Андреев Николай Юрьевич : другие произведения.

Дело генерала Корнилова. Прологи-гл.1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Обновлено 31 августа 2011 года . Первая глава окончена. Начало давным-давно обещаннаого романа в жанре чистой альтернативной истории Гражданской войны. Никаких попаданцев. Только исторические деятели. Никакого супероружия - только "что было бы, если", основанного на реальном историческом материале. Пока что выкладываю прологи (именно прологи) плюс начало первой главы. Потом добавится ещё. Первая глава - 6-7 июня 1917 года, знаменитая сцена того, как Колчак выбросил золотое оружие за борт, и август 1917 года, самый разгар Корниловского мятежа - редко встречающееся описание самого "мятежа", написанное на основе материалов следственной комиссии.

Дело генерала Корнилова

(чистая альтернативная история)

  
  

Пролог_1

  
   Белая гвардия, путь твой высок:
   Чёрному дулу - грудь и висок.
  
   Божье да белое твоё дело:
   Белое тело твоё - в песок.
  
   Не лебедей это в небе стая:
   Белогвардейская рать святая
   Белым видением тает, тает...
  
   Старого мира - последний сон:
   Молодость -Доблесть - Вандея -Дон
   Марина Цветаева
  
  
   Что может быть хуже "собачьей вахты"? Только - "собачья вахта", которую приходится нести с тяжёлым сердцем и предчувствием беды.
   Сергей Фёдорович Иловайский поминутно поглядывал на кронштадский мол, осознавая, что на заградительный миноносец "Терек" неприятности могут придти только оттуда. "Собака" тянулось невероятно долго: казалось, что это не минуты проходят, а целые часы. Но, скорее всего, это было всего лишь одним из признаков тревоги, того особенного состояния души, когда ты ждёшь, ждёшь, ждёшь...А чего именно ждёшь - самому себе объяснить не можешь, и всё-таки - продолжаешь ждать. Сердце замедляет свою работу, надсадно постукивая в груди, предупреждая о приближающейся беде, ладони становятся влажными, а глаза - бегающими. И ведь главное: Иловайский даже в бою мало чего боялся, а здесь...Здесь было всё совсем по-другому.
   - Так, Ваше благородие, чего спокойствия-то ждать? Государь-император отрёкся, в столице не приведи Господь, что творится, а здесь...Чуть чего - сразу за револьверы возьмутся, это ещё бабушка надвое сказала.
   Вахтенный, Исаев Иван Лукич, рассуждал здраво, в этом ему мичман Иловайский отказать не мог. Сам Сергей Фёдорович прибыл сюда, в Кронштадт, совсем недавно, на Минные классы. Время для этого, правда, выдалось самое что ни на есть поганое. Крепость была приведена в повышенную готовность: Николай Второй отрёкся, слушателей классов расписали по кораблям, скованных льдом здесь, в гавани Кронштадта. Каких-то три часа назад Иловайский заступил на "собачью вахту", не расставаясь с револьвером. Но даже с оружием мичман не мог чувствовать себя спокойно. Вот-вот ожидались "события", все офицеры застыли в ожидании, став похожими на сомнабул. Витавшее в воздухе ожидание революции, предчувствие её - даже это не смогло подготовить умы морского офицерства к разворачивающимся прямо на их глазах событиях. Маслица в огонь подлили известия о волнениях в Петрограде, сменившихся восстанием гарнизона и переходом власти в руки непонятного Временного правительства. Хотя Иловайский склонялся к тому, что власть-то перешла в руки толпы: ему вспомнилась Великая Французская революция. Вот-вот народная толпа должна начать уничтожать ненавистных им дворян - тех из них, кто не успеет сбежать за границу или укрыться в безопасном месте. А вместе с дворянами могут начать и самих офицеров убивать. Погоны за последние годы стали фетишем бога ненависти...
   - Слышите? - ход мыслей Сергея Фёдоровича оказался прерван взволнованным, напряжённым восклицанием вахтенного.
   Прямо-таки гигантские, не меньше империала, глаза Исаева обрели непонятное выражение, в котором смешались и предчувствие неладного, и страх, и ожидание. Иван Лукич так напрягся, что даже его безразмерные, мохнатые ("Истинно моржовые" - подумал Иловайский) усы встали торчком.
   - Слушайте. Стреляют...
   Мичман, прежде служивший на "Императрице Марии", привычный видеть вражеские корабли, не дважды и не трижды попадавший под обстрел крупповских орудий - этот мичман в этот раз испугался. Иловайский ничего не мог с собою поделать: всё здесь было совсем не так, как там, на юге...Не было здесь немцев - лишь только свои, русские, жаждавшие крови таких же русских. И тёмные громады застывших кораблей, команды которых ждали начала драмы, - но люди ещё не знали, насколько ужасен будет её ход.
   На берегу раздавались крики, редкие выстрелы - и пение. Какофония звуков революции приближалась. А вслед за звуком пришли и люди. Матросы-балтийцы, размахивая нелепыми красными флагами, показались на молу и начали обходить корабли. Они желали продолжить там начатую ещё на берегу резню. А офицеры и кондукторы оказались скованы оцепенением неожиданности и покорности судьбе. Вновь зазвучали крики и выстрелы. Иловайский вгляделся в соседний с "Тереком" корабль - и увидел, как с него на лёд упало двое человек, в офицерских мундирах. Тёмные лужи начали растекаться под ними...Тёмные...Лужи...Кровь!
   Через несколько секунд - пришли и за матросами "Терека".
   В каюту ворвался отряд из восьми или десяти матросов с ленточками "Полэукипажа" на фуражках. Каждый сжимал в руках винтовку или револьвер - и присовокуплял к "картине маслом" особо мерзкую ухмылку.
   - Ну, что? И этого дракона кончим? - бросил балтиец, сжимавший в правой руке "кольт".
   Оружие за миг до того отобрали у Иловайского, а потом приставили к его же лбу. Мичман на всю жизнь запомнил холодивший кожу металл "кольта".
   - Братцы, с Черноморского флота он, на Минных классах учится. Не из балтийских драконов. Не из драконов парень! - неожиданно вовремя за Иловайского вступился Исаев, судя по всему, знакомый с "расстрельной командой". Балтицы были примерно того же возраста, что и сам вахтенный: бывалые, натерпевшиеся от "драконов" и "штабных"...
   - Ну...Ладн. Поглядим, - дуло "кольта" пропало. Скрученного, Иловайского бросили через открытый световой люк в кают-компанию, на стол.
   Мичман, ударившись так сильно, что в потемневших глазах заплясали огоньки, едва смог доковылять до своей каюты, принявшись рассовывать самые ценные вещи - последние деньги - по "тайникам"", в правый и левый ботинок.
   - Ну, а ну-ка, оружие отдавай, - вскоре и здесь появились матросы. - Парни, обыщите-ка его.
   - Ага...Те эт не пригодится, - щербато ухмыльнувшийся полуэкипажец сорвал часы с запястья Иловайского.
   Мичману ещё повезло: с других срывали всё ценное. Вплоть до обручальных колец. А кое-кого и "в расход" пустили...
   И так повторялось снова и снова, снова и снова - шесть раз. Припоздавшие с "обыском" матросы дико злились, норовя приставить ко лбу "обыскиваемых" пистолет, и удовлетворялись тем, что забирали из кают всё, что казалось балтийцам хоть сколько-нибудь ценным.
   Так длилось до самого утра, часов до семи. В семь вестовые (будто ничего такого и не случилось!) принесли кое-что на завтрак для офицеров. Подняли флаг на "Тереке" - давным-давно привычное дело...А после - всех офицеров вывели на мол.
   - Срывай, братва! - заправлял тот самый, что до того всё намеревался "пустить в расход" Иловайского. - Срывай!
   На мичмана набросились, повалили на землю - да и остальные офицеры тоже спустя секунду-другую казались на камне мола. Иловайский сперва услышал, а потом уже и почувствовал, как с него срывают погоны и- вместе с куском рукава - кокарды. Сергей напрягся, стиснул зубы: даже немцы не позволяли себе такого глумления над пленными офицерами. А свои...Свои...
   - Хе! Вот так-то лучше! Вставай, гады! Вставай - и пошли!
   Иловайский поднялся, превозмогая боль - болел кобчик, ушибленный при падении на стол в кают-компании.
   - Чего телепаешься, кровопиец? А ну! Пшёл! - Иловайского конвоир "подбадривал" ударами винтовочного приклада в спину.
   Вытаптывая снег, колонна безоружных офицеров, окружённая толпою матросов. Двинулась к Якорной площади.
   Иловайский взглянул на бронзового Макарова, опустил взгляд - и проклял себя за это. Во рву, вырытом вокруг памятника великому адмиралу, валялись...лежали...пали...Ров был заполнен скрюченными трупами перебитых кронштадских офицеров. Иловайский не мог оторвать взгляда от адмирал Вирена, нашедшего смерть вместе с десятками своих подчинённых. Грозный, он за считанные дни до того катался по скверу, обращённому в каток, на коньках. За этим катанием могли наблюдать слушатели Минных классов: окна выходили как раз на сквер.
   А вот - и собор...Его купола тускло поблёскивали на солнце, а кресты безмолвно застыли. Иловайский, вздёрнув подбородок, вгляделся в небо, серое, серое, серое небо...
   - Куда нас сведут? - мичман хотел знать, что же их ожидает. Если не расстреляли там же, у рва...
   "Расстреляли...Свои же...Расстреляли...И Вирена...И нас скоро всех - тоже..."
   - На лёд! Не будем святой кронштадской земли пачкать! - веско ответил матрос, не забывший в очередной раз "подбодрить" ударом приклада.
   И точно - вот и море. Ледяная гладь, сковавшая Балтийский флот. Безмолвная белизна. Серое небо, нависшее над Кронштадтом - и шестьдесят офицеров, дожидающихся своей участи у кромки моря, их родной, любимой стихии.
   Иловайский взглянул на своих соседей. Кто-то молился, двигая одними губами, кто-то, не шевелясь, вглядывался в далёкую даль. А кто-то обратил свой взор на небо...
   - Ну, прощевайте, гады-драконы! - тот самый конвоир передёрнул затвор винтовки.
   Иловайский не стал закрывать глаза.
   - Прощайте, господа, - только и произнёс мичман.
   Щёлкнули затворы...
  
  
  
  

Пролог_2

   ...Сам генерал Корнилов

Родине обручил

Фронт, не имевший тыла,

Кроме своих могил...

Николай Кудашев, "Ледяной поход"

  
   Никогда прежде в уютном кабинете главковерха Корнилова не раздавались подобные речи. Да и, чего греха таить, подобных гостей тоже не бывало. Каких-каких гостей, спрашиваете?
   Сейчас в кресле, которое прежде облюбовал Николай Второй, будто на иголках сидел Владимир Львов, прежде обер-прокурор Святейшего Синода, а ныне - доверенное лицо, "эмиссар" министра-председателя. На его лысой макушке то и дело проступал обильный пот, который Львов уже даже перестал платком смахивать: не до того стало. О. сейчас он был весь - решительность, воплощённое спасение Родины, и никак иначе. Во всяком случае, именно так считал сам Владимир Николаевич. В глазах его сверкали огоньки торжества, и не думавшие тухнуть под корниловским обстрелом недоверия и сомнений. Пропасть между бывшим обер-прокурором и нынешним главковерхом и не думала сужаться: Корнилов сомневался, можно ли верить "эмиссару".
   - А скажите, Владимир Николаевич, может быть, министр дал вам какой-нибудь документ, подтверждающий полномочия? Письмо? Расписку?
   Низкорослый потомок казаков, выбившийся на самую верхнюю ступеньку армейской лестницы империи, не собирался верить на слово практически незнакомому человеку. Считанные недели назад холодно встреченный Керенским, даже оскорблённый им, а теперь - призываемый на помощь? Вообще, всё это напоминало Лавру Георгиевичу какой-то водевиль, закончиться которому предстояло трагикомически.
   - Что Вы, как можно? Между мною и Александром Фёдоровичем сложились особо доверительные отношения, в основе которых некоторые уступки, определённые политические обязательства и услуги. Тем более, какая бумага при решение столь серьёзных вопросов? Нет, только изустно можно передать настолько важное послание. Лавр Георгиевич, поверьте, министр поистине гениальный человек, он понимает всю серьёзность ситуации. Выслушав моё видение происходящего, зная, какая пропасть теперь разверзлась перед ним, министр настроен решительно. Ему необходимо узнать, как Вы отнесётесь к его отставке? Нужна ли она? Он желает узнать Ваше мнение, прежде чем совершить столь важный поступок...И предлагает Вам три способа, скажем так, реконструкции. Вы образуете Совет министров без участия Александра Фёдоровича - тогда он возвращается к частной жизни. При втором варианте Вы образуете Совет министров с Керенским в качестве министра юстиции или на каком-либо ином посту. И, наконец, правительство назначает Вас единоличным диктатором.
   - Я считаю, что только решительные шаги могут спасти страну. Нынешний состав правительства ни на что не способен, однако уход Керенского в отставку будет сейчас губителен. Я ни в коем случае не против его нахождения на посту министра-председателя, однако он должен сделать решительные шаги на пути к восстановлению порядка. Мне совершенно точно известно, что ему грозит опасность. Большевики с двадцать восьмого на первое готовят переворот. В Петрограде нет ни одной надёжной части. Власть легко перейдёт в руки этих немецких шпионов. Повторяю, нужны решительные шаги...
   - При оставлении Керенского на посту министра-председателя? -переспросил Львов.
   Он трясущейся рукой достал платок, отёр обильный пот со лба, отжал мокрую ткань...Похоже, эта процедура хоть как-то успокаивала не на шутку разволновавшегося "эмиссара".
   Внезапно открылась боковая дверь, и в комнату развязной походкой ввалился - именно ввалился - какой-то молодой человек. Мундир Кабардинского полка на нём висел мешком, ремень болтался, а неверный свет в комнате не давал разглядеть погоны.
   - Василий Степанович, вот, знакомьтесь, Владимир Николаевич Львов...- Корнилов кивнул на "эмиссара". - Владимир Николаевич, это Василий Степанович Завойко, мой ординарец и советник. Можете говорить при нём без стеснения и утайки.
   - Говорите, Керенский предлагает реорганизовать правительство? Замечательно. Давно пора. Под ним уже земля горит. Надо бы набросать будущий состав. Так-с.
   В руках у Завойко сами собой оказались измятый лист бумаги и химический карандаш.
   - Что ж, тогда Вы за второй вариант...но стоит ли Александру Фёдоровичу остаться на посту министра юстиции? - Львов не сводил взгляда с вольготно расположившегося по левую руку от него Завойко, бойко что-то писавшего.
   - Я не думаю, что это столь важная деталь. Её можно оговорить в любой момент, не это ведь главное. Сейчас важно навести порядок в тылу, в армии и в столице. Но... многое может помешать и после утверждения той схемы, которую предложил министр-председатель.
   - Особенно его турне по фронтам, на которых он очень много говорит, при это очень мало что делая. Речи, речи, речи...Это развращает армию! Нет, ни в коем случае Керенского нельзя пускать на фронт! Ни в коем случае! - Завойко, в подтверждение своих слов, замахал карандашом.
   Через мгновение он уже вновь корпел над...чем-то. Причём львов заметил, что ординарец Корнилова много и смачно черкает, вымарывает написанное, а порою призадумывается, грызёт кончик карандаша, будто бы в поисках вдохновения.
   - В свою очередь, перед и одновременно с образованием нового кабинета необходимо созвать Государственную Думу. Её авторитет сможет поддержать будущий состав правительства, что сыграет на руку. А если в него войдут общественные деятели...
   - Общественные деятели? - и вновь Завойко самым наглым образом перебил Львова.
   Корнилов, между тем, молчал, наблюдая за словесным поединком "эмиссара" и ординарца. Хотя это больше походило на избиение бывшим банкиром бывшего обер-прокурора. Последний, судя по всему, предпочёл подставить другую щёку, вместо того чтобы ответить ударом.
   - Те общественные деятели, которые очернили себя ничегонеделаньем и просиживанием штанов в Петрограде, когда рушился фронт, а большевики захватывали людские умы? Полно Вам! Нет! Сейчас нужные свежие, деловые люди, не запятнавшие себя интригами!
   Оставалось только добавить "Вроде меня!". К счастью, Завойко последнюю мысль не озвучил, позволил слушателям додумать всё самостоятельно. Впрочем, недолго комнатой владела тишина. Отбросив в сторону карандаш, ординарец лихо подскочил со стула и сунул едва ли не в нос Львову исписанный десятками фамилий (треть из которых была вымарана) листок
   - Что это? - посланец Керенского пробежал глазами список фамилий...и постов.
   Да это же будущий состав правительства! Ба! Только...
   - Кто это - те самые не запятнавшие себя ничем люди? Филоненко...Вы...Плеханов?! - Львов поднял очи горе. - Ланбсерг? Юрченко? Малянтович? Таганцев? Церетели? Аладьин?! Что это?
   - Это, надеюсь, будущий состав правительства. Следует только оговорить окончательный его вариант, и всё! Вот она, настоящая политика! - горделиво произнёс Завойко.
   Львов, в надежде на спасение, повернулся к Лавру Корнилову. Тот лишь пожал плечами:
   - Мне нет дела до политики. Главное, чтобы война была доведена до победного конца, а такие детали мы потом обговорим...Прошу прощения, Владимир Николаевич, дела не ждут. Позвольте откланяться...
   - Это Вы позвольте мне проститься с Вами, - "эмиссар" поднялся. - Рад, искренне рад, что сегодня совершён первый шаг к спасению России!..
  
   Если бы только они знали, чем обернётся эта беседа - что бы сказали?
   Что было бы, если хоть что-то пошло иначе? Кто знает...
  
  
  
   Досье. Львов Владимир Николаевич (1872-1934). Октябрист, выдвинулся в 1905 году, после организации в Самарской губернии отделения партии октябристов. С 1907 года - губернский гласный Самарского земства. Депутат III, IV Дум (от октябристов, после - националистов). Как и большинство товарищей по партии, вошёл в Прогрессивный блок. В марте - июле 1917 года - член Временного правительства. Склонял Михаила Александровича к отречению от престола. Сторонник восстановления патриаршества. Посредник в переговорах между Корниловым и Керенским. Главный свидетель (сперва - обвинения, затем - защиты) по делу Л.Г.Корнилова. Четырежды менял показания (по его словам, первые показания были даны под давлением Керенского). Под впечатлением от случившегося получил нервное заболевание, 5 октября 1917 года, после почти двухмесячного ареста, освобождён. Гражданскую войну провёл в Сибири. В 1920 году - уехал в Японию. В 1922 году- возвращение в Россию. Работа в Высшем церковном управлении до 1927 года. 2 февраля 1927 года - арест. Трёхлетняя ссылка в Томск. Остался жить в Сибири. Умер в 1934 году в Томске. Порывист, идеалистичен, романтичен, доверчив, легко подпадает под влияние сильных личностей. Твёрдых политических убеждений не имеет. Энергичен в работе по обновлению Русской православной церкви.
  
   Досье. Завойко Василий Степанович, год рождения 1875, год смерти точно не установлен. Помещик и предприниматель. В 1901-1907 уездный предводитель дворянства. Заместитель председателя Средне-Азиатского общества "Санто", нефтепромышленник, банковский делец. Организовал издание черносотенной "Русской воли". С апреля 1917 года "исправился" - наладил выпуск журнала "Свобода" республиканской направленности. В порыве (скорее всего, из авантюристических побуждений) попросил Л.Г. Корнилова взять его на службу ординарцем. Политический советник Корнилова. Автор ряда воззваний, подписанных Л.Г.Корниловым. После "Корниловского мятежа" - под арестом. 20 октября 1917 года уехал в Новочеркасск. Эмигрировал в Лондон, позже перебрался в США. Авантюрист. Позёр. Как говорят в народе, "высоко метит". Склонен к громким словам. Самоуверен. При желании легко может найти нужный подход к человеку.
  
  
  
  
  

Глава 1

  
   Там, где волны дикий камень мылят,
   Колыхая сумеречный свет,
   Я встаю, простреленный навылет,
   Поправляя сгнивший эполет...
   Сергей Марков, "Полярный адмирал Колчак"
  
   На площади возле офицерского собрания бушевала толпа. Матросы и солдаты гарнизона, с винтовками, в шапках и фуражках набекрень, топтавшие шелуху, покрывавшую толстым ковром брусчатку, слушали ораторов. На трибуну, сколоченную по случаю ещё месяца два назад, да так и оставшуюся, взобрался очередной говорун.
   Балтиец, в разорванной на волосатой груди тельняшке (для пущего эффекта), с револьвером в кобуре на левом боку, принялся кричать об изменниках-офицерах. Кровопийцы собирались задушить свободу и революцию, вернуть Николашку на трон и вообще устроить кровавую баню. Кому такое понравится?
   В пылу речи балтиец выхватил револьвер из кобуры и принялся потрясать им над головой. Толпа одобрительно зашумела.
   - Отобрать оружие у офицерья! Отобрать! Чтоб воспользоваться не могли! Не дадим воли душителям!
   - Отобрать! - вторили слушатели.
   То тут, то там принялись палить в воздух: мол, одобряем, ещё как одобряем! Крайние даже принялись озираться по сторонам: нет ли поблизости офицеров? На счастье, в собрании уже давным-давно никто не показывался, предпочитая собираться на частных квартирах, иначе быть беде.
   Под общий свист балтиец положил лист бумаги на стол президиума, накрытый красной тканью - резолюцию писать. Кто-то поднёс фонарь: давным-давно наступивший вечер грозил скорыми сумерками. К полуночи текст начерно был составлен. Митинговавшие принялись расходиться, выплеснув гнев. Кто-то из гарнизонных приговаривал, довольный: "Уж теперь почувствуют, кто хозяин-барин!".
   Утром к зданию собрания потянулись делегаты судовых и полковых комитетов. Затухшая было нервозность разожглась с новой, ещё большей силой. Ещё на подступах к зданию многие принимались кричать и размахивать руками, споря друг с другом, что лучше: изъять всё оружие или вообще отправить офицеров под арест. Самых буйных кое-как унимали здесь же.
   На лестнице собрания двое молодых ещё матросов утихомиривали третьего, с размашистыми усами и видом бывалого морского волка. Рябой от пережитой в детстве оспы, "бывалый" тряс кулаками и требовал ареста всех офицеров поголовно. Молодые увещевали разошедшегося делегата, говоря, что моно договориться и всё унять. Но "бывалый" не унимался. На счастье, оружия с ним не было, иначе бы он точно пустил бы его в ход: рука поминутно тянулась к поясу, пальцы скакали по пряжке в надежде почувствовать успокаивающее тепло рукоятки ножа. Подошло прапорщик, делегат от полкового комитета. Рубашка защитного цвета потемнела от пота. Лицо, загорелое, вытянутое, было измождено напавшей на город жарой. И всё-таки делегат был полон решимости прекратить балаган "бывалого" и, пригрозив кулаком, подтолкнул участников "сцены" вперёд, на собрание.
   Зал, прежде украшенный императорскими штандартами и трёхцветными флагами, пестрел красными революционными полотнищами. И здесь на возвышении был установлен президиум - длинный и широкий стол прямоугольной формы, разве только накрытый не красной, а нейтральной коричневой тканью. Место там уже занял председатель собрания, имя которого делегаты постоянно забывали, но помнили характерный нервный тик - что-то вроде постоянного почёсывания подбородка - за что и прозвали Брадобреем.
   Так вот, этот самый Брадобрей те минуты о чём-то с жаром и пылом говорил с несколькими делегатами, в том числе и с пресловутым балтийцем, так лихо требовавшим вчера разоружения офицеров.
   В какой-то момент, когда большинство делегатов расселось по местам, Брадобрей зазвонил в колокольчик, бессменно лежавший на президиуме. Все успокоились - кроме балтийца, продолжавшегося играть желваками. Похоже, сегодня он снова хотел жечь глаголом сердца людей.
   - Все знают, зачем мы сегодня собрались? - Брадобрей поднялся и оглядел делегатов.
   В ответ послышались возгласы: "Да, а как же!". Кто-то закивал. Некоторые принялись кричать: "Давай уж, побыстрее!".
   - Хорошо. Кто за то, чтобы отобрать у офицеров оружие? - прошла секунда. - Как говорится, лес рук. Хорошо.
   Послышался гул, шедший из окон. Председатель бросил короткий взгляд и одобрительно хмыкнул. За окнами бушевал митинг. То и дело через раскрытые форточки долетали требования "Арест Колчаку! Арест Смирнова!".
   - А теперь к более важному вопросу. Следует ли арестовать Колчака и его флаг-офицера?
   Тут же послышались отовсюду одобрительные крики. Но всё же большинство делегатов молчало. Балтиец, озираясь по сторонам, резким движением бросился к ближайшему пустому стулу и, запрыгнув на него, воскликнул:
- Арестовать обоих! Чтобы не давили свободу! Житья от них не стало! Никакой революции не получится, товарищи, если эти гидры старого режима продолжат нас душить!
   Балтиец раскраснелся от волнения. Но тут же встал другой делегат, от команды "Свободной России", флагмана.
   - Никакого ареста! Мы признаём мировую известность и колоссальные военные заслуги нашего адмирала, но он...
   Делегат принялся озираться по сторонам, но через секунду-другую продолжил:
   - Но он нам всё-таки не нужен. Нам нужен прапорщик, который командовал бы флотом и исполнял все наши требования. Вопрос же об аресте Колчака и Смирнова требую передать на рассмотрение комитетов.
   - А новым командующим - Лукина! Даёшь Лукина! - воскликнули из-за спины выступавшего.
   - И с ним человек десять наших, чтобы не натворил лишку! - вторили справа.
   - Тише, тише! - Брадобрей пустил в ход колокольчик. - Сейчас напишем постановление, и...
   Испещрённый помарками (приказ решили напечатать на машинке, но при такой нервозности машинистка постоянно делала опечатки) лист бумаги с постановлением о сдаче оружия офицерами лежал на столе в каюте Колчака.
   Сам Александр Васильевич ходил из угла в угол, недобро посматривая на чернильницы и карандаши. Щёки впали от постоянного волнения на протяжении нескольких недель. В глазах сверкал обычный пламень - всё говорило о том, что адмирал угодил в ставший притчей во языцех "шторм". Вот сейчас он начнёт ломать карандаши и примется вертеть в руках чернильницу, чтобы затем, через минуту, уронить её на пол, выместив свой гнев. На лицо, скорее английского типа, как часто любили повторять мемуаристы, набежала чёрная туча. В такие моменты среднего роста человека, он выглядел гигантом - такое сильное впечатление он производил на окружающих.
   Но шторма не произошло. Колчак сумел взять себя в руки и сесть за составление приказа по Черноморскому флоту.
   "Считаю постановление депутатского собрания об отобрании оружия у офицеров позорящим команду, офицеров, флот и меня..."
   Прежде чем написать следующую строчку, Колчак вновь взглянуло на ту металлическую коробочку.
   "Призываю офицеров, во избежание возможных эксцессов, добровольно подчиниться требованиям команд и отдать им всё оружие. Отдаю и я свою георгиевскую саблю, заслуженную мною при обороне Порт-Артура..." - когда рука вывела эту строчку, чернильница всё-таки полетела на пол, обагрив левый нижний краешек листа тёмно-синими пятнами будто кровью.
   Колчак, на минуту устремив взгляд свой в металлическую коробку, с трудом и скрипом, еле открывавшуюся, задумался, что же делать дальше. Сдать ли оружие самому? Надо подчиниться собственному приказу, иначе какой эффект это произведёт на подчинённых?
   Адмирал резко поднялся со стула и подошёл к двери. Приоткрыл её, не полностью, так, чтобы образовалась щель, достаточная, чтобы отдать лист с приказом. Через мгновение захлопнул дверь. Вновь принялся ходить из угла в угол. Наконец, подошёл к висевшим на стене ножнам. Позолоченный эфес с выгравированной надписью "За храбрость". Темляк из георгиевской ленты.
   Колчак стиснул рукоятку. Пальцы окружили Святого Георгия из финифти, поражающего змея. Отдать комитетам это оружие? Не отдать нельзя - это означало бы нарушение собственного приказа и провокацию кровопролития. Отдать - тоже. Это значило бы предать Порт-Артур и Минную дивизию, минирование Босфора и бои с "Гебеном" и "Бреслау"...Предать память Эссена и Непенина
   Что же тогда делать?
   Раздался стук в дверь, требовательный и наглый. Может, стучали и раньше, только Колчаку не было никакого до этого дела. Адмирал короткой, чеканной фразой разрешил войти.
   Тут же в каюту ввалилось пятеро человек, сплошь матросы. Они являли собой в высшей степени любопытное зрелище. Обычно расхристанные, все пятеро привели форму в порядок. Рука у того, кто в центре стоял, сама собой тянулась к фуражке, но сосед вовремя одёрнул его: "Теперь можно и без этого". Всё это были матросы из судового комитета "Георгия Победоносца". Свои, можно сказать, те, с кем Колчак ходил в огонь и в воду...
   - Мы... - начал было крайний справа, но его прервал "одёргиватель":
   - Александр Васильевич, мы просим Вас сдать оружие. Мы видели Ваш приказ. Все оружие уже сдали... - запнулся.
   Не говорить же, что все сдали - кроме одного. Тот выказал своё презрение к требованиям матросов - пустил себе пулю в лоб. Даже мёртвый, он сжимал пистолет, не пожелав расстаться с оружием.
   - Пока я ещё здесь главнокомандующий, - Колчака прорвало.
   Он встал во весь рост, и, как показалось матросам, занял собою всю каюту.
   - И пока я главнокомандующий, никто не смеет мне указывать, что и как делать. Выйдите отсюда!
   Матросы заколебались.
   - Я...- Колчак сделал шаг навстречу "делегатам".
   Тут же они подались назад, к двери. Вскоре и след их простыл, только топот и ругань доносились.
   Колчак повернулся к георгиевскому оружию. Что же делать? Позолоченная рукоятка сверкнула в свете электрической лампы. Заблестели буквы "За храбрость". Адмирал нашёл решение.
   Он снял саблю и, держа в кулаке левой руки посередине ножен.
   - Собрать на палубе команду, - бросил из-за плеча Смирнову.
   Лицо его было темнее тучи.
   Когда адмирал поднялся, команда уже выстроилась на баке, как обычно делала при торжественных случаях.
   "А почему бы и нет...Тоже в своём роде торжество. Анархии" - подумалось Колчаку.
   - Команде выстроиться во фронт! - раздалась хлёсткая команда.
   Даже судовой комитет в полном составе занял места в построении, ни слова не сказав против - таким грозным, властным и духовно сильным в ту минуту был адмирал.
   - Родина ещё почувствует гибельность действия матросов нашего флота, - с места в карьер взял Колчак.
   На него накатил редкий по силе "шторм", что самое опасное, бушевавший в глубине его сердца. Наружу проступали только молнии, сверкавшие в глазах адмирала.
   - Нанеся оскорбление офицеру, они уничтожат самое сердце Черноморского флота. Что такое команда без руководства? Ничто. Корабль, лишённый управления, пойдёт ко дну. Вы нанесли оскорбление - и вы же потопите наш корабль.
   Колчак метнул взгляд на матросов из судового комитета, потерявших самообладание в этот момент.
   - Вы захотели отобрать у меня оружие. Но вы его не получите с меня, ни с живого, ни с мёртвого. - невероятно спокойным и сильным тоном, в гробовом молчании, произнёс адмирал.
   Колчак в два шага преодолел расстояние до борта - и занёс руку с зажатой георгиевской саблей над волнами. Секунда - и кулак разжался. Оружие полетело вниз. Оно летело с потрясающей, просто-таки фантастической медлительностью. Ножны провожала взглядами вся команда, от Смирнова до последнего вольноопределяющегося.
   Ножны пропали из виду. Затем послышался всплеск воды. Кому-то даже почудились капли, упавшие на палубу, сверкавшие золотом. Колчак развернулся и, не оглядываясь, словно бы направив взгляд внутрь, в собственные мысли, спустился в свою каюту.
   Адмирал принялся собирать вещи. Первым дело он взял на руки железную коробочку. Провёл пальцами по гладкой поверхности. Рука сама собой потянулась к ключу, лежавшему в кармане, но адмирал тут же одёрнул сам себя: рано. Мало ли...Затем выбор пал на иконки, среди которых была и подаренная царём. Сразу вспомнилось письмо поддержки от Николая...Да...Как всё вышло-то...А ведь он один из первых на флоте поддержал Временное правительство. Правда, то было уже после отречения...
   В дверь снова постучали. Колчак утомлённо - силы почти что покинули его - что-то проговорил вроде "Войдите".
   Показался Лукин. Судя по лицу, он и не знал, как себя вести: то ли радоваться повышению, то ли бежать прочь от вконец обнаглевшей матросни. Он ещё не знал, как поступали на Балтике...
   - Да, Вениамин Константинович, теперь Вам здесь разбираться, - порывисто начал Колчак.
   Адмирал был занят сбором вещей. Собственно, одно слово сбор. А так...Из серьёзного - только металлическая шкатулка, и всё. Самое ценное, помимо самого корабля.
   - Полно Вам, Александр Васильевич, обойдётся всё...- начал было Лукин, но Колчак тут же его прервал:
   - Не обойдётся, ничего уже не обойдётся. Оставаться здесь я не намерен. Временное правительство потворствует разложению. Как можно воевать, когда матросы пропадают на митингах? И зачем сейчас Черноморский флот? Алексеев отказался предоставить войска для Босфорской операции. Мы теперь ни к чему, не здесь решится итог войны. И боюсь, что мы так и не увидим победы, несмотря на все жертвы. Это конец, Вениамин Константинович, конец...
   У Колчака опустились руки. Огонь в глазах потух. Он чувствовал, что все его мечты рушатся в одночасье. Сперва крах плана высадки десанта у самого Царьграда, теперь - это...Нет, в Севастополе нельзя было больше находиться.
   - Сдаю Вам дела и уезжаю. В Петроград. Всё. Нет больше сил. И смысла во всём этом больше нет...
  
  
   Могилёвский вокзал, собственно, как и всегда в последние годы, был переполнен публикой. Нет, не публикой губернского города, совершенно другой, получившей прозвание "ставочной". Великое множество людей самых разных и невообразимых профессий, от лоточников до военных представителей Антанты, и самого разного положения - от нищих до князей и промышленников.
   Но особняком держались офицеры. Причём этих можно было разделить на несколько групп, разнившихся между собой. В первую очередь, конечно же, "туземцы" - прослужившие определённый срок в Могилёве, пообтесавшиеся, видавшие всякие виды. По платформе они расхаживали группками, болтая. Правда, сейчас эта болтовня становилась похожа на заговорщицкие шепотки, слишком уж неясным было будущее. Московское совещание, какие-то перестановки на верхах, постоянно курсирующие между Могилёвом и Петроградом эмиссары министра-председателя. Озлобившиеся на "главного уговорщика" офицеры с удовольствием обсуждали, что Керенский совсем потерял почву под ногами и скоро вынужден будет пойти на соглашение.
   Вторую группку составляли офицеры-одиночки, только-только прибывшие в Ставку, озиравшиеся по сторонам, искавшие хоть одно знакомое лицо в толпе. Эти старались побыстрее уйти с платформы, чтобы не быть подхваченными человеческим вихрем и вовсе потеряться в незнакомом городе.
   Но сейчас на перроне у прибывшего из Петрограда поезда творилось нечто невообразимое. Газетчики обступили некоего субъекта, в коричневом френче. Кто-то мог, не разглядев лица гостя, подумать, что лично "главный уговорщик" прибыл! Но стоило приглядеться, и всё становилось на свои места: в Ставку пожаловал только его помощник, Борис Викторович Савинков. В Могилёве успели запомнить эту лысину, щеголеватые усики, подтянутую фигуру и невероятно важный вид, который напускал на себя данный субъект. Было отчего! Вчерашний бомбист, он вознёсся на небывалую высоту, одно время даже исполняя обязанности управляющего военным министерством. Однако в этот раз Савинков выглядел не столько самоуверенным, сколько загадочным. Потребовал от газетчиков дать ему отдых после трудного пути, хотя обычно любил дать пару-тройку комментариев для передовицы. Ещё бы! Он ведь и сам работал корреспондентом нескольких французских газет, когда воевал добровольцем во французской армии. А теперь своих бывших коллег оставил без заработка. Обидно, но что поделать!
   Несколько офицеров из Ставки обступили Савинкова, образовав нечто вроде эскорта, и проводили к автомобилю из автопарка главковерха. Газетчики навострились было, но эсер быстро запрыгнул в машину, и она на полной скорости отъехала от платформы.
   А меж тем не менее интересный, в общем-то, человек остался в практически полном одиночестве стоять на платформе. То был Михаил Константинович Дитерихс. Что было интересного в этом ниже среднего роста человеке? Внешность? Чёрные как смоль волосы, зачёсанные на правый пробор, усы, полумесяцем располагавшиеся над губами? Орден Владимира с мечами под воротником? Или же капелька германской крови из Моравии в жилах? Или же служба в должности начальника Второй особой бригады - наших сил на далёком Салоникском фронте? Нет, совсем нет! Это был человек, буквально одиннадцать дней назад отказавшийся занять пост военного министра при Керенском. На предложение "главного уговорщика" Дитерихс ответил отказом, попросив при этом отправить его в отпуск к семье, в Киев. Вот так, проездом через Могилёв, Михаил Константинович и оказался в Ставке.
   Он хотел продолжить свой путь, но адъютант Лукомского передал приказ генерала сойти в Могилёве и явиться к нему. Дитерихс терялся в догадках, что же было причиной. Может быть, его снова будут уговаривать занять пост военного министра? Или нечто другое?
   Один из офицеров, встречавших Савинкова, бодрой походкой направился к Дитерхису. Михаил Константинович присмотрелся. Такая же лысина, как и Савинкова, такое же уверенное (или даже самоуверенное) выражение лица, мощный лоб, полнота делали из этого человека прямо-таки живой лом. Что-то знакомое показалось во внешности этого генерал-лейтенанта с кавалерийской выправкой.
   - Михаил Константинович! - приветственно замахал рукой "лом". - Добро пожаловать в Ставку! Лукомский просил Вас встретить. Может быть, Вы меня помните?
   Генерал-лейтенант приблизился. Дитерихс пригляделся - и ведь точно! Вспомнил! Это же Крымов! Они виделись несколько раз в Русско-японскую, а потом - в штабе Юго-Западного фронта. Надо же, какая встреча!
   - Какая встреча! - в слух повторил Дитерихс, пожимая руку Александру Михайловичу. - Рад, очень рад Вас видеть! Может быть, Вы скажете, какая нужда во мне? Я хотел поехать к семье, в Киев...
   Крымов переменился в лице. Весёлость, которой так и искрилось его лицо минуту назад, сменилась задумчивостью и озабоченностью, можно сказать - даже страхом, если бы лихому вояке было свойственно это чувство. Хотя кто знает, что там творится в глубине души кавалерийского офицера...
   - Отойдёмте-ка чуть в сторону, - увлёк за собой Дитерихса встречающий, подхватив нехитрый багаж гостя: полупустой саквояж с бритвой, зеркальцем, парой белья и прочей мелочёвкой.
   Михаил сразу заподозрил что-то неладное.
   Они протискивались через толпы "ставочной" толпы, силясь найти более-менее свободную от народа площадку.
   - Вот, здесь как-то свободнее дышится, - произнёс Крымов, когда они миновали платформу и вышли к площади перед вокзалом.
   Та была уже не так запружена народом, и именно здесь можно было почувствовать, что ты попал в губернский город, пусть на время и переполненный съехавшимся со всех концов фронта и тыла народом.
   - Немцы скоро начнут наступление на Петроград. По берегу пройдут и всё. Фьюить, - хмыкнул Крымов. - И нету столицы. Поэтому Северный фронт Ставка решила расформировать и создать новую армию. Столицу будет защищать Петроградская армия. Верховный главнокомандующий планирует назначить Вас начштаба новой армии. Точнее нет, не так, - отмахнулся от мыслей, словно от мух. Крымов. - Эта должность предназначена для Вас. Вы меня понимаете? Туда же войдёт и мой конный корпус. Точнее уже не мой: назначат командующим армией Вашего покорного слугу, - не без удовольствия произнёс генерал-лейтенант, на время подобрев. - Так что вместе будем. Но, боюсь, что не только с внешним врагом придётся столкнуться.
   Дитерихс на минуту замер, обдумывая слова Крымова. Неужели прогнозы Керенского оправдываются? Да, над Петроградом нависла тяжёлая туча...
   - Я готов послужить родине в этой должности, - твёрдо ответил Дитерихс.
   - Я в Вас не сомневался, - удовлетворительно кивнул Крымов и увлёк новоиспечённого (пусть и неофициально) начштаба будущей Петроградской армии в сторону дожидавшегося их автомобиля с откидным верхом.
   И они помчались...Нет, всё-таки это слово не сильно подходило для лавировавшего по улицам Могилёва автомобиля. Скорее уж следовало сказать: "относительно быстро поехали". По дороге Крымов получил возможность обсудить с Дитерихсом будущее Петроградской армии. Однако со слов генерал-лейтенанта можно было понять, что всё уже спланировано, и обсуждались разве что территории, которые войдут в сферу действия командующего.
   Наконец показался бывший губернаторский дом - а ныне Ставка в точном смысле слова. Здесь, в святая святых армии, находился штаб. Приземистое здание, окружённое группками солдат и офицеров, казалось, совершенно не соответствует той колоссальной работе, что проделывалась в его стенах.
   Сейчас же Дитерихсу дом представлялся неказистым кракеном, до поры до времени затаившимся на дне, чтобы в нужный момент всплыть и схватить своими щупальцами корабль. И похоже, что чудовище добралось и до самого Дитерихса. Из самых глубин его души к сердцу подкатывало непонятное ощущение, будто бы что-то должно измениться в ближайшие же дни. Такое с ним было только в преддверии Февральской революции. С чего бы?
   "Попал я в историю!" - мысленно корил себя Дитерихс.
   Но что было делать? Приказ есть приказ.
   - Верховный главнокомандующий предлагает Вам, Михаил Константинович, занять пост начштаба Петроградской армии. Берётесь? - с места в карьер, почище лихого кавалериста, начал Лукомский.
   Коллега, можно сказать - тоже начальник штаба. И тоже армии - всей русской армии. С Георгием над сердцем, осунувшийся от постоянного напряжения и усталости, с поседевшей до времени эспаньолкой (только в усах нет-нет, да виднелись редкие тёмные волоски), впалыми глазами. Да...Как время действовало на человека...
   "Интересно, каким я стал бы, окажись на его месте?" - подумал Дитерихс.
   - Берусь, Александр Сергеевич, - коротко кивнул Дитерихс.
   - Это хорошо. Это очень хорошо, - одобрительно закивал Лукомский, перейдя к делу. - Думаю, Вам стоит уже сейчас хотя бы в общих чертах ознакомиться с положением дел.
   Организатор блестяще проведённой мобилизации, человек дела, он не выносил потери времени на разговоры.
   - Да, - Дитерихс ценил это качество в людях. - Особенно в инженерном отношении...
   По ходу разговора у новоиспечённого начштаба Петроградской армии всплывали вопросы, где и как расположены в настоящий момент части, например, третьего конного корпуса.
   - Двигаются по просьбе Временного правительства в Петроград, чтобы предотвратить возможное выступление большевиков, - буднично ответил Крымов, присутствовавший при разговоре Дитерихса с Лукомским и некоторыми другими чинами Ставки.
   До самого вечера шло обсуждение всевозможных деталей и путей решения проблем, которые могли возникнуть после создания Петроградской армии. Наконец, часу в одиннадцатом-двенадцатом, когда задор начал иссякать, собеседник решили на время разойтись.
   Выходя из штаба, Дитерихс оглянулся на здание губернаторской канцелярии, ныне отведённое под "сердце" Ставки. Да...
   Простенькие побеленные стены, ворота, точь-в-точь как на декорациях к пьесам Островского, неказистые оконца, в которых горели электрические лампы и светильники. Караульные, уставшие от однообразия. Тихо. Кто мог знать, что такие грандиозные дела вершатся здесь? Но Ставка выглядела островком спокойствия в огненном море Великой войны, бунтов и революций. Долго ли ей продержаться?
   Дитерихс отмахнулся от тяжких дум и в компании Крымов направился в "место расквартирования" - гостиницу, отведённую для нужд прибывающих на день-другой офицеров.
   Следующий день прошёл в ознакомлении с картами местности и беседами с Крымовым. Последний составил приказ о территории действия Петроградской армии, комендантском часе и действиях дивизий на случай беспорядков. Заодно генералы обсудили указания начальникам каждой из трёх дивизий корпуса, что и как им делать во вверенных районах. Работа затянулась надолго, только к вечеру удалось добиться чёткости распоряжений. Вздохнув с облегчением, оставалось дождаться утра завтрашнего дня - именно тогда должен был выдвинуться корпус.
   Но часов в девять в номер примчался адъютант Корнилова, требовавший Крымова к главковерху. Генерал тут же направился в штаб.
   Дитерихс же, чтобы не терять времени даром, снова ознакомился с картой Петрограда. Да...Столько работы!
   Надо было в спешном порядке, сразу же по прибытии, разоружить гарнизон и отправить его на строительство укрепрайона перед столицей. Занять ключевые учреждения, банки, тюрьмы и арсеналы, памятуя об опыте мартовских дней. Но не распылят ли они тем самым силы? Вряд ли. В своё время в Петрограде хватило бы одной полнокровной дивизии, чтобы подавить волнения, теперь же в руках правительства их было целых три. И всё могло бы быть...
   Размышления Дитерихса прервал вернувшийся Крымов. Его лицо светилось ещё большим самодовольством и прямо-таки пуленепробиваемой уверенностью. Он едва не потирал руки.
   - А Вы знаете последнюю новость? - Крымов не дал и двух секунд на раздумья. - К Корнилову явился Львов эмиссаром от Керенского. Министр-председатель надумывает, не передать ли свои полномочия в силу сложившегося положения главковерху. Но Лавр Георгиевич...
   Крымов вздохнул, как показалось Дитерихсу, не очень чтобы очень радостно.
   - Но Лавр Георгиевич отказался от единоличной в пользу коллективной диктатуры с Керенским, Савинковым и Филоненко. Словом, наше предприятие обречено на успех. Скорее бы выгнать всю эту шушеру из столицы и погнать на германца! Гарнизонные засиделись в казармах, чуть то - грозят бунтом. Нет, это надо менять! И мы это поменяем, уж будьте уверены! Покопают у нас окопы, а кто против - тех по закону военного времени.
   Крымов, как и всегда, не стеснялся в выражениях. Однако делал говорил он с такой уверенностью и чувством, что слушатели невольно проникались уважением к генералу. Казалось, вот он - человек, способный своей волей склонить чашу весов в пользу победы.
   Дитерихсу, однако, было всё равно, кто наряду с Керенским примет участие со стороны "гражданских" в диктатуре. Буду монархистом, Михаил Константинович с одинаковым равнодушием смотрел на каждую "левую" кандидатуру в правительстве. А так как иных и не было в такое время, то все составы правительства равно представлялись Дитерихсу...как бы помягче выразиться...нейтральными.
   - Что ж. Это радует. Главное, чтобы Керенский не изменил своего решения, - покивал Михаил Константинович.
   - Думаю, что нет. Ставка наконец-то пошла в правильном направлении, забыв о мягкости и соглашательстве, - Крымов удовлетворённо потёр руки. - С Корниловым мы наведём порядок, что давно требовалось сделать.
   Дитерихс так и порывался сказать, что однажды - перед мартовскими днями - Крымов уже выступал с похожими словами. Чем это тогда обернулось? Но озвучивать свои мысли новоиспечённый начштаба Петроградской армии не стал. Создавать конфликты не время, лучше вместе работать над спасением столицы.
   Генерал-лейтенант спустя полминуты откланялся и спешно отправился в расположение частей.
   - Надо сформировать бригаду для разоружения Кронштадта. По первому же приказу главковерха мы выдвигаемся. Будьте готовы, Михаил Константинович.
   Утром Крымов и Дитерихс выехали из Могилёва через Дно-Псков. За окном тянулся однообразный, набивший оскомину пейзаж, на душе что-то творилось. То ли предчувствие беды, то ли предвкушение будущих трудностей при разоружении гарнизона. Как знать? Только бы Керенский не создал никаких препятствий...
   - Постойте-ка, - вдруг сказал Дитерихс. Только сейчас до него дошло. - А есть ли у нас письменные распоряжения главковерха и министра-председателя?
   - Пришлют из Ставки в Гатчину, не волнуйтесь, - Крымов отмахнулся.
   Лицо его, сиявшее в предвкушении будущих дел, обращено было в сторону карты Петрограда.
   - И, кстати, а где в настоящий момент дивизии корпуса? - Михаил Константинович боялся, что из-за чехарды составов войска могут прибыть совершенно дезорганизованными. - Надо будет с ними связаться...
   Крымов оторвал взгляд от карты. На его лице впервые за предыдущие два дня промелькнуло нечто вроде озадаченности. Как будто человек внезапно понял, что забыл нечто очень важное.
   - Признаться, я недостаточно хорошо знаю об этом. Но на ближайшей станции наладим связь, и всё выяснится.
   На следующей остановке, длившейся минут пятнадцать-двадцать, Крымов пытался связаться с начальниками дивизий. Однако на телеграфных линиях творилось нечто невообразимое, и потому решено было дождаться следующей станции.
   Опускались сумерки. Дитерихс, нервничавший всё больше и больше, уснул, расположившись на полке купе. Он постоянно ворочался, томимый ожиданиями грозного будущего и сомнениями, всё ли пойдёт нормально. Проблемы со связью подлили масла в огонь его волнений. Наконец, сон призвал в свои объятия начштаба ещё не существовавшей Петроградской армии.
   - Разбудите, как доедем до Пскова, - успел прошамкать губами Михаил Константинович.
   Крымов, подперев мощным кулаком подбородок, кивнул. Генерал-лейтенант был погружён в мысли. Лицо его избороздили морщины сомнений. Около шести утра должна была быть остановка в этом историческом месте. Как-никак, именно там отрёкся царь...Кажется, как давно было - ан нет, всего лишь полгода прошло...
   Дитерихса разбудили солнечные лучи, озарившие купе. Потерев глаза, болевшие от недосыпа, Михаил Константинович разглядел Крымова, ставшего ещё более задумчивым. Уже не волнение - тревога отчётливо читалась на его лице.
   - Мы ещё не доехали до Пскова? - спросил, зевая Дитерихс.
   Он уснул прямо в мундире, и теперь кое-как пытался его разгладить руками. Вышло не ахти как.
   - Мы его проехали. На железной дороге сплошные идиоты! Не могут наладить нормальное движение! В Германии за такое давно расстреляли бы! А у нас сидят и в ус не дуют! Идиоты! Канальи! - из уст Крымова посыпалась ещё уйма выражений, только вот совсем не печатных.
   Дитерихс дождался, пока пыл генерал-лейтенанта иссякнет, и переспросил:
   - Что именно происходит?
   - Потеряна связь с головными эшелонами. Приходят телеграммы о том, что в Петрограде творится что-то этакое. Кажется, большевики всё-таки устроили беспорядки. Какие-то обрывки доходят о тои ли свержении Керенского, то ли...- Крымов запнулся. - То ли какой-то борьбе между главковерхом и министром-председателем. Но какая борьба? Правительство само запросило корпус! Идиоты! Настоящие идиоты! Ничего вразумительного не могут передать по этому своему телеграфу!
   Михаил Константинович не стал успокаивать Александра Михайловича, давая ему возможность выговориться. Что-то будет?
   Через час поезд сделал остановку на станции Новоселье. За платформой начинались одно- и двухэтажные домики, правда, редкие: всё больше было изб или каких-то лабазов. По перрону взад-вперёд сновали торговавшие вразнос всякой снедью старушки, то тут, то там озирались на прибывший поезд солдаты в грязных шинелях. Дезертиры? Кандидаты в них? Кто знает...
   В коридоре послышалось движение, и вскоре в дверь купе постучали.
   - Войдите! - громогласно не сказал - скомандовал Крымов.
   Былая уверенность вернулась, но только настоящая ли? Не показная?
   Вошёл начальник эшелона, в гражданском мундире. Всегда казавшаяся Дитерихсу смешной шапочка железнодорожника венчала одутловатое, взволнованное лицо.
   - По распоряжению начальника движения Луги эшелоны должны остановиться, - на протянутой руке висела телефонограмма.
   - Да что такое? - Крымов принял бумажную ленту, пробежал текст глазами и протянул её Дитерихсу. - Михаил Константинович, разберитесь, что происходит.
   Дитерихс кивнул и, поправив мундир, пошёл в сопровождении начальника эшелона на платформу. В здании вокзала было пусто, разве что пресловутые солдаты в грязных шинелях бегали от окошка к окошку, рассматривая расписание поездов. Большинство из них было неграмотными, и они подзывали своих товарищей, способных хоть как-то разобрать, что написано. Те, шевеля губами, совершали невероятные усилия для атаки на текст. И, несмотря на яростное сопротивление противника, всё-таки побеждали.
   Дитерихс нашёл одного человека, похожего на начальника станции - оравшего на бессильных выяснить хоть что-то телеграфистов средних лет чиновника-путейца. На покрасневшем лице то и дело играли желваки. Пальцы, сжатые в кулаки, стали белыми как мел.
   - Я генерал-майор Дитерихс. Вы начальник станции?
   Оторвавшись от несчастных телеграфистов, путеец поубавил пыл и ответил - почти что спокойно:
   - Нет, я только помощник начальника. Что Вы хотите, генерал-майор?
   Помощник начальник отёр пот, градом струившийся по лбу, рукавом.
   - Прошу Вас выяснить, от кого получено приказание остановить движение эшелонов на Лугу. Это жизненно важно.
   - Сейчас попробуем, - набрав побольше воздуха в грудь, путеец крикнул одному из телеграфистов: - Семён, запроси, кто приказал остановить эшелоны по линии Псков-Луга.
   Телеграфист кивнул и принялся отбивать морзянкой запрос.
   - Со связью творится нечто невообразимое. Надеюсь, однако, что ответа ждать долго не придётся, - отвернувшись от Дитерихса, помощник начальника заорал: - Игнатов! Ну свяжи меня с Петроградом! Что со связью? Почему такие задержки? У них там что, новая революция?
   Дитерихс сглотнул. Он подумал, что последнее может быть не так далеко от истины. Неужели большевики всё-таки попытались взять власть в свои руки?
   - Интересно, быстро ли они, - начал было Дитерихс, но тут же умолк: полетела телеграфная лента.
   Телеграфист пошамкал губами, а потом, не отрывая взгляда, пробубнил:
   - Приказ получен от Верховного главнокомандующего.
   Михаил Константинович кивнул. Что ж. Значит, надо будет подчиниться. Но что же тогда делать? Может, собрать эшелоны в одном месте?
   - Запросите, пожалуйста, Лугу, начальника сообщений: наши поезда остановили, пусть их сориентируют. Запрос сделайте от имени генерал-лейтенанта Александра Михайловича Крымова.
   - Слушаюсь, - кивнул телеграфист и принялся отбивать.
   - Когда ответят, сообщите нам, - Дитерихс кивком головы попрощался с путейцем и вышел.
   Он шёл по платформе медленно, понурив голову, предаваясь раздумьям. Что-то будет? Офицер-монархист, он назначен начальником штаба при лице, известном своими либеральными взглядами и, по слухам, принявшем непосредственное участие в мартовских днях. Можно сказать, в том числе и на плечах Крымова лежала ответственность за отречение царя и быстрое разложение армии. Чего хотели избежать - того и добились.
   - Да, чудны дела твои, Господи, - хмыкнул Дитерихс.
   А теперь ещё и какая-то неразбериха. Что творится? Почему, в общем-то, обычное предприятие по переброске войск так саботируется? Ведь он чувствует противодействие движению корпуса. Может, большевики тому виной? Или Керенский поменял решение? Но тогда дело пахнет настоящей гражданской войной. Хоть бы всё мирно разрешилось!
   Истово верующий, Дитерихс перекрестился. Хоть бы всё прошло хорошо! Только бы удалось! А там уж и Петроград успокоят, и войну выиграют...А после - что угодно. Только бы войну выиграть! Дать России заслуженный мир!
   Возле поезда уже ходили хмурого вида солдаты с красными ленточками на шапках и винтовках. Похожи на активистов из местного армейского комитета иди совета. Дитерихс ожидал, что его остановят и примутся расспрашивать. Он спешно начала придумывать какие-нибудь ответы, которые могли бы отвлечь от эшелона нежелательное внимание.
   Однако комитетчики, хоть и поглядывали зло на погоны Михаила Константиновича, всё же не стали приставать с расспросами. Однако кружить вокруг эшелона не переставали.
   "Жизнь пошла! Офицеры боятся нижних чинов" - грустно подумал Дитерихс.
   Прошёл в вагон. По коридору бродили от купе до купе офицеры корпуса, обсуждая, что же происходит.
   - Не знаете, в чём дело? - окликнул какой-то подполковник. - Почему так долго стоим?
   - Приказ главковерха остановить на время движение наших эшелонов. Вот-вот должна из Пскова придти телеграмма, что дальше делать. Думаю, какая-то заминка технического характера, - наигранно безмятежным тоном произнёс Дитерихс.
   Ему не хотелось нервировать офицеров. А ещё на будущее он решил познакомиться поближе с командным составом. Для начальника штаба это полезно: следует знать способности подчинённых, чтобы проще было планировать действия. Да, сколько работы ещё предстояло сделать!
   Михаил Константинович нашёл Крымова рассматривавшим карты Петрограда. Командующий Петроградской армией - существовавшей на бумаге - определял точки, в которых удобнее всего было бы расставить отряды для противодействия большевикам.
   Но едва Дитерихс закрыл за собой дверь, как всё внимание Александр Михайлович перевёл на своего начштаба.
   - Ну, что? - всё его массивное тело, казалось, подалось навстречу Михаилу Константиновичу, настолько важны были хоть какие-то известия.
   - Приказ шёл от главковерха. Я запросил от Вашего имени Псков, что делать дальше, - Дитерихс опустился на свою полку. - Остаётся только ждать.
   - Да-с. Ситуация, - Крымов ушёл в себя. - Какие-то перемены произошли...Не понимаю...
   Он периодически постукивал пальцами по полке. Наконец, поборов оцепенение, генерал-лейтенант поднялся и открыл дверь купе.
   - Попробую выяснить, где сейчас остальные части. Если движение не наладится, выйдем походным порядком!
   Крымов ударил кулаком по раскрытой ладони, вызвав оглушительный шум. Да, командующий Петроградской армией был вне себя! Но эмоции, как ни странно, он пока ещё сдерживал. Во всяком случае, на лице его не читалось ничего, кроме задумчивости.
   Дитерихс улёгся на полку. Взгляд его упёрся в потолок. Что-то будет?..
   Похоже, он уснул - потому что не заметил, как вернулся Крымов.
   А тот был чернее тучи. Играя мощными желваками, изо всех сил барабанил пальцами то по полке, то по стене купе, а затем сжимал и разжимал кулаки.
   - Что такое, Александр Михайлович?
   Дитерихс сел. Посмотрел за окно. Поезд тронулся, но не очень быстро. Проблемы на ветке?
   - Только что пришла телеграмма из Пскова. Продолжаем движение на Лугу. Что-то непонятное происходит. Может, в Петрограде большевистсткий переворот?
   Дитерихс выглянул в окно. На перроне уже во множестве столпились солдаты и младшие офицеры, все с красными бантами. Прямо-таки революция!
   - Ходят. Мартовские дети, - судя по лицу Крымова, тот едва удерживался от того, чтобы не сплюнуть. - Развелось. Воевать с германцами не хотят, только с собственными офицерами. Посылаешь в атаку - голосуют. Перебрасываешь часть куда-нибудь - митингует. Развал и шатание. Только Корнилов ещё кое-как борется...Если бы не Временное правительство...
   И это был человек, убеждавший в конце марта Ставку, что "временщики" имеют под собой мощную опору и вполне справятся со стоящими перед страной задачами. Не справились...А теперь их же и кроет.
   Далее и вправду последовала пара очень крепких, но не самых отборных слов. Дитерихс сделал вид, что ничего не слышал. Он и сам, признаться, готов был на такую же, а может, ещё более завороченную тираду.
   Наконец, поезд набрал скорость и покатился навстречу будущему.
   Близкому будущему - не прошло и пары часов, как эшелон вновь сделал остановку, даже не доехав до Луги. И вновь в купе постучались.
   Крымов хмыкнул. Он ожидал дурных известий. И они таки появились.
   В проёме застыл раскрасневшийся от волнения лейтенант. Молодой, наверное, из тех романтически настроенных студентов, которые ещё не боялись идти в офицерские училища. Козырнув, лейтенант начал с места в карьер.
   - Адъютант штаба корпуса сообщает из Луги, что Вы должны начальнику штаба округа вот по этому адресу, - он протянул выдранный из альбома лист бумаги с написанным кривыми цифрами номером.
   - Конспирация, - Крымов оскалился от волнения. - Да что же происходит, в конце концов!
   - Не могу знать! - на лейтенанта больно было смотреть.
   Он весь сжался под взглядом Крымова. Тот глядел исподлобья на протянутый лист бумаги, словно комитетчик на генерала.
   - Идите, - Крымов ахнул рукой и повторил с ещё более "нежным" чувством": - Конспирация!
   Темнело. Где-то к часу ночи они наконец-то достигли Луги. Город спал, и даже непременные и бессменные солдаты в красных бантах не ходили по платформе. Дитерихс и Крымов спешно вышли из вагона и быстрым шагом направились к станции.
   В окнах горел свет. Здесь никогда не было такого понятия, как "перерыв". Станция должна работать постоянно, в любовной момент готовая к принятию поезда или отправке телеграммы, особенно в военное время. Мало ли? Как-никак, до Ставки рукой подать. Как и до столицы. Словом, кровеносная артерия, а не станция!
   Крымов поколотил в дверь начальника станции. Никто не отозвался. Затем принялся искать хоть кого-то из начальства. Наконец удалось найти кого-то вроде помощника заместителя начальника. Дитерихсу сперва почудилось, что этот был тот же самый путеец, в предыдущий раз. Нет, другой всё-таки! У этого ещё и бородка клинышком. Да...Точно...Или всё-таки тот же?
   - У Вас здесь есть телефонный аппарат? - с нажимом спросил Крымов, казалось, занимая всё помещение собой. - Срочно. Дело государственной важности.
   - Телефонный аппарат? Конечно, есть! - путеец махнул рукой в сторону кабинета начальника станции.
   - Хорошо. Тогда откройте, пожалуйста, - Крымов потихоньку начинал заводиться.
   - Никак не могу. Ключи Евграфий Петрович взял с собою, а дубликата не имею, - развёл руками путеец.
   Через мгновение он уже подался назад, страшась гнева Крымова.
   Тот был готов метать молнии.
   - Да что тут за порядки такие! Война идёт, а единственный телефонный аппарат недоступен! - Крымов рвал и метал.
   Всё его мощное тело сотрясалось, становясь похожим на извергающийся вулкан. Бедный путеец не знал, куда деваться, где спастись от стихийного бедствия.
   - В доме купца второй гильдии Парамонова, он здесь, по соседству, есть работающий телефонный аппарат, - от страха человек соображает с потрясающей скоростью. - Я Вам покажу. Не извольте так беспокоиться.
   Стихийное бедствие откалывалось на неопределённый срок. Генерал-лейтенант удовлетворительно кивнул, но лицо его было серым от волнения. Сам Дитерихс, признаться, не хотел бы сейчас на себя в зеркало посмотреть. Должно быть, ужаснейшее зрелище вместо физиономии.
   Путеец указал на двухэтажный домик с кирпичным забором. Крымов забил кулаками по калитке, разбудив всех собак и, главное, хозяев. На крыльце, в ореоле света от керосиновой лампы, возник здоровенный, не ниже двух метров, мужик с винтовкой наизготовку. Он окликнул незваных гостей, чего надо.
   Александр Михайлович встал в пятно света, расправил плечи и представился, сказав о причине столь позднего визита. "Стрелок" тут же поднял винтовку и сменил гнев на милость, подойдя поближе и разглядев форму "гостей". Он пригласил Крымова и Дитерихса в дом, попутно забрасывая вопросами, что на фронте творится.
   "Возьмут германцы Псков или не возьмут? Мне это надо твёрдо знать. Переведу дела куда-нибудь подальше, в Смоленск или ещё куда" - хлопотал вокруг офицеров Парамонов.
   Стрелок оказался тем самым купцом второй гильдии. Телефонный аппарат стоял у него в прихожей, рядом с безразмерными шкафами и сундуками, в углу. Над ним висела икона. Дитерихс перекрестился. Парамонов удовлетворённо кивнул: начштаба Петроградской армии поднялся в его глазах.
   Крымов достал из нагрудного кармана скомканный листок с номером и принялся крутить телефонный аппарат.
   - Алло! Барышня! Барышня! Да!" Дайте мне! - Крымов продиктовал цифры. - Скорее дайте! Скорее! Это генерал-лейтенант Крымов! Да-да! Скорее!
   Из трубки раздались гудки. Секунды тянулись невероятно долго. Наконец, в трубке раздались звуки голоса.
   - Алло! Кто это? Что? Начальник штаба округа? Что с эшелонами?! Как министр-председатель приказал остановить? Что у вас там творится? У меня приказ Верховного главнокомандующего Корнилова. Границ для третьего корпуса, в нём обозначенных, я ещё не достиг, и чтобы приостановить движения, я должен иметь приказ от самого Корнилова. Что? Повторите? Какая фамилия командира третьего корпуса?
   Крымов на время отстранил телефонную трубку.
   - Я уже почти поверил, что в Петрограде большевики отняли у Керенского власть...Меня терзают смутные сомнения, с кем я говорю, - сказал Александр Михайлович Дитерихсу.
   Он снова заиграл желваками. Туча на лице ещё более посерела.
   - Пошлите приказ Керенского об остановке в письменной форме в Лугу! Мне, Крымову! Что? Да, хорошо! Буду ждать!
   Крымов положил трубку. Постоял немного. Рассеянно поблагодарил Парамонова и дал знак Дитерихсу: пора уходить. Купец второй гильдии, не прекращая расспросов, проводил их до самой калитки.
   Возвращались к вокзалу молча. Тягостные раздумья давили на плечи обоих - однако их прервали звуки множества голосов, шедшие со стороны вставшего эшелона.
   Повсюду бродили кучки вооружённых людей. Они окружили поезда, перегородили путь в здание вокзала. Откуда только взялись так быстро?
   - Эй, что происходит? - Крымов окликнул ближайших солдат.
   Из группы отделился бравого вида парень, не старше лет двадцати, судя по знакам отличия - ефрейтор. Он потрясал зажатой в левой руке листовкой.
   - По приказу Исполнительного комитета движение эшелонов остановлено. Вот телеграмма Керенского! Войска в этих эшелонах направлялись для того, чтобы поднять мятеж против правительства! Мы должны их остановить!
Ефрейтор сунул бумагу Крымову. Тот подошёл к окнам станции, чтобы в пробивавшемся сквозь них свете прочесть телеграмму Керенского.
   Дитерихс последовал за своим начальником. Так...
   "...Корнилов прислал ко мне...Львова...Усматривая в этом предложении...желание некоторых кругов..."
   Михаил Константинович весь сжался. Разум отказывался верить, но глаза продолжали читать...
   "Для спасения родины, свободы и республиканского строя уполномочить меня принять скорые и решительные меры...
   Генералу Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего генералу Клембовскому..."
   - Да...Дела... - только и смог проговорить Дитерихс, перечитав сообщение Керенского. - Дела...
   - Когда получена эта телеграмма? - Крымов едва удержался от того, чтобы не взять ефрейтора за шкирку.
   Видно было, что он в самый последний момент отказался от этой идеи, боясь вызвать кровопролитие: солдаты недобро поглядывали на "охфицеров".
   - Несколько часов назад прислали, - ефрейтор принял лист из руки Крымова.
   - Хорошо. Спасибо, - кивнул Александр Михайлович.
   Они вернулись в вагон. И снова - офицер. И снова - адъютант. Он встретил их буквально на ступеньках.
   - Ваше превосходительство, бумага от главкосева! Здесь копия приказа главковерха! - из рук адъютанта клочок был буквально вырван.
   Крымов вчитался.
   - Ага...В пункты сосредоточения надележит идти походным порядком. Туземной дивизии - в Царское, Уссурийская - в Красное, Донская - в Гатчину. Подписано Вахрушевым...
   - А когда Вы выехали из Пскова? - спросил Дитерихс адъютанта.
   - Двадцать седьмого числа около десяти вечера.
   - А Вам известно, что главковерхом назначен Клембовский, - Крымов протянул адъютанту сообщение Керенского.
   Офицер с удивлённым, можно даже сказать, ошарашенным выражением лица ознакомился с воззванием Керенского.
   - Признаться, в штабе ничего такого мне известно не было...У нас такая телеграмма получена ещё не была, - адъютант, молодой ещё, наверное, совсем недавно из училища, казался обескураженным.
   - Что же тогда делать...- пробубнил под нос Крымов.
   - Следовать приказу главковерха? - подал голос юноша. Он надеялся, что не зря поделал весь путь из Пскова до Луги.
   - Подождать здесь, подтянуть дивизии? - предположил Дитерихс.
   Лучших вариантов в столь поздний час ему в голову не приходило.
   - Будем ждать письменного приказа Керенского. Может, что-либо к тому моменту разъяснится. Передайте, - Крымов обратился к адъютанту, - просьбу об этом в Петроград.
   - Слушаюсь! - взял под козырёк молодой и, клацнув каблуками (весьма неумело от непривычки, что имело эффект весьма ироничный), отправился из вагона.
   Крымов отправился отдавать приказы. Однако Дитерихс думал, что в этом уже нет смысла. Нормальной связи между эшелонами так и не было налажено. На что надеются там, в Ставке? Здесь разве что гонцами обменивайся. Только куда их слать-то? Было совершенно не ясно, где сейчас остальные части корпуса. Анархия росла и ширилась. Отчаянно захотелось обратно на фронт, где было всё-таки трудно, но хотя бы что-то ясно.
   Крымов вернулся в купе злой, нервный, безмолвный. Он тупо смотрел в окно. А там, за ним, по перрону уже вовсю расхаживали солдаты и комитетчики. Некоторые подходили к окнам и пытались заговорить с пассажирами поезда.
   - Отдал приказ отгонять агитаторов и в разговоры не вступать. Что-то сейчас в солдатских вагонах? - наконец буркнул себе под нос Крымов.
   Повисло тягостное молчание.
   За окном уже появились первые проблески солнца, когда прибыл всё тот же адъютант с письменным приказом Керенского.
   "Приказываю все эшелоны, следующие на Петроград и в его район, задерживать и направлять в пункты последних стоянок. В Петрограде полное спокойствие, и никаких выступлений не ожидается"
   - Ситуация...- протянул Крымов. - Чёрти что творится!
   Буквально через несколько минут пришла телеграмма из Ставки: требовали сосредоточенные в Луге эшелоны двинуть на Нарву.
   - Ну хоть что-то! - Крымов вышел отдать приказ.
   Дитерихс приободрился: хоть какое-то дело!
   Послышался далёкий паровозный гудок: первый эшелон Донской дивизии отправлялся в путь.
   Начштаба увидел, что на перроне солдаты заволновались, забегали. Приглушённые возгласы долетали до купе.
   Дитерихс ухмыльнулся.
   "Ну что, господа революционные солдаты, что Вы сделаете теперь?" - подумал он не без торжества.
   Двинулся второй эшелон.
   На перроне появилось ещё больше людей - и ещё более нервных и крикливых.
   Внезапно раздался взрыв. Купе легонько тряхнуло. Михаил Константинович подпрыгнул над полкой и бросился из вагона. В голове копошилась целая тьма идей: от атаки немцев до детонирования огнеприпасов.
   Он привстал на подножке вагона.
   Вдалеке, в лучах поднимавшегося солнца, были видны искорёженные рельсы. Гарнизон уничтожил железнодорожное полотно впереди. Движение эшелонов было уже невозможно.
   - Проклятье! - Дитерихс добавил ещё пару крепких и серьёзных слов.
   Если бы такое сделал враг, Михаил Константинович спешно отдал бы приказ занять здание станции, очистить территорию от противника и начать ремонт полотна. Тем более рельсы были уничтожены на длине едва ли больше двух метров. Полчаса работы максимум!
   Но здесь-то - здесь были не враги. Свои же, русские, такое устроили. И было непонятно, как быть дальше.
   На Крымове не было лица. Бессонная ночь и безумие прошедшей ночи, усиливавшееся с каждой минутой, взрыв - всё это и многое оставили свой след. Казалось, он был готов отдать приказ идти в штыки. Но нельзя, нельзя! Иначе гражданская война!
   Следующие часы прошли в ещё большей нервотрёпке. Пришла телеграмма из Петрограда, приказывавшая эшелонам, прибывшим в Лугу, высадиться здесь же, а остальным оставаться в Пскове.
   - Поезжайте, Михаил Константинович, в штаб Северного фронта, узнайте у Клембовского обстановку и действительно ли он новый главковерх. А я здесь попробую разобраться, - Крымов махнул рукой.
   Дитерихс коротко кивнул и, еле сумев раздобыть автомобиль, выехал в Псков. По дороге он задремал. Отдых длился недолго: уже в девять утра экипаж прибыл к штабу, и Михаил Константинович бросился прямо к генералу Клембовскому.
   Владимира Николаевича он застал в кабинете. Телефоны надрывались: то из Луги, то из Нарвы, то из самой Ставки то и дело раздавались звонки.
   С зачёсом назад, с разлапистыми усами, сонный и растерянный, с носом картошкой, Клембовский сейчас походил на чуть-чуть трезвого человека.
   "Какие сравнения приходят от недосыпа" - подловил себя на мысли Дитерихс.
   - Владимир Николаевич! - Михаил Константинович поздоровался с генералом, давним своим знакомым ещё по штабу Юго-западного фронта.
   Клембовский улыбнулся, но вышло у него это не очень: улыбка была кислой. Глаза запали от перенапряжения.
   - Здравствуйте, Мишенька, здравствуйте, - пятидесятисемилетний офицер выглядел сейчас на вес семьдесят. - Вы здесь каким образом оказались?
   Дитерихс изложил ему судьбу Петроградской армии, их передвижения и так далее, наконец, назначение Клембовского главковерхом.
   - Да-да, слухи об этом до меня дошли, но Керенский до сей минуты...
   Клембовский посмотрел на циферблат карманных часов с выгравированным двуглавым орлом. Он всегда славился своей пунктуальностью.
   - До десяти часов семи минут мне ещё не поступило официальное предложение министра-председателя. Я думаю, что так как армия и Ставка в такое время не могут ни минуты существовать без главковерха. Следовательно, Лавр Георгиевич ещё остаётся на этом посту. Я не считаю в настоящий момент, как и в силу неспособности, так и по другим причинам, занять этот пост.
   Клембовский дал понять, что поддерживает Корнилова.
   - Идите к начальнику военных сообщений, узнайте, где сейчас Ваши эшелоны. А потом созвонитесь со Ставкой. Узнайте все подробности...
   Дитерихс горячо поблагодарил Клембовского и последовал его совету.
   Оказалось, что эшелоны корпуса растянуты по всей линии. Да при этом головные - с интендантами - перекрыты на станции Дно. То есть ни фуража, ни продовольствия не получить. Ставка подтвердила, что Корнилов всё ещё главковерх, и что вот-вот будет достигнуто соглашение между ним и Керенским.
   - Что ж. Тогда будем собирать части и дожидаться разрешения конфликта, - подытожил Дитерихс.
   Снова неизвестность. Что будет дальше? Что происходит? Полная анархия, Крымов был всецело прав!
   После этого он набрал Лугу. С удовлетворением отметил, что аппарат в кабинете начальника станции заработал. Прошло минут семь, пока Крымов подошёл к телефону.
   - Что? Обстоятельства так обострились, что в Луге вот-вот случится столкновение?.. Вёрст на двадцать оттягиваете эшелоны от Луги? Хорошо, поеду Вас на поезде догонять!
   К счастью, Дитерихсу быстро попался какой-то состав, шедший через Лугу.
   Целые сутки прошли, пока Михаил Константинович смог догнать Крымова в деревне Заозёрье. Эшелон тащился, как никогда прежде, постоянно останавливаясь из-за необходимости дать дорогу другим составам. То и дело комитетчики из стоявших у дороги частей требовали доказательств, что они не из "бунтовщиков-корниловцев". Постепенно приходило осознание, что гражданскую войну уже не остановить.
   - Здравствуйте, Михаил Константинович! - приветствовал Дитерихса Крымов, переговаривавшийся с офицерами из эшелона.
   Импровизированный военный совет развернулся прямо здесь же, у железнодорожной насыпи, на пыльном пустыре.
   - Ставка сообщает, что в Петрограде отнюдь не так спокойно и надо двигаться дальше. Из границ района выходить не будем, в соприкосновение с петроградским гарнизоном вступать не будем. Да и с едой и фуражом что-то надо делать, до станции Дно вот как надо добраться!
   Крымов стукнул кулаком по раскрытой ладони. Похоже, это был один из его любимых жестов. На лице его появилась хоть какая-то уверенность.
   Другие участники совета выглядели неважно. Все как один с ввалившимися глазами, серыми лицами и неуверенностью в движениях. Судя по обмолвкам, среди нижних чинов уже началось брожение. Кто-то даже предлагал не ехать дальше и взять поезд под свой контроль. На счастье, умника быстро удалось утихомирить. Но всё равно, кавалеристы нервничали.
   - И кстати, вот здесь - воззвание Корнилова, - Крымов протянул очередной листок Дитерихсу.
   "Неужели вся наша жизнь решается этими проклятыми клочками бумаги?" - едва удержался, чтобы не озвучить свои мысли, Дитерихс.
   "Я, Верховный главнокомандующий генерал Корнилов, перед лицом всего народа объявляю, что долг солдата...и беззаветная любовь к Родине заставили меня...не подчиниться приказанию Временного правительства..."
   - Это настоящая гражданская война, - подытожил Дитерихс.
   Как ни странно, небо не свалилось от этой мысли на плечи. Скорее, даже немного полегчало: хоть что-то стало ясным. Но всё же - что будет-то? Что будет дальше? Что делать?
   - А в конце помещу сведения об обстановке и заверю, что не поведу никого на свержение существующего строя, - Крымов принял из рук Дитерихса текст с воззванием Корнилова.
   - А что же Вы тогда хотите предпринять? - не удержался от вопроса Дитерихс.
   - Доберёмся до Вырицы, где должен быть головной жшелон Туземной дивизии. Соберём вместе части корпуса, а там дождёмся разрешения конфликта между Ставкой и Временным правительством.
   Часы текли с потрясающей медлительностью. Наконец сумерки опустились на мир. То и дело в купе заходили офицеры, сообщая, что в таком-то вагоне найдены листовки с воззваниями Керенского и Корнилова. Казаки чуть успокоились, только прочтя приказ Крымов.
   - Это какой-то бред, - не удержался Дитерихс. - Что за бред творится вокруг...
   Но начштаба не падал духом. Всё ещё должно было разъясниться...
   Половина следующего дня ушла на то, чтобы объехать Лугу. На подъездах разместились пикеты из солдат гарнизона, готовые открыть огонь по составу. Пришлось поворачивать на Оредеж. Сам Крымов оставался в Заозёрье, пропуская вперёд эшелоны с остальными частями дивизии. Здесь же к нему прибыли два эмиссара Керенского.
   Тут же Крымов вызвал Дитерихса.
   Михаил Константинович в тот момент как раз находился в голове колонны. Но, получив записку от начальника, тут же бросил дела и отправился на еле-еле отбитом у какого-то чиновника министерства внутренних дел автомобиле к Заозёрью.
   Ещё на подъезде Дитерихс заприметил автомобиль с откинутым верхом. Водитель возился в моторе. Вокруг толпились казаки.
   Михаил Константинович поблагодарил "своего" водителя и, дав ему несколько рублей на чай, отпустил. Несколько секунд. Кажется, Дитерихс не бежал даже - летел. Дверь в купе Крымова была открыта. Изнутри доносились голоса. Михаил Константинович приблизился.
   - ...И я согласен принять предложение министра-председателя. Не вижу в этом ничего плохого, - говорил Крымов.
   - Вот и хорошо, - хозяин этого голоса был Дитерихсу неизвестен. - Поедемте с нами на автомобиле.
   Крымов вышел из купе и улыбнулся - ну, почти улыбнулся - увидев застывшего в коридоре Михаила Константиновича.
   - Вы приехали вовремя! Керенский приглашает нас приехать в Петроград, разобраться. Полковник Самарин и капитан Данилевич нас сопроводят, - вышли и двое названных эмиссаров Керенского из купе.
   Все вместе они направились в Петроград. Правда, по дороге сделали остановку в Царском селе. Там Крымов посетил исполнительный солдатский комитет.
   - Мы хотим видеть мятежные войска! Поговорим с ними! Образумим! - донеслось из зала.
   Крымов сделался грозным. Он казался Гулливером в стране лилипутов. Связанным о рукам и ногам, беспомощным - но грозным...А толку-то?
   - Казаки никогда мятежниками не были, - порывисто ответил Крымов.
   Наконец, добрались до Петрограда. Улицы были заполнены вооружёнными людьми. Здесь были не только солдаты, но и рабочие, студенты, служащие, многие даже не умели держать в руках оружие. В петлицах набухали кровью алые ленточки. Большевики. Это точно большевики. Даже плакаты таскали за собой соответствующие.
   - Своих же убийц вооружают, - буркнул Крымов.
   Наконец, подъехали к Зимнему. Тот ощетинился винтовками, пулемётами, мешками с землёй. И всё равно, большинство из защитников - большевики. Или сочувствующие.
   - Немного же...Немного...- Крымов выглядел подавленным как никогда ещё за все предыдущие дни. - И от кого мы пришли спасать правительство? Они же сами себя отдают в руки большевикам...
   Командир третьего корпуса не проронил ни слова, пока они не пришли в кабинет Керенского. Министр-председатель, на людях называвший себя чуть ли не первым демократом среди равных, облюбовал императорский кабинет. Собственно, спальню он тоже отнюдь не флигель-юнкера выбрал.
   Заложив левую руку за отворот полувоенного френча, встав в горделивую ползу - вполоборота к двери, щуплый, сутулившийся, совершенно не смотрящийся с рубашкой с высоким воротником, Керенский встречал "мятежного генерала".
   - Здравствуйте, Александр Михайлович, - гордо и торжествующе сказал министр-председатель. - Здравствуйте, Михаил Константинович. С возвращением в Петроград.
   Последнее он произнёс многозначительно, или, как сказал бы классик, "со смыслом".
   Крымов после коротких приветствий начал доклад о целях передвижения корпуса, а в доказательство того, что он вёл войска не ради свержения правительства, а во имя спасения Петрограда от восстания большевиков, представил приказ по корпусу.
   Керенский слушал рассказ совершенно спокойно, но, едва прочёл приказ до середины, как впал в настоящее неистовство.
   - Вы, генерал, очень умны. Я давно слышал, что Вы умный. Но этот приказ так скомбинирован Вами, что не может служить оправданием. Всё Ваше, - от переполнявших его чувств он начал тыкать пальцем в Крымова. - Всё Ваше движение было запланировано ещё в июне! Вы были в Петрограде для подготовки задуманных действий!
   Крымов даже сделал шаг назад, будто бы получил пощёчину. Но - странное дело - этот гордый человек...принялся...оправдываться!
   - Клянусь Вам, что я в Петрограде не был и не мог быть, потому что был на фронте!
   Лицо Керенского не изменилось. Создавалось такое впечатление, что ему всё равно, что скажет Крымов - лишь бы только обвинить генерала в причастности к мятежу.
   - Верю Вам. Но Вы всё-таки позволили себя перепечатать воззвание Корнилова, в котором сказано, что я! Я! - Керенский взбесился пуще прежнего.
   Он принялся ходить между письменным столом и книжным шкафом, стоявших друг от друга метрах в пяти, не меньше.
   - Что я! Агент! Немецкого! Генерального! Штаба!
   Судя по всему, Керенский был близок к одному из своих припадков. В такие моменты он совершенно терял контроль над собой, а после практически не помнил, что произошло.
   - Клянусь Вам, что я всю мою службу работал для государственного порядка и теперь я шёл для него сюда. Клянусь, что и Вам я был бы помощником в деле порядка. Мне больно слышать, что Вы подозревали меня в каком-то умысле, тогда как я всю свою жизнь посвятил Родине!
   В этот момент отворилась дверь, и показался человек в форме военно-морского прокурора.
   - Вот, приобщите к делу приказ Крымова. И проведите допрос господина генерал-лейтенанта, - Керенский зло посмотрел на начальника третьего конного корпуса.
   - Будет сделано, - прокурор кивнул. - Прошу Вас прибыть через час в Главное военно-морское судное управление на допрос.
   Крымов только и мог, что кивнуть. По его большому лицу струился пот. На него было больно смотреть - Дитерихс даже отвернулся, чтобы не причинять Александру Михайловичу ещё больших волнений.
   - Я Вам выдам сейчас предписание и удостоверение явиться в Черзвычайную следственную комиссию, к господину Шабловскому, - военно-морской прокурор кивнул. - Вот.
   Керенский указал рукой на две бумажки, лежащих на письменном столе.
   Крымов, храня полное, гробовое даже, молчание взял и удостоверение, и предписание, и, клацнув каблуками, вышел.
   Дитерихс последовал за ним.
   - Тошно на душе. Будто плюнули, - наконец проговорил Александр Михайлович.
   Казалось, ещё мгновение, и его ноги подкосятся.
   - Всё образуется. Керенский затеял всё это - мы сможем доказать, мы это докажем, обязательно, - твердил Дитерихс.
   Он чувствовал, что ещё чуть-чуть, и всех их могут взять под арест. И тогда никого не останется между большевиками и властью над Россией.
   - Что же делать? Моя честь не позволяет мне более оставаться...- Крымов сглотнул и резко замолчал.
   Дитерихс остановил его.
   - Да что с Вами, Александр Михайлович? Чтобы какой-то болтун, бывший второсортный присяжный поверенный заставил убить себя боевого генерала? Он того не стоит, поверьте! - увещевал Михаил Константинович.
   Но толку, похоже, от этого было мало.
   - Может быть...- взгляд Крымова упал на дверь в ванную комнату. - Я пойду умою лицо, может, хоть это поможет...
   - Да, конечно, - Дитерихс кивнул. - Я подожду Вас.
   Крымов безмолвно зашагал к двери. Раздался хлопок. Дверь закрылась.
   В голове Дитерихса заворочались нехорошие мысли. Хлопок...Хлопок...Он не слышал журчания воды...Что там делает Крымов?
   Дитерихс рванул к двери. Секунда.
   Дверь ме-е-е-е-дленно отворяется. Напротив Крымов с прижатым к виску револьвером. Глаза его обращены на Дитерихса. Пустые глаза живущего свою последнюю минуту человека.
   - Не сметь! - Михаил Константинович бросается вперёд, рукой метя в револьвер.
   Половина секунды...
   Рука краешком - буквально указательным пальцем - задевает ствол револьвера. Оружие уходит в сторону. Крымов спускает курок. Выстрел. В маленьком помещении ванной комнаты он звучит пушечным залпом. Осыпается штукатурка...
   Крымов так и застывает с пальцем на спущенном курке.
   Дитерихс пытается отдышаться...Худшее позади...
   Во всяком случае, так в тот момент ему казалось...
  
   Главнокомандующий Северным фронтом.
   М.Н. Вахрушев - начальник штаба Северного фронта.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

41

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"