Посвященных - единицы. Они допущены в самые тайные архивы, они на короткой ноге с сильными мира сего и знают такое... о чем не могут сказать открыто, но смолчать, тоже, не могут. Видимо, ощущая в себе тяжкую перед нами ответственность - перед никуда не допущенными и мало что знающими...
Одним из таких посвященных был писатель Юлиан Семенов, "певец КГБ", как его еще величали.
И вот, что однажды он написал:
"Настоящую историю общества напишут через много лет, и это будет самая точная история, потому что наши архивы, досье на ангелов и чертей, счета им - и чертям и ангелам - на машины, особняки и лекарства станут открытыми. И люди не будут гадать, разглядывая рисованные или фотографические портреты, хорош он был или плох. Они будут знать всю правду: и про негодяев с чистыми глазами святых, и про героев с хамскими лицами и косноязычной речью".
И вот, что еще - там же:
"Сергей Дмитриевич, который днем возит дерьмо и чистит уборные, по вечерам проводит - для пяти-шести человек - беседы о советской литературе. Он читает свои "лекции", полузакрыв глаза, и непонятно - видит он нас, жадно его слушающих, или нет. Голос у него низкий, сипловатый, очень мягкий, никак не вяжется с квадратной физиономией и отвислыми щеками; глаза голубые и бровки торчат воинственные, пшеничные."
Еще про Сергея Дмитриевича сообщается, что у него жена и две дочери - так, штришок к портрету. А вот и главный мазок:
"- Я поясню. Ты должен будешь сыграть роль чекиста, который перешел к нам, легендочку тебе создадут - прелесть легендочку, цыпуленьку. Ну и на процессе у них дашь показания, расскажешь про то, что им требуется. Вот так.
- Не пойдет.
- Пойдет. Иначе мы папу замажем твоим предательством. Усачевка, дом семь, Богданов Степан, безногий инвалид гражданской войны и красный герой.
Меня будто озарило - доцент! Сергей Дмитриевич! Он! Больше некому! Глазки голубенькие, брови пшеничные, торчком, осанка благородная, скорбная - он, кто ж еще?! Больше-то об этом никто не знает! Дурак! Растекся, русскую речь услышал! Ненавижу немцев? А как быть тогда с русскими? Сергей Дмитриевич - не герман, он - наш! Наш он! Наш!
- Да ты дыши, дыши носом, - серьезно советует Василий Иванович, - не злись. Злость в проигрыше - наихудший советчик. Вот, полистай Уголовный кодекс РСФСР, там пятьдесят восьмая статья популярно разъясняет, как следует поступать с членами семьи изменника родины, то бишь перебежчика. Портреты у нас твои есть, фуражечку пририсуем, шрамики заретушируем и дадим текст: "Дорогой отец! Как сейчас, вижу тебя в Москве, на Усачевке, 7, в нашей квартире, - безногого инвалида гражданской войны, брошенного на произвол красными. Здесь, в рядах русской освободительной армии, я борюсь с коммунистами и евреями, поработившими нашу родину! Друзья солдаты! Переходите в наши ряды" - и так далее и тому подобное, я-то текстов не составляю, у нас особый отдел этим занимается: распишут - как в очерке Эренбурга: не веришь, а все равно слезу пустишь.
- Мне надо подумать, - говорю я после долгой паузы. Я знаю, что надо сделать. Прийти в барак и задушить доцента. Он провокатор, он не должен жить."
http://e-libra.su/read/315761-major-vihr.html
О ком это посвященный Семенов так?.. Кто не должен жить?..
Мне известен только один филолог с такими приметами: голубыми глазками, двумя дочерьми, отбывавший срок и очень неплохо устроившийся при этом как в самом лагере (дерьмо не возил, но на жизнь и без того не жаловался), так и после досрочного из него освобождения:
"Каким образом "главным интеллигентом" и "совестью нации" мог стать человек, пусть даже "нравственно чистый чей голос слышали все: от простого обывателя до Сахарова, Солженицына и до Президента страны включительно", но которого еще при жизни обвиняли в сотрудничестве в лагерях с органами ОГПУ - это так никогда и не было опровергнуто! - непонятно. По свидетельству уже упоминавшегося Ю.К.Бегунова, из уничтоженного в конце 1960-х гг. личного дела Лихачева ясно следовало, что он занимал в ГУЛАГе ОГПУ высокие административные должности заместителя заведующего Криминалистической лабораторией (кабинетом) Соловецкого исправительно-трудового лагеря (далее - ИТЛ) и заведующего такой же лабораторией в Беломоро-Балтийском ИТЛ. Здесь следует пояснить, что Криминалистической лабораторией называлось подразделение ИТЛ, которое в том числе с помощью осведомителей в среде "сидельцев" собирало информацию о "перековавшихся" и "неперековавшихся" заключенных, а затем составляло списки "на жизнь" или "на смерть", решая тем самым судьбы людей. По словам Бегунова, сведения о том, что Лихачев работал сексотом сообщил, например, бывший заключенный, известный писатель О.В.Волков, отсидевший в лагерях в общей сложности около тридцати лет. Сам Лихачев в 1989 г. обращался в Ленинградский Обком КПСС к одному из секретарей с просьбой защитить его от "навета" Волкова. После чего секретарь "и его помощник занялись расследованием, обратившись к архивам КГБ, и вскоре объявили Лихачеву свое решение: для защиты нет оснований, документы говорят о том, что Лихачев в лагере действительно работал на органы ГПУ-НКВД. Судя по записке 1938 г., - пишет далее Бегунов, - начальство осталось довольно работой Лихачева, и он был досрочно освобожден с похвальной характеристикой. Последняя сыграла немаловажную роль при его возвращении домой (в Ленинград не мог вернуться человек, пораженный в правах!)". Надо подчеркнуть, что косвенными доказательствами того, что Лихачев все-таки работал в лагерях на органы ОГПУ является то, как он, по собственным же рассказам, удивительным образом избежал расстрела на Соловках находясь на свидании с родителями, а уже в 1931 г. на строительстве Беломорбалтлага без какого-либо разрешения "два раза ездил в Ленинград". В своих "Воспоминаниях" он писал, что во второй раз даже был на балете в ложе Мариинского театра (?!!!), что потом его задержали при проверке документов, но позвонили в лагерь и там подтвердили право Лихачева находиться в Ленинграде, хотя естественно это было не так. Человеку, спасшему его Лихачев оставался, благодарен всю жизнь. Выступая как-то с рассказом о Соловках он упомянул также, что в Криминалистической лаборатории Соловецкого ИТЛ "работал" "с альбомами заключенных. У многих уголовников в то время были альбомы, куда они заносили любимые стихи, изречения, делали автобиографические записи. При "шмонах" эти альбомы отбирались и передавались в наш кабинет", - вспоминал Лихачев. И далее: "Через мои руки прошло более ста таких альбомов". Интересно, а что потом было с авторами этих альбомов?"