Аннотация: Нечасто встретишь оборотня и охотника вместе. Особенно идущих рядом, особенно так близко...
В первой главе песня Третьякова - "Оборотень", второй - мой стих.
Посвящено Skolopendr'е.
- 1 -
Мне обратно больше нет хода:
В небе ветер тучи рвёт в клочья,
А звезда, откуда я родом,
Лишь безоблачной видна ночью.
Ночью скалится луна в море,
Бьётся оборотень в твой терем:
Это я стал по ночам, с горя,
Оборачиваться, вдруг, зверем.
Растопи печь, отпусти слуг,
Прикажи лечь у твоих ног.
А заснёт зверь, помолись вслух,
Да запри дверь, чтобы вошёл Бог...
Полнолуние, да дрожь в лапах;
Обернуться бы назад снова,
Но бегу опять на твой запах,
Хоть сто раз давал себе слово...
Может я и одержим бесом,
Да только ниточка тобой свита,
И кружится над моим лесом
Голубиная твоя свита.
Виктор Третьяков - "Оборотень".
Знал он, что серебра в Его доме больше, чем в княжьем дворце. Из металла драгоценного изготовлена даже длинная больше похожая на иглу серёжка, свисающая с левого уха. Она тоже орудие против нечисти.
Это охотника дом, и понимал волк это, но лапы всё равно неслышно двигались по траве, знакомым воротам навстречу.
Громкий лай с мешающей дичью в пасти, и когти скребутся по дереву. Слуги поднимают засов беспрекословно, пропуская любимую, как они считают, собаку хозяина. Волк едва слышно двигается дальше.
Носом дверь открывает и бежит на второй этаж. Он знает - "хозяин" дома.
В зубах заяц убитый - дичь жажду крови глушит, а больше и не надо, тем более зверь поймал одного из самых лучших лесных зайцев.
У самой главной, последней, преграды между ним и комнатой, лёг сероглазый, голову на лапы кладя и скуля тихо.
- Входи, - улыбка в голосе чувствуется.
Один из слуг дверь открыл и тут же лёгким взмахом руки отпущен был.
Теперь они один на один - охотник и оборотень. Оба давным-давно знакомы, у одного уже лёгкая седина на висках, у другого много лет перебита передняя лапа.
Волк кладёт добычу возле тихо тлеющего камина и садится у ног. Довольно жмурится, когда сильные пальцы путаться начинают в густой волчьей шерсти.
Оборотни живут долго, глупо считать, что они порождения женщины и волка, оборотень - это больше, чем человек, больше, чем зверь. Возможно, поэтому алчные люди хотят получить одежду из их меха, ожерелье из их клыков, нанимая охотников.
Этот охотник не стар - ему всего тридцать пять, седина же появилась из-за пережитых потрясений, а вот оборотню скоро перевалит за шестой десяток, однако шерсть всё равно искрится молодостью. Оборотни - загадка природы.
- Когда ты обернёшься? - звучит негромкий, привыкший повелевать, голос.
Редко встречаются охотники из боярских семей, так же редко, как и русые оборотни, но их случай именно такой. Кто бы знал, как повезло волку с цветом волос - его принимали за большую собаку и относились соответственно.
Зверь поднял морду и тихо гавкнул четыре раза, вновь подставляясь под ласкающую его руку.
- Значит, утром только... - охотник знал - не ошибся тот, оборотни чувствуют время власти госпожи своей. - Тогда пойдём, Ивор, времени ещё много, можно отправиться в лес на охоту.
"Пёс" склонил голову, будто спрашивая: "Зачем?", ведь на полу уже есть свежий жирный заяц. И тогда мужчина улыбнулся. Мягко, нежно, как улыбался лишь одному существу в мире этом.
- Пойдём, я просто хочу прогуляться.
Ивор послушно поднялся - раз Он так хочет, значит, они пойдут в лес. Только сегодня, даже если луна освещает большую часть леса, они ничего не поймают. Все мелкие зверьки успели почувствовать запах сильного, давно живущего в лесу, хищника.
Смотрел сероглазый, как мужчина точными привычными движениями достаёт нужные вещи: перчатки, револьвер... Когда-то это оружие было заряжено только серебрёными пулями.
- Пойдём, - чуть касаясь шерсти.
Они уже собираются уходить, как тот вспоминает что-то, с полки ошейник берёт и его вокруг шеи волка застёгивает.
- "Как собака, только цепи не хватает", - иронично подумал четверолапый, смотря на "хозяина".
Серебряная застёжка, как всегда во время их прогулок, немного душила.
- Не злись, - отгадал причину хмурости охотник. - Ты же знаешь, я лучше всё перепроверю.
Не последовало ответа, но знали оба, что так действительно нужно.
Они быстро ушли вглубь владений, провожаемые только ленивыми взглядами бодрствующих слуг. Те давно привыкли к такому зрелищу - широкоплечий мужчина с рыжими, как огонь, волосами и его светлогривый большой пёс.
Лес, как всегда в полнолуние, залит ласковым мягким светом Владычицы. Оберегает она подданных своих, охраняя от губительного мрака. Каждый лист, каждая травинка тянется к Повелительнице, впитывая в себя её дары. Эта ночь особенная. Не только для оборотня.
Оба двигались предельно осторожно - совместная охота по-прежнему оставалась для них одним из самых приятных способов провести время. И вот из норы показался осторожный заяц. Не настолько восхитительный как тот, что лежит в комнате у огня, но тоже хорош.
Рыжеволосый знаком показывает, что обойдёт слева. Ему не надо повторять, он и так знает, что был понят. Стальные глаза волка отмечают любую мелочь, но сейчас они слишком заняты, чтобы заметить другой, пристальный взгляд существа впереди него. Это и стало приговором.
Нет щелчка револьвера, только тихий шум и почти человеческий стон боли. Огонь пронзает грудь, промахиваясь правее сердца и почему-то эхом отдаваясь в сломанной когда-то лапе.
"Ладими́р", - так хотелось крикнуть по-человечьи.
Но не судьба. Обернуться можно лишь через несколько часов, а до этого времени, Зверь, кажется, не доживёт.
Ивор пошатнулся, заваливаясь на бок. Стрела с серебряным наконечником...
Почему же оборотни не живут вечно? Это мучительно, но стоит того, чтобы хоть раз, на пике страсти, сказать: "Люблю" и заключить самое дорогое в сильные, но такие нежные объятья...
- 2 -
Не снять оковы, цепи мне,
Из колдовства те сшиты.
И только ты, как свет во тьме,
Идёшь один, без свиты.
Полуночью пропитан я,
Луна мне солнцем светит.
Она владычица моя,
На душу зверя метит.
Остыла грудь, а сердце в ней
Стучит. Но волчье сердце.
Мою привязанность развей
В невидимую дверцу.
Присядь и пальцы запусти
В густую волчью гриву,
Надень ошейник, отпусти
По следу мглы игривой.
Я до рассвета твой. Крещусь.
Уйду в ночи безлунья.
Но после снова возвращусь,
Вернусь на полнолунье.
На тела два одна душа...
Порыв колышет холку.
Притронешься к ней, чуть дыша,
Как к хищнику, как к волку...
Ладимир понял, что что-то пошло не так, сразу после услышанного из-за кустов шума. Будто замедлило всё ход свой, и мужчина в каком-то оледенении глядел, как на свет выбегает человек, идя к оборотню. Того тень лесная скрывала, но можно было увидеть, как покачнулся зверь и упал.
А в секунду следующую время вновь перестало казаться бесконечными фрагментами. Рыжеволосый кинулся к ним, уже слыша радостное бормотание:
Даже не думал этот охотник, что второй заодно с "чудовищем" будет, а Ладимир, стараясь невозмутимым показаться, спросил громко:
- Какое право ты имеешь охотиться в моих угодьях? - от голоса веяло холодом, однако кто бы знал, как он сейчас молил Отца Святого, чтобы не попала стрела в цель.
Даже вздрогнул другой человек, рывком оборачиваясь назад. Тотчас понятно стало, что мужик простой, "из народа" вышедший и, скорее всего, недавно взявшийся за эту на первый взгляд лёгкую работу.
- Так это... Боярин, не судите строго, - залепетал тот, стараясь незаметно придвинуться к своей добыче. - Я ж Вас от опасности великой избавил. Оборотня подстрелил.
И тут Ладимир не выдержал, сжав кулаки и почти зарычав:
- Ты пса моего ранил, а не Тёмного! Не видишь, ошейник на нём с моим знаком!
Дрожащими руками полноватый охотник нащупал кожаную ленту ошейника с таким же гербом, как и на одежде хозяина угодий.
А ниже, возле этого символа, меткой яркой сверкнул знак Гильдии.
Замерев, простолюдин осенил себя крестным знамением, в оправдание пробормотав:
- Очи у него колдовским зелёным полыхнули, когда луна морду осветила, нечисть же...
Поняв, что с этим разговором утекают драгоценные капли времени, барин тихим и на этот раз спокойным голосом приказал:
- Прочь отсюда! Увижу здесь ещё раз - пущу псов по следу! Прочь!
Скосив взгляд на добычу, охотник хотел было сказать ещё что-то, но, увидев страшные глаза рыжеволосого, поспешил скрыться в лесной чаще.
Ладимир, тем временем, опрометью кинулся к волку, осматривая рану.
- Ты только потерпи. Потерпи, родной, - шептал он, осторожно поднимая звериное тело.
О счастливом зайце давно позабыто...
Тяжела волчья туша, но нет и минуты подождать до обращения.
Громкий голос боярина разбудил дремлющих слуг, и те открыли ворота, недоумевая, чего так рано возвратились добытчики. Однако тут же спохватились, когда увидели окровавленное животное.
- Пошлите за лекаркой, - мужчина обернулся к слугам, отдавая быстрые распоряжения. - Чтобы в моей комнате через пять минут были горячая вода и заживляющие травы, на которые лекарка укажет. Живо!
А сам Ивора в дом занёс, почти бегом на верхний этаж поднимаясь. Раненная грудь вздымалась и опускалась под тихий шепот: "Дыши, дыши, родимый..." Кому как не им знать, как серебро на оборотней действует, а наконечник стрелы именно из этого металла был.
Пинком ноги открывается дверь, и Ладимир кладёт волка на свою постель, не беспокоясь ничуть о том, что она пропитается кровью и смертью.
Мысли метаются, как беспокойные птицы, заставляя владельца то срываться с места, то возвращаться обратно, падая на колени, шепча: "Только не умирай, Ивор, не оставляй меня одного... Не позволю я этой старухе-смерти забрать тебя в своё логово, только не ей..."
И где подевался тот, кто так хладнокровно губил десятки, а то и сотни жизней? Он остался там, в лесу, до того треклятого выстрела.
Тихо скрипнули ставни, впуская лекарку. За ней в дверях замялись слуги со всем необходимым. Женщина кивком головы указала на пол у порога, и те, поспешив поставить воду и травы, с полупоклоном вышли. Им так же боязно смотреть на такого барина.
- Ткань нужна, Ладими́р Никифорович. Забыла я твоих вассалов предупредить, да не придут они сейчас, сам знаешь почему, - сказала знахарка, а тот, даже не задумываясь, разорвал на ленты лежащую на стуле рубаху.
Старуха, тем временем, склонившись над зверем, быстро осмотрела рану.
- У меня уже сил на такое не хватит, а вот ты справиться должен, - она указала на торчащую из раны стрелу. - Её вытянуть нужно, да осторожно. Свезло ему, сердце не задело, но чуть рука дрогнет, жилу какую зацепит, тут и конец ему придёт.
После такого трухнул даже охотник, и только огромным усилием воли удалось успокоить предательскую дрожь в пальцах. Был ли он хоть один раз в таком волнении? Нет, не был. Не случалось ещё, чтобы Ивора человек или зверь серебром ранил. Только сегодня Луна-Владычица не уберегла от ошибки глупой. Слишком увлёкся волк, убаюканный знакомым теплом, слишком забылся человек, знающий этот лес наизусть.
Ещё пять лет назад Ладимир душу бы продал за возможность прикончить бесовского оборотня, а сейчас готов был и её променять, лишь бы магический зверь цел остался.
Ивор, как щенок, скулил и от боли корчился, когда рыжеволосый медленно вынимал стрелу. Вот цена его глупости. Серебро разъедало сущность, разрывая её в клочья, но человеческая часть крепко держала волчью, так как после её исчезновения и сама бы в небе испарилась, пеплом по земле развеянная.
Одна отрада - голос. Знакомый, родной, любимый. Продирающийся в самые глубины сознания, не давая впасть в беспамятство безликое. Шепчущий ласково, нежно: "Ивор...", дрожащий от напряжения, умоляющий: "Держись!"
- Молодец, - покивала старуха, принимая окровавленную стрелу. - Охотник вас деревенский подстрелил? - окинув оружие взглядом зорким, откладывает его на пол, к больному возвращаясь. - Всё. Уже страшное самое позади. Я только рану промою, травами намажу и тканью завяжу накрепко. А дальше Хозяйка всё сама сделает, разве что лоскуты после обращения перевязать надобно.
Ладимир резко повернулся к женщине, а правая рука его невзначай будто к засапожнику потянулась.
- Не тревожься, барин, знакома я с ним, - мягко проговорила лекарка, начиная лечение. - Помог он мне очень, от стаи спас.
- Волчьей? - спросил мужчина, расслабляясь чуть.
Не отрываясь, та печально головой покачала:
- Людской.
Прошли минуты в молчании, но, не выдержав, спросил охотник:
- Как случилось это?
Чуть затуманились глаза старухи, когда та старую боль и горе вспоминала. По комнате разлился тихий, словно материнская колыбельная, голос:
- Давно это было, давнёхонько. Лет тридцать назад. Я сама молодая была, глупая, доверчивая. И лекаркой не служила - простой девицей на выданье. Сватался ко мне один, но и я, и отец с матерью против были. И вот жених этот слух разнёс, будто ведьма я - рыжая, зеленоокая, с весны знаком на лице*. Будто на пятый день песни колдовские пою, а на тринадцатый на нечисти собрания летаю. И поверили все, даже родные. Когда же рядом с котом чёрным углядели, так сразу на костёр повели, в отчий дом не пуская. Как ни молилась, как плакала - никто не послушал. Дров только к ночи натаскали - убегу, думали. Меня тогда к столбу привязали, ветками сухими обложили и только запалить хотели, как вой у леса раздался. Он, - на лежащего кивок, - выскочил, всех распугал, а пока бежали за вилами, верёвки перекусил и в лес увёл. Утром в человека обернулся, меня всему научил: как травы отличать, снадобья варить...
- Любила ты его? - едва слышно Ладимир спросил.
Колет непривычно сердце, ведь он ещё многого не знает об оборотне.
- Братом он мне был, а душа к другому лежала, - на губах улыбка тенью проскальзывает. - Далёхонько это отсюда было, уж и не упомнит никто об этом.
Завязав последний узел, встала лекарка. Положила рядом мать-и-мачеху, а на протянутые гроши только головой покачала:
- Будешь траву эту каждый день ему давать. Она от боли поможет, той, которую серебро дало, и жар снимет, - и уже у двери, уходя. - Время своим чередом идёт, вот и я долг отдала...
Оставшись наедине со зверем, Ладими́р глядел, как тот перестаёт прерывисто дышать, успокаиваясь, а после начиная оборачиваться в человека.
Шерсть и когти будто втягивались, а пальцы становились длиннее, тоньше. Животное тело превращалось в человечье, и несколько минут спустя на кровати уже нагой муж лежит с длинной русой гривой, небрежно по сильным плечам разметавшейся.
Тут же охотник затянул крепче повязки, прикрывая рану. Дрожат тёмные ресницы, и глаза цвета стального распахиваются, смотря на человека.
- Лади... мир, - наконец произносит он чуть хриплым, словно после сна, голосом.
Облегчённый выдох с губ рыжеволосого срывается, а сам он назад откидывается, скатываясь с кровати, по полу распластавшись, смеётся нервно:
- Думал, почти потерял тебя из-за нелепицы какой-то. Прикажу найти Его и четвертовать, где только стрелу посеребрённую взял?..
- Хах, не будь кровожадным таким, - слова через силу даются, с трудом. - Ты ведь тоже хотел когда-то редкую шкуру белого оборотня.
- Только не твою, - он всё ещё посмеивается, в потолок смотря. - Как там рана?
- Пустяки. Затянется до завтра. Только вот серебро чуть душу не вытянуло.