Вся часть мировой войны с 1914 по 1918 интерпретируется ложно. Считается, что гигантские армии не могли преодолеть оборону друг друга, но это верно лишь отчасти.
Страны Антанты оборону центральных держав могли прорвать или продавить достаточно уверенно. Проблема была в структуре Антанты. То, что она победит, стало ясно сразу же после присоединения к войне Британии, то есть в самом начале, укрепилась уверенность после чуда на Марне. Вопрос был как всегда: что делать с послепобедным миром. Наследие Центрального блока поделить было относительно несложно (относительно, потому что все-таки нефть в Османской империи...) А вот дальше, Китай и пр.? У Центральных держав проблемы управления не было: Германия составляла там процентов 60 - 70 общего веса. В Антанте акции делились более ровно (из-за структуры наземной войны, т. к. экономически БИ была мощнее), отсюда были возможны послевоенные коалиции... А то и столкновения с последующей войной. Западный и Восточные фронта были сбалансированы сравнительно быстро, и заслуга тут не в германо-австрийско-турецком противостоянии: члены Антанты прежде всего уравновешивали друг друга.
Проблема сильного союзника заключается в том, что никто не хочет брать на себя основной вес разгрома общего врага ценой сокращения своих послевоенных ресурсов. Попросту говоря, если русская армия будет наступать, то получит переброску германских войск с Западного фронта. А после перемалывания общего врага и истощения своих сил получит равноправную с отдохнувшими союзниками победу (вариант 1945 года). Поэтому союзники пристально и ревниво наблюдали за взаимными усилиями, сложным образом балансируя интересы и стратегические операции. В наиболее неудобном положении оказалась слабейшая на тот момент Франция: она была вынуждена напрягать все силы и воевать на своей территории. Такое положение было создано Россией и Британией (Британией в большей степени, конечно; Россия играла роль зеркала) искусственно: обеим было выгодно ослабление французского конкурента одновременно с германским врагом (БИ опасалась Франции, как союзника США). Британия и Россия использовали время в 1915 и 1916 довольно плодотворно: Британия ощипывала Турцию (а на самом деле Францию) на Ближнем Востоке, Россия перестраивала экономику мирного времени на военные рельсы и запасалась вооружением и кадрами для захвата любимых проливов и для второй части войны - переговоров о мире (калька с действий Александра I в предыдущей мировой войне)[1].Которые тоже велись и к 1916 обрели контуры соглашения Сайкса - Пико (мы понимаем, что основные переговоры о мире - это переговоры между победителями, а вовсе не...) Соглашение не привело к развязке на фронте, ибо споры о Дальнем Востоке продолжались. И главное - британцы рассчитывали заманить во Францию США. То, что войну можно было, напрягшись, закончить в Европе гораздо раньше, не вызывает сомнения, но делать это можно было только одновременно. В частности, раз уж быстро не удалось, русское императорское правительство твёрдо вознамерилось воевать "малой кровью", умышленно затягивало с закупками вооружений и боеприпасов, перестройкой промышленности и не спешило с мобилизацией.
Считается, что Россия плохо воевала против Германии, но хорошо против Австрии и Турции. Это объясняют относительной слабостью южного фланга Центральных держав. Но зачем России было напрягать силы против действительно сильной Германии, если её интересы в Европе простирались на юг, а на западе их не было совсем? Россия воевала не просто где удобнее, а где нужнее, и союзники это прекрасно понимали.
Один из популярнейших мемов - "снарядный голод", якобы не позволявший наступать много месяцев. Забавно, но зеркальная ситуация, "снарядный кризис" была в 1915 и в Великобритании, надо же, какое совпадение. Разумеется, никакого особенного "голода" не было, или, если сказать другими словами, он был у всех, поскольку военные требовали снарядов чрезмерно много, перед наступлениями их долго копили. На деле же, политическое руководство союзников планомерно вступало в затяжное ресурсное противостояние[2]. Из всех крупных стран Россия имела самый низкий процент мобилизации призывных возрастов. То есть экономика России работала в существенно более мирном режиме, чем экономики врагов и союзников. Похожая ситуация была и в Великобритании, которая предпочитала зафиксировать французов во Франции и совершить рывок в других частях света. Русские поступили прагматично: имея гигантскую оперативную глубину, они отдали сложные выступы и территории с низкой лояльностью населения под контроль противника и тоже сели выжидать. Стратегия России была простой: либо быстрая победа, мир и возобновление бурного экономического роста параллельно с экспансией на юг и восток, либо то же самое, но "труба пониже, дым пожиже" во время войны с упором на сдерживание германцев. Параллельно Россия хотела додавить Австрию и Турцию, чтобы вывести их из войны или заставить Германию платить по счетам её союзников. Если бы не фактор США, второй вариант стал бы для России вообще идеальным с точки зрения послевоенного мира.
Прекрасной иллюстрацией является "Брусиловский прорыв" - крайне важная дипломатическая операция. Он готовился в рамках договорённостей с союзниками о всеобщем наступлении. В конце концов, несмотря на будущую очевидную победу союзникам все-таки надо было эту победу оформить на поле боя. Брусилов - боевой и довольно ограниченный генерал предложил воевать по-настоящему. Никто ему, конечно, не объяснил, что никакой всамделишной войны не требуется, а надо зеркально отобразить усилия англофранцузов на Сомме. Карьерист смело полез вперёд, толкая перед собой миллион солдат, а потом в мемуарах долго ругал соседние фронта Эверта и Куропаткина, генштабиста Алексеева и самого Николая за удручающую пассивность: они не поддержали его порыва/прорыва, а не то бы... А что бы? Да ничего бы. Более опытные стратеги (не говоря уж о Николае) прекрасно понимали, что было бы в случае большего усилия: союзники (а там верховодили англичане) ослабили бы давление на Сомме, германцы перебросили бы войска на восток и... вместо миллионных потерь они были бы двухмиллионные. А в случае развития успеха и схлопывания Германии (допустим на миг такое чудо) истощённая русская армия столкнулась бы нос к носу (все на той же Сомме) со свежими розовощёкими партнёрами: ("Какие Сайкс-Пико, а-а, эти художники по картам?") Интересно, что англичане действовали на Сомме более чем прагматично: они прислали туда высокомотивированных добровольцев, профессионалов среди них почти не было[3]. Наступление англичан носило характер самоистребления, потери патриотов были колоссальными. Более кадровые французы и немцы воевали существенно эффективнее.
БИ убила нескольких зайцев: во-первых, в прямом смысле - уничтожила доморощенных потенциальных революционеров-республиканцев. С ума сойти, они рвались воевать за Францию, а на чьей стороне будут эти молодчики после войны: сегодня их распропагандировали на патриотизм, а куда девать этот патриотизм после победы? Во-вторых, имитировали бурную деятельность: заставили Францию и Германию выставить более-менее паритетный состав игроков хотя бы на качественном уровне, и те выставили, сгубив кадровый состав своих армий. Огромное количественное превосходство английских "пиджаков" победило в пиар-битве не только с немцами, но и с союзниками, молчаливо укоряя покойницкими крестами союзную Францию. Свои кадровые войска БИ держала на Ближнем Востоке и сохраняла для решающих событий и послевоенного торга. В-третьих, не предприняв действительно решительных шагов, БИ заставляла воевать на истощение всех остальных ещё и ещё, по меньшей мере год, пока не втянутся последние конкуренты в битве за мир - США. Потери на Сомме, кстати, были без стеснения предъявлены БИ американцам в качестве аргумента за их вступление в "общую борьбу". И это в-четвёртых. Но не думаю, чтобы в Америке не понимали истинных мотивов.
Во Франции предпочитают поминать честную Верденскую мясорубку, а битву на Сомме предсказуемо не любят, справедливо считая её британской профанацией.
Что касается русского прорыва, Николай, как главнокомандующий, в последний момент попытался внушить Брусилову необходимость прорыва фронта на одном направлении вместо нескольких, и сместить начало акции ближе к событиям на Сомме. Это произошло после того, как поступили сведения о том, что англичане склоняются к показательным выступлениям. Брусилов психанул и приступил к действиям по-своему, прикрываясь заранее утверждённым планом. Вообще, русская армия была готова для решительного наступления по всему фронту, при условии равных усилий союзников. Французские дивизии были перемолоты под Верденом, но и после этого при достойном участии англичан можно было организовать стратегическое наступление: ведь германские войска были тоже ослаблены более чем серьёзно. План Алексеева предполагал наступление всеми фронтами, но опытные Эверт и Куропаткин возражали, приводя стратегические аргументы (немцы перебросят с Запада свои дивизии, а резервов нет, союзники же ненадёжны). Алексеев, убеждённый представителями британского командования в мощном кулаке на западе (численно это было так, обещали даже бестолковые танки) подготовил план общего наступления, впоследствии, когда Николай заподозрил подлог, наступательная операция фронтов Эверта и Куропаткина была перенесена на более поздний срок (Николай англичанам никогда не доверял, в отличие, кстати, от французов) и впоследствии окончательно свёрнута. Брусилов же, отказавшись, по сути, исполнять приказ Верховного командования, привёл армию к колоссальным жертвам. Его одновременный прорыв мог действительно иметь меньшие удельные потери при всестороннем наступлении, от которого к началу его одиночной операции уже отказались. Успех был ограниченным и дался тяжёлой ценой, но ограниченный Брусилов зря всю жизнь сетовал на соседей-генералов и царя: его накануне честно предупредили, но он упрямо попёр на рожон. Предупреждали его умерить пыл неоднократно и в процессе развития событий.
За пиррову победу Николай Брусилову отказал в Георгии II степени, пойдя наперекор всем мнениям и представлениям, впрочем, Брусилов утешился георгиевским оружием, что, конечно, повергло его в обиду до конца дней. Он считал, что одержал самую блестящую победу во всей войне, так и не поняв сути той войны, где генералы не решали ничего - даже сделав революцию и повернув оружие против своей страны. Николай понимал, что тех же результатов (имитация) можно было добиться совершенно другой ценой, но явных приказов отдавать не мог по политическим причинам: у него на обеих руках висели английские атташе-контролёры. Отличники БиПП Эверт и Куропаткин (бывший военный министр, большую Политику понимал без лишних слов) саботировали план Ставки изо всех сил[4], отвлекающими манёврами заставляя противника удерживать против себя войска, таким образом, почти без боёв помогли и союзникам на западе, ограниченно, конечно, - ни в коем случае не ведя масштабных наступательных операций. Николай о саботаже знал и вовсю потакал, принимая негодование союзников на себя. Остаётся, впрочем, вопрос относительно чисто военной квалификации Эверта и Куропаткина, но он вторичен. Создаётся впечатление, что, как и Голицына в премьерах, Николай держал обоих генералов командующими фронтов именно по причине их ничтожности как специалистов. Такие профессионально несамостоятельные фигуры в 1916 были необходимы с политической точки зрения, когда война перешла в фазу откровенной профанации и саботажа, а внутрисоюзный конфликт разросся до масштабов конфликта военных блоков. Ставя слабые фигуры на доску, Николай оставлял в своих руках всю полноту власти в критический год подготовки решающего наступления 1917 года, когда Россия одна, без помощи союзников, смогла бы решить дело и перераспределить баланс сил в свою пользу в послевоенном мире.
Брусиловское полугодовое самоистребление сослужило службу не просто плохую, а - катастрофическую. Армия продемонстрировала способность побеждать несмотря ни на что, не считаясь с жертвами. Союзники убедились в том, что даже если в таких удручающих условиях один-единственный фронт при скромной подготовке может одерживать решающие победы[5], и если Россия готова положить на алтарь этой победы миллионы жизней, то для них дело плохо. Ровно через год, когда русская армия была готова к тотальному и окончательному прорыву даже без помощи союзников, эту готовность замаскировать Николаю не удалось никакими утверждениями Бьюкинену о том, что он собирается только освободить Польшу, а в Германию не пойдёт. Это после брусиловской-то авантюры, имея кратно лучшую армию - и не пойдёт?
[1] Александр в Вене заявил что-то вроде: "Я завоевал Польшу, и у меня есть 800 тысяч солдат, чтобы это защитить". Перед вторжением Наполеона у него имелось тысяч 250 - 300, в 1813 - 14 году - 400, следовательно, основные силы он тренировал для переговоров.
[2] Интересно, что в России "голод" привёл к денационализации военной промышленности, а в Великобритании - к национализации.
[3] Такие акции по истреблению высокомотивированной молодёжи проводили все, начали немцы в битве под Лангемарком, послав в ноябре 1914 своих студентов и рабочих на английские пулемёты. Патриотов опасно держать внутри страны, особенно военной порой, они могут по щелчку перестроиться в антиправительственную колонну.
[4] Планы Ставки сразу копировались союзникам, они составлялись так, чтобы последним было формально не к чему придраться. Именно поэтому было так важно понимание между Верховным и генералами поверх официальных распоряжений. Ярость союзных мемуаристов в отношении Эверта и Куропаткина вполне предсказуема. Их называли бездарными командующими, а люди просто путали следы в фиктивной войне, как могли.
[5] По сути, выбили из войны Австрию. После брусиловщины та перестала быть вполне независимой державой.