне свой пропуск.
Я не мог сдержать дрожи в пальцах - принимать дар прямо из её рук! Я так неприлично долго разглядывал её красивое фото, что она отвлекла меня:
- Тебе бы следовало любоваться не фото, а его живым образчиком, - шутливо заметила она, - ведь сегодня ты видишь меня, может быть, последний раз в своей жизни!
Её слова кромсали меня скальпелями, и я медленно убрал пропуск в нагрудный карман. У меня было ощущение, что сама душа отлетела. Но я взял себя в руки, - "она играет", - решил я, - "не может быть, чтобы это был наш последний раз, последний чай, ведь она - моя судьба!"
В раздутом стремлении потакать объекту своего обожания я зашёл так далеко, что почитал капризы избранницы за чистую монету, я был неспособен видеть обратную сторону медали, и хоть как-то анализировать происходящее, её запросы, её желания сразу же возводились в моем сознании в закон, хотя она мало рассказывала о своих желаниях. В раболепстве я был готов потакать своей избраннице, даже если бы она заявила, что намерена с кем-то встречаться или собирается выйти замуж, тогда я считал, что таким образом побеждаю свой эгоизм и содействую её счастью.
Я заметил по выражению её прекрасного лица, что я жалок, а потому очнулся и ожил. Мыслей у меня не было, намерение ехать в N было всё тем же, я лишь старался отгонять единственный налетавший неумолимым коршуном вопрос: "зачем?", правдивый ответ на который не сулил радости. "Это всего лишь игра", - думал я.
Мы ещё немного посидели за чаем, Дженни поблагодарила меня за шоколад, пришедшийся ей по вкусу. Почти сразу после того, как она, наконец, увидела дно своей великолепной чашки, мы разошлись. Во мне стремительно строился план действий по переезду, к осуществлению которого я незамедлительно приступил.
Уволиться особого труда не представляло, моё сознание вообще на несколько дней заволокло туманом. Я задался целью, проработал план и действовал на автомате. Если меня спрашивали - я отвечал, если мне нужно было куда-то идти - я шёл, если нужно было кого-то о чём-то попросить - я просил. Но всё это делал бессознательно, не чувствуя себя в моменте, причиной тому было то, что я всё ещё думал над словами Дженни, переживая о том, что вдруг и, вправду, мы с ней виделись в последний раз. Единственное, что меня согревало, так это её пропуск, лежавший все эти дни в моём нагрудном кармане, я проверял его наличие по сотне раз в день.
Помню, что, когда вышел на улицу свободным от обязательств перед работодателем, я поехал на встречу с друзьями перед отъездом. Истинной цели своей поездки я решил никому не открывать, как и вообще никому и ничего не рассказывать о Дженни.
Возвращаясь домой после встречи, уже подходя к дому, я услышал в своей голове голос: "это не последний раз, ты ещё увидишь её", все мои тревоги тотчас рассеялись, разбежались в разные стороны как дети, которые начинают играть в прятки. Весёлое расположение духа вернулось ко мне, и я снова ненадолго очутился в реальности, что помогло впоследствии уверенно выглядеть на семейном ужине. Я был готов к выдуманной игре и без голоса сулившего радости, понимал, что, может быть, увижу Дженни только через пятьдесят лет! Даже допустил, что голос этот был моим собственным, а не какого-то ангела или провидения, допустил, что голос лгал, но надежду, однажды пробудившуюся в полной мере, искоренить практически невозможно: пока чувства обильно питают этот сорняк сердца, можно вырывать его каждый день, ночью он прорастёт вновь. В тот вечер во мне пробудилась железная надежда, я ощутил, что мне нипочём самые неумолимые испытания, которые почему-то представились мне исполинами, сделанными из камня. Казалось, что стальные жернова надежды зародившейся в моей груди перемелют всё и вся.
Внутри я обрадовался тому, как удивись родные, узнав о том, что я завтра же уезжаю. Что-то на автомате отвечая на расспросы семьи, про себя я задумался. Мне невольно представлялось, - надеюсь, мой психолог не враг чернил и такие подробные рассуждения действительно мне помогут, - мне представлялось, что я капитан корабля, который завтра отправляется в путь, и вот я отдаю "команду" своей сестре подготовить судно к отплытию - поручаю ей купить билет. Мне представлялось, что я рыцарь своей принцессы (ведь у меня даже был амулет с её фото), что меня ждут самые невероятные приключения! Одним словом, я решил фокусировать свои мысли на положительных сторонах моей игры.
Такие фантазии, как зачастую и все фантазии были глупостью: ведь город N не был другим миром или другой планетой - по размеру он был схож с городом, в котором я до сих пор жил. К тому же N славился довольно развитой инфраструктурой, а значит, жизнь там могла быть вполне сносной. О единственном настоящем испытании для меня - разлуке с Дженни - я старался не думать.
Услышав, как пилот приземлившегося в N самолёта сообщил о погоде за бортом и пожелал пассажирам всего наилучшего, я почувствовал себя так, как чувствует себя гончая после взмаха решётки отделяющей её от радостей погони - игра началась.
Оказавшись в центре города, мне пришлось долго выбирать дома, достойные стать фоном для пропуска Дженни. Однако, мало разбираясь в её вкусах, в конце концов я выбрал те виды города, которые понравились мне самому.
В мыслях моих хаотично кружились слова, предложения и целые абзацы фраз, которые должны были в конечном итоге оформиться сопроводительным письмом к фотографиям. В голове роились и благодарность за щекотавшую сердце неизвестность будущего, и описания поверхностных впечатлений от нового города, и, конечно же, клятвы в верности и надежда, сквозившая между всем этим. Надежда на то, что моя "ссылка" окажется недолгой, и что я вскоре вернусь и увижу Дженни, либо на то, что она сама приедет хотя бы ненадолго, навестить меня.
Я бродил по городу, всё было для меня ново, но я не замечал каких-то деталей, осознание которых приходит лишь со временем. Я смотрел на перспективы, раскинутые здесь и там, но, к негодованию архитекторов, был абсолютно слеп к их особенностям. Люди и здания сливались в единую массу, в какую-то картину Босха, на которую смотришь издалека. У меня не было желания предаваться анализу деталей, я просто шёл и шёл, согреваемый гимнами, которые сочинялись и тут же исполнялись в душе, гимнами неизменно посвящёнными Дженни.
Не помню, как нашёл дорогу в отель, моё сознание снова заволокло туманом. Всё вокруг то и дело выглядело сном, порой казалось, что я вот-вот проснусь, и всё пропадёт, или, раз уж это сон, возможно, вон за тем углом я встречу Дженни: она улыбнётся мне и будет со мной мила, а затем пойдёт рядом, доверяя мне выбор пути.
Наконец, я оставил свои вещи в отеле, поместил объявления в сети о поиске жилья, перекладывая заботы об этом в руки риелторов, обновил и выложил своё резюме. В субботний вечер ждать звонков и приглашений не приходилось, да и душа в четырёх стенах комнаты не помещалась, потому я отправился гулять. Мне хотелось определить, достаточно ли красивы закаты в этом городе, и, если достаточно, то запечатлеть фото Дженни на фоне прекрасного костра, в котором солнце так любит сжигать день, принося его в жертву богам Памяти и Истории.
Закат действительно очень обрадовал своей живописной красотой, но даже магическое буйство красок самых тёплых тонов не могло затмить то тепло, тот жар, которые наполняли меня с головы до ног, когда я видел самое любимое лицо - лицо Дженни, пускай смотрящее только с пропуска. Её лукавые глазки, преисполненные гордым осознанием своей притягательной привлекательности, не только затмевали красоту всех закатов и рассветов, в них была сосредоточена сама красота жизни, разглядев которую потерять голову, казалось сущим пустяком.
Подумав о том, как было бы замечательно показать такой живописный закат Дженни, девушке с душой художницы, преисполненный радости я решил согреться чашкой кофе в ближайшем кафе.
За кофе мне захотелось во чтобы то ни стало отправить Дженни три особо удачных фото города N. Внезапно, взглянув на часы, я осознал то, что не успевал вернуться в отель и отправить фото сегодня, как было условлено - время подходило к полуночи. Мысль закипела. Так как возможности отправить фото со своего телефона у меня не было, решил попытать счастья, обратившись за помощью к посетителям кафе. Посетителей я заметил только сейчас, взор начал вылавливать отдельные личности из слившейся воедино картины. Отбраковав несколько семей, пар на свидании, я заметил девушку с ноутбуком. Не думая, шагом сдерживая бег, я подошёл к ней и заговорил:
- Извините, мне жизненно необходимо воспользоваться вашим ноутбуком, вы позволите?
- Ладно, если это ненадолго, - ответила посетительница, несколько опешив.
Сейчас смешно вспоминать, ведь я буквально вырвал ноутбук из её рук и начал проводить известные манипуляции, используя свой телефон, на несколько минут забыв о существовании окружающего мира. Я досадовал на себя за то, что забыл рассчитать время, и решил избавить Дженни от пространного письма. Строчки, которые весь день упорно лезли в голову, теперь были не в состоянии выстроиться в приличную очередь интеллигентов, они шкодили непослушными детьми, кричали наперебой митингующими. Я отправил своему ангелу три фото с её пропуском на фоне оживлённого города, парка и заката. Во многих моих действиях, направленных к Дженни, я старался вложить потаённый смысл. Мне казалось, что если она поймёт заложенный и порой завуалированный смысл, то она действительно та, которая мне нужна, потому что она чувствует меня. И, действительно, практически всегда Дженни понимала меня, порой даже лучше меня самого. Я до сих пор не разрешил загадку её проницательности, то ли в ней, как в идеальном создании женского пола, сильно развита интуиция, то ли необозримый жизненный опыт - причём опыт, накопленный всеми поколениями человечества - доступен ей через невидимые космические нити, то ли она, действительно, моя половина и потому прекрасно меня понимает и чувствует. Фото, которые были отправлены в тот вечер Дженни, пришлось выбирать торопясь, поэтому выбирал скорее сердцем, чем головой. Позже, анализируя отправленные фото, мне показалось, что каждое из них было действительно прекрасно, и прекрасно по-своему: кадр оживлённого города сулил весёлую полную приятных забот, возможностей и развлечений жизнь; кадр с великолепным парком вызывал желание живительно отдохнуть, прогулявшись в нём, может быть, вместе с детишками. Наконец, кадр с великолепным закатом задел бы сердце любого поэта, но, в общем-то, говорил: "я хочу быть с тобой до заката дней". Торопясь успеть до полуночи, я написал тогда лишь несколько слов: "Привет, Дженни! Прибыл в N, твой Джек". Имя, которое симфонией звучало в моей душе, было волнительно писать, равно, как и поставить такую подпись в коротком письме. Видеть своё имя недалеко от имени милого адресата было необъяснимо приятно, это вызвало небольшой переворот в моей груди, и я на миг забылся. Практически заканчивая свою миссию, моё внимание как спину ничего не подозревающей лошади обожгло хлыстом чьего-то вопроса. Начало и конец вопроса были вырывающим меня из сна белым шумом, я ненавидел этот шум, хотел, чтобы он прекратился, ... но вот я очнулся, вспомнил, где я. Из фразы, адресованной мне, я услышал лишь одно слово "взламываете".
- На самом деле я почти закончил. Мне нужно было отправить фотографии, причём срочно, - ответил я, не отвлекаясь от монитора, - осталось только замести следы и удалить мои пароли, чтобы вы не "взломали" мою почту, - шутливо добавил я, радуясь тому, что дело сделано вовремя.
- Смотрите не удалите ничего у меня! - заявила девушка с напущенным беспокойством, - никогда не думала, что "отправить фото" может быть важным делом, причём "жизненно" важным! - сделала она шутливую ремарку.
Я впервые обратил внимание на девушку, которая выручила меня. После того, как рассмотрел её лицо, улыбка на мгновение предала меня. Было невозможно понять, кто передо мной: фантасмагория, проклятие провидения или результат надетых, на мою душу очков. В чертах девушки сквозила Дженни. Не то чтобы она была её копией, наверняка, случайный прохожий сказал бы, что моя собеседница непохожа на Дженни, но на самом деле пропорция черт собеседницы и её причёска были чем-то схожи с образом Дженни. Хотя, если признаться, после того как я встретил Дженни, мне казалось, что на неё похожи очень многие: от актрис до случайных девушек-прохожих. Не знаю, почему так выходило, может быть, будучи одержимым, я как бы искал Дженни повсюду, когда её не было рядом.
Наконец, я успокоил себя тем, что Дженни была намного красивее девушки в кафе, более гармонична и дорога сердцу. Вообще, когда я смотрел на Дженни, мне всегда казалось, что я знал её с самого рождения, с самого рождения души. Вы смотрите в зеркало, и, даже если кто-то признает вашу наружность отвратительной - вы себе нравитесь, потому что вы себя всегда знали, вы привыкли к себе. Подобное ощущение привычки или того, что я с ней всегда был знаком, жило во мне с нашей первой встречи. Я решил, что незначительная похожесть незнакомки и Дженни случайность или следующие испытание игры, и подумал продолжить диалог - мне было интересно разузнать о городе, в котором предстояло провести не один день:
- По-моему, это кафе - довольно приятное место, - сказал я, рассматривая обстановку и всё ещё чувствуя радость за отправленное письмо. - Кофе достойное и посетители здесь отзывчивые! - вернул я с благодарностью ноутбук хозяйке. - Вы часто здесь бываете?
- Не очень часто, больше потому, что здесь неподалёку довольно живописная набережная. Рада, что смогла помочь, - ответила незнакомка, приветливо улыбаясь.
Улыбка также больно напомнила мне о Дженни, приходилось затрачивать некоторые силы на очередное испытание, и я замолчал. Собеседнице пришлось, продолжить беседу:
- А вы? Часто здесь бываете?
- Признаться, нет! Вообще-то, это мой первый день в вашем городе, - ответил я с воодушевлением, отвлекаясь от терзавших меня мыслей.
- Посетили нас по делам? - с долей огорчения спросила девушка.
- Вообще-то, я переехал, собираюсь здесь жить и работать.
- Как интересно! - ожила она, - а у вас здесь, должно быть, есть знакомые или родственники? Где вы остановились? - сквозил дружелюбный Интерес.
- У меня тут ни родственников, ни друзей, последние, я надеюсь, появятся со временем, а об отсутствии первых я не очень-то волнуюсь! - ответила Ирония. - Остановился в отеле, - добавил я и перевёл софиты беседы на девушку, спросив, чем она занимается.
Собеседница рассказала о том, что работает в сфере моды, находится в процессе получения второго высшего образования, любит рисовать и прочее. Тем самым она мне понравилась, я узнал, что её зовут Лизи, мы обменялись номерами телефонов. Девушка похвастала отличным знанием города и его особенно приятных мест, посулила мне всевозможную помощь. Тогда я разглядел в новой знакомой возможного друга, и очень обрадовался тому, что случайно в первый же день добился некоторого успеха на этом поприще. Постепенно всё более отвлекаясь от приятных моему сердцу черт собеседницы, я разглядывал в ней свои особенности, разрывал её мнимую связь с Дженни, формируя в своём сознании новую личность.
Время было за полночь, Лизи предложила оплатить счёт. Пока мы ожидали официанта, ко мне подкралось осознание того, что я совсем не устал за день и, если в отель поехать или пойти, предварительно в одиночестве немного погуляв, Дженни неумолимо начнёт оккупировать мысли. Несмотря на то, что такие мысли были приятны, они, сказать по секрету, порой порядком мучали и терзали тем, что она мне не принадлежала. Сейчас этого не хотелось, я предпочёл бы забыться пусть лишь на время, именно поэтому предложил сумасбродную идею Лизи - погулять под ночным небом. Отказ расстроил бы меня не сильнее проигрыша в лотерею, но мне повезло - она согласилась.
Мы вышли из кафе и стали взаимно приятно делить место под звёздами. С Лизи было невероятно легко общаться, она очень много рассказывала о городе N, о своей жизни и о многом другом. Порой приятно идти вот так рядом с болтливым собеседником и слушать его истории, иногда переживать эти рассказы вместе с ним, а иногда забываться и думать о чем-то другом, своём. Помню, как я задумался тогда о том, что мы ни разу вот так запросто не гуляли с Дженни. Каково это - гулять с ней? Разговорчивая ли она? Ведь, наверняка, с близкими она совсем другая, ещё лучше. Я подумал тогда о том, как странно то, что одна лишь Дженни обладала какой-то неведомой силой надо мной, властью: могла заставить краснеть и робеть, забыть остатки скромного красноречия, спутать мысли. Каждый взгляд Дженни - радостный или спокойный, счастливый или встревоженный, весёлый или уставший - сводил меня с ума. От одного взгляда Дженни в моем сердце вожди какого-то дикого-дикого племени били в гулкие барабаны и затевали пляски безумия, жадно жуя листья коки.
Было приятно за один день увидеть город во всех его проявлениях, теперь глаза радовались заманчиво горящим вывескам заведений, свету фонарей и машин. Когда взор замечал что-то особенное, меня неустанно посещала мысль: "вот бы Дженни это видела". В целом город мало отличался от многих других: чем-то превосходил, чем-то отставал, имел свои особенности, но теперь мне показалось, что он прекрасен, и я в мыслях благодарил Дженни за неслучайный (как мне тогда казалось) выбор, и пожалел, что не выразил благодарности в письме.
Лизи любезно согласилась, по возможности виляя, подходя к достойным ближайшего рассмотрения мест, тем не менее, направиться в сторону отеля, где я остановился, ведь у отеля всегда можно поймать такси. Узнав о том, что я собираюсь искать жилье, Лизи посоветовала мне обратить внимание на район, в котором жила сама, она так красочно его описывала, что он любому показался бы уголком Эдема.
По дороге к отелю я представлял, как чуть больше чем через сутки Дженни прочтёт моё письмо, увидит фото, и, может быть, немного обрадуется сдержанному слову. Письмо я оправил, как обычно, на её рабочий почтовый ящик (личного адреса я не знал и не решался спросить), а поэтому нужно было дождаться утра понедельника.
Подойдя к отелю, я был очень удивлён тому, что не узнал здание сразу, так изменился его облик под сенью ночи. Я горячо поблагодарил Лизи за то, что она помогла мне отыскать дорогу, и мы, как давно знакомые друзья, попрощались обнявшись. Мой взгляд проводил такси, увозившее Лизи. Я не сразу вошёл в отель: немалое удовольствие доставляло стоять на улице, различать малоприметные из-за фонарей звёзды и полной грудью дышать приятным воздухом города N. Радость внутри меня была сравнима с чувством от маленькой победы, я осознал, что хоть на что-то гожусь. Первый тур игры был позади.
II
Весь понедельник я ждал ответного письма Денни, несмотря на то, что она вообще-то не отвечала на мои письма или делала это крайне редко - парой фраз. Тем не менее, мне казалось, что на этот раз я буду удостоен ответом, содержащим, пусть самое скромное, но удовлетворение моим "поступком". Метла уверенности отгоняла от меня беспокойные мысли о том, что письмо могло не дойти, ведь, во-первых, адрес почты Дженни я знал наизусть, во-вторых, точно помнил сообщение о том, что "письмо доставлено". Но затем меня посетила мысль, что всё могло совпасть так, что Дженни неожиданно уехала в отпуск, из-за чего и не вышла на работу, ведь в свои планы она меня никогда не посвящала.
Неожиданные пропадания объекта моего обожания, оказывали на меня такое действие и вызывали столько волнения, какое можно, пожалуй, испытать, узнав, что солнца на небе больше нет. Не то чтобы оно кокетливо скрылось за тучку, как скрывает своё личико веером милая дама, делая его более желанным, то ли, скрывая недостаток, то ли, добавляя ему загадочности. Не то чтобы солнце решило уделить время другой стороне земли так, как неожиданно решает разговаривающая с вами на приёме прекрасная собеседница, задумав одарить своим вниманием других, оставив вас гадать, то ли она кокетничает, то ли вы скучны. Солнца просто больше нет на небе!
- "В конце концов, Дженни могла немного приболеть, о, милая Дженни!" - продолжал думать я, невольно мечтая о том, как стал бы за ней ухаживать. (Но даже в мечтах я позволял себе приписывать ей только самые легкие незначительные недомогания.) Я представил, как раздобыл бы для Дженни самых вкусных, полезных и, может быть, неведомых фруктов, стал бы кормить её с рук, готовить различные салаты и соки, заваривал бы травяной чай с мёдом. О, мне кажется, она непременно ворчала бы на меня, досадуя на свою легкую болезнь и на то, что я вижу её приболевшей, но я бы не сдавался и проводил бы всё своё время с ней, чтобы она вдруг не заскучала. Развлекал бы её всевозможными способами, рассказывал бы ей различные истории, читал бы ей детские книжки. А когда она, утомившись, уснула бы со взволованным лицом (признак борьбы с болезнью), мне бы не захотелось покидать её, я бы сидел рядом и любовался ею, досадуя на то, что так и не научился рисовать.
В течение дня в результате раздумий я пришёл к выводу о том, что не ответить на моё письмо было вполне естественно. Что такого я сделал? Уволился? - но ведь это делают сотни людей каждый день! Купил билет на самолёт и переехал в другой город? - и это делают сплошь и рядом. Я вспомнил, что письмо не содержало ни одного вопроса! А ведь именно вопросы являются такими крючками в беседе, на которые, если посчастливится, можно поймать ответ. Я даже не поинтересовался, как у Дженни дела! Нет, письмо решительно никуда не годилось - какая-то жалкая телеграмма! - "А фото?" - спрашивал себя я. - "А что фото? Неужели друзья должны изливать пространные комплементы, тратить время на вежливость и учтивость?", - продолжал я ещё довольно долгое время внутренний диалог.
Привлечённые наживкой известной комиссии, мне наперебой начали звонить риелторы, выяснять, что именно мне нужно. Я выдвинул свои обычные минимальные требования: твёрдая кровать, удобные стул и стол, платаной шкаф, здраво рассудив о том, что Дженни вряд ли скоро приедет ко мне, если приедет вообще - потому какой-то особенный комфорт мне не требовался. Всё же, не исключая возможности визита, я добавил к требованиям вторую кровать, достаточную площадь помещения и прекрасный вид из окна. Работа вчерашней мысли помогла остановить свой выбор на районе, в котором жила моя новая знакомая - Лизи. Я сделал вполне логичный вывод - раз, Лизи, девушке не лишённой вкуса (ведь она работала в сфере мод) нравится район, возможно, и сердцу Дженни он будет мил при необходимости.
Меня начали приглашать на собеседования. Найти работу я не торопился, что позволяло подойти к делу рассудительно, взвешивая и сравнивая предложения, к тому же чувствовалась необходимость укрепить теоретические знания, что стало занимать свободное время.
Семье звонил редко - пару раз за первую неделю, решил, что чем быстрее избавлюсь от потребности в поддержании связей со старой жизнью, тем быстрее заживу новой.
Уже к концу первой недели пребывания в N яростные крики желания в моей душе - увидеть дорогую Дженни - были постепенно обузданы, но думать о ней я не переставал. Моя натура обладала той интересной особенностью, которая позволяет думать о чём-то даже во время чтения книги и беседы, при этом полностью понимая суть последних. Мысли о Дженни выделились на отдельный уровень сознания, порой утихали, ныряя в подсознание, или усиливались, вновь выныривая, так или иначе, это позволяло и полноценно жить, и продолжать непрестанно мечтать, надеяться, чувствовать.
За неделю я познакомился с гранями жилищного вопроса и вопроса трудоустройства. Вернув себе способность видеть окружающую среду, лучше разглядел архитектуру города в многочисленных приятно долгих прогулках. Теперь меня заинтересовала культурная жизнь, и я загорелся желанием отвлечься от надоевшей беготни с риелторами (которые часто, услышав конкретные требования, предлагали нечто под них неподходящее). Было решено посетить какую-нибудь хорошую галерею или музей, а, чтобы этот процесс был приятней, я пригласил Лизи разделить впечатления, к тому же она могла порекомендовать, куда стоило пойти в первую очередь. Осведомлённость о наших знаниях и способностях часто запрягает нас в повозку Просьб.
Лизи обрадовалась звонку и предложила пойти на выставку современного дизайна. От подобных выставок я был далёк, предпочитая классическую живопись: жанровую, пейзажную, историческую, марины, потому настоял на посещении галереи. Лизи для меня не была девушкой, которая вызывала желание потакать во всем, я рассматривал её только как приятного весёлого друга.
Когда мы прошли турникеты, и я по привычке спрятал билеты в карман, собираясь забыть о них, Лизи попросила отдать их ей. Есть такой тип девушек - собирательницы билетов. Если вы окажетесь в обители одной из них, и более того, то ли войдя к ней в доверие, то ли вынудив её развлечь вас, удостоитесь почести увидеть коллекцию билетов со всех мероприятий, на которых она успела побывать - вы непременно удивитесь. Вы, было, ухмыльнулись про себя, мол, "что такого в этих твоих десяти билетах?", но открывается шкаф, вынимается большая коробка, сокровенно снимается крышка, и вы крайне изумлены! Ведь их десятки десятков, кажется, тут собраны все сорта бумаги, все форматы листа! Улыбка насмешки или лёгкого удивления сходит с вашего лица, вы поражены, вы смотрите на хозяйку коллекции как-то исподтишка, втайне, вы, вдруг, задумываетесь: "а не собирает ли она также разбитые сердца?" - ваши глаза чуть расширяются, теперь вам кажется, что вы вовсе не в святилище феи, а, быть может, в логове ведьмы! Вам даже начинает чудиться, что пройдёт пару лет, на вашем месте окажется кто-то другой, и ему также как вам будут показывать билеты, которые вы покупали для той самой хозяйки, и она невольно вспомнит о вас, вспомнит тогда, когда вы, быть может, уже не захотите, чтобы вас вспоминали.
Но к Лизи домой я не собирался, а потому не стал противиться её собирательству. Я аккуратно вынул из кармана билеты, так чтобы случайно не выпал пропуск Дженни, который находился в том же кармане. Вишнёвые ногти Лизи болью бросились в мои глаза. Они с такой силой напомнили мне о Дженни, нашей последней встрече, о том, как она подала мне свой пропуск, что я изменился в лице. Эффект, производимый такими цветами лака, как алый или бордовый, можно сравнить с эффектом маяка ночью - они кидаются в глаза, даже если ты только проплываешь рядом, ты постоянно их видишь. Такой раздражитель, вероятно, призван удерживать на поводке внимание сильного пола.
- Что такое, Джек? Тебе не нравится вишнёвый цвет, - спросила Лизи, по-видимому, интуитивно поняв, что дело именно в этом.