(Левая часть сцены совершенно темна.Правую освещает тусклый торшер, стоящий рядом с кроватью. На кровати, спиной к залу, лежит Андрей. На заднем плане черная стена. В стене, за кроватью, окно)
А н д р е й: Тишина. Вновь тишина. Меня вновь и вновь душит эта ненавистная, бесстыдно наполняющая ощущением... этим страшным ощущением неминуемой смерти, тишина... Нет, поначалу она тихонько подкрадывается, и, даже, что ли, как то стеснительно обнимает, будто желает подарить мне то самое, долгожданное блаженство покоя, и вот я, я, уже в который раз, начинаю ей верить. Я опять и опять ей верю, а она уже вздула, заставила разбухнуть вены на моем лбу, она уже вероломно лезет вглубь, внутрь, под кожу, под череп и скребет, скребет! Скрежещет... (встает с кровати, поворачивается к залу) Я... Я, разбивший все свои мечты о наивные попытки хоть сколько-нибудь понять этот, размалеванный палитрой абсурда, мир. Я, задушивший все свои надежды, в страхе перед жестокими муками ожидания их исполнения. Я, отчаявшийся изменить хоть что-то, заставить хоть одно неспокойное сердце родить пусть даже еле заметную слезу по человеку. Я, отчаявшийся обрести понимание и смысл, пустой и безучастный - я трушу тишины. Я слишком боюсь жить, но еще больше я боюсь умирать, потому что все еще надеюсь... (подходит к окну) Там сейчас проснется рассвет и разбудит всех их. Они, беспрекословно повинуясь когда-то выученному, потому что так надо, потому что так все, они зашевелятся, закишат, заскрежещут, заживут. Нет, совсем не важно зачем, да даже не важно как. Лишь так, как помнят, лишь так, как умеют, лишь так, как приучены... И навсегда, и навечно.
(за окном появляется Маска)
А н д р е й: Зачем ты опять здесь?
М а с к а: О-о-о, видимо помешал очередную гениальную мысль развить, уж извини. Зачем я здесь? Тебя устал слушать, несешь всякое.
А н д р е й: Неужели даже ты, даже ты не способен понять меня?
М а с к а: Понять? Что ж, пожалуй и способен, да только толку-то? Лишь голова от такого понимания разболится, а то и еще чего хуже, глядишь, петельку вязать надумаешь. Нет, без меня тебе никак нельзя. Слишком уж ты неспокойный.
(Маска залазит через окно на сцену)
А н д р е й: Разве я многого хочу? Всего лишь чуточку понимания. Всего лишь узнать, для чего мне эта жизнь, которая все больше и больше претит.
М а с к а: Да? Надо же. И давно хочешь? Много нахотел-то уже?
А н д р е й: Нет. Пока нет. Или вообще нет. Но я верю, я знаю, нет, я надеюсь, все будет иначе, пусть не сейчас, пусть после, очень после, но все будет...
М а с к а: С чего же ты взял? Мир изначально был создан таким, каков он есть сейчас, и, заметь, успешно продолжает существовать, несмотря на всякие там "хочу". Причем, многие им даже довольны. Разве этот мир тебя не принимает?
А н д р е й: Принимает, но я не могу принять его. Впрочем, пускай, пускай я так никогда и не разгадаю его загадок, но я хотя бы вправе иметь надежду, надежду на счастье.
М а с к а: Надежду? Пожалуй, да, если, конечно, желаешь и дальше изводить себя. Что такое счастье? Миф. Выдумка, стремление к которой и приносит человеку самые большие страдания. Абсолютно счастливыми способны быть лишь безжизненные безмысленные холодные камни, ты разве стремишься стать одним из них?
А н д р е й: Я не смогу, уже не смогу, у меня слишком много прошлого, я лишь завидую им. Но ты, кажется, забыл про любовь. Да, да, да. Любовь! Вот то, самое главное, возможно единственное, единственное, что способно дать всеохватывающее, настоящее счастье, и пускай даже весь мир станет рушиться!
М а с к а: Конечно. Только человек ведь так хитро устроен, что больше себя-то все равно никого полюбить не способен. А для настоящей любви и половины-то от себя отдать мало, надо целиком, без остатка, да притом еще, чтобы так же, целиком, и тебе себя отдали. Иначе. Впрочем, то, что везде и есть. Ты просто пока не привык к этой мысли - ты один, один совершенно, один на всю жизнь, да к тому же не вечен.
А н д р е й: Это страшная мысль.
М а с к а: Отнюдь. Когда ты, наконец, поймешь, что совсем один, тебе уже незачем надеяться на что-то, верить, да просто искать того, кто станет слушать не только себя, но и тебя. А когда, к тому же, еще поймешь, что не вечен, жизнь становится совершено простой, ты уже не боишься рисковать, само слово риск делается нелепым, ведь если не сейчас, то, возможно, уже и никогда вовсе. Если не оглядываться, дорога всегда быстрее и интереснее. Ну, а даже если и проиграешь, что с того? Кто об этом вспомнит-то лет эдак через полтораста?
А н д р е й: Неужто, так жить?
М а с к а: Так ждать. Ждать, чтобы выжить, ждать, чтобы суметь дождаться.
А н д р е й: Чего?
М а с к а: Это лишь небесам известно. Дождаться здесь или там, всего или ничего.
(пауза)
А н д р е й: Помнишь, тот день, когда ты первый раз пришел ко мне?
(торшер медленно гаснет, резко освещается левая часть сцены, там стоит стол и семь стульев, на столе обильная закуска и выпивка, из-за сцены доносится громкий голос Павла)
П а в е л: Ну где же праздник, когда требует душа!
(входят Павел, Евгений, Александр. Андрей подходит к столу, все садятся)
А л е к с а н д р: Что они так долго!? Водка совсем остыла.
П а в е л: А чего вы еще хотите? Ведь бабы.
(пауза)
Е в г е н и й: Так-с, ждать, и на сухую - это плохой тон, давайте, наливайте уже!
(А л е к с а н д рберет бутылку и разливает)
Е в г е н и й: За что?
П а в е л: За что. Давайте за что! Я лично ничего против что не имею.
(все берут рюмки, чокаются, выпивают)
П а в е л: Ааах! Тепло полилося по телу. Нет, определенно становится хорошо! Начинаю всех любить!
Е в г е н и й: Андрюха! Чего мрачный такой?
А н д р е й: Да на душе что-то нехорошо.
Е в г е н и й: Чего это с ней еще?
А л е к с а н д р: Определенно вторую требует.
Е в г е н и й: Ну-у, в таком деле ей отказать никак нельзя!
(А л е к с а н д р разливает, выпивают)
Е в г е н и й: Я тут ремонт дома затеял, не глобальный конечно, а так, косметический. Потолки хочу покрасить, обои поменять.
П а в е л: На фига?
Е в г е н и й: Как, на фига? Целых пять лет ничего с квартирой не делал, уже и смотреть на нее тошно.
П а в е л: Стой, сейчас все объясню. Перед тем, как прийти домой, нужно обязательно парочку литров пива выпить, а еще лучше четыре. После этого, уж поверь моему богатому опыту, ты осознаешь иллюзорность мира и потолки, и обои, да и вообще все просто перестает для тебя существовать. Такой вот фокус.
А л е к с а н д р: Вот вы разговоры разговариваете, а третья ждет, томится, надо ее пожалеть!
Е в г е н и й: Хорош так гнать-то.
П а в е л: Не томи! Пускай на волю!
(А л е к с а н д р разливает, выпивают)
А н д р е й: Точно так же, как и эта бутылка водки, когда-то закончится наша жизнь. Мы будем разливать ее по стопкам, стопка-день, стопка-год, каждая очередная стопка поначалу станет истязать нас нетерпеливым, изнуряющим предвкушением, после согреет и расслабит, но ненадолго, лишь для того, чтобы затем задушить, сковать тошнотой. И, в конце концов, она безвозвратно безжалостно исчезнет, будто и не было вовсе.
П а в е л: Это был короткий трогательный спич.
Е в г е н и й: Чего это с ним?
П а в е л: Так ведь третья уже была, а после третьей в России непременно философствовать начинают.
А н д р е й: Неужели вы не понимаете? Сегодня со мной что-то происходило, мне было хорошо. Но уже завтра, всего лишь завтра, это станет просто рвущим душу воспоминанием, а потом, потом все совсем исчезнет, затеряется, будто и не со мною все это было, будто и не было ничего со мною, никогда ничего со мною не было.
П а в е л: Я, так, завтра точно ничего не вспомню.
Е в г е н и й (к Андрею): Не пойму, и что же ты предлагаешь?
А л е к с а н д р: Я, например, еще выпить.
А н д р е й: Я просто хочу знать, неужели вам не страшно жить, понимая все это? Неужели все это не врезается острой болью в ваши головы, не позволяя заснуть ночами и пугая просыпаться по утрам? Неужели вообще нужна жизнь, если знаешь, что все когда-то забудется, закончится.
Е в г е н и й: Да, насчет закончится, надо бы мне ремонт до Нового года закончить, а Новый год уже близко.
П а в е л: Я, кстати, прекрасно засыпаю, правда, почти никогда не помню как, но вот зато когда просыпаюсь, ты в чем-то вообще-то прав, какая-то боль действительно попугивает.
А л е к с а н д р: А я разливаю.
(А л е к с а н д р разливает)
Е в г е н и й: Давайте за наши студенческие годы, они ведь очень скоро пройдут, полгода до защиты диплома осталось, потом так уже и не посидим, наверное.
П а в е л: Да! За студентов!
(чокаются, выпивают)
А н д р е й: Я совершенно перестал понимать мир. Все кажется глупым, банальным. Никто не хочет счастья, само счастье нам заменили какие-то фальшивые, надуманные ценности. Мы ищем выгоду во всем, потому что лишь в случае выгоды все эти слова - добро, дружба, любовь, обретают для нас смысл. Мы уже не способны быть откровенны, мы перестали чувствовать. Мы опошлили свет, не приняв тьмы, и теперь мы лишь безликая масса. Идем по однажды указанному нам пути, боясь не то, что свернуть, а даже ненадолго остановиться, оглянуться. Ни малейшей оригинальности, ни малейшей собственной мысли.
П а в е л: Это точно не про меня.
А н д р е й: Отнюдь, мы все одинаковы тем, что каждый верит в свою исключительность (пауза) Что-то в последнее время я все больше и больше о петле думаю.
П а в е л: Петля? Да в век электричества? Ты определенно отстал.
Е в г е н и й: Кстати! Спасибо, что напомнил, нужно будет завтра в магазин заскочить, петли прикупить, а то у меня на дверях они уж слишком страшные.
А л е к с а н д р (Андрею): А я тебя понимаю. Мне тоже жить противно. Правда, не знаю почему, не думал над этим, просто противно и все.
П а в е л: Видимо из-за постоянного похмелья.
А н д р е й: Разве вы не чувствуете, как скучна наша жизнь! Мы вечно ждем, ждем, ждем - и ничего не происходит. Так давайте же брать от момента все, все, что способны! Давайте чувствовать, любить, страдать насколько нам хватает сил, не жалея себя! Тогда, быть может, мы отвоюем у времени хотя бы немного положенного нам счастья.
А л е к с а н д р: Я знавал человека, который однажды был счастлив. Он был лгуном.
Е в г е н и й: Давайте уже о чем-нибудь другом?
А н д р е й: О-ох, если бы вы только знали, как мне надоели эти бесконечные пустые разговоры об одном и том же.
Е в г е н и й: Вот и я про то. Кстати, как вы думаете, в какой цвет лучше потолок выкрасить? Хотел в голубой поначалу, да отговорили, теперь вот постоянно думаю, подбираю, скоро, наверное, свихнусь от всего этого.
П а в е л: Лучше вообще не крась, давай лучше прокутим эти ремонтные деньги. И всем сразу станет проще.
А л е к с а н д р: Кстати о пьянке, я сейчас или еще выпью, или окончательно протрезвею.
(А л е к с а н д р разливает, выпивают)
П а в е л: Вот, это гораздо приятней, чем разговоры ни о чем.
А н д р е й: Все разговоры - глупость. Все ни о чем. Люди делятся на тех, кто говорит тебе "Да", и тех, кто говорит "Нет". Тот, кто говорит "Нет" - с ним и беседовать-то не о чем - все равно не поймет, лишь нервы друг другу попортишь. Тот же, кто говорит "Да" - есть ты. Вот так и слушаем всю жизнь сами себя. Я никогда не пойму вас, а вы меня. Мы даже слышать будем лишь то, что сами надумаем по поводу сказанного.
Е в г е н и й: Во тебя несет-то!
П а в е л: Видимо сказывается тяжелое детство, недостаток внимания со стороны ремня.
(раздается дверной звонок)
Е в г е н и й: Ну наконец! (уходит за сцену)
П а в е л: Девки пришли.
А л е к с а н д р: Да и черт с ними.
П а в е л: Черт? Зачем черт? Я на сегодня зеленых человечков заказывал.
А н д р е й: Зеленые уже не в моде. А человечки тем более.
(входят Е в г е н и й, О л ь г а, Н а т а л ь я)
О л ь г а: Ой, мы так спешили, так спешили.
А л е к с а н д р: Куда и когда?
О л ь г а: Как куда, к вам конечно!
А л е к с а н д р: Вот оно даже как получилось.
П а в е л: Дамы! Дамы! Позвольте выразить вам мою искреннюю радость и страстно расцеловать хотя бы в щечки!
Н а т а л ь я: Чего ж это только в щечки?
П а в е л (встает из-за стола): Я же сказал, хотя бы! (подходит к Наталье, обнимает за талию, целует, поворачивается к Ольге) Теперь вас, моя радость! (обнимает за талию, пытается поцеловать)
О л ь г а (отворачиваясь): Фу, от тебя перегаром несет, хоть бы заел чем.
П а в е л: Хм, и потерять градус! Ни пяди тела не отдам трезвости!
Е в г е н и й: Давайте уже за стол сядем (помогает Ольге и Наталье сесть, Н а т а л ь я садится рядом с Андреем. Е в г е н и й, П а в е л садятся)
Н а т а л ь я: Ну, мальчики, давайте, развлекайте девочек. Андрюша?
А н д р е й: Цирк вниз по улице.
Н а т а л ь я (облокачиваясь Андрею на плечо): Ах, у нас сегодня нет настроения?
А н д р е й (отталкивая Наталью): Я не подставка.
Н а т а л ь я: Неужели тебе неприятно, когда молодая и красивая (вытягивается, проводит по телу руками) девушка обнимает тебя?
П а в е л: Мне, например, очень даже приятно. Иди лучше ко мне.
Н а т а л ь я: Пустанов, отвали.
Е в г е н и й: Андрюха сегодня все больше дискурссии разводит, гибнет человек для общества.
О л ь г а: Что-что он разводит?
Е в г е н и й: Дискурссии.
П а в е л: Это, видимо, аквариумные рыбки такие, или порода кроликов.
А л е к с а н д р: Мда, и именно этот человек так горячо спорил давеча о соблюдении чистоты русского языка и вредности использования слэнга.
П а в е л: Так правильно, он как какое новое ток-шоу по телевизору увидит, так тут же, о том, и горячо спорить начинает. Это называется широкий кругозор.
О л ь г а: А, лично мне, было бы даже очень интересно послушать Андрея.
П а в е л: Может ты это, как-нибудь, без нас послушаешь, ну потом, а то мои захмелевшие мозги не выдержат столько демагогии за один раз.
О л ь г а: Тогда предложи другую тему.
П а в е л: Тему? Сейчас. Только сосредоточусь. Вот! Уже начинаю чувствовать, подступает тема, уже почти ухватил.
Е в г е н и й: О л ь г а, кстати, тебе когда плитку новую в ванной клали, за сколько договорилась?
О л ь г а: Ой, я чего-то даже и не помню уже, а что?
Е в г е н и й: Да я вот все думаю, самому мне класть или нанять.
Н а т а л ь я: Что-то вы слишком уж трезвы молодые люди.
А л е к с а н д р: Да, пора бы уже.
(А л е к с а н д р берет бутылку, разливает)
Н а т а л ь я: Кто ж тебя так разливать учил? Дай я сама!
А л е к с а н д р: Не обижай, у меня высшая квалификация по разливу между прочим (передает бутылку Наталье)
П а в е л: И по распиву тоже.
Н а т а л ь я (наливает Андрею полную): Вот так вот пьют настоящие мужчины!
А н д р е й: То есть ты считаешь, что путь к сердцу мужчины лежит через количество водки в его желудке?
Н а т а л ь я: Что ты, что ты, я же лишь от бесконечной любви (кладет руку на щеку Андрея)
А н д р е й (убирая руку): Которой по счету?
Н а т а л ь я: Ну разве это плохо, что у меня большое сердце, всех вместит?
П а в е л: Вмести меня!
А л е к с а н д р: Мы, может, уже пить будем?
О л ь г а: Да что ты все пить да пить, тебя что-нибудь, кроме водки, интересует вообще?
А л е к с а н д р: Нет. Когда я трезв, хожу совершенно потерянный, не знаю чем заняться, что думать. Но лишь только выпью, вся тяжесть будто исчезает, я обретаю равновесие, покой.
П а в е л: Тогда за равновесие!
(чокаются, выпивают, А н д р е й выпивает немного, остальное ставит на стол)
Н а т а л ь я (Андрею): Золотце? Ты решил меня обидеть?
А н д р е й: Нет, конечно. К тому же, больше, чем жизнь, тебя уже и не обидишь.
О л ь г а: Зачем ты так говоришь? Я же знаю, что на самом деле ты не такой.
А н д р е й: Хм. Почему-то все знают, какой я на самом деле, все, кроме меня. Я просто хочу немного свободы, хочу понять, зачем все мы, разве это так много?
Е в г е н и й: Свободы? Ведь мы живем в обществе. А значит должны подчиняться его законам.
А н д р е й: С какой стати я должен подчиняться законам, которые мне навязывает общество? И, в конце концов, что такое общество? Где и кем записаны эти законы? Нет никакого общества - есть лишь отдельные люди, причем каждый считает, что земля вертится именно вокруг него, и то, что ему выгодно, или просто то, к чему он давно привык, называется законами, или моралью, или, да как угодно.
О л ь г а: Но ты ведь не станешь отрицать того, что есть некоторые необходимые условия существования, непременные для всех, например, работа?
А н д р е й: Работа? Мне противна мысль о работе.
О л ь г а: Ну почему же? Если за хорошие деньги. За деньги...
А н д р е й: Даже за все деньги мира! С каждой заработанной копейкой мы продаем частичку нашей души. Ранним утром подъем, затем целый день на работе, которая очень скоро становится рутинной, а после уже претит, вечером домой, чтобы без каких-либо сил, без единой мысли свалиться на кровать, сон. Выходные пролетают за бесконечными стирками, готовками, уборками, бытом. Вскоре человек уже не в состоянии ни о чем говорить, ни о чем думать, кроме работы - и это называется "достичь профессионализма". В конце-концов система полностью проглатывает человека, медленно переваривая до конца дней. Это уже даже не человек, это всего лишь продукт, продукт цивилизации.
О л ь г а: То есть ты предлагаешь воровать?
А н д р е й: Нет. Нет, ровным счетом, никакой разницы кто ты, раб системы или раб контрсистемы - ты в любом случае раб. Свобода она где-то над, она где-то выше всех этих понятий, всех этих рассуждений.
О л ь г а: Но ты сам себе противоречишь.
А н д р е й: Пускай, я ведь просто стремлюсь разобраться!
О л ь г а: Каждый пытается разобраться. Но это еще не повод, записываться в бунтари.
П а в е л: А я вот лично ни в чем не пытаюсь разобраться.
Е в г е н и й: Вы в проводке для начала разобрались бы - вот это действительно головоломка.
О л ь г а: Я вообще думаю, что главное для человека - это личное счастье.
А н д р е й: И что для тебя личное счастье?
О л ь г а: Да то же, что и для всех, наверное. Деньги, потому что без них, без денег, ничего недоступно в этом мире, никакое счастье, никакое удовольствие. Те, кто считают иначе, или глупцы, или лжецы. Деньги - это многое, это очень многое. Ну еще хочу быть постоянно в центре внимания, хочу известности, нет, не большой, конечно, не славы, а так, хотя бы локальной, чтобы хотя бы среди моего круга общения я казалась достаточно оригинальной, интересной. Самой интересной.
А н д р е й: Так ли это важно, что думают о тебе другие?
О л ь г а: Разумеется, нет! Но согласись, ведь это так здорово, когда все тебя любят, все тобой восхищаются, когда ты ощущаешь себя хоть сколько-нибудь значимой. И, конечно, для личного счастья важна любовь. И две девочки.
А н д р е й: Не верю в любовь. Никогда не видел любви в жизни, ни в своей, ни в чьей-то еще. Верю в секс, верю в общие интересы, верю в желание хоть как-то избавиться от постоянного чувства одиночества, во многое верю, во многое, что может объединить людей, но только не в любовь.
О л ь г а: Значит, по-твоему, любви нет? Ты все врешь! Ты так не думаешь!
Н а т а л ь я (ложиться на плечо Андрея): Зато он верит в секс.
П а в е л: А я в снежного человека.
А н д р е й (отталкивая Наталью): Хватит уже, сколько можно.
Н а т а л ь я: Пока не заполучу.
А л е к с а н д р: Вот, даже как. Тогда надо выпить.
П а в е л: Конечно надо!
(А л е к с а н д р разливает, выпивают)
О л ь г а (Андрею): Ну а для тебя, что такое личное счастье?
А н д р е й: Даже не знаю. Ничего не хочу, потому что ничего не понимаю. Как я могу себе позволить чего-то желать, как я могу себе позволить к чему-то стремиться, если знаю, что все это когда-нибудь кончится, и если не знаю главного - для чего я, для чего ми. Конечно, можно поверить, принять очередную иллюзию, их ведь даже слишком много для одного человека, иллюзия многое объяснит и успокоит. Но жить ради одной иллюзии, отвергнув остальные, это всего лишь трусость, предательство. Предательство самой жизни.
О л ь г а: Ни к чему не стремиться нельзя, иначе закончишь никем.
А н д р е й: Разве есть разница, если все равно закончу?
О л ь г а: Конечно! Одно дело в большом, ухоженном доме, респектабельным человеком - тогда ведь и жизнь прошла не зря, и совершенно другое - бомжем на вонючих задворках.
А н д р е й: Оценивать, зря или не зря прошла жизнь, можно лишь зная, для чего она дается. А так, у меня есть чувство, что ты совершенно не веришь в смерть, будто и не будет ее.
О л ь г а: Я просто о ней не думаю. Зачем? Это еще не скоро.
А н д р е й: Ну, во-первых, совершенно неизвестно, когда именно, во-вторых, когда будет скоро, то уже может быть слишком поздно думать, а, в-третьих, разве к смерти вообще возможно применять какие-то временные понятия?
О л ь г а: И что ты предлагаешь? Сесть и ждать смерти?
А н д р е й: Нет, я предлагаю жить так, чтобы не терялось ни одной минуты! Не жалея себя! Полной грудью! Жить для свободы, для счастья, для раскрытия тайн.
О л ь г а: Я так и живу.
А н д р е й: Искренне хотелось бы верить, что хоть кто-то так действительно живет. Кстати, а зачем?
О л ь г а: Что зачем?
А н д р е й: Зачем ты живешь?
О л ь г а: Зачем? Не знаю даже... Как-то не задумывалась. Живу ради жизни. В конце-концов в жизни столько приятного!
А н д р е й: Только страдания еще больше.
П а в е л: Слушай, повесься, что ли, уже.
А н д р е й: Может быть. Может быть. Впрочем, если я не хочу жить - это еще не повод, чтобы умирать, и если я не хочу умирать - это еще не повод, что бы жить.
Е в г е н и й: Это, хорош уже. Я сейчас усну.
А л е к с а н д р: Да какая разница, пусть бормочут.
О л ь г а (Андрею): Вообщем, ты сам не знаешь, чего хочешь.
А н д р е й: Я-то знаю. Чего я не знаю, как сказать об этом, да так, чтобы меня поняли.
Н а т а л ь я: Хочешь, я тебя пойму?
П а в е л: Тут, кстати, еще есть мужчины, причем, не обремененные депрессивными психозами. И, к тому же, очень нуждающиеся в понимании.
О л ь г а (Андрею): Странно, вот ты все говоришь "свобода", "счастье". А что ты сделал для своего счастья, для своей свободы? Ничего. Чтобы быть счастливым, нужно переступать через себя. Чтобы быть свободным, нужно создавать себе рабов. Чтобы говорить правду, нужно уметь лгать. Иначе, кому ты будешь интересен?
А н д р е й: Стоп! Довольно!
(В левой части сцены гаснет свет, в правой части зажигается торшер, А н д р е йпереходит на правую часть сцены, садится на кровать)
А н д р е й: Устал. Устал. Всего лишь. Всего лишь (обхватывает голову руками) Это просто еще одна история сумасшествия (встает, опускает руки) Нет! Идти, не зная куда, не понимая зачем. Ложь, бахвальство, невежество. Зачем? Зачем? Не для меня... Впрочем, не мир не принимает меня, я не принимаю его! Это было где-то, где-то здесь (лезет руками под простынь, что-то ищет) Где-то здесь. Просто устал, устал.. Всего лишь. Вот он ответ! (достает из под простыни веревку) Вот он ответ... (садится на кровать, вяжет петлю) Всего лишь.
(за окном появляется М а с к а)
М а с к а: О-о-о, какие тут страсти вскипели. Совсем плохо?
А н д р е й: Плохо.
М а с к а: Ну. Впрочем, чего же ты еще ждал? "Зачем", да "почему" - тут и потверже лбы разбивались.
А н д р е й: Кто ты?
М а с к а: Я? Называй, как пожелаешь, хочешь ангелом-хранителем, хочешь демоном-искусителем. Тут ведь главный вопрос не "кто?", а "зачем?".
А н д р е й: Зачем ты?
М а с к а: Тебя, дурака, спасать.
А н д р е й: Мне не нужно.
М а с к а: Уверен? Хм. Впрочем, пусть даже уверен, что ж (подходит к Андрею, хватается за петлю) Это я, пожалуй, возьму.
А н д р е й: Оставь... Оставь меня.
М а с к а: Просто устал, всего лишь (кладет руку Андрею на лоб) Отдохни.
(А н д р е й ложится на кровать, М а с к а забирает петлю, бросает в окно)
М а с к а: Вот так оно куда лучше. Поживем. Не уже, а еще.
(торшер гаснет, освещается левая часть сцены, там все на прежних местах, М а с к а подходит к столу)
М а с к а: Стакан мне! С горкой!
Н а т а л ь я: Ах, ты все-таки решил меня удивить?
М а с к а: Конечно, моя королева! Ибо ничто так не размягчает сердце мужское, нежели прелестные девичьи глазки, страстные пухленькие губки, ну там, еще некоторые части тела конечно... Звонкоголосые речи, пьянящие более любого хмеля, опять же. Кстати, ты наливай пока.
Н а т а л ь я: Да, дорогой.
(Н а т а л ь я наливает Маске полный стакан)
М а с к а: Вот она, женщина-мечта! Какие жесты, какая грация!
(М а с к а берет стакан, выпивает до дна)
М а с к а: Ух!
А л е к с а н д р: Мог бы и остальных подождать.
М а с к а: Кто ждет, тот всюду опоздает. Тем более, ну что мне помешает еще разочек выпить, уже с вами? Да и еще, потом, не раз?
П а в е л: Я так только помогу в таком благородном деле.
М а с к а: Так наливай, чего же ждешь!
(П а в е л разливает)
Е в г е н и й: Мне уже, кажется, хватит на сегодня.
М а с к а: Не верь тому, что кажется - все это, лишь иллюзии!
Е в г е н и й: Да завтра нехорошо, боюсь, будет. Опять день потеряю.
М а с к а: День потеряешь, ночь найдешь. Да и к чему нам залазить в завтра, если сейчас сегодня?
Е в г е н и й: Ладно, уговорил.
М а с к а: Так вот, есть тост!
П а в е л: Давай.
М а с к а: Даю. Предлагаю за глупости! Ведь жизнь пуста, если не делаешь глупостей.
А л е к с а н д р: А если делаешь?
М а с к а: Если делаешь тоже пуста, конечно, но дико, дико весела при этом.
П а в е л: За глупости!
(выпивают)
О л ь г а (Маске): Давай продолжим разговор?
М а с к а: Да ну его к черту! Хочу быть пьян и весел. А! Все танцевать (встает со стула, делает шаг и падает) Ого...
Н а т а л ь я (подходит к Маске, наклоняется): Помочь подняться, милый?
М а с к а: Это еще зачем? Давай я лучше помогу тебе лечь рядом.
Н а т а л ь я: Хулиган... (садится сверху на Маску, обнимаются)