Иногда я сам себе напоминаю Лорели, танцуя с ним на лезвии бритвы. Мы, наверно, на какое-то время становимся одним целым - в моих чертах вы увидите что-то от него, в его лице прочтёте мой характер. Жизнь становится похожей на иллюзорный вальс: немного горчит, как бусинка калины, немного отдаёт звонким хохотом и мартом, и от слабого нажатия может лопнуть между пальцами, оставив на коже полупрозрачный сок.

Я - это я. Он - это мы. Мы - это секундные стрелки на часах с кукушкой.

Простите мне, что я немного болен, но...

Но танец продолжается, Лорели своим тенором-сопрано напевает вальс, а я веду, и находимся мы не на окраине поля, а на жарком морском пляже.

Это иллюзия иллюзии, и я не придумывал её, клянусь: моё воображение молчало, подчиняясь воображению Лорели. Кто знал, что оно у него есть. Кто знал, что он сможет сотворить белый песок, стоны блаженных чаек и жгучий солёный ветер, гуляющий внутри меня по полым птичьим косточкам. Бесконечно малая точка, объёмная в каком-то смысле, вращалась в моей голове со скоростью пульсара. Я молчал. Я был ей покорен. Я онемел, не мог ни протестовать, ни злиться, позволяя Лорели быть счастливым, пока мы не вернулись в ненавистное им Море Дождей или

или ещё куда хуже...

Руки Лорели обвились вокруг моей шеи, и он остановил танец.

- Хва-а-атит, Франц, - звонко пропел он, заглядывая мне в глаза. - Больше не хочу. Давай по-другому. Утопишь меня в пене, из которой родилась Венера?

Что ж. Можно и так. Давай отсрочим светопреставление, закатим пир во время чумы. Сделай так, чтобы чайки читали Пушкина под ритмичный ямб лазурного прибоя.

Разрешишь мне чуток лунного света? Спасибо.

Погоди, ничего не делай, потерпи. Дай мне сначала выпить, я осушу весь бокал, чтобы избавиться от. Неважно, от чего. А потом, прежде чем мы... у меня есть парочка вопросов, я должен... я и так слишком... я... я так долго оттягивал момент, и надо...

О бог м... мой...

Впрочем, это может и подождать, да?

Я засмеялся и сделал последний глоток, позволив себе ещё миг забвения.

***

Помню, как горел дом в Океане Бурь, подожженный по его прихоти.

Помню, как полыхала крыша.

Помню, как языки красного пламени взвились до самых небес, как хлопья пепла смешались с шумом снежных волн, как обугленные лепестки роз опускались на наши с Лорели волосы. Помню, как вспыхнули сирени и вишни у крыльца, как полетели птицы, как потекла талая вода вниз по склону. Помню, как небо окрасилось в багряный и лиловый, помню, как отчётливо запахло весной. Помню, мне хотелось хохотать, прыгать, танцевать и кататься по земле, будто юному безмозглому псу, но я стоял подле Лорели и не смел шелохнуться, потому что он не сделал ни одного эмоционального движения. Но я отчётливо помню, как азартно улыбался он, глядя на устроенный им же пожар, скрестив руки на груди, как медленно поднимал голову, чтобы распробовать терпкий запах гари.

Восторг, беспричинно переполнивший меня, всё же вскрылся: я резко обернулся к Лорели, желая сказать что-то умное, хотя сам ещё не придумал, что именно.

Но Лорели оказался быстрее.

- Отсчёт пошёл на мгновения, - тихо сказал он. - Обратного пути нет, Франц.

И тогда, взглянув в его глаза, я резко осознал, в какую ловушку себя загнал.

До этого мне было так весело и пьяно, так горячо и легко. Я был уверен, что мы дойдём до предела, что кукушка пропоёт в день икс, что путь назад мне более не нужен.

Почему же мне стало так страшно?

***

- Ты хотел что-то спросить у меня? - сказал он потом, когда красное солнце касалось воды и опускалось в неё беспрерывно каждую секунду. - Или мне показалось?

Я смотрел на его расслабленные руки, на мирную улыбку, с которой он наблюдал за закатом, сидя на плоском камне гряды. Пальцы его ног тонули в лучах, разлившихся по Заливу Зноя струнами эоловой арфы. Он улыбался так светло, как может улыбаться, наверно, только блаженный ангел. Ему не хватало лишь пушистых крыльев за плечами.

- Это может подождать, - ответил я, опуская взгляд.

- Теперь - не может. Делу время, потехе час, знаешь?

Я секунду помолчал.

- Да, есть то, что меня сильно беспокоит, - сказал я. - Но я не хотел тебе об этом говорить. Я боялся, что тебя мои опасения... немного расстроят, наверно.

Лорели медленно отвёл с лица медный в этом освещении локон. Звякнули на его запястье драгоценные браслеты и закаты, а я ощутил во рту привычный привкус чернил.

Он больше не улыбался.

- Даже если так, то выбора у тебя уже нет, Франц.

Я взял себя в руки и стал рассказывать всё с самого начала - со вмешательства Лорели в мои связи с Принцессой Творчества, через Голос Рассудка, мои страхи и заканчивая его уничтожением проекций друзей. Небо над линией воды пошло извилистыми трещинами, сквозь которые просачивалось свеченье тревожащих туч. Пропал вечерний пляж. Пропал солёный ветер. Холодно зашумели ёлки, берёзы и пихты. На моё бедро упала капля, и не было в ней ничего общего с прозрачной водой залива.

Я говорил.

Ломалась каменная гряда, песок обращался в грязь, покрывался сырой травой. Над головой качнулась еловая ветка. С неё нам на плечи обрушился град мутной воды.

Вот только закатный цвет неба никуда не делся, а дождь становился всё горячее и горячее. К северу полетели багряные тучи. Я запнулся, глядя на то, как над нами сверкнула пара молний. Затем на костёр, уже давно погасший, закапал жидкий огонь...

Я закончил говорить.

Прошла целая эра, в которую Лорели безмолвно смотрел на меня. Его лицо не дрогнуло, даже глаза замерли - так, наверно, замирает струна перед тем, как лопнуть.

Затем он спросил:

- Это всё?

У меня внезапно сел голос.

- Л-лорели, я...

- А ты ещё позже спохватиться не мог?! - перебил он, вскакивая на ноги.

Грохнуло что-то вверху, и откололся кусок неба - я спешно прикрыл голову руками. Лавовые брызги разлетелись позади меня, когда этот кусок разбился о землю.

- Нет, я не могу поверить! Почему ты сказал об этом только сейчас?! Сейчас, когда наша связь окрепла! Когда нельзя разорвать её бескровно!

По земле прошла дрожь, и в ближайшую ёлку ударила молния.

Теперь Лорели медленно надвигался на меня. Угроза от него исходила нешуточная. Я неловко поднялся, попятился и тут же споткнулся о свой упавший посох. Я схватил его и выставил перед собой, как копьё. Но Лорели даже не взглянул на него. Он щелчком пальцев выбил эту жалкую палку из моих рук, и она, ярко вспыхнув, канула в небытие.

- Зато я кое-что понял, - зло говорил он, и чернели повсюду травы, - понял, почему тебя повело в Море Дождей - ты был, бедняжка, расстроен и подавлен, а не рад тому, что я стал живее. А я-то удивлялся, в чём же дело? Почему мой щеночек так хмур и тих? Ведь надо лететь в Залив Зноя - праздновать моё рождение, а не мокнуть под ливнем, да?..

Я схватился за пульсирующие виски.

- Хватит, - прошептал я. - Хватит, Лорели.

- Что, страшно оказалось сойти с ума? - язвительно продолжал он. - Как давать красивые клятвы - тут ты бог иномирья, а когда дошло до дела - "хватит, Лорели"?

- Прекрати, пожалуйста...

- Так я скажу тебе такое, дорогой пиит: произошедшее закономерно, как закономерно падение камня в колодец твоего инфантилизма. Чего ты ожидал, когда вкладывал в меня столько чувств? Чего ты хотел, когда писал мне свои дурацкие опусы? Ты хотел застрять в четвёртом измерении, потому что только здесь ты, якобы, счастлив. Ты бредил этим постоянно - из твоего бреда состоит видимая сторона Луны, чёрт тебя дери! А сейчас что? Ты понял, как тяжело слетать с катушек, и решил вдарить по тормозам? Увидел, на что я способен, и испугался? А каким, ты думал, я буду? Скромным, безвольным, смиренно сидящим у твоего трона, Мастер Снов?! Да не хочу я в это верить, Франц, не хочу! Ты же не кретин! Ты не мог не знать, что игры в безумие -

ЭТО ОБОЮДООСТРЫЙ КИНЖАЛ!

Землю вырвало у меня из-под ног, и в следующие секунды я уже висел пригвожденный к широкой ёлке. Из живота моего торчала длинная пушистая ветка, а изо лба - сухой обрубок. Я смотрел, как Лорели сжимает кулаки, как наворачиваются на них сгустки сгорающего пространства. Синее пламя зажглось в его глазах, огибая крошечные чёрные дыры, способные, я точно знал, затянуть в себя всё, что известно мне. Воля Лорели стала такой мощной, что точка в моей голове вот-вот должна была схлопнуться.

Один Господин Ветер знает, что было бы, если бы Лорели не сдержал свою злость. Я до сих пор думаю об этом иногда, думаю с онемением конечностей и радуюсь, что мои мозги не превратились в кашу. Но Лорели вздрогнул и расслабил кулаки - в последний момент. Прикрыл ресницы, отвёл взгляд, будто снял меня с прицела. Затем он повернулся и медленно, немного шатко направился к своему рюкзаку, комкая рубашку на груди. Я видел, как в его животе раскрылись багряные дыры, как ядовито сверкнули из них шипы.

- Очевидно, тебе не добраться до Моря Ясности со мной, - со смешком сказал он. - Поэтому я уйду и оставлю тебя в покое - тошнит меня от твоей тупости.

Объятый паникой, я схватился за ветку в животе и дёрнул - ничего. Затем попытался расшатать или сломать корешок над глазами. Заметив это, Лорели повелительно вскинул руку, и еловые вены накрепко оплели мне предплечья.

- Стой! - крикнул я, перестав вырываться. - Ты же не можешь уйти!

Рюкзак был уже собран, застёгнут и накинут на его плечо.

- Почему это?

- Потому что я не разрешаю!

Он умиленно улыбнулся, и я почувствовал, как затылок пробила ещё одна ветка, как она вышла через мой рот, проткнув иглами щёки. Тут же я заметил, как Лорели прикрыл губы ладонью. Когда он отнял её, на землю закапала густая кровь.

- Бескровно уже не получится, - повторил он. - Удачи, Франц.

Я хотел выкрикнуть хоть что-нибудь, но не смог. Дёрнулся, но не сдвинулся с места ни на один парсек. Оставалось лишь беспомощно наблюдать, как уходит Лорели, как растворяется за дверью-червоточиной его тонкий, как майская веточка, силуэт. Небо трескалось, мрачнело, подёргивалось гарью, на почерневшие травы всё сыпался и сыпался огонь. Порывистый ветер мазнул меня по щекам и содрал пару кусочков кожи.

Над горизонтом, в сторону которого ушёл Лорели, посверкивали паучки молний. Гром долетал до моих ушей через тысячу вечностей, и я вздрагивал с каждым его ударом.

Следы Лорели были уже едва видны сквозь пепел, ковром застилавший землю.

Когда они пропали совсем, вокруг стало невыносимо, оглушительно

и мертвенно тихо.