Я часто спрашиваю себя, сколько может жить человек, убивший... нет, не одного, не десяток, а сотни тысяч? Нормально жить?
Спрашиваю и тут же отвечаю:
Н и с к о л ь к о!
Да, это так. Даже если убийца тупой садист. Бесчувственный чурбан. Он всё равно не сможет спокойно жить. Эта мразь будет вечно бояться и прятаться. Пусть он изменит фамилию и сделает десяток пластических операций. Пусть он будет сыт и одет. Пусть он будет обеспечен на всю жизнь. Пусть никто и никогда ничего не узнает... Всё равно, сама жизнь будет казаться ему муторно-нескончаемой, как зубная боль. Он подспудно будет ждать расплаты. А если ему предначертана долгая жизнь? Тогда долгая жизнь будет ему расплатой...
***
Надрывно воют моторы и в фонарь кабины летят сгустки тумана. Они такие плотные, что кажется вот-вот пробьют самолёт насквозь! Командир поворачивается ко мне и кричит, чтобы я проверил курс: не сбились ли? А я смотрю на его руки. Они дергаются на штурвале как у эпилептика. Болтанка очень сильная... Страшно. Я киваю и вытираю со лба пот. Жарко и очень душно. Смотрю вперед - там только мгла, пытаюсь не видеть руки пилотов, как в лихорадке прыгающих на штурвалах. Крик второго пилота: "Связи больше не будет! Мы на чужой стороне..." - остаётся без ответа.
Впереди, за клочковатыми клубами тумана вырисовывается пугающе огромная тёмная масса. Нос машины устремлён прямо туда.
- Это гора! Гора! Задирай, мать твою! - орёт командир.
Я втягиваю голову в плечи. Жду удара. Но мы проскакиваем и, разрезая облачность, внезапно выходим к чистому небу! Небесный свет как консервным ножом вспарывает глаза.
Мы живы. Это чудо, но мы живы. Я больше не хочу смотреть вперёд. Я смотрю в бумаги, мои бумаги. Слышу брань пилотов:
- Вниз! Скорее вниз! Иначе - п... нам всем!
- Знаю, заткнись!
Мы снова в облаках. Курс не совсем точен. Приборы не врут. Я ввожу поправку. Необходимо довернуть к югу.
Самолёт прыгает как повозка на ухабах.
- Какого хрена отправили нас на этом хламе? Не долетим, развалимся на куски...
Мне остаётся только молчать. Что толку оттого, что я знаю, а они нет?
- Чего молчишь, - ты тут заправляешь, - не успокаивается командир.
- Так было нужно, - отвечаю. - Шанс проскочить только на этом "старом корыте". Только так и не иначе. Новые технологии бессильны, как это ни парадоксально...
Я замолкаю. Нервы делают меня слишком многословным и это просто глупо.
- Да... на "старом корыте"... Какого чёрта я в это ввязался? - командир вытирает пот со лба. - Какого чёрта?
Знал бы ты, какого чёрта всё происходит. И узнав, решило бы это что-то для тебя? Изменило бы?
- Всё, командир, я беру управление на себя. Спасибо что довёз... - не узнаю свой голос.
Удар по рукам заставляет сконцентрироваться, мой штурвал колотится как бешенный, и теперь я узнаю свой взгляд во взглядах пилотов.
- Всё в норме, командир! Всё в норме!
Нас никто не засёк, над местом бушует гроза. Синоптики не подвели. Боевой курс. Сейчас только боевой курс.
Точка сброса: ракета оторвалась, и самолёт заметно тряхнуло даже в такой болтанке.
Домой!
- Дело сделано, командир. Вези нас домой и держи штурвал покрепче, сейчас начнётся...
***
Пожелтевшая газета лежит в углу. Она всегда со мной, где бы я ни находился.
Я знаю наизусть всё, что там написано. С точностью до каждого пикселя могу представить фотографию человека отпечатанного в ней. Мог бы выбросить эту газету сотню раз.
Мог бы и даже хотел бы. Почему-то не могу.
Часто спрашиваю себя, мог ли сделать так, чтобы ничего этого со мной не случилось. Или я сделал всё что мог? Или я плыл по течению, руководствуясь только приказами? Или я ничего не пытался изменить? Пожалуй, я не хотел ничего менять. Я ведь был согласен со своими будущими поступками. Я был согласен с данными мне приказами.
За окном рассвет. Ветрено. Неясные глухие звуки. Ветки стучат по стеклу.
Утро нового дня приносит прохладу. После липкой жары ночи хочется прогуляться к озеру.
Оно недалеко. За холмом. Голубое, круглое. Жаль, нет удочки - там такие караси! И деревенские пацаны, наверное, уже давно там. Рыбалка идёт полным ходом. Сколько поймает самый маленький, как там его... Юрка, кажется? Хоть что-нибудь поймал бы. Пожалуй, возьму у него удочку - помогу пацану.
Время у озера помогает отвлечься от дурных мыслей. Ненадолго.
В ведре плещутся караси. У нас их больше чем у остальных ребят.
- Спасибо, дядя! Теперь пусть мне завидуют.
- Пусть завидуют.
- А вы бы себе взяли? Вон их сколько!
-Нет. У меня и жарить-то не на чем. Да и не люблю я карасей.
- А мама - ох как их готовит. Пальчики оближешь!
- Ну?!
- Приходите, мама будет тоже рада.
- Мама... а отец? Что скажет? Пришёл, понимаешь, в дом незнакомый дядька?
- Отца нет. И не было никогда.
- Вот как... Ну, извини, брат, не знал. Тебе бы за товарищами... вон - куда уже ушли.
- Догоню. Так вы идёте со мной?
- Я... в другой раз, как нибудь... беги быстрей, будет гроза. Промокнешь.
- Ничего, не сахарный! Я всё равно буду вас ждать! Третий дом от колодца, не забудьте! Я буду вас ждать...
Жизнь идёт. Жизнь проходит мимо.
***
Удар! Ещё удар! Скрипят переборки. Это дошла взрывная волна. На такой дальности она уже не имеет губительной силы, но треплет изрядно. Страшно представить, что творится там, внизу! Всё кончено. Мы никому уже не интересны. Теперь не до нас.
- Давай, командир, теперь можно вверх к небу. Домой пойдём спокойно.
- Спокойно... Что это было, твою мать?! Термоядерный взрыв?
- Он самый, командир. Он самый! Чего притихли? Ядерной войны не будет. А нас тут вообще не было. Они сами себя подорвали. Это их ядерный заряд сдетонировал. Они готовили его для теракта. И это знают или узнают все.
- Но там ведь не только террористы! Там ведь город! Чужая страна!...
Я закрываю глаза. Мучительно болит голова. Ничего не хочу слышать и никого не хочу видеть. Сверлом в воспалённом мозгу разговор. Тот, что всего несколько дней назад. Несколько дней назад, когда я ничего ещё не знал. Ведь это совсем "пшик" - эти дни, по сравнению с бесконечностью времени!
Разговор такой недавний и такой далёкий:
"Георгий, на тебя вся надежда. Ты был там. Ты знаешь, как подойти. Ошибки быть не должно. О том, что надо будет сделать, будем знать только мы... "
***
Тяжёлые удары сыпятся один за другим. Жесткие струи дождя хлещут по лицу. Больно, очень больно. Пощечины неба. И только.
Молнии исполосовали всё вокруг. Я поднимаю вверх руки. Кажется, они упираются в низкие клубящиеся тучи.
- Ну, ударь меня! Ударь! Вот он, я! Я здесь, под тобой! Убей меня! Ну?! Что же ты медлишь?
Молния выжигает глаза. Гром оглушает. Я ничего не вижу и не слышу. Но я жив. Я живу.
Он просто забыл обо мне!
Стихает гроза, возвращается зрение. Пока только тёмные и яркие пятна в глазах.
Я бреду домой по мокрой траве. В призрачном небе догорают зарницы. Гроза умчалась за горизонт, оставив лишь прохладу и запах озона. В мире настало временное спокойствие.
Ещё утром яблони были усыпаны цветами. Сейчас уже ничего не осталось. Осыпались с этой грозой. Последние деньки весны.
За небольшой рощицей поле, за ним дорога, уходящая как будто прямо в небо. Это иллюзия: свет и тень создали её. Просто просёлочная дорога, каких множество. А где же дорога в небо? Где она? Мне надо туда. Не место мне на земле...
Я падаю на колени. Никто не увидит моих рыданий.
- Господи, прости меня! Прости сына человеческого. Вспомни обо мне. Вот он я, перед тобой! Прости! Люди не простят, да и я сам, но ты, всепрощающий, прости... Не оставляй меня, Господи! Не оставляй...
***
В углу валяется старая газета.
С пожелтевшей газеты в пустоту смотрит Бен Абу Хаким. Террорист номер один.
Большая фотография. Очень качественная. Цветопластика снимка отличная и кажется, время не властно над ним.
Под снимком статья. Я помню её наизусть. Именно эту не потому, что она какая-то особенная. Их было много - подобных, в разных газетах и журналах. Эти новости не один день показывали, наверное, все телеканалы мира. Просто эту я прочёл первой.
"Террорист номер один, вместе со своими боевиками, погиб в атомном пламени там - в проклятом К-ском ущелье. Они готовили атомный ад нам, но угодили в него сами..." впрочем, как и полмиллиона простых мирных людей - жителей близлежащих города и посёлков.
По официальной версии фанатики в секретной лаборатории готовили ядерный заряд для проведения террористического акта в моей стране. Произошёл случайный взрыв. Их не стало. Не стало и проблемы.