...Уилла отдали в подмастерья, едва минули его девятые именины. Для настоящей работы был отчаянно мал, и мать упросила устроить его до поры до времени служкой при кузнице. Подносить воду разгорячённым, разжигать щурящий красные глазки-угольки горн, кричать на рыночных площадях накрепко вызубренные заклички, раздавать листовки и бегать по всему городу, разнося заказы (за доставку на дом Фрэнк Честертон, хозяин, драл полуторную цену) - вот и все его нехитрые обязанности. Работа, хоть и не тяжелая, но хлопотная и суетливая. Гораздо труднее Уиллу давалось одиночество. Все, что у него было здесь, в этом странном месте, заменившем ему дом: разваливающийся от старости, провонявший мышами тюфяк на чердаке да маленькое узкое окошко, выходящее на задний двор. Сквозь него маленький Уильям смотрел на неопрятные крыши с облупленными черепицами, деревянные, полуразваливающиеся сараи... и на тонкую, как ломоть положенного ему хлеба, полоску моря - в той самой точке, где море сливается с небом и одним широким, бурным потоком несется вдаль.
Море - вот первое и последнее, что он видел засыпая и просыпаясь. Грязно-серое на рассвете, к полудню оно наливалось синевой, становясь по своей прихоти то бирюзовым, то лазурным. Закат приносил с собой золото и охру, кармин и багрянец. Солнце скрывалось в водах, и море темнело, скучнело; и радостные и торжественные краски сменялись густо-синими, словно в воды плеснули чернилами, и, уже позже, непроницаемо-черными. Порой этой дорогой уходили корабли. Отсюда их было не разглядеть, они казались крошечной точкой на горизонте, и Уиллу оставалось только фантазировать. Белоснежны ли их паруса? Вздыблены ли они могучим ревом ветра, или корабль идет силой гребцов? Снуют ли по палубе матросы? И в какие дальние страны плывет он?.. Уилл глядел на узкое и грязное окошко, и в его голове рождались смелые и прекрасные мечты. Грезилось, что когда-нибудь он уплывет на точь-в-точь таком корабле, и там все будет совсем-совсем по-другому: интересно, захватывающе; что там его ждут сошедшие со страниц сказок злые морские драконы, отчаянные, но благородные пираты, грозные вояки и справедливые пираты и, конечно же, прекрасные дамы.
Мать ушла насовсем в день его одиннадцатых именин. Они так редко виделись (Уилла едва мог припомнить и десяток встреч в год), что он уже не мог вспомнить ее лица. Только запах корицы, пропитавший спутанные волосы и сухую, пергаментную кожу. И прикосновения - такие странно-неловкие, сдержанные и осторожные, точно они уже давно стали чужими.
Шло время. Миновали его двенадцатые и тринадцатые именины. Уилл уже давно не ночевал на чердаке: крыша окончательно прохудилась, а тратиться на ремонт хозяева не захотели. Ему отвели место среди других мальчишек, постарше; они делили одну огромную комнату, расположенную этажом ниже, на пятнадцать человек и едва умещались в ней. Уилла оттеснили к окну: из плохо заделанных щелей отчаянно сквозило, и спать там никто не хотел. Обрадовавшегося было мальчишку поджидало разочарование: оказалось, что из него он мог видеть только окна соседнего дома с грязными шторами, больше всего напоминающими половую тряпку, крыши с облупленной черепицей и узкие улочки в слякоти и грязи.
Дела Фрэнк Честертон шли в гору, а Уилла - под откос. Работы становилось все больше и больше, а второго служку прижимистый хозяин нанимать не хотел. Уилл вставал затемно и ложился глубокой ночью, падая на тюфяк без сил и сразу же проваливаясь в глубокий, тревожный сон. Тех нескольких часов, что он выкраивал, едва хватало. Уилл ронял листовки в грязь, путал заказы, и в редкий день Фрэнк не отчитывал его. Денег со смерти матери ему почти не платили, а те, что платили, постоянно задерживали, говоря, что мальчишка должен быть благодарен за кров и еду. Настоящей кузнечной работы ему не давали, хотя обещали перевести в подмастерья еще в прошлом году, так и вынуждая бегать служкой. Уилл понимал, что надо требовать отданные матерью деньги за обучение назад и искать другого ремесленника... или хозяина. Понимал, но не мог ничего поделать: стоит ему перестать работать и начать искать, куда податься, как хозяин тут же вышвырнет его за дверь. Теперь уже Уилл мечтал не о далеких странах и пенистых гривах морей, не о развевающихся на стройных мачтах изукрашенных парусах, а о том, как бы немножечко поспать и выкроить лишний ломоть хлеба. И, конечно, о том, как он, наконец, станет подмастерьем, выучится, найдет настоящую работу...
Но время шло, а он так и горбатился на Фрэнка. По-прежнему вставал затемно, и бегал, бегал, раздавая листовки, выкрикивая заклички, оббивая пороги информационных бюро, разнося заказы: шпаги - военным и господам, кухонную утварь - трактирщикам, кованные и ажурные украшения - по магазинам и благородным домам. Уилла мало интересовало, что и кому он относил: он сдавал заказ, отчитывался хозяину - и тут же забывал. Дни сливались в один сплошной, бесцветный и пресный поток, цвета не морской лазури, а серых сточных вод.
Но однажды Уилл получил такой заказ, что сердце его замерло - и заколотилось так быстро, как никогда! На записке, прикрепленной к одному из длинных бумажных свертков - обыкновенно в таких Уилл носил шпаги владельцам, чтобы не привлекать внимание уличных бродяг ножнами и доброй сталью, - сияли заветные буквы. Те самые, что он мечтал увидеть столько лет. "Наб. Чер. Жемч-ны". Набережная Черной жемчужины! Набережная!
"Столько лет назад", - добавил Уилл, и восторг, рвущий сердце, сходил на нет. Всего пару лет назад он бы бросил все и побежал на долгожданную, чудесную набережную, смотреть на море; несмотря даже на то, что остальные заказы его находились в другой части города, а время не ждет. Но теперь... о чем он мечтал теперь? О прилежной службе и зарплате, о выслуге и долгожданном статусе подмастерья, ремесленника... Но никак не о море.
И Уилл, свалив шуршащие свертки, коробки с листовками и товарами в мешок, отправился на центральные улицы...
На набережную он вышел, когда ранние сумерки уже сгустились на улицах. День - пасмурный, дождливый и отвратительно тоскливый - клонился к закату. Но Уилл не видел ни серой, полуразрушенной за десятилетия мостовой, ни домов, не в пример лучше тех, к которым он привык - красивых, ладных, с выбеленными фасадами. Он с горечью думал о том, что когда-то, в детстве, мечтал побывать у моря, взглянуть на него своими глазами. Какими же теперь глупыми ему казались эти желания и надежды! "Уплыть в дальние страны", "пойти добровольцем во флот"... смешно, нелепо! Но как же жаль, что это время мечтаний прошло... что детство кончилось. Маленький, всклокоченный четырнадцатилетний мальчишка, он чувствовал себя странно-взрослым, утратившим ту легкость, свет и...
И сердце его затрепетало, дыхание перехватило. Он, думавший, что давным-давно разучился чувствовать, понял, что ошибался.
Восторг рвал сердце, и слезы блестели на глазах. Море - огромное, бесконечное, такое близкое, только руку протяни - распростерлось перед ним урчащим, громыхающим зверем. Сколько он видел восходов, закатов; сколько он любовался им, прекрасно-лазурным, злато-алым, но тогда это была всего лишь узкая и бесконечно далекая полоса... а сейчас - пусть серое, гулко-свинцовое, грозно урчащее, не такое яркое и сиятельное, как раньше - оно было таким живым, настоящим, что дух захватывало!
Тихонько зашелестел сверток, выпавший из ослабевших рук, и покатился по наклонной мостовой. Уилл торопливо подхватил пропрыгавшую в сторону моря шпагу. Выпрямившись, развернулся было, чтобы побежать прямо, к заказчику... но замер, не сделав ни шага.
Влево, под откос, убегала широкая дорога, ведущая к пристани, у которой покачивались десятки пришвартованных кораблей. Тоненькие, как игрушки, бриги, стройные фрегаты с изящными обводами, загруженные от носа до кормы каравеллы...
Уилл посмотрел прямо, налево, прямо... закусил губу, не зная, что делать; сердце его разрывалось на куски, а ноги уже почти срывались в бег по дороге к пристани. Но как же, как же?.. Ведь Фрэнк... заказ... кто-то ждет...
"К черту Фрэнка!" - внезапно зло подумалось Уильяму. Он задолжал ему на десять таких шпаг! А заказчик... ничего, переживет! Еще "утешение" звонкой монетой получит, "за ожидание"!
Уилл нахлобучил шапку, чтобы ветер, идущий с моря, не сбил ее, и помчался под откос, к кораблям. "Только бы взяли, только бы взяли!" - билась отчаянная мысль. "Только бы найти корабль! А там... а там все равно!"
...Потом, спустя много лет, капитан Уильям Дрейк, гроза Карибского моря и морей, с которым приходилось считаться и свободным дельцам, и каперам, вспоминал этот день с улыбкой. Ведь именно тогда, в этот обычный, непримечательный и безнадежно-серый день началось его захватывающее путешествие длинною в жизнь...