Над цитаделью крепости Каратул бурлят тучи, от них протягиваются плети молний, твердь после заклинаний землетрясения накреняется как-то вся сразу, целиком, подобно столу с подпиленной ножкой. Но больше всего, конечно, пламени: огненный дождь пополам с пеплом, огненные шары, стены огня, карабкающиеся по стенам крепости - невероятно гладким, невероятно высоким... 'Зачем мы здесь? - крутится в голове Рагнара один и тот же вопрос, - зачем?..' Чувствует он себя не деталью, пусть даже запасной, а прилипшим к борту 'мамонта' комком грязи. На циркумвалационной линии от них, от щитоносцев, ещё был толк, здесь же, на контрвалационной, по размышлениям Рагнара, никакого.
'Мамонты' развернулись обратным клином, бьют слаженно, их машина в левом ряду третья. Рагнар ослеп, оглох, вообще где-то не здесь, и в то же время следует командам, рвущимся из длинноговорителя:
- Прижаться к колёсам!
И он прижимается, а громада сброшенного со стен каучукового шара проходит мимо.
- Поднять щиты!
И он поднимает, а камнесталь шипит, отражая капли огненного дождя.
Пепел падает большими хлопьями, будто снег, проникает мельчайшими частицами в дыхательные трубки шлема, жгёт горло. 'Говорят, близ Дыры то же самое творится, - думает Рагнар, - всегда пепел. Но чем здесь не Дыра?..'
Между северной и южной частью Беллкора лежит плато, названное Тиресием, одним из величайших поэтов древности, талией Беллкора. Прижилось, но с течением времени сократилось до одного слова - Талия. Череда крепостей, протянувшихся от западного края плато до восточного, соответственно, была названа Кристальным поясом. Всего их, крепостей, тридцать шесть, и о том, кто возвёл, до сих пор не утихают споры. Цверги? Драконы? Саламандры? Скорее уж сам Ихор...
Стены Каратула давно уже не красные - красное вытекло, будто бы кровь из поверженного бойца. Теперь они серые, как пелена дымовой завесы, что ползёт к стене, прикрывая движение мехоморфов, боевых машин в миниатюре. Рагнар пытается понять, день сейчас или ночь, но ничего не получается. Ни день и ни ночь, а нечто серое, и серого же цвета мир вокруг. 'Может, на все крепости пояса наложено заклинание? - думает он, - и смысл его в том, и только в том, чтобы война не затихала здесь никогда...'
Именно Кристальный пояс остановил продвижение армады первого манарха на юг, погиб Имплос при штурме крепости Кинкар. Долгое время считалось, что за Кристальный пояс северянам не пройти, пока маги Гриклита, второго из величайших правителей Маналита, не обнаружили, что преграда не такая уж и неприступная. Выяснилось вот что: время от времени каждая из крепостей пояса становится хрупкой, сбрасывая полог магической защиты, как дерево сбрасывает осенью листву. Сложность была в одном: перемены происходили спонтанно, никакой возможности предугадать. Но Гриклита интересовала лишь одна кристальная крепость - Кинкар, и он дождался, когда начала менять цвет с тёмно-красного на серый, стянул легионы. Твердыню, которая больше не была твёрдой, крошилась под ударами боевой магии, сравняли с землёй, гарнизон смешали с ней же. Однако, схватка за Кинкар лишь начиналась: от других крепостей пояса шёл враг, и шёл в обилии. Противостояние растянулось на десять дней, сражение следовало за сражением, но руины Гриклит удержал, подобно тому, как пращур Имплос удержал в своё время побережье; и так же, как при Великой высадке, уцелели бойцы лишь одного легиона - Железные Руки. Удерживал развалины Гриклит не напрасно: через декаду на их месте поднялась новая крепость, выросла за день, чем ознаменовала новую веху в противостоянии юга и севера. Теперь с северной стороны за крепостями пояса следят, и как только кристалл тускнеет, предпринимается попытка штурма. За последние годы, правда, ни одной удачной, все твердыни за южанами, в том числе давно отбит назад и Кинкар. Потому-то войскам Союза так важно Каратулом овладеть, навести хоть один мостик через пояс...
В проломах появляются огромные пауки, заделывают, но дыр слишком много, а мехоморфы слишком быстры. Во внутреннее пространство крепости они врываются, словно запущенные с катапульт ядра, и льётся жидкий огонь, и хлещет лёд, стрекочут скорострелы.
- Вперёд!.. - приказ проносится по строю щитоносцев цепной молнией, и они идут, у боевых машин остаются лишь опорные.
Теперь твердь не кренится, а дрожит, Рагнар дрожит вместе с ней, но идёт - идёт вместе со всеми.
[Кристалл памяти]
Да, брат, самым сложным было преодолеть ужас. Даже нет, не так - не преодолеть, а переболеть им, в страх переплавить. Ужас - животное чувство, сжигающее изнутри, обессиливающее. Тогда как страх - чувство уже человеческое, спокойное осознание, что смертен и можешь погибнуть. Ужас, как правило, убивает, раздавливает в кровавое месиво, страх же, как правило, вытаскивает из боя живым.
[2]
Каратул взяли, дело оставалось за небольшим - удержать. 'Мамонты' сразу же были распределены, чтобы не кучно, а равномерно. Их боевую машину определили на участок близ реки Зоты, от которой недалеко уже было до одной из соседних кристальных крепостей, а именно Кхат. Оборону вдоль основных бродов держали четыре неполные сотни легиона Аквамарины, усиленные звеном 'барсов', превосходных в скорости и манёвре, но слабых в огневой мощи. Признаться, Рагнар ожидал увидеть нечто живописное, с зарослями копьероста по берегу, с кувшинками, с лилиями, увидел же пепел, всё тот же пепел - на лицах и доспехах легионеров, плёнкой на водной глади, второй корой на деревьях. Ночью же, по обыкновению, увидел кошмарный сон, прогорклый от пепла - Каратул не желал отпускать, Каратул держал крепко...
В дымовой завесе движутся тени, Рагнар и сам такая же тень. Их, щитоносцев, разбили по двое, каждая пара укрепляет десяток легионеров, идущих второй волной, за мехоморфами. Рагнар в паре с некромантом Астуром, тот гибнет уже у пролома - молнии оплетают, будто змеи, потому что не успел поднять щит. На то, чтобы оттащить тело эфирного мага в сторону, нет времени - его вообще ни на что нет. Перед Рагнаром вырастает громада смоляного голема, едва ли не всё тело того перетекает в похожую на дубину руку, та всё больше и больше, и вот поднимается, и готова обрушиться, а он не успевает выстрелить - лишь перевести тройник на струю. К счастью, метко бьёт из-за его спины один из пехотинцев, бьёт каким-то заклинанием Ветра - то ли воздушным кулаком, то ли воздушной стрелой. Голема отбрасывает, и Рагнар успевает - обращает смолу ледяными осколками...
Просыпается Рагнар под вой охранного артефакта, он же 'ревун', в небе кометами сигнальные факелы, расходятся на четыре луча. Тысячник Сайрус орёт не хуже 'ревуна', отдавая приказы, старший звена 'барсов', Грон, тоже кричит, но уже не так громко, обертонами, Оберон же, выстроивший щитоносцев у 'мамонта', и вовсе голоса не повышает.
- Прорыв, - просто говорит он. - Будем прикрывать звено Грона на случай появления златожука. Приказ ясен, господа щитоносцы? Тогда по местам.
Замену Астуру они так и не успели найти, потому третьим на левом Зубар, а так всё по-старому, всё привычно. Через четверть часа на позиции, с реки прут лягушки всех мастей: и ярко-синие, и зелёные в жёлтую полосу, и красные с чёрными лапами. 'Барсы' вдоль берега в линию, легионеры за ними и между, поливают реку из огнеструев. Зота вспыхнула, загорелась, лягушки хлопают, как петарды. 'Так же там, в Каратуле, хлопали колибри, - проносится у Рагнара мысль, - разрывая бойцов в клочья...'
Их уже четверо, только четверо: щитоносец и три пехотинца. Минуту назад было семеро, но появилась стайка колибри, возникла словно бы из ничего. На мгновение птицы зависли в воздухе, наводясь на уязвимые точки, которые им указывало наложенное заклинание, затем превратились в яркие росчерки. То же заклинание взрывало их, когда достигали цели, и вот один легионер без головы, другой разделён пополам своим же доспехом, третьему оторвало ноги ниже колена. Последний ещё жив - визжит поросёнком, дышит часто-часто, облизывая губы. Рагнар замораживает боль, замораживает крик, замораживает самого пехотинца. Жаль, что точно так же нельзя заморозить память...
Плоты змеепоклонники бросают прямо в горящую воду, один плот - один большой лист. 'Кажется, это их южное дерево так и называется, большелист, - вспоминает Рагнар, - и щиты из листьев делают, и кровлю на хижины, и даже музыкальные инструменты'. Лишь часть южан в хитиновых панцирях, остальные едва ли не голышом, но что им - всегда брали числом, и на этот раз намерены сделать то же. 'Барсы' бьют малыми огненными шарами, легионеры бросают вязанки разрыв-травы, и на реку страшно смотреть: сплошные мясо и кровь. Змеепоклонники гибнут, и гибнут, и гибнут, но прорываются, и у 'барсов' уже завязался бой. С десяток южан кидается к 'мамонту', в руках клеевые орехи - размером с детскую голову, с очень тонкой скорлупой, с очень липким содержимым. Рагнар стреляет прежде, чем успевает что-либо подумать, сфера холода вылетает из раструба будто сама собой. 'Нет, не сама собой, - думает он, - Каратул её выпустил, Каратул'.
Рагнар один, больше нет пехотинцев, последнего убила выпущенная из духовой трубки игла. Куда-то бредёт по крошащимся под ногами кристаллическим плитам, где-то прячется, убивает кого-то с нацепленными на руки куттарами. После - провал, как если бы упился веселухой до крайности, и вот он уже с Зубаром и Озриком, а вокруг змеепоклонники, тычут копьями, что-то выкрикивают. Рагнар принимает копьерост на камнесталь, из раструба хлещет ледяной вихрь, но южан почему-то не меньше, а только больше. 'В чём же дело, - думает он отчаянно, - неужели в ранце у меня хаома и это я возрождаю их снова и снова?' Чувствует, что на грани, вот-вот лишится рассудка, но руку не опускает, льёт холод, льёт.
- Всё, того-этого, кончено, - вторит Зубар, - мы победили...
Потом его куда-то несут, кругом лишь дым и руины. 'И я точно так же разрушен, - думает Рагнар, - но Каратул восстановится через декаду, а вот смогу ли восстановиться я, это ещё вопрос...'
Златожука так и не было, змеепоклонники перебиты все до единого, русло Зоты забито телами.
- Столько материала, - вздыхает Хакан, - и весь непригодный. Не получаются из южан зомби...
- И я знаю почему, некромант, знаю! - Кай возбуждён - то ли что-то такое выпил, то ли съел, а скорее всего, укололся. - Потому что они уже и так зомби, ха! Чего бы им стоило нас по берегу обойти, окружить, а потом 'хрясь'! Так нет же, пёрли на один и тот же брод, обожравшись своего зелья, и пёрли, и пёрли...
- Наши мастера считают так же, - Хакан предельно серьёзен, - дело в их зелье, в хаоме.
Следующей ночью точно такое же нападение, только на другом участке реки, и следующей, и следующей. Златожука по-прежнему нет - нет даже пауков с богомолами.
- Армия! - гремит прибывший на пятый день вестовой, - доношу до вашего сведения, что основной удар был нанесён со стороны западного направления, но враг повержен и обращён вспять!
- Слава Северу! - взрывается строй.
- Однако южане коварны, не упустят и малейшей возможности отыграться, - продолжает вестник, - потому продержитесь - продержитесь здесь до конца!
Каким бы коварным и опасным враг ни был, к Зоте он больше не приближается, через три дня ликуют со следующим вестовым:
- Победа! Каратул наш!
[Кристалл памяти]
Из беседы с Обероном, прямая запись.
- Почему нам, боевым магам севера, недоступны некоторые заклинания южан - такое, скажем, как создание самонаводящихся колибри? Отвечаю: в силу двух причин. Во-первых, языки магов-змеепоклонников обязательно раздвоены, что придаёт речи пришепётывание, а заклинаниям - особый характер, пусть используют, как и мы, праязык. Раздваиваются языки ещё в детстве, ритуальным разрезом, для большего сродства с саламандрами, а также подчинения им. Вторая причина, думаю, в пояснениях не нуждается: хаома.
[3]
По стенке тюремной ямы тянулась элариевая рабица, источала слабый синий свет. Рагнар подозревал, что это он, волшебный металл, и скрипит на зубах, а не земля. Решётка над головой заговорённая, отхожее ведро, наверное, тоже, потому что никакой вони. А может, просто принюхался. Если бы он, Рагнар, был волшебником, эларий бы его дар подавил, размолол в пыль. Впрочем, вполне возможно, что именно магическая сила на зубах и скрипит, ведь снов больше не видит, сколько б ни спал, а это о чём-то, да говорит. Может, из-за познавательных снов он в яме и оказался, но скорее всего из-за кристалла памяти. Самое смешное, его даже извлекать не стали - засветили, и всё. 'Что я кричал тогда? - вспоминал Рагнар, вспоминал с горечью, - что-то о вырванном куске души, кажется, вырванном на живую. Дурак, ой, дурак... От памяти, и той нелегко избавиться, что уж говорить о части души. Попробуй-ка, например, вырви тот кусок, когда Оберон убил Зубара. Точнее, не Зубара, а тварь, занявшую его место. Что, не выходит? То-то же'.
Взятие и удержание Каратула празднуют шумно: 'барсы' посылают в небо огненные шары, раскаты смеха звучат не менее громко. Близ их костра особенно весело, здравицы и байки Криспина словно клеевые орехи - кто бы мимо не проходил, тот прилипает, и накрепко. Даже Оберон останавливается, чем вызывает среди пехотинцев переполох: ищут, куда бы спрятать закопчённую походную кружку, что шла по кругу. Господин боевой маг лишь отмахивается - не обращайте внимания, мол, продолжайте. Криспин завершает начатую историю: развязка, как говорится, огонь, но смех неуверенный, жидкий.
- Может и ты, Зубар, нам что-нибудь расскажешь? - спрашивает Оберон.
- Так я же, того-этого, - хмурится тот, - не умею...
- Верно, того-этого, не умеешь, - передразнивает господин боевой маг, - и метаморфоза у тебя неумелая тоже.
Зубар вскакивает, но молния, сорвавшаяся с жезла Оберона, быстрее, сбивает с ног. То, что корчится на земле, человеком уже не назвать: то похожая на хамелеона ящерица с человеческими руками и ногами, то змея с человеческой головой, то, наоборот, человек с головой кобры, и всё это перетекает, меняется.
- Метаморфы! - вопят перепуганные легионеры, шарахаясь друг от друга, - среди нас метаморфы...
В яму Рагнара бросили вместе с Хаканом, но отличий от того, если бы бросили одного, почти никаких. Слова из некроманта было не вытянуть, пребывал в каком-то странном состоянии, как если бы и спал и бодрствовал одновременно. 'Второй раз судьба с некромантом в связку сцепила, - размышлял Рагнар, - как и при штурме Каратула. Тогда смерть забрала Астура, но кого возьмёт на этот раз - меня, Хакана, или сразу обоих?'
Попадание в яму, конечно же, казалось недоразумением, нелепой ошибкой - ещё день-другой, и во всём разберутся, освободят. Не разобрались, не освободили, и пути у них с некромантом, Рагнар не сомневался, теперь только два: либо поднимутся по сброшенной в яму лестнице на эшафот, либо в штрафной легион.
В лагере неразбериха, гремят выстрелы, гремит тысячник Сайрус, окруживший себя щитами свиты:
- Прекратить панику! Построиться! Будет организован метаморф-карантин!
- А тебя кто проверит? - кричат из толпы, - может, ты и сам саламандра!
- Успокойтесь, не вынуждайте применять силу! - а это уже Грон, обращается с одного из 'барсов', голос усилен артефактом. - Обещаю, будут проверены все, от низшего чина до высшего! С особым же тщанием щитоносцы и экипаж 'мамонта'...
Помогает некроманту подняться и поднимается сам. Угрюмые легионеры проводят в угрюмую же комнатушку, по стенам которой всё та же элариевая сетка. Громоздкий железный стол, кажется, не стоит на полу, а из него вырос, как и скамьи с креплениями для цепей. За столом двое, один Рагнару знаком, другого видит впервые. Тот, что знаком - смотритель, словно бы тоже из пола выросший, неотъемлемая часть тюрьмы. Другой похож на хорька: подвижный, лицо острое, глазки блестят.
- Красавцы, - обнажает в ухмылке мелкие зубы, - ай, и красавцы...
Уже одного этого оскала Рагнару достаточно, чтобы понять, какой жребий им с Хаканом выпал: штрафной легион. В яме он много раздумывал, малое это зло или большее, но так ничего и не решил. Пусть его, время покажет. Зато решил, как быть с кристаллом памяти: да, начинать дневник снова смертельно опасно, однако же он начнёт. Прекратить записи означало бы предать - предать себя самого.
[Кристалл памяти]
Почему метаморфы вызывают не страх, а ужас? Потому что приходят под видом своих. На врага поднять руку легко, на товарища очень сложно: ведь плечом же к плечу, ведь одно же целое! Потому указатель 'свой - чужой' важно выломать, вырвать из себя с корнем. Если не уверен в правой руке, отсеки её левой, пока яд не разлился по всему телу; если не уверен в друге, готовь нож первым, чтобы удар в спину не застал врасплох.