На фоне звезды чернели пятна, всё увеличивающиеся и увеличивающиеся в размерах.
Ивор прищурился, несколько мгновений стоял, не шелохнувшись, а потом на его лице расцвела дикая, полубезумная, но - искренняя улыбка.
- Разворачиваем судно! - Смолгин вернулся за штурвал, фыркая и насвистывая какую-то бешеную мелодию. - Разворачиваемся! Противоторпедный манёвр!
- Есть! - радостно отозвали Бова и Мария.
На их лицах плясали улыбки - и всё же слишком рано, ещё не настал вечер победы, сражение продолжилось с удвоенной силой!
Вражеский эсминец, "Непоколебимый", совершал поворот на девяносто градусов, готовясь встретить подкрепление маронцев огнём из всех орудий.
Республиканские двухместки растягивались наподобие крыльев вокруг своего флагмана, в надежде сбить любую торпеду, что полетит в сторону "Непоколебимого".
Что произошло в следующее мгновение, Ивор узнал только из рассказов: "Храбрец" развернулся для отхода, и потому экран не смог показать картину разворачивающегося сражения.
Три двухместки конфедератов ринулись вперёд, чтобы через миг расцвести огненными маками. Вакуум наполнился осколками и замерзавшим пузырьками воздуха из взорвавшихся кораблей. На несколько секунд "туманность" закрыла весь обзор - и потом обратилась целым крылом канонёрок, выжимавших всю скорость.
Орудия эсминца дали залп - тщетно: всё прошло мимо. Затем какая-то республиканская двухместка взяла на таран одну из канонёрок, и взрыв поглотил оба корабля. Но остальные судна всё-таки прорвались к кораблю Дональда Фарпица. Время замедлило свой бег, чтобы дать возможность людям понаблюдать за последними секундами жизни красы и гордости Пятой эскадры Республики.
Канонёрки пробили обшивку эсминца, войдя в его "плоть" на полкорпуса - и тут сдетонировал запас взрывчатки, которыми были гружены доверху конфедератские "брандеры".
Судорога пронзила эсминец от носа и до самой кормы. Флагман республиканцев задрожал, будто сваленный гриппом человеком, затрясся сильнее осинового листа - и разорвался на тысячи кусков. Всполохи огня, пожиравшего кислород и всё то, что осталось от внутренних отсеков судна, пытались поспорить по яркости со звездой. Им это почти удалось - но огонь потух...
Сражение закончилось: капитаны оставшихся республиканских судов оказались повергнуты в ступор случившимся. На минуту - показавшуюся длиннее вечности - оба флота замерли, битва остановилась. А потом Сергиус Марон получил весть о том, что республиканцы сдаются на милость победителю: радиоэфир заполнили сигналы о капитуляции.
"Храбрец" оказался задет мощнейшей взрывной волной - именно по ней Ивор понял, что произошло нечто невероятно важное.
- Разворачиваю! Надо узнать, что там случилось! - Смолгин вытворял что-то невообразимое со штурвалом "Храбреца". - Приготовиться!
Правда, последнее Ивор сказал слишком поздно: корабль замотало из стороны в сторону.
- У нас систему стабилизации задело, - кряхтя произнёс Бова.
Бедняга повалился со своего места, больно стукнувшись о приборную доску. Мария всё же удержалась, но сила инерции и на ней отыгралась: голову качнуло вперёд, и напомаженные губы отпечатались на дисплее.
- Проклятье, - только и смог выдавить из себя Ивор. - Это мне кажется, или их эсминец...
- Ха! Победа!!! Победа!!! - завопил Бова и кинулся к Марии. Что ж, не только дисплей получил удовольствие оставить на себе отпечаток томных алых губ...
- Лазарь, можешь больше не волноваться: тебе ещё долго мучиться в нашем машинном отделении! Ещё не скоро нам погибать! - Ивор не удержался от того, чтобы не поддеть механика-матершинника.
- Да ну? Ивор, ты...- Смолгин с каким-то извращённым наслаждением слушал загибы Лазаря, на этот раз превзошедшего все мыслимые и немыслимые рекорды "этажности".
Залп из всех орудий эскадры - последний, по древней традиции, возрождённой Мароном: салют победе и победителям. Салют обречённым на новый бой. А когда и из него выйдут с победой - уже на другой, на следующий...И так -сражение за сражение, битва за битвой, борьба за выживание в кольце врагов, сжимающемся вокруг Оплота Конфедерации...
- Эк, браче, тебья зацепьило-то! Эк! - присвистнул докер-ремонтник, первым подбежавший к приставшему к"пристани" "Храбрецу".
Эскадра победителей вернулась не на родную планету - её путь лежал к орбитальным верфям, медленно летевшим вокруг Приюта. Здесь корабли ждал ремонт, а усталых космических моряков - заслуженные почести.
Приют был прекрасен для наблюдателя из космоса: белёсые облака, окрасившиеся в закатный час в багрянец, линии континентов, похожие на обнявшихся друзей, рассыпанные по бесчисленным морям и океанам клочки суши...
И на фон этого - судоверфи Оплота Конфедерации, чем-то похожие на веретено. Гигантская ось, битком набитая всевозможными офисами, в военное время переделанные под офицерские каюты. А вокруг этой оси - колесо, медленно-медленно плывшее по космосу. Оно было усеяно "окошками" - открытыми для приёма кораблей доками.
Вокруг верфей летало гигантское количество строительных судов: ни на день не останавливалась перестройка верфей для нужд военного времени. Сергиус Марон планировал окружить сердце флота Оплота защитными крепостями и фортами, безграничными минными полями и пеленгующими станциями. Но - средств и материалов не хватало, не говоря уже о кадрах. Всё-таки планеты Оплота были малонаселенны, плохо развиты по сравнению с республиканскими мирами, да и, чего уж греха таить, слишком уж отсталые. Здесь, на окраине исчезнувшей Конфедерации, никто не мог поверить, что - держатся, назло всему и всем держатся люди, не пожелавшие склонить голову перед Советом Республики...
Верфи встретили потрёпанную эскадру сдержанно, с изрядной прохладцей: люди замерли в ожидании нового сражения, которое положит конец существованию Оплота. Объединение планет под руководством Марона напрягло свои последние силы, сделали всё возможно и даже кое-что невозможное - и всё-таки это был конец. Не только Сергиус предчувствовал скорый конец - люди, люди понимали, что - всё, навеовались...
- Нам ещё хорошо пришлось, - вздохнул Ивор, глядя на настенные экраны: далёкие звёзды скорбели вместе с маронцами. - "Храбрец" везучий: а вот остальные...Патрик О'Коннор, Васька Забубённый, Фрасуа Ларошфуко...
Лица капитанов, прошедших сквозь десятки сражений и сотни передряг, теперь предстали перед внутренним взором Ивора.
- Ну, Смолгин, обещаешь, что составишь мне компанию, когда обмывать победу будем? - рассмеялся во весь голос Забубённый.
Его нос-картошка смешно подрагивал при раскатах хохота Васьки, а вот глаза...В чёрных, чернее смолы горячей, глазах плескалась Вселенная печали. Васька чувствовал, что не выживет - он прощался со всеми друзьями и собратьями-капитанами...
Напоследок он станцевал какой-то танец, показавшийся Иволгину смутно знакомым: вроде в школе разучивали, но это было так давно...
Не было никакого ритма в этих движениях, не было отточенного стиля - только чувства, изливавшиеся из Забубённого. Прыжки и поклоны, одно коленце безумнее другого. Таким был Васька - не разум, но чувства, воплотившиеся в смешного низенького человека с вечно печальными глазами-океанами...
Канонёрка Забубённого погибла в первые же минуты боя, поймав на себя три торпеды, предназначенные для "Господа Гнева". От печального танцора не осталось даже пыли - только память.
- Ивор, а Вы не подскажете мне потом координаты Вашей прекрасной спутницы Мэри? - Патрик, знавший Ивора вот уже восемь лет, всё продолжал обращаться к Смолгину на "Вы" - и который год повторял одну и ту же шутку с "адресом" Марии...
Гордившийся своей рыжей шевелюрой Патрик никогда не расставался с расчёской и виртуал-зеркалом, за что не раз и даже не два десятка раз становился объектом для шуточек сослуживцев. О'Коннор заживо сгорел в рубке миноносца...
- Знаешь, Смолка, - ну любил Франсуа поиздеваться над фамилией или именем друга, любил. - Мой предок защищал Верден. О, нет, не планету - крепость на такой далёкой отсюда Земле. Это было в Первую мировую...Так вот, он сказал, глядя на позиции противника: "Они не пройдут". И в этой битве я хочу доказать республиканцам, что они не пройдут! Пока я жив, пока мы все живы, пока дышит хотя бы один человек, которому не наплевать на тот мир, в котором он живёт!
Двухместка славившегося на весь Приют чудным мундиром, чудной копией униформы первых французских лётчиков, Франсуа взяла на таран один из республиканских миноносцев...Говорят, что за несколько мгновении до этого поймали сигнал с корабля Ларошфуко: Франсуа пел что-то, на одном из мёртвых языков Земли. Кажется, нечто связанное то ли с Марсом, то ли ещё с чем-то похожим по звучанию...
- Капитан, мы Вас ждём! - Мария появилась как раз вовремя, чтобы не дать Ивору погрузиться в воспоминания о погибших друзьях и соратниках.
Скрестив руки на груди, она испытующе поглядывала на Бову, пытавшегося что-то мимикой показать Трези.
Наконец, Крюгер сдался, повернулся к Ивору, поглаживавшему ещё не успевшую остыть обшивку "Храбреца", и воскликнул:
- Точно, капитан! Вы с нами отметите победу?! А...адм...- Бова резко переменился в лице.
Ивор проследил, куда направлен ошарашенный взгляд Крюгера, развернулся на каблуках - и правая рука сама собою взвилась к виску в приветственном салюте.
Адмирал Сергиус Марон, архонт Оплота Конфедерации, более тридцати лет верой и правдой служивший флоту Былой Конфедерации - а теперь вставший во главе последнего её осколка. Его можно было отличить даже в толпе офицеров, разодевшихся в шитые золотой нитью кителя, - простотой формы и внешностью. Некоторые сравнивали Сергиуса с орлом: острый нос, серьёзное, а подчас и хмурое выражение лица, воинственный блеск в глазах, резкость движений и прямота слов. Говорят, что даже "свободные газеты" Республики побаивались критиковать или отя бы отбросить тень на репутацию адмирала: даже среди верхов партии радикалов Марона побаивались и уважали. Не зря раз за разом Сергиусу предлагали сложить свои полномочия в обмен на кресло в Совете Республики. Но адмирал даже слушать эти предложения не хотел: всех парламентёров он подводил к старой трёхмерной карте Конфедерации. Через мгновенье тихо начинал играть гимн обратившегося в небытиё государства. Неизменно - посол Республики замолкал, чувствуя, что происходит нечто странное, или, быть может, вспоминая былое. А затем - Марон спрашивал своим полнившимся чувствами голосом: "Теперь Вы понимаете, почему я не желаю иметь дела с этой Вашей Республикой?".
И парламентёры только спустя многие дни понимали, почему: Марон жил ради возрождения Конфедерации. Нет, даже так: он жил этим возрождением, он жил памятью о величии, пусть и "сусальном", надуманном, нереальным, рухнувшего государства - и мечтал о возрождении. Такого человека просто нельзя было купить, и незадолго до сегодняшней битвы Совет Республики всё-таки отказался от своих безуспешных попыток переманить на свою сторону адмирала. Решили, что убить его будет проще. Даже пленный Марон был бы слишком опасен: всё-таки велик, невероятно велик был его авторитет среди офицерства флотов враждующих сторон.
- Славный корабль, он хорошо послужил, но - только благодаря его команде, - уголки губ Марона тронула улыбка. - Как думаете, Ивор Смолгин?
- Абсолютно согласен! Экипаж нужно наградить - хотя бы отпуском! Устали очень, адмирал!
Мария и Бова пользовались случаем, чтобы посмотреть на Ивора-"солдафона". Короткие, рубленые фразы "по уставу", лицо - статую можно было бы назвать более приветливой, тёплой и чувственной. Да ещё и похвала подчинённым!
- А вот с отпуском, боюсь, придётся повременить. Разве что - увольнительную, на денёк-другой. Война, сами понимаете, Смолгин! Я бы хотел пройтись по "Храбрецу", посмотреть изнутри на него. А заодно повидать вашего легендарного механика, ни разу не покинувшего борт канонёрки со дня первого её выхода в космос. Хочется пожать руку человеку, побывавшему в самом пылу сражения. Нам не хватает таких храбрецов, как и таких "Храбрецов", - Марон кивнул на потрёпанную в бою канонёрку. - Устроите экскурсию?
- Так точно! - вытянулся скрипичной струной Ивор.
Он чувствовал, что Марон не просто так решил поговорить с ним подальше от посторонних глаз: "Храбрец" был всё-таки маленьким кораблё, короткие, узкие коридоры, крохотные рубка с машинным отделением...Ну, человек десять-пятнадцать ещё бы смогли туда пройти - но и только. Но в таком случае пришлось бы им тесно прижаться друг к другу, теснее, чем автомобилям в час-пик. А неудобств "штабные", как уже успели прозвать "свиту" Марону, конечно же, не любили.
- Ваше превосходительство, мы воздадим должное другим героям! - нашёлся один из штабных, самый "представительный", пуговицы кителя которого держались только из одной гордости.
- Всенепременно! - утвердительно кивнул Марон, поднимаясь по сходням на борт "Храбреца".
Сразу за люком начинался узкий коридор, по которому и один-то человек еле мог протиснуться, не то что двое! Впереди, над наполовину открытой переборкой, что вела на командный мостик, мерцала красновато-серым светом лампочка.
Не доходя до переборки двух шагов, можно было попасть через люк слева в машинное отделение и в грузовой отсек, переоборудованный под торпедный, а через люк справа - в кубрик. Там экипаж мог на двухэтажных нарах, с видом которых слово "комфорт" не вязалось совершенно, поспать часок-другой после тяжёлого боя. Кубрик бы совмещён с камбузом, так что, не отходя далеко от нар, можно было приготовить еду. Корабль, на самом деле, не был сконструирован для длительных, более недели, перелётов, потому и удобств было минимум - ради большей вместительности и экономии энергии.
- Смолгин, сколько раз я просил Вас не обращаться ко мне как к какому-то напыщенному штабисту?! - с места в карьер взял Марон, едва за ними закрылся входной люк. - Всё-таки я был Вашим преподавателем в космоходке, а это что-то да должно значить.
Пусть голос Сергиуса и звучал раздражённо, но это раздражение было напускным: так адмирал позволял себе общаться со старыми, хорошими, проверенными друзьями или давними-предавними приятелями. Доверенные лица должны чувствовать, что Марон не скрывает своих чувств ради соблюдения этикета.
- Так как же перед этими, - Ивор решил, что вертевшемуся на языке слову лучше не вылететь в мир, - можно по-дружески к Вам, адмирал, обращаться? Это же...это же...как масляное пятно на белоснежном парадном кителе оставить.
- А ты всё так же, Ивор, мыслишь лишь словами и понятиями космоходки, - Смолгин не мог видеть выражения лица Марон - тот стоял спиной к капитану "Храбреца - но многое бы отдал за такую возможность. - Что ж. Ладно. Может, потому ты не хочешь уходить с этого судна. Ты достоин большего, Ивор, это я тебе говорил и сразу после выпускных экзаменов.
- Да я помню, адмирал, - и (Бова кепку бы съел, лишь бы увидеть!) Смолгин потупил взгляд. - Но мне нравится этот корабль, нравятся те ребята, что служат на нём, даже Лазарь, я уже привык к...
- Да что же это ... - голос механика заполнил собою весь корабль, донеся все те чувства, которые испытывал Лазарь по отношению к тем, кто лишает его сна.
- О, теперь я понимаю, чем тебе пришёлся по душе этот корабль, - во всяком случае, уж голос Марона "улыбался", проникнутый иронией и шутливостью. - Познакомишь меня с этим мастером пятиэтажного? Помню, командующий флотом Конфедерации любил словцо-другое вставить, чтобы до подчинённых лучше доходило...
- Вид Лазаря Вас удивит, адмирал. Он...хм...в общем, Вы сами увидите. Пройдите, пожалуйста, вот в этот люк, да, налево...
Первым, что видел любой входящий в машинное отделение - огромный куб, покрытый матовым стеклом (а точнее материалом, похожим на стекло), в глубине которого что-то загадочно мерцало. А загляни сюда кто-нибудь во время полёта - ослеп бы от сияния, исходившего из хладезного генератора.
К этому кубу тянулись десятки и сотни проводов, кабелей и трубочек, чьё назначение на корабле только Лазарь (или делал вид, что знал).
- Чтоб вас всех...Прощеньица прошу, адмирал, - звук утробного, треснутого голоса привлёк к себе внимание Марона.
Адмирал глянул на тень, отбрасываемую кубом, прищурил глаза - и опешил...
Из тени на какой-то металлической платформочке с кое-как привинченными колёсиками выкатил сам Лазарь. Легендарный механик "Храбреца" был неотделимой часть корабля - и это не было какой-то метафорой, это было реальностью...
Адмирал Сергиус Марон ожидал увидеть человека - но встретил нечто не совсем привычное. Лишь лицо Лазаря, покрытое рыжеватой щетиной, испещрённое десятками старых шрамов, сохранило человеческие черты, а вот тело...
Шею закрывал воротник из мягкого силикона, в глубине которого протянулись проводки. Одежды на Лазаре не было - да и в том не было необходимости. Кожу механика заменял металл, из никелированной груди торчали клапаны и трубочки, к культям рук кто-то кое-как приделал механические манипуляторы, похожие на те, что собирали космолёты на верфях. А ноги...Их и вовсе не было: торс покоился на той самой платформочке. Из спины Лазаря тянулся к двигателю провод - это была настоящая пуповина, питавшая механика-матершинника жизнью. Хотя и матершинником Лазарь стал не от хорошей жизни. Его "тело" было очень несовершенным, недоработанным, время от времени ломавшимся - и каждая поломка, каждый сбой вызывал приступы невероятной, страшной боли. Болеутоляющие не помогали - и тогда единственным способом справиться со страданиями стала брань, ругань, с которой выходила вся ярость и боль Лазарая...
- Что ж...Лазарус Шорт, я хотел бы поздравить Вас с победой, и спросить: не хотите ли Вы послужить Конфедерации, приблизить её победу? - адмирал Марон быстро справился с удивлением, и голос практически не выдавал тех чувств, что бушевали в сердце Сергиуса.
А ведь адмирал помнил, прекрасно помнил, когда Лазарь стал таким - они оба участвовали в сражении, что развернулось лет пятнадцать назад. Задворки Конфедерации, постоянные налёты пиратов, нытьё местных правительств - и небольшая эскадра во главе тогда ещё с капитаном первого ранга Сергиусом Мароном отправилась наводить порядок. Отправилась - и попала в ловушку. Семь кораблей правительства - против втрое превосходящего числом судов и впятеро - количество орудий, дали бой. Целые сутки шло сражение, закончившееся лишь с гибелью последнего пиратского судна. Эскадра Марона перестала быть эскадрой - в ней осталось только два космических корабля, остальные были уничтожены или изуродованы вражеским огнём до неузнаваемости.
Однако кое-кто с правительственных кораблей спасся: единственный спасательный ботик, прорвавшийся сквозь пиратский огонь, был повреждён, но всё же добрался до флагмана. Первыми внутрь заглянул медики - и двое из бригады тут же выбежали прочь, чтобы их не стошнило рядом с ранеными. Опаленные огнём (на ботике бушевал пожар), изрезанные осколками от разорвавшихся приборов, спасшиеся представляли ужаснейшее зрение.
До прибытия на ближайшую обитаемую планету дотянул только мичман Лазарус Шорт, и это посчитали чудом: на моряке не осталось ни единого живого места. Пришлось пойти на риск, не опаснейшую операцию, которая могла дать шанс на спасение.
Мичман выжил, но с тех пор просил называть себя Лазарем...
- А Вы, адмирал, сомневаетесь? - лицо механика пронзила судорога, обезобразившая Лазаря, но тот всё-таки смог справиться с болью (и без ругательств, прошу заметить!). - Всегда готов!
Механик смешно шлёпнул манипулятором по виску, исполняя воинское приветствие.
- Что ж, скоро мне уже надо будет закончить "инспектирование" "Храбреца", пообщаться с командами других кораблей, а затем угробить время на церемонии, этикет и прочее...А пока что я хочу узнать, Ивор: ты сможешь вспомнить былые денёчки? Торговые маршруты, старые знакомства...Ты возьмёшься за путешествие на Землю? Предстоящая экспедиция - наш единственный шанс. Оплот гибнет, рушится...Мы строим из некачественного материала, вокруг, на верхах, либо воры, либо лжецы, либо подлецы...
Голос Марона полнился болью и неизбывной усталостью. Похоже, Сергиус выплёскивал накопившиеся обиды на Ивора, бывшего выпускника космоходки и Лазаря, брата по оружию и несчастьям.
- Я готов...- ошарашено ответил Ивор.
- А я, - Лазарь открыл было рот, но вовремя остановил себя: "аргумент" был не из пристойных, а при начальстве ругаться - как - то не очень, волнительно. - Я уж тем более! Но вот ребята...
- Если не согласятся - оставьте их здесь. В крайнем случае помогу с эвакуацией.
- Дела настолько плозии? - Смолгин предполагал нечто подобное, но чтобы услышать из уст адмирала Марона, лидера Оплота...
- Дела ещё хуже, - подмигнул Сергиус. - Что ж, мне уже пора. Встретимся завтра, на собрании боевых офицеров. А пока..наслаждайтесь победой, чёрт бы вас побрал!
Марон рассмеялся и хлопнул Ивора по плечу. Улыбаясь, адмирал преображался: морщины разглаживались, глаза сверкали добрым, приветливым огоньком, а вокруг распространялось едва ли не осязаемая уверенность в завтрашнем дне. Жаль только, что Сергиус практически сразу сделался угрюм и неразговорчив: готовился к предстоящему банкету по случаю триумфального возвращения эскадры.
- Что скажешь, Лазарь? - Ивор, обессиленный, сел на пол машинного отделения.
Смолгин проводил адмирала, обменявшись парочкой ничего не значивших фраз, а потом вернулся к генератору. Тут, в полутьме, и думалось лучше, и проблемы казались далёкими, пустяковыми, мелкими.
Механик подкатился к капитану и застыл, молчаливый, на несколько минут.
- Кэп, думаю, заварушка предстоит, похлеще той, где я тело потерял, - задумчиво пробубнил Лазарь. - Будет трудно, будет уйма передряг, будет целая Вселенная веселья. Представляешь, Ивор, если мы в историю попадём?
- Тогда цензорам придётся поработать, - пожал плечами Смолгин. - Лазарь, мне не хочется попасть в историю - мне хочется просто пожить подольше и получше. А люди нашего масштаба оказываются на экранах истории только среди награждённых посмертно...
К величайшему сожалению Смолгина, при этом каблук на правом ботинке сместился, отчего сам ботинок пришёл в негодность...А ведь сколько долгую и верную службу эта пара прослужила Ивору.
Термином произошёл от словосочетания "холодный синтез". Эта реакция лежит в основе работы энергосистем космического корабля.