Гоголя перечитывать полезно. Еще полезнее отряхнуть с себя шелуху советского литературоведения. Только сейчас доходит степень лицемерия того, советского или называйте как хотите, уклада сознания. В стране победившего колхозного крестьянства, когда миллионы людей живут колхозниками без паспортов, не имея права никуда выехать, не имея своей земли - все колхозное, работая за трудодни, даром, - при всем этом вдалбливать людям про кровавый царизм, про декабристов, которые борцы с крепостничеством, и к такому еще приплетать Пушкина и Гоголя. Вот думаю сейчас, что это было в школе? Как можно было видеть в Мертвых Душах призыв к свержению чего бы то ни было? Наваждение какое-то.
"Мертвые души" - это книга, которую нужно читать с конца. Перед первым томом лучше прочитать первые главы второго, а чтение первого начинать с лирического отступления в финале про Россию. Тогда формируется контекст, тогда становится понятным, что книга глубже примитивного социального обличения прежних, да и теперешних нравов в стране.
Гоголь был метафизиком, не способным передать развитие идеи в динамике, он обходился доступными ему художественными методами. Упадок и тлен в душах он показал в первом томе как серию картинок распада, которые, следуя друг за другом, создают подобие движения. Разумеется, говоря о мертвых душах следует понимать, что живых душ в первом томе нет, они были задуманы для второго и третьего, и говоря о мертвых душах, Гоголь имеет в виду не помещиков-чиновников уездного города N, и, конечно же, не умерших крестьян.
"Мертвые души" - это метафора прихода Дьявола в Россию. Чичиков ездит в неприметном обличии и соблазняет помещиков и чиновников продавать ему души умерших крестьян, которые были вверены им. Он, говоря теперешним языком, предлагает помещикам оптимизировать налогооблагаемую базу, переведя умерших крестьян с их баланса на его. Тем самым Чичиков приобретает электорат, пользуясь которым, рассчитывает потом поиметь профит. Абсолютно неважно, умерший это электорат или живой, для государства те умершие крестьяне были живыми, за них полагалось платить налог. Те из нас, кто интересовался философией, без труда поймут, что Чичиков нарушал моральный императив Канта - люди и их души для него были средством, а не целью.
А как же помещики и чиновники, эти кровопийцы и эксплуататоры, спросят ревнители традиционной трактовки "Мертвых душ"?
Крепостные для России тогда были тем же, чем нефть и газ для нее являются сейчас - источником легких денег. Помещики платили налог на количество работников мужского пола, из этих денег формировался бюджет государства, из тех же мужиков формировалась армия. Количество крепостных было мерилом достатка и положения в обществе. Если в хозяйстве вводился оброк, то выплаты помещику составляли от 18 до 24 рублей в год с одного мужика. Если его отправляли в город на заработки извозчиком или на работу по найму, то помещик получал до 60 рублей с души в год. Крепостное право позволяло достаточно рационально организовать налоговую службу и обеспечивало нужды страны без лишних хлопот. Доход Акакия Акакиевича в 400 рублей в год был эквивалентен владению 20 мужиками. У многих количество душ исчислялось сотнями и тысячами, пропорционально выше были и доходы. Отмена крепостного права всегда была в повестке дня, об этом думала еще Екатерина, поскольку оно представляло собой очевидный тормоз в развитии страны. Европа существовала и быстро развивалась без узаконенного рабства, Россия была обречена в среднесрочной тогда перспективе в 100 лет, и не беспокоить такое положение вещей не могло. По одному из проектов Екатерины, все крестьяне, приписанные к хозяйствам, освобождались при наследовании имения. В течении одного поколения можно было бы ликвидировать крепостное право без больших социальных потрясений, но она на это не пошла. Вопрос был не в том, каким механизмом освободить крестьян (кому нужны революции, кроме бездарей и жуликов?), а в том, что с ними, освобожденными крестьянами, делать дальше, чем их занять? И уж тем более, одномоментное освобождение всех мужиков стало бы катастрофой для России и уклада жизни в ней. Пришлось бы воевать с соседями, а потом, независимо от исхода войны, пришел бы упадок - кто бы захотел работать на земле, когда вокруг стало столько соблазнов? И нужна ли была самим крестьянам эта свобода, кто мечтал о ней, кроме либералов - Маниловых? Радикальных перемен боятся все, слезать с иглы тяжело. Отчасти проблему решили только в 1863 году быстрым выкупом земли у помещиков под гарантии государства - крепостные превратились в арендаторов земли у государства, это был пример разумного проведения радикальных реформ, когда никто не ограблен.
Владение крестьянами накладывало моральные и материальные обязательства на помещиков. Барщина не могла превышать трех дней в неделю, по закону запрещалось унизительное обращение со своими крестьянами, их сексуальная эксплуатация считалась не только преступлением, но и позором в обществе, использованием служебного положения в личных целях. В идеале, владение крестьянами и управление имением было профессией, требовавшей определенной и достаточно высокой квалификации. На помещике лежала ответственность за людей, в обществе действовал социальный контракт: помещик регулировал хозяйственную деятельность на месте, он был гарантом справедливого решения местных конфликтов, на его помощь можно было рассчитывать в тяжелых и непредвиденных ситуациях, а труд крестьян был источником достатка для помещика и его семьи. Хозяйство действовало на прогрессивных для всех времен принципах хозрасчета - хорошие хозяева могли развивать хозяйство, приобретать новых работников нужной квалификации, получать выгоду. Плохие теряли все и сами превращались в нищих и никому не нужных людей. Конечно, положение помещика было более выгодно и стабильно, чем должность председателя колхоза или даже секретаря райкома, контролировавшего ситуацию в районе при советской России, и до полного разорения помещика дело доходило редко, но и такие случаи были, хотя в отношениях с работниками разница тогда и при СССР не была принципиальной.
Так что же с теми помещиками в "Мертвых душах"? Разумеется, карикатурное изображение людей в поэме не может считаться достаточно достоверным для оценок реального положения дел. Не следует забывать, что речь идет о художественной поэме, произведении, заведомо допускающем отклонения от реализма в пользу художественности. В поэме представлены художественные образы людей, наделенных, в силу своего положения на властной вертикали, полномочиями принимать решения и ответственностью за них. Все они страдают серьезными отклонениями в эмоциональной или психических сферах, они малопригодны для управления и к ответственности за своих работников. История деградации показана Гоголем только на примере Плюшкина - крайнего случая распада личности и упадка хозяйства. Проблемы этого, прежде успешного и эффективного управленца сельхозпроизводством начались со смертью жены. Потом одна из его дочерей убегает из дома с офицером, другая дочь умирает, а сын рвет отношения с отцом и строит самостоятельную военную карьеру. Наступил крах его семьи, базовые ценности оказались уничтоженными неизвестно за что, и вряд ли он как-то заслужил тогда такое. Несчастливое стечение обстоятельств, от которого не застрахован никто, сказываются на личности Плюшкина самым пагубным образом - он теряет навыки управления хозяйством, он не способен более адекватно оценить соотношение прибыли и издержек от своих решений, его хозяйство быстро приходит в упадок. Плюшкин - глубоко больной человек, потерявший рассудок и связь с реальностью, но можно ли его винить в том, что случилось? Кто из нас застрахован от болезней и жизненных неурядиц? Проблема не в Плюшкине и не в остальных помещиках, в разной степени не соответствующих своему положению управленцев и степени ответственности за работников.
Чичиков - эмиссар Дьявола, делает именно то, что всегда делает его посланец - не без успеха пытается соблазнить нужных ему людей, и Чичикова невозможно упрекать за это, как нельзя пенять волкам в лесу, что они волки. Основная проблема "Мертвых Душ" не в нем и не в Дьяволе, а в том, с какой легкостью помещики и чиновники идут на сделку с Ним по купле-продаже душ умерших. Вседозволенность и отсутствие тормозов в реальной жизни - религиозных, моральных, этических, любых, - это основная проблема поэмы. Много позже та же проблема сформулирована М.Булгаковым - дело не в том, существует Бог или нет, а в том, что люди, потерявшие основу, исходят из того, что раз Бога нет, то все дозволено. Гоголь и Булгаков исследовали механизм разврата и то, как происходит распад душ. Наших с вами, здесь и сейчас, господа.
Красавица Гоголя
Есть ли у Гоголя красавицы и где их место? Или проще: Амбивалентность субъективного позиционирования женских образов по антропоморфическим и эстетическим критериям в произведениях Н.В. Гоголя.
Гоголь, бесспорно, не оставил в своем творчестве сколько-нибудь запоминающихся и выдающихся образцов женской красоты, стиля и изящества. Героини других произведений других авторов стали объектами вдохновения для многих творческих людей (от иллюстраторов до режиссеров) по сей день, но инфернальные образы Гоголя, тем не менее, производят неизменно сильное воздействие на читателей и иногда привлекают внимание филологов и литературоведов.
Итак, красавица Гоголя. Какую роль она играет в композиции произведений Гоголя, насколько она важна для раскрытия авторского замысла и почему писатель так часто воплощал в своих произведениях один и тот же внешний типаж? Почему все эти героини так и не стали одними из самых сексуальных и таинственных женщин русской литературы?
Постараемся ответить на эти вопросы на примере трех персонажей произведений зрелого мастера Гоголя: возлюбленной Пискарева из "Невского проспекта", инфернальной ведьмы-красавицы "Вия" и Аннунциаты из "Рима". Читатель может убедиться впоследствии, что почти все сказанное о них в полной мере относится и к героиням ранних произведений писателя, в том числе "Вечеров на хуторе". В этом, как ни странно, заключается первый сюрприз для читателя - единожды сформировавшись, отношение Гоголя к женским образам своих произведений осталось неизменным на всю творческую жизнь писателя. Как происходило его формирование женского образа?
В 1831 году у начинающего писателя Гоголя вышло в свет короткое эссе "Женщина":
...ты создал женщину! Тебе завидно стало бедное счастие наше, тебе не желалось, чтобы человек источал вечное благословение из недр благодарного сердца; пусть лучше проклятие сверкает на преступных устах его... Ты создал женщину!" - Так говорил, представ перед Платона, Телеклес, юный ученик его. Глаза его кидали пламя; по щекам бушевал пожар, и дрожащие губы пересказывали мятежную бурю растерзанной души. Рука его с негодованием откидывала пурпуровые волны богатой одежды, и расстегнутая пряжка небрежно висела на девственной груди юноши. "Что, мой божественный учитель? не ты ли представлял нам ее в богоподобном, небесном облачении? Не твои ли благоуханные уста лили дивные речи про нежную красоту ее? Не ты ли учил нас так пламенно, так невещественно любить ее? Нет, учитель! твоя божественная мудрость еще младенец в познании бесконечной бездны коварного сердца. Нет, нет! и тень свирепого опыта не обхватывала светлых мыслей твоих, ты не знаешь женщины".
Оставив в стороне гомосексуальные мотивы, типичные для античной прозы, которой подражает Николай Васильевич, именно тут сформировано отношение Гоголя к женщине как коварному созданию, несущему страдания, проклятие и боль неиспорченному сердцу юноши. В этом же произведении оформились приемы изображения женщины, художественные средства и обычный для Гоголя набор эпитетов. Заметьте, речь пока не идет об исчадиях Ада, предстающих перед главным героем в соблазнительных обличиях, как в повести "Вий", и уж тем более, не о фантазиях Пискарева о проститутке из "Невского проспекта". В "Женщине" Гоголь описывает идеальную красоту без изъянов и компромиссов. И тут читателя ждет сравнение темных локонов с вдохновенной ночью, лилийное чело, блистательные плечи и взгляд, подобный (какой сюрприз!) молнии - набор готовых клише из романтической литературы, палитра художника без воображения и новых идей. Следует сразу сказать, что новизна и мощь Гоголя не в описательной силе женской красоты как объективного идеала, а в передаче субъективного восприятия женского образа (каким бы он ни был в реальности) главным персонажем.
Небрежно откинутые назад, темные, как вдохновенная ночь, локоны надвигались на лилейное чело ее и лилися сумрачным каскадом на блистательные плеча. Молния очей исторгала всю душу... - Нет! никогда сама царица любви не была так прекрасна, даже в то мгновенье, когда так чудно возродилась из пены девственных волн!.. В изумлении, в благоговении повергнулся юноша к ногам гордой красавицы, и жаркая слеза склонившейся над ним полубогини канула на его пылающие щеки.
Красавица Гоголя со всеми ее клише и штампами, без собственной индивидуальности, не может быть самостоятельным действующим лицом повествования, она получает право на существование только в качестве субъективного переживания главного героя, не отвлекающего внимание читателя на себя более, чем необходимо, - иными словами, как персонаж второго плана, как важное, но не главное дополнение к основной сюжетной линии, как композиционный довесок, и только в этом ее роль и предназначение в повествовании.
Трагедия художника Пискарева в "Невском проспекте" полностью построена на эфемерности и зыбкости его представлений о женском идеале, не имеющих ничего общего с реальной проституткой, которой Пискарев оказался увлечен. Вот как происходит знакомство Пискарева с девушкой:
Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в ту сторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блеском по мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою по удалении от него.
Гоголь мастерски строит повествование через восприятие происходящего Пискаревым. Это принципиально важное обстоятельство - все, что происходит с Пискаревым передается именно так, как тот это видит и чувствует. Визуальную картинку Гоголь строит на художественном эффекте "приближения": сначала Пискарев видит общий план и пестрый плащ в отдалении, но затем, вблизи, ему открываются многочисленные подробности:
Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Всё, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, - всё это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах.
Следует обратить внимание, что описание внешности незнакомки передано в виде оценочного, субъективного суждения Пискарева начиная с самого первого предложения: "Боже, какие божественные черты!". Далее следует обычный набор эпитетов для привлекательной внешности девушки, который заканчивается прямым указанием автора на субъективный, глубоко личный характер восприятия Пискарева: "Всё, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, - всё это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах". Иными словами, перед читателем не описание внешности незнакомки, а субъективное впечатление о ней самого Пискарева.
Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз.
Шедевр Гоголя в одном предложении. Созданный собственной фантазией образ прекрасной незнакомки повергает Пискарева в состояние катарсиса, острейшего переживания, остановившего время, перевернувшего восприятие масштабов и перспективы, контуров и форм, движения и покоя. Интересно отметить, что в картине мира художника Пискарева практически отсутствуют цвета, уже нет пестрого плаща. Пискарев оглушен здесь настолько, что не замечает красок, но интересно, была ли эта девушка действительно настолько прекрасна? Вовсе нет.
Вернемся к началу эпизода. Два приятеля, художник Пискарев и поручик Пирогов смотрят на дам, идущих по Невскому. Они замечают двух женщин - блондинку и брюнетку. Вот какой диалог происходит между ними:
- Стой! - закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще. - Видел?
- Видел; чудная, совершенно Перуджинова Бианка.
- Да ты о ком говоришь?
- Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Всё положение, и контура, и оклад лица - чудеса!
- Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?
Поручик Пирогов, видевший обеих женщин, отдает предпочтение блондинке, жене жестянщика. Он даже не сразу понимает, что Пискарев поражен другой дамой, поскольку блондинка, на его взыскательный вкус, предпочтительнее. "Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?", спрашивает он приятеля. Мнение Пирогова важно здесь как понимание объективных достоинств внешности незнакомки, и непредвзятый взгляд Пирогова на эту женщину оказывается не в ее пользу. Гоголь, создавший иллюзию красавицы через субъективное восприятие незнакомки Пискаревым, быстро разрушает созданный им же художественный эффект, что полностью соответствует взглядам автора на женщин как на источник страдания и мук:
... но так странно и нагло посмотрела на Пискарева, что он опустил невольно свои глаза.
Он содрогнулся.
Наивысшая точка повествования - предложение из двух слов коротко и безжалостно, после длинных и образных описаний оно звучит как выстрел. Пискарев понимает, что фантазии о прекрасной незнакомке завели его в притон. Бодрое и приподнятое вступление к повести, перешедшее к рассказу о художнике могло бы вначале создать у читателя иллюзию романтически-возвышенного повествования о случайной встрече на Невском и дать надежду на ее счастливое завершение, но красавица Гоголя оказалась симулякром, а вовсе не той красавицей, которая представлялась Пискареву.
- Как можно! - прервала она речь с выражением какого-то презрения. - Я не прачка и не швея, чтобы стала заниматься работою.
Боже! в этих словах выразилась вся низкая, вся презренная жизнь - жизнь, исполненная пустоты и праздности, верных спутников разврата.
- Женитесь на мне! - подхватила с наглым видом молчавшая дотоле в углу ее приятельница. - Если я буду женою, я буду сидеть вот как!
При этом она сделала какую-то глупую мину на жалком лице своем, которою чрезвычайно рассмешила красавицу.
Полное и окончательное разрушение образа красавицы происходит в эпизоде объяснения Пискарева со своей возлюбленной - девушка оказывается вульгарной проституткой, не стесняющейся своего положения и не желающей ничего менять в своей жизни.
Интересно, что в повести "Вий" Гоголь использует абсолютно такой же прием создания и немедленного разрушения иллюзии красавицы. Условность красавицы в "Вие" понятна уже в самом начале - это не более, чем одно из воплощений ведьмы-оборотня, которая при первом же знакомстве внушает Хоме страх, а никак не благоговение и восторг.
Он схватил лежавшее на дороге полено и начал им со всех сил колотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? "Ох, не могу больше!" - произнесла она в изнеможении и упала на землю. Он стал на ноги и посмотрел ей в очи: рассвет загорался, и блестели золотые главы вдали киевских церквей. Перед ним лежала красавица, с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез.
Как и в "Невском проспекте", впечатление о красоте девушки создается через субъективные переживания (Трепет пробежал по его жилам:...) главного мужского персонажа Хомы Брута:
Трепет пробежал по его жилам: пред ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармонической красоте. Она лежала как живая. Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови - ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста - рубины, готовые усмехнуться...
Разрушение художественного образа красавицы происходит в том же абзаце:
Но в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст ее, казалось, прикипали кровию к самому сердцу. Вдруг что-то страшно знакомое показалось в лице ее. - Ведьма! - вскрикнул он не своим голосом, отвел глаза в сторону, побледнел весь и стал читать свои молитвы. Это была та самая ведьма, которую убил он.
Как и в "Невском проспекте", красавица Гоголя и здесь оказывается симулякром - имитацией. Внешняя оболочка прекрасной девушки в гробу обманчива - в ее красоте нет ничего чувственного, красота немедленно переходит в страх и панический ужас, как проявление сути оборотня в гробу в переживаниях Хомы.
Такая страшная, сверкающая красота! Он отворотился и хотел отойти; но по странному любопытству, по странному поперечивающему себе чувству, не оставляющему человека особенно во время страха, он не утерпел, уходя, не взглянуть на нее и потом, ощутивши тот же трепет, взглянул еще раз. В самом деле, резкая красота усопшей казалась страшною. Может быть, даже она не поразила бы таким паническим ужасом, если бы была несколько безобразнее. Но в ее чертах ничего не было тусклого, мутного, умершего. Оно было живо, и философу казалось, как будто бы она глядит на него закрытыми глазами.
Она встала... идет по церкви с закрытыми глазами, беспрестанно расправляя руки, как бы желая поймать кого-нибудь.
Становится понятным, что красота девушки - не более чем приманка для жертвы. В финале эпизода от этой красавицы не остается и следа:
Она стала почти на самой черте; но видно было, что не имела сил переступить ее, и вся посинела, как человек, уже несколько дней умерший. Хома не имел духа взглянуть на нее. Она была страшна. Она ударила зубами в зубы и открыла мертвые глаза свои. Но, не видя ничего, с бешенством - что выразило ее задрожавшее лицо - обратилась в другую сторону и, распростерши руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясь поймать Хому. Наконец, остановилась, погрозив пальцем, и легла в свой гроб.
Ну и наконец, имеет ли Аннунциата из повести "Рим" какое-либо отношение к иллюзиям красавиц из "Вия" и "Невского проспекта"? Что общего может быть у этой албанской девушки с ложными и обманчивыми красавицами Гоголя? Самое прямое:
Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные, как уголь, тучи, нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки Аннунциаты.
Разумеется, с первых же слов читателю предлагается все те же очи, взгляд которых подобен молнии, и следует длинное описание внешности героини, поданное как от лица рассказчика, так и в качестве впечатлений сторонних наблюдателей. Какие же тут могут быть сомнения в подлинности Аннунциаты? Тем не менее, и она - самый настоящий симулякр красавицы.
Аннунциата - не более чем условный персонаж шутливо-иронической повести "Рим", в которой рассказчик пересказывает события, происходящие в первых главах романа "Евгений Онегин", предлагая известный сюжет в новой пестрой обертке с колоритом и шармом Италии, отвлекающей читателя от основного содержания повести, до мелочей совпадающей с фабулой романа Пушкина. Молодой аристократ живет в одной из европейских столиц, проводя время в свое удовольствие. Такое занятие ему наскучивает, и он начинает испытывать хандру. Тут приходит известие о смерти дяди и герой отправляется принимать наследство. Он производит некоторые реформы в управлении доставшемся ему имуществом и встречает некую девушку, которая, по намекам рассказчика, скоро станет одним из главных действующих лиц повествования.
Заканчивая этот короткий экскурс в тему красавиц Гоголя, следует признать, что никаких красавиц у Николая Васильевича не было, а достаточно условные женские образы использовались им только для раскрытия основных сюжетных линий, связанных с главным героем, и только в качестве важных, но второстепенных персонажей.
О Белинском
Далеко не все, написанное Белинским отличается глубиной мысли и анализа. Иногда кажется, что он больше навредил, чем улучшил в нашей литературной критике. Если взять его статью о романе Лермонтова "Герой Нашего Времени", то не потребуется больших усилий, чтобы увидеть, насколько она неоднородна по содержанию и качеству. Начало весьма впечатляет - приведены интересные и ценные наблюдения о сочетании двух жанров повествования, но затем начинается откровенная халтура. Белинский скатывается к пересказу сюжета и неоправданному цитированию длинными фрагментами текста Лермонтова. Можно даже предположить, что он пользовался ножницами и клеем - вырезал напечатанные куски романа и вклеивал их в свою рукопись чтобы не переписывать огромные вставки от руки. Если так, Белинского можно считать основоположником метода "cut-paste", весьма распространенного ныне.
"Отечественные записки", куда писал Белинский, не предполагали глубины анализа, журнал имел свою аудиторию - радикально настроенную молодежь и студентов, и от Белинского требовалось соответствовать ожиданиям и вкусам этой публики, иначе журнал не покупали. Если добавить сюда незаконченное образование, не позволявшее надеяться на карьеру в качестве педагога, постоянное безденежье и лишения, смерть детей, то общая картина становилась откровенно безрадостной. Молодежная аудитория покупала журнал ради хлестких и ярких выпадов, острых слов, полемического задора. Пытаясь угодить публике, Белинский иногда опускался до откровенной демагогии. Вопрос о морально-этической стороне поступков Печорина он парировал выпадом в стиле "сам дурак":
"Вы предаете его анафеме не за пороки, - в вас их больше и в вас они чернее и позорнее, - но за ту смелую свободу, за ту желчную откровенность, с которою он говорит о них."
С подачи Белинского любая попытка поставить под сомнение положительную направленность образа Печорина упирается в эту цитату, а опытные лермонтоведы стараются обойти тему этики в поступках Печорина стороной.
Отдельного разговора заслуживает ярлык "маленького человека", которым Белинский незаслуженно наградил Акакия Акакиевича, но пожалуй, самый большой урон литературоведению нанес штамп Белинского о романе "Евгений Онегин" как об энциклопедии русской жизни, по сути своей неверный. Хуже всего, что любая попытка сказать что-то, выходящее за рамки канонов, заложенных Белинским приводит к тому, что какая-нибудь провинциальная словесница громко говорит, что нельзя же быть таким дураком и недотепой, не способным уяснить себе, что "Онегин" - энциклопедия русской жизни, и при этом чувствует себя абсолютно правой - это же все по Белинскому.
Многие наши беды с критикой художественных текстов, неразработанностью норм и методологии анализа художественных произведений произрастают из неистового Виссариона, подменившего серьезный анализ публицистикой, непредвзятое исследование текста - эмоционально окрашенными излияниями озабоченного ума. Его статьи - важная часть истории русской словесности, которую нужно знать и помнить, но от деструктивного влияния которой следует избавляться как можно быстрее.
Школьное сочинение
Новый Завет - почему я люблю Иисуса Христа.
СПОЙЛЕРЫ!
Знаете, это - первая книга из школьной программы, которую я перечитала с реальным удовольствием и интересом! Не думала, что книга о человеке с таким сложным характером мне понравится... Но в каком-то смысле так и случилось. Книга является классикой русской литературы. Наверное все читали Новый Завет в школе. Тогда в свои пятнадцать лет в девятом классе я была в восторге от книги, и я полюбила Иисуса Христа! Интересный сюжет переплетенный с любовной линией Марии Магдалены. Как сейчас помню - мне 15 лет и перед всем классом я защищаю Иисуса, его мужество и волю, тонкий психологизм. И не надо говорить, мол "А что увидит в этой книге пятнадцатилетний девятиклассник? Помимо того, что 'кого-то распяли на кресте'?". Да я понимала намного лучше своих родителей ещё в 12 лет! А в 15 - тем более. Если человек умеет читать, любит читать и знает, чего хочет книга от читателя, то он все поймет!
Недавно листая книги на полках, мне опять попалась на глаза эта книга. Подумала и решила перечитать ее снова. Теперь я уже взглянула на историю немного иначе. Новый Завет полностью построен на психологических умозаключениях. Автор словно рассматривает душу Иисуса Христа через призму различных жизненных эпизодов. Сначала может сложиться впечатление, что речь идет о разочарованном в жизни и слегка циничном юноше. Времена в стране не самые лучшие. Многим молодым, да и вообще людям нечего было делать. Иисус Христос один с тех людей, талантливых, образованных, которому негде было внести свою лепту, послужить верой и правдой. Он не может остановиться на чем-либо, оценить спокойствие семейной жизни, познать упоение верной дружбы. И что же ему остается делать? Скитаться по стране, зарабатывая неприятности. Так что же с того? Он приезжает на осле в Иерусалим и начинает проповедовать, задавать неудобные вопросы. Но, как известно, такие шалости не доводят до хороших новостей... И понятно, понятно, что просто сил здоровому мужчине девать-то некуда. Обстоятельства превращают его жизнь в бесконечную череду сомнительных приключений. Он отрекается от родной матери, производит какие-то подозрительные чудеса и исцеления, как Онегин Татьяну отвергает Марию Магдалену... Но - ведь никто не мешал пробовать, искать, не сдаваться. А заполнять пустоту внутри себя, затягивая в нее других людей - это уже никакими "обстоятельствами" не оправдать.
В реальности Христос не нашел применения своим лучшим качествам и поэтому нынешняя действительность для него похожа на дурную копию уже прочитанной книги. Но я, как истинная женщина в душе, я лишь испытала глубокую симпатию и состраданию к этому статному белокурому мужчине с вечно грустными глазами. Мне хотелось прижать его к себе, приласкать... Глупо? Может быть, я не отрицаю. Ведь как сам некогда сказал Печорин, "женщины любят только тех, кого не знают". И что я могу поделать, если Иисус Христос чуть ли не единственный книжный герой, который заставил меня так переживать за него? Каждая строчка Евангелия будоражила во мне остывшие к нему чувства. Каждый его жест, каждый его шаг наполнял меня чувством глубокой привязанности к этому человеку... Влюбиться в книжного героя? Эх, как это по мне! Да вот только... Если я и чувствовала какую-то любовь к книжным героям, то только тогда, когда те были что-то вроде "рыцарь без страха и упрека на белом коне". Сейчас же все несколько иначе. Христос не рыцарь, ездит на осле, а без страха и упрека он только потому, что ему опротивела жизнь. И все равно, люблю я его и никаких рыцарей мне не надо.
Попрошу не обобщать людей. Школьники тоже бывают разные. И ввели Евангелие именно для тех, кто ценит вечное. Я перечитываю его каждый год, в одно и то же время и это стало моей личной доброй традицией, ведь Новый Завет - поистине для всех времен. Как же я люблю чудесные описания природы, чувств, эмоций, которые дарит нас автор! Я собираюсь стать психологом, и во многом благодаря Иисусу Христу. Ведь человеческая душа-потемки в любом случае, и неважно чужая она или твоя. Да, согласна, просто на досуге или на пляже Новый Завет читать нельзя. Ведь его язык представляют не только три лица (Отец, Сын и Святой Дух), наведенных в книге - читатель сам поневоле становится свидетелем событий. Эх, Иисус , вы стали для меня тайной, которую я разгадываю и не хочу разгадать. Ведь когда разгадаю, стану такой же. Нет, отнюдь не безнравственной персоной, как вас судили некоторые. Просто быть на Вашем месте нелегко. Но каждому приходилось...