|
|
||
разной длины | ||
Эзрас Э. Дорогой времени Свои первые впечатления о стихах я прокомментировал следующим образом: "Стихи поднимают сложные, неоднозначные вопросы, требуют, на мой взгляд, большой технической доработки. Главным в них противоречием для меня показался дисбаланс между обобщёнными и личными образами в попытке доказательства основного тезиса, заключённого в последней строке стихотворения. Особенность авторских художественных средств - таких, как снижение рифмы, определённая графика, субъективность использования некоторых образов - делает противоречие стихов критичным." Теперь более подробно. Итак, основной тезис, заключённый в последней строке стихотворения, сам по себе неоднозначен и спорен. Но если умозрительно принять его таким, каким мы видим его в словах И.Бродского, приведённых автором в аннотации к стихотворению, то авторская интерпретация, более лаконичная по форме и обобщающая - по содержанию, несёт в себе противоречие иного плана. Посмотрите внимательно на две последние строки: Раем вначале дорога вела, Время - закон умножения Зла. Упрощая в них ритм, автор таким образом достигает нежелательного эффекта: эмоциональность, в угоду которой он намеренно на протяжении всего стихотворения снижает уровень рифмы и "набрасывает" один на другой различной природы образы, нисходит до легковесности, если не сказать - до легкомысленности. Вместо логически сильного финала мы получаем совершенно нейтральную, невнятную концовку. Усугубляет такое ощущение и нелогичность понятийного плана: если время имеет природу более абсолютного характера, то понятие зла - достаточно субъективно и относительно, и уж в закон возводить такое равенство я бы не взялся точно. Если прибавить к вышесказанному ещё и непрозрачность соотношения этой формулы с предпоследней строкой, в которой говорится не то про отправную точку библейского Эдема для человечества, не то о восприятии детства лирическим героем, можно сказать, что автор неудачно выбрал технические средства для воплощения изначальной идеи. К сожалению, неудачи, на мой взгляд, этим не ограничиваются. В попытке доказательства основного тезиса автор прибегает к образным составляющим различного характера, как частного, так и общекультурного плана. Плюс, на фоне субъективности использования некоторых образных "замен" и резкости перехода от от одного образа к другому, возникает общее ощущение растерянности от чувства "непонимания", о какой дороге пытается сказать автор больше, о жизненном пути лирического героя или о судьбе всего человечества в целом, в свою очередь не способной не оставить отпечаток на самом герое. Эта взаимосвязь просто теряется в нагромождении всего и вся, авторская мысль не прослеживается, остаётся неопределённой и недоказанной. Как пример, можно и нужно отметить, что красной строкой через весь текст проходит тема принадлежности героя к еврейству как одной из ментальных, культурных, исторических примет умножения Зла на временном пути. Делается это автором настолько буквально, что не помогают ни вкрапления христианских образов (условная составляющая западной культуры в личности героя), ни отвлечённые рассуждения об умозрительных джунглях с их королями, пехотой, милициями-инквизициями (взгляд на современные реалии), ни прямолинейное использование выборочных имён поэтических авторитетов (штрих, кроме божественной природы поэзии, в том числе указывающий и на фактор влияния русской культуры на личность героя) - многие начинают видеть "вековую скорбь еврейского народа" если не в качестве основной темы стихотворения, то в качестве основного изобразительного средства - точно. Таким образом, сам того не подозревая, автор спекулирует на целом ряде используемых им общеизвестных образов, и не только связанных с еврейской принадлежностью. Мечется компас в дрожащей руке, Мне бы на север, к мелкой реке. Вот она, неприкаянность героя, в метафоре первой строки: функциональная замена метаний стрелки компаса на сам прибор, способный указать на север, дать ответ на поставленный вопрос. В данном контексте мелкая река поначалу воспринимается как некая образная замена внутреннего успокоения, вышеупомянутого ответа на вопрос. Но не сразу, через несколько моих попыток объяснить образ гипотетическими реками севера Восточной Европы (местом рождения героя), рекой Иордан и даже мифическим Стиксом. Но истинный смысл открывается уже после прочтения следующих строк. Струйка евреев - шрам крематория, Воздух мороза белей санатория. Река не мелкая сама по себе, она обмелела: струйка евреев (кстати, замечательно визуальное сравнение со шрамом на фоне снежной степи или просто пустыни), всё, что осталось после прохождение через печи крематория. Вот только само сочетание не даёт покоя - шрам крематория (не говорят ведь шрам пули или шрам сабли, да и трудно назвать шрамом то, что сами евреи называют последствиями Катастрофы), плюс не даёт покоя вопрос: почему внутренний компас героя неудержимо тянет его к этой реке, может, всё же первоначально понятое мной значение образа более точное? Ну хорошо, это не так критично, как загадка белизны воздуха мороза (так себе смысловой сдвиг, между прочим), да и белизна санатория - непрозрачна для осознания. Ориентироваться лишь на ощущение того, что "испытания отрезвляют, затягивают подобные раны лучше, чем санаторий делает это с ранами телесными", не приходится: вместо отрезанной ноги три новые не вырастают. Вообще же, красивая строка, жаль, что не понятна её связь со всем предыдущим. Впрочем, дальше следуют ещё четыре формально "красивых" строки, не оставляющих ничего, кроме номинальных вопросов: Кто вы, родители? Кости живые, Судьбы сожжённые, души былые... Я доказательство, я ли ответ Аду о том, что чистилища нет? Почему используется введённый католицизмом термин чистилища? Почему души родителей былые (они их продали дьяволу, их души зачерствели от испытаний)? Если герой своим наличием, жизнью искупает какие-то грехи прежних поколений, то какие? Неужели грехи гонителей? Или закостенелость взглядов предков реализацией своего свободного выбора, предоставленного свыше? Род эмигрантов, тень Моисея - Дань поколений... Прошлым болея, Тенью придёшь, незалеченной раной, Следом зари над поляной туманной. Оставим в стороне неточное определение дань поколений (звучит значительно хуже, чем дань, которою вынуждены платить все последующие поколения), поговорим о тени Моисея. Из-за соседства с родом эмигрантов, обращаешь внимание прежде всего на продолжение темы неприкаянности, заключённой в сорокалетнем хождении по пустыни, остаётся в стороне причина и следствие такого хождения, тема избранности: Моисей вывел евреев из египетского рабства, избавил от рабства внутреннего, получил на горе Синай культурно-нравственную парадигму бытия. Пытался ли автор связать всё это воедино, так или иначе сопоставить? Вопрос повисает в воздухе в свете двух последних приведённых мною выше строк: повтор (тенью), противоречие (незалеченная рана - шрам), просто "проходная" строка (Следом зари над поляной туманной). Рано устанешь от правды наивной, (В склянке клетушки без водки противно): Деньги, без денег, работа, без дела, "Жид" - как клеймо на лице загорелом. Что за наивная правда? Может быть, примитивная? Выпирающий нос, конечно, не спрячешь, но чем оправдано довольно резкое "жид" в кавычках, почему герой загоняет себя в гетто склянки клетушки (тоже себе сочетание) с неизменной водкой, какой смысл несёт в себе загорелое, бледное, какое бы то ни было лицо, в чём художественная необходимость приведённых автором образов? Бросить бы это, уйти добровольно В джунгли, где всем одинаково больно, Где короли, прикрываясь пехотой, Судьбы калечат любимой охотой. Сколько мгновений такого зверинца Хватит на жизнь одного пехотинца... Обобщение, также несущее в себе видимое противоречие, просто раздражает - банально не хочется вникать в авторский посыл в принципе. Может назад, в гиеном Палестины, К сыну Марии, который в пустыне Сеет в песок Откровенья росточки, Строфы Марины, Бродского строчки. Реально не понятно, не лежит на поверхности, что нужно смуглолицему "жиду", потомку Моисея, от сына Марии, сеющего всё же, на мой взгляд, семена неясной для читателя степени свежести Откровения, из которых уже потом пробиваются росточки. А уж о причинах избирательности поэтических имён даже не стоит упоминать, настолько жалко они выглядят. Но не спастись переменою мест, Ты, ИешУа ли - этот же крест. Снова побег, бесконечность милиций, Жёлтых нашивок, измен, инквизиций... Странный диапазон очерчен автором: от лирического героя до Христа. Сделано это, разумеется, для красного словца - участи распятия на кресте. Но для последнего побег через распятие и воскрешение не подразумевает узко специфических жёлтых нашивок, функциональность "образа и подобия" была следствием мироощущения человека две тысячи лет назад, ограничивалась узко "вербовочными" целями. На этом, пожалуй, остановлюсь. Что заставило меня говорить о буквальности использования образов, непроизвольной спекуляции? Как известно, ружьё, висящее на стене в первом акте, в конце концов по законам жанра должно выстрелить. Авторские же "ружья", разбросанные там и тут, не стреляют, а если и стреляют, то, видимо, незаметно для читателя. Что прежде всего бросается читателю в глаза? Исторически-духовная предопределённость неприкаянности, избранности еврейского народа, помноженная на Холокост. Надо сказать, что чувство еврейской самоидентификации с пяти-шестилетнего возраста, когда я уже знал, что существуют русские и евреи, но при этом почему-то причислял себя к первым, претерпело значительную и неоднократную трансформацию, превратилось в результате в щемящий отголосок общего культурного наследия - современный мыслящий человек не может позволить загнать себя без остатка в узилище искусственно созданной общности по принципу записи в недавно упразднённой "пятой графе". Но и не отдать должное своим корням, как части общего наследия, не представляется возможным (к тому же, обществу наплевать, что ты современный и мыслящий). Вот и автор, по всей видимости, хотел показать неприкаянность, избранность героя стихотворения в совсем другом приложении, но ему попросту не хватило художественных средств. Именно этим объясняется пространность моего комментария, в котором я не ограничился констатацией своего выбора или перечислением неудачных моментов и авторских находок. Слишком много оставалось за гранью сухой формулировки "дисбаланс между обобщёнными и личными образами". Бурель Л.Л. Исход Исход лирической героини подкупает своей простотой, финальная фраза - Собираюсь налегке - бьёт без промаха. Но та же простота, заложенная автором, идёт стихам во вред: у меня как у читателя возникло несколько проблем с цельностью восприятия. Стихи при первом прочтении заглатываются целиком, и только потом появляется вопрос: а о каком, собственно, исходе идёт речь. Само понятие исхода, потопа, появление в тексте знаковых фигур Ноя и Моисея создают впечатление, что последует рецепт избавления от внутреннего рабства, поиска решения кризиса личности, приобретения внутренней свободы, новой духовной идеи. И это, в общем-то, так, да не совсем: судя по тексту, автор ограничивается побегом героини к непреходящим ценностям личности от наносного "мусора" общественного мироустройства. Потоп носит внешний, общественный характер, а исход - внутренний, личный. Кроме того, Ной и Моисей используются автором всего лишь для обозначения вождей, способных повести за собой, спасти в неблагоприятной ситуации. Следующее противоречие: потопов несколько. Один потоп носит спасительный характер: Смывает дождь потоки новостей, в них здравый смысл, устав бороться, тонет. И только слова о конечности потопа при исходе героини приносят понимание, что основной потоп имеет негативное значение, это вся та злободневная пена повседневности, приметы которой перечисляет героиня стихотворения. Это то, что касается идейной составляющей. О чём бы ещё я посоветовал автору серьёзно задуматься. Во-первых, о строке: в них здравый смысл, устав бороться, тонет. При чтении невольно думаешь, что здравый смысл в потоках новостей, и только потом понимаешь, что тонет. Во-вторых, по аналогии со смывает дождь, невольно ставишь цезуру перед мне бестолковый сонник, что, впрочем, не так уж критично. Но вот примеряют рьяно я бы в первоначальном виде не оставлял. При новой строфике рьяно вообще можно безболезненно удалить из текста. Маршруты чертят вилы из разряда упражнений: казнить нельзя помиловать. Всплывает мутно мудрость пескарей. Всплывает, видимо, из-за потопа, но почему мутно? Может, мутью, она ведь не тонет? Мутно мудрость - не слишком хорошо звучит, заменить бы на какое-нибудь пеной, что ли. Но зреет мысль, свернувшись в уголке - мыСЛь СВернувшись - четыре согласных звука подряд. К сожалению, многовато тяжёлых мелочей для столь лёгкого по сути исхода. Риф И.А. Кони... Возможно повторюсь, но стихотворение замечательно поэтичное, лаконичное по форме и ёмкое по образной содержательности, технически безукоризненное, наполненное тихой печалью. К сожалению, пытливый ум ищет новой темы, а читательское восприятие - яркой, нестандартной образности, пробивающей толстую кожу, вызывающей глубокое сопереживание. Иногда смотришь какой-нибудь фильм и заранее заключаешь с его создателями негласный договор о том, что будешь получать подлинное удовольствие от просмотра, не замечая разных художественных допусков, технических трюков и режиссёрских кунштюков. Так вот, на самом деле не хочется замечать всех этих допусков, кавычек и великолепного артистизма - поэтический жанр позволяет. Иначе бы взял с полки томик Ремарка, перечитал бы в тысячный раз "Три товарища". Там и грусть по ушедшей юности, и ещё много чего, включая ребят тем коням под стать (гривы не достать и не догонит ветер), только характеры выписаны тщательнее, цвет глаз, волос, марка выпиваемого алкоголя... Можно даже руками потрогать при желании. Скорпиошка стынет кофе... Наверное, для автора не станет откровением тот факт, что у него в итоге получилось стихотворение образа первых четырёх строк: лезет в дом на ночлег, и небритую мордочку тычет в губы мне снег. Этот трогательный образ, да ещё, пожалуй, две строки: приставали ромашками - занавески к окну... - самое яркое, что я нашёл в стихах. Не просто яркое, а то самое точное, неподдельное, ради чего, наверное, стоит писать. Видимо, сказалась авторская ирония (горькая, само- или ещё какая), заложенная уже в аннотации (бытовушечка - определил жанр произведения автор), но, увлёкшись композиционным построением (кстати, довольно интересным, с точки зрения непосредственного восприятия: "получасовые" отметины оказались более верными, чем почасовые), автор, кажется, не заметил, как стихи превратились в нечто плоское, обыденное, бытовое. Вернее, заметил, но виду не подал - ироничное, скептическое отношение к себе, к стихам, к ситуации героя отразилось и на этом - пририсовал аннотацию, заявил на конкурс... Так и остались существовать строки, приведённые мной выше, отдельно, а всё остальное беспомощное тело стихотворения - отдельно. Именно на это хотелось бы в первую очередь обратить внимание автора, а уж потом на выпирающие миксы-кризы, графику и ритмическое "провисание" в мои щёки горят. Ashsa Водолаз Наверное, есть в этом какая-то закономерность, что с первыми строчками стихотворения перед глазами встал образ водолаза именно из фильма "Скафандр и Бабочка". Во-первых, и история сейчас то, что называется "на слуху", да и образ как нельзя кстати. Во-вторых, стихи попали точно в цель - в моё теперешнее ощущение происходящего вокруг, через громоздкие, негибкие стены телесной оболочки, жёсткую форму ситуации, в которую загоняет стечение разного рода обстоятельств. В этом и есть, на мой взгляд, различие в образах: случай с Боби более конкретный, трепещущая бабочка живой души заперта внутри собственного парализованного тела, скафандр же водолаза из стихотворения - образ более широкий, и если прибавить к нему толщу воды, через которую с трудом пробиваются "звонки" внешних раздражителей, в сумме мы как раз и получим неуклюжую и страшную картину бытия. Забавно, что название "Скафандр и Бабочка" получено прямым переводом с французского, на английском же оно звучит как "The Diving Bell and the Butterfly". Этот дословный "колокол для подводного погружения" принёс мне дополнительную аллюзию на вышеуказанные "звонки мобильника", глухие, притуплённые в сознании раздражители повседневности: берущую за горло осень, рутинное погашение долгов, бесполезную информацию из разного рода источников, крик дурного младенца. "Кто звонил, тот и снится". В этом общем хоре как-то уже теряется, не проходит через толстую обшивку скафандра, становится миражом и самый главный звонок, звонок о необходимости такого движения к побережью, к высокому проблеску света Господня. Механический сон бредущего вдоль берега водолаза продолжается. Будет ли он в конце концов кем-нибудь объяснён? Трофимова А. Прошлое Замечательное авторское сравнение прошлого со связанным из грубой шерсти свитером, интересная подача: мог бы хранить тепло лет двести, но героиня перестала расти с двадцати - метафора, означающая, что самые яркие (тёплые) воспоминания в юности, потом это превращается в бег на месте, ты сам становишься мал для воспоминаний. Интересный оборот: к вещам приВЯЗЫВАЕШЬСЯ. Ну, и несомненно очень к месту признание героини, что свитер связан кем-то другим - сама она создавать прошлое не умеет. Хороша и последняя строка. Что портит стихотворение, так это, на мой взгляд, излишняя многословность - хотелось бы более чёткой формы во всём: в словесном оформлении мысли, в ритмическом построении свободного стиха. Даймар С. глаз Случайно прочитал порой противоречивые комментарии коллег по жюри и даже невольно усмехнулся, насколько все они справедливы в той или иной мере. Да, стихи очень визуально сводят в одну точку (взгляда голубя, детских глаз) кошмар сна и реальность, отчётливо слышен шорох бубенцов. Сам стиль изображения несомненно отсылает к "Андалузскому Псу", тем не менее, картина проста и узнаваема. Но всё же слукавлю, если скажу, что стихотворение читается на одном дыхании. Оно, скорее, похоже на составленный из кусочков паззл. Но не в смысловом плане, не в плане загадки, а в плане художественного воплощения. Да, есть и ритмический сбой, и спорный образ светлой головы, и авторская пунктуация со строфикой не спасает от резкого перехода от воя к спасительному появлению матери. Цельного восприятия без видимых усилий, увы, не получается. Виленкин Н. Сонет Возможно повторюсь, но мне ужасно по нраву, как автор наполнил теплотой сухую форму жёсткой классической формы. Более того, воспользовался ей в качестве дополнительного усиления стихотворения - заставил сверкать совершенно обыкновенные слова двух последних строк: нет выбора - тоскуя и любя так и живу - с тобой и без тебя... Да, определённая академичность наложила свой отпечаток, но автор несомненно внёс живую струю на фоне спокойной образности: империи как жухлые листы тяжелым ветром времени развеет Несмотря на общую простоту, стихи цельны по восприятию и читаются на одном дыхании. И, кроме того, как всегда, имеют неоднозначную трактовку: мне почему-то хочется написать обращение с тобой и без тебя с заглавной буквы.
|