Андреева Ольга Юрьевна : другие произведения.

Вещь не в себе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   ***
   Вскипело - жердёлы дрожат пузырьками
   и розовой пенкой ликуют на синем,
   и Моцарт смеётся сквозь листья и камни.
   А помнишь, вечор, под лучами косыми -
   как плакали скрипки в жилетку друг другу?
   Испуганный ангел отвёл мою руку
   ещё до скончания долгого века
   ростовского доброго грязного снега.
  
   До боли прозрачно, навек однозначно,
   очнулась в цвету - и никак не иначе.
   И стала серьёзной, покорной и строгой,
   почти непритворно поверила в Бога,
   почти растворилась под облаком птица,
   отчаянно хочется перекреститься
   и маленькой стать под твоими руками.
   И Моцарт смеётся сквозь листья и камни.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
   Когда зажгутся звёзды хризантем
   за каждым покосившимся забором,
   и за очками и чужим зонтом
   от холода и ветра не укрыться,
   ты закури. Пока летит тотем -
   осенний лист, накрывший этот город,
   всё хорошо. Оставь же на потом
   привычно покосившиеся лица.
  
   Ты болен осенью. Паршивая болезнь,
   при осложненьи переходит в зиму -
   и всё тогда. За бодренькой рысцой
   не спрячешь пустоты своей и страха.
   Ты в этот тихий омут зря полез -
   забытый долг растянутой резиной
   доходит через заднее крыльцо
   и с клёна рвёт последнюю рубаху.
  
   Сюда нельзя - моральный кодекс прост.
   Туда опять нельзя - шизофрения.
   Молчи и жди, когда калека-мост
   залечит позвонки свои больные,
   и рассосутся пробки в тромбах вен
   Садовой, Портовой, и трель резная
   стократно повторится в голове,
   как Отче наш, которой ты не знаешь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
   Ты можешь подвести коня к реке,
   но ты не можешь заставить его пить.
   Восточная мудрость.
   Воскресение. Чайно-ореховый омут
   глаз напротив. Как редко играем мы с ней!
   Наши шахматы можно назвать по-другому,
   потому что Алёнка жалеет коней -
   и своих, и моих. Отдаёт, не колеблясь,
   и красавца ферзя, и тупую ладью,
   но четыре лошадки, изящных, как лебеди,
   неизменно должны оставаться в строю.
  
   От волненья у пешки затылок искусан,
   в каждой партии странные строим миры.
   Я иду вслед за ней в этом важном искусстве,
   я учусь выходить за пределы игры.
   Надо выдержать паузу, выдержать спину
   и подробно прожить откровения дня.
   Эта партия сыграна наполовину.
   В ферзи я не хочу. Отыграю коня.
  
   Торжество справедливости - странная помесь
   пустоты и досады - сквозь пальцы улов.
   Выхожу на спираль - если вовремя вспомню,
   что великий квадрат не имеет углов*
   Ни корон, ни дворцов, ни слонов, ни пехоты,
   перейду чёрно-белых границ череду,
   распущу свою армию за поворотом
   и коня вороного к реке поведу.
   *Из "Дао-де-цзин".
  
  
  
  
  
   ***
   Солнца нет. Но кому-то навстречу
   протянули соцветья жердёлы.
   Кто зажег эти хрупкие свечи,
   влил энергию в наши глаголы?
   Бога нет. Но так хочется плакать -
   не от боли - от смутной тревоги.
   оттого, что дождливо, и слякоть,
   и вороны, и мысли - о Боге.
  
   Эмигрантское
   Смятение - будто бы поезд не твой -
   но дверь закрывают, стоянка кончается,
   и на горизонте подсолнух качается,
   и скатки матрасные над головой,
   и ты удивлён, ты напуган и нем,
   и странен себе самому, пассажирам,
   а поезд летит,
   и колёса стучат,
   и окна, стоп-кран, подстаканники, чай...
  
   Ты жалкий подкидыш, подброшенный миром
   твоим, самым главным -
   в какой-то другой,
   транзитный, случайно летевший навстречу,
   ты - мокрый младенец,
   твой путь - самый млечный,
   но тучи смыкаются над головой.
  
   ...Ты смотришь в окно - там козлёнок пасётся,
   тончайшее солнце в кленовой листве
   оплавило боль, раскололо на две,
   на три, на четы...
   ничего, утрясётся...
  
   А поезд несётся.
   ***
   Звездой в ночи - дежурный магазин
   с рекламно-сладким суррогатным счастьем.
   Ты в улице пустынной - не один,
   а некуда идти - так возвращайся.
  
   Его не закрывают на обед,
   сюда за хлебом никогда не поздно,
   здесь нищенка бормочет вялый бред,
   корыстный - но насквозь религиозный.
  
   Пусть бредят. Ты их веры не лишай,
   их блажь дороже здравого рассудка,
   когда всё то, чем держится душа,
   едва-едва дотягивает сутки.
  
   Тебе-то проще - дать ей пять рублей
   и воспарить душой в иные сферы,
   но это ж не избавит от проблем
   евроремонта собственной пещеры.
  
   Всё - суета. Весны паллиатив
   отодвигает холод преисподней.
   Неизлечимо-радостный Сизиф
   опять пойдёт с утра творить свой подвиг,
  
   являя всем натруженным лицом
   старательную тупость эпигона.
   Старухе нищей не свести концов,
   не отмолить зомбированный город.
  
   Спи в позе эмбриона. Ночь темна,
   досмотрен фильм по первому каналу,
   и нищенка поклоны бьёт за нас -
   неискренне, но профессионально.

***

Это дерево дикое -

выросло на перекрёстке

трёх опасных дорог -

из него ты не выстроишь дом.

Ночью стены белить

и замешивать звёзды в извёстку -

пусть искрятся, поют

над холодным ничейным прудом,

где с трудом, без труда ли -

ни рыбы, ни мяса, ни ила,

только тот, кто пугает енота,

творожит туман

и в печную трубу

пробирается, словно в карман,

чтобы выкрасть огонь,

что и так догорает вполсилы.

  
  
   ***
   Кто в песочных часах отмеряет песок
   в час, когда акушерка серьёзно и строго
   ставит точку - завязывает пупок,
   привнося свою лепту в творение Бога?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Поезд "Ростов-Москва"
   Что ты нахмурилось, лето? Гляди веселей -
   рябью запуганной тихой реки-недотроги,
   ровным пробором лимонно-зелёных полей,
   схваченных узкой серебряной лентой дороги.
  
   Я разгляжу торичеллевую нищету,
   мокрые избы и церкви, забытые Богом,
   словно в плохой мелодраме - возьму и сойду
   где-то на маленькой станции Сбоку Припёка.
  
   Выброшу сборник сканвордов "Реши для души".
   Где-то под горкой пронзительно вспыхнули маки.
   В этом раю, в обойдённой страною глуши
   что-то о вечности ведают даже собаки.
  
   Я разыщу под Рязанью заброшенный пруд,
   дрянью заросший - и время замедлит скольженье,
   и полюблю монотонный бессмысленный труд -
   тот, для которого в мире используют женщин
  
   - надо же что-то любить в этой жизни. Весну,
   шок половодья, березки, ромашки, колодцы,
   буду грибы собирать, ежедневно тонуть
   в сладко-дремучем алёнушкином болотце.
  
   Что-то библейское в лицах людей на заре.
   Только меня недозревшее солнце не греет.
   Эти леса, заливные снега в ноябре
   видно, уже никогда не признают своею,
  
   выбросят - в скорый, грохочущий мимо судьбы,
   в рокот метро, формирующий клиповость мысли.
   Буду колодцы и маки, пруды и грибы
   переключать на экране компьютерной мышью...

Русскому языку

Язык мой, враг мой,

среди тысяч слов

твоих, кишащих роем насекомых, -

нет, попугаев в тропиках, улов

мой небогат и зелен до оскомы,

и слишком слаб,

чтоб миру отвечать -

когда мгновенье бьётся жидкой ртутью,

косноязычье виснет на плечах -

а значит, ослабляет амплитуду.

Я не могу

поссориться с дождём -

наверно, русский речь меня покинул.

И старый добрый дзэн меня не ждёт.

Шопеновская юбка балерины

не прикрывает

кривоногих тем,

морфем и идиом - но я причастна!

И я, твоя зарвавшаяся тень,

ныряю в несжимаемое счастье.

"Царь-колокол".

"Гром-камень". "Встань-трава".

О, не лиши меня попытки слова,

пока такие ж сладкие слова

не разыщу на глобусе Ростова!

Вступили в реку -

будем гнать волну.

Что ж нам, тонуть? Куда теперь деваться?

Всё разглядим - и выберем одну

из тысячи возможных девиаций -

верней - она

нам выберет звезду.

И полетит сюжет, как поезд скорый,

и я в него запрыгну на ходу

пускай плохим - но искренним актёром.

  
   ***
   Мир наэлектризован. Сотни мыслей
   слетелись к непокрытой голове,
   искрят, трещат, толкаются на входе -
   не тут-то было. Не в моей природе
   впускать так много. Ну одну, ну две,
  
   а там - чем дальше в лес, тем больше шишек -
   давай ты завтра мне перезвонишь?
   На скользких сколах раненого камня
   заблудшие овечки Мураками, -
   мне сосчитать их надо. Извини.
  
   Я ж капитан дырявой нашей шлюпки -
   меня на берег списывать нельзя.
   В энергосберегающем режиме
   так, не любили, а слегка дружили.
   Вперёд. Чем твёрже шаг, тем больше пыли.
   оно верней, и ноги не скользят.
  
   Всё хорошо, и я бы попросила
   не подставлять мне барского плеча.
   Краеугольный камень преткновенья -
   период моего полузабвенья.
   Теперь я долго буду излучать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
   Автобус. Ливень. Кислорода нет -
   в подводной лодке окна не откроешь.
   Поехали. Четверг, двадцать второе,
   плюс аллергия - весело вдвойне.
   За что-то мстят мне кофе и вино.
   Я в прошлой жизни выбирала пепси?
   Букет моих безжалостных рефлексий
   сегодня с атмосферой заодно.
  
   Но проступают на деревьях руны -
   и очень робко обещает день
   не десять соколов на стадо лебедей -
   а вещие персты на злые струны.
   Иголкой острой протыкаю город
   и, вынырнув на этой стороне,
   природу Будды, спящую во мне,
   сверяю с указаньем светофора.
  
   Кто победил, понятно и ежу.
   Что Будда? Он и слова не проронит.
   А я уже на площадь выхожу,
   готовая к труду и обороне,
   к безделью и к побегу в странный день.
   Ну сколько можно - многоруким Шивой?
   Теперь одна проблема - похудеть.
   Всё остальное как-то разрешилось.
  
   Не передаст мой ломаный язык
   всех тонкостей ростовского базара!
   Вот так столкнёшься с запахом кинзы -
   и улетишь из колеса Сансары
   до вечера. Спасёт остатки дня
   мимозной крошкой звёздное плацебо.
   И вдоль реки воды река огня
   безропотно впадает в море неба.

***

Ты прекрасный актёр -

только врать не умеешь совсем.

Подними же глаза,

что боишься увидеть - змею?

Я стою на своём?

Говори же, пока я стою,

ведь уйду.

И кому ты тогда

свой букет хризантем

виноватый, сквозь город

дождливый притащишь,

кому

будешь сбивчиво врать,

рисоваться, под взглядом сникать?

Будут капли тоскливо

по окнам маршрутки стекать

и безликий фонарь

бороздить безответную тьму.

***

Запах корвалола - как стена.

Стоп. Кирпич. Шлагбаум.

Дальше некуда.

как ни упоительна война,

вам обоим не закинуть невода

в эту реку.

Истина живой

не даётся,

но живым позволено

становиться ветром и листвой

под защитой звона колокольного.

***

И Дания тюрьма, и здесь - тюрьма

ничуть не лучше. Принц, а ты свободен

теперь? Не перемётная сума

слепой судьбы - а голый нерв Господень?

Офелия, в руках своих согрей

шалфей и мяту в этом горьком поле.

Из нервных клеток выпущу зверей -

пусть хоть они потешатся на воле.

Такая раздражённая пришла

весна - швырнула блики, почки, стаи,

от ветра юбки бьют в колокола

и расцветают яркими цветами.

Живое -прочь, в укрытие, в тепло,

и голосов их на ветру не слышно,

и - пыль столбом - поганою метлой

сметает хлам с лица Земли Всевышний.

Я спрыгнула с обрыва - но цела.

Отвязанность, ты знаешь, - не свобода.

Моя изба - без красного угла.

Лишь тень Отца

порой мелькнёт у входа.

  
  
  
  
  
  
  

***

Такси! -

-дермисту закажи мою

фигуру ню а ля мадам Тюссо.

А время убегает сквозь песок

водой -

вода, увы, не друг огню.

Перевернуть песочные часы

и пожалеть уснувшего бомжа.

Потом, покрепче карандаш зажав...

Да ты смеёшься?

Если это - цирк,

обиду я, как шпагу, проглочу.

И выпью леденящий душу квас.

Не стоит зря проветривать слова -

ты знаешь всё, что я сказать хочу.

У вас четверг? А у меня шаббат.

Сижу фанза, пью чай

и жгу мосты.

Игра не стоит свеч. Сгорят листы

пожаром аллергии на губах.

Там, в переулке, дерево-змея.

Там каждый вечер падает звезда.

Её найдёт тинейджер, а не я,

и скажет восхищённо: "тема, да?!"

  
  
  
  
  
  
  
   24 октября
   Если кто-то берёт твоё сердце и жмёт в кулаке -
   не проси его быть осторожнее: он не услышит.
   Скоро вы поплывёте по медленной серой реке.
   А пока ещё утренний голос смиренней и выше
   облаков - только не для тебя, ты идёшь, невесом,
   глух и слеп для всего - только камень твой вечно с тобою.
   Он ползёт по дороге с твоим потемневшим лицом,
   удушая тебя всей своей неподъёмной любовью.
  
   Больше нет ничего, кроме лютой собачьей тоски,
   виновато влекущей свой хвост по асфальту и грязи.
   Дай мне руку, старик, помоги добрести до реки,
   донести до неё свой навек прояснившийся разум.
   Отче наш повторяя с инертностью маховика,
   соразмерив свой шаг с этим холодом, впрыснутым в вены,
   словно пуля, поддетая лёгким движеньем курка,
   буду тихо лететь, чтобы чётко впечататься в стену.
  
   Питерское
   Я привыкаю мыслить островами,
   каналами, канавками, мостами,
   фонтанами, заливом, рукавами,
   я привыкаю долго, неустанно
   бродить и растворяться в перспективе,
   прозрачно ротозейничать в музеях,
   львам расплетаю каменные гривы,
   перебегаю новенькие зебры
   на красный свет, на свет под куполами,
   под своды крыш привычно многолюдных,
   под сень того, с печальными крылами
   немого ангела, которому нетрудно
   держать седое небо Петербурга
   так высоко, так низко, так тревожно,
   скрепляя хрупкой женскою фигуркой
   всё то, к чему привыкнуть невозможно.
  
   ***
   "Дорогу измерит идущий,
   пространство покроет летящий"
   С. Сущий
   Родной хризантемовый запах
   опять возвращается в город -
   наверно, из рая. Погода
   и правда сегодня такая.
   В волошинские пейзажи
   туман обращает предгорья,
   в его пустоту и свободу
   покорно и грустно спускаюсь.
   Автобус-дракон поглощает
   свою добровольную жертву.
   Дорогу осилит идущий.
   Коня оседлает летящий.
   Кто знает - молчит интровертно,
   а кто говорит - тот не знает.
   Вам кофе в постель или в чашку?
   Согреть онемевшие души
   и выпить, что Чехов пропишет,
   и сняв притяжения глыбу,
   пройти по промокшему небу -
   и снова уйти в несознанку.
   Молчит можжевеловой рыбой
   и делает вид, что не слышит,
   блестит непрощающим снегом
   посланник - по-гречески ангел.
   А мира уже не исправить -
   зачем ты с меня начинаешь?
   Считает себя просветлённым -
   такой и зарезать может.
   Я вынесу, переморгаю
   сермяжной морали приправу.
   И пахнет сырым и солёным.
   Не липким. Не кровью, а морем.
  
   ***
   Лапкой куриной начертаны в мокром песке
   шесть иероглифов - Сей Сёнагон отдыхает.
   Где эта вздорная курица ныне порхает?
   Вольного неба тебе и дыханья в строке!
   Это не лестница вверх и не соты пчелы,
   подвиг трёхмерный творящей с упорством завидным,
   это попытка нащупать в пространстве узлы,
   точки прорыва, каналы. Снаружи не видно
   вечной готовности всем пренебречь и пролечь
   вдоль по лучу, растворив анфиладу засовов,
   словно стрела Одиссея - двенадцать колец
   разом пройти и найти потрясённое слово,
   волка с луною роднящее... Главное- быть.
   Нам не дожить до конца фельетонной эпохи,
   но спасены навсегда от нелепой судьбы
   жертвой безмолвной стоять на краю катастрофы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
   Новый лист, изумрудный и липкий, постой, не расти,
   я ещё не рассталась с резным, прошлогодним, лимонным,
   зацепившим вчера, уколовшим крылом махаона
   и мерцанием спутника. Не успеваю, прости!
   Мир, постой, пощади этот всё отражающий мозг,
   говорящее зеркало -тёплое, слишком живое,
   чтобы зеркалом быть. Я хочу быть тобою. Нас двое -
   мир и я. В этом столько борьбы. В полный рост
   не успею, не выдержит мой метроном. Невод пуст -
   ох, мешают колонны и стены плохому танцору!
   Не гожусь в музыканты, поэтому как ни сажусь -
   не поймать эту музыку. Да, не из всякого сора...
   Это пламя дрожит и коптит - потому что болит,
   потому что живое и ровно гореть не умеет.
   Разве можно из каждой перловицы резать камею?
   Жизнь целее в мохнатой ракушке на дне. И в пыли
   воробей лучше чучела в лаке музейном. Слеза
   о спасённых из хаоса строках светла и резонна.
   Впереди только море затылков, и зрительный зал
   бесконечен, а сцена теряется за горизонтом.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"