Дядя Витя, приняв на грудь свой законный стопарик и запуская волосатую пятерню с корявыми ногтями в кучу шуршащих пятисоток и тысячных, вываленных на стол из прозрачного хлебного пакета - полученная от заказчика месячная зарплата бригады шабашников, - рассуждал:
- А что, Сашка, вот пошлю этих дуроломов на хер, работнички... За что им платить? Молоток держать в руках не умеют. Кровельщики... А купим мы на этти деньги...Чего купим-то?
- ДядьВитя, да как же... Зарплата же...
- Не ссы, Сашка! Купим мы на этти башли Тоньке кампутер! Во! Хорошо?
- Хорошее дело, дядьВить! Но...
- Гавно! Хороший кампутер, с этим, как его... с машинкой печатной! Скутер, бля? Не, сканер!
- Принтер.
- Хер с ним, пусть принтер!..
Дядя Витя задумался.
- Или может...Сашка, глянь сюда! Смотри! Вишь, обвисла на морде шкура! - дядя Витя оттянул пальцами вниз щеки, отчего лицо его приобрело печальное выражение стареющего бассета. Может этта... Утяжку сделать? <lj-cut>
- Подтяжку, дядьВить...
- Ну да. Да.. - дядя Витя поднял одну купюру и вприщур поглядел через нее на тусклую лампочку под потолком. Потом прищелкнул языком.
- Не. Деньги халявные, легко пришли, легко должны уйти. Надо мужикам в гараже праздник устроить! Во! В кабак! Или не... Лучше на месте. Купим водки само собой, пива... чего там еще? Воблу? Не, водка-пиво - х..ня. Во!! Виски! Слыхал? Виски эта такая пакость вроде водяры, но дорогая. Виски и этта...содовая. Сашк, а содовая - эт чего?
- Не знаю, дядьВить. Ребята-то ждут бабло, Рустему домой посылать,у него там восемнадцать душ, всякой родни...Васька, ну... Валидол... бля, как его зовут-то? Тоже того... мамаша у него от рака помирает. Говорят...
- Говорят, в Москве кур доят. Дурак ты, Сашка. Считай давай...
Сашка аккуратно рассортировал купюры на две кучки, потом сосчитал, потом, шевелил губами, складывая. Задача оказалась не по силам. Пересчитал еще раз уже вместе. Уважительно погладил розовато-зеленоватую, рассыпающуюся стопку.
- Восемьдесят шесть, дядьВить.
Дядя Витя почесал волосатую грудь. Сморщился. Налил себе еще стопку.
- Тонька, тащи тетрадь.
Из соседней комнаты вышла Тонька - худая, чахлая двадцатилетняя девица, с вечно сонным и скучающим выражением лица.
- Чо орешь, не глухая? - она подала отцу истрепанную тетрадь, с выпадающими замусоленными страницами. Мельком скосилась на кучку купюр, брезгливо подняла верхнюю губу, и даже не взглянув на Сашку, скрылась за косяком.
- Какая Тонька-то у тебя, дядьВить. Красивая. - Сашка проводил глазами дочку шефа.
- Женись. Все равно эту дурищу никто не возьмет. - Дядя Витя раскрыл тетрадь, вынул оттуда ручку с зеленой пастой, и погрыз задумчиво колпачок:
- Рустем. Вартан. Пистолет. Валидол. Сашка. Сулейман. И я. Так. Если по десять. То мне остается двадцать три. Говоришь, мать у Валидола... Ладно, ему двенадцать. И Рустему двенадцать. Не. Рустему надо хотя б по тыще на нос - восемнадцать. Тогда мне хер. Чертова дюжина. Значит. Надо всем по одиннадцать. А мне семнадцать. Но Рустему и Валидолу по двенадцать. А Пистолет в две смены хуячил. Ему шестнадцать. Так. Но всем по десять. И мне опять чертова дюжина. Что за х..ня?
Сашка сидел, приоткрыв рот. Он боготворил своего бригадира. В Кутуне десятка в месяц была очень хорошей зарплатой. Бывали месяцы и погуще - до пятнадцати, бывали пожиже - по шесть-семь. Но работа кровельщикам находилась всегда. Бригада была разношерстной, но почти непьющей и работящей. Рустем - таджик, который поехал на заработки в Москву, но до Москвы не добрался, денег не хватило. Болтался неделю на вокзале, кормился, чем Аллах пошлет - бабки, торгующие тощими пучками зелени, да семечками, покупали ему то пирожок с капустой, то сосиску в тесте. Там его и подобрал бригадир. Поселил в сарайке у деверя. Вместо платы за жилье Рустем убирал хозяйский двор - соседи обзавидовались чистоте. А там и в бригаду взял. Рустем окреп, отъелся. Работал не торопко, но очень дотошно. До спазмов в желудке боялся высоты, но сознаваться в слабости не спешил, и в особо опасных местах только жмурил глаза и молился своему Аллаху. Пистолет и Валидол - бывшие зеки, из местных, вернувшиеся после отсидки за кражу в магазине в родные места, тоже были дядьВитины подборыши. На работу их после зоны не брали, семьями обзавестись не успели. Жили вместе с больной матерью Валидола в старых шахтерских бараках, изредка калымили у соседей - починить, покрасить. Пистолет на работу был зверь - умел все, кроме, пожалуй, "по электричеству". Но этого как будто пока и не требовалось. Дядя Витя приглядел их в огороде бабки Насти, старой скупой, известной на всю дачную улицу, сварливой карги. Мужики работали молча, основательно, как для себя: окучивали картошку. Потом - уже сверх договоренности, еще раз наточили тяпки, лопаты. Пистолет скосил траву в проулке и подпер толстым поленом заваливающийся забор. Бабка Настя, хоть и была договоренность заранее, платить, что посулила, не хотела. Пистолет молча слушал, как она ныла, что денег нет, что вот "с пензии" отдаст, что "картоха и сама вырастет", что "траву потоптали"... Потом плюнул, повернулся и пошел к калитке. Валидол плелся за ним. Тут-то их и прихватил дядя Витя - у него намечался богатый "калым", нужны были руки. А прошлое этих "рук" его интересовало мало. Он записал в потрепанную тетрадку адрес, где квартировали бывшие зеки и выдал им по тыще авансу.
С Вартаном дядя Витя познакомился в гаражах. Мужик потерял работу и начал было пить, жена, понятно, долбила, он отсиживался в гаражном кооперативе, в надежде кто что поднесет. Теперь Вартан был самым надежным. Пить совсем перестал. Как-то пришел на работу с женой и двумя пацанами трех и пяти лет. Жена, смуглая, очень красивая, стояла поодаль, пока Вартан знакомил пацанов с бригадой. Пистолет пожал старшему руку, отчего тот зарумянился, заважничал и что-то зашептал отцу. Вартан гордо поглядывал на свое семейство, но сопли не распускал, и быстро их со стройки выпроводил. Старший, уходя, все оглядывался на Пистолета и махал ему рукой...
- ДядьВить, а Сулейман-то уезжать собрался.
- Ну и хер с ним. Пусть себе...- Дядя Витя задумался. Сулейман был дальний мужнин родственник его соседки. По слухам, Сулейман скрывался от призывной комиссии, жил без документов и уже второй год работал в дядиВитиной бригаде. Лет ему было около двадцати. Он был молчалив, ни с кем не разговаривал, но вечерами ходил на дискотеки, и нередко наутро появлялся на работе то с фингалом под глазом, то с залепленной пластырем мордой, то как-то даже со сломанным запястьем. Запястье загипсовали. Но работу ему дядя Витя придумал все равно. Месяц, что левая рука покоилась в лангете, Сулейман красил кровли.
- Девки угомонятся хоть, а то совсем спятили. - Сулейман был красавчик, местные девчонки липли к нему, как мухи, и мордобития после танцев совершались именно по этой причине, а вовсе не по национальной.
Дядя Витя отсчитал двадцать пятисотрублевых купюр. Потом подумал. Добавил двадцать первую. Остальное сгреб с тот же хлебный пакет и молча уставился в окно. Там начиналась зима. </lj-cut>