Он скомкал очередной лист бумаги и, не глядя, швырнул себе под ноги, рассчитывая попасть в пластиковое ведро. Но не попал (и по вполне объяснимым причинам), даже не заметив этого. Под столом уже образовалась горка из таких же комков и с каждой минутой она разрасталась всё больше и больше - очередное произведение страница за страницей перемещалось под стол, где как считал молодой писатель, ему там место.
Название не то, предисловие хромает, описания никакие, да и бессмысленные образы и фразы вместо желаемого завораживающего сюжета, какое от него ожидает издательство уже вторую неделю. Правда до издательства ему никакого дела не было, только надоедливые звонки раздражали, да письма с одним и тем же содержанием:
Крей Вилфорд, сроки обещанного вами романа закончились. Наше терпение не безгранично. И если вы не поторопитесь, мы примем меры, вплоть до судебных. Известность, бывает как приходящая, так и уходящая.
"Да что содержание", - думал Крей, - "когда написанное становится скучным и безвкусным при последующем чтении". А такие текста он уже никому не хотел показывать, вспоминая последний опыт общения с поклонниками. Один из которых заявил, что убьет его (делал он это, конечно, без свидетелей), если он не перестанет писать так грубо и невежественно.
- Это, - говорил он, - неуважение к читателю! Так не должно быть.
И еще, он показал свой отрывок, как должен выглядеть настоящий роман. Отрывок, если его можно было таким назвать: имел две страницы и очаровывал уже с первых строк, приводя в восторг. С тех пор покой ушел из мира творца, каким он себя считал до момента прочтения этих страниц. Вилфорд даже хотел бросить это дело - творить, но пораздумав, изорвав все тогдашние наброски, начал заново. Он пытался повторить текст того читателя, но из этого ничего не получалось. Он не хотел плагиата, лишь вспомнить и записать слово в слово, а затем оставить подпись "неизвестный автор", потому как имя грозившего его убить - узнать не смог. А подписаться своим именем - не имел права. Покой ушел, на смену пришла тревога и раздражение.
Пальцы все клацали по белым буквам на черных клавишам, выводя чернильные слова на бумаге, что выходила из старой печатной машинки немецкого производителя "Erika". Словно выплевывало листы из своих чресл это чудо техники.
Давно уже в годы ушло письмо от руки, и наступила эра "машинного писательства". И он гнался с помощью Эрики, как он называл её - любимой, к совершенству, к идеалу, а пока получалась какая-то "фальшивка", и это его раздражало, отчего даже пальцы на руках тряслись в нетерпении.
Новый напечатанный лист, броский взгляд по тексту, измятая бумага под столом. Движения уже заточены до совершенства, жаль только что не в писательском деле.
Что-то его подавляло, ведь до того легко вышли такие произведения как "Во власти нищеты" и "Хранители старости", которые завоевали почет и уважение в писательской коллегии. "Что же могло измениться сейчас?". Очередной лист скомканным кометой полетел в цель.
- Ну как такое возможно? - прокричал творец, мысленно проклиная мир за свои неудачи. Ему не нравилось, причем кардинально, что он пишет. А писал он много, и о многом, а точнее обо всём, что попадало ему на глаза.
- Крест, внутри колеса, обшарпанный и местами заляпанный грязью и кровью предстал пред ним, отчего его глаза расширились. В мыслях уже видел, как будет распят на нём, на этой наспех сточенной древесине. От ужаса в жилах вскипала кровь, и он содрогнулся, и попытался вырваться из-под стражи. Но древки алебард остриём уставились ему в живот, - он закончил предложение, руки его затряслись и он в ярости порвал бумагу, а с ней и всё, что оставалось на столе. - Я этого не вынесу! - умоляюще выдавил писатель, будто бы обращался к небесам, направив руки к потолку, к венецианскому колесу, которое когда-то купил на торгах заезжего аукциона. Сейчас же оно висело у потолка в роли люстры - один из его знакомых помог пристроить этот антиквариат как надо, и ему нравилось.
- Двадцать три толлена, - провозгласил он, размахивая над головой деньгами. Смотрел он вглубь фургончика, на затертый ящик, на котором стояло это древнее колесо. Рядом с ящиком расположился за пьедесталом маленький мужчина, лысый с густыми седыми бровями. Торгаш обвел людей взглядом, которых вокруг набралось прилично, ища следующего заявителя о повышении цены. Но повысить ставку никто из присутствующих не захотел. Торговец подождал с минуту и, не найдя претендента, провозгласил, - продано!
Теперь этот антиквариат висел в квартире Вилфорда и навевал на времена путешествий, исследований, новых еще не названных стран с их воинствующими племенами.
Колесо парило у потолка и крутилось по часовой стрелке, отчего у Крея закружилась голова. Он встрепенулся, быстро закрыл и открыл глаза, рассчитывая, что наваждение пройдет, но ничего никуда не ушло. Колесо всё также вертелось у потолка так, что Крей подумал, если его отцепить от проводов, то оно покатится по воздуху и врежется в стену. Затем же проедется по стене и без сомнений выбьет окно, впуская в дом свежий воздух и дождь, что с самого утра лил, сопровождаемый молниями и громом. Откинувшись на спинку стула, он наблюдал и удивлялся, как такое возможно. "Магнитное поле? Может соседи сверху, прорубив дыру в полу, крутят провода, закрепленные к колесу? Удивительно!".
Колесо тем временем всё сильнее раскручивалось, будто гипнотизируя, не давало оторвать взгляда.
"Замечательно", - пришли вдруг мысли. - Это нужно записать! - только подумал, так сразу вставал в позицию готовности к творению. Как долго он этого ждал. И незамедлительно приступил к щелканью по кнопкам, выбивая новый роман сразу в чистовике.
- Его привязали по рукам и ногам сырой бичевой к колесу, огромному, как он сам. На голову накинули мешок, отчего он начал кричать, но тут же успокоился, понимая, что всё же может видеть сквозь дыры в мешковине.
- Последнее желание, - провозгласил голос одного из осудивших его, тот, что имел монашескую рясу, с отливающимся на груди в лучах солнца золотым крестом.
- Снимите это с меня! - гордо произнес осужденный, смотря на крестоносителя, проскальзывая взглядом через дыры в застарелой ткани.
В ответ разразился безудержный смех, и он несся со всех сторон. Все стражи до последнего смеялись, тем самым говоря, что это желание неисполнимо. И тут же что-то накрыло голову мужчины, липкое и тягучее.
- Твоё желание исполнено, и тому свидетели люди мои, что разнесут по окрестностям милость небес и лично мою, Меркаса Тавренского. Запомни имя и на суде божьем скажи его.
- Будьте вы прокляты.
- Да будет свершено правосудие. Да будет изгнан, сей любодей из мира божьего, на божий суд. И так повелел он, - молитвенно напел человек в рясе и повернулся спиной к колесу. - Узри же милость небес, - крестоноситель закончил молитвенную речь и, открыв глаза, повернулся к своим людям. - Приступайте, - скомандовал он, и к колесу приблизились двое стражников. У одного в руке оказалась кадушка со смолой, у другого факел, и они подступили вплотную к смертнику.
- Взгляните на меня. Взгляните, о, Боги! Они совершают глупость, - начал вопить распятый. С его головы стекала смола.
- Умри в муках, гори в адском пламени.
Стражники успели обмакнуть и поджечь факел и теперь ждали приказа.
- Визаро дутрамит! - команда прозвучала, и стражник швырнул в связанного факел, прикрываясь другой рукой от глаз смертника. Но ничего не произошло. Вокруг ждали приговора, но факел не поджег связанного, а только тлел недалеко от лица того.
Человек в рясе вырвал из рук стражника кадушку со смолой и полил на факел. Вмиг пыхнуло так, что тут же служитель лишился бровей. Запахло горелым, связанный заорал, поглощенный пламенем.
- Толкайте его, толкайте! - заорал священнослужитель, перекрикивая вопли ужаса человека на колесе. Поглощенный лицезрением страданий один из стражников при его словах ожил, и быстро опустил голову, рассчитывая, что никто не заметил его. И поторопился исполнить волю старика. Колесо полыхало красным огнем, с головы и до ног тело смертника покрывало пламя. Он содрогался в конвульсиях. Втроем резво приподняли распятие. Огонь обжигал руки, и они отдергивали их, один за другим.
- Толкайте!
И они столкнули его, под гору, вниз на скалы, омываемые бурными волнами. Огненное колесо понеслось в пропасть, набирая обороты. Ритуал закончился. По телу священнослужителя стекал пот, в особенности больше выделялся на лице. Стражники, что толкали колесо, теперь сидели на земле и пытались унять обожженные, покрытые волдырями руки.
- Вы предали вашего Бога, - твердо заявил священнослужитель им и, повернувшись спиной, скомандовал оставшимся стражникам, - отправьте их за блаженным. Пусть сопроводят того до суда божьего.
Алебарды, арбалеты с заряженными стрелами тут же нацелились на воинов совершавших ритуал. И они начали сближение, подвигая людей на самоубийство.
Что-то затрещало, порвалось, и Крей оторвался от текста, взглянул вверх. Колесо, полностью обвитое огнем, едва держалось на тонком проводке и в любой момент могло упасть. По-видимому, короткое замыкание раскалило провода, поджигая их. Вилфорд встрепенулся и мигом спрыгнул со стула, и кинулся в сторону. "Фух, пронесло", только и успел подумать, как вспомнил про напечатанный текст - ведь именно он, возможно, и открывал путь к новому, еще не познанному, а огонь мог уничтожить творение. И он кинулся к машинке, и тут же колесо обрушилось, накрывая владельца, и его творение.