Вольная Мира : другие произведения.

Глава 18

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава 18
  
  Ярослав Волков
  
  - Шелестова, какого хрена у тебя телефон отключен? - я толкнул дверь в зал ресторана и на несколько секунд замер на пороге.
  Мара полулежала за ближайшим столиком, напротив нее, подперев кулачком подбородок, сидела какая-то девушка. Живая, для разнообразия, но явно не человек. Девушка помахала мне рукой, Шелестова только пробормотала что-то невнятное.
  - Привет, обладатель самого-сексуального-голоса-в-мире. Я - Эли, а ты, должно быть, Волков?
  - Привет, - я рассматривал гостью все то время, пока шел от дверей к столику. Перевел взгляд на Мару, она лишь вяло улыбнулась. Хозяйка отеля была пьяна. Колючка окончательно сползла со стула и уронила голову на сложенные на столе руки, чуть не столкнув кофейник и закрытую бутылку виски.
  Сочетание напитков, мягко скажем, вызывало вопросы.
  - Ты собралась ее напоить окончательно или заставить протрезветь?
  - Ты вошел как раз в тот момент, когда я решала этот вопрос, - девушка вздохнула. - Я склонялась к первому варианту, у нас проблемы, Хьюстон.
  Я вгляделся в лицо Мары. Колючка была измотана, выглядела почти болезненно бледной.
  - Эти проблемы вполне могут подождать до утра, - я наклонился, поднял хозяйку "Калифорнии" на руки. - Я уложу ее и вернусь. Виски можешь убрать.
  - Благими намерениями, - скривилась Элисте недовольно. - Ты портишь единственный шанс сделать все безболезненно.
  - Разберемся, - бросил через плечо, выходя в холл.
  Мара зашевелилась, когда мы уже были в ее комнате, открыла глаза.
  - Привет, - прохрипела Шелестова. - Я надрала задницу Ирзу.
  - Убила? - вздернул брови, укладывая колючку на кровать.
  - Если бы... - вяло махнула она рукой. - Пар спустила.
  - Хорошо. Ты почему трубку не брала?
  Девушка нахмурилась, пытаясь, очевидно, понять, о чем я. Судя по всему, понять не получалось.
  - Ладно, отложим до завтра. Но ты заставила меня поволноваться, - я снял с Шелестовой платье, укрыл одеялом.
  - Стой, - она притянула меня к себе, схватив за футболку, когда я уже выпрямлялся, попыталась поцеловать, но промахнулась и лишь скользнула губами по щеке, вызвав улыбку. - Не получилось, - разочарованно вздохнула Мара.
  Я надавил на плечи, укладывая колючку назад, снова укрыл и легко поцеловал.
  - Все у тебя получилось. Спи.
  - А ты? - ее глаза слипались, слова звучали невнятно и по-детски обижено. Пьяная Шелестова, оказывается, - зрелище невероятно забавное. Даже милое. "Милое"... Дурацкое, нелепое слово, но другого подобрать не получалось.
  - А я скоро приду, - пообещал, ставя на тумбочку бутылку воды, прихваченную из холла. Я погасил ночник, включил в ванной свет, оставив дверь немного приоткрытой. Кто его знает, как Мара переносит опьянение.
  По дороге в ресторан я заглянул в пятый номер. Девушка сидела на кровати и признаков жизни не подавала. Не повернула головы, не вздрогнула, не произнесла ни звука. Она смотрела в окно, но я подозревал, что не видела того, что находилось за ним. Мертвая вообще едва ли была способна видеть.
  Красный туман заполнил собой всю комнату. Что-то нездоровое было в его клубах, болезненное и очень неправильное. Он собирался в комки под потолком, стелился по полу и словно ползал по стенам, как ползают тени в самый темный час ночи.
  Ну хоть не кричит.
  Элисте я нашел на том самом месте, на котором оставил. Девушка даже позы не изменила. Только топорщились в стороны короткие седые пряди, словно наэлектризованные.
  - Я весь внимание, - сказал, опускаясь на стул.
  Собирательница глубоко вздохнула, разлила кофе.
  - Я нашла Стаса, и Маре придется развоплотить душу.
  Я не донес чашку до рта, аккуратно вернул ее на место, откинулся на спинку стула.
  - Отлично. Давай подробности.
  - Ну ты же видел девушку наверху, - пожала Элисте плечами. - Ее надо развоплотить. Чем дольше призрак остается в таком состоянии, тем дольше мучается.
  Я сжал переносицу, все-таки сделал глоток кофе, тут же чуть не выплюнув его обратно.
  - Ну да, - пожала Элисте плечами, - кофе я готовлю премерзкий.
  - В таком случае, при чем тут Стас?
  - А, - снова дерганое пожатие плеч, - я просто решила сообщить сразу плохую и хорошую новости. Парня я нашла. С ним теперь все в порядке, но учитывая, чем Маре придется заняться, лучше ему пока побыть где-нибудь в другом месте.
  - Почему Маре? Почему не тебе?
  - В смысле? - девушка вздернула вверх аккуратные брови, наморщила лоб.
  - Ну ты же собирательница, ты же забираешь души. Почему бы тебе не развоплотить эту?
  - Ты не в теме, да? - девушка откинулась на спинку стула. - Развоплощать могут только собиратели высшей ступени - очень сильные, невероятно сильные, но таких сейчас нет. И нефилимы - это раз. А два - душа уже в отеле и никто, кроме Мары, не имеет над ней власти. Так обычно это работает.
  - Шелестова откажется, - отрицательно покачал я головой, поднимаясь. Раз с кофе не сложилось, сделаю чай и пожрать чего-нибудь.
  Элисте тоже поднялась и последовала за мной на кухню, продолжая наш с ней диалог.
  - Сразу - конечно нет. Она попсихует, возможно, наорет на меня, даже выгонит, но в конечном итоге все равно сделает то, что должна. Ей не в первой. Мы через это проходили.
  Я открыл дверцу холодильника. Пицца! Отлично.
  - Ты забываешь про вариант, где Мара оставляет призрак в покое и ждет, пока он сам исчезнет.
  - Не-а, - прозвучало в ответ чуть ли не насмешливо, но все равно горько, - не забываю. Судя по тому, что я вижу сейчас, этот процесс, если оставить его на самотек, займет у вашей гостьи около полугода. - Девушка оперлась бедром о разделочный стол. - Шелестова пока не хочет этого признавать... Или не может. Но ей придется и захотеть, и смочь. Совет бдит.
  - При чем тут Совет?
  - По правилам Мара может держать душу не более пяти дней, если она ранена, иначе это нарушение правил. Этика, гуманность и все такое. Это как с раковыми больными на последней стадии, с той лишь разницей, что Совет узаконил "эвтаназию".
  - Что будет, если Шелестова опоздает?
  - Ничего хорошего. Заведут дело, сместят с должности, затаскают по разным инстанциям. И не будем забывать, что Кит максимум через неделю должен вернуться в "Калифорнию".
  - Почему? - насторожился я, поворачиваясь лицом к Элисте, зажимая подмышкой колбасу, держа в руках майонез, помидор и сыр.
  - Отель, - развела собеседница в стороны руками.
  Я всматривался в лицо девушки и пытался понять, специально или нечаянно она сказала только про панка, но не про Ксюшу с Костей. И если специально, то почему?
  - Ясно. Что-то надо для развоплощения?
  - Только Мара и душа. Она ведь не записала ее в книгу, - я кивнул, хотя собирательница не спрашивала, скорее утверждала, и вернулся к холодильнику за кетчупом и солеными огурцами, - и этот факт несколько упрощает дело. Меньше привязок к "Калифорнии" придется рвать. Меньше силы и меньше боли.
  - Куда ни кинь, везде клин, - я вонзил нож в хлеб. - Ты сказала, что Маре не впервой. Когда она последний раз развоплощала душу?
  - Лет пять назад. А потом недельная истерика. Поэтому я хотела напоить Шелестову. Но может, в этот раз будет проще.
  Я скептически поджал губы. Элисте вздохнула.
  - В общем, я оставляю тебя и твои бутерброды наслаждаться друг другом, а сама - спать. Завтра будет ужасный день. Покойной ночи.
  - И тебе, - кивнул, провожая девушку взглядом. Она шла быстро и легко, но, несмотря на это, походка казалась тяжелой и уставшей.
  "Тяжелый день"... Да что ты знаешь?
  Эти два дня были бесконечными и полными какого-то почти сюрреалистичного бреда. Саныч орал и плевался огнем, Сухарев орал и плевался дерьмом, я орал и плевался ядом. Блеск. Три взвинченных, не спавших и не жравших мужика, запертых в одной тесной комнатке, через полчаса, оказывается, способны перегрызть друг другу глотки и потерять всякий человеческий вид. Я действительно готов был убить обоих.
  Близнецы прислали файлы, они нашли связующее звено. Бухгалтер. Фрилансер. Он отчасти подходил под профиль, за исключением того факта, что не вписывался в теорию с семинарией, шизофренией и не обладал достаточным количеством средств, чтобы спонсировать свое маленькое, убогое "хобби".
  Я был не против его проверить. Очень даже за, но и не мог совсем закрыть глаза на характеристику, а поэтому не мог поддержать подполковника в его желании и дальше вести дело. Даже частичное - это все равно совпадение. И если бухгалтер окажется убийцей, ребята с ним не справятся. Сухарь, конечно, с моей точкой зрения был не согласен.
  И еще были трупы. Три. Новых.
  Первый, без всякого сомнения, дело рук ублюдка. Те же порезы, те же раны, те же следы.
  Второй оставлял вопросы. Судя по нему, урод смастерил себе новый инструмент. Кроме переломов, никаких внешних признаков пыток заметно еще не было, но вот внутри...
  Сашка блевал, когда услышал.
  Девушку раздавили. Все внутренние органы: сердце, почки, легкие были раздавлены. Но на теле не нашли ни следов связывания, ни следов от наручников... К тому же ей единственной изуродовали лицо. Зачем? Вопрос. Обычно в случаях, когда убийца травмирует лицо жертвы, это что-то личное. На нашего придурка не похоже, а значит, требует дополнительных проверок. Плюс ко всему два тела за такой короткий срок - очень хреновый расклад. Маньяк торопится, прогрессирует слишком быстро. Почти ненормально быстро. И тут снова вопрос - почему? Теряет терпение? Как вариант, но что-то слабо верится. Он дотошен и скрупулезен, соблюдает ритуал. Так что не так? Почему все изменилось?
  Ответа, хоть мало-мальски меня удовлетворяющего, не было. Санычу, конечно, я рассказал все как есть. А вот в разговоре с подполковником и ребятами пока предпочел отделаться общими фразами. Близнецов попросил продолжить поиски, хотя надежды на то, что они найдут еще что-то, было мало.
  И наконец труп, который вызвал столько вопросов у ребят из отдела, из-за которого я проторчал в Москве двое суток и смог вернуться только сейчас... Труп, который также был безобразно и безжалостно изуродован, женский труп. Труп Ники. Вот только изуродована она была совершенно по-другому. Забита. Переломы, синяки, ушибы по всему телу. Но на удивление все они были посмертными. Умерла Вероника от яда. Обычного крысиного яда. Констатировать причину смерти труда не составило, а вот все остальное...
  Я был уверен практически полностью, что яд девушка приняла сама. В отделе со мной по этому поводу тоже спорили. И я понимал почему: не было депрессии, не было неудавшихся попыток суицида, не было травмирующих событий. Но и доказательства того, что Нику отравили специально, тоже отсутствовали. А еще я жопой чуял, что яд бывшая выпила сама. Вопрос - зачем?
  Вопрос, на который ответа у меня пока не было.
  Дело становилось чем дальше, тем хуже.
  И Шелестова сегодня весь день не брала трубку. Я издергался, как мамаша ребенка-хулигана. Почти паранойя, но все-таки не совсем. Домой сегодня мчался, словно за мной гнались гончие ада.
  Ткнувшийся в ногу мокрый нос вывел из задумчивости.
  - Что, чудовище, с тобой сегодня не гуляли?
  Пес тут же вскочил на ноги и унесся в коридор, скользя по паркету. Я закинул в рот остатки бомж-пиццы, подхватил кружку с чаем и вымелся на улицу. Собака от радости чуть ли не поскуливала.
  - Извини, друг, - развел я руками в стороны, - всем сейчас непросто. Давай сегодня побыстрее.
  Рыжая морда разразилась радостным лаем.
  Он не отходил далеко от отеля, носился вокруг. Последнее время мы гуляли с ним возле озера, но сегодня было откровенно лень. Я сел на ступеньки, поставил рядом кружку, достал из кармана мобильник, чтобы отправить сообщения Сухарю и Санычу, и вырубил его к чертям. Завтра я официально вне зоны доступа. Все, что от меня зависело, я сделал, дальше дело за парнями. Пусть ищут, пусть Саныч подключает наших, Совет, кого угодно. Но завтра они должны справиться без меня.
  Крюгер отметил все кусты возле крыльца и, вихляя тощей попой, отправился на подъездную дорожку.
  А маньяк не желал выходить у меня из головы. Он ведь не просто так проворачивает все это, у него должен быть план. Но может ли у безумца он быть? План - проявление сознания, воли. У сумасшедших нет ни того, ни другого. Сумасшествие подчиняет себе все. Даже инстинкты.
  Я сделал глоток остывшего чая и снова перевел взгляд на пса. Крюгер что-то жрал.
  - Ты, морда бесстыжая, - меня словно сдуло с места, - дома жрать, что ли, нечего?
  Уже через пару минут я пытался зафиксировать упирающуюся собаку коленями и достать у нее из пасти неведомую фигню, которую она с таким увлечением и энтузиазмом жевала. Сопротивлялся пес отчаянно, словно защищал сахарную кость. Упирался всеми четырьмя лапами в землю, тихо рычал и отчаянно вертел башкой.
  - Я сильнее тебя, - проговорил, схватив пса за нижнюю челюсть, подняв его морду к себе, чтобы проще было достать ту дрянь, которую он жевал. - Хочешь проверить?
  Крюгер сказал мне "вуф" и дернулся тощим телом.
  Меня каждый раз поражало, насколько сильна эта собака, несмотря на кажущиеся хрупкость и изящество поджарого тела. Мышцы у приблудыша были стальные. Пожалуй, при сильном его желании, большом разгоне и правильной мотивации пес вполне мог свалить меня с ног даже не моргнув. Хватка, как оказалось, у призрака тоже была стальная.
  - Ладно, - я выпустил на миг морду засранца, - давай по-хорошему. Отдашь мне то, что в пасти, и я выделю тебе пять печенек.
  Конечно, собака меня полностью проигнорировала. Начала снова вырываться где-то на середине фразы.
  - Запомни, я правда пытался, - проворчал и, выпустив тело, стиснул между коленями башку. На то, чтобы разжать челюсть чудовища, у меня ушло еще какое-то время.
  Воняло из пасти страшно.
  Я засунул пальцы сначала под язык, потом глубже, в глотку, ухватился за что-то скользкое и пакостное, вытащил наружу, отпуская из захвата рыжего.
  Крюгер обиженно сказал мне "вуф", облизывая языком нос.
  - Ну извини, сам виноват.
  "Вуф-вуф-вуф".
  У них это в генах: делать печальные глаза и строить скорбную рожу. Нормальный человек, да и не человек, смотреть на это спокойно не может. Кстати, маньяки животных терпеть не могут. Статистический факт.
  Я направился было к мусорному баку, чтобы выкинуть дрянь, которая была у меня в руках, но бросил на нее быстрый взгляд и застыл.
  Да еж твою мать!
  В руке в слюнях Крюгера лежала монетка - пять копеек. Пять старых копеек. Гада даже звать не пришлось, он выпрыгнул сам, шипя и высовывая раздвоенный язык. Мне с трудом удалось удержать паразита на месте.
  Я тряхнул башкой, позвал собаку и отвел в дом, все еще сжимая в руке проклятую монетку, потом вернулся назад. Вот уж действительно мерзкая баба.
  Ника везде поднасрать успела. Даже сдохнуть по-человечески и то не смогла.
  Я был зол. Просто в ярости. И мне потребовалось несколько долгих минут и длинных вдохов и выдохов, чтобы немного успокоиться.
  Гад нашел все относительно быстро, не прошло и получаса. Ноги промокли моментально из-за выпавшей росы, я умудрился порезать ладонь о траву и посадить батарейку на телефоне, но все-таки собрал все.
  Тринадцать старых пятикопеечных монет. От них воняло. Не просто безумием, но практически психозом, ненавистью, завистью.
  Я остановился, еще раз внимательно огляделся, пытаясь понять, все ли собрал, и прикрыл глаза. Гаду много времени и в этот раз не потребовалось, он заглотил наведенную дрянь одним махом, почти с той же легкостью, с какой пятиметровый питон проглатывает мелкую мышь.
  Губы сами собой растянулись в улыбке.
  Я повернулся к дороге и направился к мусорному баку, чтобы все-таки избавиться от пустой теперь находки, потом вернулся в дом, проверил замки и быстро принял душ.
  Мара спала посередине кровати, раскрывшись и раскинув руки-ноги. Моя улыбка стала шире. Я поднял одеяло с пола, осторожно подвинул хозяйку отеля, лег рядом и укрыл нас одеялом, все еще улыбаясь.
  Кажется, я знаю, как прижать Георгия, точнее Ирзамира.
  Идиот.
  Как и ожидалось, новости о развоплощении души Мара встретила в штыки. Истерики не было. Было твердое и холодное, как льды Антарктики, ?я не хочу об этом слышать?. Бесцветное и пустое.
  - Шелестова, ты потеряешь ?Калифорнию?, - не оставляла попыток Элисте.
  - Я что-нибудь придумаю.
  - У тебя нет времени на ?придумаю?. Смирись, возьми себя в руки и сделай то, что должна.
  Мара стояла за барной стойкой. Эли - с другой стороны, напротив. Хозяйка отеля делала вид, что варит кофе. Возможно, она действительно поначалу пыталась что-то сварить, но минуты через две совершенно забыла об этом и сейчас бессмысленно вертела в руках кружку.
  Я пока молча наблюдал за происходящим от двери.
  - Не говори мне о том, что я должна или не должна, - огрызнулась Мара, со стуком поставив чашку. - Я сама решу кому и как отдавать долги, - на ее шее и висках вздулись вены, капелька пота скатилась по ключице.
  - Ой, давай без этого, - оперлась собирательница руками о стойку, наклоняясь к девушке. - Ты прошла через развоплощение один раз, пройдешь и во второй.
  - Иди к дьяволу, Громова, и начальство туда же прихвати, заодно с Советом и их правилами. Задолбало.
  Элисте еще немного подалась вперед.
  - Задолбало? А представляешь, как задолбало душу наверху? Ты представляешь, что она сейчас испытывает? Но ты настолько эгоистична и себялюбива, что думаешь только о себе. И близнецов держишь по этой же причине...
  Мара резко подняла голову, сощурив потемневшие от злости глаза.
  - Не впутывай их в это. Они не имеют никакого отношения к...
  - Эгоистичная трусиха ты, Шелестова. На кой хрен, ты стала хозяйкой ?Калифорнии?, если не готова к последствиям? Поиграть решила? Дрянные привычки вспомнить?
  Мара вцепилась в стойку.
  Я нахмурился. Элисте давила слишком сильно. Неоправданно сильно. Мара готова была взорваться в любую секунду или наоборот... Наоборот было бы хуже. С гневом проще справиться. С ?наоборот? могут быть варианты.
  - Так может, сама этим займешься? Это же так просто! Когда ты последний раз развоплощала, Эли? Никогда! Поэтому не говори мне, что...
  - Ты сделаешь это, - хлопнула собирательница ладонью по стойке. Крюгер, сидевший рядом со мной, прижал уши к голове и жалобно тявкнул. - Не сломаешься.
  Повисла тишина. Мара смотрела на Элисте несколько долгих мгновений, по лицу невозможно было ничего понять.
  Черт, все-таки передавила.
  Шелестова опустила голову, глубоко вдохнула.
  - А если сломаюсь? - проговорила девушка едва слышно.
  Собирательница отвернулась.
  - Тебе придется это сделать, - прозвучало так же тихо.
  Громова развернулась и вышла из ресторана, старательно избегая моего взгляда, сжимая руки в кулаки. Плохой полицейский - хороший полицейский. Видимо, сегодня мне отведена вторая роль.
  Я засунул руку в карман, проверяя на месте ли ключи, достал их и направился к стойке.
  - Пойдем, - я взял Мару за руку и потянул за собой, выключив по пути кофемашину, которая уже как минут пятнадцать просто кипятила воду.
  - Яр...
  - Пошли, позавтракаем где-нибудь.
  - Но...
  - Пошли.
  Мы миновали холл, вышли на улицу. Рука Шелестовой в моей ладони была холодной, напряженной, слегка подрагивала.
  В домашних штанах, майке и кедах она выглядела растерянной и уставшей, но шла за мной практически не сопротивляясь. Смирение - отвратительная хрень, в нем нет ничего благородного и высокого. Никогда не было. Это чувство всегда вызывало во мне отвращение, непонимание и злость. Но сейчас оно играло мне на руку.
  Я посадил девушку в машину, запустил увязавшегося за нами Крюгера на заднее сидение, сел сам и завел мотор.
  Мара даже на пса внимания не обращала. Смотрела прямо перед собой, потом просто закрыла глаза, откинувшись на спинку сидения. Я собирался с мыслями и планами. Молчание тоже вещь полезная, оно дает передышку, иногда - ощущение невесомости, иногда - ответы, которые, казалось бы, не найти никогда.
  Я остановился на первой попавшейся заправке, взял два кофе, два хот-дога и сосиску для рыжего монстра, притаившегося сзади.
  Ехать в Москву желания не было. Свернул на ближайшем же повороте с указателем на какую-то деревню, немного сбавил скорость, проклиная ямы и разбитую дорогу.
  Не знаю, сколько мы петляли по узким улочкам, но в конечном итоге я припарковался на окраине и заглушил мотор.
  Шелестова молчала. Но снова покорно вышла из машины, когда я отрыл дверцу, Крюгер выскочил без дополнительных намеков. Вылетел из салона и, лая на всю округу, понесся к реке.
  Мы остановились на небольшом пригорке, внизу текла речка-говнотечка, на дальнем берегу которой примостилась церквушка. Золотой купол почти светился в лучах солнца, тянулся к нему, впитывал свет. Слева от нас, в камышах, пила воду местная Буренка, отмахиваясь хвостом от мошкары. Пахло травой, какими-то цветами, пыльной дорогой, цветущей водой.
  Я усадил Мару на капот, протянул хот-дог и кофе.
  - Яр, я не хочу...
  - Давай просто позавтракаем, - перебил я девушку. - Смотри, как сегодня хорошо, тепло. - Я задрал голову к небу. - Вон то облако похоже на Умку, закрывшего нос и глаза лапой.
  - Они все похоже на Умку - белые и большие.
  - Неправда, - я откусил от хот-дога, сделал глоток холодного кофе. - Вон то, - ткнул пальцем на следующее, - похоже на чашку, а слева воздушный шар.
  Колючка тоже сделала глоток кофе.
  - Ты ничего не понимаешь в облаках и ничего не понимаешь в завтраках.
  - А вот Крюгер мой завтрак оценил.
  - Он собака, - пожала плечами Шелестова. - Кто кормит, тот и хороший.
  - Эй, друг, нас с тобой тут, кажется, несправедливо обижают, - прокричал я, наблюдая за тем, как отважный парень убегает от Буренки, выбирающейся из кустов.
  - Ага, - дернула уголком губ Мара и откусила от своего хот-дога, - вас обидишь, особенно тебя.
  - Никак не могу понять: то ли ты меня снова обидела, то ли похвалила.
  - Все зависит от степени твоей самоуверенности.
  - Тогда комплимент.
  - Почему меня это не удивляет?
  - Жуй свой хот-дог, женщина, - улыбнулся я, все еще рассматривая облака. Крюгер, напуганный коровой, метнулся за машину.
  Мы молчали, пока Мара завтракала. Я краем глаза наблюдал за тем, как постепенно уходит из ее тела напряжение: расслабляются плечи, спина, шея.
  Мара снова заговорила лишь тогда, когда кофе в ее стаканчике почти закончился, а я пересчитал всю листву на ближайшем дереве.
  - Яр, спасибо тебе за завтрак и все такое, но...
  - Я не буду заставлять тебя принимать решение, - перебил я девушку, подавая руку. Она осторожно слезла с капота. - Не буду разговаривать на эту тему. Как ты сегодня сказала, ты все решишь сама. Пойдем прогуляемся.
  Девушка кивнула, и мы направились вдоль речушки.
  Запах цветущей воды стал сильнее, солнце зашло за небольшое облако и подул легкий ветерок. Где-то надрывался петух и лаяли собаки. Наш храбрый пес носился туда-сюда, то обгоняя нас, то возвращаясь.
  - Ты никогда не хотел вернуться? - спросила Мара, кивая в сторону церкви.
  - Стать снова священником?
  - Да.
  - Только в первое время. Первые несколько месяцев. Тогда мне казалось, что ответ и решение - в стенах храма, у Него. Я ошибался. Он не дает ответов. По крайней мере не так, как многие этого ждут. Знаешь, как бывает: мы не думаем о Боге пока все хорошо, но стоит чему-то случиться, начинаем вспоминать молитвы и ходить в храмы, обращаясь к тому, в кого даже не верим. Попахивает лицемерием. Многие относятся к Богу как к волшебной палочке: уповают на чудо. Я тоже не стал исключением.
  - Что ты имеешь ввиду? - Мара подняла ко мне задумчивое лицо.
  - Я стал священником только потому, что решил, что устал воевать и решил прийти к миру. Но невозможно прийти к миру через веру, когда в тебе самом нет ни того, ни другого. Это я тоже понял потом. У меня были хорошие учителя и до, и после. Почему ты спрашиваешь?
  - Потому что когда-то я сделала выбор, - усмехнулась колючка, - и иногда все еще гадаю, правильный ли он.
  - Все нормально. Нам свойственны сомнения - это инстинкты.
  - Ты все упрощаешь.
  - Нет. Даже наши чувства рождены инстинктами. Посмотри на Крюгера: базовые эмоции у нас одинаковые - страх, радость, грусть.
  Мара кивнула, опустилась на траву, подтянув колени к подбородку, уставилась на воду. Я сел рядом.
  - Они со мной уже четыре года, - пробормотала хозяйка отеля так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы услышать. - Попали в аварию всей семьей. Дорога была скользкая, шел мокрый снег, водитель встречной фуры не спал двое суток. Ехали к родственникам на праздники. Отец скончался на месте. Мать отделалась переломами, ушибами, сотрясением, - Мара сорвала травинку, принялась сосредоточенно крутить между пальцами. - Костю выкинуло через лобовое стекло. Ксюшу зажало кресло отца, на ней места живого не было. Все переломано, вся в крови, даже пальцы на ногах. У Кости было изрезано все лицо и руки, черепно-мозговая травма. Когда они появились у меня, маленький гений путал слова: лапа, вместо лампа, овод вместо вода. Случались приступы гнева. Он мог наорать на меня. Кричал: "утлая сумка", вместо "тупая сука". Как-то утром не смог открыть дверь - пальцы еще плохо слушались - и разозлился. Очень сильно. Я прибежала на крики перепуганной Ксеньки. Он колотил стену, но так как был призраком, ничего не получалось. Припадок только усиливался. Я пять часов просидела с ними, пока Кит держал ребенка за руки и за ноги, читала Поттера. Так появилась традиция чтения по вечерам. А еще я с тех пор ненавижу маленького очкастого волшебника.
  Мара отшвырнула от себя травинку, обняла колени крепче.
  - А потом пришел Ирз. Без приглашения, как он обычно делает. Еле успела. Я проснулась от духоты, словно меня душило что-то. Встала, чтобы открыть окно, и почувствовала запах одеколона. Мерзкий, резкий. Спустилась вниз, потом к близнецам. Ирзамир сидел на подоконнике, болтал ногами в воздухе и уговаривал детей отдать ему души. Обещал, что вернет отца, вылечит мать. Много чего обещал, красиво пел. Кусок дерьма!
  - Ты знала его до этого?
  Девушка поколебалась прежде, чем ответить.
  - Видела, слышала, но не пересекалась. Он - мелкая тварь, блоха, шестерка. Прогнать его было просто. Тем более когда он понял, кто мой отец.
  - Почему Совет не вмешался?
  - А по какой причине они должны были вмешаться? Ирз всего лишь выполнял свою работу. Бесы и демоны постоянно соблазняют души, в этом нет ничего противозаконного. Баланс...
  - ...и бла-бла-бла, - закончил я вместо Шелестовой.
  - Да.
  - Только, - я нахмурился, прокрутил все мысленно еще раз, и снова ничего не понял, - разве можно соблазнить мертвую душу?
  - Можно, пока она здесь. Можно заставить убить человека, напугать его, замучить. Ты не представляешь, как много может душа. Но, - Шелестова повернула ко мне голову, помолчала несколько секунд, - близнецы не мертвые. Они не умерли. В той аварии погиб только один человек. А Ксенька и Костя сейчас в том центре, под капельницами и аппаратами ИВЛ. В коме. И я уже два раза делала так, что их мать принимала решение не отключать аппараты.
  - Мара...
  - Я не отключаю аппараты, потому что они этого хотят, - она скривилась, уткнулась лбом в колени, пряча от меня лицо. - По крайней мере, поначалу так было, а сейчас... Это всего лишь тупая отговорка. Эли права, называя меня эгоисткой. Я не знаю, что держит детей в отеле. И не очень-то стараюсь узнать. Я надеюсь, что они в "Калифорнии" просто потому, что рано или поздно должны очнуться...
  - Но... - подтолкнул я ее к продолжению. Мара говорила тихо, и в этом тихом голосе было столько вины, что становилось почти физически больно. Гад внутри не понимал, что происходит. Вкус безумия Шелестовой неуловимо изменился. Стал тонким, тягучим. Меньше перца, больше сладости.
  - Но я в это не верю, - еще тише прошептала девушка. - Давно перестала верить. И мне больно и страшно. Я вру им, Яр, - она подняла голову с колен. - Понимаешь, вру. И себе вру, потому что так проще.
  Я осторожно обнял колючку, притягивая к себе. Ее тело было каменным, застывшим.
  - Ты сказала, что не веришь, - прошептал я в волосы, пахнущие цитрусом. - А надеешься?
  - Да.
  - Хорошо. Правильно, - я коснулся губами все еще сиреневой макушки. - Твоя сила, Мара, твое безумие - в этой надежде, в твоем отеле, в твоей борьбе за постояльцев, в твоем отказе от смирения.
  - Я никогда не была смиренной, - горько улыбнувшись, прошептала она. Я чувствовал эту улыбку. - И я убью за близнецов.
  - Я знаю, - я приподнял лицо Мары за подбородок, заглядывая в пасмурные глаза, коснулся ее губ своими, выпивая горькое сегодня безумие. Скользнул вдоль нижней языком, прижимая крепче к себе, утягивая за собой. Шелестова сжала рукой сзади мои волосы, приоткрыла рот, впуская меня внутрь. Она была все такой же сладкой, жаркой, пьянящей. Она все также сводила меня с ума. Забрать ее себе, присвоить. Безумие. Грех. Но какой прекрасный! Всего лишь поцелуй, а крышу сносило, как от дури высшего сорта. Узкая спина под моими руками казалась невероятно хрупкой, небольшая грудь - безумно возбуждающей, жар тела - сводящим с ума.
  Я сжал упругую задницу, вдавливая Мару крепче в себя, продолжая терзать мягкие губы, чувствуя, как перетекает в меня тьма, как моя перетекает в колючку.
  Я гладил пальцами ее тело, перебирал волосы, и мгновения растягтвались в вечность. Невозможно.
  Я упивался тем, что она отдавала мне. Поцелуй давно превратился в маленькое сражение. Мне нравилось подчинять Шелестову, мне нравилось, что она нападала, атаковала, играла с моим языком, а потом сдавалась, становясь мягкой. Дыхания давно не хватало, реальность смазалась, размытая, не важная, не имеющая сейчас никакого значения, тусклая, как черно-белая фотография. Только запах примятой травы и ее волос. Ее вкус. Только ее пальцы, лихорадочно сжимающие мои плечи.
  Я прикусил ее губу, очертил языком контур, отрывисто поцеловал, переводя дыхание, ловя затуманенный взгляд.
  - Нам... - провел рукой вдоль позвоночника, - надо остановиться.
  - Да, - после недолгой паузы кивнула колючка. - Эксгибиционизм не входит в число моих фетишей, - ее истерзанные мной губы, такие яркие, алые, дрогнули в легкой, немного ошалелой улыбке. Шелестова приподнялась на руках, села, устроившись на моих коленях. Я последовал за ней.
  - У тебя есть фетиши?
  - Больше, чем ты думаешь, - соблазнительно улыбнулась девушка.
  - Расскажешь?
  - Покажу.
  - Шелес-с-с-това.
  Она соскочила с моих колен и, соблазнительно покачивая бедрами, направилась к машине, позвав Крюгера.
  Зас-с-сранка.
  В отель мы возвращались также молча, но Мара больше не закрывалась. Тишина, царившая в салоне, не была больше холодной и отстраненной. Шелестова крепко сжимала мою руку и ровно, глубоко дышала. Она легко вздрогнула, когда мы остановились на подъездной дорожке.
  Я выключил мотор, вытащил ключи. Мара стиснула мои пальцы почти до боли. Ее тьма выплескивалась толчками, в такт ударам судорожно колотящегося сердца, на шее выступила жилка.
  - Я готова, - твердо, уверенно сказала девушка, смотря прямо перед собой.
  - Уверена?
  - Да, - она резко распахнула дверцу и вышла из машины, пошла к дому, не оглядываясь.
  Я догнал Мару у дверей.
  - Мне остаться с тобой?
  - Не знаю, - она тряхнула головой. - Пожалуй, да.
  Когда мы вошли, Эли сидела в холле в кресле и листала журнал. Шелестова сразу же прошла за стойку, достала коробку с ключами. Элисте медленно поднялась на ноги, тихо ступая остановилась у лестницы, перехватив Мару.
  - Ты приняла правильное решение, - девушка обняла хозяйку отеля, погладила по голове.
  - Знаю, - голос Мары звучал напряженно, что-то скрипучее, натужное появилось в нем. Она отстранилась, глубоко вдохнула, поставив ногу на первую ступеньку. Помедлила и начала подниматься.
  - Ты пойдешь с ней? - тихо спросила Громова.
  - Да, - повернул я голову к девушке.
  - Хорошо, - она сжала руками виски. - Ты не представляешь, какой падалью я себя чувствую.
  Я не ответил, развернулся и отправился за Марой. Не потому что не знал, что сказать девушке, наоборот, потому что знал. Эли падалью не была, она была паразитом. И я сильно сомневался, что кто-либо из девушек это понимал. Возможно, Мара чувствовала, но признавать не хотела. Мне вполне хватило того, что я успел увидеть, наблюдая за ними, чтобы сделать выводы. Громова кормилась от хозяйки отеля, практически также, как и я. Вот только, если я жрал безумие, Элисте питалась ее эмоциями. Эмоциями, которые сама не могла испытывать. И сейчас она очень хотела быть вместо меня в пятом номере. Она хотела увидеть смерть, прикоснуться к ней. Потому что, не смотря на то, чем занималась, о смерти собирательница ни хрена не знала. Не понимала. Девушка забыла, что такое смерть. Впрочем, как забыла и про жизнь. Это беда почти всех молодых собирателей - они застревают на грани, как бумажные куклы, и не принадлежа ни одной стороне, закрываются... И начинают судорожно искать и то, и другое, влипая в неприятности. Эли тянулась к жизни сейчас, поэтому была с Марой, в ее отеле, ища здесь чувства, которые разучилась испытывать. Ей надо к психологу, иначе так она долго не протянет. Я толкнул дверь пятого номера.
  Мара стояла возле кровати, выпустив на волю крылья цвета маренго, как на работах Гойя, рядом лежала раскрытая ключница. Безумие Шелестовой переливалось вокруг, кроваво-красный туман стелился под потолком.
  Я повернул ручку, прислонился к двери спиной. Лицо Шелестовой по-прежнему ничего не выражало. Она стояла напротив мертвой, смотрела на нее, а я ощущал, как вокруг скапливается сила нефилима. В комнате было душно, воздух превратился в кисель, и в нем мерцали пылинки, как полупрозрачные крылья комара темном янтаре. Время как будто тоже замерло, стрелки часов, висящих у кровати, остановились.
  Мара пробуждалась.
  Заволокло легкой дымкой, как сигаретным дымом, ее глаза, кожа стала бледнее, словно тоньше, дрожали самые кончики пальцев на вытянутых вдоль тела руках, грудная клетка поднималась и опускалась едва заметно, настолько, что казалось, хозяйка "Калифорнии" совсем перестала дышать.
  Гад захлебывался от удовольствия, заглатывая сокрушительную энергию, пробираясь, проталкиваясь наружу сквозь меня, посылая короткие, острые судороги по всему телу. Ненасытная, прожорливая тварь.
  Призрак ни на что не реагировала, продолжая истекать странной призрачной кровью, густой, как кисель или как будущий янтарь.
  Мара протянула руку к коробке. Медленно, бесконечно медленно опустилась на колени перед изувеченной девушкой, положила напротив нее ключ и поймала взгляд призрака.
  - Смотри мне в глаза, - ее голос стал низким, до странного многослойным, словно вместе с девушкой говорил еще кто-то. Словно этот кто-то был заперт в тесной комнате без окон. И в то же время Шелестова говорила мягко, так, если бы уговаривала ребенка. Ее голос сейчас пробирал до печени, доставал до нутра, до самого дна.
  Даже Гад замер, как замирали обычно его жертвы.
  - Смотри. Смотри мне в глаза. Узри...
  Мара говорила негромко, но спрятаться, отрешиться от этого звука не было никакой возможности. Все мысли смело, те робкие остатки звуков, что еще были в комнате, стерло, исчезло все.
  - Узри... - повторила девушка. И я сжал челюсти , а руки в кулаки, впиваясь пальцами в ладони, чтобы не поддаться, чтобы не быть пойманным в этот янтарь.
  - Узри... - совсем тихо. Шепот был такой же многослойный, как и голос в самом начале, казалось, что даже стал еще глубже, больше.
  И мертвая склонила голову. На сантиметр, может даже меньше. Наверняка меньше, но и этого было достаточно. Всего лишь намек на внимание, не более, и слишком яркие сейчас, почти кровавые губы Мары изогнулись в непонятной отрешенно-облегченной улыбке, дрогнули крылья темного перламутра, зрачки стали почти незаметными. Она сделала один-единственный глубокий вдох. Хотя сейчас любой ее вдох показался бы мне глубоким. А цвета карминово-красной дымки стали ярче. Призрак таяла.
  - Ты должна вернуть ключ, - уговаривая, обещая, завораживая шептала хозяйка отеля. - Положить его на место. Узри...
  Надсадное, судорожное горловое шипение и короткий, задыхающийся хрип - со стороны мертвой.
  - Не сопротивляйся. Узри...
  Туманное тело лишь едва вздрогнуло.
  - Ты станешь частью чего-то большего. Ты растворишься... Разобьешься... И из твоих осколков... соткут другие души. Ты станешь частью многих... Гораздо больших, чем была когда-либо сама... Узри... узри...
  Все та же дрожь, все то же легкое подергивание плеч, шипение-шепот и цвета сангинового.
  - Верни ключ. Он понадобится другим. Узри... Не бойся.
  Здоровая рука девушки едва-едва передвинулась, выплеснулась наружу кровь души, как вино из переполненного бокала.
  - Не будет больше боли. Памяти не будет. Страха не будет... Тебя не будет. Узри...
  Обрубки указательного и среднего пальцев коснулись брелока, обволакивая ключ щупальцами тумана. Еще один всплеск крови.
  - Положи его в ключницу. Узри...
  От скопившейся в комнате силы трещала кожа, Гад извивался у ног дождевым червем на крючке, слезились глаза и звенело, дрожало что-то глубоко внутри. Хотелось кричать от страха, дрожать от боли, ругаться от бессилия и безнадежности.
  - Ничего не останется. Верни ключ. Узри...
  Туман полностью поглотил ключ, он стал таким же прозрачным и таким же ужасным, как сама девушка: покореженный, размытый.
  Если до него сейчас дотронуться, он впитается в кожу, в тело, в кровь, обожжет, проткнет и заразит...
  Заразит страхом, безнадегой... смертью.
  - Узри... Верни его на место. И ты исчезнешь. Все исчезнет. Узри...
  Уродливый ключ в уродливой руке завис всего в нескольких сантиметрах над ключницей.
  Тишина казалась всепоглощающей и пустой. Замершей, как в куске льда, как и все здесь и сейчас.
  Еще несколько секунд, и ключ падает в ключницу, просто выскальзывает из руки и бесшумно приземляется на бархатную подложку, Мара тут же захлопывает крышку. Слышится хрип - долгий, протяжный, очень резкий. И брызжет во все стороны красный, рубиновый, пепельно-розовый и пыльно-бордовый. Яркий, удушливый, острый, как жгучий перец. И меня прижимает к двери, не выдерживает стекло в оконной раме и разлетается в стороны со слишком громким, неуместным звоном.
  - Прах к праху, - шепчет своим все таким же странным голосом Шелестова, и новая волна, еще сильнее предыдущей, вминает меня в дерево, будто хочет раздавить в гневе. Я закрываю глаза, потому что нет сил больше держать их открытыми, слишком большое давление, слишком много боли, я почти чувствую, как лопаются сосуды внутри. Гул стоит в ушах и голове. Звенит, трещит, раскалывается и стонет реальность.
  А потом через какое-то время - вечность или больше - ветер утихает, пропадает давление, становится приглушенным гул. Я, с закрытыми глазами и перехватившим дыханием, валюсь на колени, как мешок с дерьмом, упираясь вытянутыми руками в пол. Воздух, проникающий сквозь открытое окно, дерет горло и грудную клетку. Он колючий, но сладкий, как вода в глубоком колодце. Чистый.
  Я открываю глаза, ощущая в уголках кровь, чувствуя кровь на языке, запах крови - в воздухе. Мне надо еще несколько секунд, чтобы встать и осознанно оглядеться.
  Мара тоже на коленях, съежившаяся, полностью скрытая своими крыльями, без движения, с другой стороны кровати. Я бросаюсь к ней, потому что мне кажется, что она не дышит, потому что в голове еще сидят страх, безнадега и смерть, потому что я не вижу из-за темных крыльев даже кончиков пальцев... Опускаюсь рядом, переворачиваю, чувствуя напряженное, сжавшееся, заледеневшее тело, всматриваюсь в лицо.
  Мара плачет. Тихо, беззвучно плачет, закусывая губы до крови, вцепившись в собственные плечи. Плачет. И боль в ее лице убивает меня, выворачивает, рвет. Мара плачет.
  Я прижал девушку к себе, прислоняясь к кровати, все еще глотая колюче-сладкий воздух. Мара обхватила меня руками за талию, уткнулась куда-то в ключицу, спрятав лицо. Она не всхлипывала, не издавала ни звука, просто прижималась ко мне так отчаянно, будто от этого зависела минимум ее жизнь, максимум - существование вселенной, и плакала. Я чувствовал эти слезы, слышал ее вдохи и выдохи, понимал, что мою футболку она скорее всего порвала. Мне показалось, я слышал треск ткани, когда девушка схватилась за меня.
  В отеле было тихо. Непривычно и неправильно тихо. Так тихо, как не было никогда, казалось, даже шелест ветра в кронах сосен не долетал сюда, не смотря на разбитое окно. Я видел ветер, но не слышал его. За окном сгущались сумерки и удлинялись тени, воздух стал прохладнее и чище, наверняка уже выпала роса, а перед домом, вдоль дорожки, начали загораться фонари.
  Через двадцать минут дверь в комнату приоткрылась и вошел Крюгер. Его уши как обычно стояли торчком, глаза выражали все недоумение, на которое только способна собака. Он, цокая когтями по дереву, медленно подошел к нам, лег рядом, положив вытянутую морду на лапы, закрыл глаза.
  Хороший пес, бестолковый немного, но хороший. Где же твой собачий рай, друг? Может быть в Шамбале?
  Еще через двадцать минут измученная, уставшая Мара уснула, так и не убрав свои крылья, свернувшись калачиком у меня в руках. В комнате стало совсем темно, расплылся в небе перевернутой улыбкой чеширского кота месяц. Странное лето в этом году - холодное, темное, мокрое.
  Шелестова проспала недолго, минут сорок. Она сонно заворочалась, подняла голову, огляделась. Взъерошенная, как воробей, со следами горя на лице.
  Я поднялся на ноги, помогая встать и девушке, похлопал по ноге, зовя Крюгера, и мы втроем спустились вниз, на кухню. Хозяйка отеля сжимала мою руку, как потерявшийся ребенок.
  - Мара...
  Элисте стояла за барной стойкой, размешивала ложкой сахар в чашке мятного чая. Глаза выдавали напряжение собирательницы, она явно ждала истерики. Полагаю, от Громовой не укрылись помятый вид колючки, следы слез на щеках, рука, стискивающая мою руку. Она натолкнулась на наши руки, как на стену. Взгляд стал еще более напряженным, чем был до этого, ложка слишком громко звякнула о чашку.
  - Приведи, пожалуйста, Стаса, - голос Мары звучал хрипло, низко. Я понимал, что эти слова она из себя практически вытолкнула.
  - Хорошо, - в конечном итоге кивнула Элисте, хотя готов поклясться, что за миг до этого собиралась спросить совершенно другое.
  Громова задержала взгляд на мне, когда проходила мимо, все еще стараясь понять и принять. Давалось ей это явно нелегко. Эли было жаль. Кривая улыбка меньше, чем на миг скользнула по губам - отель действительно притягивает больные, изувеченные души. И эти души совершенно не обязательно мертвые.
  Вот и я тоже... притянулся.
  Я тряхнул головой, сбрасывая липкий туман бесполезной философии, и все же прошел дальше.
  Мы ели на улице за домом. Паста с сыром из пластиковых тарелок и бутылка вина из горла, Крюгер трескал свои консервы прямо из банки и, казалось, ничуть не возражал. Так себе ужин, если подумать. Пища богов, если подумать еще немного. Мы поели быстро, выкинули все в бак и вернулись в дом.
  Мара поднялась на второй этаж, а спустя несколько минут вернулась с ключницей, поставила ее на место и еще какое-то время рассматривала ключи внутри, думая о чем-то своем. Скорее всего о разбившейся на осколки душе. Потом потянулась к телефону.
  - Кит, возвращайтесь домой завтра, - прохрипела она и сбросила вызов. Умный панк перезванивать не стал, хотя наверняка волновался.
  - Поймай его, Яр, - повернулась Шелестова ко мне. - Поймай и убей, заставь харкать кровью, заставь выть от боли, заставь кататься по полу и скулить.
  - Поймаю.
  Мара смотрела, стоя с поднятым ко мне лицом целую вечность, и мне было неприятно от этого взгляда, от невысказанного вслух вопроса, который повис в воздухе. Она была обижена, растеряна, зла. Ей было плохо и больно. Шелестова мучилась и страдала. А я ощущал себя беспомощным, слишком медленным куском дерьма. Слишком неповоротливым и тупым. Виноватым. Бесконечно виноватым перед ней. Вина - беспощадная, безжалостная сука.
  И все-таки...
  Не смотря на все это, несмотря на то, что произошло, несмотря на чертовы похороны, Ирза, необходимость отправить близнецов из отеля, развоплощение, Элисте Мара не задала вопрос вслух, не сказала ни слова, просто снова вцепилась в мою руку и пошла на крыльцо ждать Стаса и Громову.
  За это я ее и люблю.
  Люблю?
  Я покрутил мысль в голове, посмотрел, попробовал на вкус. Хорошая мысль. Нормальная. Только не вовремя немного, а так... отличная просто мысль.
  Кретин.
  Это ж надо столько времени не замечать очевидного, не понимать. Дурак влюбленный. Психолог, тоже мне... А мысль все равно хорошая.
  Неуместная идиотская улыбка расползлась по губам, растеклась по всему существу, как густая патока, обволокла. Любовь - странное чувство, в нем столько всего намешано: беспокойство, забота, счастье, страх, неуверенность и бесконечная самонадеянность, ответственность, желание, необходимость. Целый клубок, огромный, как Вселенная.
  Я обнял Мару за плечи, прижал к себе, устроив подбородок у нее на макушке, продолжая улыбаться, все еще стараясь понять. Колючка прижалась ко мне так тесно, как только могла, окаменевшее тело немного расслабилось. Ощущение собственной беспомощности сейчас практически убивало. Гад беспокойно ерзал где-то внутри, не в состоянии понять, почему вдруг вкус безумия хозяйки отеля так изменился. Пришлось давать паразиту мысленного пинка.
  А на улице уже начали появляться первые падальщики, привлеченные силой Мары, как черви после дождя. Только те выползают, чтобы дышать, эти - чтобы жрать.
  Эли со Стасом приехали через сорок минут. Стоило пареньку шагнуть за порог отеля, на лице Шелестовой промелькнула тень облегчения. Мальчишка выглядел помятым, но только и всего. Хозяйка "Калифорнии" рассказала мне про то, что проклятье шарахнуло по нему, когда призрак открыл коробку, но видимых следов на новом-старом постояльце не осталось. Может, только выглядел он чуть бледнее, чем тот же Кит, например, и почему-то не носил браслет.
  Громова, очевидно, рассказала Стасу о развоплощении души. Мальчишка выглядел угрюмым и очень серьезным, но дурацких вопросов не задавал, с просьбами не лез. Обнял Мару, практически забрав ее из моих рук, что-то прошептал на ухо и шагнул к стойке. Ключ он достал сам.
  Крюгер вертелся у ног "нового" друга без остановки, пытаясь облизать руки, ноги, лицо одновременно. Он лез везде. Отчаянно виляя хвостом, отчего виляло все его немаленькое тело, подпрыгивал от нечаянной радости.
  - Я сам, Мар, - прогнусавил парень. Он умер в том невыносимом всеми мальчишками возрасте, когда они то поют фальцетом, то скатываются в глубокий, грудной баритон. - А ты спать иди.
  Мара согласно кивнула, проводила взглядом Стаса и ни на шаг не отстающего от него Крюгера.
  - Мар, - позвала Эли, заставив колючку повернуть голову, - мне пора возвращаться в город. У меня работа, - выглядела девушка при этом виноватой. Даже слишком. И... и словно что-то недоговаривающей или боящейся договорить. Ее взгляд замер где-то на уровне горла Шелестовой и выше не поднимался, будто налетев с разбегу на стену. Улыбка была натянутой и грустной, а брови едва заметно хмурились.
  Появилось острое желание спустить собирательницу с лестницы. Желание это удалось подавить только потому, что Громова достаточно быстро взяла себя в руки и выражение лица вернулось к обычному - иронично-беззаботному.
  - Да, конечно, - кивнула колючка, сама в этот раз сбегая из моих рук, чтобы обнять девушку. - Спасибо.
  За что?
  За что ты ее благодаришь? Неужели ты не видишь, не понимаешь, что она практически питается от тебя? Жрет твою боль, подталкивает к ней, наслаждаясь каждым твоим судорожным вдохом и выдохом? Неужели ты не...
  И тут Мара обернулась ко мне, словно уловив что-то, поняв, заглянула мне в глаза.
  ... знаешь...
  "Знаю, - мелькнуло усталое в ее взгляде, и руки крепче стиснули ладони Элисте. - Только ей больше никто не покажет, не объяснит. Некому просто больше. И она сломается окончательно".
  "Иди сюда", - протянул я ладонь к Шелестовой, и она вернулась ко мне в объятия. Элисте вздернула голову и махнула рукой прежде, чем скрыться за дверью. А через две минуты раздалось фырчание мотора.
  Отель снова казался непривычно тихим и пустым. Я подтолкнул Мару по направлению к лестнице, а сам проверил все замки и окна на первом этаже. Когда я зашел в комнату, она уже лежала под одеялом, свернувшись калачиком, и снова тихо плакала. Я обнял девушку так крепко, как только мог, и погасил ночник. Колючка уснула только через час.
  
  Близнецы, Кит и теть Роза вернулись в отель в полдень. Мара еще спала, поэтому честную компанию встречали мы со Стасом. Мелкие обрадовались, увидев парня, Кит сдержанно кивнул, а теть Роза под громкий лай Крюгера от души оттаскала мальчишку за уши, сопровождая это действо неповторимым, богатым украинским словцом. Я еще какое-то время понаблюдал за шебутным семейством, а потом отправился вслед за Китом, наверх.
  - Что случилось? - повернулся ко мне панк, когда дверь в его номер закрылась за мной.
  - Мара развоплотила душу, - вышел я на балкон, закуривая. - И ей плохо.
  - Ну, учитывая все обстоятельства, удивляться не приходится. Мир ей.
  - Мир, - кивнул, соглашаясь. На деревьях, практически на каждой ветке, сидели вороны, за воротами шастали псы преисподней. Мерзкое зрелище. - Элисте говорила, что Шелестова уже делала это, как вы справились тогда?
  - А ты знаешь, кого она развоплотила "тогда"? - вопросом на вопрос ответил панк. Сегодня на нем красовалась футболка с надписью "Розовый сдох". Ирокез радовал ультрамарином.
  - Нет.
  - Черт, - он оперся согнутыми руками о перила балкона, - не люблю я эти разговоры. Терпеть не могу, если уж совсем честно. Да и рассказчик из меня хреновый.
  - Я верю, ты справишься, - фыркнул я. Бугай только губы поджал. Вздохнул.
  - Мара рассказывала, как стала хозяйкой "Калифорнии"?
  - Нет.
  - Господи, чувак, она хоть что-то тебе рассказывала? - почти обреченно спросил парень.
  - Не об этом, - покачал я головой.
  - В общем, когда Мара решила стать нейтральной и не подчиняться ни одной из сторон, в Совете не все было спокойно. Он тогда только формировался, по сути, и никакой власти не имел, да ты и сам помнишь. А среди иных шла настоящая борьба. Каждый нефилим был на вес золота, их делили, как... Не знаю, как наркоши делят два грамма халявной пыли. Чего только не предлагали. В общем, не вовремя Шелестова решила послать всех на хер. А может, наоборот, вовремя. Она заставила их грызть друг другу глотки, а сама свалила в отель. Постоялый двор, прикинь? - Кит невесело хмыкнул.
  - При чем здесь отель и ее желание стать нейтральной?
  - При всем. Прикол в том, что любое живое существо, переступившее порог "Калифорнии", становится нейтральным, если получает от хозяина защиту.
  - Но почему колючка выбрала отель? - нахмурился я.
  - А что еще она могла выбрать? Кладбище и работу гробовщика? Или уйти в лимб? Нейтральных территорий, знаешь ли, никогда не было много.
  - Она могла просто объявить себя нейтральной, - пожал я плечами.
  - И тогда обе стороны продолжали бы давить на Шелестову, пока не добились бы своего. Поверь, обеим сторонам было что предложить, а ангелы порой соблазнять умеют не хуже демонов. К тому же Совет не имел даже четверти той силы, что имеет сейчас, объяви Мара себя нейтральной, и они бы не смогли ее защитить. Да кому я рассказываю?
  - Действительно, кому...
  - В общем, ты в курсе. В один прекрасный день Шелестовой каким-то образом удалось ускользнуть от наблюдателей с обеих сторон, и она пришла в отель. Не то чтобы хозяин был особо рад, но и возражать не стал. Тогда тут жило то ли шесть, то ли пять призраков. Не очень сложных, но, учитывая творящееся вокруг, практически обреченных на первый взгляд.
  - На первый?
  - Ага. Хозяин мужиком был опытным. И не через такое проходил. В общем, Мара осталась. Помогала, чем могла, и незаметно для себя набиралась опыта. Он дал ей амулет через какое-то время, месяц или около того, и Шелестова полностью попала под защиту "Калифорнии".
  Я повернулся к панку всем телом, с силой раздавив в пепельнице бычок.
  - А...
  - Да, мужик, поздравляю. Ты теперь тоже нейтральный.
  - Но...
  - Да плевать, что в тебе сидит. Пока ты это контролируешь, пока не убиваешь на территории отеля, для "Калифорнии" ты нейтральный. Вот только с хозяевами все немного сложнее.
  - Что ты имеешь ввиду?
  - А ты думаешь, почему Мара до сих пор не убила Ирза? Она не может. Как только прикончит придурка, сразу перейдет на ту сторону, где печеньки и стремные дядьки. Мара может грохнуть низшего демона, падальщика или какую-нибудь тварь, которая представляет прямую угрозу ее жизни или жизни постояльцев. В любом другом случае она потеряет "Калифорнию", перестанет быть хозяйкой. Да и вообще, - панк вздохнул, - тут туева туча правил, которым Шелестова должна подчиняться. Это только верхушка айсберга.
  - Свобода тоже налагает обязательства, - пробормотал я.
  - Еще какие, - кивнул бугай. - Но да речь сейчас не об этом. Речь про первую развоплощенную Марой душу. Если коротко, то Маре удалось скрыться и спокойно пожить лишь какое-то время. Но ни бесы, ни ангелы своих попыток не оставляли. И когда не смогли добраться до нее, решили действовать через посредника.
  - Через хозяина?
  - Ага. Он, может, был и неплохим мужиком... Но у каждого ведь есть свои слабости. Бесы первыми нашли ту самую - нужную- болевую точку. Он заключил с ними контракт.
  - Погоди, а как же...
  - Хозяином он быть перестал, само собой. Но сделал все грамотно: нашел себе преемника, сказал Маре, что просто устал и больше не может этим заниматься и так далее и тому подобное и бла-бла-бла. Врал убедительно. По крайней мере достаточно, чтобы Шелестова поверила. Преемника подобрал совсем молодого, ничему толком не научил. Так, показал все по верхам, чтобы выглядело более или менее правдоподобно и продержалось какое-то время.
  - Достаточное, чтобы перетащить Мару?
  - Зришь в корень, чувак, - хмуро согласился Кит. - Само собой, он из отеля не ушел. Остался, сказав, что ему надо понять, что он будет делать дальше. Новый хозяин не возражал, только обрадовался, Мара, конечно, тоже. Так они и жили. Только вот бывший хозяин потихоньку начал промывать Шелестовой мозги. Слово там, слово здесь, намек. Ох, он пел сладко. Только...
  - Шелестова не велась, - закончил я за бугая.
  - Да. Более того, даже начала что-то подозревать. А время тикало, контракт истекал. И бывший хозяин пошел на крайние меры. На глазах у Мары он убил нового хозяина и бросился с ножом на Шелестову.
  - Она его убила?
  - Да. Только это ведь была защита, и девушка все равно осталась нейтральной, контракт - невыполненным. Совет судорожно искал нового хозяина, запечатав часть силы отеля. Мара временно выполняла роль смотрителя.
  - Что-то мне подсказывает, что вот тут и начинается задница.
  - Еще какая. Мудак вернулся в "Калифорнию" призраком.
  - Незакрытый гештальт.
  - Точно, сучий контракт. Придурок начал гадить. Сначала по мелочи, потом по-крупному. Дошло до того, что сволочь передавала души в лапы бесов. Короче, суть ты уловил. Мара не выдержала в один прекрасный день и развоплотила его. Окончательно потеряла отель, перестала быть нейтральной.
  - Демоны забрали ее?
  - Кто ж заберет нефилима без его желания? Но числиться стала у них, ну и так... В покое они, само собой, девушку не оставили. Только разговор опять не об этом. Ты понимаешь, кого она развоплотила, какую душу, и она понимает, вот только ей все равно хреново было. Страшно хреново. А тут мы говорим про нормальный призрак, про человека, - панк повернул ко мне серьезное лицо. - Я не знаю, что делать. Тогда помогло время. Эли в какой-то степени.
  - Как она снова вернулась в "Калифорнию"?
  - Совет так никого и не нашел. Мара через пять лет пришла к ним. Ее взяли.
  - Пять лет отель стоял без хозяина?
  - Да. Были смотрители из Совета, но они откровенно не справлялись. Души просто погибали. Я думаю, - почесал затылок панк, - Шелестова придет в себя. Ей помогут близнецы, ты, я, Крюгер, новые постояльцы. Ты, главное, не накосячь, и все будет как надо.
  - Не накосячу, - кивнул.
  - Ну и договорились. А еще близнецы кое-что нашли. Посмотришь?
  - А то, - усмехнулся я, выходя следом за Китом.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"