Аннотация: Мистико-философский фанфикшн по The Elder Scrolls. Рекомендуется любителям игр разума по Шегорату как легкое готическое чтение на ночь.
Контракт рисовальщицы
До того дня я думала, что это мой дар. Но нет, это мое проклятие.
Где находятся эти глаза, перед которыми встают картины, никогда не виденные глазами настоящими? Покажите мне, где; я своими руками выколю их.
Я не хочу больше видеть два самых дорогих мне лица. Я не хочу видеть, как багряные тени залегают в их глазницах, как меркнет свет их глаз. Я не хочу видеть, как их мягкие черты искажают муки ужаса и боли. Я не хочу видеть, как мои родители падают наземь, как темное пятно расползается по нежно-розовому мрамору. Я хочу, чтобы тени, обступившие моих родителей, больше не приходили в мои сны.
Двенадцать лун мне не было от них покоя, и сколько б не было еще, если бы в один день я не поняла, что все прекратится.
Лесная эльфийка устало оглядывала снующий мимо нее народ. Уже вечерело, но она прекрасно знала, что пока лучи заходящего солнца еще освещают скопище палаток, тентов и навесов, толпа зевак, среди которых изредка встречаются покупатели, не покинет Большой рынок Сильвенара. Ужасно хотелось глотнуть ротмета, однако ее напарница и вкупе с тем двоюродная сестра, Ноэльдир, все еще не появлялась. Взгляд эльфийки в тысячный раз скользнул по набору резных костяных кубков филигранной работы - бесценный товар, что они выставили сегодня и покупателя на который придется ждать, наверно, неделями, если не месяцами, непрестанно беспокоясь о возможной краже. Девушка была погружена в невеселые мысли об этой новой головной боли, когда ее разбудил прозвучавший сверху негромкий хрипловатый голос:
- Искусная работа.
Эльфийка подняла голову. Высокий мужчина в свободной черной одежде покручивал в руках один из резных кубков, держа его кончиками бледных пальцев за тонкую костяную ножку. С минуту она молча смотрела на него, изучая правильные, аристократичные черты, следя за каждым движением живых серо-зеленых глаз, не в силах оторвать взгляд от лица незнакомца. Того, похоже, ничуть не волновало такое поведение: все его внимание уделялось одному лишь кубку. Наконец, она опомнилась, окинула глазами довольно простого вида костюм мужчины, и с некоторой нерешительностью заметила:
- Это дорогая вещь.
- Еще бы, - с усмешкой отозвался незнакомец, не отводя взгляда от кубка.
- ...и продается только в комплекте. Шесть кубков, каждый по...
- Две тысячи девятьсот дрейков.
Эльфийка замолкла от неожиданности. Незнакомец назвал практически ту самую цену, за которую ее дядя поручил продать товар.
- ...каждый по пятьсот двадцать, но за весь комплект всего три тысячи сто - я готова уступить вам двадцать дрейков, - она учтиво улыбнулась, закончив заученную фразу.
- Две тысячи девятьсот пятьдесят? - мужчина наконец оторвал взгляд от кубка и с хитроватым, снисходительным прищуром глянул в глаза эльфийке, улыбнувшись в ответ.
- Но вы же понимаете, что такой изысканной работы комплект, достойный стоять на столе самого Императора, не может стоить дешевле трех тысяч ста, и если я скину еще хотя бы пятьдесят, это будет просто неслыханно...
На прилавок с металлическим звоном опустился кожаный мешочек.
- Здесь три тысячи золотом. Берите.
Мягкий вкрадчивый голос, обольщающая улыбка и гипнотизирующий взгляд незнакомца произвели должный эффект. Девушка опустила кубки в устланный пухом и перьями ящик и вручила его покупателю. Тот слегка склонил голову в благодарности, после чего удалился.
Я хотела побежать за ним, снова взглянуть ему в лицо, снова увидеть эти черты, проникнуть в их загадку, узнать их характер, сильнее запечатлеть их в памяти. Я не решилась. Я бы тут же принялась рисовать это лицо, которое все еще стояло перед моим глазами, но под рукой не оказалось ничего подходящего. Я просто сидела и старалась как можно отчетливей вспомнить каждую черточку этого лица, каждую линию и изгиб.
- О боги!
Услышав высокий девичий вскрик, эльфийка повернулась и увидела свою напарницу. Та стояла, окаменев, две чаши валялись у ее ног посреди дымящейся лужи разлитого ротмета. Взгляд Ноэльдир был устремлен на прилавок.
- Меттэстель, где кубки?! Неужели... неужели их украли? - убитым голосом произнесла она.
В ответ Меттэстель весело рассмеялась.
- Я продала их. Вот три тысячи золотом, - она подняла увесистый кожаный мешочек.
Ноэльдир не сразу осознала услышанное, но все же взяла мешочек из рук напарницы и пересчитала монеты.
- Все точно. Здесь золота на три тысячи дрейков... Но я не понимаю, как?.. Я думала, до приезда очередной делегации к Гласу Народа у нас нет никаких шансов!
- Кубки купил какой-то незнакомый человек. Я его никогда раньше не видела. Бретон, наверно, хотя, возможно, имперец, или даже полукровка. Мы быстро сторговались, он сразу же заплатил всю сумму, забрал кубки и ушел. Буквально пару минут назад...
- Невероятно! А хотя... Да, я, кажется, припоминаю, как торговцы рассказывали мне о чем-то подобном. Несколько месяцев тому назад кто-то из них выставил на продажу лампу из черепа редгарда, просто залюбуешься как тонко сработанную - лампа была, ну, как будто из затвердевшего кружева, а не из кости. И представь: в первый же день ее купил какой-то человек, похожий на бретона. Если бы он оставил долговую расписку, ну или хоть пригласил бы торговца для выплаты денег к себе, в свой дом, знаешь же, как обычно делают при таких крупных сделках, тогда-то вот и можно было бы сказать наверняка, кто он да откель будет. Но тот просто выложил за лампу четыре тысячи золотом и ушел. Скорей всего, это именно он сейчас и был!
Меттэстель кивнула. Ноэльдир тут же принялась радостно щебетать о том, что теперь они могут наконец-то пойти домой, и о том, как будет рад ее отец при виде полного золотом мешочка, и о том, что они наконец-то смогут приобрести. Но Меттэстель не слушала ее.
Я поняла, что смогу снова увидеть это лицо. Все свободное время я посвящала попыткам повторить эти черты на немногих оставшихся у меня обрывках пергамента - холст уже давно закончился. Я чертила и правила, стирала и чертила снова. Выходило похоже, очень похоже, но что-то ускользало. Это было красивое, изящное, но неживое, застывшее лицо - точно как и на всех предыдущих моих портретах. Их хвалили, ими даже кто-то восхищался - но я никогда не была довольна результатом. Я хотела перенести на полотно живое лицо - такое, каким я вижу его перед своим внутренним взором. Не вышло. Ни разу.
Лицо незнакомца прогнало черные тени из моих снов и вытеснило образы умирающих родителей. Однако даже во снах это лицо казалось далеким и недосягаемым.
Я не пропускала ни одного базарного дня. Я узнавала, будет ли у кого из торговцев редкий драгоценный товар, и следила, следила, следила...
Наконец, я снова увидела.
"Он!", - кольнуло сознание Меттэстель, когда фигура, столь часто виденная ею во снах, мелькнула перед нею наяву. В руке у незнакомца был зажат маленький сверток: похоже, сегодняшняя сделка уже произошла, и если она не последует за ним, тот покинет рынок и снова растворится в вечерних сумерках.
- Мне нужно идти. Встретимся дома, - поспешно попрощалась она с кузиной и, не обращая внимания на недовольное выражение на лице той, выбежала из-за прилавка и последовала через редеющую вечернюю толпу следом за незнакомцем.
Тот вскоре отделился от толпы, свернул с широкой аллеи и углубился в темные переулки Имперского квартала. Дома постепенно становились все менее респектабельными, напоминая скорее заброшенные развалины, реже встречались прохожие. Эльфийка гадала, что человеку, распоряжающемуся столь солидными суммами, делать в этом неблаговидном районе. Самого незнакомца становилось все хуже и хуже видно, силуэт его растворялся в сгущающихся сумерках.
Меттэстель свернула за очередной угол вслед за незнакомцем и, оглянувшись, поняла, что все-таки упустила его. Но она еще даже не успела почувствовать разочарование, как кто-то обхватил ее сзади и рывком притянул к стене. Девушка готова была закричать, но едва она набрала в грудь воздуху, холодное лезвие коснулось ее шеи, и та замерла, боясь шелохнуться. Босмерка медленно выдыхала воздух, в панике шаря глазами по пустынному переулку, но тщетно - ни одного горящего окна, ни одной тени прохожего. Напавший на нее тоже ничего не предпринимал, но продолжал все так же крепко ее держать. Наконец, дыхание девушки несколько успокоилось, хотя сердце по-прежнему бешено колотилось. Заметив это, напавший склонил голову к ее уху.
- На кого ты работаешь? - спросил спокойный, даже насмешливый мужской голос.
По коже эльфийки пробежал мороз.
Это был тот самый голос, ласковый теплый шелест, сладкая дрожь задетых струн, голос, отзвуки которого не покидали мою голову с тех пор, как я впервые его услышала. Его голос.
- Я не понимаю, о чем вы, - прерывисто дыша, прошептала она.
- У тебя, кажется, и вправду нет оружия. Значит, ты просто шпион. Кто нанял тебя? - дыхание незнакомца обжигало жестким запахом металла.
- Никто! Я просто хотела узнать, кто вы и где живете.
Мужчина отрывисто хохотнул.
- Зачем?
- Понимаете... Я рисую портреты. Ваше лицо... Мне очень хотелось бы написать ваш портрет.
- Очаровательно, - издевательски протянул незнакомец. - Но боюсь, что эта уловка уже устарела. Кажется, я в последний раз встречался с ее использованием в Вэйресте. Обворожительнейшая шпионка, выдававшая себя за портретистку... Богатых и влиятельных так легко обезоружить, сыграв на их тщеславии, - он саркастически усмехнулся. - Сожалею, но у тебя это не выйдет. Ты не портретистка. Я запомнил тебя, милая девочка. Ты торгуешь изделиями из кости на рынке. Никаких портретов...
- Я не лгу! Я действительно портретистка, мое имя знают при дворах Алинора и Сильвенара. Я - Меттэстель!
Незнакомец замер.
- Меттэстель?.. - спросил он то ли ее, то ли себя самого, словно вспоминая.
В дальнем конце переулка послышались шаги. Мужчина вздрогнул, лезвие больно впилось в кожу, и у босмерки перехватило дыхание. Шаги медленно приближались, и скоро прохожий мог их заметить. Внезапно незнакомец отнял кинжал от шеи девушки, оттолкнул ее от себя и неслышно нырнул за угол. Она пыталась разглядеть его в потемках, но тщетно.
Угроза смерти не отпугнула, но лишь усилила нашу связь. Звуки его голоса разливались терпким эхом в моей голове, видение его лицане покидало меня ни во сне, ни наяву. Мое тело все еще хранило остатки его тепла, столь острой и краткой близости. Я не стала ждать следующего базарного дня. Я каждый день выходила в город, обходила улицы, переулки и парки с единственной целью: снова столкнуться с ним.
Меттэстель устало оперлась рукой о ствол толстого дуба, наблюдая за угасающим закатом. Розоватый свет еще окрашивал покатые крыши имперских построек и конусообразные верхушки жилищ в форме бутона, или луковицы, явлений местной архитектуры. Позади эльфийки темнел зеленью парк, представлявший из себя участок традиционных для Валенвуда лесных дебрей, не вырубленный под постройку домов.
На опиравшуюся о дерево руку опустилась чужая ладонь. Босмерка резко обернулась.
- Меттэстель.
Белые зубы незнакомца обнажились в широкой, хищноватой улыбке. Он учтиво поклонился. Меттэстель молчала, и мужчина продолжил:
- Прошу прощения за неучтивость, проявленную при нашей последней встрече. Я вынужден быть осторожным.
- Да... Я понимаю, - после некоторой паузы ответила девушка.
- Очень рад. В тот момент, как вы назвали себя, все встало на свои места. Когда я увидел вас, торгующую поделками ремесленников, я почувствовал, что здесь что-то неправильно. Словно вы не на своем месте. Что и позволило мне заподозрить вас... Но когда вы назвали себя, я понял, что вы не лжете. Разве я был вправе отрицать ту дивную закономерность, по которой вы преображаете своей красотой здешнее суетное торжище точно так же, как ваши великолепно самобытные портреты украшают собой королевские дворцы? Да, мне стоило предугадать, что эта тонкая чувственность, это острое ощущение прекрасного, позволившие возникнуть подобным работам, непременно отразятся и во внешнем облике создателя.
- Благодарю, - щеки эльфийки подернул легкий румянец. Выразительный голос незнакомца, источающий велеречивые комплименты, производил завораживающее действие, ей пришлось одернуть себя, чтобы не поддаться этим чарам. - Но мои работы не стоят таких похвал. Там столько несовершенств... ах, и мне так и не удалось их исправить.
- Но, прошу вас, объясните: почему вы, владея толиким дарованием, промышляете столь неблагодарным занятием, как торговля безделушками? Ведь ваше место при дворе; там, где законно обретаются ваши работы.
- Ах, сударь... - она глубоко вздохнула. - Я не могу вернуться в Алинор, это невозможно... не спрашивайте. А в здешнем краю мне просто не с чем работать. Холст и масляные краски местные не производят - все из-за Зеленого Пакта. То, что привозят купцы, стоит просто неимоверно. Очень немногие могут себе такое позволить, да и искусство портрета здесь... не то, что бы не в почете, однако особого интереса у большинства не вызывает. Когда я приехала сюда, мне хватило материала едва на полгода. Сразу после этого двор забыл о моем существовании... Мне оставалось лишь смириться. Я стала помогать семье моих дяди и тети, у них сейчас и живу.
- Вот как? Да, весьма печальная ситуация... Однако теперь, когда я встретил вас, ее можно исправить. Так случилось, что я располагаю некоторыми запасами необходимых вам материалов. Я был бы рад принять вас у себя и предоставить вам все, что потребуется для занятий живописью, включая собственные апартаменты - если, конечно, вы окажете мне такую честь.
- О, о таком предложении я могла бы только мечтать, - лицо Меттэстель осветила радостная улыбка.
- В таком случае, позвольте пригласить вас прийти ко мне завтра, после захода солнца. Мой дом находится у выхода из дворцового парка и видом напоминает большой шарообразный бутон, окруженный бутончиками поменьше. Правда, под это описание могли бы попасть и другие поместья этого округа, однако вы сможете отличить мое жилище по доспехам стражников у входа. Они будут закованы в даэдрическую броню. Насколько мне известно, стражники прочих поместий облачены либо в костяные, либо в стальные доспехи, так что вы не ошибетесь. Я предупрежу стражу о вашем визите, так что вы сможете сразу же пройти в мои покои.
- Благодарю, сударь. Я непременно приду, - она поклонилась.
- Я буду ждать вас, любезнейшая Меттэстель, - он поклонился в ответ, и на лице его вновь сверкнула хищноватая улыбка. - А сейчас позвольте вас покинуть. Прошу, не следуйте за мной.
Мужчина развернулся и по узкой тропке направился через гущу переплетающихся веток и лиан. Только когда тот скрылся, Меттэстель поняла, что так и не узнала хотя бы его имени.
***
Искомый дом нашелся довольно легко. Пройдя мимо стражников, напоминавших скорее существ из Обливиона, чем смертных в броне, Меттэстель очутилась в тускло освещенной прихожей. Здесь никого не было, однако на другом конце комнаты в открытом дверном проеме мерцал свет. Войдя в эту дверь, босмерка очутилась во внутренних покоях. Это был большой круглый зал, высокие стены которого отливали перламутром и, плавно сужаясь, переходили в потолок, становясь тоньше и прозрачнее, так что через верхушку можно было различить сиреневые облака и слабое мерцание первых звезд. Длинные кисейные занавеси, шатром поднимающиеся к потолку, разделяли внутреннее пространство на два круга комнат и одну большую в центре. Легкие, прозрачные ткани колыхал теплый ветерок, проникающий через узкие высокие окна. Дрожащий сумеречный свет и терпкий, сладковатый аромат струились по залу из золоченых ламп, наполненных благовонным маслом. Весь пол был устлан сеншальскими коврами, такими толстыми и мягкими, что могли бы заглушить даже тяжелую поступь легионера.
Сложно было сказать, что и кто находится в этих покоях, так как чем дальше пытался проникнуть взгляд, тем больше очертания предметов расплывались в светлой дымке. Меттэстель, озираясь, отодвинула одну занавеску, за ней другую, и увидела, что находилось в середине. Содержимое прочих комнат перестало ее интересовать, еще одна занавесь ушла в сторону, и девушка с трепетом приблизилась к высокому мольберту. Кончики пальцев коснулись чистого холста, на котором уже лежал ровный слой грунта цвета золотистой охры. На минуту ей показалось, что она снова находится в мраморных стенах королевского дворца Алинора, что где-то поодаль, позади мольберта, в кресле на бархатной подушке сидит высокоэльфийский вельможа, на холсте будто начали проступать чьи-то смутные черты, изящные, надменные...
- Ваш цвет, не так ли?
Босмерка оглянулась, но сквозь светлую завесу колышущейся кисеи не смогла различить того, чей голос только что прозвучал. Впрочем, в том не было нужды - сам голос невозможно было не узнать.
- Да. Когда я еще была при дворе в Алиноре, я любила окрашивать грунт охрой... - начала девушка.
- ...заставляющей царственным блеском засиять золотую кожу альтмеров. Я рад, что не ошибся.
Меттэстель наконец заметила светлую тень, неслышно движущуюся по кругу за занавесями, подобно бесплотному духу. В неверном свете ламп она то растворялась, то появлялась снова, а голос меж тем продолжал звучать:
- Я не смог удержаться от искушения приложить руку к тому, чему под вашей кистью предлежит стать произведением искусства. Искусство - оно чем-то сродни магии зачарования, вы не находите? Вы берете обыкновеннейшие вещи: холст, грунт, краски, накладываете одно на другое... и вдыхаете в свою работу душу. Жизнь наполняет бездушный материал, и рождается искусство.
- А как же мастерство? - после паузы спросила эльфийка. - Душа не умеет наносить краски на холсты: для этого нужны умелые руки.
- Вы правы, - голос усмехнулся. - Но даже самый умелый мастер будет не более чем ремесленником, если не сможет вложить душу в свое творение. Детище его будет тонким, прекрасным, изящным... и мертворожденным!
Голос с издевкой растянул последние слова и саркастически засмеялся. В душе Меттэстель больно кольнуло: не в этом ли она упрекала саму себя столько раз? Не безжизненностью ли грешили все ее портреты, выполненные меж тем с мастерством и искусностью, достойными королевского двора? Мог ли этот незнакомец вызнать терзающие ее мысли?
- Прошу вас, не стесняйтесь, - голос зазвучал с прежней непринужденной учтивостью. - Все здесь устроено исключительно для вас. Если возникнет нужда в чем-либо еще, вам стоит лишь сказать об этом. Впрочем, - продолжил он после паузы, - полагаю, учтивость обязует меня поприветствовать драгоценную гостью.
Светлая тень стала приближаться, приобретая все более четкие очертания, и наконец, откинув последний занавес, перед эльфийкой предстал сам хозяин. Белые атласные штаны свободного покроя, длинная туника из полупрозрачного шелка, отороченная золотым шитьем, через которую проглядывала светлая кожа - все это в сумеречном свете придавало незнакомцу призрачный облик, хотя тот и стоял вблизи.
- Мое почтение, - он подошел и склонился к руке девушки.
Эльфийка улыбнулась и поклонилась в ответ. Незнакомец глянул в ее глаза со знакомым хитроватым, словно оценивающим прищуром, после чего перевел свой взор на охристое полотно.
- Прежде на таком грунте вы имели обыкновение писать портреты альтмеров, однако на этот раз я бы хотел предложить вам... несколько иной сюжет, - он чуть склонил голову набок и поводил рукой в воздухе перед холстом, будто представляя себе расположение фигур. - Вы знаете, в стародавние времена, когда мир был несколькими тысячелетиями моложе, существовали иные народы алдмерийского племени, кто мог гордиться немеркнущим золотом своей кожи. На востоке, у подножий исполинского вулкана... Однако я несколько тороплю события. Позвольте ознакомить вас с моим скромным жилищем?
Меттэстель согласно кивнула и опустила руку в учтиво протянутую ладонь мужчины. Тот повел ее через лабиринт колышущихся занавесей. Каждая комнатка была обставлена роскошно и с тонким вкусом: здесь были столики с гладкой, как зеркало, поверхностью и изящными ножками, загибающимися в виде волюты или в форме звериной лапы, деревянные складные табуреты полированного красного дерева на Х-образной опоре, мягкие, покрытые багряным бархатом пуфы, обшитые золотой тесьмой с кисточками по углам. Но ни эта искусно сработанная мебель, ни прочая диковинная утварь занимали внимание босмерки, а единственно великолепные картины, выставленные на опорах по одной-две в каждой комнате. Красочные пейзажи, глядя на которые можно было почувствовать дуновение ветра, услышать шелест листвы и отголоски птичьего пения; маринистические этюды, бушующее море которых готово было выплеснуться с картины; натюрморты, столь правдоподобные, что чувствовался аромат цветов и фруктов; героические сцены сражений, к коим не хотелось подходить слишком близко из опаски забрызгаться кровью или попасть под когтистую лапу чудовища. Эльфийка даже не пыталась скрывать своего восхищения.
- Сударь, неужели вы сам, в одиночку, собрали все эти великолепные картины? - заворожено глядя вокруг, тихо промолвила Меттэстель.
- О нет, - отозвался ее спутник. - Мой вклад в составление сей коллекции не столь велик; большая часть полотен приобретена отцом еще до того, как я перенял это его увлечение.
- Ах, значит, ваш отец тоже интересуется живописью? А кто он? - заинтересованно спросила девушка.
- Имперский дворянин, дипломат... маг, - неопределенно ответил мужчина. - Мы с ним путешествуем по Тамриэлю. Этот дом отец арендовал год назад, когда мы приехали сюда. К сожалению, сегодня мне не удастся вас познакомить, поскольку он сейчас во дворце.
- Какое же обостренное у вашего отца чувство прекрасного... Как и у вас, сударь, - с улыбкой произнесла эльфийка. Ей хотелось бы узнать больше, узнать собственное имя незнакомца, но она не решилась спрашивать напрямую.
- Благодарю. Да, люблю считать себя ценителем красоты, - ответил мужчина, многозначительно глянув на спутницу. - Замечу, однако, что вы еще не видели самой прекрасной картины, какая только обретается в этой коллекции.
Зайдя за высокую деревянную панель, он распахнул ее створки, и, вернувшись, встал за плечом Меттэстель.
- Прошу простить мне эту уловку, - услышала эльфийка негромкий и серьезный голос, - ибо язык мой немеет при попытках выразить восхищение вами...
Рама большого зеркала заключала их - застывшую в смятении женщину и высокого мужчину за ее спиной.
Наши глаза встретились. Мы молчали.
- Кто ты?
- Зачем ты хочешь это знать?
- Я хочу понять. Я должна знать твое имя.
- Ты можешь называть меня так, как тебе нравится.
- Я не знаю, как тебя называть. Ты Загадка. Ты Незнакомец.
- Только не для тех, кто откроется мне.
- Чего ты хочешь?
- Твои горечь и боль. Твою любовь. Твою душу.
До ее сознания доносились разрозненные слова: "утомил", "прошу", "ужин", "разделить". Эльфийка почувствовала тепло мужской руки в области талии, ее куда-то повлекли. Вскоре Меттэстель вновь оказалась в центре зала, где помимо мольберта и принадлежностей художника стояли кресла и стол, на котором появились фрукты в двухъярусной золоченой вазе, вино в высоком, оправленном серебром хрустальном графине, ароматные кусочки мяса, рыба и икра в серебряной посуде, судки со специями, с маслом и уксусом в стеклянных графинчиках. Незнакомец предложил девушке кресло, наполнил стоящий подле нее чеканный серебряный кубок вином и сел напротив.
Меттэстель в растерянной задумчивости глядела на изысканные яства, мысли ее никак не желали приходить в порядок.
- В чем дело? У вас нет аппетита? - с разочарованием в голосе осведомился незнакомец.
- Н-нет, я... - неуверенно пробормотала та, взяла из вазы спелую сливу, но затем вдруг положила назад.
Мужчина усмехнулся.
- Не бойтесь. Я не для того предложил вам фрукты, чтобы подловить вас. На территории, принадлежащей чужеземцам, Зеленый Пакт не имеет силы.
Смутившись, эльфийка снова взяла плод. Приободряя ее, незнакомец взял из вазы кисть винограда и, неспешно отправляя в рот ягоды, продолжил рассказ, начатый при их встрече у мольберта. Он рассказывал ей о кимерах, народе Изменившихся, что откололись от эльфийской общины на островах Саммерсета и ушли на северо-восток, ведомые пророком Велотом. Рассказывал о шести Великих Домах, о четырех племенах Пепельноземья, о Первом Совете и о войне, в которой золото кожи кимеров померкло, став пепельной кожей данмеров. Меттэстель слушала его, захваченная рождающимися у нее в голове картинами и незаметно для себя самой приобщаясь к разнообразным кушаньям. Краем глаза она могла бы заметить время от времени снующие за занавесями силуэты, благодаря которым на столе происходила смена блюд, но все внимание ее было поглощено рассказом незнакомца. Наконец, тот замолк, и у нее вырвалось:
- Так рассказывать... словно ты сам был там и все видел! - она тут же осеклась. - То есть, вы... были...
- Пустое! - с дружелюбной усмешкой произнес он. - Мне известно, что босмерам претит формальное общение. Думаю, самое время от него отказаться, - он немного помолчал, а потом добавил, серьезно глядя ей в глаза. - Меттэстель, я хочу, чтобы мы были друзьями.
- Я тоже этого хочу, - помолчав, ответила эльфийка. - Но я до сих пор не знаю даже твоего имени! Я почти ничего не знаю о том, кто ты и чем занимаешься. И я не могу понять, что заставляет тебя быть таким скрытным и подозрительным.
Мужчина долго, испытующе глядел ей в глаза, затем тяжело вздохнул и заговорил:
- Ты действительно хочешь знать все? Кто я и чем занимаюсь? Обещаю, тебе это не понравится.
Босмерка согласно кивнула, давая понять, что хочет знать правду, какой бы та ни была. Незнакомец продолжил:
- Я - внебрачный сын имперского советника, князя Эвисцераториуса. Чтобы избежать огласки, отец забрал меня от матери еще при рождении, подменив мертвым ребенком, и с тех пор растил в одиночку. Я жил вполне нормальной жизнью, за тем лишь исключением, что у меня не было друзей. Я не мог сближаться ни с кем настолько, чтобы открыть свое происхождение. Единственным близким человеком для меня был отец. Так мы жили до тех пор, пока не проявились темные стороны моего характера. Меттэстель, раз уж ты захотела узнать, кто я, знай: я - убийца.
Дыхание девушки замерло, мороз прошел по коже, но та постаралась не подать виду и лишь коротко кивнула.
- Сразу же после первого убийства нам пришлось съехать. Отец уже не был советником, но сохранял связи с императорским двором, поэтому облек все в форму дипломатической поездки. Он стал сильнее скрывать меня от общества, запрещая прогулки днем. С тех пор я стал таким бледным, - он усмехнулся, задумчиво проводя пальцами по коже на тыльной стороне своей ладони. - Я выбирался из дома только на закате, носил неприметную одежду и ходил либо в совершенно пустынных местах, либо, наоборот, смешиваясь с толпой. Но все повторилось. Моя неуправляемость повлекла новые жертвы, и нам пришлось снова съехать. Отец пытался накладывать на меня усмиряющие чары, однако проходило несколько лет, и вспышки ярости вновь выливались в убийства.
- Значит... - боясь собственного вопроса, Меттэстель смотрела прямо в глаза незнакомцу, ожидая прочитать в них укор. - Скажем, окажись я поблизости во время такой вспышки, ты бы не задумываясь перерезал мне горло? Как тогда ночью в переулке?
Он не нахмурился, как она того ожидала, лишь чуть сощурил глаза. Взгляд, однако, на несколько мгновений приобрел внезапную пронзительность, ей даже почудилось, что в глубине его глаз сверкнули зеленые искорки. В сознание хлынули воспоминания о той ночи, странный запах металла в его дыхании...
Мужчина отвернулся, промолчав. Воспоминания улетучились так же резко, как возникли, и девушке стало очевидно, что не стоило напоминать о том происшествии.
- Прости, это был бестактный вопрос, - с сожалением произнесла она. - Я просто хочу понять... что это были за вспышки ярости? Есть ли в них какая-нибудь последовательность, закономерность?
- Закономерность? Только одна, - мрачно промолвил он. - Если мне захочется кого-то убить, то так и произойдет, вне зависимости от обстоятельств. Мною овладевает некая неуправляемая смертоносная сила, рвущаяся за пределы физического тела и поражающая насмерть всякого, кто встает на ее пути, - глаза вновь чуть блеснули из-под опущенных век, но быстро приобрели спокойное выражение. - Обычно я ношу небольшой стеклянный кинжал для самообороны. Отец решил лишить меня его, и что же? Во время очередного припадка одному из бедолаг я раскроил череп подсвечником, другому вывернул руку с мечом и насадил на тот третьего, а самого его придушил голыми руками. Я не уверен, что в здравом рассудке даже при большом желании смог бы одолеть троих вооруженных мужчин, будучи сам лишен всякого оружия. Это очень странная душевная болезнь, Меттэстель. Во время приступов я не осознаю своих действий, и едва помню о том, что совершил, когда все происходит. Даже мой отец, немало смыслящий в энергиях души, не смог найти ей объяснение, не говоря о способе исцеления.
Повисло тягостное молчание.
- Но если это болезнь, почему ты не обратишься к жрецу, к целителю? Вдруг это все - наваждение темных сил, козни Безумного Бога? - участливо, с беспокойством спросила девушка.
- Жрецы! - он саркастично хмыкнул. - Чего стоит сила любого жреца по сравнению с безграничной мощью Старых Обычаев? Зачем общаться с Предками благоговейным шепотком, когда можешь говорить в полный голос? Удел святош - удовлетворение религиозных потреб толпы, на большее они не годны.
На лице Меттэстель читалось недоумение, вопрос, но прежде чем она успела его озвучить, незнакомец произнес:
- Теперь ты знаешь обо мне все, что должна. Думаю, сейчас нам лучше распрощаться, чтобы ты могла все обдумать наедине. Если решишь... рискнуть, - он улыбнулся, сверкнув острыми зубами, - приходи, я буду рад тебе. Если нет... что ж, я уже свыкся со своим одиночеством.
Мужчина встал и протянул эльфийке руку. Та посмотрела на него с сомнением, с тенью страдания во взгляде, однако все же встала, и незнакомец проводил ее к выходу. Как только девушка переступила порог, мужчина отпустил ее руку и едва слышимым шагом удалился, растворившись в белесой дымке внутренних покоев.
Я вернулась домой, но спать в ту ночь не могла. В голове звучал его голос, проносились его слова: "убийца... душевная болезнь... приступы... только одна закономерность...". Отчего-то память то и дело цеплялась за его рассказ о трех жертвах, убитых без оружия...
Догадка обожгла мое сознание. "Прекрасные"... Друзья родителей писали мне, что убийцами были, скорей всего, именно эти мерзавцы, члены тайного сообщества. Королевская галерея Алинора уже давно была их целью, и родители, как хранители королевских картин, получали от "Прекрасных" неоднократные угрозы. По-видимому, в ту злосчастную ночь родители встали на пути у вандалов, за что и были убиты. Трое известных "Прекрасных" из Алинора сразу же попали под подозрение, однако их влиятельные отцы, придворные короля, довольно быстро замяли все происшествие. Но история на этом не закончилась... не прошло и недели после убийства, как эту троицу обнаружили мертвой в комнате таверны. Пьяная драка, как все решили: одного убили подсвечником, другойнанес третьему рану в живот, после чего тот вывернул ему руку и придушил, однако и сам вскоре умер от потери крови...
Неужели он? Несомненно... он. Но ужель лишь случай столкнул его с теми троими? Мог ли он знать, что жертвами "Прекрасных" были мои родители?
Вряд ли. Сам семейный союз альтмера и босмерки высокие эльфы считали возмутительным, так что и меня редко признавали как их дитя. Скорей всего, даже после убийства родителей из-за моего отсутствия обо мне не упоминали.
Значит, случайность? Непроизвольный всплеск его ярости принес убийцам возмездие?
Нет. Они заслужили эту кару. Они обрекли себя, запятнав свои руки кровью отца и матери. Его ярость стала оружием правосудия. Его таинственная болезнь... может, и не болезнь вовсе? Если бы не она, злодеи были бы все еще живы. Если бы не она, он бы никогда не переселился сюда. Если бы не она... я бы никогда его не встретила.
Это - не болезнь. Это - судьба.
***
Я пришла к нему вновь, и вновь, и вновь. Его отца я не видела ни разу, но внутренне была этому рада: хотя он и сказал мне, что заставил того смириться с существованием нашей дружбы, я поняла, что далось это ему нелегко.
Моя жизнь преобразилась. Его лицо перестало быть неуловимым ночным видением - каждый день я видела его во плоти, столь близко, что руки сами тянулись к благородным чертам, и губы льнули к пьянящим устам. Под волнующие звуки егохрипловатого голоса я вновь уносилась в тысячелетнюю древность, в суровый край гордых и сильных златокожих меров. Я... нет, мы вдвоем начали картину "Неревар и его Совет". Он показывал мне различную одежду кимеров, и мы облачались в нее, воплощаясь в героев старинных преданий. Я писала советников с его высокой статной фигуры, а когда пришел черед королевской четы, мы расположили рядом зеркало и встали вместе. Я была счастлива.
Но я до сих пор не знала его имени.
Меттэстель отдыхала, полулежа на низкой софе с мягкими бархатными подушками. На коленях ее покоилась голова мужчины, который сидел, скрестив ноги, рядом на разостланной подле софы шкуре белого медведя. Сквозь полуприкрытые веки он смотрел вверх, откуда через прозрачный потолок лился серебристый свет Секунды, чуть рассеивая дрожащие сумерки, в которых тонули покои. Где-то за перламутровыми стенами стрекотали ночные насекомые. Она поглаживала его густые, отливающие багрянцем черные волосы, проводила кончиками пальцев по бровям и ресницам, по прямому тонкому носу, элегантной линии усов и небольшой бородке. В лунном свете лицо его казалось ясным и загадочным одновременно.
Она должна была это сказать.
- Я хочу знать твое имя.
- Зачем? Ты можешь называть меня так, как тебе нравится.
Она вздрогнула, вспомнив бессловесный диалог у зеркала.
- Придумай мне прозвище, - непринужденным тоном продолжил тот. - Думаю, оно будет отражать мою сущность лучше, чем какое бы то ни было имя.
Эльфийка задумалась. Взгляд скользил по его гибкому телу, молочно-белой коже, бледным пальцам с длинными, продолговатыми ногтями; замер на серо-зеленых радужках, в глубине которых затаился хищный, лукавый блеск. Она снова запустила ладонь в его смоляные волосы, густые, как львиная грива и мягкие, как шерсть котенка; палец спустился по изгибу скулы к подбородку и, мягко надавив, открыл рот, где в ровном ряду зубов обнаружились острые и, как ей почудилось, несколько длиннее обычного клычки.
- Фалтаир, - закрыв глаза, произнесла она.
- Снежный... ягуар? А, нет, снежный барс! М-м-м, - его губы растянулись в характерной хищноватой улыбке.
- Ты знаешь алдмерис? - удивленно приподняв брови, спросила эльфийка.
- Храни тебя Азура, милая Меттэстель, это же утраченное знание! Вряд ли еще кто-то из самих эльфов владеет этим языком в полной мере. Но ведь отдельные слова и понятия сохранились в их прежнем значении. Немногие из людей знают столько слов древнего наречия, сколько впитывают с молоком матери меры. Однако для вас эти слова естественны, и вы не дерзаете подвергать их научному членению. Наши же мудрецы посредством сей методы и подбирают заветный ключ к пониманию алдмериса.
- Мудрецы... Ты слишком молод для мудреца, - она ласково улыбнулась.
- Отец всю жизнь занимался постижением тайных премудростей. Под его воспитанием я и перенял часть этих знаний. Наименьшую часть, пожалуй.
- И сколько же еще в тебе затаилось загадок? Ты и вправду Фалтаир, снежный барс...
- ...большой, белый и пушистый? Ну неужели? - он посмеивался, играя кончиками ее волос.
Эльфийка мягко усмехнулась. Склонившись к лицу мужчины, она с нежностью опустила ладонь ему на щеку.
- Пойми, я даю это имя тому, что живет внутри, - она вновь усмехнулась, когда тот, закрыв глаза, стал тереться щекой о ее ладонь. - Барс - это проницательность, это уверенность в себе, это постижение тайн, сил сокрытого, собственной тени... Но, конечно, я не стану отрицать, внешность... и повадки тоже повлияли.
- О да, я наслышан об этой любви босмеров к тотемам. Что ж... Но ты, верно, понимаешь: барс - зверь плотоядный, - он неожиданно лизнул ее пальцы и клацнул зубами, когда та отняла руку. - И может выпустить когти...
Его пальцы плавно заскользили вниз по ее шее; вдруг средний палец прошелся ногтем по открытой спине и через плечо вниз, к груди. Эльфийка весело ойкнула и, проворно соскочив с софы, юркнула за занавес в соседнюю комнатку. Мужчина моментально вскочил на ноги и кинулся следом. С веселым смехом босмерка побежала прочь, откидывая одну занавесь за другой и петляя в многообразии комнат, мужчина же не отставал больше, чем на пару шагов. Выбежав в центральную комнату, она вдруг замерла перед высоким зеркалом. Он нагнал ее и, выждав секунду, прильнул сзади, цепко, но чутко схватив девушку за плечи. Меттэстель смотрела в зеркало: в том, как он выглядывает из-за нее, было действительно что-то от острого взгляда хищника.
Мужчина вынул заколку в форме цветка из ее волос, распустил каштановые волны и наклонился к ее шее, крутя заколку в пальцах и лаская прикосновениями губ бархатную кожу. Вдруг эльфийка почувствовала укол и увидела в зеркале, что на шее выступила капелька крови. Мужчина медленно слизнул ее, пройдясь языком до самого подбородка. По коже девушки пробежали мурашки.
- Ты не... ты... вампир? - с замиранием сердца спросила она.
В ответ послышался саркастический смех.
- Вампир? - насмешливо повторил он. - Мы как будто договорились, что я барс.
Он плутовато прищурился. Лицо ее по-прежнему выглядело испуганным, и он продолжил:
- Ты никогда раньше не видела вампиров?
Босмерка отрицательно покачала головой.
- Понятно, - на его лице мелькнула улыбка снисходительности, с какой взрослые обращаются к детям. - А мне, признаться, доводилось. Могу тебя заверить, увидев клыки настоящего вампира, ты не станешь сомневаться. А с этим, - он указал на свои зубы, - Я могу разве что оставить несколько царапин, куда уж там прокусить кожу до артерий. К тому же: ты ведь видишь там мое отражение? Думаю, тебе известно, что настоящие вампиры не отражаются в зеркале.
Эльфийка улыбнулась, признавая правоту собеседника, и облегченно вздохнула.
- "Глупой"? Нет... Глупо только укорять себя этим. Глупость, безумие - это мудрость творца. Я сам иногда не знаю, как понимать эти странные порывы, - он замер на секунду, голос зазвучал несколько отстраненно. - Они рождены этой дурманящей тягой плоти. Эта кожа... эти одеяния препятствуют...
Его ладони медленно спустились вниз и обхватили ее талию. Глаза мужчины плотоядно сверкнули, когда он снова глянул из-за нее на отражение в зеркале. Руки вернулись к плечам девушки и плавно потянули вниз рукава платья.
- Я бы хотел сделать эту картину еще прекрасней, - щекочущим мягким шепотом произнес он ей на ухо.
Ты завладел моей плотью, вселился в мое тело, дух горного зверя, тайна лунной тени, молчание заснеженных скал, проводник в высшие планы. Я не боюсь северного ветра одиночества. Ты приведешь меня к Глазу Бури; в Точке Равновесия мы станем едины.
***
Работа над "Нереваром и его Советом" близилась к завершению. Были готовы фон, фигуры, одежды, выписаны в деталях лица четырех меров, однако Меттэстель, день ото дня проводя за картиной, все никак не могла признать работу законченной.
- Бесполезно. Все бесполезно... - Меттэстель с тяжелым вздохом опустила кисть и отвернулась от полотна.
- В чем дело? - осведомился Фалтаир, дотоле наблюдавший за ее работой.
- Я могу с успехом писать лишь портреты восковых кукол... - с горечью произнесла та.
Фалтаир с минуту внимательно всматривался в картину. Затем, приблизившись к эльфийке, серьезно глянул ей в глаза и произнес:
- Ты путаешь "не могу" и "не удается". Ты можешь. Я нисколько не сомневаюсь в этом.
Зрачки Меттэстель дрогнули, властный голос мужчины взволновал ее, прогнав отчаяние. Фалтаир немного помолчал, и взгляд его потеплел.
- Сейчас ты устала. От усталости еще никогда не рождалось ничего достойного. Оставь это... лучше выпьем вина.
Фалтаир повлек эльфийку к столу, на котором уже стояли пара хрустальных кубков и два графина: один с красным вином, другой, гораздо меньше первого, с какой-то темной жидкостью, и подле него обнаружились также две плоские серебряные чашечки в изящной золотой оправе. На серебряном блюде лежали кусочки острого сыра.
- Это довольно необычный сорт, - заметил мужчина, разливая вино по бокалам, и уголки его губ загадочно приподнялись.
Меттэстель медленно отпила несколько глотков. Сладкое, согревающее вино медленно раскрывалось во рту своим насыщенным, бархатистым вкусовым букетом. Постепенно, однако, теплая цветочная гамма обогащалась терпкими нотками, усиливающимися оттенками горечи. Эльфийка почувствовала, как учащается биение ее сердца; вскоре стала ощущаться легкая удушливость, точно в дыму.
Сквозь начавшую обволакивать ее пелену послышался голос мужчины:
- А теперь стоит отведать вот этого.
Босмерка пару раз моргнула и сфокусировала взгляд. Фалтаир протягивал ей серебряную чашечку с тусклой зеленоватой жидкостью.
- Что это? - спросила она.
- Противоядие, - он спокойно, чуть снисходительно улыбнулся, словно отвечая на глупый вопрос.
Меттэстель глотнула безвкусное зелье. Пелена вскоре рассеялась, и ощущения возвращались в норму. Во рту, однако, сохранялся долгий, сладковато-терпкий вкус вина, причудливая смесь контрастирующих оттенков.
- В этом вине сок ягод паслена. Выдержанное вино оттягивает наступление горечи, однако действие яда необходимо вовремя остановить - если, конечно, целью не является приятная смерть, - пояснил он, пожевывая кусочек сыра. Взгляд его вернулся к картине, - Меттэстель, наша встреча не была простой случайностью. Кажется, я знаю, что поможет преодолеть тяготящий тебя недостаток.
- Ты... знаешь? - тихо спросила эльфийка, внимательно вслушиваясь в слова Фалтаира.
- Возможно, - он улыбнулся. - Мой отец тот, кто знает точно. Я говорил тебе, что он весьма искусный маг, а особенно он искушен в тонких материях энергий души... и поскольку он не чужд вольным искусствам, ему наверняка известны пути преображения творческих возможностей смертных. Тайное знание псиджиков Артэума могло бы помочь преодолению внутренних препятствий... помочь воплощению душевных порывов. Конечно, эта магия никогда не сделает из штукатурщика прославленного мастера кисти, но ты, твой дар, Меттэстель... я вижу, что он сулит гораздо большее, чем тобою достигнуто доныне.
Девушка взволнованно вздохнула, не отрывая взгляда от мужчины.
- Я поговорю с отцом. Завтра я уже смогу сказать точно, - он ободряюще положил свою ладонь на ее. - Гони прочь сомнения. Я верю в тебя. Поверь же и ты.
***
- Я не ошибся в своих догадках, - с улыбкою сообщил Фалтаир, встретив Меттэстель следующим вечером. - Отец подтвердил, что это в его силах. Однако... есть некоторые условия.
- Отец довольно-таки меркантильный человек... да что уж там скрывать, скупец он и гроша не потратит без выгоды для себя. Он бы ни за что не согласился провести столь сложное зачарование просто потому, что ты близкий мне человек. Но я знаю, что и денег у тебя нет, поэтому я рискнул от твоего имени предложить отцу такую оплату, которая, как мне представляется, устроит и его, и тебя. Шесть картин, которые ты напишешь после этого. Сюжет свободный, и отец предоставит все средства для живописи. К тому же, если окажется, что зачарования не возымели действия, контракт расторгается и ты ничем не обязана.
- Контракт? - переспросила босмерка.
- Да. Формальность, но отец весьма щепетилен в подобных делах. Документ уже составлен, я его внимательно прочитал - никаких скрытых каверз, готов поручиться. Тебе остается лишь поставить свою подпись. Прошу...
Он повлек ее в одну из комнат, где на письменном столе лежал лист пергамента и чернильница с пером, а также прочие писчие принадлежности. Меттэстель взяла пергамент в руки и, пробегая ровные строчки каллиграфического письма, стала читать вслух отрывками:
- "Пред лицом Богов... заключается сей контракт... князем Алвирдимусом Эвисцераториусом, графом... и рисовальщицей Меттэстель... обязуется... магическими средствами... улучшить возможность "вкладывать душу" в живопись... в оплату услуг предоставить... работы искусства в количестве шести различных... в полное правообладание князя Эвисцераториуса... в случае отсутствия... обязательства теряют силу..."
- Что-нибудь не по нраву? - дипломатично осведомился Фалтаир.
- Нет, все... все выглядит вполне разумно. Но как-то это все, этот контракт... странно, непривычно, что ли, - в ее голосе сквозило сомнение.
- Предрассудки... Меттэстель, забудь их, вспомни об искусстве! Неужели ты позволишь пустым сомнениям встать на пути между тобой и подлинным мастерством?
Вместо ответа Меттэстель растерянно вздохнула.
- А что это будет за зачарование?
- Ничего такого, чего стоит опасаться, - заверил ее Фалтаир. - Отец погрузит тебя в гипнотический сон, распознает причину твоего недостатка, устранит ее и настроит аниматические потоки таким образом, чтобы творческие порывы твоей души не встречали помех в собственном воплощении. Можешь быть спокойна, это не причинит ни малой толики неприятных ощущений. Лишь позволит твоей душе дышать свободней.
В ответном молчании босмерки угадывалась внутренняя борьба с сомнениями. Фалтаир накрыл ее ладонь своею.
- Верь мне, - произнес он тихим убедительным голосом.
Она смотрела на него, на его уверенную улыбку, на спокойную решимость во взгляде. Потом опустила глаза и выдохнула:
- Хорошо. Я верю тебе.
Она потянулась за пером, но Фалтаир мягко ухватил ее за запястье.
- Прошу прощения, но необходима еще одна небольшая формальность.
В его руке сверкнуло тонкое острие. Фалтаир проворно кольнул им подушечку пальца эльфийки и, притянув к открытой чернильнице, сцедил в нее пару капель. Затем он приложил к уколотому пальцу сложенный вчетверо шелковый платок и с мягким поцелуем отпустил руку девушки.
- Договор должен быть связан магическими узами. Подозрительностью я пошел в отца, - мужчина вздохнул с самоиронией. - Словесные посулы да пергаменты с гроздью заверительных печатей для него мало что значат, признает лишь силу кровного обета.
Меттэстель выглядела несколько обескураженной, но тем не менее, решив, что нельзя больше сомневаться, взяла перо, макнула в чернильницу и поставила свою подпись на пергаменте.
- Вот и все, - заключил Фалтаир, обсыпая подпись из серебряной песочницы. - Если ты готова, мы можем приступить.
- Уже сейчас? - с беспокойством спросила девушка, но постаралась взять себя в руки. - Что ж... хорошо. Что нужно делать?
- Практически ничего. Пойдем со мной. Я приглашу отца.
Фалтаир провел ее в отдаленную комнату, где находилось лишь удобное ложе и невысокий табурет с бархатной подушкой. На маленьком столике тускло мерцала лампа с абажуром, вырезанным из черепа.
Мужчина жестом пригласил эльфийку прилечь, после чего тихо произнес:
- Закрой глаза и расслабься.
Она не услышала его удаляющихся шагов, почувствовала лишь легкое колебание воздуха. Прошло какое-то время, и она ощутила прикосновение. Два пальца медленно проводили по ее лбу, точно чертя некий знак. Сквозь сомкнутые веки она ощутила вспышку света, длившуюся всего мгновение. Вслед за этим послышалось приглушенное гортанное бормотание, своей монотонностью медленно обволакивающее ее сознание. Наконец, девушка погрузилась в сон.
Когда она очнулась, Фалтаир уже сидел подле нее.
- С пробуждением, - улыбнувшись, произнес он. - Все в порядке?
- Да... Вроде бы, все хорошо, - отозвалась та, приподнимаясь с ложа.
- Вот видишь. И нечего было опасаться, - доброжелательно заметил мужчина.
Эльфийка встала и, повинуясь некому внутреннему наитию, пошла через вереницу комнат, пока не оказалась в серединной. Здесь еще со вчерашнего вечера оставались кисти, краски и мольберт с "Нереваром и его Советом".
Меттэстель взяла кисть и сделала несколько мазков. Глаза Сота Сила испытующе прищурились. Улыбка Вивека приняла многозначительный оттенок. В складке губ Альмалексии проявилась надменность. Взгляд Неревара сверкнул сталью. На ее глазах лица под ее кистью стали наполняться жизнью.
Охваченная радостью и восхищением, она повернулась к Фалтаиру. Улыбка на его лице говорила, что он горд за нее. Подойдя к ней, она заключил ее в теплые объятия.
Меттэстель почудилось, что даже златокожие меры на картине улыбаются ее счастью.