В мансарде одного дома, как это обычно водится, жил бедный художник. Бедный он был не в силу того, что был неспособным служителем кисти, нет, напротив, он был довольно талантлив, лишь никак не умел соединить он все три грации любой картины - цвет, свет и воздух - в одном холсте. На одних картинах у него выходили практически гениальные цвета, но свет был проработан недостаточно, на других великолепно передавался свет, но цвета никуда не годились, на третьих не было воздуха. Художник видел свои прорехи, но никак не мог одолеть их, он добавлял прелесть цвета туда, где свет был бесподобен, но новыми мазками лишь разрушал гармонию света, и наоборот. Таким образом, его картины ценились недорого, и денег от редких продаж хватало ему лишь на краски и еду, а нередко только на краски, но разве влюбленному (пусть лишь в своё дело) приходится выбирать между жгучей любимой и обжигающей тарелкой супа? Словно алчущий алхимик искал он денно и нощно свой философский камень, священный Грааль знания, редко появляясь в обществе.
Но однажды, неведомыми нам путями, друг художника привёл его послушать прекрасную пианистку, славившуюся на всю округу. В концертном зале было битком набито народу: слушателей и зрителей, а всё оттого, что не только музыка в исполнении царицы роялей завораживала сердца, но и само исполнение захватывало их. Было необъяснимо приятно смотреть на королевскую осанку служительницы нот, на её огромные глаза, волнистые волосы, шаловливо ниспадающие; бесподобные руки с красивыми длинными пальцами, и, наконец, смуглую кожу, притягивающую взоры так, как шоколад манит ребёнка.
Как только пианистка вышла на сцену, привередливые глаза художника влюбились в неё; когда же умелые пальчики открыли для него завораживающей мир музыки, сердце его дрогнуло под натиском её чар. Новая вселенная рисовалась вокруг художника, воображение рождало бесподобные картины, а на сердце божественными красками писался великолепный образ пианистки за подписью "муза". Исполнительница безжалостно старалась изо всех сил, упиваясь музыкой так, как влюбленная возлюбленным; втайне (даже для себя) желая заслужить и бросить в свою копилку несколько монет, ценимых настоящими музыкантами дороже всякого золота, номиналом в "Bravo" и "Bis".
Едва дождавшись окончания концерта, художник, забыв про друга, бросился в свою мансарду как камень с горы. И в мыслях у него не было подойти к новоиспеченной музе, как рыцарь решил он доказать свою любовь, пылавшую теперь в нём, не словами, но поступками. Несколько дней кряду не выходил он из своего убежища, проведя их за работой. Лишённый сна, он не чувствовал ни малейшей усталости, лишённый пищи, не ощущал голода, находя всё в своём новом деле. Великий труд дарит великие плоды, и картина, выпестованная им, как нежное дитя заботливой матерью, была, действительно, гениальным произведением, каких свет ни видывал. Художник отыскал гармонию и поработил трёх граций холста! Картина была полна любви, а значит радости и страдания, счастья и печали, мимолетности и вечности, но главное в картине была сама жизнь, холст казался одушевлённым и дышал мечтой.
Благоговейно отложив кисти - как отложил бы вёсла спасшийся в кораблекрушении, вёсла, натёршие кровавые мозоли, но подарившие жизнь - художник бросился на розыски музы. Несколько дней тщетно искал он аудиенции у великой пианистки, но ничего не добился, а потому снова пришёл на её концерт. Когда последняя нота, пролетев по залу, запечатлелась во многих сердцах, вызвала у некоторых слезу умиления и, наконец, канула в лету; когда гул рукоплесканий сотряс стены и потихоньку стал умолкать, художник в числе прочих подошел к парапету сцены. Рассеянный, как многие служители искусства, теперь он пожалел, что не принёс цветов, но тут же забыл об этом, увидев ангела во плоти, близкое счастье, облеченное в прекрасное платье. Он стоял и смотрел на неё, а все прочие подходили и толкали его легкое тело из стороны в сторону, жалили локтями его ребра, плотно обтянутые кожей, как дерево корой; ворчали, но не слышал, не видел и не чувствовал он ничего и никого кроме пианистки, сияющей улыбкой и принимающей цветы. (Букетов было так много, что казалось увезти их можно не иначе как на вместительной тележке, в голове немногих даже блеснула мысль, что на неделю можно было бы открыть цветочную лавку). Наконец, скользивший, как юная фигуристка по льду, волоокий взгляд пианистки встретился с упорным и неустанным взором художника, и девушку задела необъятная любовь, пылавшая в нём. К тому же стоит заметить, что наш художник хоть и не был статен как Апполон, но зато был как Апполон кудряв, молод и свеж, и вообще красив как всякий служитель кисти. Они смотрели в души друг друга лишь считанные мгновения, но сердце художника, впервые пожинавшее плоды на щедрых полях Амура, и билось, и замирало, словно лошадь в горящей конюшне. Он, сам не ведая для чего, протянул пианистке свою руку с ногтями замаранными кровью его единственного шедевра, а попросту, - краской, и девушка так же, не ведая отчего, взяла грубую держалку кистей своими тонкими пальчиками и слегка пожала, словно принцесса, но, вдруг, испугавшись своих чувств, отпрянула и больше не дарила художника взглядом. Он же не в силах пошевелиться так и стоял как вкопанный фонарь, светящимися глазами озаряя сцену наравне с софитами.
Как только королева взволнованного сердца, пропала со сцены, со сноровкой щедрого на умыслы и проделки влюбленного, художник оказался на улице, ведомый рукой юного ангела с опростанным колчаном именно к той двери в закоулке, из которой должна была появиться пианистка, скрываясь от толпы.
Через время влюблённые встретились, и, не сговариваясь, пошли в ногу, украшая собою парки и набережные. Многое тогда было сказано, волнительно губами художника и кокетливо устами пианистки, но равно так пленительно, как пленяет откровенность. Девушка сделала будоражащее открытие: в сердце спутника она с проворством дочери Евы, прочла интерес не только к своему таланту, ангельской внешности, но интерес к самому главному - к её душе. Душе, которую художник разглядел, не только юркими глазами мастера, который порой видит сквозь стены, сквозь кожу, но влюблённого, а значит видящего самое дорогое.
Но если пианистке было совершенно безразлично то, что её возлюбленный живет в мансарде бедным Иовом, то его впервые в жизни задевало это. Художник в неистовом порыве обещал любимой стать самым богатым, называл её музой, которая прославит его на весь мир, склонить который на колена перед вдохновенными холстами, а после бросить к её ногам, - отныне цель его жизни, ведь всё счастье теперь в её счастье.
- Глупенький мой, зачем мне целый мир? - кокетливо смеялась она, польщённая безумными словами, - я люблю розы, окружи меня цветами!.. Никто и никогда не дарил мне синих роз!
- Они бы очень подошли к твоим янтарным глазкам! - воодушевленно обнял хорошо одетую девушку плохенько одетый художник. Он целовал её в оба ока, и влюблённые долго шутили, что левому или правому досталось меньше и он, мол, несчастен.
Художник проводил даму своего сердца до её особнячка, и они нескоро расстались, не в силах покинуть друг друга как сиамские близнецы.
Утром следующего дня бедняк за баснословную цену продал свою картину, которую накануне ценил дороже жизни; ещё вчера он мечтал о том, чтобы полотно стало свадебным подарком для его любимой, а сегодня больше всего на свете жаждал для неё счастья здесь и сейчас. Целый день объезжал он цветочные лавки, скупая редкие цветы, и под вечер, истратив все вырученные деньги, подговорил служанку возлюбленной, и они втайне от хозяйки, уехавшей на очередной концерт, торовато украсили цветами гнёздышко пианистки.
Художник умчался встречать свою голубку, и снова они провели божественную ночь, гуляя под небом ночного города. Оказавшись у дома девушки, взволнованный влюбленный спросил возлюбленную перед расставанием:
- Ты выйдешь за меня, если я раздобуду тебе синих цветов?
- Только если это будут розы! - засмеялась девушка, сверкая влюблёнными глазками.
Они расстались, и художник окрылённо, но не спеша побрел домой, счастливый как никогда. Утром следующего дня прекрасную пианистку нашли мёртвой, отравленной красителем, содержащимся в цветах: благоухание, которым она упоенно не могла надышаться, вспоминая возлюбленного, незаметно отнимало её жизнь. Узнав скорбную новость, художник сжёг свои кисти и вскоре умер то ли от голода, то ли от тоски, снедавшей его сердце.
---
Сим ваш скромный служитель не хочет сказать: "не мечтайте", напротив, мечтайте покуда живы; не хочет обвинить слабый пол в его причудах, ибо невиданное это кощунство, неслыханная дерзость и непомерная грубость, - хулить прекрасных дочерей Евы! (Однажды покорно принявших на себя тяжкий труд - быть вечно правыми!) Но только задумайтесь, как порой не хватает холодной стойкости мужам мира сего, уступающим милой сердцу прелестнице каждое желание, всякий каприз... Впрочем, кто устоит перед ними? Кого не пленяет блеск любимых глаз? И не стоит ли, порой, лишь один майский вечер тысячи жизней?