Выходим это мы, русские, 15 лет назад всей многотысячной толпой к Верховному Совету, ну, и красные тоже с нами. Я, когда еще на Крымскому мосту первых ментов потоптали, потом на Зубовском и далее, шел с пустыми руками, просто держался рядом с мужиками, что несли несколько черно-желто-белых "имперских" знамен. Ибо знамёна те мне тогда нравились, а кто были эти мужики и посейчас не знаю. Так вот, где-то в районе Смоленской один из этих мужиков, постарше, лет, может, шестидесяти, сомлел малость и говорит мне:
- Накося вот, друг ситный, потащи-ка теперь ты этот флаг, а то нехорошо получается: которые постарше несут ну очень увесистые предметы, а которые помоложе - крупногабаритная молодежь, прется налегке, да еще и покуривает. Держи!
Ну, я и взял, понятное дело. А рядом в потоке идут коммунисты со своими флагами, и с ними какая-то тетка-анпиловка лет 50-ти, эдакого усредненно-казенного вида, вроде учителки обществоведения. И шипит она на нас с флагом:
- Отойдите!
Ну, ладно, в колонне особо резко не отойдешь, но я постарался держаться от нее подальше. По-возможности конечно. Но возможно это не всегда, и потому идем мы с ней все равно вместе, и лозунги скандируем тоже вместе, типа там "Банду Ельцина под суд!", "ЕБН - в ЛТП!" и так далее. И даже тетка эта иногда оглядывает всех и вроде как командует:
- Ну, вместе! Дружно!
И кричим мы все, русские и красные, вместе, и идем вместе и цель, вроде, у нас одна: защита Конституции и противодействие государственному перевороту. Очень хорошо.
И выходим, говорю, мы в конце концов к зданию Верховного Совета, и начинаем там толпиться, преждевременно радоваться и выкрикивать всякие гордые и наивные слова: победа, ура и так далее. А я все с флагом стою, и вокруг меня уже несколько незнакомых парней делятся впечатлениями и рассуждают, как гнали ментов, как умеют драться за Родину русские националисты, и даже о том, что, мы, дескать, тут делаем историю, а эти суки в Белом Доме в данный момент делят очень жирные места и должности. А про нас уже позабыли. И это, мол, очень обидно. Правда или нет? Я, из вежливости и альтруистических соображений соглашаюсь: да, это обидно. Сейчас вся эта толпа, даже коммунисты, для меня - свои, хорошие, а эти парни в особенности, потому что они били и гнали ментов, а я что? Только нес флаг, да и то в конце дела, и ничего героического не совершил.
Вообще воспоминания середины этого дня имеют какой-то калейдоскопический характер, я помню много разных человеческих лиц, но не знаю и не помню, кто это такие, что они делали и что говорили. Вот, правда помню, как два отставика-полковника стояли и рассуждали о том, что Кремль взять штурмом сейчас никак нельзя, поскольку ельцинисты будут отстреливаться, сидя за толстыми стенами, а между русскими людьми нипочем не найдется человека, который выстрелил бы по святыне-Кремлю из пушки или из танка и т.д. Вот тебе, думаю, и полковники... Хехе, детский сад какой-то.
Еще что-то было... Много! То, было, все вдруг чего-то заорали и куда-то побежали, потом кого-то куда-то потащили. Объяснения со всех сторон давались самые разные, и сам черт не разберет, что происходило в действительности.
Еще помню, резануло слух, как спорили с кем-то баркашовцы
(в ответ на какое-то рассуждение)
- Да у них совести не хватит!
- Со-овесть!!! Сказанул тоже! Какая ж у еврея совесть?
Спорщики согласились, что говорить о еврейской совести не приходится.
В какой-то момент бурлящая толпа выносит на меня опять ту самую тетку-"учителку", что шипела на меня и на мой флаг. Она посмотрела на меня и тоже узнала. Мы несколько мгновений глядим друг-другу в глаза и у меня нет никаких сомнений, что в ее голове дрожит от напряжения марксистско-ленинская мысль и зреет идеологически верное решение. И, таки да, я оказываюсь прав: тетка резко срывается с места, и, чуть не дергая за полы пиджаков и курток своих сотоварищей, начинает заполошно орать:
- Товарищи! Нужно срочно отмежеваться от национальной буржуазии!
Вот так вот. Шустрая публика эти анпиловцы, нечего сказать, даром что дегенераты. Час назад мы были заодно, а теперь я - если пока и не враждебная, то очень подозрительная категория. Или как там правильно? Класс, подкласс? "Национальная буржуазия", короче. А Гайдар с Чубайсом - "буржуазия международная". А в сущности, если по большому счету - невелика разница. "Международную" повесить сегодня же к вечеру, "национальную" - завтра с утречка, с ней дело пока терпит. Но отмежеваться нужно уже сегодня, ибо в одержанной победе только пролетариям честь и слава. А пролетарскому авангарду - в особенности. Все просто!
В какой-то момент, к вечеру, от стен Белого Дома люди стали громко кричать 'Ура!'. Что такое?
- Наши штурмуют Останкино! Первый этаж взяли!
- Ура-а-а! Собравшиеся напряженно стояли и ждали известий об успехе штурма. А их не было. Потом поползли слухи о засевшем в Останкино батальоне спецназа, который ожесточенно сопротивляется.
- Батальон спецназа по своей силе равен дивизии обычных войск! - заявил какой-то толстый очкарик, и пошла-поехала дискуссия в духе 'не знаешь - не говори'
- А ты сам-то служил?
- Я-то служил! А вот ты - что-то непохоже!
- У нас военная кафедра была!
Наконец, из Белого дома сообщили, что взяли и второй этаж Останкино.
- Ура-а-а!
- 'ИТАР-ТАСС' взяли!
- Ура-а-а!
Вообще, примерно в это время настроение людей, несмотря на все эти 'ура!', сменилось с восторженно-победного на тревожно-выжидательное. В глубине души многие понимали, что если Останкино сразу не взяли, то, значит, и не возьмут. В Останкино случилась не просто какая-то заминка, а крупная неудача, а значит, завтра Светлана Сорокина и вся 'вторая древнейшая' снова начнет вещать на всю страну про вооруженных фашистов, бомжей и алкоголиков, собравшихся вокруг Верховного Совета и представляющих опасность для мирных москвичей и гостей столицы.
Выходит, дело-то не выгорело... И хотя размеров останкинской трагедии в толпе еще не представлял никто, наиболее прозорливые патриоты стали оттягиваться в стороны, перемещаться из беспокойного уголка Москвы к экранам телевизоров в своих квартирах. Но на месте событий оставалось все же очень много народу.
На улице темнело, темнело и вскоре стало совсем темно. Информацию о происходящем из стен Верховного Совета - как отрезало. Люди стояли и ждали. Чего - неизвестно. Томительно долго вообще ничего не происходило. Помню, что хотелось какой-то определенности, уж давай, что ли, или туда, или сюда....
И вот, свершилось. Помню, как вдалеке тревожно завыли сирены, как ярко-сине мерцали в темноте проблесковые маячки подходившей из Останкино колонны микроавтобусов 'Скорой помощи', как медленно пробирались машины сквозь застывшую в шоке толпу, как громко стонал от боли в одной из них раненый, как орал 'Пропустите! Разойдитесь!' какой-то, сам ошалелый от ужаса, распорядитель. Как медленно, после непонятных препирательств, втягивались, одна за одной, кареты с ранеными в черную арку 'Белого Дома', в котором и предстояло сгореть этим раненым в огне пожара на следующий день.
Официально из Белого Дома по-прежнему ничего не сообщалось, а собравшиеся шепотом, 'чтобы не создавать паники', передавали друг-другу, что люди Анпилова и Макашова, пошедшие на штурм Останкино, расстреляны спецназом, и вместе с ними убито очень много других людей, даже простых зевак. Этому верили и не верили, и верили частично. Большинство, думаю, все-таки ориентировалось на последнюю обнадеживающую 'белодомовскую' информацию: 'второй этаж взяли, 'ИТАР-ТАСС' взяли' и считало, что за Останкино идет бой, в котором наши понесли потери, но исход сражения еще не определен. Тем не менее, толпа все редела и редела.
Собственно, с момента Останкинского расстрела стояние вокруг Верховного Совета, что с флагами, что без флагов, потеряло всякий смысл. Если Ельцин решился прибегнуть к большой стрельбе, то дальше он уже не остановится. Дальше будет говорить оружие, только оружие, а номер всего остального - восемь. Это становилось ясно, но не для всех. Люди стояли и ждали, а многие ходили по округе и смотрели, как в некоторых местах какие-то парни строят баррикады. Помогали. Я помог мальчишкам лет 16-ти, одетым в отнятые у ментов бронежилеты, подтащить на проезжую часть огромнейший столб уличного освещения. Другие тоже тащили на проезжую часть все, что только можно. На обочине валялись ментовские пластиковые щиты, целая куча, припасенная, видимо, для завтрашних схваток. Но только время таких игрушек уже прошло.
На краю мостовой был оставлен проход, по которому аккуратно мог протиснуться грузовик, а грузовики - военные 'Уралы', из захваченных днем на Садовом и у Мэрии, ездили тут периодически, откуда, куда и зачем - не знаю. В кузове под брезентом сидели человек 15 - 20 камуфляжников, которые воспринимались как носители свежей информации.
- Что слышно, мужики?
- Останкино взяли!
- Ура-а!
- Второй этаж!
- У-у...
Уже почти ночью, где-то на задворках здания Мэрии, невысокий ладный человек в армейском бушлате спокойно и уверенно втолковывал публике:
- Те милиционеры, которых вы сегодня днем зачем-то избили, вам не простят. Останкино уже все залито кровью, и завтра здесь, скорее всего, все будет точно также.
- Но, ведь, второй этаж уже взяли! 'ИТАР-ТАСС' взяли!
- Ничего там не взяли, всё они вам врут. Сюда уже сейчас идут ельцинские войска. Вы нам помочь не можете, вы тут не нужны, идите домой и живите долго.
В публике напряженно молчали, потом кто-то негромко сказал:
- Провокатор...
Человек в бушлате повернулся и ушел в здание Мэрии. Толпа молча стояла еще минуты две.
От Мэрии вверх по Калининскому - ни души. Как вымерло все вокруг, пустота - аж звенит. Стою, курю. Что делать, уйти? Остаться? С Садового поворачивает грузовик 'Урал', притормаживат около меня, из кабины спрыгивает 'военизированный', идет быстрым шагом в Мэрию. В кузове - голоса. Подхожу, стучу ладошкой по деревянному борту:
- Что нового, мужики?
- 'ИТАР-ТАСС' взяли! - после некоторой паузы отвечает из-за брезента одинокий голос.
На Садовом тоже ни души. Мои шаги гулко отдаются по всей улице, станция метро 'Смоленская' оказывается еще открытой. Повезло, успел. А если б не успел, то не знаю, может, и вернулся бы.
Да, бишь... О чем начал-то? Насчет 'отмежеваться от национальной буржуазии'-то?
Не знаю, что там удумали коммунисты в своей гребаной "ичейке" и как там они порешили. Отмежевались или не отмежевались. И как сложилась судьба той дурной теточки, тоже не знаю. Может, пристрелила ее, неотмежевавшуюся, "международная буржуазия" в Останкино, может, уже отмежевавшуюся раздавила бэтээром на следующее утро на Пресне. А может, она сейчас тихо-спокойно сосет лапу на пенсии и продолжает штудировать теорию классовой борьбы. В путь!
Но я бы посоветовал ей проштудировать и вот это. Ибо, бывает, приходит время, когда херъ ты отмежуешься, а если и отмежуешься, то это тебе не поможет.
-"Ну, как служишь, Тюрин?"
- "Служу трудовому народу!" Как вскипятится, да двумя руками по столу - хлоп! "Служишь ты трудовому народу, да кто ты сам, подлец?!" Так меня варом внутри!... Но креплюсь: "Стрелок-пулеметчик, первый номер. Отличник боевой и полити..." -- "Ка-кой первый номер, гад? Отец твой кулак! Вот, из Каменя бумажка пришла! Отец твой кулак, а ты скрылся, второй год тебя ищут!" Побледнел я, молчу. Год писем домой не писал, чтоб следа не нашли. И живы ли там, ничего не знал, ни дома про меня.
- "Какая ж у тебя совесть, -- орет, четыре шпалы трясутся, -- обманывать рабоче-крестьянскую власть?" Я думал, бить будет. Нет, не стал. Подписал приказ -- шесть часов и за ворота выгнать... А на дворе -- ноябрь. Обмундирование зимнее содрали, выдали летнее, б/у, третьего срока носки, шинельку кургузую. Я раз...бай был, не знал, что могу не сдать, послать их... И лютую справочку на руки: "Уволен из рядов... как сын кулака". Только на работу с той справкой. Добираться мне поездом четверо суток -- литерыжелезнодорожной не выписали, довольствия не выдали ни на день единый. Накормили обедом последний раз и выпихнули из военного городка.
...Между прочим, в тридцать восьмом на Котласской пересылке встретил я своего бывшего комвзвода, тоже ему десятку сунули. Так узнал от него: и тот комполка и комиссар -- оба'я расстреляны в тридцать седьмом. Там уж были они пролетарии или кулаки. Имели совесть или не имели... Перекрестился я и говорю: "Все ж ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь да больно бьешь".