Аннотация: Это будет последняя глава 1-й части 2-й книги.
Февраль 1899 года.
Феликс Фор, шестой президент Третьей Республики, умер как настоящий француз и настоящий мужчина. Инсульт сразил его прямо в президентском кабинете - как раз в тот момент, когда лежащая перед ним на столе женщина довольно талантливо изображала оргазм. Спустя несколько часов президент скончался, не приходя в сознание.
Похороны Фора, несмотря на всю комичность произошедшего, ясную всем благодаря широко разошедшимся по столице слухам, едва не превратились в трагедию. Антидрейфусары, постоянно чувствовавшие поддержку мсье Фора на всем протяжении тянущегося с конца 1896 года скандального действа с пересмотром дела Дрейфуса, превратили похороны сначала в демонстрацию, а затем и в митинг. Выступавшие один за другим ораторы - военные, аристократы, церковники - громили сторонников пересмотра. Евреи, иностранцы и люди, продавшиеся евреям, чтобы очернить честь французской армии! Утверждать, что князь Эстергази, французский офицер и дворянин, занимался таким грязным делом, как шпионаж, значит клеветать на французское офицерство!
На следующий день произошло выступление уже сторонников пересмотра. Ораторы - в большинстве своем радикалы и социалисты - один за другим поднимались на трибуну, чтобы напомнить собравшимся о том, как же все началось и почему оно идет так как идет. И, конечно, объяснить, почему именно дело капитана Дрейфуса должно быть пересмотрено. "Звездами" того митинга были, конечно, Жорес, Клемансо, Гед и Эмиль Золя. Точнее, они должны были ими стать - если бы не вышедшая на площадь колонна демонстрантов под антидрейфусарскими лозунгами. Намеревавшаяся, по их словам, устроить свой собственный митинг на другом краю площади.
В тот момент, когда две толпы сблизились на расстояние метров в тридцать пять-сорок, откуда-то со стороны людей, требовавших пересмотра дела, загремели выстрелы нескольких револьверов. Двое или трое антидрейфусаров упали - то ли раненные, то ли убитые. Толпа качнулась: люди, осознав угрозу, пробирались подальше от примененных сторонниками пересмотра аргументов.
И тут из колонны антидрейфусаров ударили ответные выстрелы.
Потом откуда-то прилетела граната, разорвавшаяся точно между двумя партиями. Это была превосходная ручная граната О-1, "адская ананаска", прозванная так за рубчатую насеченность литого чугунного корпуса. Осколки О-1 сохраняли убойную силу на дистанции до 200 метров.
Тут уж паника охватила обе группы.
Люди разбежались.
На земле остались раненные и трупы. Восемь раненных, трое убитых.
Александра Федоровна сидела за столом в своем кабинете в Царском Селе и перечитывала не слишком обширный меморандум, озаглавленный по-военному лаконично: "L'Affaire de Dreyfus". И мрачно размышляла, что теперь делать с этой кучей... merde, как выражаются те самые французы.
Дело Дрейфуса, католика по вероисповеданию и еврея по национальности, капитана Генерального штаба и жертвы антисемитизма по призванию, началось с того, что в конце 1894 года уборщица, работавшая у германского военного атташе в Париже полковника Шварцкоппена и являвшаяся, естественно, агентом французской военной разведки, нашла среди мусора адресованное полковнику письмо, содержащее так называемое "бордеро": список предлагающихся германской военной разведке секретных документов французского Генерального Штаба. Ни числа, ни подписи в обнаруженных бумагах не было.
Заместитель начальника Второго бюро (второго отдела ГШ Франции - военная разведка) подполковник Анри, перебрав офицеров и стажеров Генерального Штаба, годящихся в подозреваемые, остановился на кандидатуре капитана Альфреда Дрейфуса. Никаких особых оснований выделять именно его у подполковника не было... Но ведь, как известно, евреи виноваты во всем. Они жадные, корыстные и продадут кому угодно родную мать. Если, конечно, сойдутся в цене. К тому же недавно во Франции прогремела скандальная афера "общества Панамского канала", разорившая десятки тысяч мелких акционеров-рантье. Главными виновниками аферы были выставлены те же евреи - ведь это они передавали (в качестве посредников) деньги чиновникам и парламентариям. Без них компания точно не смогла бы зайти так далеко!
Обвинение основывалось на сходстве почерков. Внутреннее разбирательство было поручено майору Дюпати де Кламу. После того, как эксперт военного министерства Бертийон подтвердил идентичность почерков, начальник Генштаба генерал де Буадефр отдал приказ об аресте. 15 октября 1894 года капитан Дрейфус был взят под стражу.
1 ноября газета "Либр пароль", выпускаемая известнейшим французским антисемитом Эдуардом Дрюмоном, напечатала анонимное сообщение об "измене французского офицера-еврея". Автором сообщения, как впоследствии выяснилось, оказался де Клам, и ранее частенько пописывавший для этой газеты. Антисемитская кампания в прессе, немного поутихшая после того, как афера "компании Панамского канала" сдала позиции на первых страницах газет, вновь начала набирать обороты.
2 ноября правительство Дюпюи по докладу военного министра Мерсье, побуждаемого подполковником Анри и майором де Кламом и решительно высказавшегося за предание Дрейфуса военному суду, постановило начать судебное расследование.
В ходе следствия капитан Дрейфус категорически отрицал свою вину.
19 декабря он предстал перед Парижским военным трибуналом, слушание проходило при закрытых дверях. На виновности Дрейфуса решительно настаивали начальник ГенШтаба генерал Буадефр, его помощник генерал Гонз, Анри, де Клам и многие другие военные. Хотя мнения экспертов-графологов разделились, судьи, после того как Мерсье ознакомил их, втайне от защиты, с неким "секретным досье", вынесли 22 декабря единогласное решение о виновности Дрейфуса в шпионаже и государственной измене и приговорили его к лишению всех воинских чинов и пожизненному заключению.
31 декабря Кассационный суд отверг апелляцию осужденного. 5 января 1895 он был подвергнут процедуре разжалования перед слушателями Военной школы, а 21 февраля отправлен на Чертов остров во Французскую Гвиану.
На этом история могла бы и закончится. В конце концов, опубликованные газетой "Matin" факсимиле письма-бордеро, вызвавшее немалые сомнения в авторстве, и брошюрка защищавшего Дрейфуса адвоката Лазара "Судебная ошибка"... Да что они значили?
Но весной 1896 года новый начальник второго бюро полковник Пикар получил данные о переписке Шварцкоппена с майором генерального штаба Эстергази. Сравнив почерк князя Эстергази с почерком, которым было написано бордеро, Пикар установил их идентичность. И, естественно, доложил по команде. После чего военный министр Бийо по просьбе начальника ГШ генерала Буадефра назначил строптивого Пикара в Тунис, в колониальную пехоту. Назначенный начальником разведки и произведенный в полковники Анри тут же представил руководству новый документ, якобы найденный в германском посольстве и названный "Александрина". Он представлял собой фрагмент переписки германского и итальянского военных атташе и имя Дрейфуса называлось там прямо.
В июне 97-го Пикар сообщил о вероятной невиновности Дрейфуса своему адвокату и другу Леблуа, передав ему письма помощника начальника ГШ генерала Гонса, в которых говорилось о возможности судебной ошибки.
13 июля Леблуа информировал об этом вице-председателя Сената Шерера-Кестнера, который в конце лета предпринял ряд шагов в защиту бывшего капитана в прессе и политических кругах. Его обращения к президенту Фору, премьер-министру Мелину, военному министру Бийо и министру юстиции Дарлану оказались не совсем безрезультатными: газетная травля, инспирированная Генштабом, показывала, что действия вице-председателя Сената оценены по достоинству.
В то же время образовалась группа сторонников пересмотра дела Дрейфуса. Эта группа получила имя "дрейфусары". Возглавили группировку Шерер-Кестнер, писатель Эмиль Золя и журналист Арен. 13-14 ноября они начали кампанию в печати за пересмотр дела, сначала через ежедневную газету "Фигаро", затем, когда давление на владельцев "Фигаро" заставило их отказать "дрейфусарам", рупором группы стала газета "Заря".
15 ноября брат Альфреда Дрейфуса Матье публично назвал майора Эстергази автором бордеро. Военному ведомству пришлось провести формальное расследование этих обвинений. Судебный процесс над Эстергази занял менее шести недель: с 4 декабря 1897 по 11 января 1898 года. И закончился его оправданием. Полковник Пикар был обвинен в клевете и заключен на два месяца в тюрьму. 13 января 1898 антидрейфусары провалили Шерера-Кестнера на перевыборах руководства Сената.
В тот же день в газете "L'Aurore" появилось открытое письмо Э.Золя президенту Феликсу Фору под заголовком "Я обвиняю!", в котором были поименно названы высокопоставленные виновники юридического беззакония - генералы Мерсье, Бийо, де Буадефр и Гонс. Сказать, что статья имела широкий общественный резонанс - ничего не сказать.
Она буквально взорвала страну, разорвав ее на две части.
Антидрейфусары опирались на поддержку католической церкви, военных кругов, монархистов всех трех толков, националистов и умеренных республиканцев, а также Академии. За Дрейфуса поднялись интеллектуалы и левые. Вначале - неорганизованные. Партии поняли, что сам спор важнее, чем его предмет, только в конце зимы. После того, как приговоренный 23 февраля 1898 года "за оскорбление чести военного правосудия" писатель Эмиль Золя был едва не растерзан состоящей из активистов недавно организованной Деруледом Лиги Французских Патриотов "взбешенной толпой" прямо на выходе из зала суда... и прикрыт от нападения надежными спинами рабочих-металлистов, членов незначительной тогда еще КПФ. Партийная ячейка завода "Голуаз" была первой, предоставившей своих людей для охраны лидеров движения "дрейфусаров". Но не последней. Отнюдь не последней. Вскоре к ним присоединились студенты Сорбонны и других парижских университетов. Они были членами не КПФ, а Социал-Радикальной Партии Франции, но враги в данном случае у них были общие...
Собственно, дальнейшее непосредственно к Дрейфусу и его проблемам отношения не имело. Обе силы, рвущие друг другу глотки в борьбе за поддержку народа и общества, понимали, что пересмотр - не более, чем предлог для очередной схватки. Ведь 1898 год был годом выборов - до которых оставалось чуть более двух месяцев.
Первый тур выборов был назначен на 8 мая.
И - понеслось!
События закручивались в тугую спираль.
24 февраля премьер-министр Мелин заявил в парламенте об исчерпанности дела Дрейфуса, Золя и Пикара, обрушившись с угрозами на их защитников.
26 февраля полковник Пикар был уволен из армии.
8 апреля военный трибунал потребовал лишить Золя ордена Почетного легиона.
10 апреля националистически настроенная толпа попыталась совершить нападение на его дом в Медане. И напоролась на другую толпу - настроенную резко противоположным образом. А еще бойцы "охранного отряда" были всерьёз настроены подраться, почесать пролетарские кулаки о мелкобуржуазные физиономии мясников и лавочников - основной ударной силы Лиги. Чтобы помнили!
Благо, это было уже далеко не первое столкновение их с лигистами - к тому моменту те совершили уже более десятка нападений на предвыборные митинги поддерживающих Дрейфуса политических партий. Полиция, явно сочувствующая антидрейфусарам вообще и линии, проводимой газетой "Либр Пароль", в особенности, предпочитала не замечать. И, как следствие, не вмешиваться. Да "охранные отряды" и появились-то потому только, что партийные митинги, пикеты и демонстрации необходимо было оберегать от нападений политических противников!
С того дня и до самого окончания предвыборной компании стычки между "охранниками", вскоре получившими, благодаря опознавательным нарукавным красным повязкам, имя "Красной гвардии", и боевиками Лиги происходили практически ежедневно. В диапазоне от обычного мордобоя с выбитыми зубами и свернутыми набок носами - и до массовых побоищ, где сломанные кости и пробитые черепа считали на десятки. В Париже и окрестностях, а также промышленных центрах Северной Франции было больше вторых, в провинции - первых.
Из 585 мест в парламенте партии левые и относительно левые получили 489. Подавляющее преимущество! Расклад голосов по партиям в новом парламенте был таков:
СоцПартия - 57
СРПФ - 74
Радикальная партия - 104
Прогрессисты - 254.
Противостоящие силы:
Республиканская Католическая - 32
Монархическая - 44
Националисты - 6
Ревизионисты - 4.
15 июня пал кабинет Мелина, ярого антидрейфусара. Поручение сформировать новое правительство получил от президента представитель Радикальной партии Эжен Анри Брессон. Все время существования этого кабинета заняло дело Дрейфуса, оно же стало главным содержанием борьбы в нем. С 28 июня по 25 октября в составе правительства сменилось три военных министра: генералы Кавеньяк, Цурлинден и Шануан. Все они отстаивали пресловутую "честь мундира" и придерживались мысли, что военное правосудие не ошибается никогда. А если даже и ошибается, то туда этому еврею и дорога!
Однако отрицать очевидное становилось все труднее. Особенно после того, как 13 августа в результате внутреннего расследования в Военном Министерстве выяснилось, что документ, именуемый "Александрина" и несколько раз предъявляемый парламенту в качестве решающего аргумента, был подделкой. А уж когда 30-го августа полковник Анри признался военному министру Кавеньяку в том, что подделал "александрину" именно он... Конечно, арестованный в тот же день полковник, как человек чести, обнаружив в своей камере револьвер с одним патроном, немедленно застрелился. Но дела это исправить уже не могло. Грандиознейший скандал привел к отставке Кавеньяка и Буадефра, майор Эстергази был уволен из армии и на следующий же день бежал за границу.
Генерал Цурлинден, продолжавший курс своего предшественника, был принужден подать в отставку с поста военного министра (но сохранил, благодаря настоянию президента Фора, влиятельный пост военного губернатора Парижа) 17 сентября, в тот же день, когда правительство высказалось за пересмотр дела. 26 сентября министр юстиции Сарьен дал ход прошению жены Дрейфуса о пересмотре дела - по общему согласию всего кабинета, включая военного министра.
25 октября в палате депутатов генерал Шануан неожиданно для своих товарищей по кабинету высказал убеждение в виновности Дрейфуса и заявил о своем выходе в отставку, вопреки всем обычаям не предупредив об этом премьера. Это был сильный удар кабинету, который должен был уйти в отставку.
1 ноября 1898 года было сформировано правительство Дюпюи.
24 ноября полковник Пикар предстал перед военным трибуналом.
Все это время в Париже и окрестностях, а позднее - и в других городах продолжались поувядшие было после окончания парламентских выборов стычки дрейфусаров, представленных отрядами "Красной Гвардии", и антидрейфусаров, от имени которых выступала Лига Французских Патриотов. Накал пропаганды с обеих сторон возрастал. Полковник Анри стал героем, который совершил подлог - и пожертвовал жизнью! - лишь для того, чтобы прекратить позорящую честь французской армии агитацию. Признание Эстергази в авторстве бордеро? Пфе! Ему заплатили евреи! Точно так же опровергались и любые другие аргументы сторонников пересмотра.
Вот в такой обстановке умирает ярый антидрейфусар Феликс Фор.
И вот в такой обстановке президентом Республики становится дрейфусар Лубе.
"Клерикалам, антисемитам и прочей шатии уже можно петь "Варяга". Врагу не сдаее-отся наш гордый Варяг... И так далее" - Елка еще раз перечитала прилагавшиеся к меморандуму выжимки из отчетов различных секретных и специальных служб Империи.
"Они поставили не на ту лошадку. Дурачье"
"Лошадка была вполне себе не хуже прочих. Они просто немного... погорячились"
"Погорячились? Это называется ПРОСТО ПОГОРЯЧИЛИСЬ???" - на мгновение Аликс превратилась в Уму Турман, взмахнула катаной... Успокоившись, села.
"Не надо нервничать"
"А что надо? Скажи мне, о мудрейшая из потомков! Ты понимаешь, что консервы, коли уж пошли на это, то пойдут до конца? Выбора, как ты сама заметила, у них уже не осталось! А если сейчас военные задавят леваков, то наши планы..."
"Аликс, не волнуйся так. Французские воякис Дрейфусом каким-то не справились, куда уж им леваков давить.Подавятся!" - Елка ухмыльнулась. Криво и злобно. И объяснила пришедший ей в голову замысел.
И на мраморном челе Императрицы расцвела легкая довольная усмешка.
Этой ночью в Париже было весело и шумно. Неизвестные, вооруженные револьверами, бомбами и бутылками с зажигательной смесью, навестили парижский дом Эмиля Золя и редакцию газеты "Заря" - той самой, где 13 февраля 1898 года появилось открытое письмо Золя к президенту Фору. То самое "J'accuse", "Я обвиняю!".
Другая группа неизвестных, на вооружении которых имелись не только пистолеты с револьверами, но и пистолеты-пулеметы, и многозарядные дробовики, совершили нападение на штаб-квартиру Лиги Французских Патриотов. Выбив дверь с помощью динамитных шашек, они ворвались в здание, избили нескольких охранявших штаб лигистов и, выведя их наружу и связав, подорвали несущие стены особняка, в результате чего он рухнул, погребая под своими развалинами недавно оборудованную в подвале типографию.
Впрочем, когда подвал раскопали, типографской машины и шрифтов там не нашли. Очевидно, нападавшие не только взорвали штаб Лиги, но и воспользовались случаем, чтобы обзавестись своим печатным станком.
Человек, в последние несколько месяцев отзывавшийся на кличку "Гавана", курил сигару и проверял оружие. Сигара была настоящая кубинская, из тех, что смуглые девушки на далеком острове скручивают на своих тугих бедрах... Если верить рекламе. Человек по кличке "Гавана" рекламе не верил.
-- Вы хотите сказать, что вот этот вот кусок ржавого железа - все, что у вас есть?
-- Не, - бесшабашно улыбнулся рыжий веснушчатый парнишка не старше семнадцати лет, убирая обратно в самодельную кобуру свою престарелую мортиру. Натуральный двенадцатимиллиметровый "Лефош". Морского образца. -- У меня еще ножи есть. Много. Показать?
-- Не надо! - твердо ответил человек по кличке "Гавана". -- Вряд ли дело дойдет до ножей...
До ножей дело дойти могло. Но Гаване, недавно переквалифицировавшемуся из военных моряков в не менее военные советники, не хотелось подрывать боевой дух мальчишки. Он, дух то есть, может еще сильно ему понадобиться. Следующий доброволец предъявил к осмотру двуствольную охотничью винтовку "Холланд & Холланд" под их же патрон .375 магнум. Для ближнего боя студентик с нашитой на форменную красную повязку эмблемой СРПФ предназначал кургузый короткоствольный "Бритиш Бульдог" калибра .455 - дико убойную и столь же дико надежную штуковину... Для самообороны сойдет. Пришедшая под ручку со студентом девчонка, больше всего похожая на художницу с Монмартра, носила на берете значок той же СРПФ, а в большом саквояже - две 5,6-мм "Химеры--Спорт". За плечо у нее был закинут дорогой кожаный чехол с русским помповым дробовиком. Пачками со снаряженными крупной дробью патронами саквояж был забит так, что чуть не лопался. Отличная парочка!
Дальше - десяток рабочих с пригородов. Двустволки, револьверы... Две неизвестно какими путями добытых армейских 8-мм винтовки "Лебель". Гавана скривился, как от кислого. Не любил он этих... "красавиц". Дрянь винтовки. Но все же лучше, чем ничего. В целом - нормально. Особенно если глядеть не на само оружие, а на уверенно сжимающие его мозолистые руки. И на лица рабочих. Заглянуть им в глаза.
Эти не подведут.
Следом за рабочими подошел студенческий отряд в полторы дюжины человек. Эти были вооружены получше: много девяносто шестых "Маузеров" и многозарядных дробовиков, несколько магазинных охотничьих винтовок, даже "полонезы" - но надеяться на них Гавана мог куда меньше. Не тот народец.
Суммарно в отряде теперь было ровным счетом пятьдесят шесть человек. Считая самого Гавану и еще пятерых боевиков "Группы 71". Два отряда - рабочих-эсдеков и студенческий СРПФ. И полтора десятка "сборной солянки": социалистов, радикалов, анархов, просто самих по себе добровольцев...
Нормально. Можно жить.
Особенно если обещанный пулемет доставят-таки...
Утром 26 февраля Дерулед, Мильвуа и Габер потребовали от генерала Роже, военного коменданта Парижа, навести порядок в городе. Потому что иначе за это возьмется Лига. В те же часы, когда лидеры "политического крыла" праворадикальных экстремистов беседовали с отнесшимся к ним со всем уважением генералом, боевики из объединившихся правых группировок начали выдвижение по направлению к штабам противостоящих им организаций. Лига шла наводить порядок.
Отборных костоломов Лиги поддержали в этом праведном начинании клерикальная "Армия Святого Сердца" и боевые организации монархистов. А также многие простые "люди доброй воли", не объединенные ничем, кроме глубочайшего уважения к газете "Либр Пароль" и ее главному редактору.
О связях руководства Лиги с военными не говорил только ленивый, поэтому когда с подъехавших грузовых подвод начали разгружать длинные зеленые ящики, в каждом из которых лежали, зафиксированные специально вырезанными досками, завернутые в несколько слоев промасленной бумаги новенькие армейские винтовки, никто не удивился.
Оружие раздавали просто так, даже не под роспись. "Лебель" со штыком, слежавшееся от долгого хранения снаряжение: ремень и подсумки для патронов, портупея для штыковых ножен. Собственно патроны - сколько унесешь, всё твоё!
Большая группа вооруженных людей в гражданской одежде, но с явно военной выправкой, подошла к ювелирному магазину "Гольдфарб и Рубинштейн" около десяти часов утра. Магазин был уже открыт, и стоящий на пороге приказчик еще успел подумать, что зря он всё-таки послушал хозяина... затем он получил прикладом винтовки в грудь и потерял сознание от боли в сломанных ребрах. Хозяина магазина пришедшие, небрежно ткнув стволом в солнечное сплетение, быстро отнесли внутрь и попросили открыть сейф. Охранники, увидев два десятка человек с винтовками, молча выложили на стол русские пистолеты, купленные для них Рубинштейном, и легли на пол лицом вниз. ТАКОЕ остановить всего тремя, пусть и очень хорошими, но всего лишь пистолетами? Пффф... А раз смысла нет, то и пытаться не стоит. Пистолеты - пару трехлинейных "Мантикор" и "Северный Орел 925" - тут же загребли себе двое, командовавших налетчиками. Еще бы! Бывшие у них до того 8-мм служебные револьверы с русскими и рядом не стояли. Сложив добытое в несколько большого размера мешков, погруженных на тотчас же отъехавшего извозчика, банда перешла к следующему магазину.
Вслед им глядел, утирая кровавую юшку левым рукавом, ювелир Соломон Гольдфарб. Второй рукав не позволяли использовать сломанные пальцы, указательный и средний, отдававшие острой болью при каждой попытке пошевелить правой рукой. Соломон размышлял о том, что гостеприимной Франции пора бежать, побыстрее и подальше. Потому что когда тебе в спину шипят "жидовская морда" - это одно. А вот когда то же самое произносит, сворачивая тебе нос, нагло и открыто грабящий тебя офицер французской армии с невыносимо аристократическим прононсом... То это уже полный караул.
Для Франции.
А на соседней улице слышался уже хрустальный звон разлетающегося вдребезги стекла огромных витрин знаменитого гастронома и веселые вопли заводил.
Погром набирал обороты.
Когда в дальнем конце улицы показалась ведомая боевиками толпа лигистов, Гавана уже расставил людей по местам. Пулемета так и не подвезли. Так что у обороняющихся имелись шесть пистолетов-пулеметов (из них две оригинальных "Росомахи"), четыре карабина 44-го калибра, включая два самозарядных, две винтовки "Лебель", пять магазинных охотничьих и спортивных винтовок разных систем и калибров, одна винтовок "Гра-Кропачек", три винтовки однозарядных и одна двуствольная. Большое количество револьверов и пистолетов. Три ящика самодельных гранат-"куколок", и двадцать четыре "ананаски" О-1.
Против двух десятков боевиков, вооруженных штатно, и двух сотен костоломов, все оружие которых состоит из залитых свинцом труб, стальных прутьев и велосипедных цепей - сила безусловно превосходящая. А вот против тех же двух десятков боевиков с "полонезами" и пистолетами, да еще и толпы вооруженных винтовками мужчин, многие из которых отслужили срочную и прекрасно умели обращаться с этими смертоубийственными орудиями... Ситуация оказывалась зеркальной.
Гавана успел, матерясь и раздавая подзатыльники особо тормознутым, выгнать из особняка всех, у кого, как у давешнего мальчишки с "лефошем", не имелось адекватного задаче оружия. Те, у кого оружие имелось, но не хватало боевого духа, ушли сами. Естественно, Гавана позаботился, чтобы их стволы остались.
И когда пули 44-го калибра выбили искры из булыжной мостовой шагах в десяти перед надвигающейся толпой, Гавана уже был относительно спокоен. Все, кому суждено умереть - умрут. Кому не суждено - выживут. А он сделал всё, лично от него зависящее, чтобы в число первых не попали те, кому еще рано или вообще не нужно.
Толпа сначала качнулась назад. Потом вперед. И хотелось им... И кололось. Но вот громыхнули их винтовки, коротко протрещал "полонез" - и толпище, подбадривая себя воплями и неприцельной пальбой, хлынуло вперед. С верхнего этажа особняка хлестнуло залпом, несколько самых наглых, бежавших впереди всех, повалились под ноги более осторожным. Но это их не остановило. Как и вылетевшая из окна мансарды, оставляя за собой отчетливый дымный след горящего фитиля бомба-"куколка".
-- Ну, и чорт с вами! - помолился за своих врагов Гавана, приникая к прицелу карабина. Первым свое получил размахивающий "Пантерой" молодчик в дорогом кашемировом пальто. Белая нарукавная повязка, три желтых пятна в синем круге - "Бригады Термидор", монархисты-бонапартисты. Первая "молния"отшвырнула боевика-термидорианца назад, секундой позже прилетевшая вторая еще добавила прыти - сломанная кукла в испачканном весенней грязью пальто и нелепой вязаной маске-капюшоне кувырнулась, забавно дернулась и замерла, раскинув руки.
По сторонам от него падали другие - защитники особняка, пока не очень опасающиеся ответа, могли себе позволить потратить три-пять секунд на точный прицел. Плотный меткий огонь защитников ошеломил нападавших - они замедлили рывок... И тут же за это расплатились: засевшие на чердаке гранатометчики получили шанс и не замедлили им воспользоваться. В толпу с их пращей полетели уже не "куколки", а полноценные "ананаски" - а их чугунные осколки на шесть метров вокруг разрыва выкашивали даже траву!
Получив сообщения о начавшихся в Париже уличных боях парижский военный губернатор генерал Роже немедленно приказал ввести в городе чрезвычайное положение и комендантский час. Армейские части были подняты по тревоге и, получив боевые патроны, маршем выдвигались в районы столкновений. Помня историю с осадой завода "Серполле", на этот раз артиллерию взяли с собой сразу.
Для того, чтобы понять, НАСКОЛЬКО были возмущены произошедшим обе палаты французского парламента, не обязательно было знать суть дела Дрейфуса. И о обуревающих всех французских адвокатишек и писателишек воспоминаниях о генерале Буланже на белом коне у врат Бурбоннского дворца тоже иметь представление не надо. Достаточно было одного простого факта: оружие погромщикам было выдано с армейских складов! По прямому распоряжению командования - естественно, начальник склада застрелился... Как и полковник Анри... Как должен был бы застрелится и капитан Дрейфус - ему в камеру тоже подкидывали заряженный одним патроном револьвер... И то, что он не сделал то, что должен был сделать как честный офицер французской армии, а вместо этого продолжал настаивать на своей невиновности, как какой-то... адвокатишка! - ему ставили в основную вину защитники "чести мундира" и принципа "не выметать сора из избы".
"Знаешь, что меня волнует больше всего?"
"Что?"
"Откуда ты знала, что военные не устроят военного переворота? Ведь им же буквально на руках вынесли всё необходимое!"
"Аликс... Им и так неплохо. Армия в Третьей Республике - это государство в государстве. И каста, и корпорация... Все вместе. Они и так неплохо устроились. Менять шило на мыло, причем точно зная, что мыло сварят из них самих... Зачем?"
Соломон глядел на собравшихся на семейный совет родичей. Волоокая Ривка, отрада его жизни, подарила солдату, ставшему ювелиром, троих прекрасных, как она сама, дочерей, и замечательного сына. Который уже сейчас, несмотря на молодость, проявлял ум и способности. К сожалению для отца и особенно - для деда, способности эти были не к ювелирному делу, а к точной механике. Моше обещал стать часовщиком из тех, о ком слагают легенды!
О том, что Моисей, впутавшись в какую-то глупую политику, делает не только часы, но и другие очень точные механизмы, старый Соломон не знал. Но догадывался.
-- Палестина! - Давид Рубинштейн, сын сестры жены Соломона, проявлял фамильный талант к ювелирному делу еще в ранней юности. Теперь, унаследовав долю своего отца в процветающем деле, он мог в полной мере его продемонстрировать... К сожалению, контакты с Герцлем, Жаботинским, Мармореком, Нордау и прочими базельскими мечтателями отнимали у Давида слишком много времени. -- Если уж переселяться куда-то - то только в Палестину!
-- Мальчики... Послушайте-таки старого еврея Соломона, - когда старый ювелир сбивался на этот тон, на акцент своей юности, в семействе было принято замолкать и почтительно слушать. Потому что в таких случаях звучало действительно что-то важное. -- Когда старый еврей Соломон был молодым и глупым, он служил в русской армии. Он был ученый еврей, даже немножечко крещеный, не соблюдал шаббат и служил вольноопределяющимся. Когда молодого и глупого вольноопределяющегося послали покорять Кавказ для России, молодой и глупый Соломон сильно обрадовался. Потому что мечтал о белом коне, белой бурке, сабле и славе Белого Генерала. По счастью, молодого и глупого Соломона ранили легко. А в госпитале он повстречал вашу, Моисей и Сара, будущую маму. Он перестал быть молодым и глупым, и начал думать головой... А не тем, чем думал до этого. Но кое-что из тех времен, мальчики, я еще помню. Например - поездку в ту самую Палестину, про которую так горячо толкует мосье Герцль. Не разу там не побывав, мосье Герцль с чего-то решил, что евреев, переселяющихся на "родину предков", арабы встретят как братьев. Я не знаю, что думает мосье Герцль о том, что для тех арабов, которые уже много лет - много СОТЕН лет - живут в Палестине, это тоже родина предков. Это их земля. И их святынь в Иерусалиме чуть ли не больше, чем наших...
Соломон оглядел своих детей. Сару, умницу и красавицу, немножечко увлеченную этими глупыми гойскими идеями о политических правах для женщин. Моисея, очень способного мальчика, слегка увлеченного глупыми марксистскими идеями о классовой борьбе. Давида, очень талантливого мальчика, слишком уж верящего в бредни Теодора Герцля...
-- Дети. Я уже старый человек. Я много пожил и видал такое, что не дай бог увидеть никому, а вам в особенности. Поэтому - никогда, никогда не пытайтесь отобрать у численно превосходящего вас в соотношении сто к одному противника что-то, что он считает издавна своим.
-- Но, папа...
-- И хватит об этом. В Палестину мы не поедем! Воевать с арабами из-за куска пустыни, пусть это даже самая святая пустыня в мире... Нет, пусть этим занимаются мосье Герцль и его друзья. Или ортодоксы - когда дождутся наконец своего машиаха. Мы, дети мои, пойдем другим путем...
Каламбур. Винтовку и 8-мм служебный револьвер сконструировал генерал Лебель, что созвучно с "Le Belle" - прекрасная, красавица (фр.)