Аннотация: Говорят, однажды посмотрев в глаза Ши, никогда не обретешь покой. А поцеловав - забудешь себя и пойдешь за ней.
Говорят, однажды посмотрев в глаза Ши, никогда не обретешь покой. А поцеловав - забудешь себя и пойдешь за ней.
Золото листьев как золото меда: льется звонким, искристым потоком, обнимает лес, шепчется под мягкими, вкрадчивыми шагами Аэлен - души осени, Ши, девы волшебных Холмов.
Кружево солнца вплетается в кружево листьев, расцвечивает белое платье искусным узором и ласкает кожу последними, исполненным затаенной нежностью поцелуями. Звонкая песнь осени вскоре сменится в ее сердце пьянящим волшебством Бельтайна.
Еще три ночи, три холодных осенних ночи в царстве ее Холмов - и воспрянут до небес золотые и огненно-алые костры. И смертные, забывшие холод самхейнских ночей и страх перед гоном Дикой Охотой и рогом ее короля, будут танцевать подле них, сжигая в пламени воспоминания о минувшей зиме.
Еще три ночи - и Ши смогут спустится с Холмов, когда Грань между ними и Другой Стороной особенно тонка, затеряться среди шумных, звонких м веселых людей и растопить холод вечности, сковавший сердце.
...Ночь Бельтайна высока и черна. Аэлен - у одного из костров. Мед - пьянящий, такой непривычный - обжигает губы, оседает на них осенне-терпкой сладостью.
- Аэлен, не сиди одна! - звенит колокольчиком смех Иллирин-Ши, души первых по-настоящему весенних дней, сотканной из света и песни капели. Она - как песнь ручья, так же легка и игрива, не может удержаться на месте ни мгновения.
Иллирин тянет ее за руку, уводя за собой, в круг танцующих, и Аэлен смеется вместе с ней. Смех осенней Ши не звенит перезвонами - шепчет легким дыханием, нежный и тихий, как шелест опавшей листвы.
...танец ведет их звенящим повсюду смехом, музыкой, задорной и быстрой, игривой - созвучием скрипки и лютни. Ночь ясна не россыпью звезд и лунного серебра, а пылающими кострами.
Платья Иллирин, и Риэн, и Эрны, простые и неброские, так непохожие на обыкновенно роскошные их одежды, не видны в толпе. Аэлен выходит из круга - но почти сразу шагает в него вновь, с улыбкой соглашаясь на танец.
Тот, кто пригласил ее, юн и весел. В зелени глаз - задор и странный блеск, будто мечтательный, и взгляд устремлен вдаль. С ним легко и светло, как с одним из Ши - только не обжигают холодом его ладони.
...Шаг за шагом, круг за кругом, ночь - на изломе. Аэлен смеется, пляшет, как никогда, взметая платья подол и темную медь волос, вспыхивающую золотом в свете костра.
И, забывшись, поднимает на него взгляд.
...глаза осенней Ши - дымка лесных озер, ясно-прозрачных, хрустальных и звонко-холодных, заглянешь в них раз - навеки утонешь. Хлеб и вино утратят вкус. Невыносим станет дом и очаг, счастье земное, привычное и простое. Не усидеть на месте, не согреться чужим теплом, жар очага обернется холодом зимней стужи. Только идти по дороге, зовущая вдаль, вслед за собой, к странной мечте о нездешнем.
Ши осенних дней отшатнулась - и, высвободив узкое запястье из его рук, бросилась прочь из круга
Дэниэл, очнувшись от зыбкого полусна, сорвался вслед за ней, слишком боясь не успеть, не поймать, потерять.
Выбеленный лен, темная медь волос, тонкий стан - так далеко и так близко.
Круг расступился, разомкнулся - и Ши, его Ши ушла, ступив за круг костра.
...А за ним - ночь, мятежная и беспокойная, где старые сказки, слышанные в детстве, сходят со страниц пыльных книг. Сказки, в которых ему, смертному, места нет. Куда его Ши не захотела вести его.
- Постой! Погоди!..
Запястье, такое тонкое, такое знакомое, снова в его руках.
Она качнулась, чтобы идти дальше в безлунную пьянящую маем ночь, в черный лес незажженных костров - но не смогла.
- Забери меня, - Дэниэл развернул осеннюю Ши к себе, пытаясь поймать прозрачно-синий взгляд. - Забери меня с собой, в Холмы.
- Отпусти меня, - непреклонное, но тихое: шепот осенних рощ.
- Никогда, - Ши, рвавшаяся из его рук вспугнутой птицей, замерла, обернувшись. И Дэниэл повторил: - Никогда, слышишь?
- Мне не нужен слуга. Уходи, пока можешь.
И в лесном сумраке, укутавшим их, не разобрать, что за тень затаилась в ее льдистых глазах.
- Я не буду тебе слугой. И я не хочу возвращаться.
- Пусти! - вскрикнула она впервые в их странно-спокойном, обманчивом разговоре, и, отвернувшись, бессильно, бессмысленно рванулась из кольца его. - Я никогда не уведу тебя. Никогда!
Сердце замирает, словно перестав биться.
И следом за этим долгим, бесконечно долгим мигом приходит сумасшедший, но единственно-верный ответ, который срывается с губ раньше, чем он успевает подумать - и передумать.
- Тогда, - голос не мягок, а резок и груб: слова царапают пересохшее горло песком. - Я пойду за тобой. Сам. Пока не найду - и после.
И, сжав ее руки, прижав их к себе, крадет с губ Ши поцелуй - такой странный, манящий, пахнущий горечью осени, ломким льдом, сковавшим озера, и туманной дымкой утра...
Она вырвалась из кольца его рук и, обернувшись чернокрылой птицей, легкой тенью ушла ввысь, в черноту леса - не поймать, не догнать, не успеть за ней.
Дэниэл коснулся губ, на которых еще горчил такой странный, чуждый его прежнему миру, поцелуй. Если бы не он, можно было бы счесть все сном, обманом пьянящей Бельтайнской ночи.
Не он - и не сердце, его украденное и навеки ушедшее с осенней Ши, бьющееся в такт ее.
Повинуясь неясному, непонятному порыву, Дэниэл опустился на колени, провел рукой по палой листве.
Пальцы коснулись и огладили что-то мягкое, шелковистое, блеснувшее в изменчивом лунном свете золотой каймой.
"Перо... перо ворона. Нет, Ее перо".
Дэниэл выпрямился, с силой отведя взгляд от тонкого, изящного пера - напоминания о его Ши, еще хранящего горечь листвы и пьянящую сладость яблок.
Выпрямился - и прошептал в звенящую от бельтайнского волшебства и таинства ночь:
- Я пойду за тобой, госпожа моя. В твое короткое царство, в чертог зимних бурь, куда угодно, только бы найти тебя. Пойду, даже если никогда не смогу найти.