Илья Лапников пробрался по тонким березовым жердинам, набросанным на самом топком месте небольшой болотины, на твердую землю и зашагал быстрым шагом по еще прохладному, с ночи, лесу.
В руке четырнадцатилетнего паренька была берестяная корзинка-туес для сбора ягод, и в ней - небольшой узелок с едой: хлеб, несколько сырых картофелин и кусочек сала.
Илья всю свою небольшую жизнь прожил в лесном белорусском поселке, любил суровое царство леса и отлично ориентировался в нем. Он любил ходить по ягоды, грибы, ему нравилось бродить среди сосен и елей, а потом отдыхать где-нибудь на поваленном дереве. Мальчик разводил небольшой костерок, запекал в золе картофель и с удовольствием ел его с хлебом и салом.
Илья обычно собирал ягоды и грибы у ближнего лесного озера, но сегодня решил пойти в другую сторону, где он надеялся найти нетронутую посельчанами и приезжими дачниками лесную плантацию черники.
Тот, дальний, лес слыл даже среди старожилов поселка опасным местом, где можно было легко заблудиться. Эту глухомань посещали лишь опытные охотники, да и то с собаками, надеясь, что они выведут к дому.
Илья вырос сильным юношей. Высокий, стройный, выносливый, он не боялся проходить большие расстояния в лесу, поэтому решил рискнуть сегодня, чтобы разведать дальний лесной уголок.
Паренек уверенно шагал по извилистой тропке, проложенной в бору грибниками. Он слушал гомон птиц, вдыхал полной грудью лесной воздух со смоляным ароматом хвои. Сердце ритмично билось в его груди, а душа радовалась новому приключению.
За болотцем, Илье пришлось метров двести продираться сквозь густой кустарник. Дальше начиналась березовая роща. Место было незнакомое, но очень красивое. Стройные березы, как девушки в праздничном хороводе, заполонили всю округу, насколько хватало глаз.
По рассказам охотников, Илья знал, что за этой рощей начинается коренной лес - бор с нетронутыми черничниками.
Очарованный красотой рощи, он шел дальше и дальше вглубь этой сказки, и радовался, что находится один среди этого великолепия природы.
Между тем, небо затянулось облачной дымкой. Свет с трудом пробивался сквозь густые кроны деревьев, и в лесу теперь царила сумрачная и сказочная таинственность.
Илья шел час, еще полчаса, но хвойный лес не начинался. Вокруг были только березовые статные стволы, а над головой - их зеленые кроны и серое небо. Паренек бродил еще около часа, пока, по примятой траве, не убедился, что вышел на свой же след. Илья понял, что заблудился. Его охватило волнение; он пытался всмотреться в облачное небо, чтобы сориентироваться по солнцу, и голова закружилась от вальсирующих вокруг него березовых барышень.
Илья знал, что нельзя терять самообладание, в таком положении нужно экономить силы и не бегать, понапрасну, туда-сюда, в панике. К тому же, он чувствовал, что порядком устал. Поэтому паренек выбрал удобное место для отдыха у большой старой березы, собрал поблизости сухих сучьев, березовой коры и, запалив костер, стал запекать в нем картошку.
Перекусив картофелем, хлебом и салом, Илья прислонился к березе и решил дождаться появления солнца, чтобы можно было, ориентируясь по нему, идти дальше. Прикрыв глаза, мальчик прислушивался к шороху листьев деревьев и пению птах.
"В лесу стало теплее, значит, скоро пробьется сквозь туман солнце. Обожду немного", - подумал Илья, удобнее прислоняясь к шершавому стволу березы и вытягивая вдоль земли ноги.
Когда он открыл глаза, то с удивлением увидел, как издали к нему направляется какой-то подросток. Он был такого же роста, что и Илья, но только одет мальчик как-то странно. На нем была гимнастерка, военные брюки, а под пилоткой проглядывалась коротко стриженая голова, но больше всего поражали его ботинки. Выглядели они на его ноге огромными, а там, где начинались шнурки, на них блестели по две металлические заклепки. До колен ноги подростка были замотаны полосками материи.
"Обмотки", - вспомнил Илья название одежды, которые видел в военных фильмах.
Незнакомец неслышно подошел к мальчику и, смущенно улыбаясь, остановился поодаль и спросил:
- Что заблудился? Меня зовут Федором, я тоже жил с родителями в лесной деревне, но никогда не терялся в лесу.
- Я не потерялся, только ждал, когда солнце будет видно. Меня зовут Ильей. Садись на землю, хочешь хлеба с салом? У меня осталось немного, - обрадовался он ровеснику.
Незнакомец усмехнулся и ответил:
- Нет, спасибо за хлеб с салом, но нельзя мне. Лучше постою на ногах, належался я.
- Ты где живешь? Что-то не видел я тебя раньше и одет ты не по-нашему.
- Живу недалеко отсюда, вон, за тем холмом. Там кончается березовая роща и начинается хвойный лес. Ты метров пятьсот не дошел до меня. Оттуда железная дорога видать, - незнакомец манул рукой в сторону жилища и продолжил:
- Ты не видел меня, потому что не хожу я в село, один живу здесь.
- Что, совсем один?
- Да! Не видел людей здесь уже двадцать лет, - серые глаза Федора стали печальными.
- Сколько же тебе лет? - не мог понять Илья, внимательно приглядываясь к подростку.
- Мне пятнадцать было, когда меня расстрелял из пулемета фашистский летчик. Ты не понял еще? Мертвый я, а похоронен в могиле за тем бугром.
- Как же тебя в пятнадцать лет взяли в армию? Заливаешь мне, поди?
- Ничего не заливаю! Хочешь, расскажу?
Глава 2
- Сынок, быстрее! Бежим в лес, сейчас бомбить начнут! - кричала женщина подростку и тащила его за рукав в сторону леса, со страхом смотря на немецкие самолеты, разворачивающиеся на горизонте в повторную атаку на остановившийся в лесу состав с беженцами и ранеными солдатами.
Они успели отбежать сотню метров в сторону от откоса железной дороги, залегли в попавшемся неглубоком приямке. Земля вздрогнула от взрывов, затрещали выстрелы пулеметов; над головой слышался натужный рев истребителей врага.
Фашистские стервятники бомбили не только эшелон, они гонялись и за бегущими в страхе людьми, косили их пулеметными очередями.
Федя вжимался в землю, закрыв голову руками, рядом, прижавшись к нему и стараясь накрыть своим телом, лежала его мать. Совсем рядом просвистели пули, и мальчик почувствовал, как мама сначала вздрогнула, затем тихо застонала.
Потом к разбитому эшелону подогнали санитарный поезд и в нем разместили всех раненых и больных. Убитых солдат и гражданских спешно похоронили в общей могиле в ближнем лесу.
Усатый капитан, командир санитарного поезда, долго отнекивался, не поддаваясь на уговоры женщины - главного врача состава, разрешить Федору сопровождать раненую мать по пути к тыловому госпиталю.
- Ты пойми, Вера Ивановна! Не имею я права брать пацана с собой. Он не ранен, здоров. Что я скажу начальству? - отмахивался капитан с нашивками артиллериста, назначенный начальником поезда. Боевой офицер, командир батареи, он рвался на фронт и ждал ответа на свои рапорта о переводе в действующую армию.
- Архип Васильевич! Позволь мальчику с матерью до тылового госпиталя добраться. Ведь потеряются они, сам знаешь, что сейчас творится вокруг, - не отступала Вера Ивановна.
- У нас ранеными все переполнено, нет свободных полок. И кормить его надо. Ты это сама должна понимать, - не сдавался майор, но пыл его возражений пошел на убыль.
- Он может в моем купе находиться, верхнее место у меня свободно. Ты оставь его, а там что-нибудь придумаем, - настаивала военврач.
- Ладно, будь, по-твоему! Пускай остается, будет помогать раненых кормить. Только ты сама присматривай за ним, - сдался начальник состава и, посмотрев внимательно на подростка, подумал про себя: "Доедет ли его мать до госпиталя? Вот, ведь, какая беда!"
Так Федор попал на санитарный поезд, который курсировал между фронтом и тыловым госпиталем, размещенным в глубоком тылу.
Шел сорок первый год, наши войска вели изнурительные бои, раненых поступало с фронта немыслимое количество. Санитарные поезда не успевали всех вывозить с линии боевых действий, поэтому работали без отдыха - загружали раненых, везли в тыл, выгружали в госпитале и снова спешили в дорогу.
Обосновался Федор в купе Веры Ивановны, но только спал там, а так, весь день, мальчик сновал между ранеными - помогал, кому попить-поесть, а иным и цигарку скрутить. Бойцы хорошо относились к Феде, он им напоминал про мирный дом, про их детишек.
В свободные минуты мальчик сидел возле матери, держал ее за руку. Но маме становилось все хуже, она таяла на глазах. Федя просил ее потерпеть до госпиталя, а там врачи обязательно поднимут на ноги. Мать благодарно кивала, с ее ресниц стекала слеза, которую мальчик бережно смахивал своей рукой.
Однажды утром к нему подошел Архип Васильевич, долго откашливался, хмуро глядя в окно, произнес:
- Ты крепись, Федя. Война, будь она проклята, всем плохо. Померла твоя мать.
Похоронили мать мальчика на одном из полустанков, поставили деревянный крест с надписью.
Весь день и всю ночь проплакал Федор. Остался он теперь один - на отца в первые дни войны пришла похоронка. Снова подошел к пареньку начальник поезда, обнял за плечи, скупо сообщил:
- С нами останешься. Чего же теперь делать, будешь санитаром при раненых. Я попрошу разрешение на это у начальства, выправлю аттестат на довольствие, форму солдатскую тебе подберу. Так что, не робей, малый, не пропадешь!
С тех пор и подружился Федор с суровым и скупым на ласку Архипом Васильевичем. Вместе обедали, вместе заботились о раненых, вместе прятались в лесу при налетах фашисткой авиации.
После смерти матери мальчик потерял страх перед немецкими самолетами. Он больше не прижимал голову к земле, а смотрел широко открытыми глазами на пикирующие истребители врага. Федор видел иногда и лица летчиков, "мессеры" которых пролетали низко над землей, заливая ее свинцом. Кто-то из них мог быть убийцей его мамы. Ох, как ненавидел мальчик врагов! Решил, как только ему исполнится шестнадцать лет, то убежит на фронт и отомстит за своих родителей.
Прошел год, Федор освоил работу санитара, гордился своей красноармейской формой. Обмотки и ботинки обещал Архип Васильевич заменить кирзовыми сапогами, но не успел. Пришел приказ откомандировать капитана артиллерии в действующие войска - удовлетворили его рапорт.
На прощание, крепко обнял своего любимца Архип Васильевич и сказал:
- Ты оставайся при поезде до победы, а я тебя после войны найду, ко мне домой поедешь, сыном будешь.
Мальчик, соглашаясь, кивнул головой, остался дальше служить при санитарном поезде.
Наступил сорок третий год. В войне наметился перелом, поток раненых, с фронта, пошел на убыль. Не могли уже и фашистские стервятники безнаказанно творить свои злодеяния.
Федору скоро должно было исполниться шестнадцать, и он боялся, что война закончится, и он не успеет отомстить фашистам. Правда, часто слышал он слова бойцов, поставленных медиками в строй после ранений, которые обещали крепко бить врага.
Весна пришла в том году ранняя. Яркое теплое солнце быстро согнало снег, сначала с железнодорожной насыпи, потом и с лесных полян, густо зацвели белые и синие подснежники.
Санитарный поезд остановился в трех километрах от поселка, выжидая распоряжения двигаться дальше.
Федор окреп, раздался в плечах, стал юношей. Пришла к нему и первая - безответная - любовь. Он стал засматриваться на молоденькую санитарку Катю.
...В тот день ей исполнялось восемнадцать лет.
Юноша решил подарить девушке букет первых весенних цветов. В леске, рядом с полотном железной дороги, отыскал он полянку, сплошь покрытую ковром подснежников. Стал рвать синие и белые нежные цветы, собирая из них букет, для кареглазой санитарки, которая еще не знала о его чувстве к ней.
Федор уже возвращался к эшелону, когда послышалась команда, предупреждающая о налете вражеской авиации. Бойцы рассредоточились вдоль откоса и в лесу. Юноша шел по широкому лугу к стоящей в его центре березке, сел спиной к дереву и, прижав букет к груди, стал ждать налета истребителей.
Вот они появились издали, стали стремительно расти в размерах, рев моторов прижимал людей к земле. Но было видно, что фашистские "асы" торопятся отбомбиться по ближней железнодорожной станции, опасаясь подлета советских истребителей.
Один "мессер" все же выбрал своей целью санитарный поезд. Он уже сделал первый заход, поливая очередями из пулеметов вагоны и людей вокруг них.
Остальные "мессеры" в это время вдруг отвернули от станции и стали уходить, сбрасывая куда попало оставшиеся бомбы. Они, видимо, заметили приближение русских "яков".
Возможно, не пошел бы на второй заход и самолет, стрелявший по эшелону. Но летчик явно заметил, что по открытому полю спокойно идет русский боец, держа в одной руке то ли гранату, то ли букет, а другой делая разные обидные для "аса" жесты.
Это был Федор. Он первым заметил пятерку "ястребков", маленькими точками показавшихся из-за горизонта. Во что бы то ни стало, хотелось ему задержать вражеский самолет, не дать ему уйти от возмездия. И тогда он вышел из спасительной тени березки и пошел по зеленому лугу, навстречу летающей смерти.
Фашистский самолет развернулся и направился на Федора, который продолжал идти в полный рост, не отводя взгляда, полного ненависти и презрения, от летчика-убийцы.
- Ложись! - прокричал кто-то юноше, и в это время прозвучала короткая пулеметная очередь, одна пуля которой легко прошила букет цветов и грудь Федора.
Юноша был еще жив, видел, как из-за леса появилась пятерка краснозвездных русских "яков". Один пропорол своей очередью брюхо фашистского самолета, набиравшего поспешно высоту при виде советских "ястребков", и тот разлетелся, от взрыва, в воздухе, его горящие обломки устремились к земле.
Федор благодарно кивнул в небо головой летчику, отомстившему за мать и за него, и умер с улыбкой на губах.
Похоронили юношу на той же полянке, где он собирал весенние цветы. Рядом с могильным холмиком росла молоденькая березка, которая, как девушка, осталась навсегда с юной душой Федора, заменив ему невесту.
Глава 3
В сорок шестом, могилу Федора разыскал Архип Васильевич, постоял рядом, сказал горько:
- Видишь, сынок, я пришел к тебе, как и обещал. Никого у меня не осталось из родных, всех забрала война - мать, отца и жену. Детей Бог не дал, думал я, ты, Федя, будешь мне сыном, но и ты не уцелел в этой бойне. Ты оставайся тут, уж очень место ты нашел хорошее, а я буду навещать тебя, сколько сил моих хватит.
Обустроил могилку Федора Архип Васильевич, все сделал, как полагается в христианском мире. Вкопал деревянный крест, на котором было написано, что здесь похоронен Федор Иванов, пятнадцати лет от роду, красноармеец санитарного поезда... Поставил железную оградку вокруг могильного холмика, соорудил столик и скамейку.
Каждый год навещал Федора бывший майор-артиллерист. Вспоминал фронтовую жизнь, своего названого сынка. Выпивал Архип стопку водки, поминая всех своих усопших родных, посыпал на холмик - грудь Федора, лежащего под землей - конфет да печенья и уезжал домой, в Белоруссию. А когда вышел на пенсию, переехал старый солдат жить в эти края.
Много лет прошло. И вот, сегодня, явился Архип Васильевич, поклонился могиле, всплакнул и сказал:
- Извиняй меня, Федор. Так уж в жизни устроено, все своим чередом проходит, и настает время, когда уходят люди из этого мира. Стал я болеть сильно, поэтому, думаю, что в последний разочек приехал к тебе. Один ты останешься. Жалею я теперь, что не перенес тогда тебя ближе к людям, молодой я был и думал, что еще далеко мне до смерти. Теперь ничего уж не поделаешь, привыкай без людей тут лежать.
Последний раз поправил он крест, оградку. Предугадывая, что с годами без присмотра все это обветшает и повалится, он привез с собой и прибил к березе у могилки доску. На ней выжег он фамилию, имя, возраст своего приемного сына, прикрепил фотографию. Ее в фотомастерской, для надежности, изготовили на металлической пластины.
- Вот такая история, - посмотрел Федор на Илью и добавил, - с тех пор я не видел возле себя людей, ты - первый и, думаю, что - последний.
- Ты можешь выходить из могилы? - спросил Илья.
- Мы можем находиться рядом с могилой, невидимые для живых. Только раз за свою вечность смеем показываться в своем предсмертном обличье перед здравствующими людьми. Я вышел на свет, чтобы помочь тебе выбраться из леса. Время возвращаться мне снова. Не забыл!? Железная дорога за тем холмом, а еще левее и ягодник, который ты так хотел найти. Там еще в войну было полно черники, мы ее часто собирали, когда здесь стоял эшелон.
Илья широко открыл глаза и поискал взглядом Федора, стоявшего только что у березы. Но Илья не увидел уже его, и было не понятно: был ли он на самом деле или привиделось.
Туман ушел куда-то ввысь, сверху засветило летнее солнце, и пуще засуетились птицы, ярче стали краски леса. Будто наступил святой праздник, и природа радовалась его благости.
Илья встал на ноги, огляделся вокруг и направился в направлении, указанном ему Федором.
К его удивлению, за холмом открылась небольшая полянка, где у березы стояла ржавая покосившаяся ограда.
Могильного холмика было внутри нее не видно под разросшейся травой, а рядом с березой лежала полусгнившая доска.
Илья поднял ее, но на ней уже ничего уже нельзя было прочитать, кроме отдельных букв. Фотография молодого человека, похороненного здесь, еще неплохо сохранилась. С нее в глаза Ильи смотрел подросток, на его губах можно было разглядеть легкую и грустную улыбку.
Незнакомец, которого он встретил в лесу, был, как две капли, похож на юношу с фотографии. От могилы, сквозь полоску леса, можно было разглядеть железную дорогу.
Илья зашел в ограду, положил доску с портретом на могильный холм и вышел искать чернику.
Вслед ему, казалось, смотрел с фото Федор, а на эмали портрета, прямо на правой щеке, появилась капелька влаги, тихо скатившаяся на землю.
Ягод оказалось на месте, указанном Федором, много, Илья быстро наполнил ими берестяное лукошко и, выйдя на железную дорогу, направился домой.
Через неделю Илья пришел к лесной могиле со своим другом. Они принесли с собой лопату, топор с молотком, доски и гвозди. Молодые люди постояли перед могилой и принялись за работу: подправили и покрасили ограду, обновили могильный холм, поставили новый стол и скамейку. Не забыли укрепить старый портрет на новой доске, которую прибили к березе, восстановив на ней запись об убитом немцами красноармейце, как рассказывал Илье Федор.
Когда все было сделано, прежде чем уйти от могилы Федора, Илья сказал:
- Теперь мы будем навещать тебя. Не скучно будет тебе одному лежать здесь!
Подростки положили на холмик букет полевых цветов и направились к дому. Вслед им с фото смотрел Федор, на губах которого застыла легкая и грустная улыбка, а на эмали портрета от тепла солнечных лучей высыхала влага.
