Метки вспыхивали, расходились по внутренней поверхности обзорного купола концентрическими кругами, Аваллах наблюдал. Лавовое тело его имело вид человеческой фигуры: округлая голова без лица, колонноподобные руки и ноги, огромный торс, охваченный не одним магнитным коконом, а двумя. Раздуты коконы были до такой степени, что больше походили на сферы, одна облекала другую. Между сферами вспыхивали то нити, то искры, то спирали, цвет сфер при этом менялся, как и частота сокращений. Людям, заполнившим северную торговую площадь, подобное зрелище, без сомнений, пришлось бы по вкусу, вот только купол отнюдь не то место, доступ к которым людям открыт.
Особенно яркая метка указывает человека с необратимым заклинанием взрыва внутри. Движения у человека резкие, взгляд пустой, аура выцветшая. Отпихивает девочку с рыжими косами, увлечённую леденцом на палочке, отталкивает слившуюся в страстном поцелуе парочку, бросается к зеркальному куполу с криком:
- Будьте вы прокляты, нелюди!
Из тела самоубийцы высвобождается пламя, проходится огнекатком по тем, кому не посчастливилось оказаться рядом. Что до зеркального купола, то тому, разумеется, никакого вреда. Вслед за огнём заклинания разгорается пламя паники, приходит в движение каток давки. Ужас, боль и отчаяние окрашивают ауры людей в ярко-красное, багровое, чёрное. Симбионт Аваллаха спешит прикоснуться, сам же Аваллах предпочитает подождать. Сторожевые маги и големы не позволяют распространиться как панике, так и давке, останавливают силой физической и волшебной. Аур, сжигаемых страхом, всё меньше, всё больше охваченных любопытством, жаждой взглянуть на чужую беду. На их фоне, самоцветами в грязи, выделяются всполохи фиолетового, всполохи сострадания, и Аваллах устремляет нить к одной из таких аур. Меж астральными нитями двуликого образуется своего рода разность потенциалов, бегут молнии внутреннего диалога. Человека с сине-зелёной, словно бы покрытой плесенью, аурой Аваллах и его симбионт исследуют уже вместе, и там есть, что исследовать. Одна часть этого индивида искренне переживает за пострадавших, другая же наслаждается, упивается их мучениями. Тоже двуликий, пусть и не в том смысле, какой вкладывают в это слово кадавры, потому, наверное, и прикосновение астральных нитей чувствует, озирается по сторонам...
В нижний город Аваллах вернулся, когда торговая площадь опустела, по периметру зажглись фонари. Долгий спуск по круглой в сечении шахте, пересадка в скользящий шар, движение по каналу. Впечатлений за день набралось много, перемалывались жерновами внутреннего диалога - приятно, когда можешь беседовать сам с собой. Когда-то две стороны Аваллаха с трудом находили общий язык - астральные нити то рвались, то запутывались неразрешимыми логическими узлами, но то время далеко позади. Теперь, каким бы сложным ни был вопрос, понимание достигалось почти что мгновенно, работа шла сразу в нескольких плоскостях. Глубокое взаимопроникновение позволяло мыслить как по отдельности, так и вместе, соединяя два разума в один, рождая новое ментальное тело. По тому же принципу происходил обмен эмоциями, которые по сути своей и есть обмен - обмен энергий между астральными узлами. Ощущения же определялись тем, от какого из магнитных коконов протянулась нить, один и тот же предмет при этом мог восприниматься с точностью до наоборот.
[2]
Они делились тем, что знали: новорождённая душа постигала через Аваллаха устройство этой Вселенной, ему же через неё открывались Вселенные других Творцов, складывались в путь, которым новорождённая душа пришла. Два знания как бы двигались навстречу, когда же встретились, пришло время разговора о Разделении и том, что ему предшествовало. Только теперь новорождённая душа могла понять, достигла положенного уровня, только теперь Аваллах почувствовал необходимость рассказать.
- Хотелось бы знать, - протянулась нить от внешнего кокона к внутреннему, - что было в начале.
- Я расскажу, - протянулась нить от внутреннего кокона к внешнему.
Там, где у человека сердце, в лавовом теле двуликого частица Отца, одного из богов пантеона Тверди, бурлит и клокочет. Всё помнит эта частица, от начала начал, искоркой отражается в пространстве внутреннего кокона. Подобно кругам на воде, расходятся от неё волны света, пронизывают внешний кокон, увлекают сознание симбионта в предвечные времена.
- Знай же, что в начале всего стоит мера, - луч, протянувшийся от внутреннего кокона к внешнему, сыплет искрами. - И мера цвергов - основы, которые различают по степени фундаментальности, как различают в здании краеугольные камни, стены и свод. Из Первооснов образована обитель Творца, Запредельное, непостижимое по сути своей. Второосновы же, ещё называемые Стихиями и Элементами, образуют Предел. И последними в этом ряду Третьеосновы, или четыре пантеона богов, создавшие Определённое, обитель живого и неживого, разумного и неразумного.
Искры расцвечивают внешний кокон, рождают всё новые и новые образы. Первоосновы предстают Светом и Тьмой, Злом и Добром, но невозможно понять, где одно, где другое, так как пребывают в постоянном движении: чёрное перетекает в белое, а белое - в чёрное. Единственное, что постоянно, так это заключённая меж Первооснов Разность, из неё-то и рождаются две пары Стихий - Ветер и Твердь, Пламень и Плазма. Силы Стихий равны, и борьба их приводит к установлению Равновесия. Второосновы застывают в нём, образуя Предел, и Предел отделяет Запредельное от Определённого. В Определённом же борьба отражается рождением четырёх богов от каждого из четырёх Элементов, боги объединяются в пантеоны.
Та часть двуликого, что принадлежит Аваллаху, умолкает, обрывает нити и гасит свет, будто испугавшись чего-то.
- Прошу, продолжай, - тянется астральная нить от внешнего кокона к внутреннему. Внешний кокон при этом часто пульсирует, словно бы переполненный новым знанием.
- Сложно... - тянется нить от внутреннего кокона к внешнему, от Аваллаха к его симбионту, - сложно и больно туда возвращаться, потому подожди, дай мне время.
- Хорошо, я подожду.
Ждать приходится долго, наконец от внутреннего кокона к внешнему протягивается тонкая, подобная волосу нить.
- Слушай же дальше. Пантеон Ветра, соединив усилия в одном заклинании, создал сильфид, боги же Тверди созидали друг от друга отдельно, почему их и называют Отцами. Так появились первые расы.
Волны света являют сильфид: физические тела их - излучение, дом - космос, без труда преодолевают бесконечные его расстояния. Затем свет являет цвергов, обитающих в недрах больших и малых планет, звёзд пылающих и потухших. Тех, кто теперь стали кадаврами.
- За эпохой двух первых рас, - продолжает Аваллах, - пришла эпоха расы смешанной - перволюдей, созданных совместным заклинанием богов Плазмы и Пламени. На погибель первым была создана эта раса, поскольку, до того не соприкасаясь, узрели через неё друг друга, постигли устремления. Цверги видели своё предназначение в укреплении Определённого, вечной жизни его, для чего незыблемым должен был оставаться Предел. Сильфиды же, наоборот, видели смысл в Запредельном, для чего Предел намеревались разрушить, похоронив под его обломками Определённое. Так началась война войн, названная впоследствии Первым Противостоянием.
- Теперь я вижу, - вырывается у новорождённой души, - теперь понимаю...
- Сильфиды через перволюдей сражались со цвергами, цверги через перволюдей сражались с сильфидами, - продолжает кадавр. - Драконы и саламандры, рождённые из разумных рас последними, последними же в Противостояние и вступили. Драконы при этом сражались только на стороне цвергов, саламандры - только на стороне сильфид.
Волны света рисуют картины войны, охватившей Вселенную, на них чёрные дыры, пьющие жизни сильфид, лучи, что режут планеты и звёзды цвергов. И ещё многое, многое другое.
- Как страшно, - тянется нить от внешнего кокона к внутреннему, - как больно...
- Мне продолжать? - пробегает искра от внутреннего кокона к внешнему.
- Продолжай, - ещё одна искра, но уже от внешнего к внутреннему.
- Закончилось Противостояние тем, что первые расы подготовили два заклинания, известные теперь как Высшие. Заклинание цвергов носило имя Клетка, заклинание сильфид носило имя Фантом. О мощи их можно судить по тому, что задачей Фантома было пробить Предел, а задачей Клетки было охватить Определённое своего рода скорлупой, недоступной ни одному из известных воздействий.
Волны света являют четыре мира-крепости, четыре неприступных бастиона в них: Кристальные скалы, Огненные горы, Чёрная гряда, утёсы Грома. Собрались в бастионах не избранные цверги, но сами Отцы, их аватары, образованные из смертных тел в Определённом. Зная, что заклинание Фантома врагом уже начато, Отцы плетут заклинание Клетки, и успевают вовремя: вытянувшийся копьём энергии Фантом бьет не в Предел, а в образованную чарами скорлупу. Заклинание цвергов выдерживает удар, сохраняет Предел, однако же не до конца. В покрове Клетки пробоина - это Гро, один из Отцов, повержен. Что подвело его, почему не смог устоять? И острие Фантома, зловещее его жало, тянется дальше, касается Предела, оставляет отметку - Рану. Утёсы Грома взрываются, Рана поглощает их, расширяется до размеров мира, затем до размеров Вселенной, и прежняя Вселенная в ней исчезает...
[3]
Лифтовая шахта кристальной цитадели похожа на вытянутую по вертикали кишку, по ней стремительно возносится скользящий шар. Начав движение в нижнем городе, останавливается на самом пике, где устроена наблюдательная комната с прозрачным куполом. Звёздное ночное небо переливается бисером на бархате, ночной Кипелар переливается всеми цветами радуги. Люк-диафрагма скользящего шара раскрывается, Аваллах выбирается, делает шаг на ребристый пол. Аун, как обычно, в смотровой нише, искажения лавового тела говорят о том, что процесс слияния прошёл не совсем удачно: подобие человеческой головы непропорционально большое, подобие же человеческого тела наоборот, слишком маленькое. Искажены и магнитные коконы: размера почти одинакового, потому впечатление, будто слиплись, перемешались.
- О чём думаешь? - спрашивает Аваллах, протянув нить от внутренней сферы.
- О разном.
- А я об одном, - теперь нить протягивается от внешней сферы, - об Ансее.
Время Ансея пришло, но перед тем, как отправиться на центральную базу контроля в Крюлоде, от неё - к Внутреннему кольцу, от него - за черту, проведённую Разделением, встретился с каждым, кому был в своё время опекуном. Лавовое тело его больше не имело особой частицы, точки бурления и клокотания, место её занял комок света, во многом подобный звезде. Былых опекаемых этот комочек завораживал, ибо наглядно являл цель, к которой стремились. У некоторых нечто подобное уже имелось, только в виде зародыша, к их числу принадлежал и Аваллах. Он не смог бы сказать, что почувствовал, когда свет Ансея коснулся зародыша, а тот шевельнулся в ответ - то было за гранью понимания, за гранью Определённого.
- У меня с Ансеем разговор не сложился, - нить Аууна дрожит, - впрочем, как и всегда.
- Печально, - Аваллах озабочен, - но что именно помешало?
- Ему не понравился мой вопрос, мне не понравился его ответ.
- И о чём ты спросил?
- Почему среди нас всё больше пустых, которым пустота в радость - в радость не вылезать из проксимариев и бестиариев? Почему всё меньше тех, кого пустота угнетает? Тех, кто понимает: с некоторых пор пустота перестала быть лишь пустотой, теперь это - болезнь, болезнь нового времени.
- И каков был ответ?
- Что заблуждаюсь, что в корне не прав, - нить Ауна дрожит всё сильней. - Но я-то знаю, что прав я!..
Два двуликих молчат, тысячеликие люди внизу терзают ночь и звуком, и светом, и магической силой.
- С той пустотой, которую имеешь в виду, - говорит Аваллах, - сложно сражаться. Она как скользящая лента: легко сделать первый шаг, но сложно вернуться назад, если унесла далеко.
- А ведёт лента к пропасти, - говорит Аун тихо, тусклой нитью, - имя которой смерть. Но не та смерть, что принадлежит людям, а та смерть, что принадлежит нам, кадаврам - смерть бессмысленных и бесконечных перерождений. Вот он, главный довод, оправдывающий любой, даже самый неудачный симбиоз - замена нашей смерти на людскую.
- О чём это ты? - настораживается Аваллах.
- Да всё о том же, - следует ответ, - о разном...
Аваллаху не нравится настроение друга, ищет нить, которая помогла бы заглянуть в коконы Ауна, осветить их изнутри, но так и не находит. Потом будет упрекать себя, что плохо искал, ибо в этой точке пути их расходятся. Навсегда.