Алексеев Вадим Викторович : другие произведения.

Album Romanum 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник переводов французских и испанских поэтов. К ЧИТАТЕЛЯМ Дорогой читатель! Во-первых, цифровая версия Album Romanum обновлена мною за счёт новых переводов Бодлера, Борхеса и других авторов. Во-вторых ты можешь помочь поэту и переводчику Вадиму Алексееву свести концы с концами, купив у него любую из следующих книг: 1. Вадим Алексеев. - Album Romanum. Коллекция переводов. - Москва. - Прометей. - 1989. - 96 с. - 20 000 экз. 2. Бодлер Шарль. Искусственные Раи. - Перевод Вадима Алексеева. - Москва. - Литературно-издательское агентство Р.Элинина. - 1991. - 136 с. - 20 000 экз. 3. Хорхе Луис Борхес. - Итака зелёной вечности. - Тридцать стихотворений переводах Бориса Дубина и Вадима Алексеева. - Москва. - Литературно-издательское агентство Р.Элинина. - 1992. - 28 с. - 3 000 экз. По желанию читателя автор готов в виде автографа переписать от руки любое из понравившихся покупателю стихотворений. Цена любого из изданий - 10 евро (в рублёвом или гривневом эквиваленте). Дорогой читатель! Это - не торговля. Это - подаяние поэту-изгою. Прошу не гневаться на сумасшедшую цену. Да и книжечек у меня осталось по сотне экземпляров на каждое название. Для получения брошюры с моим автографом следует перечислить указанную сумму почтовым переводом, на котором указать дополнительную информацию. Пишите мне по адресу: Алексеев Вадим Викторович Ул. Генерала Захарова 9-а, кв. 12. Симферополь. Крым. 95001 Украина

  АLBUM ROMANUM
  Второе издание, доработанное и дополненное
  
  ГАЙ ВАЛЕРИЙ КАТУЛЛ
  
  К ЛЕСБИИ
  
  Измученный Катулл, не городи вздора,
  Ведь то, что потерял, то обретать поздно,
  Слепило в небесах тебя тогда солнце,
  Когда ты прибегал, куда она скажет.
  Её любили мы как никого в мире,
  В забавах там провёл ты с ней почти вечность,
  Желанных для тебя, приятных ей тоже,
  Слепило в небесах тебя тогда солнце!
  Теперь ты ей постыл. Так будь и ты гордым,
  Не смей бежать во след, страдать не смей тоже,
  Решение прими, стерпеть сумей горе,
  Любимая, прощай! Катулл теперь твёрдый.
  Не спросит о тебе, бя пройдёт мимо,
  Но будем мы страдать одни во всём мире!
  Жестокая, ответь, что ждёт тебя в жизни?
  Кто вспомнит о тебе, кто обожать станет?
  Кого теперь любить, кому кусать губы?
  А ты, Катулл, терпи. Попробуй стать твёрдым.
  
  К ФАБУЛЛУ
  
  Мой Фабул, коли ты здоров, дружище,
  Приходи ко мне завтра отобедать,
  Да с собой прихвати еды получше,
  Да вина, да смазливую девчонку,
  Будь весёлым к тому же, то-то славно
  Посидим мы с тобой, а у Катулла
  Кошелёк, право, полон пауками
  И взамен ты получишь только дружбу.
  Или вот ещё что: я ароматом
  Угощу тебя, тем, что подарила
  Милой Лесбии добрая Венера.
  Раз понюхаешь, взмолишься, чтоб боги
  В нос всего тебя тотчас превратили!
  
  КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК
  
  К ЛЕВКОНОЕ
  
  Ты судьбу не пытай, верить грешно,
  О, Левконоя, в то
  Что тебе, а что мне жребий сулит,
  И вавилонских книг
  Не читай всё равно. Лучше терпи,
  Что б ни послал нам рок.
  То ли тысячу зим мы проживём,
  То ли всего одну,
  Ту, что яростью волн гулко стучит
  В этот гранитный брег.
  Будь разумной, прошу, вина цеди,
  Явь предпочти мечте.
  Жизнь течёт, и пока мы говорим
  Хмуро бегут часы.
  День летящий лови, меньше всего
  Думай о том, что ждёт.
  
  К МЕЛЬПОМЕНЕ
  
  Я воздвиг монумент. Меди прочнее он,
  Вечных он пирамид несокрушимее,
  И не злой Аквилон, ни беспощадный дождь
  Не разрушат теперь даже века его.
  Год за годом пройдёт, сменится счёт эпох,
  Но не весь я умру, частью пребуду жив,
  Помнить будут меня, не забывать, пока
  Древний славя обряд, в Капитолийский храм
  С чистой девой всходить будет верховный жрец.
  Там, где бурно кипит Ауфида пенный ток,
  Там, где царствовал Давн в скудной дождём земле,
  Всюду буду я чтим, бывший никем стал всем!
  Ибо первый сумел на Италийский лад
  Эолийскую песнь переложить стихом.
  Гордым взором окинь мой, Мельпомена, труд
  И чело увенчай лавром Дельфийским мне.
  
  ФРАНСУА ВИЙОН
  
  БАЛЛАДА СМЫСЛОПЕРЕВЁРТЫШЕЙ
  
  Вполне сыт лишь хотящий есть.
  В беде поможет только враг.
  Нет новостей когда - вот весть.
  И не преткнётся вор о праг.
  Но робкий сердцем не боится,
  Вполне прозрел лишь ослеплённый,
  Что единично - то двоится,
  Благоразумен лишь влюблённый!
  
  Творить добро - вот злая месть!
  Мудрее мудрых кто? - Дурак!
  Подлинно искренна лишь лесть
  И счастлив по расчёту брак.
  Что будет, то не состоится.
  Познал кто женщин? - Оскоплённый!
  А заговорщик не таится.
  Благоразумен лишь влюблённый!
  
  Числа одной песчинке несть.
  Путь уровняет буерак.
  Кто опозорен - тому честь!
  Сияет, словно солнце, мрак.
  На зное падаль не гноится.
  Велик кто? - Самоумалённый!
  Во львином трупе рой роится.
  Благоразумен лишь влюблённый!
  
  На то и бык, чтобы доиться,
  Коснись кристалла - расслоится,
  А посох дан, чтобы змеиться,
  Невозмутим мир изумлённый,
  Хотя скала водой струится,
  Благоразумен лишь влюблённый!
  
  АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ
  
  РАЗОЧАРОВАНИЕ
  
  Должна же где-то быть граница
  Моим несчастиям? Бог весть.
  Уже невзгод моих не счесть.
  Во всём успел я усомниться.
  
  Когда я выяснил, что есть
  На свете истины крупица,
  То всё мне, надо ж так случиться,
  Уже успело надоесть.
  
  И всё же истина нетленной
  Пребудет вечно во вселенной,
  Её не видит лишь глупец.
  
  Вот и осталось мне на свете
  Ещё поплакать и - конец.
  А перед Богом все в ответе...
  
  ШАРЛЬ ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ
  
  ПОКАЗЧИКИ
  
  Как истерзанный зверь, что ревёт от позора
  На железной цепи, разъярённый жарой,
  Пусть другие свой срам оголят пред тобой,
  О, циничная чернь, о, продажная свора!
  
  Дабы вызвать твой рык или радостный вой,
  Чтобы вспыхнул огонь отупелого взора,
  Пусть звереет другой от глумливого вздора,
  Рвёт сияющий плащ перед хищной толпой!
  
  Лучше имя моё пусть забудут отныне,
  Лучше пусть я умру в молчаливой гордыне,
  Но тебе не продам этой пьяной тоски!
  
  Не предам красоту поруганью урода,
  Не пойду танцевать в балаган под плевки
  Проституток твоих и похабного сброда!
  
  ЖОЗЕ МАРИА ДЕ ЭРЕДИА
  
  НЕСС
  
  Меж братьев я не знал в родимом табуне
  Ни страсти, ни любви, дитя свободы чистой,
  Среди эпирских гор, где шепчет лес ручьистый,
  Я гриву полоскал в студёной быстрине.
  
  Я был красив и горд, и, радуясь весне,
  Буграми сильных мышц играл мой торс плечистый,
  Лишь запах кобылиц, душистый и лучистый
  Пронизывал порой огнём меня во сне.
  
  Так будь же проклят день, когда Стемфальский лучник,
  Геракл безжалостный в тот полдень злополучный
  Доверил мне жену - и страсть меня прожгла.
  
  Ибо проклятый Зевс связал единой кровью
  С жестокостью творца, и нету горше зла,
  Хотенье жеребца с людской святой любовью.
  
  ФРАНСУА КОППЕ
  
  ОДИНОЧЕСТВО
  
  Без стёкол, без дверей, открыта всем ветрам,
  Есть церковь. Говорят, став жертвою гордыни,
  Повесился один в ней инок - и поныне,
  Покинутый людьми, пустует Божий храм.
  
  Ни пенья, ни молитв, ни звона по утрам.
  Повсюду мрак и тлен. Поруганы святыни.
  Лишь мёртвая листва повисла в паутине,
  Да плиты на полу осквернил гнусный срам.
  
  Сознание моё - такой же храм скандальный,
  Холодный и пустой, забытый и опальный,
  Где вместо божества зияет пустота.
  
  Мой разум развращён сомнением надменным,
  А мир вокруг меня пребудет неизменным.
  Мне нечего просить у кроткого Христа.
  
  АРМАН СЮЛЛИ ПРЮДОМ
  
  ТЕНИ
  
  Наша чёрна тень, словно глухонемая,
  Ловит каждый наш жест, и покорной рабой
  Подчиниться спешит нашей воле любой,
  Произволу её раболепно внимая.
  
  Человек - та же тень. Некой силе слепой
  Он послушен, как раб. В нём лишь воля чужая.
  Он глядит, но не вглубь, и творит, подражая.
  Он покорен судьбе - и не спорит с судьбой.
  
  Он от Ангела тень, той, что тоже предстала
  Лишь как отзвук глухой от иного начала.
  Это - Бог. Человек - лишь прообраз Его.
  
  И в том мире, где нам не постичь ничего,
  На краю бытия канет в вечном паденье
  Тень от тени его, оттенённая тенью.
  
  ШАРЛЬ БОДЛЕР
  
  К ЧИТАТЕЛЮ
  
  Скудоумие, подлость, стяжательство, блуд
  Разжигают в нас страсть - мы грешим со злобою,
  И как нищие - вшей, мы питаем собою
  Угрызенья и нам не унять этот зуд.
  
  В деле злом мы крепки! Но, расплаты страшась,
  Мы стенаем, молясь о грехов отпущенье
  Иисусу Христу, и в обмен на прощенье
  Мы готовы в слезах потопить нашу грязь.
  
  Сатана Трисмегист, проникая в наш мозг,
  Обещает нам рай, избавленье от боли...
  Этот химик хитёр! И металл нашей воли,
  Чуть забрезжит соблазн, тут же тает, как воск.
  
  Диавол держит, смеясь, нити нашей судьбы,
  С каждым шагом наш путь всё темнее, всё гаже,
  О спасенье своём и не думая даже,
  Мы спускаемся в ад без борьбы, как рабы.
  
  Мы всегда норовим позабавиться всласть,
  Коль забава с душком, нам и вовсе неймётся,
  И как мухам гнильё, нам потребна грязнотца,
  Дабы справить тайком перезревшую страсть.
  
  Ибо в каждом из нас, попирающих твердь,
  Духи тлена и зла от рожденья гнездятся,
  И незримой рекой каждый миг, может статься,
  В наши лёгкие с хрипом вливается смерть.
  
  Если ржавый кастет, яд кинжал и поджог
  Не заткали весь мир бесноватым узором,
  Это лишь потому, что, клеймённый позором,
  Дух твой подлый труслив столь же, сколь и жесток.
  
  Но в зверинце греха среди грозных когтей
  И свирепых клыками звериных оскалов,
  Средь горилл и удавов, гиен и шакалов
  Наших грязных пороков и низких страстей
  
  Есть один, самый гнусный. Зевая в тоске,
  Он молчит средь всеобщего лая и воя,
  Он легко бы сумел истребить всё живое,
  Он весь мир проглотил бы в едином зевке -
  
  Это Скука! Сей монстр, как кровавый мясник,
  В наркотическом сне громоздит эшафоты.
  Ты знаком с ним, читатель? Да полно, ну что ты!
  Лицемерный читатель, мой брат, мой двойник.
  
  MOESTA ET ERRABUNDA
  
  Скажи, твоя душа летит ли прочь, Агата,
  От океана чёрного огромной
  Столицы за пределы небоската
  В лазурь слепительную девственности скромной,
  Скажи, твоя душа летит ли прочь, Агата?
  
  Как утешает нас на берегу шум моря!
  Кто наделил его сном раковины гулкой,
  Поющей, завыванью ветра вторя,
  Песнь утомлённым дальнею прогулкой?
  Как утешает нас на берегу шум моря!
  
  Неси нас вдаль, вагон, прими нас, борт фрегата!
  Прочь, прочь! Из слёз людских и пыли здесь и слякоть.
  Не правда ли порой, печальная Агата,
  И ты не сдерживаешься, чтоб не заплакать?
  Неси нас вдаль, вагон, прими нас, борт фрегата!
  
  Ах, как вы далеки, брега земного рая!
  Где он, зелёный парк, в котором наше детство
  Прошло? Там целовались мы, играя...
  Где позабытые проказы малолетства?
  Ах, как вы далеки, брега земного рая!
  
  Эдем невинных ласк, подаренных украдкой,
  Где он теперь, ужель за Индией-Китаем?
  И крики плача о поре блаженства краткой
  Уместны ли? Зачем о ней мы причитаем?
  Где рай невинных ласк, подаренных украдкой?
  
  БЛАГОСЛОВЕНИЕ
  
  Когда из звёздных бездн верховных сил декретом
  Родился в мир Поэт, что стать причастным злу,
  То мать его, скуля над чадом не согретым,
  Такую вознесла на Вышнего хулу:
  
  'О, лучше б родила я ком гадюк шипящих,
  Чем столь позорное кормить мне существо,
  Да будет проклят миг в усладах преходящих,
  Когда себе на срам я зачала его!
  
  Но раз Ты захотел, чтоб этого уродца
  От мужа скверного я родила на свет,
  И если мне нельзя его на дно колодца
  Или в огонь швырнуть, как жёлтый мой билет,
  
  То я на выродка отверженного чрева
  Всю ненависть Твою злорадно изолью,
  И так искрючу ствол отравленного древа,
  Чтоб впредь не распрямить листву ему свою!'
  
  Так, богохульною захлёбываясь пеной,
  Не зная, что за путь назначил чадцу Бог,
  Она в самой себе соделалась геенной,
  Таков преступницы заслуженный итог.
  
  Но под опекою незримой Серафима
  Младенец возрастал под солнцем на земле,
  И выросло дитя, как на крылах носимо,
  Не ведая нужды ни в пище, ни в питье.
  
  Играет с ветром он, беседует с грозою,
  Хоть знает, что рождён для крестного пути,
  И Ангел, умиляясь, взирает со слезою
  На поприще, что он решил уже пройти.
  
  Все те, кого любить мечтает он, пугливо
  Шарахаются прочь, другие, обнаглев,
  Над жертвой кроткою ругаются гневливо,
  Без страха, что на них прольётся Божий гнев.
  
  Другие же тайком к вину его и хлебу
  Примешивают смесь из пепла и плевков,
  И ханжески воззвав к всевидящему небу,
  Клянутся не ходить вослед его шагов.
  
  Жена его вопит: 'Зачем юроду лира?
  Но если он на ней так сладостно бренчит,
  То пусть он и меня, как древнего кумира,
  Волшебною игрой теперь озолотит.
  
  Я миррой услажусь и нардом с фимиамом,
  А чрево ублажу и мясом, и вином,
  Исторгну из него коварством и обманом
  Самой себе хвалу, чтоб воцариться в нём!
  
  Когда же это всё мне надоест, я руку
  Простру и возложу несчастному на грудь,
  И когти выпущу, и обреку на муку,
  И к сердцу нежному проложат когти путь,
  
  Стальной десницею схвачу комок кровавый,
  Как малого птенца, и стискивать начну,
  Когда же наслажусь жестокою забавой,
  То вырву из груди и псам его швырну!'
  
  Но к трону горнему, где радуги сияют,
  Возводит очи он, Христовой правды столп,
  И молнии ума из глаз его сверкают
  Поверх бушующих, беснующихся толп:
  
  'Благословен Господь! Он нам даёт страданье.
  Оно - благой елей для наших гнойных ран,
  Оно - заблудших душ святое оправданье,
  Оно от всех невзгод целительный бальзам!
  
  Я знаю, только боль не причинит урона
  Свершающему путь по океану зла,
  И если б из неё плелась моя корона,
  То скорбью всех людей она бы расцвела!
  
  Все драгоценности исчезнувшей Пальмиры,
  Кораллы дивные, жемчужины морей,
  Металлы редкие, алмазы и сапфиры
  Сравниться не смогли б с короною моей,
  
  Ведь соткана она из выспреннего света,
  Из тех перволучей, чья сила так светла,
  И миллиарды глаз, их отразивших, это
  Лишь помрачённые, слепые зеркала!
  
  ПОЕЗДКА НА СИФЕРУ
  
  Белой чайкой вися между мачт и снастей,
  Моё сердце парило над далью лазурной,
  Чуть качаясь, корабль шёл по глади безбурной,
  Словно Ангел, хмельной от небесных лучей.
  
  - Что за остров чернеет там? - Это Сифера.
  Край, воспетый молвой. Вот он, значит, каков.
  - Эльдорадо банальное всех пошляков!
  - Говорят, родилась там из пены Венера...
  
  Край сокровенных и благословенных грёз,
  Ты прежде был страной цветущей и прекрасной,
  Там прославлялся культ богини сладострастной,
  Там лавр благоухал меж ароматных роз.
  
  Там благородный мирт, маня блаженной тенью,
  Укрыться приглашал от зноя близ воды,
  Вечнозелёные роскошные сады
  Там охлаждали взор своей прохладной сенью.
  
  Увы, ну а теперь вдали была видна
  Пустынная земля, скалистый дикий остров,
  Огромная скала, похожая на остов,
  Вот только странная была там вещь одна.
  
  То не был древний храм, где жрица молодая
  Походкой, что звала, манила и влекла,
  Влюблённая в цветы, навстречу морю шла,
  Грудь ветру распахнув... Отвёл бы взгляд куда я?
  
  Когда же к берегу пригнал нас нежный бриз
  И мы прибрежных птиц вспугнули парусами,
  На виселице труп предстал под небесами,
  Что принят нами был сперва за кипарис.
  
  Уж птицы гадкие давно клевали тело,
  А солнце всё сильней палило мертвеца,
  То, что назвал бы я остатками лица,
  Куда-то в пустоту далёкую глядело.
  
  Вместо глаз - два провала. До самых колен,
  - Уж чего, ну а мерзости было в излишке! -
  Между ног провисали кровавые кишки,
  Заменявшие трупу расклёванный член.
  
  А внизу - сброд завистливых четвероногих,
  Обделённых добычей, голодных и злых,
  Чей главарь - самый крупный - ходил среди них,
  Как палач меж подручников ходит двуногих.
  
  Обитатель Сиферы, проживший во зле,
  Даже мёртвый ты молча сносил оскорбленья,
  За какие такие ещё преступленья
  Твоё тело не предано было земле!
  
  Труп изрядно смердел. Ошалев от икоты,
  Я хотел было нос посильнее зажать,
  Но не выдержал, ибо не смог удержать
  Омерзительно тёплую массу блевоты.
  
  Бедный чёрт! Леденела от ужаса кровь.
  Кто повесил тебя на скандальную сцену?
  Вот какую ты платишь за прошлое цену,
  Вот чем ты для меня обернулась, любовь.
  
  Сияли небеса и море ликовало,
  А у меня в глазах померкнул белый свет,
  Картина мрачная, страшней которой нет,
  Как наважденье мне покоя не давала:
  
  На острове твоём, Венера, видел я
  Лишь виселицы столп да тела поруганья,
  О, Боже, дай мне сил смотреть без содроганья,
  Как отвратительная душа и плоть моя!
  
  ЛЕТА
  
  Иди ко мне на грудь, жестокая, глухая
  К мольбам тигрица, дай мне снова погрузить
  Персты дрожащие в твой мех и отразить
  Себя в зрачках твоих, душою отдыхая.
  
  Дай в юбках мне твоих, впитавших запах твой,
  Вновь упокоить лоб, чело склонить устало.
  В цветок моей любви увядшей - что с ней стало? -
  Позволь мне ещё раз зарыться головой.
  
  Я сна хочу, хочу забыться больше жизни
  Забвением таким же странным, что и смерть.
  Дай погрузиться мне, как прежде, в круговерть
  Нежнейших ласк - ведь ты на них не в укоризне?
  
  Чтоб разом утолить печали мои, их
  Я должен утопить в твоём одре бездонном...
  Могучее тоски забвенье в сладкостонном
  Спит рту твоём - как я лобзаний жду твоих!
  
  Печали моей, но отныне - наслажденью
  Я, как предызбранный, не прекословлю, и,
  Послушный мученик, стенания мои
  Стремлю к их полному, как вопль, высвобожденью.
  
  Позволь, я погружу язык мой без стыда
  В непентес влажный твой и скорбную цикуту
  Из острого сосца устами извлеку ту,
  Не билось сердце под которым никогда.
  
  ПРЕВРАЩЕНИЙ ВАМПИРА
  
  А женщина, чей рот был земляникой сочной,
  Вся корчась, как змея в раскалине песочной,
  
  Сдавив корсетом грудь, шептала мне слова,
  Душистые, как мёд, словно едва жива:
  
  'Уста мои влажны, и знаю я науку,
  Как тело обрекать на сладостную муку,
  
  А всякую слезу я грудью иссушу,
  И старца, как дитя на ложе рассмешу.
  
  Любой, пред кем я - ах! - и предстаю без кружев,
  Глядит, солнце, луну и звёзды обнаружив.
  
  Я, милый мой мудрец, так опытна в любви,
  Что лучше ты меня сомненьем не гневи!
  
  Когда я целовать мужчине позволяю
  Сосцы и если грудь тугую подставляю,
  
  Развратна и скромна, хрупка, но и сильна,
  То... Ах! Из-за меня на небе и война!'
  
  Когда мой костный мозг она весь отсосала,
  Я повернулся к ней, чтоб почести вассала
  
  Воздать царице, но... Что же увидел я? -
  Кошмарный липкий труп, исполненный гнилья!
  
  Тогда, зажмурившись от ужаса, я снова
  Открыл глаза, и вот, в лучах света дневного
  
  Не манекена вдруг увидел с алым ртом,
  Готовым кровью вновь насытиться притом,
  
  А остов странный, чей похож на флюгер скрежет,
  Который, на ветру вращаясь, слух карежит.
  
  ***
  
  Тебе мой гордый стих, коль с именем моим
  К брегам иных эпох, к благословенным склонам
  Он счастливо дойдёт, гонимый Аквилоном
  На белых парусах, как чудный Серафим!
  
  Потомкам о тебе напомнит мерный ритм,
  Унылый как тамтам. Ты, жившая когда-то,
  В читательских умах останешься распята,
  Повиснув на цепях моих волшебных рифм.
  
  Жестокая, пойми, что в этом мире пошлом
  Никто и никогда, ни в будущем ни в прошлом
  Тебя бы не вознёс над смертною толпой.
  
  Бронзоволикий бог, немое изваянье,
  Сей мир поправшее бесплотное стопой,
  В агатах глаз твоих - победное сиянье!
  
  ***
  О, что нас ей сказать, душа моя, сегодня,
  Найдёшь ли ты теперь высокие слова
  Для той, на чьём челе печать лежит Господня,
  Для той, что дарит свет, которым ты жива?
  
  Мы скажем: 'Пред тобой всё сущее греховно,
  Святая, помолись когда-нибудь за нас,
  Ты пахнешь Ангелом и плоть твоя духовна,
  Мы славим чудный свет твоих пречистых глаз!'
  
  На улице, в толпе, где гам и мельтешенье,
  Взывает к страждущим, что жаждут утешенья,
  Твой призрак, сотканный из ясного огня:
  
  'Вселенная любви воистину бездонна,
  Творите же добро, послушайте меня!'
  О, Ангел ласковый, о Муза, о Мадонна!
  
  СТАРУШКИ
  
  1
  В Париже, где порой своё очарованье
  Имеет даже смерть, я полюбил ходить
  За существами, чьё кончину ждать - призванье,
  И за причудами их странными следить.
  
  Когда-то юные и вот... О, скрип станины!
  Старые перечницы, как я вас люблю!
  Эпохи прошлой цвет, Лаисы, Эпонины,
  Вы живы ли ещё? Поклон вам, дамы, шлю.
  
  Старухи ветхие, одетые в обноски,
  Шарахаетесь вы, не слыша позади
  Ни цокота копыт, ни грохота повозки,
  Сумочку с вышивкой смешно прижав к груди,
  
  Словно реликвию. Подстреленная, машет
  Крылами птица - ей порою вы сродни,
  То колокольчику, что против воли пляшет,
  Жестоким демоном терзаемый - звони!
  
  Старушечьи глаза на скважины похожи,
  Студёная вода на их мерцает дне,
  Глядит, словно дитя сумняшеся ничтоже,
  Так что не по себе, случалось, было мне.
  
  Старушки гроб - ведь вы, конечно, замечали? -
  Как гроб ребёнка мал бывает иногда,
  Причудлив вкус порой у траурной печали
  И странно прихотлив, увы, что да, то да.
  
  Когда встречаю я процессию с венками,
  Которая несёт старушку прочь отсель
  С скрещёнными, к груди прижатыми руками,
  Мне кажется, что гроб усопшей - колыбель.
  
  Хоть и не плотник я, однако, размышляя,
  Как смелый геометр, над формами гробов
  И вынужденно их размеры умаляя,
  Я понял - это от старушечьих горбов.
  
  А очи ваши, как колодцы со слезами -
  В изложницах застыл расплавленный металл...
  Не скрою, вдохновлён такими вот глазами
  Лишь тот, кого невзгод Податель испытал.
  
  2.
  Где жрица Талии, влюблённая весталка
  Фраскати мёртвого? Увы, суфлёр один
  Знал имя её... Но мне их до боли жалко,
  Красоток Тиволи, доживших до седин.
  
  Однако я встречал среди печальниц старых
  И тех, кто свою скорбь преобразили в мёд,
  А душу изливать молитвенно есть дар их,
  Но кто кроме меня старух этих поймёт?
  
  Та родиной своей обижена когда-то,
  А эту злой супруг заставил слёзы лить,
  Другая просто мать погибшего солдата...
  Я призван в их сердца утешенье вселить.
  
  3.
  Ах, как люблю следить за вами я украдкой:
  В тот час, когда закат кровавил небосвод,
  Присела на скамью для передышки краткой
  Не старая ещё богиня... Глаз отвод,
  
  Так хороша! Игру оркестра духового
  Послушать, что в саду бравурно изливал
  Щедрые волны оптимизма дармового,
  Дабы солдат своих народ не забывал.
  
  Бывают же порой возвышенные лица!
  А слушала она военных грямь литавр,
  Полузакрыв глаза, как спящая орлица...
  О, как украсил бы чело богини лавр!
  
  4
  Вам посвящаю я стихи мои простые.
  Высокая печаль в увядших есть цветах...
  Старые матери, беспутницы, святые
  И те, чьи имена когда-то на устах
  
  У всех были и вот - где слава их? Порою
  Лобзаться лезет к вам пьянчуга-хулиган,
  Да ходит по пятам - кто б дал отпор герою? -
  Столь подл, сколь и труслив, нахальный мальчуган.
  
  Стыдящиеся жить худые побирушки,
  Иль воздухом как все уже вам не дышать?
  Отбросы общества, пугливые старушки,
  А к стенке жмётесь вы, чтоб людям не мешать.
  
  Я с грустной нежностью давно слежу за вами,
  Присматривает так за малыми детьми
  Заботливый отец и... как сказать словами?
  Подруги, я влюблён в вас тайно, чёрт возьми!
  
  Да, я уже давно за вами наблюдаю,
  Но что мне клевета язвительной молвы?
  Грехами вашими и я с вами страдаю,
  А добродетелями радуюсь, как вы.
  
  Руины! Мы - семья. Как дороги мне все вы,
  О, если бы я вам помочь хоть чем-то мог!
  И что вас завтра ждёт, годов преклонных Евы,
  Которых изломал когтистой лапой Бог?
  
  СЕМЬ СТАРИКОВ
  
  Людный город, где грёзы бредовые снятся,
  Человечник огромный, ты манишь меня!
  В испареньях твоих наважденья теснятся
  И встречается призрак средь ясного дня.
  
  В дымке утра, когда ещё выше казались
  Берега узкой улицы, так что дома
  Этажами последними неба касались,
  А внизу громыхала рассветная тьма,
  
  Я домой возвращался, разбитый, уставший,
  Разговором с собой охлаждая свои
  Раскалённые нервы. День брезжил наставший,
  А прошедший уже угасал в забытьи.
  
  Вдруг старик, чьи лохмотья подобны туману,
  Мне явился - просить стань такой медяки,
  То рука бы сама потянулась к карману,
  Если бы не глаза - его злые зрачки
  
  Желчь саму источали. Приметы есть к худу,
  Взгляд такой, что сама отнимается речь.
  Видом напоминал он, должно быть, Иуду:
  Нос крючком, борода цвета стали, как меч,
  
  Не горбат - перешиблен в крестце, опирался,
  В три погибели согнут, старик на клюку,
  Ненавидя весь мир - иль его мир чурался? -
  Много, знать, повидал на своём он веку.
  
  Так, по грязи и снегу он шёл, ковыляя,
  Иудей ли трёхногий иль зверь без ноги,
  Самым видом своим в душу ужас вселяя,
  Словно мёртвых давили его сапоги.
  
  Вслед за ним шёл двойник: борода, глаза, палка
  И спина те же самые - адом одним
  Оба порождены. Знать, я выглядел жалко,
  В страхе оторопев и застыв перед ним.
  
  Жертва случая я или чьей-то злой шутки?
  Что хотят, то об этом пусть и говорят,
  Только семь стариков, и все семеро жутки,
  Друг за другом прошли предо мною подряд.
  
  Кто смеяться бы стал над моим беспокойством
  И спиной не почувствовал братскую дрожь,
  Тот да знает: хотя и отмечен изгойством,
  Был на вечность саму грозный странник похож.
  
  Может быть я увидел бы так же восьмого -
  Омерзительный Феникс, свой сын и отец
  Мне б являлся, наверное, снова и снова,
  Только я положил наважденью конец,
  
  Прочь уйдя. Весь разбитый, как в белой горячке,
  Я вернулся домой, я упал на кровать,
  Но не в силах забыться в спасительной спячке,
  Всё искал, как абсурд этот истолковать?
  
  Но напрасно мой разум осмыслить пытался
  Происшедшее - бури он не усмирил,
  В океане бушующем утло метался,
  Как разбитый он челн, без руля, без ветрил.
  
  ПРИЗРАК
  
  1. МРАК
  
  В катакомбах глубокой печали,
  Куда я удалился в затвор,
  Я веду сам с собой разговор:
  Что заменит мне солнце, свеча ли?
  
  Живописцу насмешливый Бог
  Расписать велел мрак: своё сердце
  Жарит бес, чтобы съесть... в сластотерпце
  Узнаёшь себя, неголубок?
  
  Ангел света является мне
  В виде женщины. Вижу фантома
  Наяву я и как бы во сне.
  
  О, восторг! О, блаженство! Истома...
  Так и есть - это снова она,
  Светлолика, хоть кожей темна.
  
  2. АРОМАТ
  
  Читатель, ты душою отдыхал,
  Вдыхая ладан до изнеможенья,
  Когда-нибудь до головокруженья
  Смолу ты благовонную вдыхал?
  
  Ты бабочкой над вечностью порхал?
  А со цветком запомнил миг сближенья?
  Бесхитростные есть телодвиженья...
  О, как этот цветок благоухал!
  
  Любимая, так от волос твоих,
  Пленяющий сильнее, чем церковный,
  Шёл дикий, душный аромат альковный,
  
  Я изнывал, покусывая их.
  И словно твоим звонким юным смехом
  Отброшенное платье пахло мехом.
  
  3. РАМА
  
  Как хорошая рама всегда добавляет
  Полотну, хоть и не знаменито оно,
  То, что словом пока не определено,
  И картину из мира вещей выделяет,
  
  Так звезду мою всё, что на ней, обрамляет:
  Украшенья, наряды... Казалось, земно,
  Но как в гостью с небес всё в неё влюблено -
  Дивный камень в оправе взор ошеломляет
  
  Совершенством отделки и граней игрой.
  Всё служило ей рамой: она утопала
  В ситцах и в кружевах свои плечи купала.
  
  А повадка её удивляла порой
  Грациозной ребячливостью обезьянки,
  Что сквозила в движеньях полунегритянки.
  
  4. ПОРТРЕТ
  
  Болезнь и смерть испепелили
  Всё то, что полыхало в нас,
  От глаз, которые целили,
  От рта - печален здесь рассказ...-
  
  От ласк, которые как брату
  Она дарила, о, душа,
  Осталось - что? Оплачь утрату -
  Рисунок в три карандаша,
  
  Который тоже умирает,
  Как я, старея с каждым днём,
  И демон времени стирает
  
  Крылом черты его. Вздохнём.
  Убийца жизни и искусства,
  Ты не сотрёшь святые чувства!
  
  РАЗРУШЕНИЕ
  
  Ежемгновенно и со всех сторон
  Неосязаемый как воздух меня мучит
  Дух противленья и наносит мне урон,
  И удовлетворять свои хотенья учит.
  
  Зная любовь мою к Искусству, предстаёт
  Мне в виде женщины, исполненной соблазна,
  Или, предлог найдя, вновь чашу подаёт
  С запретным зельем, сев на шею мне бесслазно.
  
  И, совратив меня, мол, не увидит Бог,
  Разбитого, без сил в тоскливейший порок
  Для отвратительного грехосовершенья,
  
  Швыряет мне в глаза, мол, чёртом ты побран,
  Одежды грязные и гной отверстых ран,
  И аппарат кровавый Разрушенья.
  
  ОДЕРЖИМЫЙ
  
  Уж солнце трауром подёрнулось, и ты,
  Луна моя, теперь укутайся тенями.
  Спи или же кури, каминными огнями
  Любуясь вечер весь до полной темноты.
  
  Как я люблю тебя такую, с высоты
  Звезда сошедшая, и что нам делать с днями,
  Гуляя по местам с огнистыми камнями,
  В Эдеме - ты и я... А хочешь остроты?
  
  Зажги зрачки свечёй с застывшими слезами.
  Хотенье пробуди кошачьими глазами,
  Как боль, спонтанное, мучительное. Будь
  
  Хоть ночью чёрной, хоть зарёй огненно-рыжей,
  Будь откровенной, резвой и бесстыжей,
  О, мой Вельзевул, лёд из огня - добудь!
  
  МЕЧТА ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО
  
  Знакомо ли тебе, как мне, это мученье -
  Со страхом смешанная жажда умереть?
  Снедало ли тебя от жизни отреченье,
  Которое должно сперва, как плод, созреть?
  
  Надежда и тоска... Но всё сильней влеченье.
  Как на песок в стекле томительно смотреть!
  Вот, времени сейчас закончится теченье...
  Всё. Через миг конец. Не будет муки впредь.
  
  Ах, как нетерпелив ребёнок на спектакле!
  В большой досаде мы на занавес, не так ли?
  Суровой правды миг, однако же, настал:
  
  Я умер и уже зарёй пылал холодной.
  Поднялся занавес. С надеждой, но бесплодной,
  - Так где же зрелище? - я всё чего-то ждал.
  
  ПЕЙЗАЖ
  
  Чтоб звонче сочетать в стихах созвучий чёты,
  Жить ближе к небесам хочу, как звездочёты,
  И с колокольнями в соседстве поутру
  Внимать их гимнам, разносимым на ветру.
  Люблю смотреть, обняв руками подбородок,
  На крыши и дворы поверх перегородок,
  На трубы, флюгера и на колокола
  С мансарды - и поэт у нас не без угла!
  
  Люблю я созерцать, как в ясную погоду
  Из труб дымы рекой восходят к небосводу,
  То как рождается в лазурной глубине
  Вечерняя звезда, а лампы свет - в окне.
  Мне любо наблюдать весну и лето, осень...
  Не зиму только - где в угрюмом небе просинь?
  Закрыв все ставни и портьеры опустив,
  Я отдыхаю, в ночь день светлый обратив,
  Мечтая о садах, фонтанах, птицах южных
  Под звуки музыки из завываний вьюжных
  В печной трубе. Ярка идиллия моя.
  Зимой я уношусь в далёкие края.
  Мне хорошо: мятеж на улице пусть будет,
  И он меня от грёз волшебных не пробудит,
  Предавшись наяву пленительному сну,
  Я волею своей зову в мечты весну,
  Из сердца моего я солнце извлекаю
  И всё вокруг себя в сиянье облекаю.
  
  СОЛНЦЕ
  
  Слышны ли стоны мне за жалюзи? - Ещё бы!
  Секретов не таят парижские трущобы.
  Уже в лучах зари предместья и поля...
  С воображаемою шпагой - ой-ля-ля! -
  Весьма причудливым я занят фехтованьем,
  Точнее говоря - рифм редких добываньем:
  Отскок, наскок, удар... Вот к давнему стиху
  И найден точный чёт - негрех да к негреху!
  
  Приветствую тебя, о, солнце, враг хлороза,
  Питается тобой и червь земной, и роза,
  Ты прогоняешь тьму, светя на дол с высот,
  И полнишь мёдом мозг, словно пчелиный сот,
  Ты инвалидов с костылями утешаешь
  И настроенье бедолагам повышаешь,
  Ты, солнце, урожай в душе моей растишь,
  Но сбора день и час когда мне возвестишь?
  
  Ты, как поэт, чьи сны рифмованные вещи,
  Облагораживаешь низменные вещи,
  Без шумной челяди - не мчат, трубя, гонцы... -
  Ты входишь, словно царь, в больницы и дворцы.
  
  СМЕРТЬ БЕДНЯКОВ
  
  Смерть утешает но и заставляет жить,
  Она - конец пути и нет иной надежды,
  Но путь надо пройти. Ты должен дорожить
  Здесь каждым жизни днём, а не ждать, как невежды,
  
  Конца. Упасть в сугроб и, наконец, смежить
  Уставшие искать тропу во мраке вежды...
  Надежда может так порой заворожить!
  Дать Некто обещал нам белые одежды...
  
  Приют для бедняков написано, что есть.
  Там можно отдохнуть, согреться и поесть,
  И нежный Ангел сам постель тебе постелет,
  
  В перстах которого - пленительные сны...
  Бедняк уснул в снегу. В том нет его вины.
  Пускай теперь над ним завьюжит, заметелит...
  
  СМЕРТЬ ХУДОЖНИКОВ
  
  В который раз я мрачно содрогнусь,
  Целуя пошлый лоб карикатуры
  На совершенство и от злобной дуры
  Когда, смешной мечтатель, отвернусь?
  
  Вновь на обломков груду оглянусь
  И разберу остатки арматуры.
  Не вышло у ваятеля Скульптуры,
  Увы, опять. Печально усмехнусь.
  
  Иные же смирились с худшей долей:
  Без идола творят. Для них одна
  Надежда есть, в конце пути она -
  
  Причудливый и мрачный Капитолий...
  Пусть хоть под солнцем смерти расцветут
  Цветы в мозгу их, где они растут.
  
  ***
  Мы погружаемся во мрак, туман и холод.
  Прощай, тепло! Пора зиме вступить в права.
  Со стуком траурным: 'Ты болен и немолод', -
  На мостовую тяжко падают дрова.
  
  Ещё короче стал недлинный день солярный.
  Радости мало в помрачении таком.
  Увидь, сердце, теперь ледовый ад полярный,
  Где ты не солнце, а замёрзший алый ком.
  
  Как на душе моей от этих звуков скверно!
  Боже, там что, сооружают эшафот?
  Уставший разум мой хандра таранит мерно,
  Похоже, что стена обрушится вот-вот.
  
  И кажется мне, что сколачивают где-то
  В великой спешке гроб. Вопрос только - кому?
  Ну вот и холода. Скончалось бабье лето.
  Мой погребальный марш, выходит, по нему.
  
  Ни спальня, ни камин, ни ваша ко мне нежность,
  Ни даже длинных глаз зеленоватый цвет
  Сегодня заменить не смогут мне безбрежность
  Моря закатного, где стынет солнца свет.
  
  Любите же меня, пусть хоть как мать ребёнка
  Неблагодарного и злого, как сестра
  И как любовница - умело, умно, тонко...
  Последняя любовь бывает так остра!
  
  Могила ждёт. Хочу к вашим ногам склониться
  И на колени лоб усталый положить,
  Хочу без слов опять в любви к вам объясниться.
  Вы - поздний летний луч... О, как я хочу жить!
  
  ВОЛОСЫ
  
  Дай мне забыться в чувственной отраде,
  Позволь, я буду медленно вздымать
  И рассыпать твои густые пряди
  Пьянящего их аромата ради,
  Хочу ему, как музыке внимать.
  
  Азии томной с Африкою жгучей
  Воспоминанье, в душных волосах
  Звуча моряцкой песнею тягучей,
  Воображенья силою могучей
  Становится, как ветер в парусах,
  
  Несущий вдаль меня, где лето вечно,
  Мужчины там полны жизненных сил,
  А женщины, идущие навстречно
  С кувшинами, в глаза глядят беспечно
  Тем, кто у них напиться попросил.
  
  Жизнь порта слышу. Полными глотками
  Пью запах, звук и цвет. Люблю следить
  С каюты корабля за рыбаками,
  Что тянут сети сильными руками,
  И по портовым улочкам бродить.
  
  Так дай же мне скорей лицом зарыться
  В твой чёрный океан, где скрыт иной,
  В котором небо звёздное искрится,
  Дай в нём, подобно капле, раствориться,
  Прошу тебя, будь ласкова со мной.
  
  На берегах пушистых твоей кожи
  Лес ароматный расплетённых кос,
  Если не ты родная мне, то кто же?
  И в запахе, пронзающем до дрожи,
  Смешались дёготь, мускус и кокос...
  
  В твоей тяжёлой гриве мои руки
  Рубин, сапфир и жемчуг ищут вновь,
  С тобою изнывать в блаженной муке
  Все дни, всегда, не ведая разлуки
  Хочу - не покидай меня, любовь!
  
  СПЛИН
  
  Когда низкое небо, как столб атмосферный,
  Тяжко давит на мозг, словно качкой морской,
  Так что после бессонницы утра свет серный
  Ещё хуже чем мрак, где ты ширил рукой,
  
  Когда робкой Надежды взлёт неимоверный
  Потолок подземелья, где больше мирской
  Не должно быть надежды, её путь неверный
  Преграждает как нетопырю, и в такой
  
  День промозглый, когда утра сумрак пещерный
  Проливает опять неизбывной рекой
  Хлябь, а прутья дождя не как дом эфемерный
  Паука, что в мозгу интересно - какой
  
  Жертвы ждёт? - вдруг набат, словно вопль боговерный
  Раздаётся бродяг, что с сумой да клюкой
  Прошли жизненный путь, так что рай достоверный
  Уже виден им - близок желанный покой!
  
  Тогда мне катафалки чредою безмерной
  Начинают мерещиться, не никакой
  Уж надежды, сам Ужас вонзает - хруст скверный -
  Чёрный стяг свой в мой череп, склонённый Тоской.
  
  АЛЬБАТРОС
  
  У тупой матросни есть дурная забава -
  Альбатросов ловить. Эти птицы всегда,
  Как недвижный эскорт, возле мачт величаво
  Провожают над горькою бездной суда.
  
  Только, пойманный в плен, он, не знавший насилья,
  Окружённый глумливой и наглой толпой,
  Этот принц высоты неуклюжие крылья,
  Словно вёсла, теперь волочил за собой.
  
  Как смешён, как уродлив он, вот так потеха!
  Не уйдёт, пусть попробует только посметь!
  Этот в клюв ему трубку засунет для смеха,
  Тот кривляется, мол, тоже может взлететь...
  
  О Поэт, ты царишь в синеве небосвода,
  Недоступный стрелкам, непокорный судьбе,
  Но ходить по земле среди пошлого сброда
  Исполинские крылья мешают тебе.
  
  ВЕЧЕРНЯЯ ГАРМОНИЯ
  
  1
  Настал блаженный час, под гул богослуженья
  Торжественно зажглись кадильницы-цветы,
  Их запахи во тьме со звонами слиты,
  Меланхоличный вальс и томное круженье.
  
  Торжественно зажглись тяжёлые цветы,
  И скрипки нежный стон дрожит в изнеможенье,
  Меланхоличный вальс и томное круженье,
  Алеют берега лазурной высоты.
  
  И скрипки нежный стон дрожит в изнеможенье,
  А в робком сердце страх бездонной пустоты,
  Алеют берега лазурной высоты,
  Закатные лучи застыли без движенья.
  
  А в робком сердце страх бездонной пустоты,
  В зеркальной глубине воскресли отраженья,
  Закатные лучи застыли без движенья...
  Как дароносица, во мне мерцаешь ты!
  
  2
  Настал блаженный час, когда все панкадила,
  Торжественно зажглись, со звонами дрожа,
  За звуками дымы во тьме плывут, кружа,
  Печально-томные - воня слух усладила.
  
  Торжественно зажглись, под благовест дрожа,
  Под скрипки скорбный вздох, под слёзы крокодила...
  Печально-томные - воня слух усладила!
  А золото зари уже изъела ржа.
  
  Под скрипки скорбный вздох, под слёзы крокодила
  Кончалась сама жизнь - у поля есть межа,
  А золото зари уже изъела ржа...
  Как плаха рдел закат, и в сердце жуть входила.
  
  Кончалась сама жизнь - у поля есть межа,
  И завтрашняя казнь мне спину холодила.
  Как плаха рдел закат, а в сердце жуть входила...
  Сосуд святых даров во мне ты, госпожа!
  
  ПРОПАСТЬ
  
  Паскаль носил в мозгу бездонное жерло -
  Всё пропасть, бездна всё: желанье, слово, дело...
  И только что опять затылок мне задело,
  Повеяв холодом, Безумия крыло.
  
  Забыться и не быть - иного нет удела.
  Пространство кончилось и время истекло.
  В моём мозгу Господь, разоблачая зло,
  Запишет ужасы, которым нет предела.
  
  Я сна теперь страшусь. Он - яма, он - провал.
  К какой бы пропасти я взор ни приковал,
  К каким бы небесам его я ни возвысил,
  
  Повсюду бездны мрак, и тщетно жажду я
  Вкусить бесчувственности от небытия...
  Ах, никогда не стать вне Сущностей, вне Чисел!
  
  РАЗГОВОР
  
  Вы - небо осени, закатное светило.
  Увы, моей тоски приливная волна
  Опять нахлынула и горький привкус ила
  Я снова ощутил у губ моих, сполна.
  
  Зачем моей груди коснулись вы несмело?
  О, друг мой ласковый, нет сердца там, поверь.
  Оно досталось той, которая посмела
  Предать его зверью, сама - жестокий зверь.
  
  Оно теперь - дворец, который пьяным сбродом
  Глумливо осквернён - там кровь, там грязь, там боль...
  А ваши волосы душистым пахнут мёдом...
  
  О, красота, в глаза взглянуть тебе - позволь!
  Хочу, чтобы они, сверкнув, испепелили
  Всё то немногое, что звери пощадили.
  
  НЕЗНАКОМКЕ
  
  Бульвар вокруг меня гремел, пошл и поган.
  Высокая и тонкая, под чёрной
  Вуалью женщина прошла, рука в узорной
  Перчатке, держа край фестона, балаган
  
  Вокруг себя не видя толпы вздорной.
  Остановившись, я, как старый интриган,
  Глаз небо зыбкое, где зреет ураган
  - Иль наслажденье? - пил с влюблённостью покорной.
  
  Блеск молнии и... ночь. Сверкнувшей красоты
  Миг зародил во мне тоску по счастью, в жизни
  Так редкому, увы. Мне встретишься ли ты
  
  Опять, пускай не здесь, а там, в святой отчизне?
  Не знаю я кто ты , зачем и куда шла,
  Но я тебя любил - ты это поняла!
  
  ЛИТАНИИ САТАНЕ
  
  Дивный Ангел, достойный премногих хвалений,
  Сын, заклятый Отцом и лишённый молений,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Князь изгнанников, Богом отверженный, но
  Не смиривший гордыни своей всё равно,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Царь богатства, сокровищ духовных податель
  И страданий людских всеблагой врачеватель,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, кто дал прокажённым утехи любви,
  Чтоб от рая вкусить они тоже смогли,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, со Смертью любовное ложе деливший
  И от Смерти Надежду шальную родивший,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, дающий злодею презрительный взор,
  Когда смертный выносят ему приговор,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, кто зрит глубоко под землёй минералы,
  Для войны припасённые Богом металлы,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, кто знает, в каких тайниках жадный Бог
  Драгоценные камни припрятать бы мог,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, кто ночью лунатику длань подставляет,
  Когда он по карнизам и крышам гуляет,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, дающий пьянчуге упругий скелет,
  Чтоб он смело шагал под колёса карет,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, сомненьем в себя укрепляющий веру,
  Прометей, давший людям селитру и серу,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, кто ставит бесстрастной рукой палача
  Начертание зверя на лбу богача,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Ты, вложивший в глаза и сердца проституток
  Жажду денег и страсть до весёленьких шуток,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  Посох изгнанных, светоч бредущих во тьме,
  Заговорщиков друг, брат сидящих в тюрьме,
  
  Сатана, снизойди к моей жалкой молитве!
  
  МОЛИТВА
  
  Слава, слава тебе, сатана, в вышине,
  Где ты правил, и слава тебе в низине,
  Где царишь ты теперь, погружённый в мечтанья.
  Сделай так, чтоб с тобой я под древом познанья
  Отдыхал, а оно над моей головой
  Новым храмом шатёр свой простёрло живой!
  
   ВОСПАРЕНИЕ
  
  Там, внизу - облака, там, внизу - города,
  Горы, реки, озёра плывут как во сне,
  Здесь - сияющий диск в фиолетовой тьме,
  Здесь в эфире летит за звездою звезда!
  
  Мой рассудок, ты мечешься, как на костре,
  То как сильный пловец - ему всё нипочём! -
  Ты ныряешь во мрак, раздвигая плечом
  Глубину бытия в сладострастной игре.
  
  Унеси меня прочь! Эта жизнь, как миазм,
  Дай отмыться от дрязг в просветлённой струе,
  Дай глотнуть леденящее грудь питие,
  Золотой эликсир, рвущий горло до спазм!
  
  Позади суета ежедневных сует
  Волочится за жизнью чугунным ядром,
  Счастлив тот, кто рванулся упругим крылом
  И вознёсся к полям, излучающим свет!
  
  Тот, чьи мысли легко, словно стаи стрижей,
  К небесам направляют свободный полёт,
  Кто, как бог, воспарив, вдохновенно прочтёт
  Откровенья цветов и безмолвных вещей!
  
  SED NON SATIATA
  
  Божок, исполненный свирепой красоты,
  Ты пахнешь мускусом и горечью гаваны,
  Какой тебя шаман зачал в ночи саванны,
  Колдунья чёрная, исчадье темноты?
  
  Нектар твоей слюны пьянит до дурноты,
  Он опия сильней, блаженнее нирваны,
  Я вёл к твоим глазам желаний караваны,
  Но пить одной тоске из них давала ты.
  
  Мою тебя, остынь, оставь меня в покое,
  О, ненасытная! Могу ль я стать рекою,
  Чтоб девять раз подряд, как Стикс, тебя обнять?
  
  Тварь сладострастная, чьей похоти звериной
  Мне, измождённому, иначе не унять,
  Как стать в аду любви холодной Прозерпиной.
  
  СООТВЕТСТВИЯ
  
  Природа - древний храм, где от живых колонн
  Обрывки смутных фраз исходят временами,
  Мы входим в этот храм в смятенье, а за нами
  Лес символов немых следит со всех сторон.
  
  Как эха длинный вопль, блуждающий по кругу
  В бездонной пустоте среди безмолвных гор,
  Сливается с другим, так, словно зыбкий хор,
  В нас запах, звук и цвет ответствуют друг другу.
  
  Есть запах чистоты. Он пахнет, как дитя,
  И зелен, как трава, и тих, как зов гобоя,
  Но много есть иных, развратных, что шутя
  
  Способны расколоть сознание любое!
  Так ладан и сандал, так мускус и бензой
  Влекут лавины чувств и мыслей за собой!
  
  ***
  Я основал столпы и изваял колонны
  Живого храма. Глаз на вшедшего уклоны.
  И странные порой доносятся реченья
  До слуха моего от тех, кто неба склоны
  
  На себе держит. Смутного значенья
  Исполненные. Друг в друга включенья
  Есть звуков, запахов, цветов - хрупки заслоны,
  Экспансия сильней взаимного влеченья.
  
  Запахи юные как детские пелёны
  Есть и как зов свирелевый зелёны.
  Другие же взыскуют вовлеченья
  
  Всех чувств и памяти, развратны и солёны...
  Так амбра, мускус, нард, бензой чувствам мученья
  Способны причинить, уму же - помраченья!
  
  СТРАСТЬ К МИСТИФИКАЦИИ
  
  Когда выходишь ты с ленивостью беспечной
  Под звуки музыки, что бьются в потолок,
  То бёдра твои с их гармонией навстречной
  Не в силах описать поэта бедный слог.
  
  И когда я смотрю с жертвенностью обречной
  На этот низкий лоб, который так полог -
  Он пышной люстрой озаряем яркосвечной!
  То взор твой развращён как к прелести прилог.
  
  Молюсь: как хороша и странно свежа в вечной
  Юдольной суете та, память о ком - клок
  С овцы паршивой и в чьей грешно-человечной
  Душе уже взимал червь с персика налог.
  
  Кто ты - корзина смокв с мякотью безупречной,
  Надтреснутый сосуд, надкусанный яблок,
  Молох, что жертвою не сыт новоиспечной?
  Шлет стрелы твоих глаз искуснейший стрелок!
  
  Я знаю, есть глаза с тоскою неизречной,
  В них нет никаких тайн, пустые как брелок,
  Готовые на всё ради столь краткотечной
  Забвения волны... Закат зрачков... Белок...
  
  Не хватит ли того, что ты - виденье млечной
  Разрыв-травы, а я - не сброшенный молок,
  А Шарль Бодлер, поэт с душой неискалечной?
  Прости меня, Париж, за честный эпилог!
  
  
  ПРЕДСУЩЕСТВОВАНИЕ
  
  Я долго жил в дворцах, исполненных дремоты,
  Где бликов золотых слепящие рои
  Меж мощных колоннад сверкали в забытьи
  И в сумерках цвели базальтовые гроты,
  
  И волны, преломив хрустальные струи,
  Торжественно влекли падения и взлёты,
  Сплавляя в зыбкой мгле таинственные ноты
  С закатом, чьи огни зажгли зрачки мои.
  
  О да, я долго жил роскошно и устало
  Среди спокойных грёз и медленных услад,
  И голые рабы, ища мой скорбный взгляд,
  
  Мне освежали лоб, качая опахала,
  Стараясь с каждым днём всё глубже проникать
  В мучительный секрет, мне данный, чтоб страдать.
  
  ВРАГ
  
  Моя юность прошла, словно буря над садом,
  В блеске призрачных солнц этот бешеный шквал
  Сразу весь урожай погубил своим градом
  И с деревьев листву, искромсав, посрывал.
  
  Вот и буре конец, только я уже вряд ли
  Соберу в том саду золотые плоды.
  Надо землю ровнять, брать лопату и грабли...
  Но воздаст ли Господь за благие труды?
  
  И найдут ли - как знать? - новых мыслей растенья
  Нежный сок, что весной возбудит их цветенье
  В почве, вымытой словно песок у реки?
  
  Время точит наш дух и мы стонем от боли,
  А невидимый Враг всем мольбам вопреки
  Жрёт и жрёт нашу плоть, свирепея всё боле.
  
  НЕУДАЧА
  
  Опять твой путь тернист и крут,
  Сизиф, и пытка бесконечна,
  Лишь с ней сравним мой тяжкий труд -
  Жизнь коротка, искусство вечно.
  
  Поэта сердце, что стучит,
  Гремя как барабан дырявый,
  К погосту проклятому мчит,
  Прочь от гробниц, увитых славой.
  
  Не счесть сокровищ под землёй,
  Они лежат, ты мглой,
  Их землекопы не отроют.
  
  Опять цветы на склонах гор,
  Ничей не вдохновляя взор,
  Бутоны нежные раскроют.
  
  БОЛКОН
  
  Мать воспоминаний, нежная из нежных,
  О тебе все мысли, о тебе мечты.
  Сколько провели мы вместе безмятежных
  Вечеров сердечных, помнишь, я и ты?
  Мать воспоминаний, нежная из нежных.
  
  Розовели угли, меркнули огни.
  Вечер на балконе. Сколько вожделенных
  Унеслось мгновений! Где теперь они?
  Мы тогда сказали столько слов нетленных!
  Догорали угли, меркнули огни.
  
  Как прекрасен вечер в сумраке закатов,
  Как бездонно небо, как сильна любовь!
  Над тобой склоняясь, ангел ароматов,
  Я вдыхал, казалось, с ними твою кровь,
  Как прозрачен вечер в сумраке закатов.
  
  Я искал во мраке твой спокойный взгляд,
  Два зрачка огромных в темноте кромешной,
  Пил твоё дыханье! О, восторг, о, яд!
  Обнимал колени с нежностью безгрешной...
  Я искал во мраке твой спокойный взгляд.
  
  Я легко сумел бы воскресить былое,
  Каждый миг счастливый воссоздать бы мог,
  Идол незабвенный, существо родное,
  Я провёл бы вечность вновь у твоих ног,
  Я легко сумел бы воскресить былое.
  
  Только если время мчится всё быстрей,
  Возвратит ли бездна то, что поглотила,
  Возродится ль снова из глубин морей
  Утренней зарёю ясное светило,
  Даже если время мчится всё быстрей?
  
  НЕОБРАТИМОСТЬ
  
  Ангел, славящий жизнь, вам знакомы страданья?
  Скорбь, отчаянье, страх, если, стиснув виски,
  Проклинаешь весь мир от бессильной тоски,
  А гримасы стыда, а ночные рыданья?
  Ангел, славящий жизнь, вам знакомы страданья?
  
  Ангел братской любви, вы взывали к отмщенью?
  Если, сжав кулаки от жестоких обид
  Человек небесам равнодушным грозит,
  Отвергая Того, Кто призвал к всепрощенью?
  Ангел братской любви, вы взывали к отмщенью?
  
  Ангел добрых надежд, бывали в больницах,
  Где свирепствует смерть, вас бросало в озноб
  От испуга, когда света скудного сноп
  Восковой желтизной застывает на лицах,
  Ангел добрых надежд, бывали в больницах?
  
  Ангел вечной весны, вас пугали морщины?
  Если старость пришлёт эту чёрную весть,
  Вам достанет ли сил, чтоб однажды прочесть
  В ненаглядных глазах состраданье мужчины?
  Ангел вечной весны, вас пугали морщины?
  
  Ангел всех совершенств, целомудренный гений,
  Царь Давид захотел, прежде чем умереть,
  Рядом с телом твоим свои кости согреть,
  Я же, грешный, прошу только кротких молений!
  Ангел всех совершенств, целомудренный гений!
  
  ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ
  
  О сестра, давай
  Улетим в тот край,
  Где бесконечно блаженство,
  Край волшебных грёз,
  Где не будет слёз,
  Где всё, как ты, совершенство!
  Солнца влажный блеск
  И каналов плеск
  И чёрный плен глаз коварных
  Оплели мой ум
  Обаяньем дум,
  Таинственных и лучезарных!
  
  Край, где царит чистота,
  Мир, свет и красота!
  
  Там пышный покров
  Из пёстрых ковров
  Наши украсит покои,
  Там всюду цветы
  Неземной красоты
  Расставлены нежной рукою,
  Там роскошь зал,
  Глубина зеркал,
  Прелесть, лоск и сиянье,
  Там в светлой тиши
  Все тайны души
  В едином пребудут слиянье!
  
  Край, где царит чистота,
  Мир, свет и красота!
  
  Хочешь, корабли,
  Что в гавань зашли
  Из дальних стран, без промедленья
  Выполнят сейчас
  Любой твой приказ
  И ждут твоего повеленья!
  А вокруг закат,
  Золотой каскад,
  Весь в гиацинтовых отсветах,
  Город затопил,
  Который застыл
  В очах твоих, лаской согретых,
  
  Край, где царит чистота,
  Мир, свет и красота!
  
  ПАРИЖСКИЙ СОН
  
  1
  Пейзаж чудовищно-прекрасный,
  Холодный, мёртвый, неземной,
  Мираж бездушный и ужасный
  Был порождён сегодня мной.
  
  Я истребил без снисхожденья
  В нём все деревья - для того,
  Чтобы живые насажденья
  Не безобразили его.
  
  Но, сладким мучимый соблазном,
  Я изощрённо сочетал
  В его строю однообразном
  Лишь воду, мрамор и металл.
  
  Фонтаны, лестницы, аркады...
  То был роскошный Вавилон,
  Где в бездну рушились каскады
  И рдело золото колонн.
  
  И, низвергая вал за валом,
  Весь в бриллиантовом огне,
  Поток прозрачным покрывалом
  Скользил по бронзовой стене.
  
  Там, где литые колоннады
  Застыли в зеркале воды,
  Окаменелые наяды
  Глядели в мёртвые пруды.
  
  Там камнем розово-зелёным
  Свои оправив берега,
  Текла к пределам отдалённым
  Искристо-синяя река!
  
  Там всё являло откровенье:
  Я мнил немое торжество
  Зеркал, ослепших на мгновенье
  От отраженья своего!
  
  Там, в вышине из урн бездонных
  Срывались в пропасть предо мной
  Лавины Гангов монотонных
  Необозримою стеной,
  
  Там, жертва собственных экстазов,
  Впав в упоительный обман,
  Я взором в бездну из алмазов
  Обрушил бурный океан!
  
  Везде глаза мои встречали
  Отдохновенье и привет.
  Там даже чёрный цвет печали
  Мне излучал незримый свет.
  
  Тот мир ни солнцем, ни луною
  Не озарялся, ибо в нём
  Всё, что простёрлось предо мною,
  Светилось собственным огнём!
  
  2
  
  Открыв глаза, я вдруг проснулся,
  Но, отрешась от забытья,
  Я тотчас вновь соприкоснулся
  С угрюмой прозой бытия.
  
  Часы, охрипшие от боя,
  Уже рекли средину дня,
  И равнодушие тупое
  Вновь переполнило меня.
  
  СМЕРТЬ ВЛЮБЛЁННЫХ
  1
  Мы уснём вдали от забот мятежных
  Самым кротким сном в самый светлый час,
  И под томный вальс ароматов нежных
  Всех времён цветы расцветут для нас,
  
  И огнём живым вглубь миров безбрежных
  Побежит легко, как в последний раз,
  Бесконечный ряд отражений смежных
  Между двух зеркал наших ясных глаз.
  
  В синей мгле закат догорит, печальный,
  Мой недвижный взгляд, словно крик прощальный,
  Твой застывший взор отразит светло.
  
  А потом войдёт Ангел новой встречи,
  Он прикроет дверь и протрёт стекло,
  И засветит вновь в нашей спальне свечи.
  
  2
  Как я укутай душу - зябко, да? -
  В ту купину, горит что неопально,
  И ты, и твоё творчество опально
  За то, что в нём горит твоя звезда.
  Трава тебя найдёт, но не тогда,
  Когда ты будешь звать её. Кропаль на!
  Поэта ложе смертное двуспально:
  С любовницею сон в дворце из льда,
  Зеркал ли? - Отражений череда...
  Где вы в своём гробу одеты бально
  И убран одр цветами погребально,
  А вам - глаза в глаза глядеть всегда.
  Не разлучат вас больше никогда
  И не закабалят уже кабально...
  
  
  АЛХИМИЯ СТРАДАНЬЯ
  
  Природа, для одних ты - дар,
  Родная нива созиданья,
  А для других - юдоль страданья,
  Где реет ужас Божьих кар.
  
  Гермес, гонимый тайный бог,
  Я перенял твоё ученье,
  Но как Мидаса на мученье
  Слугу ты верного обрёк.
  
  Как прорву золота, в мечтаньях
  Зрю всюду смерть. Угрюмый маг,
  Из туч я строю саркофаг
  
  Иль узнаю в их очертаньях
  Любезный труп, а в бездне звёзд
  Вселенский мнится мне погост.
  
  СОСРЕДОТОЧЕНИЕ
  
  Ну полно, Боль моя, уймись и будь послушной,
  Довольно, отвернись от мерзостей людских.
  Уж вечер близится, неся в наш город душный
  Забвенье - для одних, заботы - для других.
  
  Опять на гнусный пир, бессовестный и скучный
  Пуска рабы Страстей разнузданных своих,
  Безумные, бегут толпою малодушной,
  О, Боль моя, дай руку мне, уйдём от них
  
  Подальше. Посмотри: в одеждах алых Годы
  Склонились над водой с балконов небосвода,
  Вот отблеском косым прощального луча
  
  В портале траурном закат померкнул пышно,
  И, саван чёрный свой с Востока волоча,
  К нам бархатная Ночь спускается неслышно.
  
  ЛЕСБОС
  
  Эту землю воспеть повелела мне Муза.
  Лесбос, остров любви, где под сенью дерев
  Поцелуи свежи, словно мякоть арбуза
  На невинных устах целомудренных дев,
  Эту землю воспеть повелела мне Муза.
  
  
  Там срываются вниз поцелуев каскады
  И летят с высоты, чтобы с рёвом упасть
  В вожделенный провал, как безумное стадо,
  И на миг утолить воспалённую страсть,
  Там срываются вниз поцелуев каскады.
  
  Там ничей ещё вздох не остался без эха,
  Рай, где Фрины подруг настигают легко,
  Где Венера сама среди плясок и смеха
  Пожалеть бы смогла, что она не Сапфо,
  Там ничей ещё вздох не остался без эха.
  
  Круглый год там трава зелена и упруга,
  И прозрачна вода, и дубрава густа,
  Там подругу, смеясь, обнимает подруга,
  И глядит ей в глаза, и целует в уста...
  Круглый год там трава зелена и упруга.
  
  Пусть же старый Платон хвалит строгие нравы,
  Лесбос, царь всех царей, как легка твоя власть!
  Ты снимаешь запрет на священное право
  Совершенствовать культ, изощряющий страсть,
  Пусть же старый Платон хвалит строгие нравы.
  
  Ты умеешь прощать добровольную пытку,
  Чей оплот нерушим в горделивых сердцах,
  И низводишь на нет в них любую попытку
  Обрести благодать на иных небесах,
  Ты умеешь прощать добровольную пытку.
  
  Лесбос, кто из богов осудить тебя смеет?
  Твой удел без того непомерно жесток!
  Даже тысячи солнц иссушить не сумеют
  Твоих пролитых слёз светоносный поток,
  Лесбос, кто из богов осудить тебя смеет?
  
  О, подруги Сапфо, нет ни ада, ни рая,
  Так не бойтесь греха, возликуйте же вновь,
  Ваша вера чиста, как любая другая,
  И над миром ещё посмеётся любовь!
  О, подруги Сапфо, нет ни ада, ни рая!
  
  Жрицы тайной любви, по велению долга
  Я слагаю вам гимн, искупающий грех.
  Ваш зловещий восторг мне знаком уже долго,
  В нём сквозь слёзы звучит необузданный смех,
  Я слагаю вам гимн по велению долга.
  
  И с тех пор я стою на вершине Левката
  Как дозорный солдат, что, вперяя свой взор
  В неоглядную даль, от зари до заката
  Провожает мечту в безвозвратный простор,
  И с тех пор я стою на вершине Левката.
  
  Чтоб узнать, всем ли смерть принесёт утешенье,
  В час, когда скорбный диск над волнами застыл,
  Лёг на берег любви, что дарует прощенье,
  Труп прекрасной Сапфо, что однажды уплыл,
  Чтоб узнать, всем ли смерть принесёт утешенье.
  
  Прекрасный труп Сапфо, любовницы, поэта,
  Покинувшей скорбей непрочную юдоль...
  Синий взор сокрушён взором чёрного цвета,
  Чей сумеречный круг перечеркнула боль
  Оставленной Сапфо, любовницы, поэта.
  
  Сапфо, что отдалась на скотское глумленье
  Надменному самцу, чей похотливый взор
  Невинную толкнул на клятвопреступленье,
  Да смоет океан теперь её позор,
  За то что отдалась на скотское глумленье.
  
  Так славься же в веках, соперница Венеры,
  Чей прелестью весь мир подлунный осиян,
  Пускай ты умерла во имя древней веры,
  Тобою восхищён великий Океан!
  Так славься же в веках, соперница Венеры!
  
  Только Лесбос с тех пор оглашают рыданья,
  И, не внемля хвале, что звучит в его честь,
  Древний остров любви источает страданье,
  И возносится ввысь безутешная весть,
  Только Лесбос с тех пор оглашают рыданья.
  
  МАСКА
  
  Взгляните на шедевр из виллы флорентийской -
  Само изящество и сила сама! К нам
  Богиня снизошла с вершины олимпийской,
  Покоя не давать отцов чтобы сынам!
  
  Какая твёрдость, но и грация какая -
  Вот княжьего одра и папского жена!
  Улыбка губ её зовёт: 'Как мёд, сладка я!'
  Она надменна, но и вместе с тем нежна...
  
  А эта глубина насмешливого взгляда!
  Прекрасное лицо, чья каждая черта
  Победно говорит: 'Я наслажденья для, да,
  А не молитв живу - не в келье заперта!
  
  Меня зовут Любовь, экстаз - моя корона!'
  Ты видишь, как сильна земная красота,
  Когда она нага, и одр её - вид трона,
  Но обойдём вокруг. Скульптура не проста...
  
  О, ужас рока, о, проклятие искусства!
  Прелестное лицо, что обещало рай -
  Двуликий монстр! Придя от изумленья в чувство,
  Вдруг сознаёшь, что есть и у искусства край.
  
  На подлинном лице - гримаса отвращенья.
  Вглядись в него, вглядись! А мнимое, увы -
  Личина, маска... Как смотреть без чувств смущенья?
  Два разных столь лица у жуткой головы!
  
  Ты плачешь, Красота! Река твоих рыданий
  Впадает в сердце мне, я пьян от твоей лжи.
  Исполнен солью я твоих, тайностраданий,
  Но в чём причина их, о скорбь моя, скажи?
  
  Ты плачешь - почему, так что тобою пьяно
  Поэта сердце, что за боль в тебя вошла,
  Какое в тебе зло, атлетка без изъяна?
  Ты плачешь от того, что ты уже... жила,
  
  И ты ещё... живёшь. Но что переполняет
  Рыданьями тебя, так это мысль о том,
  Что завтра жить опять, которое сменяет
  Сегодня - как всем нам, с кривым от муки ртом!
  
  РАЗБИТЫЙ КОЛОКОЛ
  
  Приятно в зимний день возле огня сидеть
  И под треск дров внимать чреде воспоминаний,
  Да ветра слушать гул, на пламена глядеть,
  Не замечать пурги то плача, то стенаний...
  
  Только гортань благословенна и твоя,
  О, старый колокол, за то что в день морозный
  Ты, верный часовой, шлёшь в теплоту жилья
  Повсюду слышимый твой клич религиозный.
  
  А вот моя душа расколота, увы.
  Все звуки, что она в ночь издаёт, мертвы.
  Дойдёт ли до тебя моё стихотворенье,
  
  Хрипу подобное лежащего в крови
  Под грудой мёртвых тел? А без твоей любви
  Бессмысленно моё предсмертное боренье.
  
  ФЛАКОН
  
  Настолько едкие есть запахи, что входят
  Хоть в горное стекло - как поры там находят?
  Открыв русский сундук, старинный тёмный ларь -
  Ишь, как визглив замок - сработан тоже встарь!
  
  А может быть и в шкаф, стоящий одиноко,
  Что дверцею поёт, где живо паук иноко,
  Находишь вдруг флакон забытый от духов,
  А в нём крыла простёр... - Ты кто? - Князь воздухов!
  
  Множество дум, не хризалиды в паутине -
  Живые куколки, а в них - благовестыни
  Выпрастывают вдруг роскошные криле:
  В лазури ал закат... Угли рдеют во мгле...
  
  Воспоминание пьянящее подхватит
  Глаза закрывший ум и всё его охватит,
  Увы, но лишь затем, чтоб в горы возведя
  Столкнуть вдруг с высоты в юдольный мир тебя.
  
  Над пропастью времён, как Лазарь благовонный,
  Труп мнимый, на себе рвёт пелена в день звонный,
  Иной труп призрачно шевелится - любви,
  Поблекшей, горькой и оставленной в крови.
  
  Вот так и я, когда меня забудут люди,
  Найдусь - не говори: Бодлера не люблю-де! -
  На пыльной полке, как заброшенный флакон,
  Порочный, грязный и... надтреснут уже он.
  
  Да стану я тебе, поветрие чумное,
  Гробницею твоей, могущество земное,
  Яд святых Ангелов, расплавленный свинец,
  О, сердца моего начало и конец!
  
  СКЕЛЕТ-ЗЕМЛЕРОЙ
  
  В анатомических альбомах
  Порой находишь... Книжный труп
  Бумагою шершав и груб -
  Есть ещё мумии в укромах!
  
  Рисунки, чья серьёзность и
  Старого мастера уменье
  Сюжет печальный тем не менье
  Облагородили почти:
  
  С кожею содранной атлеты -
  Целые горы мышц одних!
  На заступ налегают в них
  И мышц лишённые скелеты.
  
  От этой почвы, что вы рыть
  Обречены, покинув гробы,
  Чего вы ждёте, землеробы,
  Завидную являя прыть?
  
  Какой взыскуя жатвы странной
  Вы трудитесь и на кого?
  Рабы, могли бы вы его
  Назвать хотя бы кличкой бранной?
  
  Уж не хотите ли сказать
  (Вот ада жуткая эмблема!)
  Что вечный сон - ещё проблема,
  Которую не доказать?
  
  Что даже Смерть нас обманула
  И предало Небытие,
  Если ты жизнь, не житие,
  Как грешник прожил? Смерть швырнула
  
  Нас в мрачный край - проснись и пой! -
  Где обречён на все века ты
  Лишь налегать на край лопаты
  Босой кровавою стопой...
  
  DE PROFUNDIS CLAMAVI
  
  Услышь меня, молю, но лишь Тебя люблю я
  Из бездны, где душа моя заключена
  И на Танталов ад теперь обречена -
  Оставить без гроша решили чистоплюя!
  
  Шесть месяцев в году свет солнца без ночей
  И шесть других одна сплошная ночь без света,
  Но к небу вопию, и нет с него ответа,
  Услышь меня, я Твой, Твой я, а не ничей!
  
  Нет ужаса страшней жестокости холодной
  Светила изо льда и пытки чем голодной.
  Как древний Хаос, ночь полярная темна.
  
  Завидую тогда зверям я, в спячку впавшим,
  Так жутко день встречать от голода не спавшим.
  Всё медленнее скрип времён веретена...
  
  КОШКИ
  
  Любовник пламенный, суровый ли учёный
  В их лучшие года равно любят котов -
  Согреть своим теплом всегда зимой готов
  Могучий нежный зверь, что телом как точёный.
  
  Лоснятся чресла их, искрятся их крестцы,
  Хотя обманчив сон у хитрецов зевотных.
  Эреб бы их запряг как траурных животных,
  Когда бы под ярмо склонились гордецы.
  
  Мечтатели, они порой напоминают
  Гигантских сфинксов, что движения не знают
  В тех одиночествах, бессчётны чьи века...
  
  Кошачьи два зрачка, как дротики в бойницах.
  Крупицы золота, как тонкого песка
  Мерцают звёздно в их таинственных зеницах.
  
  КРОВНИЦА
  
  Мне кажется, что я - свой собственный палач,
  И кровь моя журчит, как мелодичный плач,
  И долгий шёпот чьих ритмических рыданий
  Я слышу, только где очаг моих страданий?
  
  По городу течёт кровавая река,
  Брусчатку в острова уж превратив пока,
  Тварь алой мокроты взыскует негнушадно:
  Её лакают псы, коты и крысы жадно.
  
  Я часто прибегал к надёжному вину,
  Чтоб страх им заглушить, но вина утончали
  Лишь зрение и слух. В безмерной я печали
  
  Искал тогда любви, чтоб лишь предаться сну,
  Только любовь моя предметом для издевок
  Соделалась в устах псов площадных и девок.
  
  ПРЕДАТЕЛЬСТВО АПОСТОЛА ИУДЫ
  
  'И что делает Бог с хулою, восходящей
  Ко святым Ангелам Его из дольних стран?
  Он как пресыщенный, упившейся тиран,
  Храпит под сладкий гул проклятий, сны глядящий.
  
  Стенанья мучеников, видно, для Него
  Как бы симфония и корчащихся в пытке,
  А кровью лившейся и льющейся в избытке
  Жестоким небесам всё мало - отчего?
  
  Ты помнишь, Иисус, в саду как Гефсиманском,
  Коленопреклонясь, молился кротко Ты
  Тому, Кто сколотить позволил им кресты,
  Чтоб зрелище вкусить, как на пиру гурманском?
  
  Когда Тебе в лицо плевал похабный сброд
  Галдящих холуёв, когда венец терновый
  Пронзил чело Тому, Кто мир построить новый
  Мечтал, все племена сплотив в один народ?
  
  Когда перед толпой, словно подобье цели,
  Ты на руках, к кресту прибитых, провисал,
  А лоб уже бледнел, а взор уж угасал...
  Скажи, Ты о таком предполагал конце ли?
  
  Ты вспомнил ли тот день, в который оседлал
  Во исполнение пророчества ослицу
  С ослёнком и на них победно вшёл в столицу,
  Как путь по ней народ Твой ваями устлал?
  
  Когда изгнал бичом торгующих из храма
  В котором Ты учил людей творить добро?
  Отчаянье скорей копьё чем под ребро
  Вошло в тебя: 'Мечта напрасна'? - Вот в чём драма.
  
  Что до меня, то я покину так ваш хлев:
  Удавку затяну и с высоты вниз стрибну,
  Увы, не от меча, как взявший меч, погибну'.
  Христа Иуда предал, прав как лев.
  
  СТЕФАН МАЛЛАРМЕ
  
  ОКНА
  
  Как слабый человек, оставленный в больнице
  Среди постылых стен подъемлет жадный взор
  К распятью, что глядит, зевая, как клубится
  Зловонный фимиам в банальной складке штор,
  
  И в корчах распрямив своё гнилое тело,
  Он тянется к окну, где буйствует рассвет,
  Прильнувши лбом к стеклу впивать оцепенело
  Щетинистым лицом прекрасный, яркий свет,
  
  И воспалённый рот, изведав скорбь утраты,
  А прежде юный, пить восторг лазурных струй,
  И пачкает слюной горячие квадраты,
  Вонзая в пустоту блаженный поцелуй,
  
  И, презирая смрад кадила и елея,
  И время, что течёт бессмысленно и зря,
  Смотреть через стекло, от радости хмелея,
  Как медленно встаёт кровавая заря,
  
  Где золотых галер воздушные армады,
  Как лебеди, плывут по пурпурной реке,
  Чьи сеют молнии душистые громады
  С такой беспечностью в лазурном далеке!
  
  Так, оскорбясь душой, погрязшей в сладкой мрази,
  Где жрёт само себя, вдыхая смрадный чад,
  Желанье отыскать ошмётки этой грязи
  И матери вручить, кормящей своих чад,
  
  И я припал к окну в бессилии жестоком,
  Чтоб не смотреть вокруг, и в зеркале стекла
  Омытом голубым, как золото, потоком,
  Узреть и возомнить из грязного угла:
  
  Я - Ангел! Я люблю, я жду, я умираю.
  Пусть стёкла будут сном, условностью, мечтой,
  Что рвётся из души к возвышенному краю,
  Как лучезарный диск, зажжённый Красотой!
  
  Но тщетно, этот мир сильней, его уродство
  Низвергнуло меня в блевотину и гной,
  И вот, осатанев от мерзости и скотства,
  Я зажимаю нос перед голубизной!
  
  И, выломав кристалл, измученный, теперь я,
  Как осквернённый монстр, ползу на животе,
  Чтоб выброситься вниз на двух крылах без перьев -
  Рискуя не упасть в бездонной пустоте?
  
  
  ВЗДОХ
  
  К веснушчатому дню, где дремлет, светл и тих,
  Осенний тёплый лоб в рыжинках золотых,
  И к зыбким небесам заоблачного взгляда
  Влечёт мой грустный взор, как будто в чаще сада
  Вздыхающий фонтан к лазурной вышине,
  К Лазури, что, смеясь в зеркальной глубине,
  Любуется своим бездонным отраженьем,
  Роняя вниз, вослед за мертвенным круженьем
  Листа, что проалел холодной бороздой,
  Свой длинный жёлтый луч, надломленный водой.
  
  ЛАЗУРЬ
  
  Надменная лазурь, предел земных сомнений,
  Глядящая в упор, бездушно, как цветы,
  Униженный поэт хулит твой ясный гений
  Сквозь золотую боль слепящей пустоты.
  
  Зажмурившись, бегу, но чувствую: ликуя,
  Она глядит, глядит как совести укор
  Насмешливо и зло! Какую ночь, какую
  Швырнуть, швырнуть, швырнуть в её бесстыдный взор!
  
  О морок, защити от этой наглой сини!
  Пусть нудные дожди, пронизанные мглой,
  Размажут липкий мрак по слякотной трясине,
  Зыбучим потолком повиснув над землёй.
  
  Проснись и ты, заткни, вздымая длинной лапой
  Со дна летейского зловонное гнильё,
  О Скука, затяни, молю тебя, заляпай
  Проломы синих дыр, плодящих вороньё.
  
  Ещё! Пусть сотни труб дымятся, злопыхая,
  И сажи жирной склеп блуждающей тюрьмой
  Поглотит небосвод, и немота глухая
  Сольётся навсегда с вселенской мёртвой тьмой!
  
  Всё! Небеса мертвы. Греховная, в тебе я,
  Материя, хочу забыться навсегда,
  На пастбище твоём угаженном, тупея,
  Где разлеглись людей счастливые стада!
  
  Низверженный к идей возвышенных подножью,
  Мой мозг, опустошась как баночка румян,
  Устал гримировать своей постыдной ложью
  Зевающей мечты уродливый изъян...
  
  Но вот опять, лазурь, мне слышно, то и дело,
  Сквозь гул колоколов - довольно, я устал! -
  Как в злобной глубине, ревя осатанело,
  Молитвенную синь струит живой металл!
  
  Он рушится сквозь мрак как благовест победный,
  Пронзая, словно меч, тщету душевных бурь.
  Куда теперь бежать от этой пытки медной?
  Во мне гудит лазурь, лазурь, лазурь, лазурь!
  
  ПОДАЯНИЕ
  
  На, Нищий, но пока, дабы убраться вон,
  Иссохшего сосца задёрганное вымя,
  Кругляш за кругляшом не выжмешь этот звон,
  
  И странного греха задумчивое имя...
  Под пылкий рёв фанфар слюнявыми, скорей,
  И вдуй, чтобы свилось, хрипливое, своими!
  
  Охряпистый болван с подскоком у дверей,
  Не хочешь ли нюхнуть щекочущими зелье,
  Которое - давай! - кури его, ноздрей.
  
  И вдребезги гашиш стеклянное веселье!
  В заманчивых вещах узнать известный толк?
  И пей свою слюну, счастливый от безделья.
  
  С прелестного бедра срывать, быть может, шёлк?
  На нищего глядят нарядные красотки,
  Шум княжеских кафе пока ещё не смолк.
  
  Ты выйдешь, старый бог, с коленцами в походке
  И выпустишь струю, урча своим нутром,
  И звёзды у тебя тогда зажгутся в глотке!
  
  Ты можешь сверх того украсится пером
  И засветить свечу дорогою обратной
  Святому - разрази меня на месте гром!
  
  Не вздумай понимать, что речь мою превратной.
  Ты будешь подыхать, я стану глух и слеп.
  Поэтому прощай, забудь меня, о брат мой.
  
  Смотри же, не купи на эти деньги хлеб!
  
  ***
  
  Едва коснётся тень заветного числа,
  Как давняя мечта под сводами гробницы
  До ломоты в костях, желанная, приснится,
  Победно распрямив во мне свои крыла.
  
  В эбеновом дворце, где смерть переплела
  - О, царственный соблазн! - созвучий вереницы,
  Ты будешь как гордец, обманутый в темнице,
  Чей одинокий взор вдруг ослепила мгла.
  
  Когда из звёздных бездн, как отзвук иноверий,
  Падёт огромный блик причудливых мистерий
  На недостойный мир сквозь вечное всегда,
  
  Пространство, возродясь, отвергнет изначальность
  И низкие огни покатятся, тогда
  Астральным таинством зажжётся гениальность.
  
  ***
  
  Бессонницы числом астрального декора
  Над ониксом ногтей немотствующий фикс,
  Как феникс, окрыляясь, из пепла явит икс,
  Но амфора пуста для траурного сбора.
  
  Оглохшей скорлупой мерцает гулкий мникс,
  Пустой библибилон ликующего вздора,
  Которым, час настал, Хранитель уговора
  Исчерпать обречён слезами полный Стикс.
  
  На севере, застыв в плену зеркальном взора
  Над схваткой родовой, где крест вакантный, скоро
  Узрит единорог её бесплотных никс.
  
  Нагая, мёртвая, без скорбного убора,
  Невинным облачком в потёмках коридора,
  Семь отражённых звёзд, подобно, сакрификс.
  
  ***
  
  Неправда! Разве он не в силах разорвать
  Хмелеющим крылом покров остекленелый,
  Пленительную гладь, где стиснул иней белый
  Полётов стылый лёд, которым не бывать!
  
  Величественный царь без права выбирать
  Среди надмирных грёз высокого удела,
  Где нет чтоб воспарить, чем ждать оцепенело,
  Когда грядет зимы пронзительная рать!
  
  В насильственный простор отвергнув содроганье,
  Он гордо отряхнёт предсмертное страданье
  И не поднимет впредь заиндевелых крыл.
  
  И призрак, чьи черты светились там всё боле,
  Бессильем ледяным, презрительный, застыл,
  Как лебедь, что уснул в бессмысленной неволе.
  
  2
  Ой ли обманут опальной судьбой
  Лебедь хмельной ясновидной неволи?
  В долгой агонии бился от боли
  Девственный князь высоты голубой.
  
  Клин лебединый не звал за собой:
  'Мы улетаем! Доколе? Доколе?'
  Лютая слава светилась всё боле,
  Боль воссияла - то видел любой!
  
  Белая более белого снега
  Билась во льду лебединая нега,
  Только сковала её не земля.
  
  Сон ледовитый взломал ли надменно,
  Муку последнюю больше не для,
  Лебедь поэзии? Быль - неизменна?
  
  ЛЕТНЯЯ ПЕЧАЛЬ
  
  В улыбке пополам с подавленным зевком
  Мешая горечь слёз с беспечностью влюблённой,
  Ты дремлешь, ослабев, сомлевшая, ничком
  Под солнцем на песке от страсти утолённой.
  
  Был в странной тишине так глух и незнаком,
  - О робость моих губ! - твой голос утомлённый:
  'Нам в мумию одну в гробнице под песком
  Не слиться никогда в пустыне раскалённой'.
  
  Но волосы твои - та тёплая река,
  Где душу утопить, уснуть бы на века,
  Достичь небытия... О, если бы ты знала!
  
  Поплачь, я выпью тушь ресниц твоих и в ней,
  Быть может, отыщу для сердца, что устало,
  Покой голубизны, бесчувственность камней.
  
  ЗВОНАРЬ
  
  На заре с колокольни, когда переливы
  Рассыпаются нежно, как звон хрусталя,
  Где лопочет младенец и шепчут оливы
  И душистые пахнут лавандой поля,
  
  Над челом звонаря прянет птица пугливо,
  Он уныло и зло, на латыни скуля,
  Вековую верёвку терзает тоскливо,
  Еле слышимый гул исступлённо хуля.
  
  Тот звонарь - это я. Жадной ночью туманной,
  Оперённый грехом, я звоню в Идеал,
  Извлекая в ответ сквозь дрожащий металл
  
  Только хрипы и хлипы из полости странной.
  Сатана! Но однажды и я утомлюсь
  Выну камень из петли - и в ней удавлюсь.
  
  ПОЛЬ ВЕРЛЕН
  
  ЧЕРЕЗ ТРИ ГОДА
  
  Толкнувши дверь, под скрип заржавленных петель,
  Я медленно вошёл, предчувствуя обман,
  В тот садик, где, блестя сквозь утренний туман
  Искрилася листвы росистая купель.
  
  Всё так, как было, проверил всё: тоннель
  Хмельного лозняка и трепетный платан,
  И в чуткой тишине чуть слышимый фонтан
  Роняет с шёпотом серебряным капель,
  
  И розы, как тогда, дрожали, как тогда
  Кувшинки ветерок ласкал едва дыша,
  Здесь каждый уголок я вспомнил без труда.
  
  Я также отыскал Веледу у воды,
  Чья гипсовая плоть истлела и, шурша,
  Всё сыплется под пошлый запах резеды.
  
  ТОМЛЕНИЕ
  
  Я одрябший, изнеженный Рим, что, давясь от зевоты,
  Сочиняет от нечего делать чудной акростих,
  А на кончике стиля танцует в лучах золотых
  Слишком долгий закат, погружаясь в трясину дремоты.
  
  - Что такое, Аврелий, очнись, почему ты притих?
  - Ах, Батилл, нехороший, пусти наконец, ну чего ты...
  Повалившись на стол, вот свинья, прямо в лужу блевоты
  Сотрапезник, икая, хрипит среди кубков пустых.
  
  И бегут легионы, и варвары рвутся к столице,
  Вам повсюду мерещатся их идиотские лица,
  Ах, всё выпито, съедено всё... Да чего там жалеть!
  
  Из провинции снова приходят тревожные вести,
  И ваш раб начинает, пожалуй, немножко наглеть,
  И такая, такая тоска! А душа не на месте...
  
  МОЯ СОКРОВЕННАЯ МЕЧТА
  
  Мне нравится мечтать о женщине одной,
  Что мне с ней хорошо и ей со мною тоже,
  Что всё в ней на неё всегда так непохоже,
  И мне с ней хорошо вдвоём, а ей со мной.
  
  Она умеет быть и не совсем иной,
  И не такой, как все. Она - одна. О, Боже,
  Пусть это только сон, я знаю, пусть, и что же? -
  Мне дорог мой обман, наивный и больной.
  
  Блондинка ли она, брюнетка, что мне в этом?
  А имя у неё, исполненное светом,
  Из звонких тех имён, что вверены судьбе.
  
  И взгляд её похож на статуй взгляд далёкий,
  А голос, он таит, торжественный, в себе
  Смысл изначальный слов утраченных, глубокий.
  
  ОБЕТ
  
  Ах, первая любовь, томленья, розы-грёзы,
  О, странные глаза застенчивых подруг,
  О, трепетный союз ещё несмелых рук,
  О, клятвы, о, слова, О, Боже - эти слёзы!
  
  Увы, но с той поры лишь ропот и угрозы
  Невидимых врагов мне чудятся вокруг,
  Весну моих утрат зима сменила вдруг
  И вот уж дни мои полны угрюмой прозы.
  
  И, словно сирота безродный, с той поры,
  Один, совсем один, без брата и сестры,
  Я горестно терплю несчастье за несчастьем.
  
  О, та, что и без слов привыкла понимать,
  О, женщина, когда с заботой и участьем
  Она порою в лоб целует нас, как мать.
  
  ***
  
  Надежда вновь блестит соломинкой в сарае,
  Хватайся за неё, не думай о былом.
  Бьют полдень. Спи... Оса кружится над столом,
  А ты всё ждёшь, свой лоб руками подпирая.
  
  Ах, бледная душа, и столько лет спустя
  Ты не устала ждать. Бьют полдень. Это снится.
  Пей! Вот вода, и жди, а я, сомкнув ресницы,
  Забормочу сквозь сон, как кроткое дитя.
  
  Бьют полдень. Ах, мадам, уйдите, ради Бога,
  Пусть он ещё поспит, да-да, ещё немного.
  И гул её шагов всё чудится ему...
  
  Как камушек из рук сквозь брызнувшие слёзы
  Надежда падает в таинственную тьму...
  Когда же расцветут октябрьские розы!
  
  АНРИ ДЕ РЕНЬЕ
  
  ЛИСТВА
  
  Счастливая пора грядёт, животворя,
  И всё короче тень, и редко непогода,
  Сверкая, омрачит сиянье небосвода,
  И с каждым днём светлей вечерняя заря.
  
  И амбру белую и гроздья янтаря,
  И пурпур глянцевый обильная природа
  К плечам и к наготе раздвоенного плода
  Склоняет, как дары к подножью алтаря.
  
  И тянутся к листве по руслам волокнистым
  Подземные ключи, чтоб сумраком тенистым
  Пролиться в марево пылающего дня.
  
  И в тихом шелесте садов благословенных
  - Ты слышишь? - плещутся, прохладою маня,
  Незримые струи фонтанов сокровенных.
  
  ОТПЕЧАТОК
  1
  Пускай мне не дано в сверкающем металле
  Навек запечатлеть свой профиль или фас,
  Ведь боги всё равно не каждому из нас
  Оставить на земле свой след предначертали.
  
  Я изваял свой лик на глиняной медали,
  Где трещины легли морщинами у глаз,
  Дополнив мой портрет, и странно, всякий раз
  Я замечаю в нём всё новые детали.
  
  Ах, всё пройдёт, но я, зажмурившись, в тоске
  Оставить от себя желаю на песке
  Под гулкий рокот волн, задумчивый и мерный,
  
  Свой оттиск призрачный, бегущий в никуда,
  И в нём - лицо моё, чей слепок эфемерный
  С волной нахлынувшей растает без следа.
  
  2
  
  Песок недолго слепок сохраняет
  И отпечаток - прах земной, но я,
  Презренья к славе дольней не тая,
  На глине, что себе же изменяет,
  
  И на песке морском - скорей сровняет
  Пускай его волна! - хочу, друзья,
  Лица оставить оттиск, без литья
  Медалей и монет, чей вид пленяет,
  
  Да только скуку скоро нагоняет,
  И пусть бесследной будет жизнь моя,
  Ибо под солнцем вечна слава чья
  
  И кто на неё вскоре не пеняет?
  Бегущего от славы догоняет
  Шумящий вал... Покой небытия.
  
  САДОВЫВЫЙ ВОР
  1
  Поскольку местный фавн, хитрюга и обжора,
  Крал мёд и виноград, хозяева садов,
  Желая оградить плоды своих трудов,
  Решили проучить бессовестного вора.
  
  Лишь я не одобрял такого приговора,
  Принципиальный враг капканов и кнутов,
  Однажды, затаясь в саду среди кустов,
  Я за ухо схватил воришку у забора.
  
  Врасплох застигнутый, бедняга испугался,
  Он был рыж, волосат и совсем не брыкался.
  Виновато скуля, он кривлялся как мог.
  
  И когда я его, проведя за ограду,
  Отпустил, он задал стрекоча со всех ног!
  Только топот копытец пронёсся по саду.
  
  2
  Юродство есть как воровство
  Стихов в саду у Иисуса,
  А в нём плоды такого вкуса...
  Да, есть рискнуть ради чего!
  
  Добра хозяин своего
  Не стережёт, знать, для искуса -
  А чтоб верней поймать не труса!
  Повадки знаем мы его.
  
  Ну-ну, посмотрим, кто кого
  Перехитрит. Стриж ловит гнуса,
  А страх попасться - боягуса,
  
  Но он напал не на того.
  В саду, похоже, никого...
  - Так вот ты кто, губа безуса!
  
  ПЛЕННИЦА
  
  Ты бросилась бежать, проворна и легка,
  Дав мне пощёчину за дерзкое вторженье,
  Твой слишком гордый нрав не вынес униженья,
  Когда тебе на грудь легла моя рука.
  
  Беги же, так и быть, беда невелика.
  Но знай: тебя найдёт моё воображенье,
  Ибо мой быстрый взор, сковав твои движенья,
  Тебя уже пленил, отныне - на века!
  
  В том месте, где сейчас стояла ты, нагая,
  Я глыбу мрамора воздвигну, дорогая,
  И сняв за слоем слой отточенным резцом
  
  Тяжёлую кору со статуи холодной,
  Я обнажу твой стан, прекрасный и бесплодный,
  И вновь упьюсь твоим разгневанным лицом!
  
  ХОРХЕ ЛЕИСС БОРХЕС
  
  РОЗА И МИЛЬТОН
  
  О, розы, безымянные в веках,
  Уходят в вечность ваши родозвенья,
  Я лишь одну спасаю от забвенья
  В нетленных поэтических строках.
  Да не иссушит ветра дуновенье
  Росу на благовонных лепестках
  Последней розы, что держал в руках
  Слепой поэт - о скорбное мгновенье!
  Тот сад, где розы Мильтона цвели,
  Уже, быть может, стёрт с лица земли,
  Лишь над одной я отвратил угрозу.
  Пусть это самый хрупкий из цветков,
  Я воскресил из темноты веков
  Глубокую, невидимую розу!
  
  ЭДИПОВА ЗАГАДКА
  
  О четырёх ногах он в час рассвета,
  Двуногий днём, а вечером трёхногий.
  Кто этот зверь, единый и премногий?
  От смертных сфинкс ждал верного ответа.
  Мы есть Эдип. Он, к зеркалу прильнувший,
  Есть тот, кто разгадал в отображенье
  Египетского монстра - отраженье
  Своей судьбы, его не обманувшей.
  В эдиповой загадке как в кошмаре
  Плодятся формы триединой твари,
  Сплошной и непрерывной как мгновенье.
  Ваятель этой формы многоликой
  Нам ниспослал из милости великой
  Спасительный, бесценный дар забвенья.
  
  EVERNESS
  
  Одной лишь только вещи нет - забвенья.
  Господь, спася металл, хранит и шлаки,
  И плевелы исчислены, и злаки,
  Все времена и каждое мгновенье.
  Всё обратимо: сонмы отражений
  Меж двух зеркал рассвета и заката
  Хранят следы твоих отображений
  И тех, что отложились в них когда-то.
  Любая вещь останется нетленной
  В кристалле этой памяти - вселенной,
  Где мыслимы любые расстоянья.
  Ты здесь бредёшь по долгим коридорам,
  Не знающим предела, за которым
  Увидишь Архетипы и Сиянья.
  
  RELIGIO MEDICI
  1
  Спаси меня, о, Господи, взываю
  К Тому, Чьё имя - звук пустой, и всё же,
  Как если бы Ты слышал это, Боже,
  Лишь на тебя с надеждой уповаю.
  Дай мне защиту от себя. Об этом
  Тебя просили Браун, Монтень, а также
  Один испанец. Господи, вот так же,
  О, Всемогущий, сжалься над поэтом!
  Спаси меня от жажды смерти. Дважды,
  Поскольку нет возврата человеку,
  Нельзя войти в одну и ту же реку
  В неё уже вступившему однажды,
  Пускай мне смерть навек закроет вежды,
  Не от неё спаси, но от надежды.
  
  2
  Мир сотворён из ничего.
  Возникновение всего
  Как объяснить без вины Бога?
  Вот только нет нигде Его.
  
  Но есть широкая дорога,
  Гробов повапленных где много,
  А узкий путь Твой для кого,
  Христос, и где Твой подмога?
  
  Где, где завета Твоего
  Блюститель? - Нет ни одного!
  Фиаско в виде эпилога.
  А, может, нет пути того?
  
  Всё же спрошу Тебя убого:
  Что в страшный день всех дел итога
  Ждёт человека? - От него
  Защиту дай, от демагога!
  
  Взыграло то, что ретиво:
  Нет Бога! Где же торжество?
  На сердце смута и тревога,
  А кто враг сердца своего?
  
  Претит молитве пышность слога,
  Однако без мостов поджога
  Не обойтись, что не ново.
  Игру придумали давно го...
  
  Пресыщенное существо,
  Но ты родился для чего?
  Пускай тебя вся синагога
  Побьёт камнями кругово!
  
  А не она - братва острога
  Да подсечёт тебя стреного,
  Казня за пола ложество
  Законом Гога и Магога.
  
  Лиши, Христос, слепца сего
  Надежды, дело чьё мертво,
  Бегущего в ад босоного
  Блудного сына моего!
  
  Владельца лакового рога
  Во гневе я прогнал с порога.
  Впавшего в это бесовство,
  Увы, ждёт голод и продрога.
  
  Впрочем, первично вещество,
  Так что молю я Никого,
  А грех прощающий нестрого -
  Выдуманное существо.
  
  J. M.
  
  Есть улица, есть дверь, есть номер дома,
  Звонок... Образ утраченного рая,
  Который помнить, даже умирая,
  Я буду... Звук шагов твоих. Ты дома.
  Мой каждый день заполнен был тобою,
  Там ждал меня твой голос долгожданный...
  И у меня свой рай был первозданный.
  Что было, то, пройдя, стало судьбою.
  Не избежал я своего удела:
  Чтец слеп, памяти цепкой ослабленье,
  Литературой злоупотребленье...
  Желанье смерти мною завладело.
  Дождём плиты могильной омовенье,
  Где две абстрактных даты и... забвенье.
  
  Я
  
  Таинственное сердце, мозг, потоки
  Незримой крови в венах, Стикс и Лета
  Внутренностей, костистости скелета
  Под дряблой кожей - к телу дни жестоки...
  Всё это я, но кроме плоти тленной
  Я также память о мече старинном
  И огненном светиле, в мрак низринном,
  Рассеивающимся во вселенной.
  Я видевший когда-то наяву мир,
  Теперь ослеп. Знаток обузой ставших
  Книг и гравюр, от времени уставших,
  Завидую я тем, кто уже умер.
  Как странно быть в печальном доме этом
  Слова перебирающим поэтом.
  
  ***
  1
  Мир больше не подробен. Отлучённый
  От ставших недоступными мне улиц,
  Любимых различать я не могу лиц,
  Слепец, руками видеть обречённый.
  От книг осталось то, что сохранила
  Забвенья форма - память. Содержанье
  Не помню, лишь формат... Неудержанье
  Досадно - Мнемозина изменила!
  Неровность на полу подстерегает
  И каждый новый шаг чреват паденьем.
  Вновь нет рассвета вслед за пробужденьем.
  Слепец иначе время постигает...
  Лишившийся событий, мир стал пресным
  Однообразным и безынтересным.
  2
  С рожденья моего несу я бремя:
  И чайной ложкой и большой черпалкой
  Обкрадывает мелочное время
  Моё плохое зренье. Жизнь под палкой...
  Дни прожитые сильно подточили
  Букв контуры и лиц, любимых мною.
  Чтеца с библиотекой разлучили...
  Ослепшие глаза тому виною.
  Цвет голубой и алый - за туманом,
  А зеркало предметом серым стало.
  Со вздохом констатирую устало:
  Двойник мой в нём был зрительным обманом.
  Теперь я вижу только сновиденья
  И слепну сразу после пробужденья.
  
  ПРОБУЖДЕНИЕ
  
  И прянул свет! Кружась в сознанье спящем,
  Обрывки снов к былому сну восходят,
  И вещи неминуемо находят
  Свои места в постылом настоящем.
  Мне грезились: миграции сквозь время
  Птиц и народов, орды, легионы,
  Рим, Карфаген, руины, казни, троны,
  Всех прошлых лет мучительное бремя!
  А вот и возвращается сегодня:
  Моё лицо, мой голос, ноги, руки,
  Цвета и формы, запахи и звуки,
  И память - наказание Господне!
  Довольно снов - в одном из пробуждений
  Увидишь мир без этих наваждений.
  
  ОН
  
  Ты - слеп. Твой взор сожжённый ненавидит
  Палящий диск, зияющий зловеще.
  Теперь ты лишь ощупываешь вещи.
  Он - свет, отныне чёрный. Он всё видит.
  Мутации луны, жерло клепсидры,
  И то, как отдают земные недра
  Свой скудный сок корням упорным кедра.
  В нём рдеют тигры и чернеют гидры.
  Как скопище несметных повторений,
  Глядящихся в своё отображенье,
  Он - сущего живое отраженье
  И каждое из Собственных творений.
  Я звался Каином. Познав мои страданья,
  Господь украсил адом мирозданье.
  
  УГРЫЗЕНИЕ
  
  Я совершил тягчайший из грехов,
  Я не был счастлив. Нет мне оправданья.
  Извёл я годы, полные страданья,
  На поиски несбыточных стихов.
  Родители мои меня зачали
  Для тверди, влаги, ветра и огня,
  Ласкали и лелеяли меня,
  А я их предал. Горше нет печали.
  Проклятье мне. Я тот, кто дал созреть
  В своём уме, очищенном от чувства,
  Обманчивым симметриям искусства,
  Я их взалкал, а должен был презреть.
  Пускай я проклят с самого зачатья -
  Веди меня вперёд, моё проклятье!
  
  КОСМОГОНИЯ
  
  Пока ещё ни мрака нет, ни света,
  Ни времени, ни точки для отсчёта
  В безмерности, ни нечета, ни чёта,
  Ни ветхого, ни нового завета.
  Но всё уже, предсуществуя, длится:
  Слух порождает ухо, око - зренье,
  Пространство - вечность... Формы сотворенье,
  Которая в трёхмерности гнездится,
  А память - гераклитово теченье,
  Дарующее сны в него ушедшим...
  Грядущее останется в прошедшем.
  Петра неотвратимо отреченье -
  Как быстро клятву он свою забудет!
  Иуда кончил торг. Уже всё будет.
  
  ЗАГАДКИ
  
  Я, славящий величие Господне,
  Быть может, скоро снова стану прахом
  И возвращусь с надеждой и со страхом
  В мир без вчера, без завтра, без сегодня.
  Ни адских мук, ни наслаждений рая
  Я не достоин, потому не смею
  О них вещать. Подобная Протею,
  Меняет формы наша жизнь земная.
  Покорный своему предназначенью,
  Кем стану я в слепящей круговерти,
  Когда конец земному приключенью
  Положит любопытный опыт смерти?
  Хочу, О, смерть, испить твоё забвенье,
  Стать вечным, а не быть им на мгновенье.
  
  НЕВОЗВРАТИМОЕ
  
  Где жизнь моя, не ставшая иною,
  Где, славное иль жалкое, моё
  Несбывшееся инобытиё,
  Какая вещь могла б назваться мною,
  Меч или грош, и кто тот человек
  - Норвежец? перс? - кого от неминучей
  Слепой моей судьбы избавит случай,
  Где якорь и где море, путь и век?
  Где праведного сна отдохновенье,
  Которого навеки лишено
  Искусство, потому что лишь оно
  Даже во сне не ведает забвенья,
  Где та, что день за днём, за годом год
  Ждала меня, а, может быть, и ждёт?
  
  ЗАВОРОЖЁННЫЙ
  
  Резная кость, светильники, пергамент,
  Луна, созвездья, инструменты, розы,
  Ноль, девять цифр и их метаморфозы
  И выверенный Дюрера орнамент -
  Я допускаю их существованье.
  Был Рим, был Карфаген - песок пустыни,
  Вот что потом осталось от твердыни,
  Разрушенной мечом до основанья!
  Я даже допускаю, что подножье
  Столпов земли изгрызли океаны,
  Что есть на свете расы, культы, страны,
  Есть всё! Есть все! Но это будет ложью.
  Осталось только ты, мой злосчастье,
  Слепое и безмерное, как счастье.
  
  ВТОРОЙ ВАРИАНТ ПРОТЕЯ
  
  Таясь среди песчинок боязливых,
  Беспамятный Протей извечно множит
  Непостоянство сущего: он может
  Быть берегом в приливах и отливах,
  Быть камнем, ветром, деревом. Второе,
  Что может или мог Протей - провидеть
  Грядущее, заведомо предвидеть
  Коварство афинян и гибель Трои.
  Захваченный врасплох, любой личиной
  Он тут же обернётся: сном, химерой,
  Огнём и вихрем, тигром и пантерой
  Или водой, в воде не различимой.
  Так знай: ты тоже соткан из летящих
  Мгновений, но уже не настоящих.
  
  НЕВЕДОМОЕ
  
  Луна не сознаёт себя луною,
  Песок - песком. Явленьям безразлично
  Их назначенье. Сущее безлично.
  Вода всего лишь названа водою.
  Фигуры не имеют никакого
  Значения вне шахматного поля
  И игроков. А вдруг и наша воля
  Есть только тайный инструмент Другого?
  Его нельзя постигнуть. Вера в Бога
  Здесь не поможет. Существует мера,
  Которую не преступает вера.
  Ущербны мысли и мольба убога.
  Быть может, цель близка, но неужели
  Я лишь стрела, не видящая цели?
  
  ЗЕРКАЛА
  
  Я, заглянувший в ужас отражений,
  Не только тех, которые застыли
  В пространстве под стеклом под слоем пыли
  Коростой ледовитых отложений,
  
  Но и в живую гладь, что подражает
  Лазури, этой бездне вертикальной,
  Чьё колыханье в пропасти зеркальной
  Полёт обратный птицы отражает,
  
  И в неподвижность чёрного гранита,
  Где мраморная белая колонна
  Отбрасывает в вечность монотонно
  Свой контур зыбкий, розами увита,
  
  Так, в сполохах полуночной зарницы
  У зеркала курящий нелюдимо,
  Смотрю, сощурясь, как сквозь толщу дыма
  Двойник мой верный сам в себя глядится.
  
  
  Все зеркала, что мир наш отражают
  В согласии с каким-то древним пактом,
  Тем, что сравним с одним двуполым актом,
  Всё сущее плодят и умножают.
  
  Таинственное зеркало от века,
  Словно магнит, влечёт к себе и манит.
  Его поверхность иногда туманит
  Предсмертное дыханье человека.
  
  Нас поджидает зеркало! Коль скоро
  Ты видишь в нём своё отображенье,
  Уже ты не один, есть отраженье,
  Есть странный театр зеркального актёра.
  
  Весь этот мир обратный обитаем,
  В сетях его сложнейшей паутины
  Мы, словно фантастичные раввины,
  Справа-налево пишем и читаем.
  
  Не ведая, что он - лишь наважденье,
  Злодействовал правитель Эльсинора,
  Но был разоблачён игрой актёра
  И понял, что не будет пробужденья.
  
  Мы часто видим сны, но отраженья,
  Они повсюду, о кошмар зеркальный,
  Репертуар постылый и банальный,
  Всё тех же лиц всё те же отраженья.
  
  Творец вселенной, и я верю в это,
  Так создал мир, что всё в нём неслучайно.
  В гармонии вещей пребудет тайна.
  Что мрак - для сна, то зеркало - для света.
  
  Бог создал сон, в котором всё возможно,
  И зеркало, чей долг - отображенье,
  Дабы ты знал, ты есть лишь отраженье,
  Ты есть ничто. И это так тревожно.
  
  
  ТЫ
  
  Один, только один человек жил, один человек умер на земле.
  Обратное утверждение есть статистическая несуразность, сумма неслагаемых.
  Не менее невозможная, чем запах дождя, приплюсованный к сновиденью, случившемуся позавчера ночью.
  Человек этот - Улисс, Авель, Каин, первый человек, давший имена созвездиям, человек, сложивший первую пирамиду, человек, начертавший гексаграммы Книги Перемен,
  Кузнец, испещривший рунами меч Хенгиста, лучник Эйнар Тамберскельвер, король Людовик Лев, книжный торговец, родивший Самуэля Джонсона, садовник Вольтера, Дарвин на палубе 'Бигля', а со временем ты и я.
  Один человек пал под Илионом, под Метавром, под Хастингсом, под Аустерлицем, под Трафальгаром, под Геттисбергом.
  Один человек умер в больницах, в корабельных каютах, в безысходной тоске, в постели у себя дома и от любви.
  Один человек видел огромный рассвет.
  Один человек ощутил своим нёбом свежесть воды, сочность фруктов и мяса.
  Я говорю об одном, о единственном, о бесконечно одиноком человеке.
  
  ФРАГМЕНТЫ АПОКРИФИЧЕСКОГО ЕВАНГЕЛИЯ
  
  3. Горе нищему духом, ибо под землёй пребудет то, что ныне попирает её.
  4. Горе плачущему, ибо не отвыкнет уже от жалких стенаний своих.
  5. Счастливы знающие, что страдание лавром не венчает себя.
  6. Мало быть последним, чтобы стать когда-нибудь первым.
  7. Счастлив, не настаивающий на правоте своей, ибо никто не прав либо все правы.
  8. Счастливы прощающие ближних своих, счастлив прощающий самого себя.
  9. Благословенны кроткие, ибо противятся раздорам.
  10. Благословенны не алчущие и не жаждущие правды, ибо ведают, что удел человеческий, злосчастный или счастливый, сотворяется случаем, который непостижим.
  11. Благословенны сострадающие, ибо милосердием счастливы, а не упованием, что зачтётся им.
  12. Благословенны чистые сердцем, ибо пряма их дорога к Господу.
  13. Благословенны изгнанные за правду, ибо правда превыше для них, чем собственный человеческий удел.
  14. Ни один человек не есть соль земли, никто, ни одно мгновение жизни своей не был ею и не будет.
  15. Пусть догорит светильник и никто не увидит его. Бог увидит.
  16. Нет нерушимых заветов, ни тех, что от меня, ни тех, что от пророков.
  17. Кто убивает во имя правды или хотя бы верит в свою правоту, не знает вины.
  18. Не заслуживает содеянное человеком ни Царствия Небесного, ни геенны огненной.
  19. Не испытывай ненависти к врагу, ибо, возненавидев, станешь отчасти уже и врагом его. Никогда твоя ненависть лучше не будет мира в душе твоей.
  20. Если соблазняет тебя правая рука, прости её. Вот тело твоё, вот душа и очень трудно, даже невозможно положить границу, которая их разделяет.
  24. Не преувеличивай праведность твою. Нет человека, который в течение дня несколько раз не солгал бы, ведая, что творит.
  25. Не клянись, ибо всякая клятва высокопарна.
  26. Противься злу, но без страха и гнева. Ударившему тебя по щеке можешь подставить и другую, лишь бы при этом ты не испытывал страха.
  27. Я не говорю ни о мести, ни о прощении. Забвение - вот единственная месть и единственное прощение.
  28. Делать доброе врагу могут и праведники, что не очень трудно, любить его - удел ангелов, не людей.
  29. Делать доброе врагу могут есть лучший способ тешить в себе гордыню.
  30. Не собирай себе золота на земле, ибо золото порождает праздность, а праздность есть источник печали и отвращения.
  31. Думай, что другие правы или будут правы, а если правда не за тобой, себя не вини.
  32. Господь превосходит милостью людей, мерит их иною мерою.
  33. Дай святыню псам, кинь жемчуг свой перед свиньями. Всему воздай, что положено.
  34. Ищи ради счастья искать, а не находить...
  39. Врата выбирают входящего, не человек.
  40. Не суди о дереве по плодам, а о человеке по делам. Могут быть лучшие и худшие.
  41. Ничто не строится на камне, всё на песке, но долг человека строить, как если бы камнем был песок.
  47. Счастлив независтливый бедняк, счастлив незаносчивый богач.
  48. Счастливы сильные духом, без страха выбирающие путь, без страха принимающие славу.
  49. Счастливы запечатлевшие в памяти слова Вергилия и Христа, коих свет озаряет их дни.
  50. Счастливы любящие и любимые и те, кто может обойтись без любви.
  51. Счастливы счастливые.
  
  В ЛАБИРИНТЕ
  
  О, ужас! Эти каменные сети
  И Зевсу не распутать. Измождённый,
  Бреду сквозь лабиринт. Я осуждённый.
  На бесконечно-длинном парапете
  Застыла пыль. Прямые галереи,
  Измеренные долгими шагами,
  Секретными свиваются кругами
  Вокруг истекших лет. Хочу быстрее
  Идти, но только падаю. И снова
  Мне чудятся в сгущающемся мраке
  То жуткие светящиеся зраки,
  То рёв звериный. Или эхо рёва.
  Бреду. За поворотом, в отдаленье,
  Быть может, затаился наготове
  Тот, кто так долго жаждал свежей крови,
  Я столь же долго жажду избавленья.
  Мы оба ищем встречи. Как и прежде,
  Я верю этой меркнущей надежде.
  
  ЛАБИРИНТ
  
  Мир - лабиринт. Ни выхода, ни входа,
  Ни центра нет в чудовищном застенке.
  Ты здесь бредёшь сквозь узкие простенки
  На ощупь, в темноте, и нет исхода.
  Напрасно ждёшь, что путь твой сам собою,
  Когда он вновь заставит сделать выбор,
  Который вновь заставит сделать выбор,
  Закончится. Ты осуждён судьбою.
  Вдоль бесконечных каменных отростков
  Двуногий бык, роняя клочья пены,
  Чей вид приводит в ужас эти стены,
  Как ты, блуждает в чаще перекрёстков.
  Бреду сквозь лабиринт, уже не веря,
  Что повстречаю в нём хотя бы зверя.
  
  ШАХМАТЫ
  
  1
  
  В своём уединенье шахматисты
  Передвигают медленно фигуры,
  Задумавшись, как римские авгуры...
  Два вражьих цвета в ненависти исты!
  Глубинными решеньями цветисты
  Ходы: проворен конь, неспешны туры,
  Ферзь всевооружён, царь строит... чуры (!)
  Уклончив офицер, злы пехотисты.
  Но даже если игроков не станет,
  Быть архетип игры не перестанет.
  Война с Востока, где звезда утечна,
  На запад перекинулась. Настанет
  Финал лишь партии, которая конечна,
  А не игры, что - как другая! - вечна.
  
  2
  
  Царь слаб, нагл офицер, зело кровава
  Царица, зато пешка - полиглот.
  На чёрно-белом поле кашалот
  Разинул пасть и крокодил зеваво.
  Не ведают, что наперво-сперваво
  Просчитаны ходы тех, чей оплот -
  Коварство. Есть алмазный светолот,
  Высвечивающий то что скрываво.
  Только не ты ли Игрока другого
  Орудие? Омара дорогого
  Здесь вспомянём, его сравненье - мы
  Для Бога то же, что для нас фигуры
  На шахматной доске. Не балагуры
  Над партией сидят до самой тьмы!
  
  ХРАНИТЕЛЬ СВИТКОВ
  
  Там есть сады, монастыри, уставы
  Монастырей, прямые лады и
  Слова прямые - пой, как соловьи!
  Только не все очистили уста вы.
  
  Есть 64 гексаграммы,
  Есть ритуал - единственно, что
  Знать должно в поднебесной всем как то,
  Без чего прах, носимый по ветрам мы.
  
  Он - неба Императора и доблесть,
  И облаченье, ясный чей покой
  Мир отразил, как зеркало. Рукой
  Коснувшись, пыль сотри с него - есть проблесть?
  
  Должны плодоносить поля с садами,
  И как верны потоку берега,
  Та верно, что наскочит на врага
  Единорог за срам свой со стыдами.
  
  Вселенной сокровенные законы,
  Гармония всей тьмы вещей вокруг
  Сокрыта в книгах, свитки же, мой друг,
  Со мной хранят небесные драконы.
  
  Нахлынувшие с севера монголы
  На маленьких гривастых лошадях
  Свели на нет - увы! что делать? ах! -
  Все меры Сына неба. Земли голы.
  
  В кострах горят деревья вековые,
  Безумец мёртв и тот, умом кто здрав.
  Убит привратник. Он-то чем не прав?
  Все женщины от них едва живые.
  
  Орда пошла на юг. Зверей коварней,
  Свиней невинней. Утром прадед мой
  Спас книги. В башне долго можно с тьмой
  Бороться... О, эпохи цвет досвинней!
  
  Нет дней в моих очах. Так много полок
  И так мало лет жизни... Сон, как пыль.
  Чем обмануться? Миф ли в свитке, быль,
  Весь день сижу я в башне, свет где долог.
  
  И то правда: жить лучше, не читая.
  А утешаю я себя лишь тем,
  Что для того, кто видел их тьму тем,
  Всё с вымыслом слилось. Блажу, мечтая!
  
  Как в грёзе вспоминаю, чем был город
  Прежде орды и чем он стал теперь.
  Затворник я дверенеотоперь.
  Перины пух мечом зачем-то вспорот...
  
  Кто запретит мне грезить, что однажды
  Я вникну в суть вещей и нанесу
  Рукою знаки, как гроза росу,
  Которая избавит дол от жажды?
  
  Моё имя Шианг, хранитель свитков,
  Возможно что последних, ибо нет
  Вестей - что с Сыном неба? Звёзд-планет
  Дитя от крепких спит, небось, напитков...
  
  ТРЕТИЙ
  
  Он, третий, со мной ночью повстречался,
  Не меньше Аристотеля таинственный,
  Ум логикой, как тело, накачался,
  А образ жизни третий вёл воинственный.
  
  Была суббота. Ночь полна народа.
  Как первого не мнил, ни как четвёртого
  Я третьего. 'Мы все его и рода' -
  Кто так сказал про пробковинтовёртого?
  
  Не знаю, повстречались ли мы взглядом,
  Он ехал в Парагвай, а я так в Кордову,
  Но точно помню, что мы были рядом.
  Катушку покупал он там битфордову.
  
  Его почти что выдумал я этим
  Набором слов, не знает его имени
  Никто почти... Фонариком посветим,
  Не доит ли иссохшего он вымени?
  
  Я знаю его вкус и предпочтенья.
  Я вижу его луносозерцания...
  Пока я не вхожу в круг его чтенья,
  Запрещены в России прорицания.
  
  Он не умрёт. Нет, это невозможно.
  Читая строки эти, догадается
  Неужто он, что я в нём беспоможно
  Жду, когда он страданьем настрадается.
  
  В таинственном грядущем мы могли бы
  Друзьями стать, однако и соперниками.
  Под полною луной часами глыбы
  Люблю с ним созерцать зрачками-вперниками.
  
  То, что я совершил, непоправимо.
  Связь моя с ним теперь неотчуждаемая,
  А время мчится неостановимо,
  Всё ближе цифра самоподтверждаемая.
  
  На книгу Тысячи и Одной Ночи
  Третьего жизнь похожа повседневная.
  Стихи читая, щурит ли он очи?
  Звучит ли в его чтенье нотка гневная?
  
  Ни одного поступка нет на свете,
  Который не был бы еврейской рыбою.
  В великом Третий Ангельском Совете
  Боднул Второго с нежною улыбою!
  
  Ни одного такого нет деянья,
  Которое не стало б первым в серии
  Ему подобных. Ангел воздаянья
  За зло и за добро стоит в придверии.
  
  И почему, вздохну я, мрак со тьмою
  Не скроют эти строки бесполезные?
  Когда слезами счастья я омою
  Эти глаза свои, уже бесслезные?
  
  НЕИЗВЕСТНЫЙ ИСПАНСКИЙ ПОЭТ XVII ВЕКА
  
  Не радости завещанного рая
  Влекут меня, Господь, к тебе с любовью.
  Не ужас ада преданность сыновью
  К Тебе внушает, в трепет повергая,
  Меня влечёт любовь твоя святая,
  С которою, предав Себя злословью
  И оплеваньям, обагрённый кровью,
  Ты на кресте явил нам, умирая.
  Но если б рая не существовало,
  Я и тогда тебе не изменил бы,
  А если б ада, то не прогневил бы.
  Когда б душа напрасно уповала
  На Твой завет, изверившись в надежде,
  Я б и тогда любил Тебя, как прежде.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"