Алиев Эдуард : другие произведения.

Багряный Экспресс...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Давным..., давно..., я ехал в поезде, пересекая великую страну поперек....и мне приснился странный сон. А может это было на самом деле..., и я просто хочу все забыть.., и обратить в шутку. Иначе жить становится страшно....

  
  
  
  
   Багряный Экспресс..., или Странные Изгибы Судьбы....
  
  
   ПРОЛОГ.
  
   Верите ли вы в существование темных сил, творящих зло...? Нет...? Это не удивительно, и давно уже не оригинально, часто слышу и вижу, что люди воспринимают эту жизнь таковой, как она выглядит.
   Рядовой потребитель дешевого чтива, давно не верит в дьявола, демонов и вообще во всю эту мистическую "хрень". Не этого ли так добивался дьявол, и не в этом ли он так преуспел...?
   Я отнюдь не собираюсь никого осуждать, тем более, что некоторое время назад я и сам был человеком поверхностным и циничным.
   Основная масса людей, по моим наблюдениям, все же верит в бога, ну или, во всяком случае, говорит, или считает что верит. Правда, представляют себе всевышнего люди по-разному. Настолько по-разному, что порой некоторые человеческие воззрения, низводят Бога до Люцифера, или, что еще хуже до человека. И никого не беспокоит тот факт, что само существование бога, подтверждает наличие в этом мире темных сил и короля ада.
   Но вот, что странно, и не поддается объяснению, все верующие наделяют бога человеческими качествами, и ладно бы это были любовь, сострадание, мудрость, терпимость....
   Но нет, бог по человеческому разумению, обидчив, злопамятен, не последователен и противоречив. И это действительно странно, сущность, создавшая весь этот мир, и все, что в нем есть, ведет себя как капризное, похотливое, завистливое, злобное по сути своей отвратительное существо созданное им же самим.
   Я не собираюсь убеждать вас в существовании темных сил, как и в существовании всевышнего, поскольку человек в двадцать первом веке, под влиянием пропаганды, рекламы, интернета и компьютерных игр, совершенно перестал верить вообще кому-либо, кроме своего френда в социальной сети.
   При этом однажды услышав от него что-либо более или менее разумное. Воспринимает все последующее как невероятное откровение, несмотря на то, что порой даже не представляет, как его незримый собеседник выглядит.
   Воистину когда было сказано: "не сотвори себе кумира", имелся ввиду Интернет, в котором сотворение этого самого кумира происходит ежедневно, ежечасно. Но с такой же завидной скоростью и регулярностью происходит их крушение и подмена.
   Никто, или почти никто, не избежал пагубного влияния конца двадцатого века и естественно ко времени, когда происходит история, которую собираюсь вам рассказать, я был абсолютным, сто процентным нигилистом. И верил я лишь в то, что давалось мне в ощущениях.
   Если же я чего-то не видел, не слышал, не щупал, то это нечто записывалось в категорию вещей, не существующих в природе.
   Поскольку я обманчиво полагал себя человеком весьма опытным, и как следствие дьявольски самоуверенным, переубедить меня в моих воззрениях было делом многотрудным, и совершенно бесперспективным.
   Тем не менее..., судьба преподносит нам сюрпризы, о которых мы даже не помышляем, и круто меняет жизнь, не испросив на то нашего согласия.
   Впрочем, читайте и судите сами, что в этой истории факт, а что домыслила, или дорисовала моя впечатлительная и романтическая натура. Поскольку надо сказать, что даже сейчас, когда я пишу эти строки, то невольно содрогаюсь. Словно мне предстоит пережить те несколько дней снова и снова. И должен признаться..., это приводит меня в ужас....
   Однако..., чего стоят рассуждения человека который на момент рассказа этой истории не вполне уверен в собственном психическом здоровье, и способности адекватно воспринимать окружающую действительность. Тем более..., соответствующим образом реагировать на эту самую действительность. Вам это напоминает бред?
   Иногда мне кажется, что вы правы..., но временами что-то внутри меня представляет совершенно другие аргументы..., и я начинаю сомневаться....
   Впрочем простите..., кто-то стучится в дверь камеры..., и кажется это сюрприз....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ: В которой рассказывается о лучших поездах, и лучших женщинах, бывшей страны советов.
  
  
   Эта история произошла со мной как раз тогда, когда я, будучи молодым повесой, не о чем, серьезно не помышляя, тем не менее, готовился к глобальным переменам в моей развеселой жизни.
   Окончив одно из высших учебных заведений в большом количестве имевших место на территории тогдашнего Союза, я молодой, и как теперь понимаю совершенно бестолковый специалист, должен был отправиться далеко на восток, дабы внести посильную лепту в тамошнюю экономику.
   Хотя, по моему глубокому убеждению, кроме огромного вреда этой самой и без того многострадальной экономике, я ничего принести был не в состоянии.
   Справедливости ради следует отметить, что перспективы будущих серьезных изменений никак не повлияли на мое легкомысленное отношение к бытию. В жизни я по-прежнему интересовался, лишь женщинами, а достижениям в работе, предпочитал хорошую попойку с друзьями.
   В таких обстоятельствах, и с таким настроением в один из дней конца славного во всех отношениях двадцатого века, я сел в поезд, который должен был через неделю доставить меня, туда, где восходит солнце, и где как мне казалось, меня ждет жизнь полная веселых и забавных приключений.
   Воображение уже рисовало мне, охоту на львов в пампасах, и битвы с аборигенами, которые вечно похищают красавиц. Хитроумные планы и великие победы, после которых победителя и спасителя мира ждала заслуженная награда, в виде богатства и любви красавицы.
   Это было более чем странно, потому как несчастный городишко, куда я направлялся, был не в пампасах и не в джунглях. Там не водились львы, а богатство было на каждом шагу, но залегало глубоко в земле, и принадлежало народу, вернее отдельным его представителям называемым олигархами. Которые к тому времени успели все поделить между собой, не поровну, а по понятиям. Что, несомненно, делает им честь, ибо они умудрились при этом остаться в живых. Но все эти факты меня совершенно не смущали.
   Единственное чего в тех краях было предостаточно так это красавиц, каковые наверняка были готовы к любви и приключениям. Впрочем, по этому показателю городок мало чем отличался от любого другого населенного и не очень пункта в России.
   Однако.... Те, кто помнит то неспокойное время, знают, что это были дни, когда практически ежедневно рушились старые стереотипы, и на их месте тут же воздвигались новые.
   Исчезали с политической сцены одни персонажи, лишь для того, чтобы освободить место другим, не менее омерзительным, но, более неистовым, и наглым, по причине чего они были просто обречены на успех. Ибо народ наш, в большинстве своем любит барствующих мерзавцев, и лицемеров, особливо ежели те потребляют алкоголь в невероятных количествах, и прилюдно. А тем паче пострадали от власти предыдущей, пусть даже и заслуженно.
   Предлагали эти новые герои, все те же старые методы, которыми живут пасионарии одной шестой части суши, все время своего существования, а точнее с тех самых пор как цари самодержцы перестали их за это дело вешать, - сломай старое, а там и трава не расти.
   Насмерть перепуганный обыватель, тем временем, на засаленных кухнях матерно проклинал и тех и других, и мучимый едва приглушенными водкой переживаниями по поводу судьбы великой страны, думал о том, как прокормиться и не помереть с голоду, на этапе очередного перехода к очередному справедливому обществу.
   Принимая во внимание, что согласно старому анекдоту в пути к светлому будущему, кормить никто не обещал, люди в полной мере ощутили на себе философскую правоту китайского проклятия: "Чтоб тебе жить в эпоху перемен"
   Великие высоколобые и не очень вещатели, с отметинами на лысых головах и без них, ежедневно рассказывали о том, как скоро и как хорошо мы все заживем, едва отгородимся друг от друга границами, и вместо одного чиновника на всех посадим себе на шею десяток чиновничьих паразитов на каждого работающего.
   Однако, чтобы не вводить вас в заблуждение, поскольку не это является основной целью моего повествования, должен сообщить, что строчки эти я пишу в камере предварительного заключения, которая располагается в отделении милиции, хорошо известного города N. Удивлены? Нет...?
   Понимаю. Вы ведь и сами знаете, что в России, от сумы да от тюрьмы зарекаться дело глупое и совершенно бесперспективное.
   Декабрь в тот год выдался на редкость снежным и морозным, хотя надо признать, что в те времена, в отличие от нынешних, морозец градусов этак пятнадцать считался делом нормальным и вполне приятным.
   Поезд, в который я погрузился, поразил меня своей чистотой, и какой-то нарочитой предупредительностью персонала.
   Те, кто имел удовольствие перемещаться по пространствам нашей Родины на поездах, поймут, о чем я. В данном случае под персоналом подразумевались две проводницы внушительных габаритов. Именовались которые незатейливо, и очень благозвучно Маша и Глаша.
   Поначалу я вообще решил, что они близняшки. Однако же позже выяснилось, что розовощекие и русые проводницы даже не родственницы, и имели замечательные русские фамилии, Сидоренко и Родимович.
   Путешествие обещало быть скучным и спокойным, поскольку вагон был полупустым, а экспрессный статус нашего поезда, предполагал минимум остановок на пути.
   Я было уже приготовился скучать, и, сбегав на перрон, запасся совершенно идиотскими печатными изданиями, которые в те времена на вокзалах были сплошь эротического и порнографического содержания. Видимо так понималась свобода и демократия, чиновниками от печати в то время, как вдруг войдя в вагон, обнаружил одиноко стоящую в коридоре женщину.
   Видели ли вы когда-нибудь аристократичных брюнеток? Нет..., не в кино, и не на эстраде, поскольку там это имидж, составленный и поддерживаемый целым штатом визажистов, стилистов, гримеров и костюмеров. И зачастую не имеющий ничего общего с внутренним миром эстрадной, или киношной дивы.
   Понимание этого приходит после десяти минут общения с доморощенными звездами нашей попсово-убогой эстрады. Как говорится..., можно вывезти девушку из деревни, но невозможно вывести деревню из девушки.
   В жизни же подобное существо может быть облачено в рубище, и носить на плечах грязную, три дня немытую голову. Но при этом немытая голова будет задрана к верху, и подрагивающий от легкого презрения к окружающей действительности подбородок, будто стрелка барометра всегда показывающего: "ясно", смотрит в небо.
   Именно такое существо, стояло в коридоре и, явно скучая, разглядывало в окно разношерстную толпу таксистов, мешочников, милиционеров, цыган и нищих, вразнобой, хаотично перемещавшихся по грязному перрону, Казанского вокзала столицы нашей Родины.
   На секунду оторвавшись от созерцания происходящего за окном, она равнодушно скользнула по мне взглядом, голубых словно зимнее небо глаз. У меня перехватило дыхание, и сердце опалило огнем.
   Я задохнулся от восторга, едва сдержал порыв тут же броситься знакомиться с ней, чтобы не выглядеть глупым и бестактным. Она была ослепительно хороша. Настолько, насколько это вообще возможно.
   Идеальные черты лица казались бы холодными и отталкивающими, если бы не маленькая черная мушка родинки, притаившаяся на верхней губе. Глаза выглядели бы слишком большими, если бы не постоянная привычка лукаво или иронично прищуриваться, разговаривая с собеседником.
   Слегка пошловатые черные джинсы в обтяжку, в которых тогда ходила половина женщин страны, смотрелись бы простовато и банально, если бы не безупречная форма упругих ягодиц и ровные длинные ноги. Которые надо отметить были длинными, несмотря на то, что на ногах ее были легкие тапочки с жуткими красными розами на черном фоне, а не туфли на шпильках сантиметров двадцать, на которых нормальный человек, в трезвом уме, начинает тут же испытывать древний как мир страх высоты.
   Собрав всю волю в кулак, я сдержанно поздоровался, за что удостоился легкого кивка божественной головки. Сделать мне это было тем труднее, что за те пять шагов, которые я прошел от тамбура до третьего купе, мысленно я успел: познакомиться, переспать, совершить во имя ее подвиг, увезти ее с собой на крайний восток и зажить долго и счастливо.
   Легкий аромат юной свежести, который коснулся моих ноздрей в то время когда я, спиной прижавшись к двери третьего купе, чтобы не дай бог не коснуться ее, поскольку боялся упасть тут же замертво от восторга, или вызвать неудовольствие красавицы, окончательно свел меня с ума.
   Позже я выяснил, что была она старше меня на три года, но при этом выглядела лет на пять моложе. Свойство это как я заметил, присуще женщинам черствым и стервозным, привыкшим манипулировать окружающими, и все оборачивать для собственной пользы.
   Мое купе, было четвертым, что вызвало во мне легкую досаду, от такой неуклюжести судьбы. В купе по прежнему никого не было, а потому не закрывая дверей, я мог совершенно спокойно разглядывать предмет моего вожделения, не будучи уличенным.
   Тишина вагона внезапно нарушилась семейной парой, которая пробираясь от тамбура к купе, производила столько шума, сколько наверняка не создавал эскадрон расквартированных в захолустном городке гусар.
   - Здравствуйте, - шумно поприветствовал красавицу, тучный, шумно дышащий потный глава семьи. Который, как все обильно потеющие толстяки беспрестанно утирался несвежим носовым платком.
   На голове его покоилась, сдвинутая набок видавшая виды кепка, из стриженого кролика, из-под которой выбивались жиденькие спутанные волосы. Был он похож на председателя преуспевающего колхоза-миллионера, который с женой направлялся в очередной отпуск.
   Это не могло быть правдой, поскольку поезд направлялся в те места, где нет курортов, тем более работающих среди зимы.
   - Здравствуйте, - четко, но, то же время вполголоса произнесла красавица, брезгливо слегка наморщив носик.
   - Вы едете в нашем купе? - Спросил "председатель колхоза", глядя на красавицу своими маленькими круглыми, белесыми, бесцветными глазками.
   - В вашем...? - Нахмурилась красавица, - впрочем..., да, если вы имеете в виду третье....
   Говорила она так, словно была высшим существом, и приматы, окружавшие ее в миру, были лишь милыми зверьками, для которых незнание этикета простительно в силу их умственной слабости.
   В то же время как истинная леди, и существо разумное она не могла и не должна была сердиться на братьев меньших, что по ее уразумению, было бы недостойно.
   - Третье, третье, третье..., - залепетала супруга "председателя колхоза", которая была всего лишь уменьшенной копией своего благоверного.
   Маленькая круглая с россыпью веснушек на маленьком носу-пуговке. Потертая и давно вышедшая из моды меховая шляпка-горшок с торчащими из-под нее кудряшками, которые видимо долго накручивали на китайскую плойку, поскольку к этому моменту они напоминали скрученную от непомерной жары пластмассовую стружку.
   - Здорово, здорово..., - промурлыкал "председатель колхоза", - у нас две нижние..., но я уступлю вам свое место, - выглядел он в этот момент как витязь, сразивший дракона.
   На его простоватом лице тут же скрестились два взгляда. Один, возмущенно - угрожающий жены, говоривший: - Не успели выйти из дому, как он начинает раздавать места всяким..., потаскушкам.
   Другой снисходительно - благодарный, красавицы, в котором, сквозило: - Это можно было и не произносить, поскольку вы лишь выполнили вашу святую обязанность.
   - Спасибо..., - произнесла она, тем не менее, но было понятно, что это не из благодарности, а скорее от привычки быть всегда вежливой.
   Легкий толчок, возвестивший о том, что состав тронулся, втянул в вагон еще троих мужчин примерно одинакового возраста, и социального положения. Было им чуть за сорок, в одинаковых куртках типа "Аляска", в огромных лисьих шапках. Все трое бородатые и шумные. Первый к тому же шел с гитарой наперевес, словно собирался штурмовать крепость.
   В вагоне тут, же резко запахло перегаром, табаком, немытыми мужскими телами, и дешевым парфюмом. Про себя я окрестил их нефтяниками, что как оказалось впоследствии, была истинная правда, поскольку все трое работали буровиками, и спешили к месту работы.
   Завидев красавицу, вся троица впала в ступор, на несколько секунд. Но в отличие от меня они были уже основательно поддаты, соответственно безмерно смелы, и, придя в себя стали наперебой предлагать ей переселиться в их купе под номером пять, поскольку у них есть спирт, датская ветчина в треугольных банках, и гитара. Красавица, слегка улыбнулась. Троица притихла, словно ожидая приговора.
   Она покачала головой, строго глядя на всех сразу и ни на кого в отдельности.
   - Нет..., спасибо, - произнесла она, и улыбнулась, настолько растерянный вид был у нефтяников.
   - Ессс..., - произнес я, про себя, представив, что она это сделала ради меня.
   Из третьего купе выглянул председатель колхоза, и победно окинул взором нефтяников. Знай мол, наших, из третьего купе.
   В этот самый момент произошло примечательное событие, но как всегда этого никто не заметил, поскольку все были заняты раскладыванием вещей.
   В четвертое купе, в котором я по-прежнему пребывал в гордом одиночестве, заглянул благообразный старичок с небольшой седенькой бородкой клинышком.
   - Простите великодушно..., - он осмотрел меня с головы до ног и добавил, - юноша, у вас свободно?
   - Заходи дед..., не церемонься, все свои..., - несколько развязано ответил я, чем видимо пытался помочь деду преодолеть робость, которую, по моему разумению, он непременно должен был испытывать перед таким красавцем как я.
   - Премного вам благодарен..., великодушный юноша..., - в его голосе откровенно прозвучал сарказм. Но я был очень занят, и решил, что мне всего лишь показалось. А зря....
   Дедушка твердым уверенным шагом вошел в купе. С вашего разрешения я опишу его подробнее. Маленький, сухой, с пергаментной желтой кожей. С тонкими длинными кривыми пальцами, которые напоминали когти хищной птицы.
   Весь его вид, был полон противоречий. Движение совсем не были старческими, они были быстры, точны и порывисты, что говорило об отменном здоровье. Но кожа на лице и руках была желтовато-бледной, и выглядела очень болезненной. Голос его был резок, словно карканье ворона, но говорил он тихо и вежливо.
   Он принес с собой в купе свежий запах хвои, словно пробыл весь день в лесу, но с легким запахом тлена, который я не сразу разобрал. Он был улыбчив, и смотрел всегда прямо в глаза, но от его улыбки по спине пробегали мурашки. Однако самым примечательным в нем были глаза, абсолютно черные, словно в них притаилась мгла готовая в любой момент утянуть вас в бездну. Черные маслянистые с недобрым блеском они приводили в трепет и заставляли отворачиваться.
   Если же собеседник пытался вглядываться в них, то возникало полное ощущение, что разговариваешь с тьмой или с самим собой, поскольку из черных глаз этой тьмы, ты насмешливо смотрел сам на себя.
   Итак, все расселись, и суматоха затихла. Из третьего купе сразу же потянуло колбасой и огурцами, словно председатель колхоза постился месяц, дожидаясь этого момента.
   Пятое купе отметилось мелодичным звоном стаканов и хаотичным перебором струн, передающим задумчивость, и романтичный настрой играющего.
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
  
   Неожиданно громко с надрывом зазвенели детские голоса из всех динамиков вагона.... Зашуршали пассажиры, кто, приглушая, а кто и вовсе выключая радио. Чрез минуту в вагоне вновь воцарилась тишина, лишь подчёркиваемая мерным перестуком колес.
  
  
  
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ: Повествует о странностях человеческой натуры.
  
  
   Мягкий толчок и последующее плавное перемещение пейзажей за окном возвестило о том, что состав отправился всего лишь с трехминутным опозданием. Что само по себе было образцом пунктуальности, для российских железных дорог.
   Впереди было пять суток беспрерывного перемещения во времени и пространстве, а потому я предпочел не форсировать события, и слегка приглядеться к красавице.
   Если быть предельно честным перед вами, то должен признаться, я просто трусил, и не мог придумать разумного повода для более близкого знакомства с ней. Листая купленное мной чтиво, я пытался придумать остроумный способ пригласить ее в свое купе, но никак не мог его отыскать.
   Тем временем дедок спрятал чемодан под полку и, достав толстую книгу, в черном благородном переплете погрузился в чтение. В этот момент я и решил присмотреться к нему.
   - Что стало причиной такого интереса, - полюбопытствуете вы и будете правы. Потому как я вдруг отметил, что чемодан моего соседа был из шкуры ската. Я примерно понимал, сколько стоит бумажник из шкуры этой рыбы, но никогда не видел таких чемоданов, и даже не представлял, сколько он может стоить. Но то, что это было неприлично дорого не вызывало сомнений.
   Наши взгляды скрестились, когда я разглядывал его чемодан, и он словно спиной почувствовав мой интерес, странным образом выглянул из подмышки и улыбнулся.
   - Твою мать..., - пронеслось в моей голове, и волосы на спине и затылке встали дыбом. Я долго потом пытался подобрать слова, чтобы охарактеризовать то, что я увидел, но в человеческих языках нет слов, могущих передать это.
   Это была улыбка анаконды собственному обеду, в предвкушении этого самого вкусного обеда.
   - Дьявол..., - мне тут же захотелось бежать к проводнику, и умолять его предоставить мне другое место. Но я сдержался, лишь по той причине, что чувствовал, он все знает и видит, этот чертов старик.
   Дед словно читая мои мысли, усмехнулся и сел читать книгу. Теперь его вид был совершенно приличным и благообразным. Излучал он доброту и кротость.
   Я пригляделся, костюм на моем попутчике был старомодным, что собственно и ввело меня первоначально в заблуждение. Но сейчас я заметил, что он был из очень дорогой ткани и совершенно новый. Поверьте мне, я знаю толк в одежде, и костюм, сшитый вручную хорошим мастером, могу отличить от ширпотреба. Черные кожаные туфли, в которые были обуты маленькие ноги деда тянули на штуку баксов, не меньше. В общем, дедок был еще тот.
   Несколько минут в купе висело напряженное молчание, что прямо скажем разительно отличалось от того, что происходило в соседних. Обе стороны исподволь разглядывали друг друга, и оба знали о взаимном интересе. Затем мой сосед, видимо решив, что достаточно позволил мне разглядывать и изучать себя, шумно вздохнул, и бросил взгляд на открытую дверь нашего купе.
   Словно реагируя на его порыв, в дверях появилась Глаша, принеся с собой сомнительный аромат суррогатного кофе. Не обращая на меня никакого внимания, словно меня и не было вовсе, она с готовностью уставилась на старика.
   - Чаю...?
   - Да произнес он..., два..., - взглянул на меня, - нет три..., и что у вас еще там....
   - Печенье..., овсяное и карамель лимонная..., - с готовностью, и как то виновато откликнулась проводница.
   - Не густо....
   - Да, - глупо хихикнула Глаша, - времена такие, тяжелые....
   - Ну да бог с вами..., несите что есть..., - буркнул дед, никак не реагируя на ее неумелые причитания.
   - Сей момент..., - не смотря на крупные габариты, она проворно умчалась.
   - Девушка..., прошу прощения, не знаю вашего имени, - произнес дед, наклонившись к дверному проему, - мы тут с попутчиком почаевничать, надумали..., не составите нам компанию?
   - Инга..., - просто ответила она, обернувшись, - а вы..., простите?
   Это произошло так просто и обыденно, что у меня аж дух захватило, и пересохло в горле.
   - Корней Филипыч..., к вашим услугам..., - дед перевел ободряющий взгляд на меня, и в эту минуту мне захотелось расцеловать его в морщинистые щеки.
   - Эээ..., Максим..., эээ..., Сергеевич, Макс..., - щеки мои наливались кровью, я отчетливо чувствовал свою неуклюжесть, - у меня и коньяк есть..., - отчего-то ляпнул я. Прозвучало это как-то очень глупо и даже пошловато.
   Филипыч покачал головой, укоризненно глядя на меня своими черными глазами, но я готов был поклясться, в них плясали черти. Инга взглянула на деда, затем смерив меня строгим взглядом, присела на край полки, рядом с ним.
   - Нам обещали чай и печенье с конфетами, - словно пытаясь сгладить мою бестактность, произнес он, и она благодарно посмотрела на него.
   - Вы всех девушек с порога пытаетесь споить? - спросила она меня, слегка укоризненно приподняв бровь.
   - Да..., то есть, нет, в смысле не всех, а только....
   - Чья внешность соответствует..., - она бросила взгляд на Корней Филипыча. - Сомнительный комплимент.... - Тот укоризненно покачал головой.
   Из-за волнения, и желания казаться умнее, чем есть на самом деле, я выдавал одну глупость за другой. На помощь пришел попутчик.
   - Инга..., я полагаю, вы не должны строго судить Максима.
   - Да..., это почему же? - она приветливо улыбнулась ему.
   - Видите ли, его сбивает с толку восхищение вашей красотой..., - он улыбнулся мне.
   - Интересно его улыбка на всех производит такое впечатление? - подумал я, в очередной раз, подавляя охватившую меня внутреннюю дрожь.
   - Да...? - она взглянула на меня.
   - Да..., - едва дыша, выдавил я.
   - Ладно..., прощаю. Скажите спасибо Корней Филипычу....
   - У него еще будет время меня поблагодарить..., уверяю вас..., - мне совсем не понравилось, как он это сказал.
   В купе протиснулась боком проводница, неся на одной руке поднос. Чай был в граненых стаканах с металлическими серыми подстаканниками, которые, наверное, остались на железной дороге со времен первого паровоза. Во всяком случае, больше я их нигде не встречал. А вот печенье и конфеты в желтых обертках, были в красивых хрустальных вазах, что меня безмерно удивило.
   - Пейте на здоровье..., и если, что-то понадобится, дайте знать. - Она растянулась в улыбке и, пятясь, вышла из купе.
   - Девушка..., проводница, - донесся из соседнего купе голос "председателя колхоза", - а можно и нам чайку....
   - Подождете, - отрезала она в ответ, - у меня не тысяча рук.
   Честно говоря ее реакция и слова, меня слегка упокоили, поскольку все происходившее до того напоминало плохо срежиссированную сюрреалистичную пьесу, в которой я был зрителем, а все остальные артистами. А заодно и единственным кто ровным счетом ничего не понимал, и, похоже, начинал бояться. Чего? Спросите вы. Да чего угодно, вполне мог появиться..., ну скажем..., рыжий клоун с кровавой улыбкой и огромным тесаком.
   Инга взяла в изящные руки мельхиоровый подстаканник, и элегантно пригубила чай, с любопытством глядя на деда. В отличие от меня она сразу уловила эти странные флюиды таинственности, исходившие от попутчика.
   - А вы значит..., Корней Филипыч..., к красоте равнодушны, - спросила она, пряча красивую улыбку в граненом стакане.
   - Господь с вами барышня..., красота ваша неземная, не может оставить кого-либо равнодушным, но мне слишком много лет, и я давно научился владеть собой. - Улыбнулся он, скупо прихлебывая чай, и украдкой подмигнул мне.
   Я машинально взял со стола овсяное печенье и вгрызся в него зубами. Оно было невероятно твердым, и могло состязаться в крепости с твердыми сортами дерева или слоновой костью. Этот чертов дед, словно существовал в другой реальности, протянув руку, он взял печенье, и прежде чем я успел его предупредить, легко надкусил, оставив на нем ровный полукруг зубов.
   - А сколько вам лет..., Корней Филипыч? - спросила она.
   - Это вопрос не простой Инга, - дед вдруг неожиданно стал серьезным.
   - Почему? - наконец удалось вставить мне. Оба одновременно повернулись ко мне, словно я только что появился из стены вагона, чем несказанно удивил их.
   - Видите ли..., в одна тысяча девятьсот седьмом году, от Рождества Христова, у нас в деревне Покровское Тверской губернии, где я тогда жил и работал, сгорела церковь, а с ней и все записи в церковных книгах.
   - Работали...? - кажется, в моем голосе было столько сомнения, что прозвучало это примерно как: "Хватит пургу гнать чувак".
   Видимо я произнес это вслух, или просто громко подумал. Он совсем меня заморочил, этот чертов старик.
   - К сожалению..., я не гоню..., как вы изволили выразиться, работал я в похоронной, сиречь гробовой артели, единственной на десяток окрестных сел.
   - Ух, ты..., - глаза ее загорелись. - Значит вам больше ста лет....
   - Несомненно, - поскольку к этому моменту моему младшему сыну было пятнадцать лет.
   - А старшему...? - я все пытался вычислить, сколько же он прожил, получалось нечто бредово-фантастическое.
   - Старший - Ефимка..., к тому времени погиб на каторге.... Жалко..., молодой еще был, и сорока не исполнилось. А все оттого, что не слушал меня. Бороться говорит, желаю за светлое будущее всего мирового пролетариата.... За то его царь батюшка и сгноил на каторге....
   - Невероятно..., - прошептала она, и я был с ней согласен на все сто.
   - Это был первый ребенок от моей четвертой жены..., - улыбнулся он. - От первых трех, детей у меня не было.... Странно, правда?
   - Да странно..., - произнес я, имея в виду совсем другое.
   - Очень, - добавила Инга. Что имела в виду она, я не понял, но спрашивать не стал.
   По коридору, несмотря на постеленную ковровую дорожку, которую судя по виду, выпустили вместе с самим вагоном, пробухали чьи-то тяжелые шаги.
   Все мои мысли занимала Инга и странный дедок, но подсознание, однако отметило, что мужчина, прошедший по коридору весил наверняка больше ста килограмм. Каково же было мое удивление, когда в купе заглянула веснушчатая физиономия с рыжей копной торчащих во все стороны волос.
   - Я кажется..., - промямлил он, глядя в желтый прямоугольник билета.
   - Да..., конечно, проходите, - Инга поднялась, пропуская в купе маленького, худощавого молодого человека с признаками альбиноса.
   - Евстигней..., - представился он, пытаясь пристроить куда-то свой дипломат, из кожи молодого, но изрядно облупившегося дерматина. Наконец после долгих сомнений он просто забросил его на верхнюю полку
   - Максим, - представился я.
   - Инга, - царственно уронила она. И только дед промолчал. Мне это показалось странным, и я бросил на него взгляд. Он был напряжен, и глаза его внимательно отслеживали каждое движение гостя.
   Евстигней не услышав голоса старика, поднял на него глаза и я готов поклясться, в его глазах блеснуло узнавание, и он как-то странно весь подобрался. Определенно в купе что-то происходило. Что-то понятное лишь двоим. Я поднял глаза на Ингу, она похоже тоже пыталась постичь смысл немого диалога.
   Когда, наконец, прошла суматоха вызванная появлением нового пассажира, наступила неловкая пауза. И прервал ее, как это не удивительно звучит, Евстигней.
   - А что господа..., и дамы, - произнес он после некоторой паузы, - не выпить ли нам коньячку..., так сказать за знакомство.
   Я иронично взглянул на него, предвкушая какая отповедь ожидает этого бестактного нахала.
   - Я с удовольствием..., - произнесла она, и взглянула на старика. Я был возмущен и не знал, как прокомментировать это вероломство, и двойные стандарты.
   - Ну, что ж..., время к вечеру, отчего же не откушать, - важно, но в то же время несколько напряженно промычал стрик. Это было за гранью.
   - Увольте господа..., но это без меня, - ехидно произнес я, и поднялся, чтобы выйти в коридор.
   - Полноте..., Максим, вы же сами давеча предлагали.
   - Вот именно, рад, что вы это заметили.
   - Ну, будет вам..., уважьте старика, - он смотрел на меня с мольбой. Либо у меня съезжала крыша, либо здесь и сейчас происходило нечто невероятное.
   - Извольте..., - в тон ему, после паузы произнес я, - только схожу, покурю.
   - И я с вами..., - неожиданно поддержала меня Инга.
   - Куренье..., убивает, - произнес Евстигней, таким тоном, что мне нестерпимо захотелось дать ему в лоб.
   В тамбуре было пусто грязно и изрядно накурено. Я достал пачку "Парламента", и протянул даме. Она отрицательно покачала головой, и выудила откуда-то из штанов тоненькие сигаретки, кажется, это был "Вог".
   По доброй традиции повисла напряженная тишина, я опять тщетно пытался подобрать тему для разговора. Наконец ей видимо надоело смотреть на мои мучения, и она заговорила первой.
   - Странный он..., - она выпустила мастерское колечко в потолок.
   - Дед...? Да, странный....
   - Да нет же..., этот Евстигней....
   - Евстигней?
   - Ну да..., он похож на..., - она мучительно пыталась подобрать определение.
   - На маньяка..., - я с готовностью пришел ей на помощь.
   - Да..., но не на обычного, а на психа, помешанного на мистике.
   - Полагаете?
   - Уверена..., единственное, что меня сейчас беспокоит, - она стряхнула пепел в консервную банку, подвешенную на ручке стоп-крана, - это как пережить сегодняшнюю ночь.
   - Не бойтесь, я присмотрю за ним.
   Она смерила меня взглядом с ног до головы, словно оценивая мой потенциал. И видимо он ее не успокоил.
   - Ладно..., если, что будем держаться вместе....
   - Когда начнем? - спросил я.
   - Чего? - она поймала мой взгляд, - идиот, будь внимательнее, что-то здесь не так.
   - Мне кажется, ты преувеличиваешь, - это был хороший знак, мы непринужденно перешли на "ты".
   - Ничуть..., у меня нюх на опасность, - она затушила сигарету в банке, из которой дохнуло зловоньем и, открыв дверь, вошла в вагон. Я двинулся следом за ней.
   Когда мы, наконец, добрались до купе, Филипыч и Евстигней как по команде замолчали, и повернулись к нам. Мне показалось, что они чего-то ждали от нас. Инга ушла в свое купе, а я, облокотившись на поручень, пытался рассмотреть что-нибудь за окном. Некоторое время спустя, ко мне присоединился Корней Филипыч.
   Снаружи уже стемнело, и удавалось разглядеть лишь строения и деревья, там, где они освещались фонарями. Мы проскочили несколько полустанков и платформ. Я тщетно пытался прочитать название, но мы двигались слишком быстро. Я вглядывался в темноту, когда вдруг из нее кто-то любопытный взглянул на меня. На долю секунды, словно двадцать пятый кадр, вспыхнувший в моем подсознании любопытные и жестокие глаза. Тем не менее, я вздрогнул и довольно заметно отшатнулся.
   - Молодой человек..., - услышал я вкрадчивый скрипучий голос Филипыча, - будьте очень осторожны, и постарайтесь избегать тактильных контактов с нашим попутчиком.
   - Он что заразный? - я едва сдерживал смех.
   - В некотором смысле....
   - Ну, это уж слишком....
   - Максим..., поверьте мне, вы даже не представляете, что здесь происходит.
   - Пожалуй, я пойду спать, - устало произнес я, смерив напоследок взглядом старика, вошел в купе и запрыгнул на верхнюю полку.
   Потом я часто пытался понять, почему я так поступил. Но разумного объяснения этому я так и не нашел. Возможно, все произошедшее в тот вечер выбило меня из колеи, и я перестал воспринимать слова попутчиков как нечто заслуживающее внимания. И это было странно, поскольку примерно в это же время, где-то между сердцем и желудком поселилось неприятное сосущее чувство тревоги. Это должно было меня насторожить, но я, лежа на верхней полке и пялясь в потолок, списал все на любовное томление, и обилие впечатлений за один день.
   Дед вернулся в купе, расстелил постель, спокойно и обстоятельно разделся, аккуратно сложил одежду, и забрался под одеяло. Последнее, что я помню, это ощущение любопытного взгляда со стороны, и я провалился в сон.
   Сквозь щель в двери проникала тусклая полоска света, заполненная, словно мошкарой частицами пыли. Я сел на полке, и пригнувшись, подставил глаз. В щель светила полная луна огромным блином висевшая за окном коридора. Спать не хотелось, я спрыгнул вниз, и вышел в коридор, в котором царила чернильная мгла.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ: В которой начинают происходить события..., не сулящие ничего хорошего....
  
  
   Поезд набирал скорость, и мелькавшие за окном фонари создавали световые блики, словно огромный стробоскоп. Вспышки света проникали в мозг, и он казалось, совсем отключился. Я наугад брел по коридору, пока не уперся в дверь.
   Почувствовав холод тамбура, и опустив глаза, я понял, что стою на грязном полу босиком. Это было неприятно, и я брезгливо поежился. В бликах света я увидел мужчину, который улыбался мне кривой саркастической улыбкой.
   - Не спится...? - спросил я. Он в ответ оскалился, и, выхватив нож, попробовал пальцем его остроту. Нож видимо был тупым, поскольку на лице его отразилось недовольство.
   - Эй..., старичок, - мне не нравилось то, что он делал, - ты чего надумал?
   Он вдруг поднял глаза на меня. Теперь в них была немая мольба. Широко размахнувшись, он вонзил нож себе в горло, и повел лезвием в сторону, заливая все вокруг фонтаном черной крови....
   Среди ночи меня разбудил дикий вопль и топот ног по коридору. Я открыл глаза, и первое время не мог сообразить сон это или явь. Лежавший напротив меня рыжеволосый попутчик видимо обладал железными нервами, и отличным сном, поскольку даже не пошевелился.
   Я соскочил с полки едва не отбив себе пятки, и с трудом нащупал ногами тапочки. Постель Корней Филипыча пустовала, но судя по скомканной простыне, он только, что вышел. Я повернулся к двери, и взялся за ручку намереваясь покинуть купе. В тот момент когда, щелкнув замком, дверь поехала влево, я поднял глаза, и вскрикнул от неожиданности.
   Из зеркала на меня смотрела физиономия Евстигнея. Она была странного бледно-синего цвета с неестественно огненными волосами. Казалось, что на голове моего попутчика полыхал огонь. И господи..., он смотрел мне в затылок широко открытыми глазами, из которых лился демонический внутренний свет. Конечно же..., тогда я не подумал про демонический свет, в ту секунду мне пришло в голову, что он проглотил лампочку, но это звучит еще глупее.
   Я резко обернулся. На верхней полке подложив руку под щеку, мирно сопел Евстигней. Во всем его облике было что-то трогательно детское, из коридора на его лицо упал луч света. Он недовольно поморщился, и у меня вдруг возникло полное ощущение, что он притворяется.
   - Евстигней..., - позвал я его вполголоса, чувствуя себя полным идиотом.
   Тишина. Я отодвинул дверь и вновь с замиранием сердца взглянул на его изображение в зеркале. Ничего необычного, он спал как убитый. Но, черт возьми, его веки при этом подрагивали, и я готов был поспорить, что еще секунда и он расхохочется у меня за спиной. Я выдержал паузу.
   В коридоре мимо меня бешеным галопом промчалась Маша, вид у нее был, словно за ней гналась толпа привидений. Я выглянул в коридор, справа от меня удалялась широкая спина проводницы. Слева коридор был пуст.
   Я повернул налево, и двинулся в сторону тамбура. За моей спиной послышался смешок, я остановился и обернулся. В ногах появилась отвратительная дрожь.
   Поверьте мне, я не трус, и в жизни иногда веду себя как отчаянный идиот, не задумываясь о последствиях. Но, то, что происходило в купе, было не нормальным, и хуже всего было то, что я не знал как себя вести. Больше всего мне хотелось стащить с полки рыжего, и начистить ему рыло. Прошу прощения за грубость. Но..., я этого не сделал, а в сердцах захлопнув дверь, и двинулся к тамбуру. Мне показалось, что в купе, что-то глухо стукнуло, словно Евстигней соскочил с полки.
   Я толкнул дверь тамбура, и ноги у меня подкосились. На противоположной двери, распятый вниз головой висел один из нефтяников. Все стены и весь пол в тамбуре заливала кровь. Тело нефтяника, кажется, это был тот, у которого была гитара, напоминало кровавый стейк с руками и ногами. Возле него копошился дед.
   Спазма ударила в живот, и согнула меня в три погибели, я исторг из себя все, что было съедено за прошедший день.
   - Твою мать..., что это такое?
   - Молодой человек..., прекратите сквернословить, и помогите мне..., - Корней Филипыч, был олицетворением спокойствия.
   - Да..., что здесь происходит..., - я пытался подняться, но ноги скользили в крови, а желудок пытался вывернуться наизнанку.
   Дверь тамбура хлопнула, впустив заспанного небритого милиционера.
   - Так..., что здесь у нас? Труп...?
   - Да нет же..., черт вас возьми..., он еще жив, - обернулся дед, - вы поможете мне, или нет?
   Милиционер подскочил к нему, и они вдвоем стали снимать жертву. Я был сторонним наблюдателем, и единственная мысль, что терзала меня в перерывах между спазмами желудка, это какой надо обладать силой, чтобы вбить гвозди в металлическую обшивку вагона.
   Согласен..., мысль сама по себе идиотская, но примите во внимание мое состояние, и то, что они снимали тело не вынув гвоздей. Я видел, как большие шляпки гвоздей разрывали плоть, и уже готов был потерять сознание. Честно говоря, в тот момент мне это казалось хорошим выходом из ситуации, когда неожиданно вцепившись в мое плечо, меня из тамбура выволокла Глаша. И я был ей благодарен, поскольку сил, чтобы уйти оттуда у меня не было.
   Собрав все силы, я добрался до купе, и повалился на нижнюю полку. Несмотря на мое состояние, я успел заметить, что полка Евстигнея была пуста. Прошло долгих полчаса, пока я пришел в себя, и смог подняться. Из зеркала на двери купе на меня глянул странный тип с трехдневной щетиной и безумными глазами в ореоле синяков. Только сейчас я заметил, что руки, и одежда моя были в пятнах крови, тошнота вновь подкатила к горлу. Это было странно, поскольку раньше я не боялся вида крови.
   Я отправился в противоположный конец коридора, и заперся в туалете. Отмыл руки и лицо, но с одеждой все было хуже. Пятна крови на ней уже успели свернуться и подсохнуть, отмывались они с трудом.
   - У парня хорошая свертываемость крови, - мелькнула мысль. Похоже, это была ночь идиотских мыслей.
   Выходя из туалета, я столкнулся с Ингой. Она была заспанной и какой-то уставшей что ли, словно после тяжелого дня.
   - Что там случилось? - спросила она, демонстративно зевнув. Но мне вдруг на секунду показалось, что она все знает. Тогда зачем спросила?
   - Человека убили....
   - Ааа....
   - Ты не удивлена?
   - Ну..., тогда понятна суматоха..., милиция..., и все прочее.... И потом..., - она подняла на меня красные от бессонницы глаза, - я предупреждала....
   - Тебе не интересно кто жертва? - видимо в моем голосе было столько подозрительности, что она, смерив меня взглядом, понимающе усмехнулась.
   - Нет..., не интересно, и не фантазируй на эту тему, - она взглянула мне в глаза, - я ничего не видела.... Понятно...?
   - Угу..., - буркнул я недовольно, и, протиснувшись мимо, пошел в купе.
   За окнами все еще было темно, но тьма уже не была такой густой и непроницаемой. В купе было пусто, и я решил немного полежать, видит бог, мое измученное тело нуждалось в отдыхе.
   Забравшись на верхнюю полку, я смотрел в коридор, по которому то и дело суетливо проскакивали милиционер, проводница, санитары, вновь милиционер. На некоторое время суета в коридоре утихла и мною потихоньку стала овладевать дрема. Я повернулся набок, подложив под щеку подушку, и устремил взгляд в начинающий светлеть горизонт за окном.
   Глаза мои закрывались и я, было, решил заснуть и не сопротивляться навалившейся на меня сонной пелене. Легкий сквозняк из щели в окне приятно обдувал разгоряченный лоб. Кажется, у меня поднялась температура. За окном раздался тихий скрежет, и я приоткрыл глаза лишь для того чтобы вновь их смежить. И вдруг....
   - О господи..., - я вздрогнул, снаружи ровно на уровне моих глаз с крыши свешивалась рыжая вихрастая голова.
   - Твою мать..., - я отскочил от окна, сон как рукой сняло. Евстигней довольно оскалился, и голова убралась вверх.
   Я все еще пребывал в состоянии ступора, когда в купе вошел Корней Филипыч, тщательно вытирая руки вафельным полотенцем. Вид у него был усталый, а в глазах застыла немая скорбь. Заметив, что я сижу, забившись в угол, он не правильно истолковал мой испуг.
   - Он умер..., - произнес он, глядя мне в глаза, - иначе и быть, не могло, такие ужасные раны.
   - Ааа..., ммм..., да..., - невнятно промычал я.
   - Как вас право..., - он приложил руку тыльной стороной к моему лбу, - да у вас батенька температура....
   - Ммм....
   Он наклонился и извлек откуда-то из-под полки початую бутылку коньяка, и щедро плеснул в стакан.
   - Выпейте....
   Я послушно взял стакан и опрокинул бурую ароматную жидкость в рот. Только сейчас, когда зубы начали отбивать барабанную дробь о край стакана, я заметил, что нижняя челюсть ходит ходуном.
   - А теперь ложитесь..., и постарайтесь выздороветь к утру..., иначе..., - мне показалось, что он сейчас скажет, - придется вас убить.
   Но он промолчал. Я показал пальцем в окно, и собрав остаток сил. Собрался было обо всем ему рассказать.
   - Я там....
   Дверь купе распахнулась, и вошел улыбающийся Евстигней. Он бросил мимолетный взгляд на меня так, словно ничего и не произошло, и он увидел меня только что.
   - Что за суматошный вагон нам достался..., все чего-то бегают, суетятся....
   - В тамбуре убили человека..., - покачал головой Филипыч.
   - Как...?
   - Да..., похоже на ритуальное убийство....
   - Ритуальное...? Что за глупость, кому это может быть нужно?
   - Не знаю..., - дед испытывающе посмотрел на него. - А где вы пропадали?
   - В вагон - ресторане..., на удивление там вполне прилично кормят. Рекомендую.... Когда я проснулся от криков, и обнаружил, что никого из вас нет, я отправился на поиски, и обнаружил его через два вагона от нас. - Пока он произносил эту фразу, его глаза насмешливо косились в мою сторону. Я ненавидел его....
   - Утром отправимся завтракать..., а пока давайте спать. Подобные волнения не для моих лет. К сожалению, - грустно вздохнул он, и похлопал меня по плечу, - и вы спите дружок, вам это сейчас нужно....
   Это дружеское похлопывание..., и его мягкая ладонь..., каким-то образом успокоили меня. Или это подействовал коньяк?
   - Так странно.... Что за хрень здесь происходит, - была последняя мысль, перед тем как я провалился в глубокий сон без сновидений, и оставшуюся часть ночи проспал, даже не повернувшись с боку на бок.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: В которой я начинаю строить предположения..., и чем это заканчивается....
  
  
   Утро ворвалось пугающе неожиданно, похоже, сам поезд пытался свести меня с ума. Под ухом неожиданно проснулся динамик и заорал:
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
  
   Я подскочил на полке, больно ударившись головой об железную скобу с натянутой сеткой. Никогда не мог понять, зачем их делают в наших вагонах. Некоторое время все, что я мог это мотать головой из стороны, в сторону, пытаясь прогнать боль и сон. Одновременно с этим я нащупал ручку регулировки громкости, и выключил звук льющегося из динамика потока долбаного оптимизма.
   В купе уже никого не было, я спрыгнул вниз, и обреченно уселся на нижнюю полку. Честно говоря, было полное ощущение, будто я вчера набрался, но я отчетливо помнил, что дед влил в меня всего полстакана коньяка. Может это следствие простуды? Но симптомов, кроме головной боли, не было никаких. Я с надеждой пощупал лоб, он был ледяным, но покрыт влажной испариной.
   Рывком распахнулась дверь. На пороге стоял дед, свежий, бодрый с внимательными черными глазами кровожадного, но доброго чудовища. Не судите строго..., я всего лишь пытаюсь передать мысли и ассоциации, возникавшие тогда в моей воспаленной голове.
   - Как вы себя чувствуете, юноша?
   - Лучше..., гораздо лучше..., - ответил я, и с удивлением уловил в своем голосе нотки благодарности.
   - Хорошо, - резюмировал Филипыч, - а то..., я уж было начал беспокоиться....
   Мне захотелось его придушить, но я сдержался, и, накинув на шею полотенце, побрел в туалет. Почему в наших поездах всегда огромная очередь в сортир? Наверное, в этом есть некий тайный ритуальный смысл. Наверное..., таким образом, они распределяют вес в вагоне, или контролируют количество пассажиров?
   В очереди передо мной стояла Инга.
   - Привет..., - улыбнулась она.
   - Привет, - произнес я в сторону, чтоб не дышать на нее утренней вонью.
   - Завтракал?
   - Похоже...?
   - Нет..., - она засмеялась хрустальным смехом.
   Если, что-то и могло поднять мне сейчас настроение, то наверняка это был завтрак с красивой брюнеткой. И похоже она на меня запала. В этом конечно не было ничего удивительного, можно сказать я к этому привык. Вы только не подумайте, что я хвастаюсь..., это действительно были времена, когда я купался в женском внимании.
   - Предлагаю, вместе позавтракать, - я подмигнул ей, - через полчаса.
   - Замётано..., через полчаса.
   Инга нырнула в туалет, оставив меня в одиночестве топтаться у двери. Впрочем, оно продлилось недолго, через мгновенье на плечо мне легла бледная веснушчатая рука Евстигнея.
   - Доброе утро....
   - Не думаю, - я сбросил его руку с плеча, - с чего бы ему быть добрым.
   - Ну..., солнце светит....
   - И что....
   - Настроение..., хорошее.
   - Послушай..., эээ..., Евстигней..., или как там тебя..., я не собираюсь делать вид, что ничего не случилось этой ночью. И я не вижу ничего хорошего в том, что кто-то пришил ночью нефтяника. И у меня есть подозрение что....
   Хлопнула дверь и красотка, обдав нас ароматом духов, упорхнула в свое купе. Я заперся в туалете и делал все нарочито медленно, чтобы этот рыжий придурок замучился ждать. Это было конечно ребячество, но поймите и меня, я был растерян, и совершенно не понимал, что происходит. Мне казалось, что я утрачиваю связь с реальностью. Я уже не понимал, что происходило на самом деле, а что было плодом моего воображения. И если честно, я боялся сойти с ума.
   Когда, наконец, я выбрался из туалета, рыжего уже не было, и я решил, что он ушел в противоположный конец вагона. В купе я обнаружил старика, который пах ароматом леса, и маленькими глотками пил кофе из белой глянцевой чашки.
   - Прошу..., - сделал он жест рукой.
   - Нет, нет..., у меня завтрак с Ингой..., - запротестовал я.
   - Как угодно, - улыбнулся он.
   - Один вопрос....
   - Да, - он поднял глаза. Это было, как будто стоять под рентгеновскими лучами. Два черных зрачка буравили меня, словно пытались проникнуть в самую суть.
   - Все, что было этой ночью.... Кровь, смерть нефтяника, и еще кое-какие странности..., - я обвел рукой вокруг, - было на самом деле?
   - Сомневаешься?
   - Да..., немного..., - мне показалось, что ответ ему не понравился.
   - Все было..., и думаю..., это не последняя смерть.
   - О нет, нет, нет..., маньяки не орудуют в замкнутых коллективах.... Только не в нашем вагоне. Я убежал..., вернусь, обсудим.
   В соседнем купе двое нефтяников люто потребляли алкоголь с самого утра, поминая товарища. Инга уже ждала меня, и мы двинулись из вагона в вагон, преодолевая закрытые миры грязных тамбуров, и подозрительные взгляды странных типов, до тех пор, пока не достигли ресторана.
   Столики внешне выглядели вполне симпатично и чисто, но поверх белых скатертей была натянута полиэтиленовая пленка, что портило весь вид ресторана, и переводило его в разряд пошлых забегаловок.
   Зная по опыту, что это не означает, плохой повар и яд в супе, я предложил спутнице место за столом и был вознагражден. Нам очень быстро принесли яичницу с помидорами, несколько кусочков сыра с крупными отверстиями, сметану, булочки с маком и ароматный кофе. Только сейчас глядя на простые, и вполне аппетитные блюда я ощутил насколько был голоден.
   Яичница оказалась вполне съедобной, а хрустящая корочка свежих булочек лишь подчеркивала это. Несмотря на ранний час, мне нестерпимо захотелось выпить, и я, помахав рукой, подозвал официантку. Молодая девушка с грудью четвертого размера и следами бурно проведенной ночи, на лице виляя бедрами, подошла к столику.
   - Слушаю..., - протянула она, на Московский манер растягивая звук "а"....
   - Коньяк....
   - Дагестанский или Армянский...?
   - Какой лучше?
   Она окинула меня с ног до головы, оценивая видимо насколько я, могу отличить коньяк от керосина.
   - Дагестанский лучше..., но Армянский дороже....
   - Спасибо..., оценил я ее откровенность, и бросил взгляд на Ингу. Та в ответ слегка отрицательно качнула головой. - Угу..., тогда сто пятьдесят дагестанского..., по цене армянского..., - закончил я фразу, и официантка понимающе улыбнулась.
   Я принялся с аппетитом уплетать яичницу. Должен вам сказать, что это вообще мое любимое блюдо, нет ну я, конечно, люблю мясо, хорошо прожаренный какой-нибудь стейк. Но яичница имеет как минимум три преимущества: во-первых, она готовится быстро, во-вторых, ее трудно испортить, и, в-третьих, я знаю около двадцати разнообразных способов ее приготовления.
   Принесли коньяк и, зажмурившись от удовольствия, я сделал большой глоток. Приятно обожгло пищевод, и в груди поселилось теплое чувство родства с целым миром.
   Можно как угодно относиться к алкоголю, но это одна из тех вещей, что никогда тебя не обманывает. В результате ты всегда получаешь то на что рассчитывал. Речь, естественно идет о хорошем алкоголе, а не паленом суррогате из технического спирта.
   - Ты..., алкоголик...? - спросила она прищурившись.
   - С чего ты так решила?
   - Догадайся тупица..., - она показала глазами на пузатый фужер с коньяком, и постучала ногтем по наручным часам.
   - В обычные дни я не пью с утра.... - Возмутился я.
   - Ну да..., а сегодня?
   - А сегодня, - произнес я, сделав глоток коньяка, и вложив весь запас сарказма в слова, - с чего бы начать..., я видел распятый труп, и стоял в тамбуре по колено в крови, в моем купе сидит вампир или оборотень..., или хрен его знает кто....
   - Ну, про труп я слышала..., а чем тебя впечатлил Евстигней?
   Я в подробностях рассказал ей все, что со мной произошло ночью. Включая видения в подлинности, которых не был уверен. Мне хотелось, чтобы она подтвердила, или опровергла увиденное мной прошедшей ночью. В глубине души я, конечно, не мог не понимать, что услышу в ответ. Собственно так оно и произошло.
   - Так..., кажется, у тебя крыша съезжает....
   - С чего бы...?
   - Посуди сам..., на улице минус двадцать..., а он у тебя висит на вагоне вниз головой, чем он, по-твоему, держится...? И главное за что...?
   - Это единственное что тебя удивило?
   - Нет..., еще, зачем ему это делать? Тебя напугать? Зачем?
   - Я не знаю....
   - И я....
   - Ага..., и все...?
   - Ну..., все остальное можно хоть как-то объяснить.
   - Ага..., труп мужика весом под сто пятьдесят килограммов убитого так, что никто не заметил....
   - Напали неожиданно....
   - А потом прибили гвоздями к железной обшивке....
   - Есть мощные строительные пистолеты....
   - А перед этим я вижу во сне..., как он убивает сам себя....
   - Возможности человеческого мозга мало изучены....
   - Брось....
   - Хорошо..., - сказала она, - вижу, у тебя есть своя версия..., выкладывай....
   - Я думаю..., все они какая-то хренова секта....
   - Кто все?
   - И дед, который говорит, что прожил больше ста лет..., и этот рыжий псих. И проводницы, мне кажется они заодно.
   - Макс..., это паранойя..., - она смотрела на меня с плохо скрываемой жалостью.
   - Да?
   - Да.
   - Ты знаешь, что мне сказал сегодня утром дед? Он сказал, что убийства будут продолжаться. Каково?
   - Так и сказал?
   - Да....
   - Наверное, он пошутил..., откуда ему знать, - уронила она, но я видел, что она задумалась.
   Оставив официантке щедрые чаевые, мы двинулись обратно, проходя сквозь грязные прокуренные тамбуры. В последнем из них было сильно накурено, и я не сразу узнал стоявшего к нам спиной нефтяника. Видимо он был пьян в дугу, поскольку стоял, покачиваясь, и оперевшись рукой о дверь. Дым был настолько плотным, что у меня моментально стали слезиться глаза.
   - Эй, дружище..., - хлопнул я его по плечу, - может здесь проветрить?
   Он медленно повернулся, и Инга за моей спиной пронзительно закричала от ужаса. Я только сейчас увидел, что в груди его зияла огромная дыра, сквозь которую виднелась грязно зеленая обшивка тамбура, и легкой струйкой змеился табачный дым. Он протянул мне руку и разжал ее. В ней кровавым сгустком лежало его сердце. Мне показалось, что оно еще бьется. Вы можете себе это представить..., бьется в его собственной ладони. Еще мгновенье, и он стал заваливаться на меня. Я пытался удержать его, но он был тяжелый словно чугунная плита. Слух резал непрерывный крик Инги у меня за спиной.
   - Заткнись, - рявкнул я, - и помоги....
   Она внезапно замолчала, но было уже поздно, поскользнувшись в луже крови, я упал и нефтяник упал на меня сверху, заливая всего густой еще горячей кровью.
   Не сразу, но мне удалось спихнуть его с себя, и я поднялся. Второй раз за сутки я был весь в крови. Ненавижу это.
   - Позови проводниц, - показал я ей глазами на дверь.
   Чтобы не наступить в лужу крови, она прошла, прижавшись к стене, и открыла дверь. За нею стоял Филипыч, и на лице его не было, ни капли удивления. Он, не спеша, как-то по-деловому наклонился, и легко без усилий поднял тело нефтяника. Прибежали охая, и причитая, проводницы, бестолково топчась в тамбуре. Я помог старику оттащить труп и прислонить его к стене. Но подозреваю, что он справился бы и без меня.
   Я не стал выслушивать идиотские вопросы, а просто прошел мимо и, прихватив полотенце, отправился в туалет. Меньше всего я был расположен отвечать на вопросы, поскольку и сам не понимал, что сейчас произошло. Поезд несся на всех парах, и грязное туалетное стекло демонстрировало заснеженные хвойные леса за окном.
   Я снял с себя всю одежду, и как мог, помылся холодной водой из-под издевательского крана со штырем снизу. Больше всего я сейчас ненавидел придурка, который придумал этот кран. Как можно мыться под краном, из которого вода течет, лишь тогда когда ты надавливаешь шток снизу. Ненавижу.
   Во мне просыпалось бешенство. Поездка, что должна была стать замечательным приключением всей моей жизни, превращалась в кошмар. Это не должно было случиться, это не могло быть правдой. И больше всего я сейчас ненавидел собственное бессилие....
   Когда я выбрался из туалета, обернувшись полотенцем, и ничуть не смущаясь отправился в купе, яркое солнце светило в окна коридора. Проходя мимо третьего купе, я услышал вслед ворчливый голос председателя колхоза, и резко остановился.
   - Что ты сказал...? - я сделал шаг назад, и заглянул в купе.
   - Здесь не пляж..., - он смотрел на меня с усмешкой. А его женушка с явным испугом.
   Он что-то знал, он в отличие от меня все понимал. Этот придурок с круглой, пышущей здоровьем мордой, знал о происходящем больше меня и потешался надо мной.
   - Тебе смешно...? Сукин сын.
   - Вы с ума сошли, - проворковала его супруга. Похоже, она не понимала, всю серьезность положения.
   Я ворвался в купе, схватил колхозника за толстую жирную глотку и, что было сил, сдавил ее. Признаюсь честно, в этот момент мне очень хотелось убить его. Он захрипел, отпихивая от меня своими пухлыми ручками. Он еще смел, сопротивляться, я навалился на него всей своей тяжестью. Полотенце свалилось с меня и, забыв о собственной наготе, я почти верхом взобрался на этого жирного борова, нанося удары обеими руками.
   Только сейчас я понял, что не слышу голосов и звуков, и как только до меня это дошло, в мое сознание ворвалась какофония шумов. Это было так неожиданно, и больно, что я, отпустив его, схватился за голову и упал в проход.
   Громче всех визжала его жена. Вся эта семейка была отвратительной. Я почувствовал как руки, которые еще секунду назад пытавшиеся оторвать меня от колхозника, сейчас подняли и понесли меня по коридору. Я ничего не чувствовал, лишь видел перед собой белый потолок прерывающийся квадратами люков испещренных отверстиями.
   Я терял контроль над собой и, похоже, осознавал это. Мой мозг отказывался подчиняться законам и смыслам, мне хотелось сейчас же разобраться во всем и наказать виновных. Мой юношеский максимализм требовал ясности и логической связанности окружающей действительности.
   Видимо исчерпав все резервы, своего организма, я отключился. Раньше со мной ничего подобного не происходило, словно кто-то повернул рубильник и все вокруг погасло.
   - Он жив?
   - Вне всякого сомнения....
   - Когда он придет в себя?
   - Кто знает..., кто знает?
   - Но..., мне надо его допросить.
   - Вы надеетесь услышать от него, что-то новое?
   - Да. Например, зачем он напал на гражданина Сухомлинского?
   - Это психологический срыв, не каждый день на него падают трупы сжимающие сердце в собственных руках.
   - Но почему именно на него...?
   - Вы пытаетесь постичь логику воспаленного мозга? Видимо, что-то его спровоцировало....
   - Мне нужно составить протокол....
   - Сейчас это невозможно, - этот голос принадлежал Корней Филипычу.
   - Когда? - спросил неизвестный.
   - Думаю завтра..., не раньше. Если не произошли серьезные изменения в психике.
   - Что вы имеете в виду?
   - Что непонятно..., - услышал я раздраженный голос Инги, - если у него не съехала крыша..., и он будет способен вообще отвечать на вопросы.
   - Но протокол.... - Промычал неизвестный.
   - Идите к черту капитан..., - это опять была Инга.
   - Видите ли..., любезный, - скрипучий голос Филипыча действовал успокаивающе, - он придет в себя к завтрему, или вообще никогда....
   - Но....
   - Никаких но.... В любом случае..., он никуда от вас не денется.
   - Хорошо, - после долгой паузы произнес голос.
   Я почувствовал прикосновение ко лбу прохладной и гладкой ладони Инги.
   - Температура спадает....
   - Ну, пора бы....
   Громко отъехала дверь купе.
   - Что вам угодно Валентина Степановна?
   - Я хочу разобраться..., он чуть не убил моего мужа.
   - Он без сознания, - это снова была Инга, - а у Михаила Степановича, всего лишь синяк на шее.
   - По-вашему..., любой придурок имеет право душить моего мужа?
   - Если вы не оставите нас в покое..., я сейчас приду и задушу вас обоих, - это опять была Инга, внутренне улыбнулся я.
   - Хабалка несчастная, - пискнула Валентина Степановна, и дверь с грохотом сдвинулась обратно на место. В купе воцарилась тишина, приправленная уютным стуком колес.
   Я вновь провалился в беспамятство. Сквозь пелену, укрывшую мое сознание, до меня доносились звуки и голоса. Иногда я понимал, что говорят, временами это был сплошной гул, и в такие моменты казалось, что он исходит от меня самого. Где-то глубоко внутри я пытался осознать происходящее и видимо мое сознание не собиралось возвращаться пока не найдет ответов. Это было глупостью, но это было правдой. Поскольку пока я изображал из себя овощ, жизнь продолжалась. И приносила новую кровь и трупы.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ПЯТАЯ: Которая еще больше все запутывает.
  
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
   Тело передернуло неуклюжей конвульсией, словно ударом тока. Я открыл глаза и на ощупь выключил гребаное радио. Какому идиоту пришло в голову его включить, доберусь до этого маньяка-меломана убью.
   Ласковое солнце зимнего утра пробивалось сквозь белые застиранные занавески, с изображением синей чайки парящей над волнами. Верхняя часть окна была закрыта наглухо шторой. Видимо кто-то позаботился о том, чтобы солнце не мешало мне спать. В купе было пусто и тихо.
   Состав двигался медленно, словно подъезжал к станции и колеса лениво выстукивали дробь с большим интервалом. В просвете занавесок промелькнул кривыми трещинами серый асфальт перрона. Поезд медленно останавливался, визжа колодками и покачиваясь. Устало замер, качнувшись назад, и зашипел, выпуская воздух из системы.
   - По-д..., масаа са-иа-мск..., ...был пер-ый ...уть..., - донеслась из вокзального громкоговорителя непонятная абракадабра.
   - Огурчики..., картошка..., покупаем, - донеслось снаружи.
   - Пиво..., кому пиво клинское, жигулевское..., белый медведь..., - вторил ему визгливый истеричный голос.
   Лязгнула и тяжело заскрипела открываемая дверь вагона. Сочно хлопнул, обнажив уходящие вниз на перрон ступени, люк под дверью. Где-то вдалеке прогудел тепловоз.
   Я лежал на спине, глядя в потолок, и передо мной всплывал облик нефтяника, которого я даже не знал по имени. Он стоял, глядя на меня мутными глазами из клубов табачного дыма, и протягивал свое сердце, на окровавленной ладони натруженных рук.
   - Данко хренов, - неприязненно и в то же время с жалостью подумал я о нем.
   Он смотрел мне прямо в глаза. Казалось, он доверяет самое дорогое, самое сокровенное, что у него было. Эта картинка способная вызвать страх и ужас у простого обывателя, странным образом вливала в меня силы. Во мне крепла уверенность, в том, что лишь я один способен разобраться в происходящем и вывести преступника, или преступников на чистую воду. Я почему-то был уверен, что здесь работала целая банда.
   Чем больше я анализировал ситуацию, тем больше я осознавал, кроме меня и, пожалуй, Инги все понимают происходящее, или, во всяком случае, обладают информацией, которая заставляет их держать язык за зубами. Это означает, либо они кем-то запуганы, либо они все замешаны. Я не мог себе представить, как такие разные люди могли действовать заодно. Значит, кто-то держал всех этих людей в страхе, и я должен буду, пробившись сквозь этот страх заставить их говорить.
   Надо было собрать в кучу и систематизировать все, что я знал. А знал я не много. Смерть первого нефтяника, очень похожа на ритуальное убийство. Убийца использовал некое приспособление, чтобы распять труп. Когда я вошел в тамбур тот был еще жив. Стоп. Если только старик не соврал. Может он был мертв, а Филипыч солгал, чтобы отвести от себя подозрения. Он первый в списке подозреваемых.
   Евстигней..., даже если списать все его странности на мою температуру, и он не лазил по крыше вагона, и не заглядывал в купе через окно. Он был на удивление спокоен и невозмутим, словно все происходящее его никак не касалось.
   Парочка колхозников, вообще демонстративно не выходила из своего купе, во всяком случае, я ни разу не видел их даже в коридоре.
   Инга..., ее сразу же исключил из списка подозреваемых. Ну..., потому, что она просто не могла этого сделать. Я, конечно, понимал всю шаткость этого аргумента, но решил, что поговорить с ней все же стоит. Любой детективщик расскажет вам, что преступником всегда оказывается тот, кто вызывает меньше всего подозрений.
   Проводницы..., они тоже могли совершить убийство, принимая во внимание, что они бодрствовали ночью. Ну, или должны были бодрствовать. Кроме того они могли контролировать перемещение всех пассажиров. И наконец, у них было, где спрятать орудие убийства, поскольку они знали потаенные места вагона как свои пять пальцев.
   Нефтяник..., последний из оставшихся. У него естественно могли быть и мотивы и возможности. Но, что-то мне подсказывало, что он будет следующей жертвой. А то, что это продолжится, я не сомневался. Итак, я определил себе две задачи.
   Во-первых, постараться добыть как можно больше информации, чтобы затем сделать выводы. Во-вторых, постараться уберечь очередную жертву, путем контроля ее перемещения. Приведя в порядок собственный мозг, который по утверждению Аристотеля существовал лишь для охлаждения крови, я решительно соскочил с полки. Надо же было опровергнуть глупое утверждение философа.
   Еще до того как мои ноги, вопреки предсказанию мозга, коснулись чего-то мягкого я понял. Что-то не так. Но мысль эта подвисла в темноте моего сознания до того момента, когда я опустил глаза, и обнаружил свои босые ноги стоящими на груди мертвой колхозницы..., прошу прощения..., Валентины Степановны.
   Она смотрела на меня с немым укором своих васильковых глаз, и мне вдруг на мгновенье показалось, что она сейчас схватит меня за ноги и заверещит своим омерзительным голоском. Недовольная тем, что я стою на ее пышном, но расплывшемся под цветастым халатом бюсте. Она не могла ничего произнести, тем более сделать, поскольку была совершенно, стопроцентно, фактически мертва.
   - Твою мать..., - вырвалось у меня, прежде чем я сблевал ей на грудь.
   Сразу же вслед за этим распахнулась дверь за моей спиной, и сознание вновь покинуло меня, прежде чем я успел обернуться. Последнее, что я помню это резкую боль в затылке, и ужас от полета в объятия кровавой колхозницы, и в лужу собственной блевотины.
   - Вы что..., с ума сошли? - сквозь боль в затылке и собственные стоны, я расслышал голос Филипыча, - вам, что мало трех трупов?
   - Как я должен был поступить с убийцей, - произнес голос любителя протоколов.
   - Это не он, черт вас возьми...? - почти выкрикнула Инга.
   - Вам-то откуда знать?
   - Кровь в коридоре..., - спокойно произнес дед, - ее убили и забросили в купе.
   - Именно..., он и убил.
   - В коридоре следы не его....
   - Как же вы это определили? - ехидно произнес незнакомец.
   - Он босой..., а в коридоре следы ботинок.
   - А он их потом снял, - не унимался он.
   - О господи..., во-первых, он в кроссовках, а во-вторых, они под трупом....
   Я открыл глаза, и первый кого я увидел, был капитан милиции с непотребно тупой физиономией, не обезображенной и тенью интеллекта. А может он просто мне не нравился, согласитесь..., у меня на то были причины.
   - Хвала всевышнему..., - произнес Корней Филипыч, по хозяйски отстраняя милиционера в сторону. - Вы, наконец, пришли в себя.
   - Что произошло? Ммм..., - спросил я, вновь застонав. Говорить было больно, впрочем..., молчать тоже.
   - Вас ошибочно приняли за убийцу....
   - Вы все еще не исключены из списка подозреваемых, - донесся голос из-за спины Филипыча.
   - Будет вам уже....
   - Я, между прочим, при исполнении....
   - А что при исполнении можно тупить? - раздался голос Инги.
   - Я попрошу вас....
   - Я спрыгнул не глядя....
   - Ну, мы так и предполагали.
   - Я не убивал..., я спал....
   - Я знаю.
   - Это еще доказать надо..., - не очень уверено промямлил капитан.
   - Бога ради.... Словосочетание, презумпция невиновности, вам знакомо, - недовольно обернулся к нему старик.
   - Да..., а еще..., вор должен сидеть в тюрьме.
   Я опасливо бросил взгляд на пол, он сверкал влажной глянцевой чистотой, с пятнами матовых островков подсохшей поверхности.
   Ковровой дорожки не было, видно она вся пропиталась кровью, и ее убрали. Я осторожно опустил ноги на пол. Кроссовок моих не было, но, похоже, за последние дни мое отношение к чистоте изменилось. И порог брезгливости сильно понизился. Три пары глаз смотрели на меня неотрывно, ожидая откровения.
   - Что...? - не уверен, что я задал вопрос, скорее я хотел, чтобы меня оставили в покое.
   - У меня есть к вам вопросы..., подозреваемый, - стараясь придать голосу строгость, сказал капитан.
   - Спрашивайте..., - я жестом остановил Ингу, пытавшуюся возразить ему.
   - Как случилось, что вы трижды оказались на месте преступления?
   - Совпадение....
   - Да...?
   - Да.
   - Как вы оказались ночью в тамбуре?
   - Я проснулся..., не знаю почему, и пошел, не помню, кажется, хотел покурить....
   - Не знаю..., не помню, кажется.... Вы пытаетесь ввести следствие в заблуждение?
   - А так оно у вас четкое и логичное....
   - Конечно..., ночью вы убили первую жертву, а затем скрылись, чтобы вернуться в качестве свидетеля, воспользовавшись тем, что в тамбуре было накурено, убили вторую жертву. И наконец, когда все вышли на перрон вы убили третью жертву, но в этот раз вам не удалось прикинуться жертвой.
   - Ну что ж..., все логично, - саркастически усмехнулся я. Осталось представить доказательства.
   - Они будут..., - зло отрезал капитан. Он поднялся, - из вагона не выходить.
   - Слушаюсь мой генерал, - рявкнул я, довольно осклабившись. Нервы были натянуты до предела, казалось, я слышу, как они звенят.
   Капитан смерил меня недовольным взглядом, и загремел тяжелыми берцами по коридору. И даже в звуке его тяжелых шагов было столько правосудия и убежденности, что я мысленно приготовился к пожизненному заключению.
   - Ваши кроссовки..., - прошелестела у уха Маша, незаметно подобравшись к открытой двери купе.
   Я вздрогнул, и некоторое время смотрел ей в глаза. Она, явно смутившись, виновато улыбнулась в ответ, видимо, пытаясь успокоить меня.
   Я опустил глаза на ее руки и увидел в них свои белые Адидасы, такими чистыми и белыми они были лишь в день покупки. Невероятно..., она отмыла их от грязи и крови. Я обвел взглядом присутствующих и Филипыч ободряюще кивнул мне.
   - Спасибо..., - прошептал я, и полез за деньгами.
   - Нет, нет..., не надо, - пролепетала она, и так же неслышно упорхнула прочь.
   Видимо я выглядел настолько жалко, что даже она это посчитала грехом, брать деньги с убогого. Я засунул ноги в кроссовки, они были слегка влажными, но это все же было приятнее, чем ходить босиком по полу, на котором недавно в луже крови лежал труп. Некоторое время я тупо смотрел на свои ноги, затем поднял глаза на Корней Филипыча.
   - Есть какие-нибудь мысли? - спросил я, и видимо в моем голосе прозвучала угроза, поскольку дед напрягся.
   - Ты..., изначально не понял, что здесь происходит.
   - А ты...? - я смотрел на него в упор.
   - Я знал с самого его появления, что он собой представляет, но не думал....
   - О чем ты..., дед...? - я взглянул на Ингу. Твою мать..., похоже, я один не понимал, что здесь происходит.
   - Хватит загадок.... Кто...?
   - Евстигней и Сухомлинский....
   - Сухомлинский...?
   - Да..., Михаил Степанович....
   - Банда...? - я с трудом мог представить их подельниками.
   - Нет.
   - Не понял....
   - Духи, - жестко произнес Филипыч.
   - Духи...?
   - Да.
   - Ну, понятно..., - я был полон сарказма, - а я думал, что это я свихнулся....
   - Это правда. - Произнесла Инга.
   - Ты-то откуда знаешь? - взорвался я. - Что за бред?
   - Они играют..., в карты? - Филипыч явно пытался меня успокоить.
   - Надеюсь не на деньги? - я сделал строгое лицо.
   - На людей....
   - Как азартно....
   - Ты зря....
   - Я знаю..., зря с вами разговариваю.
   Тяжело поднявшись, я вышел из купе. Дверь в третьем купе была распахнута, и я решил, что пора заняться тем, что давно должен был сделать. Я заскочил в соседнее купе, и закрыл за собой дверь. Для надежности опустил вниз язычок фиксатора. Когда я обернулся, то готов был увидеть все, что угодно, страх, ненависть, желание защититься. Но этот псих смеялся мне в лицо, тыча в меня жирным пальцем. Я уже ничего не видел, кроме его огромных лошадиных зубов, собранных в оскале хищной морды.
   Кулак сам ринулся вперед, стирая омерзительную улыбку с его лица. Во все стороны брызнула кровь, но меня это уже не пугало. Похоже, я начал привыкать к виду, вкусу и запаху человеческой крови. Я приложился еще два раза, вкладывая в удары всю тяжесть своего тела, он начал кричать. Его вопли перешли в визг, больно бьющий по перепонкам. Снаружи в дверь забарабанили.
   - Кто..., ты..., такой...? - я разделял слова, чтобы они звучали доходчивее.
   - Мы-мы-мы..., Вааа..., - со страху он мычал, что-то невнятное.
   - Кто ты такой...?
   - Ыыыы..., Ваааа..., - его вдруг как-то странно перекосило, и руки вывернулись, голова запрокинулась назад. Этого еще не хватало, кажется, у колхозника начинался припадок. Я повернулся, чтобы открыть дверь, поскольку допрашивать припадочного не входило в мои планы. Меня охватил страх, мне показалось, что если я сейчас взгляну в зеркало, то увижу нечто ужасное. Вместе с тем я понимал, что это следствие видения, что возникло у меня в первую ночь. Но чем больше я сдерживался, тем сильнее меня тянуло взглянуть в зеркало.
   С трудом поднял глаза, из жидкой отражающей поверхности мне в спину смотрело кошмарное чудовище. Оно не могло быть плодом моего воображения, хотя бы потому, что оно не столь богато на фантазии.
   Я прикоснулся к зеркалу, и по нему пошли концентрические круги. Пальцы погрузились в жидкость, и гибкая пленка поверхности, изогнувшись, стала всасывать мою руку. Я испуганно отдернул ее, приложив немалое усилие, и медленно обернулся.
   Его голова раздулась до неимоверных размеров, и тело представляло собой вывернутую наружу мышечную структуру. Он ухмылялся мне в ответ.
   - Ваааа....
   Толстые губы, что-то шептали, и шипящий звук этот проникал в самую душу. Постепенно я стал различать, что он говорит.
   - Вааа.... Я тот, кто живет миллионы лет, я тот, кто глотает души, я тот, кто сожрать тебя способен, но скука страшнее смерти, ты станешь, служить мне как раб подневольный, я стану владыкой..., - это был какой-то бред. Мне приходилось вслушиваться в эту тарабарщину, чтобы разобрать слова, а он произносил их монотонным голосом, будто читал заклинанья.
   Словно сопливый пацан, я купился на его уловку, едва я инстинктивно склонился к нему как получил чудовищной силы удар в грудь, что отбросил меня к стене. Этот толстапузый придурок врезал мне ногой, так, словно она была из бетона. От удара сложился язычок фиксатора, и дверь за моей спиной медленно открылась. Я тяжело поднялся, и успел нанести пару ударов в омерзительную физиономию, прежде чем меня схватили за руки, и выволокли из купе.
   - Что же вы делаете..., у него же аллергия..., а вы его бьете..., - это орала мне в ухо Глаша.
   Евстигней тащил меня по коридору, сжав, словно тисками мои локти.
   - Аааалл..., тыы..., - неслось мне вслед.
   Но меня было уже не остановить, словно дикий, необузданный дух вселился в меня. Я опустил глаза вниз и, улучшив момент, врезал ногой по голым пальцам Евстигнея торчавших их плетеных тапочек.
   Рыжий взвыл от боли, и ослабил хватку. Я присел, и ударил его затылком в нос. Вопль захлебнулся, и перешел в жалобное мычание. Он отпустил мои руки, и схватился за нос. Я развернулся, и нанес два удара в живот, Евстигней упал на колени, хватая ртом воздух. С громким криком на выдохе я приложился ногой в ненавистную рожу. Он упал и затих.
   - Да что на тебя нашло..., - Инга уже некоторое время пыталась меня оттащить от него, но я ничего не чувствовал и не слышал, - оставь его в покое.... Ты слышишь?
   - Почему..., а как же ваша долбаная теория...?
   - Ты не понимаешь....
   - Я этого и не скрываю, но, кажется, вы понимаете еще меньше..., вы все..., - я прислонился к переборке, тяжело переводя дыхание, и злобно сверлил взглядом стоявших в коридоре попутчиков. Я резко развернулся, и пошел в сторону тамбура, по пути отвесив смачный пинок, костлявой заднице Евстигнея, который начинал подниматься.
   Хлопнув дверью, я оказался в тамбуре, где было невероятно чисто.
   - Надо чаще все заливать кровью..., тогда весь поезд будет сверкать чистотой, - с ненавистью, и каким-то болезненным злорадством подумал я.
   Выудив из кармана смятую пачку Парламента, нервно закурил. Бешенство медленно отпускало, на смену ему приходила усталость и апатия.
   Скрипнув, открылась дверь, впуская Ингу, я сделал жест рукой, предупреждая ее желание, что-то сказать мне. Наградив меня недовольным взглядом глаз, цвета морской погибели, она вынула из моих губ сигарету, и дважды глубоко затянулась, выпуская в потолок струи дыма.
   Схватив за руку, я протянул к своему лицу ее безупречную кисть, и вернул дымящуюся сигарету на ее законное место. Пошарив рукой в кармане, протянул ей некрасивую пачку. Инга медленно, словно во сне покачала головой, двигаясь, будто сомнамбула раздумчиво и томно.
   Она заглянула мне глубоко в глаза, пытаясь извлечь и постичь глубину моего страха. Видимо не удовлетворившись этим, она, по-прежнему глядя мне в глаза, прижалась всем телом, и впилась нежным ртом мне в губы. Я швырнул бычок под ноги и, обхватив ее за талию, ответил долгим и глубоким поцелуем. Нами мгновенно овладело некое безумие, словно разряд противоположных полюсов многие годы копивших энергию, мы стремительно ворвались в объятия друг друга.
   Я прижал ее к холодной стене тамбура, пока она лихорадочно расстегивала мой тяжелый кожаный ремень. На ней была короткая юбка и простенькие приятные, слегка влажные на ощупь бикини. Она обхватила меня руками и ногами. Прижалась ко мне всем телом, так сильно и отчаянно, словно я был последней надеждой на спасение.
   За моей спиной шумно распахнулась дверь тамбура соседнего вагона, и кто-то незримый тяжело смотрел мне в спину. Казалось, я даже слышу его тяжелое смрадное дыхание. Но я не мог обернуться, я не мог оторваться от нее. И я бы не сделал этого, даже если бы свидетель, что стоял в эту минуту за спиной вонзил мне нож между лопаток. Ее нежный подбородок покоился на моем плече, и она наверняка видела все происходящее там.
   Мне было все равно, я опускался в пучину страсти глубже, и глубже, и был счастлив, и был безразличен ко всему, что меня окружало, кроме нее. Я приоткрыл глаза пытаясь поймать ее сузившиеся зрачки и распухшие жадные губы. Зеленая металлическая стена за ее спиной истекала темно красной густой кровью. Ее становилось все больше, и больше, она заливала мягкую округлость нежных плеч Инги, и стекала вниз по моим рукам.
   Зрение стало подводить меня, в глазах все двоилось и дрожало, временами теряя цвет, или заливая все в лиловые цвета. Мне казалось, что голова моя подрагивает в такт вагонным колесам. И совершенно отчетливо я почувствовал тяжелый удушливый запах крови, что окутывал нас со всех сторон, как легкий плотный саван, усиливая болезненное возбуждение. С трудом опустив глаза, я вдруг понял, что стою по колено в крови, которая бурлила и пенилась у моих ног.
   - Плевать..., - мелькнула паническая мысль, - плевать на все....
   Откуда-то издалека до моего онемевшего сознания донесся лязг закрывающейся двери, и мы остались один на один с мерным стуком колес, и ритмичным покачиванием вагона. Что задавало ритм и одновременно внушало уверенность.
   Много позже, рассуждая обо всем происходившем тогда, я пришел к выводу, что все персонажи в этой истории появлялись в свое время. И действовали они именно так как, и приписывал им некий кукловод, стоявший все это время над нами словно паук, реагируя на вибрации паутины. И хуже всего было то, что и я был всего лишь тряпичной куклой повинующейся чужой воле. Я это потом понял.... Но это будет потом....
   Сейчас же я был на седьмом небе от счастья. Не смотря на то, что вокруг лилась кровь, и умирали люди, я любил и был любим. И одно это наполняло мою жизнь смыслом, счастьем и уверенностью в своих силах. Но, как и все в этом мире..., это был обман..., это была иллюзия....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ШЕСТАЯ: В которой, я начинаю крестовый поход против смерти.
  
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
  
   Я подскочил как ужаленный, набив уже третью шишку на голове.
   - По ним можно будет вести счет дням в пути, твою мать..., - подумал я, потирая ушибленное место.
   Доведенным до автоматизма движением я выключил радио. Но на удивление звук не прекратился. Точнее он стал тише, но не исчез совсем, я наклонился к динамику.
   - Ваааа..., яваааа..., аал ты..., - доносился неясный шепот. И от этих странных звуков мурашки побежали у меня по спине, и волосы на затылке встали дыбом. Я отпрянул от динамика и, изловчившись, пнул его ногой, да так удачно, что тот мгновенно заткнулся.
   Свесившись с верхней полки, я не обнаружил Ингу, которая вчера осталась ночевать в нашем купе, и заняла нижнюю полку. Корней Филипыч тоже отсутствовал, несмотря на то, что вчера допоздна читал при тусклом свете мутного плафона.
   Евстигней вчера так и не появился, видимо, не желая демонстрировать плоды моих трудов, в виде синяков и ссадин.
   Весело распахнулась дверь, и впустила свежую, аппетитно пахнущую цветами Ингу, с полотенцем через плечо. Удивительно, но без макияжа она смотрелась еще привлекательнее. Редкое качество в женщинах двадцатого века, и еще более редкое, ранним утром, после бурного секса. В ней появилось, что-то трогательное и беззащитное, как будто разом сбросила панцирь, и предстала передо мной в своем истинном очаровании.
   - Вставай лежебока, - она набросила мне на шею полотенце, и притянула к себе, подставив губы. Я поцеловал ее, и сполз вниз, намереваясь продолжить.
   - Марш умываться..., я хочу, есть..., - улыбнулась она, ловко увернувшись от моих объятий.
   Вновь открылась дверь.
   - Это не купе, а проходной двор какой-то..., - подумал я, и поднял глаза. В дверях стоял дед, и по его виду я понял, кошмар продолжается.
   - Кто...?
   - Сухомлинский....
   - Где?
   - В тамбуре..., где нефтяник....
   Я поднялся, и стал натягивать штаны, смешно прыгая на одной ноге. Вчерашнее видение потоков крови не выходило у меня из головы. Похоже, я начинаю предвидеть события.
   Кажется, я становлюсь неформальным лидером группы. Во всяком случае, все остальные сгрудились за моей спиной, когда я толкнул дверь тамбура. На стенах волнами застыла кровь, и я увидел картину до боли напоминавшую ту, что я видел во сне. Разница была лишь в том, что в тамбуре были развешаны части тела колхозника. Я не сразу понял, что это он, но помня слова деда, и видя как с окровавленных кусков плоти, капает кровь, отбросил сомнения.
   Я взял на себя инициативу, и благодаря помощи Филипыча, мне удалось довольно быстро снять все с крюков и сложить в черные полиэтиленовые пакеты для мусора. Позже обе проводницы отмыли стены и пол в тамбуре, и он вновь засиял первозданной чистотой.
   - Надо чаще заливать все вокруг кровью..., - вспомнил я свою циничную мысль. Во всяком случае, через два часа тамбур вновь сверкал как новый пятак.
   Уставшие и опустошенные мы вернулись в купе. Нас было трое, Инга, Филипыч и я..., и, похоже, все понимали, время полумер и полунамеков прошло, иначе следующей жертвой будет один из нас.
   Вообще..., без ложной скромности я пришел к этому выводу уже давно, но, похоже, у моих спутников было свое понимание ситуации, и свои мотивы поступков.
   - Корней Филипыч....
   - Да..., я понимаю..., - произнес он.
   - И...? - настойчиво продолжил я.
   - Я потомственный колдун..., чернокнижник.
   - Замечательно..., - насмешливо протянул я, - а дальше?
   - Но..., я никогда не причинял вреда людям....
   - Угу..., - ухмыльнулся я.
   - Вы должны мне верить..., - произнес он, почти жалобно.
   - Да...? Мы должны?
   - Ну..., это в наших интересах....
   - Ладно..., теперь ты..., - я обернулся к Инге.
   - А что я?
   - Говори...?
   - Что?
   - Говори....
   - Ты не понимаешь....
   - Я и хочу понять.
   Некоторое время мы сверлили друга взглядами. Словно вчера вечером между нами ничего и не было. Но я понимал, что на карту поставлена моя жизнь, и это каким-то образом меняло мое отношение к происходящему. Я наблюдал за тем как менялся ее взгляд, от интимно доверительного, до настороженного, и дальше к открытому противостоянию. И все же она устало кивнула головой, наградив меня ненавидящим, и одновременно обреченным взглядом.
   - Я..., медиум....
   - Ну да..., а я Карлсон, который живет на крыше....
   - Правда, я говорю правду....
   - Конечно.... - Усмехнулся я.
   - Это действительно, правда..., - произнес дед..., - я чувствую....
   - Что ты чувствуешь?
   - Медиум..., и довольно сильный..., - усмехнулся он, пожав плечами.
   - Что такое? - внезапно обозлилась Инга..., - для колдунов мы не слишком хороши?
   - Не в этом дело....
   - Да...? А в чем?
   - Понимаешь, мы потомственные колдуны, ведьмаки, считаем вас шарлатанами.... Но это не твой случай....
   - Ну, спасибо..., - скривилась она.
   - Мне надоела ваша болтовня..., медиумы, колдуны, ведьмаки.... А я тупо закуска для духов? Может, вы начнете говорить, или мне придется выбивать из вас инфу...?
   - Мы..., не можем этому противостоять....
   - Да ну...?- я совершенно не гегеенично сплюнул себе под ноги и ушел в тамбур.
   Табачный дым был отвратительным на вкус и неприятно першил в горле.
   - Надо бросать, - в миллионный раз подумал я, - затушил окурок в пепельнице и прикурил новую сигарету.
   Скрипнула дверь, я обернулся, ожидая, что это Инга пришла искать примирения. Но в тамбуре стоял Евстигней. На губах его играла ироничная улыбка, а на пальце он вращал янтарные четки.
   - Ну..., а ты кто? - Угрюмо уронил я, - медиум, колдун, Кощей Бессмертный..., или Соловей разбойник, я сыт по горло всей этой хренью. Рыжий, пошленько и гадко захихикал.
   - Ну, что ты, что ты, - он примирительно протянул мне руку, - я такой же человек как и ты, и тоже напуган.
   - Да...? Ну, тогда у меня для тебя новость.
   - Хорошая..., или плохая?
   - Хорошая..., - я сделал шаг к нему, он отступил, - сегодня утром, я видел твои следы на залитом кровью полу. Ты убил Сухомлинского.
   - Я...? Нет.
   - Неужели? - я сделал еще шаг, и он прижался к двери вагона, не имея возможности отступать дальше.
   - Почему ты решил, что это мои следы?
   - Идиот..., ты единственный кто ходит по вагону в резиновых тапочках, с характерным рисунком елочкой. Этого не заметил капитан..., но это пока..., не заметил.
   Он, недоверчиво глядя на меня, поднял ногу, согнул ее в колене, и бросил взгляд на подошву. На ней все еще сохранились пятна крови, засохшие в глубине протектора.
   - Бля..., - выругался он и потер ногой об пол.
   - Что?
   - Ну.... Да, да..., я испугался, запаниковал. Но я не убивал....
   - Испугался...?
   - Ну да. Он был похож на зверя....
   - Кто?
   - Алексей Гаврилов....
   - Кто это? Гаврилов?
   - Это нефтяник, он убил Сухомлинского, я видел.
   - Понятно, - я бросил ему под ноги недокуренный окурок, и он проводил его испуганным взглядом. - Из вагона не уходи, или мне связать тебя?
   - Нет, нет....
   - Надо, наконец, разобраться с этой хренью.
   Я быстро прошел по коридору, и рванул в сторону дверь соседнего купе. Нефтяник сидел за столиком, и в одиночку пил. На столе перед ним лежало нарезанное тоненькими ломтиками сало, черный хлеб и два наполненных до краев граненых стакана накрытых ржаными ломтиками.
   Он мрачно поднял на меня глаза, и подвинул ко мне граненый стакан. Я помедлил секунду, но все же сел напротив. Оглушительно забулькала водка, стекая в стакан.
   - Хватит, - сказал я.
   Он никак не отреагировал, пока стакан не наполнился до краев. Себе он налил столько же, и бросил пустую бутылку себе под ноги, где она тут же принялась перекатываться, издавая отвратительный звук.
   Уррр, урр....
   Помянем..., - он одним глотком опрокинул в себя водку, и понюхал черный хлеб.
   Уррр, урр..., перекатилась бутылка.
   Я последовал его примеру, в несколько глотков проглотив обжигающую жидкость.
   - Чего тебе?
   - Зачем?
   Уррр, урр..., перекатилась бутылка.
   - Зачем? - он горько усмехнулся, - это он убил ребят. Мишка за всю жизнь мухи не обидел, на гитаре играл, песни пел. Ты даже не представляешь..., какие он песни пел, свои, между прочим. Сам сочинял стихи, сам музыку.... А он его....
   Уррр, урр..., перекатилась бутылка, и он сердито пнул ее ногой, загоняя под полку.
   - Как...?
   - Не знаю..., я был зол на него. Очень зол. Зови ментов..., я признаюсь.
   - Они сами придут....
   - Выпьешь со мной?
   - Наливай.
   Он достал из-под подушки еще бутылку одним движением охотничьего ножа срезал пробку, и разлил ее в два стакана. Я заглянул под стол, и обнаружил целую батарею пустой посуды. Он вновь опрокинул в себя стакан, и я явственно услышал, как застучали по краю стакана его зубы.
   Этот большой и сильный человек беззвучно плакал, глядя в окно, за которым пролетали заснеженные, необъятные просторы Южного Урала. Глядя на него, я думал, что люди придумывают для себя оправдания в виде духов и демонов, но все преступления на земле совершает лишь одно существо, человек, в душе которого живут и демоны, и духи, и ангелы.... Вопрос лишь в том, кого пестует в себе сам человек....
   - Я..., еще хотел спросить.
   - Зачем я его расчленил?
   - Да.
   - Не знаю..., - он взглянул мне в глаза, я был очень зол на него. Все было как в тумане.
   Я похлопал его по плечу, и встал. Он посмотрел на меня снизу вверх, словно ища поддержки, но я ничего не понял. Я вернулся в свое купе, и лег на полку, уставившись в потолок.
   Итак, колхозника убил Гаврилов, но оставался главный вопрос, зачем Сухомлинский убил обоих нефтяников, и кто убил его жену. Мне надо было поговорить с капитаном, что-то тревожило меня, после разговора с Гавриловым. Возможно понимание того, что он может сбежать, а может внутренне желание этого. Я не считал его монстром, и, наверное, поэтому отложил разговор с капитаном, тем самым давая ему возможность бежать. Мысли одна другой страшнее роились в моей голове, но два стакана водки сделали свое дело, и я задремал под уютный стук колес.
   Мгла опустилась на мои плечи, и заставила меня сгорбиться под ее тяжестью. Зрение затуманилось, внезапно тьма словно свернулась, и появилось пятно, будто червоточина в пространстве. Меня охватило волнение, и появилось ощущение, что стоит мне прикоснуться к расширяющейся червоточине, как она поглотит все вокруг. Тем не менее, я сделал шаг, вперед следуя скорее инстинкту, чем здравому смыслу. Пятно превратилось в пылающий глаз, висящий в пространстве, и на меня дохнуло огненным жаром преисподни. Я сделал еще шаг вперед, дразня провидение и испытывая судьбу. Огненное чрево заполнило целый мир, и теперь висело над моей головой.
   Я знал, что это сон, но там во сне уверенный в собственной безнаказанности, и бессмертии я пытался прикоснуться к истине.
   Внутри меня теплилось странное понимание того, что кто-то, или что-то показывает мне путь познания истины. Откуда была такая уверенность? Не знаю. Но во сне случаются иногда странные вещи неподвластные анализу и здравому смыслу.
   Меня трясло словно в лихорадке, и огненные небеса готовы были обрушиться на мою голову, но во мне не было страха, а лишь решимость. Я поднял лицо и смотрел в самое сердце вращающегося огненного смерча. В центре пульсировал огромный клубок плазмы, который испускал длинные языки протуберанцев, и они словно порождение ада, отрывались и улетали в пространство, обретая собственную жизнь.
   Я услышал голоса, словно вопли миллиона грешников взывающих о помощи и пощаде. Ноги мои оторвались от земли, и я стал частью огромной воронки, в которой пламя пожирало мою плоть. Я не испытывал страха, лишь странное, смутное беспокойство, что становилось все сильнее и сильнее.
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
  
   Я вздрогнул, проснулся, и чуть не рухнул на пол. Я стоял посреди коридора, и голова моя болталась из стороны, в сторону повторяя движение рук капитана, что тряс меня за плечи.
   - Что за хрень? - возмутился я, - убери руки.
   Я оттолкнул его, да так удачно, что от неожиданности капитан неуклюже плюхнулся на задницу.
   - Я при исполнении..., вы все свидетели, - он показал пальцем на стоявших в коридоре.
   Я тоже обвел их взглядом и отметил про себя, что выражение глаз у всех было испуганным.
   - Кто притащил меня сюда?
   - Ты сам пришел, псих, - вызверился капитан, потирая ушибленное при падении место.
   - Чего ты несешь? Я что лунатик?
   - Лунатик..., хренатик, не знаю, но ты шел по коридору, когда я остановил тебя. Ты чего-то бормотал....
   - Последние дни были психологически тяжелыми, и не удивительно, что мозг так остро среагировал на происходящее. - Произнес Филипыч, пытаясь оттеснить капитана от меня.
   - Капитан..., поговори с Гавриловым, - я кивнул головой на пятое купе.
   Капитан недоверчиво окинул меня взглядом и, протиснувшись мимо, исчез за дверью купе. Воцарилась тишина, все смотрели на меня с любопытством.
   - Что...? - я вновь задал вопрос, на который вряд ли мог получить ответ в силу его неопределенности.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ: В которой, я перестаю что-либо понимать и впадаю в отчаяние.
  
  
   Инга утащила меня в вагон-ресторан, как только страж порядка скрылся за дверью четвертого купе. Я молча ел борщ, исподлобья наблюдая за ней, она казалось, была совершенно поглощена лазаньей. Я перевел взгляд на официантку, поскольку мне показалось, что та призывно смотрела на меня.
   Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, словно оценивая, стоит ли доверять официантке, и парню с кислой исцарапанной мордой боксера, проигравшего последний, решающий бой.
   Первым не выдержал я, и поднял к верху палец. В ответ получил вопросительное движение округлым подбородком.
   - Коньяк..., сто....
   Инга оторвалась от лазаньи, и укоризненно взглянула на меня.
   - Двести..., - поправился я, и с вызовом бросил взгляд на спутницу.
   Инга фыркнула, и продолжила обед, уже не обращая на меня никакого внимания. Выдержка у нее была невероятная.
   - Молодой человек..., - послышался грудной голос над нашими головами.
   Я недовольно поднял глаза, на возвышавшуюся надо мной грудь четвертого размера словно утес, рассекающий волны океана.
   - Да...?
   - Прошу меня простить..., но вы нужны мне как мужчина....
   Лицо Инги удивленно вытянулось, и она сердито окинула взглядом нахалку, словно пытаясь испепелить ее.
   - Не понял..., - удивленно промямлил я, не зная как реагировать на подобное заявление.
   - Вы не могли бы мне помочь поднять тяжелый ящик, поскольку повар ушел, а вы хотели коньяк..., и....
   - Да, да..., конечно, за коньяк все, что угодно....
   Я поднялся и покорно двинулся вслед за официанткой, словно покладистый бычок на веревочке.
   Надо сказать, что и сзади она выглядела столь же впечатляюще, как и спереди. Тонкая талия, подчеркнутая черным кожаным ремешком, круто переходила в широкие бедра. Узкая юбка подчеркивала крупные слегка отвислые ягодицы, которые двигались вверх и вниз самым невероятным образом, издавая при этом легкое шуршание, трущихся друг о друга чулок на полных ляжках.
   Когда мы шагнули за занавеску, она вдруг прижалась ко мне всем телом, и жарко зашептала на ухо.
   - Мне кажется, вам угрожает опасность.
   - С чего вдруг?
   - Ваша дама..., вчера ужинала с каким-то рыжим хлыщом, и они говорили о вас.
   - Да...?
   - Я не уловила всего..., но, кажется, они задумали вас убить.
   - Хмм....
   - Рыжий..., сказал, что вы везде суете свой нос. И становитесь чрезвычайно опасны....
   - Все?
   - Да.
   - Эээ..., спасибо, где ваш ящик?
   - Какой на хрен ящик?
   - С коньяком..., который надо поднять....
   - Вы что идиот? Я все придумала.
   - Еще раз спасибо.
   Я задумчиво вернулся за столик, и через минуту передо мной стоял пузатый фужер с ароматным коньяком. Внушительный глоток благородного пойла поставил мои мозги на место.
   Задумчиво разглядывая ковырявшуюся в десерте Ингу, я думал о том, что, наверное, зря вот так безоговорочно доверял ей. Женщины сложные существа, и их взгляды на жизнь порой ставят меня в тупик. И кто сказал, что этот случай не окажется одним из тех, которые оставляют после себя недоумение и разочарование. Что я, в сущности, о ней знаю? Ничего..., ровным счетом ничего.
   Я только теперь вдруг осознал, что за прошедшие три дня я не узнал ничего, о ее прошлом, ее работе, семье, в общем, ничего такого, что могло бы хоть как-то ее характеризовать. Мы умудрились заняться сексом в тамбуре, и казалось стать близкими людьми, но вот сейчас она сидит напротив, и я не могу решить..., правду ли мне сказали о ней. В действительности она замышляет убить меня вместе с этим рыжим придурком..., или официантка, что-то перепутала....
   В любом случае..., в то время пока я валялся без сознания, она ужинала с Евстигнеем..., и скрыла это от меня. Одно это могло поставить меня на грань недоверия, и позволяло строить собственные планы, не согласуя их с ней.
   - Что...? - ее голос грубо вырвал меня из нирваны раздумий.
   - Не понял....
   - У тебя сейчас такой вид, словно ты обдумываешь план мести.
   - Ты считаешь, что не время и не место...? - усмехнулся я.
   - Ничего я не считаю, кроме того, что иногда ты бываешь занудой.
   - Ты..., ничего не хочешь мне сказать? - спросил я, глядя на нее в упор.
   - О чем...? - глаза ее излучали наивность и кристальную честность.
   - Обо всем....
   - Конкретнее....
   - Ты ведь сейчас не пытаешься поделиться со мной инфой, ты пытаешься выяснить, что знаю я. Поскольку не хочешь сболтнуть лишнего.
   - Не уверена, что поняла все сказанное, но мне это совсем не нравится. Она..., - Инга кивнула головой назад, - что..., раздраконила и не дала тебе?
   - Ты считаешь, что это единственное, что может меня раздражать?
   - Я слишком хорошо знаю мужчин.
   - Ах да..., я и забыл..., - хохотнул я, подражая голосу Филипыча, - ты же медиум, и довольно сильный.
   - Ага..., а еще я женщина, и об этом ты тоже забыл, - она резко поднялась, едва не опрокинув стол, и гордо удалилась. Это выглядело комично, поскольку все сопровождалось звонким шлепаньем тапочек по пяткам, при каждом шаге.
   Я уже выдул весь коньяк, но возвращаться в мрачную атмосферу вагона мне совершенно не хотелось. Я махнул рукой старой знакомой, и она понимающе улыбнулась. Через мгновенье она уже стояла передо мной с подносом, на котором стоял фужер с коньяком.
   - Спасибо..., - промычал я, не имея в виду принесенный коньяк.
   - Пожалуйста..., - ответила она, понимая, что я имел в виду не коньяк.
   - Эээ..., вы не могли ошибиться...?
   - Нет..., не думаю, у меня хорошая..., профессиональная память на лица.
   Я медленно пил коньяк, пытаясь осмыслить ситуацию. Конечно, за прошедшие три дня я наломал дров. Почти все мои поступки были если не глупы, то уж точно опрометчивы. Я действовал импульсивно и эмоционально, неудивительно, что на сей момент, я фигурирую как главный подозреваемый в пустой голове нашего местного Пинкертона в чине капитана милиции.
   Я должен буду выработать четкий план действий, и неуклонно, и планомерно претворять его в жизнь. И первое с чего стоит начать, это список подозреваемых.
   Я перебрал в голове всех оставшихся в живых попутчиков, благо (странное слово в данной ситуации) их оставалось не так много, и пришел к выводу, что все они без исключения могут быть причастны к убийствам. Это невероятно осложняло расследование, поскольку в любом детективе всегда есть свидетель, или участник событий которому можно доверять, и на показаниях которого можно строить версию.
   В моей ситуации доверять было некому, даже Инге. Я с горечью осознал, что скорее всего все остальные в курсе происходящего, хотя бы потому, что усиленно делали вид, что ничего не происходит. Даже покойный "председатель колхоза" выглядел так, словно его погибшая жена всего лишь одна из сотни в его гареме, и даже не считал нужным изображать безутешное горе. Но он был уже мертв, и на вопросы не ответит. Значит надо трясти остальных, пока они еще живы..., или пока я еще жив....
   Чем больше я напивался, тем больше чувствовал себя несчастным и одиноким. Когда моя жалость к самому себе достигла апогея, я поднялся и на неверных ногах двинулся в сторону кухни.
   С официанткой мы столкнулись у входа в хозблок.
   - Как тебя зовут...? - я тщательно пытался справиться с заплетающимся языком. Но чем больше усилий я прикладывал, тем больше он заплетался....
   - Марина..., - она улыбнулась, и показалась мне невероятно привлекательной.
   - Марина..., - повторил я и, притянув ее к себе, впился губами в густо накрашенные уста. Не мудрствуя лукаво, я запустил руку под юбку.
   Она ответила мне долгим поцелуем и горячим шепотом:
   - Нет..., не здесь..., подожди, какой же ты нетерпеливый....
   Перед моими глазами мелькнул вагон, затем дверь купе, одна, вторая, третья..., и наконец, я повалился на спину. Марина долго возилась с моими штанами. Видимо ее не очень заботило, что я временами начинал храпеть.
   Наконец ей удалось снять с меня все, и сбросив юбку она снова впилась в меня губами. Похоже, она была чемпионом по предварительным ласкам, мне показалось, что ее любовные игры продолжались целую вечность.
   Наконец мне все это надоело, тем более, что ее ласки прогнали прочь сладкую дрему, что наваливалась на меня, едва я прикрывал глаза. Я встал, она удивленно подняла на меня виноватые коровьи глаза. Ее огромная грудь приятно щекотала мне живот длинными сосками. Я рывком поднял ее и развернув повалил на пластиковый стол так кстати торчавший посреди купе. Мне хватило буквально пяти минут, чтобы вырвать легкий стон из ее уст, и издать прощальный рык. Все происходило как в тумане, и, позволив ей в изнеможении повалиться на полку, я стал напяливать штаны.
   Несколько раз я чуть не упал, когда прыгая на одной ноге, пытался просунуть вторую в штанину, если вдруг неожиданно мое тело попадало в такт колебаний вагона. Тогда мне приходилось совершенно бесцеремонно опираться рукой на ее неприятно рыхлый живот, чтобы не упасть.
   Кажется я не нашел носки, но мне было уже все равно. Я понимал, что алкоголь заливает мое сознание, и я теряю контроль над собой. Видимо волнения последних дней сыграли со мной злую шутку, и организм решил расслабиться.
   Бросив на нее прощальный взгляд перед выходом, я отметил неописуемое блаженство на ее глупом лице, и огромную колышущуюся грудь, уродливо сползшую к подмышкам.
   - Завтра я буду об этом жалеть..., - подумал я мимолетом и как-то отстраненно. И не понимал, насколько близок я был в этот момент к истине. Но это случилось не завтра....
   Я вышел в коридор, и некоторое время пытался определить направление, в котором находился мой вагон. Я никак не мог вспомнить с какой стороны я пришел, поскольку вела меня Марина, которая осталась в купе проводников за моей спиной. Спрашивать ее мне не хотелось, как и возвращаться обратно.
   Я достал сигареты, пошатываясь, прикурил и сильно затянулся. Голова закружилась окна вагон побежали в сторону противоположную движению поезда. Я присел на корточки. Под моими ногами лежал смешной коврик с изображением улыбающегося скелета, у которого не хватало переднего зуба.
   Сделав пару затяжек, я поднялся, сжал зубами сигарету, и двинулся наугад направо. Мне казалось, что мой вагон где-то в той стороне. Я прошел три вагона, прежде чем мне стало казаться, что я иду не в ту сторону.
   Дойдя до следующего тамбура, я решил уже повернуть обратно, но путь мне преградил верзила с рыжей бородой, и совершенно лысым черепом. Почему-то я представил его фашистом, в металлической и непременно рогатой каске, мне стало смешно. Никогда не видел фашистов с рыжими бородами лопатой.
   Детина довольно осклабился, и я удивленно уставился на него ожидая, что за этим последует. Рассчитывая на пьяный бесконечный разговор, и уже продумывая как мне избавиться от него. Я расслабился и вперил в него насмешливый взгляд. Не следовало этого делать, поскольку удар у парня был поставлен неплохо. Меня швырнуло на дверь вагона, и сразу же следом грязный пол рванулся мне навстречу.
   - Надо чаще заливать все кровью..., - пробормотал я стремительно распухающей челюстью, - тогда все станет чище.
   - Чо бля...? - детина не был оригиналом, - кровью говоришь, ща организуем..., сука....
   Я медленно оперся на руку и оттолкнулся от пола, пытаясь выиграть время и перевести дух. Я поднял глаза, и все желание тянуть время улетучилось моментально. Рыжебородый детина поигрывал огромным ножом примеряясь как ловчее перерезать мне глотку. Я рывком оттолкнулся и встал. Во рту все пересохло, голова нещадно гудела. Мозг болтался в черепной коробке, словно он неожиданно усох.
   Я поздно среагировал на его выпад, и ему удалось полоснуть меня по руке. Клинок разорвал рубашку, и едва оцарапал кожу, тем не менее, из-под нее брызнула кровь. Он двигался как профессионал, и это было сразу видно. Надо было быть начеку.
   Я еще дважды увернулся от сверкающего ножа, и неожиданно для самого себя врезал ему промеж ног. Этот парень видимо никогда не дрался на улице, и среагировать он не успел. Я дернул на себя дверь тамбура, и в тот момент, когда он почти оправился от боли, нанес ему удар. Тяжелая железная дверь рассекла ему кожу на лбу, и отбросила на стену, где он гулко врезался затылком в металлическую стену тамбура.
   Я не мог позволить ему прийти в себя, поскольку не был уверен в собственной победе. Я выпрыгнул вперед, и приземлился обеими ногами ему на грудь, почувствовав, как ломаются под ногой кости, и услышал жуткий хруст, сопровождаемый диким ревом. Парень был выведен из строя месяцев на шесть, и это только в том случае если сломанное ребро не проткнуло легкое. Но я не был в этом уверен, поскольку на губах рыжебородого пузырилась кровь. Надо было уходить, поскольку могли появиться нежелательные свидетели.
   Я быстро направился в обратную сторону, стараясь не встречаться глазами с редкими пассажирами, стоящими у окон.
   Мне казалось, что я шел целую вечность, открывая и закрывая двери грязных тамбуров. Меняя теплоту вагонов на леденящий ветер между ними.
   - Этот чертов состав, видимо, бесконечен, - подумал я, - понимая, что еще даже не дошел до ресторана.
   Усталость и опьянение взяли верх над молодостью и страхом. Я остановился и вновь закурил, пытаясь перебить невесть откуда взявшийся привкус металла во рту, и успокоить бешено пульсирующую в висках кровь. Спрятав сигарету в кулак, я приоткрыл дверь в коридор. Мне пришла в голову мысль выяснить в каком вагоне я нахожусь, поскольку я помнил, что ехал в тринадцатом. Поневоле уверуешь в чертовщину. Странно как это не пришло мне в голову раньше.
   Я приподнял нижний край таблички висевшей прямо напротив купе проводников, на обратной ее стороне красовалась цифра 10. Значит, до цели моего путешествия оставалось совсем немного, и где-то между мной и сумасшедшим вагоном был ресторан, в котором сейчас видимо была Марина. Мне почему-то совсем не хотелось встречаться с ней. Чем больше я трезвел, тем сильнее чувствовал вину перед ней.
   Все-таки мы удивительные существа, я был на грани гибели, меня пытались зарезать, как индейку на день благодарения, и я..., возможно, убил человека, но в эту минуту меня смущала баба, которая для меня ничего не значила, но с которой я оказался не на высоте в постели. Полный бред.
   Я решил выкурить еще одну сигарету, прежде чем тронуться в путь. На самом деле я оттягивал момент, когда надо будет пересечь вагон ресторан. Я сделал шаг в сторону тамбура, и затянулся сигаретой, что прятал до того момента в кулаке. Странный звук привлек мое внимание. Полное ощущение, что я наступил в жидкое дерьмо. Откуда дерьмо посреди спального вагона. Нет, я конечно не высокого мнения о наших поездах и заботливом персонале, но дерьмо..., это явный перебор.
   Я опустился на корточки. Это был тот самый пористый коврик с изображением улыбающегося черепа, без переднего зуба. Коврик был пропитан влагой, страшная догадка поразила меня, но мне не хотелось в это верить. В надежде я ткнул коврик пальцем, может все-таки дерьмо...? Палец окрасился темным сгустком едва свернувшейся крови.
   - Что за хрень здесь происходит, - я поднял руку и взялся за ручку купе. Дверь медленно отъехала сама по себе, мне даже не пришлось прикладывать усилий.
   На нижней полке лежало растерзанное тело Марины.
   - Господи..., как же это, - я устало опустился на пол, и обхватил голову руками. Убийца словно специально оставил нетронутым лицо. Оно было почти таким же, как при жизни, только очень бледное и удивленное.
   Странно как я раньше не замечал, на лице ее всего было слишком много. Слишком большие глаза, слишком длинные ресницы, слишком прямой и идеальный нос, слишком красиво очерченные полные губы. Все это по отдельности было красивым, но вместе выглядело как-то неестественно и странно.
   Я сидел на полу, обхватив руками голову, и раскачивался из стороны в сторону. Глаза мои неотрывно смотрели на тело, которое еще час назад я трахал.
   Руки ее были вырваны из плечевых суставов, и покоились на разорванном животе. Ноги были сломаны в коленных суставах, и вывернуты так, что пальцы упирались ей в пах. Грудь была аккуратно распилена вдоль и раскрыта, словно цветочный бутон. Сквозь щель я отчетливо видел серые легкие, видимо она при жизни много курила, и сердце. Мне вдруг показалось.... - Нет и в самом деле..., она жива, - произнес я. Сердце еще слегка билось, конвульсивно сотрясая все внутренности.
   - Твою мать..., твою мать..., что делать, - я поймал себя на том, что говорю все это вслух, причем достаточно громко. Усилием воли, вцепившись зубами в собственный кулак, я заставил себя заткнуться.
   Она была еще жива, но я совершенно не представлял, как ей помочь. Надо было бежать, но прежде стереть мои отпечатки, которых в купе было невероятное количество. Я подхватил полотенце и принялся тереть все, на чем могли остаться мои пальцы. Набросив на еще живое тело полотенце, которое мгновенно расцвело пятнами крови, я прикрыл дверь стараясь не шуметь, и рванул через вагон.
   Я проскочил два коридора, прежде чем оказался в вагон - ресторане. Едва захлопнув за собой дверь, я натолкнулся взглядом на вторую официантку. Она видимо все это время работала одна и лицо ее выражало неудовольствие, причем оно усиливалось по мере того как она меня узнавала. Хотя я готов был поклясться, что раньше ее не видел. Я скорчил равнодушную физиономию, и демонстративно медленно пересек ресторан.
   Следующий вагон я пролетел, словно на крыльях и ворвался в свой. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил что в вагоне совершенно чужие люди. Решив, что неправильно посчитал, я двинулся дальше. Однако и в следующем вагоне не было не моих вещей, ни моих попутчиков. Я заглянул в табличку с номером, и обнаружил, что нахожусь в пятнадцатом вагоне.
   - Черт..., проскочил..., - выругался я вслух, и поплелся обратно. Каково же было мое удивление, когда через два пролета я оказался в двенадцатом вагоне. Ошибки быть не могло, следующим был ресторан. Я вновь вернулся обратно, но табличка на окне вагона упрямо возвестила, что я в четырнадцатом вагоне.
   В тамбуре я столкнулся с местной проводницей, худощавой шваброй без малейшего намека на половые признаки.
   - Мадам..., я кажется, заблудился..., не подскажете где мой тринадцатый вагон?
   - Боже..., совсем свихнулись от пьянства..., у нас отродясь не было тринадцатого. Где ваш билет?
   - Билет? В вагоне....
   - В каком вагоне? - взвизгнула она.
   - В тринадцатом....
   - Господиии..., вы, что совсем чеканутый..., я же говорю, нет такого вагона. Что за люди.
   - Но..., я в Москве садился в тринадцатый....
   - Ну хватит..., у меня нет на это времени....
   - Я три дня ехал в тринадцатом..., Глаша и Маша, проводницы....
   - Тоня передай начальнику..., у нас заяц, пусть пришлют наряд.
   - Я не заяц..., - лепетал я.
   - Ага..., сейчас разберемся....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ: В которой, я пытаюсь объясниться, мне попадаются хорошие люди, и что из этого выходит.
  
  
   Разобрались.... Меня вышвырнули на перрон в рубашке и джинсах. Мороз был градусов двадцать пять, но принимая во внимание, стремительно наступавшее похмелье меня трясло как в лихорадке.
   - Вы что..., с ума сошли, я ехал в этом поезде....
   - Ага..., - ухмыльнулся верзила сержант, - я тоже.
   У него было своеобразное чувство юмора. Пока он вместе с коллегой младшим сержантом выпихивал меня на мерзлый перрон, он беспрестанно острил.
   - Остынешь немного, - сострил он еще раз.
   - Спросите вашего капитана, - я ухватился за последнюю надежду.
   - Как фамилия?
   - Моя...?
   - Капитана конечно.... Чудила..., из нижнего Тагила....
   - Не знаю..., - произнес я и сник.
   - Ну, это и не важно, у нас нет капитана, у нас лейтенант..., - он довольно заржал, и ступил ногой на ступеньку вагона.
   - Нет..., вы не можете так поступить, здесь холодно, я замерзну.
   - Иди на вокзал..., там тепло, - сержант ткнул пальцем мне за спину, - кстати, можешь купить билет. Если успеешь....
   - Нет..., - улыбнулся второй сержант, - не успеет....
   Их улыбчивые головы уплывали вдаль вместе с вагоном. Еще некоторое время я шел вслед за вагоном, медленно отставая от него, в надежде на чудо. Но чудо не произошло, и последний вагон медленно таял в морозной дымке, оставляя за собой шлейф снежной искрящейся пыли....
   Я только сейчас понял, что совершенно не чувствую ног, а пальцы на руках напоминали смерзшиеся ветки кустарника. Развернувшись, я рванулся к зданию вокзала. На деле это означало, что я поплелся, с трудом передвигая ноги и морщась от каждого шага. Последние шаги дались мне с невероятным трудом, тело совершенно не хотело слушаться.
   В маленьком здании вокзала с гордой надписью "Березовка" было пусто и тепло. В углу уютно гудела огромная буржуйка, распространяя вокруг себя волны горячего сухого зимнего счастья.
   Я повалился на причудливо изогнутые деревянные скамейки, что стояли посредине зала. Кажется, их поставили здесь еще до революции. В тишине зала раздались тяжелые шаркающие шаги. Кто-то приближался ко мне, но сил поднять голову не было.
   Такое бывало в детских снах, когда чувствуешь приближение страшной опасности, но руки и ноги не слушаются, ты не можешь убежать, и совсем нет сил сопротивляться. И страшно взглянуть в лицо жуткому монстру, что услужливо ярко нарисовало твое болезненное воображение, из опасения окончательно онеметь от страха. И остается лишь закрыть глаза и обреченно ждать..., ждать..., ждать....
   Прошла, казалось целая вечность, прежде чем шаги остановились рядом со мной. И еще примерно столько же прежде чем я услышал человеческую речь.
   - Это что ж ты мил человек здесь наследил...? - раздался скрипучий голос. Кто-то потряс меня за плечо. Мне нестерпимо хотелось спать. В душе тихо просыпалась злоба на незнакомца, отгоняющего желанный сон. Но, меня встряхнули, посадили и, подняв голову, разглядывали в упор.
   Сквозь ускользающее сознание, и густой туман я видел чьи-то колючие, умные, стальные глаза. Серый ватник с крупными пуговицами, вдетыми в крупные полотняные петли. Совершенно седые, коротко стриженые волосы, блестевшие в полумраке словно серебро. Сильные шершавые руки похлопали меня по лицу.
   - Да ты совсем плох сынок, ну-ка пошли со мной....
   Меня еще долго трясли, дергали, куда-то вели, и раздевали, но я был безволен как тряпичная кукла, и не в силах сопротивляться. Наконец, словно кто-то повернул рубильник, и сознание мое погасло. Но странно..., там, в темной комнате утраченного "я"..., я не утратил способности размышлять. Но делал это как-то отстраненно и очень медленно, будто покинув свое тело, оказался в водной среде.
   Я думал о том, что, наверное, все это мне приснилось. Только никак не мог понять, где начинался кошмарный сон, и когда он закончится. Все произошедшее не могло быть реальностью, хотя бы потому, что в реальной жизни вагон бы уже наводнили сыщики разных мастей, а не какой-то вшивый капитан. И в жизни вагоны просто так не исчезают, а людей не выгоняют на мороз, в чем мать родила. Хотя последнее вполне может случиться и в обычной жизни, но никак не со мной.
   Временами мне казалось, что просыпаюсь на верхней полке в тринадцатом вагоне, и тело мое покачивается в такт вагону. Иногда я совершенно отчетливо слышал мерный и успокаивающий перестук колес на стыках рельсов. Странные причудливые тени мелькали перед моим взором, и они не могли быть плодом моего бреда, поскольку смотрели мне в лицо и заглядывали в мои воспаленные глаза. Кого-то из них я узнавал: Инга, Филипыч, Марина, пьяный нефтяник.
   Иные были смутно знакомы, но я никак не мог вспомнить, где и когда видел их. Иногда..., глаза, смотревшие в меня, вызывали смутную тревогу, или даже животный страх. Когда мой разум пытался взять под контроль мое тело в тщетной попытке разорвать пелену липкого сна я испытывал почти физическую боль, и громко стонал, и звал на помощь. Я метался словно дикий раненый зверь, и проваливался в небытие все глубже и глубже, словно несчастная жертва зыбучих песков собственными суматошными действиями усугубляющая и без того критическую ситуацию.
   Очнулся я на железной кровати с хромированными металлическими набалдашниками. Провалившись в толстую перину, я истекал потом, но голова при этом была совершенно ясной.
   Я вспомнил все произошедшее со мной и решил, что это наверняка был сон, уж слишком неправдоподобной выглядела картина. Я отбросил толстое тяжелое одеяло.
   - Ааа..., очнулся солдатик..., - проскрипел мужской голос. Казалось, какой-то придурок водит напильником по ржавой трубе. Я попытался подняться, но сил не хватило.
   Пятидесятилетний мужик с серыми, колючими и какими-то пронзительными глазами подставил мне руку и помог сесть. Протянул мне ковш, в котором было какое-то травяное, отвратительно воняющее, пойло. Но мне так хотелось пить, что было не до капризов. Вцепившись дрожащими руками в ковшик я опрокинул в себя прохладную бурую жидкость даже не почувствовав ее вкуса. Сразу стало легче.
   - Кто вы? - я поднял глаза.
   - Зови меня Отто..., - ответил он, и ушел в дальний конец большой комнаты, где стояла мудреная керосинка, - есть хочешь? - донеслось издалека.
   - Да..., очень....
   - Как тебя зовут?
   - Макс..., Максим.... Спасибо вам..., за..., помощь.
   - Пустое..., - махнул он рукой, - нас здесь мало и живем мы по другому.
   - И, тем не менее..., - я почему-то робел, перед этим странным человеком.
   Его странная манера говорить, четко выговаривая слова, его глаза которые всегда смотрели внутрь тебя. Его худощавая фигура, которая просто источала силу, все это напрягало. Но если бы он был опасен, то я не говорил бы сейчас с ним.
   - Я обнаружил тебя на вокзале четыре дня назад....
   - И что...?
   - Как ты попал сюда...?
   - Добрые люди помогли....
   - Понятно.
   Я рассказал ему все от начала до конца. Не таясь и не боясь, что этот человек примет меня за психа. Да..., собственно говоря, мне было уже все равно. В глубине души, я надеялся на то, что он развеет мои сомнения, и спишет все на горячку. Он принес яичницу и, подав мне вилку, черствый ржаной хлеб, пристроился на кровати напротив и внимательно слушал.
   Слишком внимательно, и слишком серьезно. Похоже, он мне верил, и смеяться не собирался. Когда я наконец покончил с рассказом и с яичницей, он принял у меня тарелку, и молча удалился в угол.
   Вернулся Отто с двумя стаканами, в которых была видимо водка и солеными огурцами на тарелке.
   - Давай..., тебе нужно..., да и мне тоже.
   Мы громко чокнулись, и опрокинули в себя стаканы. Твою мать.... В стакане был спирт..., градусов восемьдесят..., никак не меньше. У меня перехватило дыхание, и слезы навернулись на глаза. Он улыбнулся и протянул мне огурец.
   - Вот твои деньги..., выпали из кармана штанов, - он протянул мне пачку скомканных купюр. - Документов не было.
   - Они остались в вагоне, - сдавлено прошептал я.
   - Хорошо..., я здесь что-то вроде начальника станции. Сделаем тебе справку и..., билет..., куда ты дальше?
   Я назвал ему конечный пункт моего путешествия, он отчего-то поморщился, видимо городок будил в нем неприятные воспоминания.
   - Хорошо..., - коротко ответил он и вышел из комнаты.
   Я захмелел и через десять минут спал как убитый. Конечно же, я был удивлен. Мой рассказ не произвел на него впечатления, словно он слышит такое каждый день.
   Мне снова приснился сон. Живые нефтяники и "председатель колхоза" со своей благоверной шумно приветствовали мое появление в вагоне. Инга долго водила меня за руку и показывала сакральные места вагона. Чем вызывала у меня истеричный смех на грани припадка. Следом за ней ходил капитан милиции, и я понимал, что его задача уличить меня, и это вызывало еще больший приступ смеха.
   Проснулся я утром, за окном едва наливался свет. Я сполз с кровати, в тщетной попытке найти воду. Глотка пересохла до самой прямой кишки, и временами казалось, что я слышу, как скрипят и трутся друг о друга засохшие органы. Скрипнула дверь, вошел Отто.
   - Проснулся...?
   - Да, пить охота....
   - Там в углу бочонок с настойкой.
   - Что это за отрава..., - спросил я, зачерпывая полный ковш.
   - Так..., настойка всяких трав - оберегов..., - пробурчал он нехотя.
   - Оберегов? Типа как прививка от нечистой силы?
   - Ага..., - в тон мне ответил он, - типа как антивирус в компе.
   - И че помогает?
   - Ты мне скажи..., - он с любопытством взглянул на меня.
   - В смысле...? Я что вирус?
   - Нет..., скорее ты был инфицирован.
   - То есть все было на самом деле? - я удивленно поднял на него глаза в надежде, что он шутит. Но он был совершенно серьезен.
   - Думаю, что почти все было правдой..., хотя в какой-то момент ты начал бредить. Но что есть правда..., и что иллюзия? И где грань между ними? И кто провел эту грань? И провел ли он ее однажды раз и навсегда, или же проводит ежедневно, ежечасно, ежеминутно и каждый раз в разном месте. Боюсь, мы никогда этого не поймем..., и потому чего стоят наши комичные потуги противостоять этому....
   - Этому...? В смысле божественному провидению? - я скептически поднял бровь. - Вы уверены..., что оно божественное, а не наоборот?
   Похоже, он уловил в моем тоне нотки сарказма, поскольку спешно свернул диспут.
   - Все в этом мире божественное провидение..., даже проделки сатаны, - уронил он, и, отодвинув занавеску, принялся тщательно изучать непроницаемую белую пургу за окном.
   - Понятно..., - мне тоже не хотелось больше это обсуждать.
   Этот человек был еще большим психом, чем я.... Всему в этом мире есть разумное научное объяснение, и всякая мистика, и чертовщина необъяснимая. Происходит от скудности нашего ума и недостатка знаний. А еще от скуки..., когда человек сам придумывает себе окружающий его мир страхов и ужасов. Я по-прежнему был в этом уверен..., но чего стоит наша уверенность, основанная на незнании и упрямстве.
   - Как будешь готов, скажи..., билет с открытой датой. Он положил передо мной билет, и справку из милиции на мое имя, где было сказано, что я потерял документы.
   - Завтра..., - уронил я.
   - Уверен? - он с сомнением покачал головой.
   - Да. - Стараясь говорить твердо, ответил я.
   Следующим утром мы стояли на перроне, встречая приближающийся состав, поднимавший перед собой снежное облако. Утро было морозным и снежным, ветер заливисто свистел в проводах. Вообще все вокруг было похоже на черно-белые документальные кадры из советских фильмов о войне и разрухе. На столбе у здания вокзала, издавая заунывный, протяжный скрип, покачивался фонарь в виде металлического котелка. Налетающие порывы ветра поднимали поземку, и гнали снег вдаль по перрону, в морозный туман загадочного, и одновременно привлекательного русского севера.
   - Какой вагон? - спросил я.
   - Пятый..., - ответил он, и мы двинулись вслед за поездом, поскольку пятый вагон, проскочив мимо нас, уехал вперед. В ноздри густо и приятно дохнуло дымом от каменного угля в топках вагонов.
   - Я все верну..., - я показал на армейский бушлат, и шапку.
   - Забудь..., - махнул он рукой, - у тебя еще хватит забот. От его предсказания мурашки залили ледяной волной спину, еще и потому, что я чувствовал..., он прав. Но, не подав виду, я пожал ему руку, и поднялся по ступенькам в вагон.
   Проводница взглянула на мой билет, написанный от руки крупным почерком, на старинном бланке которыми уже не пользовались в Москве. Поморщилась.
   - Эээ..., молодой человек, произошла досадная ошибка, в нашем вагоне нет свободных мест.
   - О боже..., нет....
   - Не переживайте мы вас поселим в купейный вагон, и вы будете ехать два дня с комфортом. Вам даже доплачивать не придется.
   Я обреченно кивнул головой, в душе радуясь, что меня не собираются снова выбрасывать на мерзлый перрон.
   - Спасибо, - уронил я, действительно испытывая чувство глубокой благодарности.
   Наконец я доберусь до славного города "N", где жизнь моя наладится, и я смогу забыть произошедший кошмар. И теперь уже не важно, будут ли там великие приключения и красивые женщины, романтические рассветы и веселые попойки. Главное, чтобы можно было жить, не задумываясь о темной стороне этого мира, предполагая, как и раньше, что ее нет, и надеясь, что никогда и не было.
   Я шел следом за проводницей из вагона в вагон словно заведенный. Она открывала дверь, я их захлопывал. Я смотрел ей в спину, на складки жира под руками, плотно обтянутые голубой кофточкой, и думал, как быстро в сущности человек меняет свои воззрения, и жизненные приоритеты.
   Стоит хоть раз почувствовать себя ничтожеством, не способным противостоять непостижимой силе, и ты уже согласен умерить свое любопытство, и перестать совать нос, куда не следует. Стоит вышвырнуть тебя на мерзлый перрон, дать почувствовать как тщедушно и уязвимо твое тело, и вот тебе уже ничего и не надо, кроме тепла и еды. И ты с трудом вспоминаешь, пропавший вдруг куда-то гонор и пафос, уверенность в собственных силах и так модный нынче цинизм, который по идее призван защитить нас от боли, но вдруг становится плохим защитником и еще худшим помощником.
   - Стоять..., - кто-то рявкнул мне в самое ухо. Я вздрогнул от неожиданности.
   На моих руках звонко щелкнули блестящие наручник. Я обернулся. Мне в лицо ухмылялся капитан, которого я уже успел забыть как страшный сон, но который, черт возьми, существовал в реальности. Или..., я опять сплю?
   - Попался голубчик, я так и думал, что ты попытаешься сбежать..., скрыться..., так сказать от правосудия.
   Проводница обернулась, с сожалением окинула взором капитана.
   - Петрович..., ты что вообще мозги пропил? Он еще не успел ничего натворить..., повремени маленько.
   - Он обвиняется в убийстве, - капитан упрямо боднул головой.
   - Какое убийство..., он только в поезд сел. Вот билет смотри....
   - Хитрый сука..., - вызверился капитан, но наручники снял, - алиби себе сделал.
   Тем не менее, он пристроился вслед за мной, и тяжело дышал мне в спину перегаром, когда мы входили в следующий вагон.
   - Что за гадость он пьет, - подумал я, и тут же решил, что мой перегар воняет, не менее экзотично, с той лишь разницей, что я его не чувствую....
   - Ну, наконец-то блин..., где тебя носит? - знакомый голос вырвал меня из раздумий, я поднял глаза, и уперся ими в переносицу красивой брюнетки. Ее синие с поволокой глаза смотрели на меня удивленно и с тревогой.
   - Инга...? - прошептал я, глядя на нее, с отчетливым страхом словно увидел привидение.
   - Мир тесен..., - улыбнулась проводница, - Глаша....
   - Ага..., вы его опознали, - торжествующе выкрикнул Петрович, тыкая пальцем в Ингу.
   - Я обозналась, - спокойно улыбнулась она, показав капитану средний палец. С некоторых пор это жест стал очень модным.
   Из купе проводников вагона, в который мы вошли, появилась знакомая голова Глаши.
   - Чего...?
   - Посели господина..., бригадир приказал.
   - Господа все в Париже..., - донеслось из купе проводников, следом появилась Глаша.
   - Бригадир приказал разместить..., - повторила сопровождавшая меня проводница.
   - Кого...? - удивилась Глаша.
   - Ослепла..., что ли мать? Вот мужчину привела вам.
   - Да вы чего там с ума посходили что ли, он от самой Москвы в нашем вагоне ехал....
   - Как это...? Он только что сел в Березовке. Вот билет его.
   Из купе высунулась удивленная Маша, и протянула мой старый билет. Выписанный по-московски мудрено и красиво.
   - А вот его билет тоже..., - фыркнула она.
   - Гражданин, - пришедшая со мной проводница сурово зыркнула на меня, вы зачем брали билет, если итак едете в нашем поезде?
   - Не знаю, - промычал я.
   - Ну, в общем, мне некогда разбирать ваши ребусы, - она всучила мне в руки билет из Березовки.
   - Может вам чаю? - спросила Глаша, заглядывая мне в глаза, - теперь вы имеете право на двойную порцию, - попыталась она пошутить но, увидев мои глаза, осеклась и замолчала.
   - Нет..., я бы поспал.... - Наверное, вид у меня был настолько ошарашенный, что все решили оставить меня в покое.
   Филипыч лишь приветственно кивнул. Но в глазах его черных читалась задумчивое беспокойство. Испуганный Сухомлинский проводил меня глазами из своего купе. Увидев его, я вдруг забеспокоился..., но причина была не понятна. Евстигнея нигде не было, и я был рад этому обстоятельству.
   - Сколько еще ехать? - спросил я Ингу, когда она помогала мне взобраться на верхнюю полку.
   - Макс..., тебя не было всего три часа....
   - Три часа..., - произнес я вслух, - пытаясь осознать реальность и увязать события, но ничего не выходило. Я оказался игрушкой в руках сил, способных сделать со мной, и окружающим миром все, что угодно. Очень тяжело приходить к пониманию того, что ты уже не царь природы, и не способен управлять даже собственным мозгом.
   Я решил поспать, поскольку инстинктивно понимал, еще немного и ничто не удержит меня в рамках сознания. Мне не хотелось провести остаток дней своих в психушке, выдувая пузыри из слюны. Я положил голову на подушку, и глаза мои оказались напротив глаз Инги. Она нежно прикоснулась губами к моему носу, и погладила теплой рукой мне волосы. Еще немного, и я бы разрыдался от жалости к самому себе и нестерпимого, постыдного животного страха. Я стиснул зубы и уткнулся в подушку, закрыв глаза.
   - В десятом вагоне нашли труп официантки..., расчлененный, - услышал я голос кого-то из проводниц, - Страх божий..., всю порезали, да так люто, словно маньяк какой орудовал.
   - Что ж это за рейс такой, одни убийства, - вторила ей другая, - хоть бы милицию пригнали. А то один Петрович полупьяный разве справится?
   - Да совсем страшно жить стало....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ: В которой, я..., впервые убил человека, или не впервые..., но это оказалось проще, чем я думал....
  
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
   - Твою мать..., это когда-нибудь кончится..., или нет, - я подскочил на полке, ловко уклонившись головой от нависавшего кронштейна, выключил оравшее радио.
   Проспал я недолго, но чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Молодцевато и с легким изяществом я спрыгнул вниз. Ноги послушно спружинили. Похоже, я был в полном порядке, если не считать то дерьмо которое творилось вокруг.
   За окном царила тьма, и где-то внутри нее угадывался снежный заряд, который нес ветер в ту же сторону, в которую мчался ночной экспресс, оттого казалось, будто вагон летит в космосе, окруженный мириадами звезд, и путешествует в пустой бесконечности вместе с галактикой Млечный Путь.
   Нащупав под подушкой сигареты и зажигалку я вышел в коридор, и некоторое время бездумно пялился в прореженную летящим снегом тьму. На мгновенье я представил себе как кто-то огромный и невероятно могучий, исполинской метлой гонит все на своем пути туда..., далеко на восток, где восходит светило. И лишь мощные приземистые деревья на кромке леса, что бесформенной массой чернел вдалеке, вцепившись корнями в мерзлую землю, прогибались, но противостояли этому бешеному натиску, необузданной стихии.
   Стряхнув гипнотическое наваждение, навеянное бесконечным полетом снежинок, я отправился в тамбур, где нос к носу столкнулся с Ингой и Евстигнеем. Они о чем-то говорили вполголоса, но тут же замолчали, едва заскрипела толкаемая мной входная дверь.
   - Макс...? - фальшиво улыбнулась она.
   - Не уверен..., - угрюмо пошутил я, отметив про себя, что меня словно магнитом притягивает к стервозным сукам, и этот случай не станет исключением.
   Евстигней чувствуя мое отношение, коротко кивнул, и покинул тамбур, унося с собой в вагон шлейф едкого табачного дыма, и запах еще чего-то, страшного, но невероятно любопытного. Запах был смутно знаком, но я не смог его вспомнить, и решил этот ребус оставить на потом.
   - Ты как?
   - Нормально....
   - Расскажи..., где ты был....
   - Тебе...? - я не отказал себе в удовольствии презрительно смерить ее взглядом, - не думаю....
   - В чем дело...? - она пыталась заглянуть мне в глаза.
   - Не в чем....
   - Не понимаю....
   - Напрягись.
   - Мы только разговаривали....
   - Угу.
   - Ты что..., ревнуешь?
   - Я...? С чего бы?
   - Ведешь себя как идиот.
   - Именно..., теперь я постараюсь вести себя иначе.
   - Послушай..., - она нетерпеливо качнула головой.
   Я усмехнулся и прикурил сигарету, всем своим видом давая понять, что не верю не единому ее слову. Она замолчала, некоторое время, рассматривая мое лицо, словно искала в нем какие-то изменения. Именно так..., она не смотрела мне в глаза, будто не воспринимая меня как живого способного мыслить и понимать человека..., а разглядывала меня как диковинное, странное существо сквозь толстое стекло колбы.
   Я вдруг понял..., она все знает и понимает, гораздо больше чем я, или кто-либо другой в этом вагоне, в этом поезде, в этом мире.... В ее глазах повис какой-то клинический интерес. Я не могу объяснить, но кожей чувствовал, она играет со мной. Однако я боялся ошибиться, я любил ее тогда и чувствовал это, теперь знаю, что это было правдой. Я был без ума от нее....
   Поймите меня правильно, я только что прошел сквозь череду событий, про которые и сам толком сказать не мог, случились они на самом деле, или я все это выдумал. Именно так я и подумал..., "я выдумал", поскольку если все происходящее лишь плод моего больного сознания, то болен именно я, а не какая-то часть меня.
   Выделять в человеке больные органы придумали доктора, лишь для того, чтобы упростить себе задачу. Здравствуйте товарищ..., ваше сердце мы подлечили, но лекарства угробили вашу печень и почки, но это уже не наша забота. Добро пожаловать к другому врачу. Готовьте наличные граждане.... Из всех заповедей Гиппократа, врачи помнят лишь:
   - Не лечи бесплатно....
   В моем, прямо скажем тяжелом случае, это означало, что и мой взгляд на себя со стороны, и сарказм, что я считал проявлением здоровой человеческой самоиронии. Все это могло быть лишь проявление психической болезни, и не может хоть сколько-нибудь претендовать не только на истину..., но и вообще на некое подобие реальности. Ибо болен отныне не только пациент, но и сомневающийся врач, чьи сомнения лишь усиливают болезнь....
   В ту минуту, я смотрел на нее, и во мне впервые шевельнулось сомнение в идентичности моего "я", и моего сознания. Может..., мое "я", это нечто другое, что-то более глубокое и незыблемо вечное, чем мои ощущения, мой взгляд, мои мысли.... Может это то, что принадлежит не мне, а значит не подвержено пагубному влиянию окружающего безумия.
   Похоже это путь к раздвоению. Холодок пробежал по спине, и змеей заполз под воротник рубашки. Что если мое сознание вышло из повиновения, и живет самостоятельной жизнью. Или того хуже подчиняется чужой воле, навязывающей мне поступки и слова не осознанные и не придуманные мной самим.
   - Наверное..., так начинается шизофрения..., - подумал я.
   - Что...? - Спросила Инга.
   - Я ничего не говорил, - зло рявкнул я.
   - Ты..., что-то сказал про..., шизофрению....
   - Я ничего не говорил, - повторил я с нажимом. Похоже, эта женщина задалась целью, окончательно свести меня с ума..., и кажется, ей это удавалось лучше, чем кому-либо.
   - Макс..., тебе надо успокоиться, мне кажется....
   - Мне тоже многое кажется.... - Грубо оборвал я ее, - например, что вы с Евстигнеем, шепчетесь за моей спиной, замышляя убить меня, или свести с ума..., или..., еще, что-нибудь. И когда я, наконец, убеждаю себя в том, что это не правда, застаю вас беседующими в тамбуре, и он сбегает, едва завидев меня.
   - Макс..., успокойся..., - она протянула ко мне руки, пытаясь обхватить мою голову. - Он боится тебя, но согласись это не повод для ревности.
   Я вдруг совершенно явственно почувствовал, если вдруг она прикоснется к моему лицу, то я уже никогда не смогу вырваться из дьявольских пут. Это было как светлое озарение, как внезапно вспыхнувший в темноте свет. Инстинктивно я оттолкнул ее от себя, предупреждающе выставив вперед руку.
   - Не прикасайся ко мне..., - просвистел я сквозь зубы.
   Она совершенно не испугалась, и казалось, смотрела на меня с любопытством, пониманием и..., жалостью. Ее милая улыбка и доброжелательный голос окончательно убедили меня в том, что передо мной исчадие ада. Непонятно в какой форме, и кто это был. Но все во мне било в гулкий набат, опасность, опасность, опасность....
   Каким-то странным образом я понимал, нельзя притрагиваться к ней, нельзя слушать ее, нельзя говорить с ней.
   Я заткнул уши и выбежал из тамбура. В купе никого не было и, наплевав на все запреты, я в изнеможении закурил. Глубоко затянувшись, я с каким-то садистским удовольствием выпустил струю дыма в потолок. И стряхнул пепел в опустевшую пачку. Мысли в голове разбегались, словно обалдевшие от дуста тараканы. Я тщетно пытался собрать их и попытаться осмыслить происходящее, но задача была непосильной.
   Окно в купе не открывалось, и мне вдруг нестерпимо захотелось разбить его ногой. Но я сдержался, и вышел в коридор. Вагон спал, из соседнего купе доносился богатырский храп председателя колхоза.
   Что-то тревожило меня..., не давало покоя, словно назойливая муха, с того самого момента когда я вернувшись увидел его стоящим в дверях купе. С той самой секунды когда кожей почувствовал его оценивающий взгляд. Что-то чему я никак не мог найти объяснение, но и игнорировать тоже не мог. Не Филипыча, ни Евстигнея нигде не было. Взявшись за ручку, я дернул окно вниз, и вдохнул морозный воздух.
   Темный мир ворвался в вагон веселым перестуком колес, запахом морозной свежести хвойного леса, и облаком игривых снежинок. Я глубоко вдохнул свежий воздух, отгоняя тяжелое марево, застилавшее рассудок. Безумие отступало, и я вздохнул с облегчением. Похлопав себя по карманам, я с ужасом обнаружил в кармане пустую пачку, в которой вместо сигарет обнаружился пепел.
   Не задумываясь, я выбросил пачку в окно, и решил отправиться в ресторан, в надежде, что тот еще открыт. В тамбуре меня встретил Евстигней, и, похоже, он испугался, поскольку порывисто шарахнулся от меня. Затем взяв себя в руки, принял вид полный достоинства. Меня это почему-то насмешило.
   - Не спите..., - приосанился Евстигней, чем еще больше выдал свой страх.
   - Сплю..., - не удержался я, и съязвил.
   - А я вот не могу..., - не среагировал он на шутку.
   - Чего так..., просквозило на крыше?
   - Я не понимаю..., о чем вы..., ну да вас вообще мало кто понимает.
   - Да ну....
   - Вы вообще, человек загадочный Максим. Я вот никак понять не могу, за что вы на меня-то взъелись? И почему ведете себя странно? И что она в вас нашла?
   Казалось по мере того как набирал силу его монолог, он становился все смелее и смелее. Мне вдруг стало невыносимо скучно, от его монотонного голоса, монотонного взгляда из-под полуприкрытых век, его монотонной внешности от убогих синих треников с торчащими коленками.
   Я заранее знал, что он сейчас расскажет мне о том, как он влюблен и страдает, и что я не достойный получаю то, что должно принадлежать ему. Потому, что он весь такой нежный и ласковый..., и способен оценить любовь женщины, и сделать ее счастливой. В то время как я могу лишь брать, и грубо топтать все, что мне уже досталось. Но все женщины дуры, они не понимают, с кем им будет хорошо, и кто понимает, что такое истинная любовь, а не грязная похоть. Бла-бла-бла....
   Типичный монолог неудачника лился, и лился потоком из его уст. Я только сейчас заметил, что веснушки у него были даже на отвратительных тонких губах, которые, не переставая шевелились. Мне вдруг почудилось, что слова его вылетают совсем не изо рта..., а шевелящиеся губы произносят, что-то совсем иное, чем я слышу.
   - Сигареты есть...? - прервал я его на полуслове.
   - Что?
   - Сигареты?
   - А..., да, да..., - он вдруг неожиданно суетливо по-старушечьи захлопал себя по карманам. Не нашел с первого раза, и вновь повторил процесс похлопывания пока наконец не обнаружил мятую пачку в своей руке.
   Я взял пачку..., это был "Кемел", с изображением усталого верблюда на грани обезвоживания.
   Нечто подобное я себе и представлял..., конечно "Кемел" - последнее прибежище неудачников. С тех пор как один из центральных каналов запустил рекламу, где брутального вида мужчина курил "Кемел" на берегу бурной реки, все ботаники стали ярыми приверженцами истощенного верблюда.
   Я жадно закурил, глядя на рыжего в упор. Тот как-то смешался, и молча топтался, опустив глаза, разглядывал голые пальцы ног с желтыми ногтями, торчавшие из резиновых тапочек. Выглядел он совершенным теленком. Этакий, знаете ли, обиженный жизнью интеллигент, с налетом вселенской тоски в усталых глазах непризнанного гения современности.
   Во всем его поведении было что-то фальшивое. В том, как он боялся меня и, потупив взор, смотрел на свои резиновые тапочки, и то, как он совершенно картинно ждал, когда я верну ему пачку, и готовность к тому, что я ее не верну. Потому что, такие как я..., всегда незаслуженно обижают таких как он....
   - Знаешь Евстигней..., - его имя прозвучало в моих устах как удар хлыста, столько ненависти и сарказма я в него вложил. - Меня тебе обмануть не удастся, я не знаю, что ты такое, и кто ты такой. Но знай, я начеку, и сверну тебе шею при первом подозрительном движении.
   - Ты опять говоришь непонятно, - он вдруг улыбнулся, свободно и раскованно, как человек контролирующий ситуацию.
   Я поймал его взгляд, обращенный куда-то за спину, и резко обернулся, ожидая нападения. За моей спиной стоял Филипыч, но его неподвижный словно у змеи взгляд был обращен не ко мне, он гипнотизировал Евстигнея. В этот момент сознание покинуло меня, и я упал, вернее, думаю, что сначала отключился, а затем упал.
   Последнее, что я увидел сквозь сгущавшуюся пелену, это неожиданно выросшие в размерах фигуры Евстигнея и Филипыча, которые с диким рычанием ринулись навстречу друг другу, оскалив огромные клыки, и брызгая слюной во все стороны. Привидится же такое....
   Что за идиотская манера бить по моей многострадальной голове, я уже устал считать, сколько раз мне пытались проломить череп за последние трое суток.
   Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу в луже крови, и сжимаю в правой руке нож. Довольно странный нож. Думаю такие, вряд ли используют в бою, скорее он был похож на ритуальный. Широкое плоское лезвие с туповатым носом слегка загнутым кверху, и тонкая костяная рукоятка с пошловатой инкрустацией человека глотающего ребенка.
   Поднявшись, я сделал еще одно открытие, рядом со мной, в такой же неудобной позе, раскинув руки в стороны, лежал Филипыч. С той лишь разницей, что горло его было располосовано от уха до уха, а из зияющей раны торчал синий длинный язык. Никогда не предполагал, что у человека такой длинный язык.
   Филипыч лежал с открытыми глазами, в которых застыл немой вопрос. Я наклонился над ним и попытался опустить ему веки. Честно говоря, от этого взгляда у меня все внутри переворачивалось. Но глаза не закрылись, и когда я убрал руку, он вновь смотрел на меня.
   Я поднялся на ноги, меня порядочно шатало из стороны, в сторону, я прикоснулся к затылку, и сморщился от боли. Рука была липкой от крови, которая начинала сворачиваться.
   - Неудивительно, что мне мерещиться всякая хрень - подумал я, - если вот так лупить все время по башке, то любой свихнется.
   На груди Филипыча я увидел круглый медальон, с изображением волка бегущего в пентаграмме. Я наклонился и взял его в ладонь, на обратной стороне была изображена козлиная голова, и надпись на латыни. Не знаю зачем, но я резким движением разорвал серебряную цепь, и зажал в кулаке трофей. Сделав движение встать, я вдруг почувствовал, что кто-то меня держит и обернулся. Сердце сжалось от страха. Филипыч крепко вцепился мою руку, и смотрел прямо в глаза.
   - Оттааауу..., бе вауу..., лууу..., - пробормотал он. При этом его длинный синий язык смешно болтался наподобие галстука.
   Я попытался вырвать руку, но дед как-то странно усмехнулся и рухнул, оставив меня в покое и в недоумении. При этом глаза его плотно закрылись и на лице застыло выражение глубокого удовлетворения. Надо было уходить, поскольку все улики, подстроенные Евстигнеем, работали против меня. Он хорошо постарался, но очень сильно просчитался, поскольку я всерьез разозлился на него.
   Я вышел из тамбура, и заперся в туалете. Как мог, отмыл нож, и выбросил его в окно. Затем вымылся сам, и только потом вышел в коридор, и закурил. В купе за моей спиной по-прежнему храпел председатель колхоза.
   - Стоп..., - меня вдруг осенило, - он же мертв, я сам собирал куски его тела в черный полиэтиленовый пакет. Как это возможно...? И если не он..., тогда кто это...?
   Аккуратно стараясь не шуметь, я отодвинул дверь, и заглянул внутрь. Могильным холодом дохнуло в лицо из чернильной темноты купе, дерматиновые полки были покрыты искрящимся инеем. На нижней полке кто-то лежал. Окно в купе было почему-то открыто, и из него белым блестящим вихрем залетали снежинки. Глаза привыкли к темноте, и я понял, что все четыре полки заняты, причем две из них занимали их законные владельцы, колхозник и его нудная жена.
   О Сухомлинском я догадался, поскольку на полке лежал бесформенный черный полиэтиленовый мешок, который я укладывал сам.
   На верхних полках лежали трупы нефтяников. Я не очень помнил их лица, но судя по всему, оба были здесь.... А последний видимо в гордом одиночестве все еще бухал в купе. Покрытые сверкающей изморозью лица покойников напоминали карнавальные маски, и выглядели страшно.
   Неожиданно в купе кто-то тихо хихикнул, словно прозвенел мелодичный колокольчик. Я дернулся..., липкий страх снова медленно пополз по спине, но кажется, я начинал привыкать к нему. Откуда-то справа и сверху раздался резкий и громкий храп. Я дернулся в сторону, но разглядеть источник звука не смог. Бросив взгляд поочередно на все трупы, что покоились на полках, я убедился, что звук исходил не от них. Ну не могли же на самом деле хихикать и храпеть останки Сухомлинского.
   Я оглянулся в недоумении, и тут же отпрянул. Из зеркала на меня смотрел Евстигней. Он улыбался, и грозил мне пальцем. Это переходило всякие границы. Кулак сам ринулся вперед, зеркало, треснув, и разлетелось вдребезги.
   Дикая боль пронзила руку, я поднял ее и поднес к глазам. Между указательным и большим пальцами врезался осколок, который в скупом свете купе выглядел как бриллиант. Я выдернул стекло и бросил его на пол. В оставшихся висеть треугольных осколках нагло ухмылялся рыжий. Когда я дернул дверь, его довольные физиономии просыпались мне под ноги. Я счел это хорошим знаком, и шагнул к себе в купе.
   Но сделать три шага до двери в свое купе, мне было не дано. Едва я повернул налево, как получил чудовищный удар в лицо и врезался спиной в титан для прогрева воды. Никогда бы не подумал, что этот рыжий псих может бить с такой силой. Я попытался подняться, хотя боль разламывала спину пополам. Следующий удар пришелся в лицо, и сознание, вспыхнув красной пеленой, на мгновение погасло.
   Я открыл глаза, Евстигней, занес кулак, и зло щерился, глядя на меня. Следующий удар пришелся в скулу и, дернувшись вправо, окровавленный рот выбросил длинную струю крови. Мне уже было все равно, я не чувствовал боли, и единственное чувство, что захлестывало меня была обида. Невероятная всепоглощающая обида за то, что меня безнаказанно лупит какое-то убогое чучело. Я соскреб себя со стенок убогой жалости, тонко и жалобно всхлипывая между ударами, когда мне удавалось рукавом вытирать кровавые сопли.
   Закрывшись руками, я пытался прийти в себя, пряча лицо и голову от сыпавшихся на меня чудовищных ударов. Это уже не был тот Евстигней, что притворялся несчастным ботаником. Теперь он бил ногами с тяжелым придыханием совершенно профессионально, словно пытаясь вколотить меня в пластиковую стену вагона. Он тщательно выбирал места, и дозировал силу удара, пытаясь преодолеть мою глухую оборону в виде выставленных локтей.
   Почти все его удары приходились в руки, и, не смотря на то, что они по самые локти были покрыты синяками и ссадинами, на теле и жизненоважных органах не было повреждений. Я все ждал, что он, наконец, устанет, но, похоже, он лишь усиливал давление и натиск. Мозг мой, избавился от первого страха и ужаса, я изловчился, и, собрав всю силу, нанес ему мощный удар в колено.
   Он крепко стоял на ногах, и не упал, но его сгубило позерство. После удара он сделал шаг назад, и саркастически усмехнувшись, вновь двинулся ко мне. Мне вполне хватило секунды, потраченной им, чтобы вскочить на ноги. Похоже, было, что он не в грош не ставил меня, поскольку пер как танк, даже не подняв руки, чтобы прикрыть голову.
   Я воспользовался этим..., да и кто бы на моем месте поступил иначе. Резкий удар пришелся ему в голову, но он даже не остановился, продолжая надвигаться на меня. Я провел совершенно потрясающую серию по корпусу и вновь в голову, удары которым позавидовал бы и Майк Тайсон, но он лишь остановился на секунду. Он словно совсем не чувствовал боли. Совершенно неожиданно я пропустил удар в живот, чуть не задохнулся от боли, и сложился пополам. Увернувшись от следующего удара, я захватил воротник его джинсовой куртки и дернул на себя.
   Он поддался, но как-то тяжело словно весил несколько тонн. Я подсек ему ногу, и теперь он словно под тяжестью собственного тела летел головой вперед. Мне оставалось лишь слегка направить его макушку на чугунный край корпуса кипятильника. Издав неприятный чавкающий звук его череп, треснул и обнажил кровавое содержимое.
   Его руки и ноги затряслись в конвульсии и уже лежа на грязном полу, он взглянул на меня странным невинным взглядом своих теперь уже голубых леденистых глаз. В них сквозило недоумение, казалось, он не мог понять, что и как здесь произошло. Мне на секунду стало не по себе, словно я только что цинично убил неразумное существо, ребенка....
   Он умер не сразу..., некоторое время его тело сотрясалось в частых и беззвучных конвульсиях. Лицо безобразно кривилось, в диких судорогах корча страшные гримасы.
   - Рубикон перейден..., - прошептал я вслух, закрывая Евстигнею глаза. Я уже давно чувствовал, что стою на пороге неких открытий, но не думал что стану убийцей, и стану им так легко..., мимоходом..., играючи.
   Руки дрожали, и я старался не смотреть на них, было странное ощущение, что именно они это сделали, и все остальное тело, и разум не имеют к произошедшему никакого отношения.
   - Надо чаще заливать все кровью, тогда здесь будет чище, - вспомнилось мне.
   Грязный затоптанный пол пересекала скупая струйка крови, вытекавшая из раскроенной головы Евстигнея. Я взглянул на дело рук своих и медленно, будто во сне, устало побрел в купе. Эмоции, мысли, чувства, злость, ненависть, любовь..., все покинуло меня. Я был словно пустой сосуд, с той лишь разницей, что наполнить меня вновь было невозможно.
   Подняв руку чтобы открыть дверь купе, я опустил глаза, и от неожиданности вздрогнул. Только сейчас я обнаружил, что правая кисть вся залита кровью. Некоторое время я тупо смотрел на нее пытаясь понять, откуда взялось столько крови, пока до меня наконец дошло, что это моя кровь от пореза зеркалом.
   Я пощупал рану, она продолжала кровоточить, хотя на вид была не такой уж большой. Первым моим движением было отправиться в купе проводников, и попросить пластырь. Но сделав движение, я уперся взглядом в рыже-красную шевелюру Евстигнея, вокруг которой все больше расползалась лужа крови. Я решительно шагнул в купе, и медленно, стараясь не шуметь, закрыл дверь.
   Замотав руку полотенцем, я рухнул на нижнюю полку и мгновенно провалился в глубокий сон, без сновидений, но и без кошмаров, что наверное было сейчас высшим благом для меня. Поскольку других способов лечения моего больного мозга не было, или я просто их не знал.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: В которой, мне..., впервые показали ад....
  
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
   Уже и не помню в который раз, поднявшись, я, пытался выключить радио, но все мои попытки на этот раз были тщетны. Голос из динамиков звучал все громче и громче. Я выскочил в коридор, но и там из всех динамиков неслось бодрое пение детского хора.
   Я пытался заткнуть уши, но голоса злобных детей, которые теперь переходили в визгливое рычание, продолжали выговаривать слова. Музыка звучала все тише, а голоса наоборот набирали силу.
   Я бросился в купе проводников, лихорадочно дергая ручки, и пиная двери ногами, но никто не отозвался. Я бросился обратно, споткнувшись о труп Евстигнея, упал. Отпустив уши, я оттолкнулся от пола, и поднял взгляд. Мне в лицо ехидно ухмылялся рыжий попутчик, сквозь его тонкие покрытые веснушками губы выползали черви, пытаясь забраться на меня и пожрать меня всего без остатка.
   Я резко оттолкнул грязный пол, и вскочил на ноги, несколько червей все же оказались на моих руках, и я брезгливо стряхнул их. Я принялся дергать все двери, и первой из них подалась дверь, где были сложены трупы.
   Взгляд мой упал на сидящую за столом ярко накрашенную, но без сомнения совершенно мертвую колхозницу, Валентину Степановну. Она была похожа на радостного клоуна, но от этого выглядела еще страшнее. Ее лицо было белее снега, хотя подозреваю, что это именно он запорошил его. Она повернулась ко мне..., и улыбнулась....
   - Твою мать..., - завыл я, пытаясь открыть дверь за спиной. Как назло заело замок, и он никак не поддавался. В зеркале, которое в прошлый раз я разбил собственными руками, и которое сейчас сверкало как новенькое, скалилась колхозница.
   Кто-то схватил меня за шею, и прижался неприятной колючей щетиной. Я скосил глаза. С верхней полки довольно скалясь, свесился труп одного из нефтяников, и могучей хваткой принялся душить меня. Я пытался вырваться, но словно угодил в зыбучие пески, чем больше я пытался сбросить его, тем сильнее и жестче становились его объятия.
   Я начинал задыхаться, кровь прилила к лицу и глаза вывалились из орбит. Я присел, и следом за мной с верхней полки сполз нефтяник. Его тело перекинулось, и он по пояс оказался в зеркале, которое пошло рябью. Не задумываясь над сутью происходящего, я принялся что есть силы молотить по нему кулаками.
   Удары получались не сильные, но некоторое время мне удавалось сдерживать его. Он тянул, тянул и тянул меня за собой. Я выбивался из сил, и начинал задыхаться, судорожно хватая ртом воздух. Зеркало потемнело, словно его заволокло тучей, и выглядело теперь как чернила. Противостояние продолжалось целую вечность, пока зеркало само вдруг проглотило меня.
   Нефтяник отпустил меня, и тело его стало медленно опускаться темную бездну. Он расставил руки, и словно парил, постепенно растворяясь в толще темно-зеленой воды. Проводив его глазами, я устремился вверх, и вырвался на поверхность. Краем глаза, успев отметить, что вокруг простирается огромное круглое озеро с темной неподвижной поверхностью, по которой от меня удалялись концентрические круги.
   Идеальной формы водоем среди идеально заснеженных гор, и изумрудного леса на склонах. Я судорожно хватанул воздух, и какая-то невидимая сила вновь утянула меня в водоворот. Я открыл глаза, теперь кругом была сплошная тьма. Пытаясь определить, где верх, а где низ, я опустил руки и перестал двигаться, но тело мое просто повисло в толще черной воды. Я разжал губы и выпустил несколько пузырьков воздуха, они повисли рядом со мной. Я замер пытаясь успокоить сердцебиение, и успокоиться.
   - Ничего страшного не происходит..., - убеждал я себя, - скорее всего это сон, а значит, в критическую минуту я просто проснусь.
   Однако шли секунды, которые я чувствовал своей кожей, время двигалось так же медленно, как и я в толще темных вод. Я начинал задыхаться, и пора было уже проснуться, но ничего не менялось.
   Неожиданно я обнаружил поверхность, на ней ярко обозначился всплеск, и какое-то тело стало стремительно погружаться. Очень скоро я обнаружил, что это проводница, кажется Глаша. Она опустилась ко мне, и принялась с яростным лицом что-то втолковывать мне. Воздушный пузырь вокруг ее рта все рос и рос.
   Это было невероятно смешно, огромная толстая тетка шевелит жирными накрашенными губами, раздувая пузырь, который был готов поглотить меня.
   - Откуда в ней столько воздуха подумал я, - и удивился, какие порой идиотские мысли посещают мою многострадальную голову.
   Воздушный пузырь, наконец, накрыл мою голову, и я с облегчением вдохнул зловонный воздух....
   - Нас утро встречает прохладой.... Нас ветром встречает река.... Кудрявая, что ж ты не рада.... Веселому пенью гудка...? - она пела густым басом, растягивая слова, словно медленно вращающаяся старая виниловая пластинка. Среди прочих звуков я слышал отчетливые потрескивания старых царапин, в которые попадала игла. Мозг готов был взорваться, поскольку воздушный пузырь, и вода вокруг многократно усиливали звук.
   Я вцепился ей в глотку пытаясь прекратить эту бесконечную муку. Все мое тело, кожа, каждый орган, волосы и ногти вибрировали в такт этому демоническому голосу. Я давил, и давил эту ненавистную глотку, чувствуя, как сквозь нее просачиваются звуки песни. Мокрые руки неприятно скользили по ее жирной коже, и мне приходилось все время перехватывать их. Голос ее становился еще грубее, и ниже, и слова, словно временами застревали в ее глотке.
   Она пыталась оторвать мои руки, но я сжимал ее горло все сильнее, и сильнее. Я уже чувствовал, как судорожно сводит ее мышцы, и становятся конвульсивными ее предсмертные движения. Я вдруг почувствовал, как ее кожа расползается под моими ногтями. Вода окрасилась кровью, и пальцы мои погрузились в ее холодеющую плоть. Я хотел жить, и ради этого готов был убивать.
   Наконец она просто стала открывать рот, не производя при этом никаких звуков. Глаза ее были широко открыты, и смотрели на меня с мольбой, и как-то вдруг остекленели, покрывшись смертельной вечностью, руки ее опустились. В голове стучала набатом кровь, глаза застилала окровавленная, мутная вода.... Я потерял сознание.
   Кажется, я опустился на самое дно, поскольку чувствовал, как тело мое обтекает холодное течение. И я провалялся там целую вечность, до того как открыл глаза. Почему я не умер, если это не был сон.
   Я открыл глаза, мое тело стало островом в океане кровавых потоков, затопивших коридор вагона. Крови было много, и была она невероятно холодной и неприятной. Я поднял руки и уцепился за поручень. Однако подняться с первого раза мне не удалось. Дважды мои окровавленные руки соскальзывали, и я падал в кровь, захлебываясь холодным солоноватым потоком. Каждый раз после того меня выворачивало наизнанку, и я долго блевал.
   Наконец я встал на ноги, и оглянулся. В двух шагах от меня лежала проводница Глаша. Горло ее было разорвано, и извергало потоки крови.
   - В человеке..., даже в таком большом..., не может быть столько крови, - подумал я, тупо глядя как из белого горла проводницы, толчками выбрасывались все новые потоки.
   Пошатываясь, я побрел в тамбур, хотелось пить и курить. По пути я дергал ручки купе, но все они были закрыты кроме той, что стала походным моргом. Но я обошел ее стороной, стараясь не заглядывать в приоткрытую дверь. Мертвый и уже покрывшийся трупными пятнами Евстигней, по-прежнему укоризненно смотрел голубыми глазами на меня.
   Я внутренне удивился тому как легко и равнодушно перешагнул через тело убитого мной человека, не испытав при этом ничего. Зайдя в туалет, я напился из-под идиотского крана, с трудом нажимая окоченевшими дрожащими руками на шток. Совершенно не думая о качестве жидкости, которую поглощал..., я большими глотками пил теплую пахнущую ржавчиной воду. Наконец оторвавшись от крана, я вышел из туалета.
   В тамбуре лежал окоченевший труп Филипыча, покрытый инеем, и оттого очень похожий на мертвого Деда Мороза. В тамбуре было очень холодно, и я решил, не задерживаясь пройти в следующий вагон. Очень хотелось курить.
   Нажав к низу ручку, я ногой толкнул тяжелую железную дверь. И едва не упал на рельсы. Мокрая рука соскользнула с холодного поручня, и я повис над убегающими под меня рельсами. Впереди насколько хватало взгляда уходили вдаль две стальные ниточки, и терялись в снежной пелене.
   Какая-то невероятная сила толкала вагон вперед, но не тепловоза, ни остальных вагонов, а вместе с ними и ресторана впереди не было. На мгновенье мне показалось, что я увидел вдалеке красный огонек удаляющегося хвоста поезда. Но сколько я не вглядывался слезящимися глазами в снежную карусель, ничего не видел.
   Я начинал замерзать. Одежда на мне встала колом, и хрустела при каждом движении. Собрав остатки сил, я поднялся и, захлопнув дверь, двинулся обратно. Я не стал открывать дверь, сквозь грязное окно я видел удаляющиеся рельсы. Последняя хрупкая надежда на то, что ночью вагон перецепили в конец, рассыпалась. Одинокий вагон катился в темноте бескрайних заснеженных просторов увлекаемый вперед неведомой силой. Горло пересохло, и мне вновь захотелось пить.
   Я шагнул в туалет, подставил ладони, нажав пальцами на шток, по рукам потекла теплая влага. Я наклонился, почти касаясь иссохшими губами крана. Но едва я коснулся струи воды, как щелкнувший шток перекрыл воду. Я вновь повторил попытку, но как только я нагнулся, чтобы втянуть в себя влагу, как источник иссяк. Я пытался напиться вновь и вновь..., то ничего не выходило. Я набрал воду в ладони, но едва успел поднести их к губам, как руки высохли. Терзаемый страшной догадкой я рванулся в другой туалет, но там все повторилось.
   Вагон, скрипя суставами, снижал скорость и останавливался. В надежде выскочить из адского вагона, я бросился в тамбур, чтобы выпрыгнуть, если придется на ходу. Но не одна из дверей не открылась, как я не пытался, налегая на них всем телом. Вагон остановился, качнувшись назад, зашипел и встал.
   Снаружи доносился веселый шум, и детские крики. Я выбежал из тамбура и замер. Коридор был залит ярким солнечным светом. Кровавые реки на полу свернулись и превратились в кисельные берега. Я осторожно подошел к окну.
   Каким-то непостижимым образом вагон оказался в степи. Небольшой полустанок буквально кишел пионерами в синих под джинсу шортах из плащевой ткани, и белых рубашках. Они были очень нарядные, в пилотках с кисточками и алых галстуках красиво и ровно повязанных вокруг шей. Видимо готовились кого-то встречать.
   В хаотичном движении детей вдруг, что-то произошло и они, выстроившись в три ряда, устремили глаза на меня.
   - Нас утро встречает прохладой, - разом грянули детские голоса из всех динамиков вагона.
   Это было так странно..., движение их губ не совпадало с песней, но пели они при этом очень самозабвенно. Сразу было видно, что им очень нравилось петь.
   - Помогите..., - заревел я, - помогите.
   - Нас ветром встречает река, - заливисто отвечали мне пионеры.
   Я принялся барабанить кулаками по стеклу, чтобы привлечь их внимание, но в ответ они приветливо махали мне зажатыми в потных ладошках красными гвоздиками.
   - Кудрявая что ж ты не рада - гремел хор.
   - Нет..., черт возьми..., нет..., - рыдал я, и слезы текли по моему усталому, измученному лицу. Я продолжал колотить по стеклу руками, но оно лишь прогибалось, словно насмехаясь надо мной. Мои глаза вдруг выхватили мальчика. Невысокого, темноволосого, с пятнами зеленки на худых острых коленях. Его счастливое вдохновленное лицо мне было странно знакомо, словно где-то, когда-то, я был хорошо с ним знаком.
   - Господи..., - прошептал я ошеломленно, - господи это же я.... Но как....
   - Веселому пенью гудка...? - тщательно выговаривали его маленькие губы, с такой же, как у меня острой верхней губой. Он смотрел мне прямо в глаза, и могу поклясться, он плакал. Это так не вязалось с его счастливой улыбкой, что пробивалась сквозь текст песни.
   Я стукнул лбом о стекло. Вновь заскрипев, словно ветхий старик вагон двинулся вперед, покидая белый сверкающий полустанок без названия, и уходя в раскаленную степь.
   На краю перрона зажав в непропорционально большой руке огрызок горна с отколотым раструбом с немым укором застывших глаз меня, провожал гипсовый трубач.
   Под окном мелькнул недоуменным взглядом огромных глаз двугорбый верблюд. И дальше на многие километры простиралась ровная как стол степь, над которой парил и колебался горячий воздух.
   Вагон раскалился до такой степени, что нельзя было прикоснуться к металлическим частям, они как-то сразу потемнели, и облупились старой зеленой краской. В вагоне остро запахло горящей краской, и еще какой-то отвратительной химией. Неожиданно вагон дернулся, и все двери купе как по команде отъехали в сторону, я в страхе осторожно прошел по коридору, заглядывая внутрь.
   Мои надежды не оправдались, похоже, в вагоне я был единственным живым человеком. Как позже выяснится, я ошибался. Я не обнаружил Ингу, которая наверняка была в другом месте в момент, когда отцепили наш вагон. Но сейчас я ничего сделать не мог. И решив наплевать на все, я завалился на полку и, положив под голову руки, принялся ждать.
   - Чего...? - спросите вы, и будете правы..., но лишь отчасти.
   Ждать действительно было нечего, но поставьте себя на мое место, что мне оставалось делать. И я принял единственно верное решение, я ждал смерти, которая по логике событий должна была прийти за мной. При всем своем самомнении, я не верил в собственную исключительность, и пришел к выводу, что кто-то или что-то решило поразвлечься со мной, оставив меня на закуску.
   Однако ничего не происходило, если не считать странных звуков доносившихся снаружи. Казалось, за окном свирепствует буря, но она могла быть снежной, или песчаной. Мне было наплевать, я даже не поднялся с полки.
   Шло время..., ничего не менялось, и ничего не происходило. Меня мучил голод, жажда, но сильнее всего хотелось курить. Судя по медленно ускоряющемуся перестуку колес, вагон набирал скорость. Я представил себе степь, в которой несется под уклон неуправляемый вагон, ставший на время передвижным моргом. Захотелось встать и выглянуть в окно, словно от этого мне стало бы легче. Проигнорировав собственные инстинкты, я закрыл глаза, звуки вокруг неожиданно многократно усилились.
   Прошло несколько часов, иногда я погружался в тяжелую дрему, иногда вдруг вздрагивал и на минуту открывал глаза, чтобы мгновенно закрыть их вновь. Кажется, я видел какой-то длинный, и ужасно нелепый сон. Сон, в котором были какие-то странные люди которых я никогда раньше не видел, звуки которых я никогда раньше не слышал, и видения которые ничего во мне не вызывали.
   Я почувствовал, как вагон слегка накренился, кажется, мы проходили вираж, и у меня вдруг возникло ощущение, что на меня кто-то смотрит в упор. Я открыл глаза. В дверях стояла Инга, и глаза ее были испуганны.
   - Слава богу, ты жив, - совершенно искренне выдохнула она.
   - Не дождёшься..., ответил я.
   - Все мертвы....
   - Я знаю....
   - Надо что-то делать....
   - Делай....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ: Генеральная уборка.... Грандиозная разборка....
  
  
   Все же это исчадие ада подняло меня с полки, и заставило заниматься тем, что я не люблю больше всего в жизни - уборкой.
   - В вагоне полно трупов, и в коридоре кровь.... - произнесла она огорченно, но так, словно речь шла о пыли или окурках.
   - Мне все равно....
   - А мне нет..., может, поможешь...? - она говорила так, будто это единственное, что ее огорчало, и удивляло.
   - Больше тебя ничто здесь не напрягает?
   - Ты о чем?
   - Кругом трупы и кровь, а ты говоришь о чистоте и порядке....
   - Если не убрать..., все это..., - она картинно обвела жестом купе, - к вечеру все станет разлагаться.... Кроме того нужно стереть отпечатки пальцев, пока не пришел наш полупьяный сыщик.
   - Отпечатки? - удивился я - чьи...? Да и не придет никто..., нет никого кроме нас.... Никого....
   Она выразительно посмотрела на меня, покрутила пальцем у виска, и ничего не ответив вышла из купе.
   - Погоди, погоди..., что ты хочешь этим сказать? - погнался я за ней. - Не я убил всех этих людей.... Я настаиваю на расследовании..., серьезном и внимательном расследовании.
   Инга внезапно резко остановилась у купе проводников, и не глядя указала пальцем на труп Евстигнея.
   - Не твоя работа?
   - Я защищался..., - воскликнул я, словно передо мной стоял судья, - он напал на меня..., неожиданно. Он пытался убить меня....
   - А эта...?
   - Нет..., - я взглянул в направлении, куда указывал ее аккуратный пальчик, и увидел толстую проводницу, которая по каким-то причинам бесформенной горой возвышалась в коридоре. - Но остальные....
   - Поступай как знаешь..., - она достала веник и швабру, - можешь не помогать, сама справлюсь.
   Мы потратили два часа, чтобы привести вагон в порядок. За окном по-прежнему по обе стороны стеной поднимался лес. Когда я выглянул в тамбур, то удивлением отметил, что впереди опять покачивается на стыках вагон, и мы вновь движемся в составе поезда.
   Когда все было окончено, я отправился в вагон ресторан, где купил себе пачку "Мальборо", и с наслаждением закурил, едва вышел в тамбур. От меня не ускользнуло, что все сидевшие в ресторане внимательно следили за моими перемещениями, пока я покупал сигареты. Выйдя из заведения, я окинул себя взглядом, и обнаружил несколько бурых, кровавых пятен на штанах и рубашке.
   Покачиваясь в такт старому вагону, я направился обратно. Снаружи начинало темнеть, и я попытался подсчитать, сколько еще ехать до конечного пункта. Но мне это не удалось, поскольку я совершенно потерял представление о времени и пространстве.
   В тамбуре нашего вагона меня ждал сюрприз..., неприятный сюрприз в виде полупьяного капитана. Он приблизился ко мне вплотную, и дохнул омерзительным перегаром.
   - Господи..., что вы такое пьете..., - меня передернуло от отвращения.
   - Я в отличие от вас..., на дорогое пойло не зарабатываю, - оскалился он, - не платит нам государство столько.
   - Ну да..., у вас на все один ответ.... Только сдается мне..., вы и эти гроши не отрабатываете.
   - Пожалуй ты прав..., - оскалился он, - и я прямо сейчас начну исправляться.
   На моем запястье вновь сомкнулись наручники.
   - Вы совсем с ума сошли, от пьянства? - взревел я.
   - Нет..., ничуть. Вы арестованы за двойное убийство..., - он задумчиво поднял глаза кверху, - как минимум двойное....
   - У вас нет доказательств.
   - У меня есть свидетель.
   - Свидетель? Кто...?
   - Она..., - капитан небрежно ткнул пальцем мне за спину.
   - Я..., - донеслось оттуда.
   Обернувшись, я встретился с ней взглядом, она по-прежнему выглядела безупречно. И взгляд ее был наивно невинный, словно у младенца.
   - Ну ты и сука....
   - Нет..., просто я хочу жить. А ты..., ты становишься опасным соседом.
   Шустрый капитан пристегнул меня наручниками в купе, и похлопал по плечу.
   - Не пытайся сбежать..., я рядом.
   - Если я поклянусь не пытаться сбежать..., ты перестанешь дышать на меня перегаром?
   - Давай, давай..., остри..., недолго тебе осталось.... Через..., - он бросил мимолетный взгляд на командирские часы, - двадцать два часа, мы будем на конечной. В КПЗ, тебе уже приготовили место....
   Мне надоело пререкаться с этим идиотом, а потому я промолчал и, извернувшись, улегся на полку. Голова была ясной и свободной от мыслей и желаний. Мне вновь захотелось спать. Это было довольно странно, обычно я не сплю так много. Наверно это из-за постоянного стресса.
   Но поспать..., мне было не суждено. Едва мои глаза стали слипаться, как перед ними мелькнула тень. Это была Инга.
   - Чего тебе...? - недовольно буркнул я.
   - Поговорить....
   - Избавь меня от пустой болтовни....
   - Расскажи, как умер Филиппыч...?
   - Это не я его убил..., ты же наверное об этом?
   - Тогда кто?
   - Твой незабвенный Евстигней..., это его работа. Сначала убил, а потом вложил мне в руку нож....
   - Ты..., успел с ним поговорить?
   - Нет..., он был совершенно неадекватен.
   - Я спрашиваю про Филипыча....
   - Отстань от меня..., какие могут быть разговоры с покойниками?
   - Я понимаю..., ты сердишься..., но....
   - Что?
   - Понимаешь..., ты это сейчас не совсем ты....
   - Ну да..., а ты это не ты вовсе. Большей чуши за всю свою жизнь не слышал..., - я покачал недовольно головой.
   - Да послушай же..., я не знаю..., с чем мы здесь столкнулись.... Но, похоже, все это время с нами путешествует некая сущность. Может даже не одна..., - произнесла она после недолгой паузы. - между группами людей, прослеживалась явная борьба.... Состязание, если хочешь....
   - Ты решила рассказать мне сказку на ночь? - усмехнулся я. - Избавь..., у меня не то настроение....
   - Сейчас это нечто в тебе..., - выпалила она, не обращая внимания на мои слова.
   - Чего...?
   - Поверь это так.
   - То есть тебе мало того, что ты сдала меня менту, ты еще хочешь сделать меня пациентом психушки?
   - Макс, Макс..., послушай, я хочу помочь тебе.
   - Ты уже помогла, - я громко звякнул наручниками, привлекая ее внимание.
   - Хорошо Макс..., давай проведем эксперимент....
   - Какой...?
   - Я попробую прочитать молитву..., и если ты чист, тебе это не повредит..., а если....
   - Убирайся..., мне от тебя ничего не надо....
   Не реагируя на мои слова, она достала маленькую книжечку в изрядно потрепанном картоном переплете, и открыла ее на одной из закладок.
   - Убирайся, я сказал..., лицемерка..., ничего глупее в жизни не видел.
   - Дай мне две минуты....
   - Не секунды..., я сказал. Оставь меня в покое, - во мне закипало бешенство. Я не собирался терпеть подобного издевательства. Мне было совершенно наплевать на то, что она там себе нафантазировала.
   Приподнявшись, я пытался ударить ее ногой, но она увернулась, и выскочила из купе. Я толкнул дверь ногой, и она с грохотом захлопнулась. Оставшись один, я вновь откинулся на полке, тяжело дыша, и обливаясь потом. Настолько эта стерва разозлила меня..., а может я испытал страх. Кто знает...?
   Я сидел, прислонившись спиной к подрагивающей стенке купе, и смотрел, как над белой изрядно накрахмаленной занавеской с изображением голубой чайки, проплывают заснеженные верхушки елей. Это было похоже на кукольный театр, не хватало лишь гротескных персонажей Пьеро или Чиполино. Зато в пространстве окна иногда пролетали вороны, сверкая черными крыльями, и издавая кашляющие звуки, словно в этой части света все вороны болели ангиной.
   Сам того не желая я все же снова и снова возвращался к ее словам.
   - Я..., это не я..., а кто-то другой. Чистый бред. Почему же я не чувствую присутствие в себе чего-то чужого инородного? Одно то, что я об этом думаю и размышляю..., уже есть идиотизм в чистом виде. Хватит....
   Я тщательно провёл ревизию в карманах на предмет булавки или скрепки, но ни того ни другого не обнаружил. Зато наскреб несколько монет, и незамедлительно приступил к изучению поручня, к которому был прикован. Он был прикручен к стене хромированными шурупами. Помня о том, что часть шурупов как всегда не откручивается, я приступил к операции "освобождение" со всей тщательностью.
   Два винта отвернулись довольно легко, но третий был закручен намертво, и никак не хотел поддаваться. Я ободрал пальцы в кровь, но он не поддавался, этот чертов шуруп.
   Я пытался постучать по нему наручниками, но пространства для замаха не хватало, и удары выходили слабыми и неэффективными. В бешенстве я принялся дергать наручники так, что очень скоро в кровь разодрал себе руки.
   Сложно описать бешенство, клокотавшее в моей груди, еще немного, и оглашая купе рычанием, я бы отгрыз себе кисть. Я уперся ногами в стену и, ухватившись обеими руками, стал тянуть, в надежде, что не выдержат наручники. Надо сказать, выглядели они довольно хлипкими, и мои надежды вполне могли оправдаться.
   Я вдруг с грохотом повалился на пол купе. Оторвался поручень, к которому я был прикован. Единственный шуруп, оставшийся в нижнем креплении, был победоносно вырван с корнем.
   Я поднялся на ноги, потирая ушибленную задницу. Сняв наручники с поручня, я вновь уселся на полку. Свободы, конечно, прибавилось, но я по-прежнему был в наручниках, а значит, был пленником.
   Мне на глаза попался дорогой чемодан Филиппыча, и резонно рассудив, что ему он уже не понадобится, я довольно быстро нашел в нем красный швейцарский нож, с запредельным количеством лезвий. Открыв шило, я в считанные секунды снял с себя наручники. Видимо запорный механизм был настолько изношен, что даже такой липовый медвежатник как я справился с ними.
   Швырнув наручники в чемодан, я отправил туда же нож, и уже готов был закрыть чемодан, когда на глаза мне вдруг попалась книга. Обычная старенькая, изрядно потрепанная книга, на обложке которой красовалась надпись, "Если вы не понимаете, что происходит - значит, ваш час пробил".
   - Любой шаг по этой дороге означает, что вы уже никогда не будете там, где вы сейчас и тем, кто вы сейчас. То есть никогда не сможете вернуться или забыть все, что вы познаете, если перевернете эту страницу, - так начиналось предисловие книги.
   Я усмехнулся, это было похоже на дешевенькую книжонку о приворотах и заклинаниях, что в изобилии продавались на книжных развалах и вокзалах. Никогда бы не подумал, что Филиппыч был любителем подобного чтива.
   Единственное, что меня смущало это внешний вид и шрифт. Я конечно не был знатоком старины или букинистом, но даже на мой неопытный взгляд книге было как минимум лет сто. Я ошибся совсем чуть-чуть. На последней странице витиеватыми цифрами была отпечатана дата 1881 год.
   - Однако дорогой исследователь, возможно, что вы находитесь в той ситуации, когда об отступлении и неведении речи быть не может. В таком случае, эта книга, может спасти вам жизнь, а может и окончательно ее угробить. Впрочем, в вашем случае, это уже не имеет ровным счетом никакого значения.
   - Труд сей написанный дряхлыми старцами под страхом вечных мук, может возвеличить вас и сделать сильным и могущественным, а может низвести до положения раба, когда вы больше не сможете распоряжаться своим телом, своим мозгом и своими мыслями. - Пустые разглагольствования, и нравоучения заполняли почти всю первую страницу книги.
   Либо авторы пытались напустить туман, либо предостерегали от чего-то опасного и страшного. Я перелистнул страницу.
   - Человек, всегда может противостоять дьяволу, ибо так устроено божественное проведение, что человеку дано право сказать..., "нет" в любое время. Без сомненья сатана, и его подручные страшные противники, и для борьбы с ними нужна смелость и сила. Однако даже если вы проиграли эту битву не паникуйте, ибо господь не оставит вас ни при каких обстоятельствах.
   Как известно книга лучший попутчик, и я с головой погрузился в чтение, половина книги была своего рода воззванием к читателю в попытке привлечь его к богу. Но вот вторая заинтересовавшая меня гораздо больше рассказывала о различных существах, способных в силу бесплотности преодолевать барьер между нашим миром и адом. Если верить книге их было великое множество, способных увлечь человека, вселиться в него, и даже убить.
   - Будь осторожен читатель, когда оказываешься в местах скопления духов, и множества незнакомых тебе людей. Старайся меньше говорить, и больше слушать. Будь внимателен и примечай все, что происходит вокруг. Человек, ставший вместилищем духа, ведет себя странно, и порой несколько театрально. Он бывает слишком весел и возбужден, но может и пребывать в глубочайшей депрессии. Ибо состояние человека зависит от того каковы взаимоотношения между духом и вместилищем. Показная веселость и бесшабашность говорит о том, что человек покорился демону. И не контролирует собственное поведение. Угнетённое состояние является следствием внутренней напряженной борьбы, которая происходит днем, и ночью.
   Книга становилась все интереснее и интереснее, если не принимать во внимание, что она освещала довольно странную тему.
   Я был настолько погружен в чтение, что даже не заметил, как дверь медленно раздумчиво отворилась. На пороге стоял ухмыляющийся капитан. Я спрятал книгу за спину, и приготовился к сопротивлению. Но поддатый капитан был вполне миролюбив. Он посмотрел на валяющиеся наручники и подмигнул мне.
   - А ты крепкий орешек..., братец. А сначала казался хлюпиком.
   Я предпочел промолчать, поскольку не понимал природы его самодовольства, и ждал подвоха. Но он уселся напротив меня и достал из кармана колоду засаленных карт.
   - Ну что...? Распишем по маленькой?
   - Интересно откуда в лексиконе этого дуболома такой изощренный карточный сленг? - подумал я, и кивнул головой давая понять, что согласен, но восторга не испытываю.
   Он взглянул на меня как-то подозрительно изучающе, нежно поглаживая рукой колоду карт, уселся напротив.
   - На что играем...? - деловито и буднично спросил я.
   - На твою подружку..., - похабно ухмыльнулся он.
   Я поднял глаза и слегка подвинулся вперед, он инстинктивно отшатнулся.
   - Эй, эй, эй..., старичок, я же шучу.... - Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой, но в глазах его затаилось какое-то напряжение.
   - Понял.... Сдавай.... - Я небрежно вытащил из кармана несколько смятых купюр, и небрежно бросил их на стол перед собой.
   - Вот это я понимаю..., это по-нашему..., - он одобрительно продолжал тасовать карты.
   Судя по тому, как работали его пальцы, он совсем не был пьян, и был шулером с большим опытом, а никаким не ментом. Впрочем, разница между двумя этими понятиями довольно условна, и зависит от степени соблазна, и психологической устойчивости индивида. Учитывая условия, в которые наше правительство ставит собственного гражданина, индивиды, как правило, очень быстро сдаются.
   - В трыньку..., в секу..., в очко? - он вопросительно поднял бровь, - или что-то серьезнее? Я неопределенно пожал плечами.
   - В гусарика....
   Он в ответ мило улыбнулся. И стал сдавать....
   - Как это похоже на тебя..., проигрывать нужно лишь в благородные игры, иначе жизнь теряет смысл. Тебе не кажется, что ты в плену условностей?
   - Не люблю игры, в которых мало работы ума и много воли случая. - Мне показалось, что он слишком поумнел для полупьяного мента.
   - Да, да.... Многие вот..., представь..., считают..., - задумчиво произнес он, поднимая карты, - что карточная игра от дьявола..., от нечистого....
   - Игра есть игра..., - ответил я, перекладывая карты в руке, - дьявольской или божественной ее делают люди. Все зависит от отношения....
   - Вот, вот..., - обрадовался он, - но поговаривают, что гадание на картах стало так популярно, потому, что повелитель ада наложил на них свою руку. И потому церковь не одобряет любое гадание.
   - Судя по моим картам..., на них точно наложил руку дьявол....
   - Знаю, знаю..., карта слезу любит..., - заржал он, - старый прием....
   Мы начали играть. В общем, он неплохо понимал игру, но был излишне азартен, и своими ужимками выдавал потенциал собственных карт. Я же совершенно не думал об игре, делая все механически. Я думал сейчас лишь о том, что будет, когда мы приедем и, что произойдет со мной. Все оправдания и аргументы, которые я мог предоставить в свое оправдание, звучали как бред сумасшедшего. И если я сам воспринимал это так, то как этому отнесется какой-нибудь туповатый следователь, которому надо закрыть дело. А значит, я как минимум получу срок за двойное убийство, наверное, лет этак двадцать пять, и если не сдохну раньше, то выйду на свободу стариком.
   Расклад мне совершенно не нравился, надо было, что-то придумать. И времени на это было в обрез. Должен был быть какой-то выход..., должен.... Но как я не напрягался ничего путного кроме побега из поезда мне в голову не приходило.
   Наверное, я мог бы вырубить капитана, который был увлечен игрой, и выскочить на ходу из поезда, но, не имея не карты не компаса не зная, куда идти в этих непроходимых лесах. Я был обречен на медленную смерть от холода. Можно было попробовать идти по путям, но кто знает, когда я дойду до станции.
   Значит, единственный выход это ждать ближайшей станции и попытаться улизнуть. Там хотя бы есть жилье, тепло и еда. Оттуда можно купить билет и уехать в любую сторону.
   Мы играли уже три часа, и складывалось впечатление, что смысл самой игры скрыт от меня. Деньги переходили из рук в руки, и я все еще оставался при своих. Капитан смотрел мне в глаза и посмеивался. На клочке бумаги, лежащем перед ним, он делал какие-то странные пометки. Значки были похожи на китайские иероглифы, или скандинавские руны. Каждую группу из пяти символов он закрывал скобками, и удовлетворенно хмыкал.
   Дверь в купе внезапно распахнулась.
   - Прекратите..., - Инга злобно сверкала глазами, полными слез, - вы убиваете нас....
   - Какая глупость....
   - И вправду, что на тебя нашло...? - спросил я, и поднялся. До меня только теперь дошло, что по ее бледному лицу стекает струйка крови.
   С того места где я стоял она казалась черной. И наверное оттого выглядела еще страшнее. Видимо поймав мой взгляд, она провела рукой по лицу, и бросила беглый взгляд на ладонь. Ее самообладанию можно было позавидовать, на лице не дрогнул не один мускул.
   - С чего это вы дамочка так разбушевались...? - капитан поднялся с полки и, поигрывая колодой карт, двинулся к ней. Он мило улыбался, и казалось, был в легком недоумении.
   Инга взглянула на меня заплаканными глазами. В них было столько надежды и мольбы.
   - Эй..., кэп..., - вырвалось у меня, - оставь ее в покое.
   Он не отреагировал, и тогда я схватил его за руку. Она была холодна как лед, и тверда как камень. Он обернулся ко мне, и оскалился.
   - Поосторожнее солдатик..., ты ведь даже не понимаешь, что здесь происходит. Ведь так...? - его большие совершенно трезвые черные глаза злобно сверкнули мне навстречу....
   - Как странно..., - подумал я, - мне казалось, что глаза у него были синие....
   Я отшатнулся, когда он дохнул мне в лицо смрадным дыханием. Он снова улыбнулся, и словно нехотя, и в то же время уверенно повернулся к Инге. В ее глазах застыл страх и отчаяние. Не люблю когда у женщин такие лица..., хотя по опыту знаю, что скорчить любую гримасу для них пара пустяков.
   Как обычно мои руки опередили мои мысли, и разум в это время дремал. Я неожиданно для себя подхватил с пола наручники, и набросил их на шею капитану. Он был крупный и довольно мощный..., откинувшись назад, он припечатал меня к стене и принялся наносить тяжелые удары локтями в печень. Я закрывался как мог, но несколько раз он все же достал меня..., сука.
   - Помоги..., - сдавлено хрипел я, глядя через плечо на Ингу. Но она лишь наблюдала за происходящим. Черт возьми..., в ее глазах был интерес и любопытство.
   Наконец капитан захрипел, и перестал биться. Я устало отпустил наручники, и оттолкнул его от себя. С громким стуком то, что было когда-то капитаном милиции, рухнуло на пол. Поверх его тела рассыпалась колода карт, которую он до самого конца не выпускал из рук.
   Он был шулером..., на покрытом рыжими волосами животе, под задравшейся рубашкой лежал пиковый туз. Точно такой же красовался на его лице, прикрывая один из остекленевших глаз.
   - Спасибо за помощь..., сука..., - произнёс я, тяжело дыша.
   Не обращая внимания на мои слова, она присела на корточки и подняла два пиковых туза.
   - Мы обречены..., - тихо сказала она.
   - О господи..., - тихо застонал я, - когда ты перестанешь говорить загадками?
   - Нужно убрать труп..., - тихо произнесла она.
   - Ничего пусть полежит..., отдохнёт, - я наклонился и похлопал капитана по небритой щеке....
   - Прости..., - услышал я над собой....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ: Она все же убила меня....
  
  
   - Прости..., - и сразу же следом за этим резкая боль ворвалась под лопатку, и пронзила сердце. Дыхание перехватило, и к горлу подкатила тошнота.
   Я упал, уткнувшись лицом в милицейскую рубашку, резко воняющую потом и табаком. Почувствовал, как меня перевернули, и увидел расплывающееся лицо Инги, повисшее надо мной, и ее беззвучно шевелящиеся губы. Но я не слышал слов, что она произносила..., наверняка какую-то чушь. Однако..., при этом она шарила по моим карманам. Как интересно, что это она там ищет?
   - Прости меня, пожалуйста..., но ты становишся слишком опасен, - донеслось до меня издалека, словно она находилась за сотню километров.
   - Она все же убила меня..., эта циничная, красивая сука, - была последняя мысль, перед тем как я погрузился во тьму.
   Там в темноте я продолжал рассуждать о том, как глупо я попался на ее дешевую уловку. Ведь я считал себя умным человеком, и мог бы наверное догадаться, что поворачиваться к ней спиной - плохая идея, поскольку с ней явно, что-то не так.
   Теперь-то я понимаю, что в ее отношении ко мне была какая-то психическая, подсознательная загвоздка. Проще говоря, я был серьезной занозой в заднице ее мозга. Вроде тех, что возникают у психов, зацикленных на каком-то пункте, и чем больше вы пытаетесь убедить больного забыть об этом. Тем сильнее он об этом думает, и тем сильнее от этого страдает.
   Совершенно очевидно, что она в своих размышлениях двигалась по кругу, снова и снова возвращаясь к вещам не очевидным и загадочным. И центром этого круга был я, словно вся мистическая хрень мира была сосредоточена в моей голове.
   Однако как странно..., прошло уже достаточно много времени, но я по-прежнему в темноте. Я не чувствую боли и страха, совершенно ясно и четко размышляю, анализирую окружающую меня ситуацию. Я кажется слышу даже некоторые звуки, отдаленно, приглушенно..., но слышу.
   Может я умер...? Может это преддверие ада..., или рая. Как это называется..., кажется, чистилище.... Но разве мертвые могут слышать? Или могут...?
   Нет..., не похоже, должна быть труба..., свет..., легкость во всем теле, ощущение невесомости, ну или хотя бы ощущение полета.... Но ничего этого нет, есть пустота..., и целый рой мыслей. Для мертвого..., не самых кстати умных. Мне то всегда казалось, что когда душа отлетает от тела, то превращается в высшую форму существования, у которой в принципе не может быть глупых мыслей и поступков. А тут я словно поглупел на два порядка, ну скажите, чего ради я рассуждаю о том кто и зачем меня убил. Какая теперь разница? Стоп..., а может..., я превращаюсь в зомби? Или как их там, в ходячих мертвецов? Невероятная чушь.... Никаких зомби не существует..., все выдумки сказочников.
   Надо мной мелькнул отсвет, словно кто-то включил на мгновенье свет, и тут же его выключил. Я пытался открыть глаза, но ничего не вышло. Надо мной раздались голоса, но я не мог разобрать, о чем говорили. Это были два голоса..., мужской и женский..., и похоже..., они о чем-то ожесточенно спорили. Теперь до меня дошло, я не понимал языка, на котором говорили, кажется..., это был арабский..., или индийский..., или иврит...?
   В общем, я не очень разбираюсь в языках и решил пока не гадать. Мне было очень холодно, но я предположил, что после смерти это естественно. Впрочем, я по-прежнему не был уверен, что умер. Ведь люди, побывавшие там за чертой, в состоянии клинической смерти рассказывали все иначе.
   Голоса звучали то громче..., то едва слышно. В какой-то момент я, поймал себя на том, что губы мои шевелятся. Черт возьми..., кажется, мужской голос принадлежал мне. Второй голос мне был совершенно не знаком, но сейчас я стал догадываться, что он не женский, скорее просто очень тонкий почти писклявый. Впрочем какая разница, если я ни черта не понимал из того что говорил сам, и то что мне отвечали.
   Невероятно..., но я все еще был жив. Я очнулся от жуткого холода и некоторое время не мог понять, где я нахожусь. Это продолжалось до тех пор, пока проникший из окна свет не упал на верхнюю полку, где я увидел посиневшее лицо нефтяника. Это был наш передвижной морг.
   Дико болела спина и я, кряхтя, и вздыхая сел на полу. Невероятное неуважение, меня сочли мертвым, и просто бросили на пол купе. Впрочем, все полки в мертвецкой были заняты.
   Поезд мчался на всех парах, словно нагоняя упущенное время. Темнота временами вспыхивала бледно желтыми всполохами фонарей. В их неверном свете весело кружились сверкающие снежинки. Мне вдруг почему-то остро захотелось мандаринов. Наверное, сверкающие инеем лица покойников, похожие на карнавальные маски, и веселый хоровод снежинок напомнили о наступающих праздниках.
   Я подергал ручку, но дверь видимо была закрыта снаружи. Меня уже трясло как в лихорадке. Я попытался попрыгать, и подвигаться, чтобы согреться, но ледяной ветер, проникавший сквозь щель не плотно закрытого окна сводил мои усилия на нет.
   Напротив меня на полке торжественно возлежал капитан милиции, под головой его лежали останки Сухомлинского в черном пакете. Мне, наконец, удалось закрыть окно, и в купе стало немного теплее.
   Надо было выбираться отсюда. Не знаю кто, и зачем поместил меня в мертвецкую, но мне здесь не нравилось. Кроме того, я понимал, что через несколько часов, когда начнут выносить трупы, обнаружат, что я еще жив, и определят в кутузку..., и надолго. За дверью послышались голоса, но за грохотом колес я ничего не мог расслышать. Впрочем, они очень быстро стихли. Кто-то прошел по коридору. Громко хлопнула дверь тамбура.
   Мне повезло..., тонкие железные шпильки женских туфель, которые я нашарил под полкой, вполне подходили как отмычка. Это оказалось гораздо проще, чем я себе представлял. Всунуть металлический каблук в щель между дверью и стеной, отжать язычок. Щелк..., и вот я уже на свободе. Через несколько минут я выглянул в коридор.
   В тамбуре кто-то курил, ароматный запах табака просто разил наповал. Меня слегка пошатывало, и это было не удивительно, поскольку я подозревал, что в моей спине зияет огромная рана. Впрочем, боли я не чувствовал. Может она и не была такой огромной, как мне представлялось, а может я действительно превратился в зомби. Однако рана в спине, есть рана в спине и тут уж не до шуток.
   Опираясь на стену, я медленно продвигался к тамбуру. Когда до него оставалось несколько шагов, я вновь услышал приглушенные голоса. Инга с кем-то спорила.
   - Вы думаете, что я все выдумала? - ее высокий эмоциональный голос начинал выводить меня из себя.
   - Не совсем так..., просто мне кажется, стресс и усталость сделали свое дело. - В мужском голосе звучали виноватые нотки.
   - О господи..., неужели для того чтобы поверить вам нужно обязательно умереть.
   - Отчего же..., я очень даже верю в психологический надлом личности. Причин тому может быть много, нейро-лингвистическое программирование, или банальная опухоль мозга, а может начинающаяся шизофрения. Кто знает.... Мотивы преступлений бывают самые различные....
   - Они играли в карты....
   - Это не является преступлением, закон этого не запрещает.
   - А смерть людей в соседнем вагоне в это время...?
   - Совпадение.
   - Совпадение...? Убиты три человека..., а вы говорите совпадение.
   - Да.
   - Но подозреваемый в убийствах в это время играл в карты с капитаном милиции.
   - Это совершенно ничего не означает, кроме того, что в этом случае у них алиби. И хочу вам напомнить, что мы признаем наличие в наших рядах недобросовестных работников.
   - А как же официантка..., это ведь ритуальное убийство..., - не унималась Инга.
   - Мне кажется, вы драматизируете ситуацию..., - теперь он явно пытался ее успокоить, - конечно, резня которую устроил это молодой человек ужасна, но теперь все позади, он мертв, и вы должны успокоиться. Вот выпейте.... - Голос его дрогнул и неожиданно замер на полуслове.
   В этом не было ничего удивительного, просто он увидел в дверях меня. Я стоял в проходе, прислонившись к стене, и смотрел на него. Прежде я его не видел, это был крупный мужчина с мясистым широким лицом и крючковатым крупным носом. В большой руке с толстыми пальцами, он держал блестящую флягу. На среднем пальце его красовался перстень, с изображением волка бегущего в пентаграмме. Где-то я это уже видел....
   Он оторвался от стены, и решительно двинулся ко мне. Инга в недоумение провожала его взглядом до тех пор, пока она не увидела меня. Она вскрикнула, и тут же зажала себе рот руками, словно боялась, что кто-то услышит.
   Мужчина подошел ко мне вплотную, и прежде чем я успел что-либо произнести, с силой вдавил перстень мне в лоб. Я еле стоял на ногах, но даже в таком состоянии я не собирался терпеть идиотские выходки. Что было сил, я толкнул его в грудь. Толчок вышел так себе, но он отшатнулся, и тут же нанес удар в челюсть. На секунду мне показалось, что перстень разрывает кожу, и ломает мне кость.
   - В этом чертовом поезде все желают мне добра, - произнес я, падая на пол.
   Я вновь погрузился в странное состояние бодрствования в абсолютной темноте.
   - Вы это видите? - услышал я.
   - Ничего необычного..., шрам от удара острым предметом..., предположительно ножом.
   - Ничего необычного...? Да ведь это я ударила его ножом вчера..., и он умер. А сегодня..., он разгуливает, словно ничего не произошло.... И вы считаете это нормальным?
   - Мдаа..., вы уверены? - в голосе незнакомца сквозило сомнение, - рана зарубцевалась.
   Меня вновь тащили по полу, словно мешок с картошкой, и я снова слышал голоса со всех сторон. Это не были голоса Инги и незнакомца. Это был громкий шепот, звучавший со всех сторон и заполнявших мое тело. Да, да..., я не оговорился именно тело, а не голову. Сейчас мне казалось, что я превратился в резонатор, в некую антенну, что принимает волны человеческих мыслей за много километров. Мне это совершенно не казалось странным, наоборот я считал, что это как раз естественное состояние моего тела, и удивительно как я до того не замечал этой очень нужной способности.
   Со мной явно что-то происходило..., что-то очень странное, и не очень хорошее. Временами я чувствовал, что нахожусь где-то вне поезда, и наблюдаю за всем происходящим со стороны. Это было тем более странно, что я находился в совершенной темноте. Темнота эта была густой, маслянистой и совершенно непроницаемой. Она передавала мне некую вибрацию, посредством которой до меня доходили странные мысли и образы.
   Я уже не казался себе глупым неудачником. Наоборот..., мне казалось, что все, что я сейчас постигаю, является неким откровением, и никому не доступно кроме меня. Я словно открывал ячейку в банке, доступ к которой имел только я, но в ней хранились не деньги и драгоценности, а чистые знания.
   Я несколько раз пытался открыть глаза, пока не понял. Что они открыты настежь, но видят они не грязное купе, в которое меня опять бросили, а космос. Пространство бесконечное, и столь же вечное. Мое тело перестало болеть, или я просто привык к боли и уже не чувствовал ее?
   Я менялся..., это было настолько очевидно, что мне казалось, все окружающие должны были видеть это. Некоторое беспокойство мне доставляли голоса, вернее целый хор голосов, заставлявший мое тело раздуваться, словно резиновый шар. Иногда я ловил себя на мысли, что говорю сумбурно не связанно, но именно так я тогда мыслил, именно так чувствовал.
   Я совершенно не представляю сколько прошло времени до того момента когда я открыл глаза. В купе было светло, но трупы попутчиков от этого не выглядели симпатичнее. Напротив, многие детали растерзанных тел, что скрывала тьма, сейчас открылись и выглядели ужасно. Но вопреки ожиданию на меня это не произвело никакого впечатления.
   Я встал с пола отряхнулся. Пол был грязным и изрядно затоптанным.
   - Надо чаще все заливать кровью..., тогда здесь будет чисто, - вспомнилось мне, и я весело улыбнулся.
   поправил на себе одежду и взялся за ручку двери. Я был уверен, что дверь закрыта, но я так же был уверен, что мне не составит труда ее открыть. Ручка с хрустом опустилась, и дверь с готовностью отъехала в сторону. Я понял, куколка стала бабочкой, а процесс рождения прекрасного и совершенного, никогда не бывает безболезненным.
  
   Нас утро встречает прохладой
   Нас ветром встречает река
   Кудрявая что ж ты не рада
   Веселому пенью гудка...?
   Веселая песенка советских пионеров радостно встретила меня в коридоре, и впервые за все время пути не вызвала во мне не страха, ни раздражения. Я стал весело вполголоса подпевать, стоя у окна. За которым проносились потрясающего вида зимние пейзажи.
   Необъяснимое, фантастическое солнце заливало мир от края до края. Снег весело сверкал на солнце, заставляя глаза болезненно жмурится. Лёгкая поземка, струившаяся над снежным настом, переливалась и искрила, словно северное сияние, по непонятной причине опустившееся на землю. Все увиденное мной заставляло душу петь, и трепетать от странной необъяснимой радости.
   - Хвала всевышнему..., ночь закончилась, - произнес я вслух.
   На секунду я вспомнил, о трупах в купе за моей спиной, но эта мысль была какой-то отстраненной, чужой. Словно в разгар всеобщего веселья кто-то бестактный заговорил о горе и несчастьях. Мелькнув нежданной гостьей, мысль растеклась, потерялась и пропала. Губы мои растянулись в радостной улыбке.
   - Всегда кто-то умирает..., - подумал я, и обернулся на шум. В дверях купе стояли два автоматчика, за ними угадывались бледные удивленные лица Инги и незнакомца. Я бросил взгляд в другой конец вагона, картина была зеркальной. Меня неожиданно поразил ужас, написанный на лицах автоматчиков.
   - Поднимите руки..., и встаньте на колени..., - прокричал незнакомец, так словно имел на это право.
   Я улыбнулся. Легко и с некоторым изяществом картинно заложил руки за голову, и медленно опустился на колени. Поезд сбавлял скорость, впереди угадывался город....
  
  
  
  
  
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ: Тюрьма....
  
  
   Это был прекрасный провинциальный городок, с красивым, словно сошедшим с праздничной открытки вокзалом. Он был весело выкрашен в красный и желтый цвета, и увенчан совершенно лубочными башенками. Мне даже на секунду показалось, что они сделаны из марципана, и их можно съесть.
   Настроение было радостным и солнечным. Люди вокруг казались добрыми, и приветливо махали мне руками, когда четверо автоматчиков в милицейской форме веселого мышиного цвета вели меня по перрону. Я щурился от нестерпимо яркого солнца, подставляя его ласковым лучам уставшее, напряженное лицо.
   Единственное, что меня смущало это суровые лица конвоиров, которые казалось, ненавидели и боялись меня.
   - Но..., им это положено по статусу..., - рассуждал я про себя, - на самом деле каждый из них, добрый, хороший человек. Я даже пытался пошутить с ними, но, похоже, они знали обо мне нечто такое, что никак не стимулировало их чувство юмора.
   Мы шли довольно долго, миновав вокзал и спустившись с перрона, по выщербленным кирпичным ступенькам. Наконец мы подошли к зданию милиции. Меня провели по темному коридору, выкрашенному в кислотный зеленый цвет. Гулко отозвавшись в коридоре, за спиной захлопнулась железная дверь. Я, наконец, смог размять руки едва с меня сняли наручники, и тяжело опустился на деревянные нары.
   В кармане джинсов я обнаружил медальон, который снял с мертвого Корней Филиппыча. Некоторое время я удивленно разглядывал его. Словно видел его впервые. Но странным образом он меня притягивал, словно увидев его, я был обречен. Мне это показалось забавным.
   - Надо же..., все это время он лежал в кармане, - произнес я вслух, - и, похоже, Инга искала именно его. По краю медальона я обнаружил надпись.
   "Тот чье сердце прикоснется к вселенской мудрости..., забудет покой..., и будет счастливо жить на заре вечности".
   Я усмехнулся, и надел его себе на шею, взяв его в горсть, оттянул ворот рубашки и отправил за пазуху. И тут же взвыв, схватился за грудь, чертов медальон прожигал дыру в моей коже. Я пытался снять его с груди, но меня словно парализовало. Руки не слушались меня, и я в изнеможении повалился на пол.
   Это продолжалось несколько секунд, затем неожиданно все тело охватила приятная истома. И вдруг в моем мозгу словно открылась дверь в иное измерение. Не знаю, как передать это странное, пугающее, восхитительно состояние неземной эйфории. Представьте себе, что вы долго блуждали в темной, незнакомой комнате все время, натыкаясь на предметы, и пытаясь определить их предназначение. Вы фантазируете, ошибаетесь, выдвигая версии одну фантастичнее другой. При этом вы набиваете себе шишки и синяки, чертыхаетесь, и выходите из себя. Наконец вы окончательно понимаете, что запутались.
   Испуганный, уставший вы садитесь на пол, и вдруг в комнате загорается яркий свет, и все принимает истинный облик. Вы удивлены, как простые и очевидные предметы, принимали за непонятные и фантастические вещи.
   Все было просто и очевидно, в это всего лишь надо было поверить..., это всего лишь надо было принять. Инга была права, но лишь отчасти.
   - Как ты себя чувствуешь милый? - прозвучал в тишине ее воркующий голос. Она знала, что я думаю в эту минуту о ней. Не знаю как, но я был в этом совершенно уверен.
   - Все в порядке дорогая..., не хватало лишь тебя, - в тон ей ответил я.
   - Я могу войти?
   - Конечно..., если вдруг по счастливому стечению обстоятельств у тебя есть ключ от камеры.
   Лязгнув отворилась дверь камеры. Она вошла в камеру легкой беззаботной походкой. Я знал, что для нее это не составит труда.
   - Фу..., как здесь воняет..., - она смешно сморщила носик.
   - Ну да..., это не яблоневый сад, - усмехнулся я, чувствуя в себе необычайный прилив сил. - Иди ко мне....
   Она посмотрела на меня с некоторой опаской, и не двинулась с места.
   - Я все знаю..., - улыбнулся я.
   - Неужели..., - ее голос изменился, и неожиданно стал ниже.
   - Да....
   - И что ты теперь будешь делать? - ее губы искривились.
   - Сверну тебе шею..., - я сделал шаг вперед, сократив расстояние.
   - Значит, ты даже не представляешь, кто я..., - она совершенно без опаски двинулась мне навстречу.
   Как-то очень буднично и легко ее рука сжала мне горло, и я почувствовал, как мои ноги отрываются от каменного пола. Я не испытал страха..., а лишь улыбнулся, будто понимая, что я сильнее. Держа меня перед собой она, странно наклонив голову, заглядывала мне в глаза, ожидая увидеть в них признаки надвигающейся смерти. В ее взгляде читалось сомнение и любопытство.
   Она вцепилась мне в горло обеим руками, и я почувствовал, как ее сильные костлявые пальцы перекрыли доступ кислорода. Но странное дело я не стал дергаться, и вполне себе обходился без воздуха. Мне даже на секунду показалось, что так я чувствую себя гораздо лучше. Ситуация показалась мне забавной и я улыбнулся.
   Похоже, она неверно истолковала мою улыбку, поскольку лицо ее исказила гримаса. Мне даже показалось, что она испугалась. Я засмеялся в голос. Не могу понять, как я смог это сделать с передавленным горлом. Впрочем, смех вышел деланным и не естественным. Хотя, наверное, в этой ситуации это было совсем не удивительно.
   Инга..., милая Инга..., она так отшвырнула меня что я, отлетев, врезался спиной в стену. Стены в камере были не очень крепкие, и когда я свалился на грязный пол, мне на голову посыпались куски штукатурки. Было достаточно больно, но терпимо. Я не спеша поднялся, и стал медленно отряхивать пыль с одежды.
   - Проклятие..., - прошипела Инга, - он успел это сделать.
   - Да..., - неожиданно ответил, - а почему тебя это удивляет?
   - Потому, что ты пустая бездарная похотливая скотина....
   - Ну видимо Филиппыч посчитал иначе..., и теперь во мне его сила.
   - Ты думаешь..., что это спасет тебя? Ты всегда будешь придурком. Тебе понадобятся годы, что научиться владеть этим даром.
   - Возможно у меня талант..., - я повернулся, и пошел к ней.
   Я поймал ее правую руку, когда она пыталась снести мне голову. Я поймал ее левую руку, когда она в отчаянии пыталась пробить мне печень. Сильным ударом головы я отшвырнул ее к дверям. Все это время я шептал заклинание смысла которого не понимал поскольку оно было..., кажется на латыни. Но я знал, что должен это делать. Я теперь многое знал. И многое понимал.
   Она бросилась вперед, и кажется пыталась вцепиться в меня зубами. Это было невероятно смешно. Я просто отшвырнул ее и, придавив коленом ее грудь, продолжал шептать заклинания, смысл которых начинал до меня доходить.
   Это было обращение к тем, кто был на земле до человека и останется после него, в те времена, когда уже ничего не будет как в начале времен, когда ничего и не было.
   Я не знал, к кому обращаюсь, но я чувствовал их присутствие. И кажется, обращение - "они" совершенно не означало, что их много, скорее это значило, что он..., она..., или они..., вокруг. Что они видят и слышат все и всегда, но сейчас я чувствовал их помощь и силу.
   Ее милое лицо осунулось и почернело. Она задыхалась и корчилась, изрыгая пену и кровь. Я удивился..., во мне не было и капли жалости. Я наклонился и сдавил ей горло. Каким-то образом я понимал, что существо передо мной уже не Инга. Впрочем, я не уверен..., была ли она ею вообще.
   - Только другой человек может дать нам полноту себя..., - прошептал я, странную мысль пришедшую из вечности. И я оценил ее силу и правду.
   - Спасибо..., - услышал я в ответ, прежде чем губы ее помертвели, и взор остекленел.
   Я поднялся..., и взглянул на дело рук своих. Дар колдуна имел побочный эффект, - мое сердце окаменело, и я перестал чувствовать боль. Но когда из твоего сердца уходит боль, ты теряешь гораздо больше, чем приобретаешь, ты теряешь часть самого себя. Теперь, она предстала вновь совершенно такой, какой я увидел ее в первый день в коридоре вагона. Красота ее была ослепительна, и я вдруг почувствовал себя словно ребенок сломавший игрушку. И все..., лишь лёгкое сожаление..., и досаду.
   Я вышел из камеры, и двинулся по коридору налево, в конце которого решетчатая дверь отделяла меня от свободы. Напротив двери сидел капитан, и что-то писал в журнале. Временами он отрывался и чесал синей пластмассовой ручкой голову. Звук был, словно кто-то пилил напильником железо.
   - Эй, служивый..., - в полголоса позвал я его.
   Он обернулся, и изумленно уставился на меня, будто видел впервые.
   - Ты как сука выбрался? Сержант....
   Откуда-то из-за угла вывернулся молодой сержант, стуча каблуками, и пронзительно шаркая по линолеуму.
   - Да товарищ капитан....
   - Разберись..., - бросил он коротко.
   Сержант повернул голову, и наткнулся на меня. Глаза его округлились, и стали похожи на вороненые дула пистолетов.
   - Ах ты..., - он готов был выругаться но поймав мой взгляд поперхнулся и замолчал.
   - Выпусти меня..., - одними губами прошептал я.
   Сержант как-то вдруг сник, суетливо и воровато бросил взгляд на капитана, который по-прежнему, что-то писал. Он расстегнул кобуру, и сделав решительный шаг.
   Выстрелил начальнику в висок. Капитана швырнуло в сторону и он, стукнувшись о батарею, затих в углу. Сержант как-то заискивающе глянул на меня.
   - Дверь открой....
   Он стукнул себя ладонью по лбу, и принялся суетливо шарить по карманам. Наконец он нашел ключи, и громко звеня ими открыл решетку.
   - Благодарю..., - уронил я, - за мной не ходи, забудь.
   Я вышел из здания милиции. Ярко светило солнце. День был замечательный, я весело улыбнулся и широко зашагал прочь. За моей спиной прозвучал одинокий выстрел. Осознав содеянное, он принял странное, но закономерное решение.
  
  
  
  
  
   ЭПИЛОГ.
  
  
   Под ногами аппетитно хрустел снег, который я безжалостно осквернял своими грязными ногами. Я уже ушел достаточно далеко от города. Все, что сковывало мои мысли, осталось там среди людей. Мне открывались новые и новые горизонты возможностей, потребностей и обязанностей.
   Было морозно, и дул ледяной ветер. Город скрылся из виду и впереди зеленым шлейфом темнел лес. Я не устал и не замерз, но решил устроить привал.
   Когда через некоторое время результатом моих усилий стал весело потрескивающий костер. Я вдруг вспомнил, что почти сутки не курил. И как только я об этом вспомнил, то понял, что умру немедленно, если не выкурю сигарету. Пошарив по карманам, я обнаружил початую пачку Мальборо и, прикурив от уголька с наслаждением затянулся. В глазах потемнело.
   Я взлетел..., это было совершенно новое..., незнакомое ощущение. Конечно же, тело мое продолжало лежать на мерзлой земле, но в то же время я парил над лесом, удаляясь все дальше и дальше. Я оглянулся, беспокоясь о том, что не смогу найти дорогу обратно, и потеряю собственное тело. Но костер с лежащим рядом телом уже скрылся за кромкой леса.
   Мне казалось, что в небе парит мой бесплотный дух, тем более что я не видел собственного тела. Но пролетающие мимо птицы шарахались от меня. Наверное, они каким-то образом чувствовали мое присутствие.
   Неожиданно я почувствовал впереди цель моего путешествия. Не знаю..., как, но я это чувствовал. Я увидел знакомую картину. Среди покрытых лесом гор, покоилось идеально круглое озеро с темной неподвижной водой. Темная, зеркальная поверхность, отражающая покрытое тучами темное небо. Теперь я знал конечную цель своего путешествия.
   Здесь в идиллическом уголке сурового мира дремало сердце вселенского зла. И я слабый и глупый человек, внезапно обретший силу и мудрость, должен был уничтожить его, и для этого мне нужно было вернуть тело.
   Я открыл глаза. Нога затекла, и костер потерял былой задор. Я встал и, не задумываясь, двинулся в лес.
   Меня ждала тяжелая и опасная работа, но отказаться от нее я не мог, поскольку это было записано в книге моей судьбы....
  
  
   г. Москва. ноябрь 2013 год.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эдуард Алиев г. Москва 2013г.
  
  

121

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"