Александров Сергей Васильевич : другие произведения.

Ванюшин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ВАНЮШИН
  
  
  Рассказывать эту историю надо, наверное, с конца.
  
  С аккуратненького огородика бабушки Поли на краю давно покинутой деревеньки.
  
  С маленькой четырёхугольной дощатой пирамидки-обелиска - всего-то высотой по пояс.
  
  С неровно нарисованной красной звёздочки на боку выкрашенной уже многими слоями синей краски этой пирамидки.
  
  И с прибитой аккуратно гвоздиками ниже звёздочки тонкой - сантиметра в полтора шириной - полоске, на которой выдавлено ВАНЮШИН
  
  
  
  ***
  
  В этой истории будет четверо рассказчиков: я, как услышавший эту историю, и пытающийся воссоединить то, что услышал, в единое целое; Ковылкин Иван Павлович, фронтовик, "сын полка", незадолго до смерти передавший тетрадь со своими воспоминаниями в местный краеведческий музей; Олушева Полина Матвеевна - жительница сгоревшего села Вырово, ныне живущей в Вахнове; и тот, кто по многим веским причинам не смог ничего рассказать, И о котором поэтому расскажем мы трое.
  
  А он будет как бы нам подсказывать, что и как было...
  
  
  
  ***
  
  Иван Павлович Ковылкин. (с 14 по 17 страницы тетради).
  
  ... Я тогда сыном полка стал, в марте 42. У меня батьку убило взрывом, а он ветеринаром был в нашем кавкорпусе. Я ему завсегда с ранеными кониками помогал, а иногда, если мелкий какой осколок в крупе засел, то и сам его вытаскивал, а рану обрабатывал. Меня лошади любили. Я для них специально в карманах таскал кусочки рафинаду и корочки хлебные... Так вот, меня наши разведчики после того, как батьку схоронили, к себе взяли. Старшина дядя Коля, Николай Вячеславович Сорокин, под свою руку определил. И стал я у него типа вестового...
  
  ...Мы тогда в полуокружении были. Фашисты с боков нас жмут, а мы им шороху тоже даём! Леса, перелески, дороги плохие. Нашим верхом сподручно - выскочили внезапно, постреляли, покромсали, и айда в лес.
  
  Но меня в такие рейды не брали. Лишь один раз упросился - взяли с собой проверить деревеньку одну, там накануне партизаны сильно пошумели. Мне даже карабин выдали...
  
  Деревенька вся почти что сожжена. Везде фашисты валяются. Хорошо им партизаны врезали! Я поотстал чуток от своих, они почти к околице уже подошли. Хотел "Вальтер", что завалился за полуразрушенную печку, достать. Я его издали ещё по мутному такому блеску заприметил. Слез со своего Жучка - так моего коника звали - оставил его на дорожке, чтоб о кирпичи бабки не побил, сам аккуратно к печке, и тока руку протянул к пистолету, краем глаза увидал, что крапива вдруг сбоку заколыхалась. Я шею вытянул, смотрю, а там фашист здоровущий на пузе спиной ко мне лежит и выцеливает наших. Как я карабин сдёрнул с плеча - и не заметил, а етот гад вдруг ко мне начал поворачиваться. Ну, я в него и всадил пулю. В шею попал...
  
  Наши сразу прискакали. Дядя Коля фашиста добил, а меня отбранил, что шляюсь, где не попадя...
  
  А только на Жучке своём отъехал от того места - про "Вальтер" и забыл уж - глянь, малиновые кусты , только зелёными листочками покрылись, тоже шевеляться. Я дяде Коле показал на них. Он ППШ в руку, и потихоньку к тем кустам...
  
  
  
  ***
  
  USCHI
  
  Умирать совсем не хочется.
  
  А дышать - больно.
  
  А лаять - очень больно.
  
  Уже ночь прошла после стрельбы и грохота.
  
  Тогда что-то укусило в бок.
  
  Как плеть инструктора.
  
  Только больнее и сильнее.
  
  И никого.
  
  Ворона утром прилетала. Потом улетела. Теперь копошиться за сараем. Ест. Я чую. И слышу.
  
  Глаза хотят спать. Во сне не так больно...
  
  Кто-то едет на больших животных.
  
  А, лошади...
  
  Глаза опять закрываются. Сами.
  
  Выстрел - как по голове ударили чем-то большим - даже глаза разом открылись. И голова с лап приподнялась.
  
  Раздвинул носом колючие стебли.
  
  На меня глядели два человека - большой и маленький.
  
  Глаза снова закрылись.
  
  Ладошка маленького человека коснулась моего носа. Ладошка пахнет порохом и сахаром. И три-четыре крупинки налипли на пальцы.
  
  С закрытыми глазами слизал сахар.
  
  Вздохнул.
  
  Очень больно.
  
  Очень...
  
  
  
  ***
  
  Иван Павлович Ковылкин. (с 19 по 24 страницы тетради).
  
  Привезли мы фашистскую собаку к нам. Я товарища старшину упросил. Сказал, что вылечу. И перевоспитаю!
  
  Дядя Коля сказал, что, ежели я фашиста перевоспитаю, мне сразу Героя дадут.
  
  И все заржали. Дураки!
  
  Мне батя давно как-то говорил, что всякая животина понимает к себе отношение. Злобишь ты её, потому как сама душа у тебя злая, чёрная, и животное злобиться, и зубами руку оттяпнуть может, и копытом насмерть зашибет. А с доброй душой и ласковым сердцем к ней - так животное это враз чует, и никогда против тебя тогда ничего плохого не выкажет и не сделает...
  
  Так что пускай ржут.
  
  У собаки, что мы нашли в деревне, на ошейнике был медальён. Федька Подкрон перевёл про какие-то уши. Не может такая кличка у собак быть...
  
  Грудь у пса была навылет прострелена, и крови он потерял достаточно.
  
  Навозился я с ним - будь здоров! Ну, и медсестра наша, Марья Ивановна, очень мне пособила в лечении-то.
  
  И через недели три поставили-таки на ноги! И это притом, что мы дислокацию постоянно меняли, воевали, нас и обстреливали, и бомбили. Вот и Федьку Подкрона, ординарца полковника Соколова, командующего нашим кавкорпусом, недавно убило...
  
  А медсестра Марь Иванна, видя, что собака постоянно по пятам за мной ходит, как-то сказала, что это Ванюшин перевоспитанный немец бегает. Вот наши разведчики и стали пса Ванюшиным величать...
  
  А Петя Федосов, кошевар наш, даже из обрезка гильзы табличку для ошейника сделал, а на ней выдавил, как собаку зовут. С чего бы это? А Петька только ухмыляется. Хотя, когда я пса раненого привёз, он первый орал, что пристрелить фашистского зверя надо. А теперь вот...
  
  
  
  ***
  
  USCHI
  
  Слова незнакомые, чужие.
  
  Мягкие, как руки.
  
  А руки хорошие.
  
  Боль убрали, и дышится легко.
  
  Маленький человек всегда рядом. С ним спокойно и надёжно. Он не бьёт никогда, не кричит.
  
  И кнута у него нет.
  
  Что-то постоянно говорит мне.
  
  Не понимаю.
  
  Большая женщина сегодня про меня сказала что-то другим большим людям.
  
  Они смеются.
  
  А мне почудилось моё имя. И уши сразу торчком.
  
  Только слово-имя у них длинное выходит.
  
  Наверное, первая половина - кличка маленького человека, а вторая половина - моя...
  
  Уже привык.
  
  И лошади меня уже не боятся...
  
  Вчера поймал зайца и принёс большому человеку, который всегда даёт мне и всем другим каши.
  
  Он что-то сказал, потрепал меня по шее - и положил в мою миску лишний черпак еды...
  
  Надо будет ещё кого поймать...
  
  
  
  ***
  
  Иван Павлович Ковылкин. (с 27 по 31 страницы тетради).
  
  Ванюшин за мной по пятам бегает.
  
  Когда я сплю, сидит рядом, сторожит. Никого не подпускает, кроме дяди Коли и Петьки-кошевара.
  
  В начале июля немец почти оттеснил нас назад, перерезал все наши коммуникации, и ещё 39й армии, что нашим соседом была.
  
  Постоянные артобстрелы, самолёты с утра до вечера бомбят. Страшно очень.
  
  Потом пришёл приказ, что наступаем скоро.
  
  Нашим разведчикам дали задание - скрытно пробраться в посёлок Погорелое Городище и по рации координировать огонь наших.
  
  Меня не взяли. Но, так как погода была плохая - дождь и туманы, я за разведчиками нашими самовольно ушёл. И Ванюшин со мной.
  
  Разведчики устроились в полуобрушенной водонапорной башне. Ночью я к ним заявился - они даже и не заметили.
  
  Дядя Коля только хотел меня выпороть. Потом оставил. Сказал, что утром отправит обратно.
  
  А утром вокруг фрицы засуетились. Пушки возят куда-то, мотоциклетки целый час тарахтели на север - оттуда грохот сильный шёл. Потом колонна танков туда-же прошла. И надо же такому случиться, что одному танку водокачка наша чем-то не понравилась. Он, не останавливаясь, повернул свою пушку и вдарил по нам...
  
  Я почти в самом низу был - меня только оглушило. А шестерых наших - насмерть. Только дядя Коля раненый - ему ноги железной балкой перебило.
  
  А Ванюшин из-под груды досок выполз - ему ничего.
  
  А вот рация - вдребезги...
  
  Мы два дня в развалинах сидели.
  
  Под утро 4 августа наши начали артподготовку. А всё с перелётом - не туда бьют.
  
  Дядя Коля тогда написал на карте, куда надо, карту обмотал куском плаща и мне дал. Приказал, чтоб я срочно нашим доставил. А он здесь ещё побудет, дождётся своих.
  
  Мы обнялись, и я с Ванюшиным побежал к недалёкому перелеску. Уже в самом перелеске меня в ногу осколком садануло. Я Ванюшину свёрнутую трубкой в куске плаща карту в зубы дал, сказал, чтоб Марь Ивану нашёл.
  
  Пёс покрутился около меня, потом убежал.
  
  Больше я его не видел...
  
  А через полчаса меня наши подобрали.
  
  Они шли проверять, почему связи нет...
  
  
  
  ***
  
  USCHI
  
  Маленькому человеку было больно - у него из нижней лапы кровь текла. Он что-то мне сказал, потом тряпку с бумагами в рот сунул.
  
  И я понял, что надо сбегать за большой доброй женщиной, что убрала когда-то от меня боль.
  
  И я побежал искать её.
  
  Очень быстро побежал.
  
  Потому что знаю, что такое очень больно...
  
  Большую женщину нашёл в какой-то норе из брёвен. Там и другим было больно.
  Я положил ей на колени тряпку с бумагой, посмотрел на неё и побежал к выходу.
  
  Побежал назад, к маленькому человеку, которому больно...
  
  
  
  ***
  
  Олушева Полина Матвеевна (её рассказ в вагоне поезда "Москва -Санкт-Петербург").
  
  Мы с сестрёнкой Феней совсем ещё маленькими были тогда. Мне семь лет, а ей и пяти нету. Папка наш воевал где-то. Мамка пошла в Вахново продукты поменять в обмен на вещи - и не вернулась.
  
  Потом, через два дня, начался страшный грохот. Мы с сестрёнкой в подпол залезли, сидим, дрожим.
  
  Долго грохот был. Потом потише стало.
  
  Посидели мы чуток.
  
  Надо выбираться из подпола. А крышка не поднимается. Её, наверно, сверху чем-то придавило. Только щёлочка малюсенькая - еле ладошка пролезает.
  
  Я под щёлку деревяшку подложила.
  
  И сидим мы в подполе этом и плачем.
  
  Сидим - и ревём в два горла...
  
  Вдруг слышим - что-то сверху зашебуршилось, кто-то ходит.
  
  Потом как будто поволокли что-то тяжелое. Даже деревяшка под люком сломалась, и он снова захлопнулся.
  
  А потом вдруг открылся полностью...
  
  
  
  ***
  
  USCHI
  
  Вокруг машины, лошади, люди.
  
  Все бегут, стреляют.
  
  Под лязгающую страшную металлическую ленту чуть не попал.
  
  Надо бежать в стороне.
  
  Еле убежал.
  
  Там, сбоку, всё ещё грохочет и стреляет.
  
  А я по грязной дорожке бегу.
  
  Сзади - треск.
  
  Передо мной Motorred остановился.
  
  Слышу - знакомые родные слова;
  
  - Sehen Sie, was ein gutter Hund, Kurt!
  
  - Verloren...
  
  Ко мне подошёл большой человек с автоматом на шее. Погладил меня по голове.
  
  Потом сказал, указав на коляску:
  
  - Platz!
  
  Всё ясно. Запрыгнул в коляску, и лёг.
  
  Тогда другой большой человек, который сидел спереди на Motorred, засмеялся и сказал:
  
  - Schauen Sie versteht!
  
  Которого назвали Kurt, сел позади Motorred, и мы поехали.
  
  Дорога грязная, вся в кочках.
  
  На дне - трясёт.
  
  Но - терплю.
  
  Потом, сквозь тарахтенье Motorred, слышу, кто-то скулит.
  
  Как щенок. Или два щенка.
  
  Выпрыгнул на ходу из коляски.
  
  Побежал в сторону разрушенного дома.
  
  Маленькая длинная щель в земле.
  
  Сверху - бревно.
  
  Вцепился зубами, оттаскиваю.
  
  Тяжело очень.
  
  И ногам больно - порезался об осколки стекла и острые железки.
  
  Вдруг рядом оказался большой человек Kurt.
  
  Он схватил бревно и оттащил в сторону.
  
  Потом потянул за что-то - и открылась нора в земле, где была щель.
  
  А в норе двое маленьких человеков на нас смотрят.
  
  И я вспомнил своего маленького человека.
  
  Он где-то остался.
  
  И ему уже давно больно.
  
  А я ещё не пришёл к нему...
  
  Тот, который Kurt, кричит другому большому человеку:
  
  - Jetzt wurde ein kleiner Zirkus!
  
  Потом взял меня за ошейник, оттащил к Motorred, показал рукой на двух маленьких человеков, и скомандовал:
  
  - Vor an! Fass!
  
  Я по привычке оскалил зубы и кинулся вперёд. К норе.
  
  И вспомнил, как мне было больно, а маленький человек прогнал боль.
  
  Я резко развернулся и молча бросился на большого человека Kurt.
  
  И только услышал:
  
  - Kurt sorgafaltig!
  
  
  
  ***
  
  Олушева Полина Матвеевна (её рассказ в вагоне поезда "Москва -Санкт-Петербург").
  
  На нас немец смотрел, и собака немецкая рядом была.
  
  Я видела таких собак. Они с фашистами охраняли наших пленных, которые через нашу деревню весной проходили.
  
  Злющие и страшные собаки!
  
  Потом этот фашист оттащил от нас собаку, заулыбался.
  
  Мы выглянули из подпола.
  
  Фашист с собакой что-то сказал другому фашисту, который сидел на мотоциклетке.
  
  Оба засмеялись.
  
  Потом тот, кто держал свою собаку, показал на нас, и что-то крикнул.
  
  И собака помчалась к нам!
  
  Я от страху заорала и закрыла лицо ладонями.
  
  Вдруг слышу рычание. Потом крики.
  
  Потом два выстрела.
  
  Потом опять страшный крик.
  
  Потом выстрел.
  
  Потом стало тихо.
  
  Я отняла ладони от лица.
  
  Смотрю, Феня вылезла из подпола и к собаке идёт. А собака на фашисте лежит. Я тоже подошла. Посмотрела.
  
  Первый немец лежал около мотоциклетки с разорванным горлом.
  
  Второй завалился на коляску спиной.
  
  В его шею вцепился немецкий пёс.
  
  Собака вся истекла кровью.
  
  Но ещё чуть дышала.
  
  Я погладила её по носу, и она отцепилась от фашиста.
  
  Мы с Феней еле-еле оттащили собаку от мёртвых немцев.
  
  Я нашла у себя к кармашке маленький кусочек рафинада - его мама дала мне перед уходом. И Фене такой же дала, но та его давно зализала.
  
  Этот кусочек я протянула собаке.
  
  Она чуть открыла глаза, лизнула сахар.
  
  Потом глаза её закрылись.
  
  И она умерла...
  
  Мы с Феней на краю огорода выкопали могилку, обложили её изнутри досками, что нашли в нашем разрушенном доме.
  
  Потом я заметила какую-то табличку на ошейнике.
  
  Сняла ошейник и оттёрла табличку от грязи и крови.
  
  На желтой табличке было выдавлено ВАНЮШИН.
  
  
  
  Всё.
  
  
  
  
  
  
  
   Примечания.
  
  USCHI- распространённая немецкая собачья кличка.
  
  
  
  Motorred - мотоцикл.
  
  - Sehen Sie, was ein gutter Hund, Kurt! ( - Смотри, Курт, какой хороший пёс!)
  
  - Verloren... ( - Потерялся...)
  
  - Platz! ( -Место!)
  
  - Schauen Sie versteht! ( - Смотри, понимает!)
  
  - Jetzt wurde ein kleiner Zirkus! ( - Сейчас будет маленький цирк!)
  
  - Vor an! Fass! ( - Вперёд! Взять!)
  
  - Kurt sorgafaltig! ( - Осторожно, Курт!)
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"