Глава 1. Русское национальное сознание как исторически сложившаяся система и важнейший фактор политической сферы жизни Российского общества..
Глава 2. Острый политический кризис и его зависимость от метаморфоз русского национального сознания
2.1. Предпосылки острого политического кризиса начала ХХ века
2.2. Метаморфозы русского национального сознания и их воздействие ход острого политического кризиса (на примере Февральской революции 1917 г.)
Заключение.
Литература..
Предисловие.
Политическое развитие общества невозможно без учета такого важного общественного явления как национальное сознание. То, что каждый народ имеет свои особенности в поведении и мировосприятии очевидно даже на бытовом уровне. Естественно, что эти же особенности не могут не оказывать своего влияния на развитие политической жизни общества. Политики и политические партии в ходе политической борьбы постоянно обращаются к чувствам и мыслям избирателей. Как правило, успеха у избирателей добивается тот политик или та политическая партия, которая может создать такую программу, которая соответствовала бы не только экономическим ожиданиям, но также чувствам и мироощущению избирателей.
В связи с развитием демократических форм политической жизни общества, роль национального сознания, для деятельности политических партий и общественных институтов становится все более значима. Трудно переоценить то значение, которое имеет национальное сознание в процессе выборов. Практически все политики, так или иначе, пытаются "достучаться" до сердца избирателей, опираясь не только на рациональную, но и на этнопсихологическую часть сознания избирателей. Но, не менее важное значение, имеет учет особенностей национального сознания и в повседневной политической деятельности. Это необходимо и для правильного определения позиции отдельного политика, проводимых им экономических и политических реформ.
Несмотря на то, что вопрос о национальном сознании народов, в том числе и русского народа, имеет большую историю, на сегодняшний день вопрос о разработке цельной концепции структуры русского национального сознания, которая бы позволяла использовать ее как исследовательский инструмент для изучения политического процесса, является открытым.
В работе будет уделено большое внимание определению наиболее важных, на наш взгляд, черт русского национального сознания, которые непосредственно влияют на политический процесс.
Каждый народ, который осознает свою национальную общность, имеет ряд психологических черт, свойственных в той или иной мере большинству членов этого народа. Такие общие этнопсихологические формы мышления проявляют себя в различных сферах жизни общества, в том числе и в политической. Можно с полной уверенностью говорить о том, что и в сфере политики имеется ряд устойчивых элементов сознания, которые влияют на поведение человека как субъекта политической жизни общества. В данной работе будет рассмотрен ряд таких устойчивых элементов и их метаморфозы в ходе острого политического кризиса. Народ воспринимает и положительно реагирует, как правило, на деятельность тех политиков, действия которых укладываются в понятные ему нормы, правила и стереотипы. Чем динамичнее политический процесс, тем влияние особенностей национального сознания на его ход становится значительнее. Это вызвано тем, что человек не имеет времени на продолжительный анализ возникающей политической ситуации, а действует в соответствии с ценностными установками, существующими в национальном сознании. Такие события в политической жизни общества как: революции, выборы, межэтнические конфликты или другие политические катаклизмы, когда общество не может путем долгих согласований формировать политический консенсус, а текущая политическая ситуация требует и от политика и от гражданина оперативного принятия решения, наиболее наглядно демонстрируют то, как особенности национального сознания влияют на ход политического процесса. Русское национальное сознание необходимо рассматривать как самостоятельный и, при определенных обстоятельствах, решающий фактор политического процесса. В существующих исследованиях национальному сознанию, как правило, отводится роль фонового фактора. Исследования отечественных философов и социологов, посвященные роли национального сознания в политическом процессе обычно проецируются на значительные периоды времени и не рассматривают этот фактор, как активный элемент политических событий, тем более событий связанных с острыми политическими кризисами. При этом порос о русском национальном сознании как о важном факторе политической жизни общества, как о факторе влияющем на процессы формирования политических институций общества, также обходится стороной.
Таким образом, проблема влияния национального сознания на ход стремительно развивающихся политических кризисов, когда ситуация меняется в течении 1-2 недель, не стала пока предметом исследований. В этой связи в качестве своеобразной модели используется и анализируется фактологический материал острого политического кризиса первой половины 1917 г.
Выбор в качестве исторической модели периода с февраля по июнь 1917г. обусловлен, прежде всего, тем, что данный политический кризис во многом развивался стихийно, и в нем приняли участие широкие слои населения. В таких условиях такой фактор как национальное сознание имеет возможность проявить себя в полной мере в политической сфере жизни общества. Большие массы народа, которые были вовлечены в активную политику, ориентировались, прежде всего, на уже имеющиеся традиционные представления и нормы, а соответственно, и политики были вынуждены следовать в русле этих представлений.
Объект исследования. Зависимость политической жизни от особенностей национального сознания в настоящее время, осознается обществом в полной мере. Но роль и место влияния национального сознания на политический процесс, степень воздействия и результат не могут анализироваться вне конкретных временных рамок и без учета специфики исторической ситуации. По мнению автора наиболее ярким периодом отечественной истории, на примере которого можно проследить процесс влияние особенностей русского национального сознания на политический процесс, является февральская революция 1917 г.
В данной работе мы постараемся следующие следующие вопросы, стоящие перед современной социологией:
-- определение русского национального сознания как важного фактора политической жизни российского общества;
-- выявление структуры русского национального сознания с использованием утвердившихся в научной литературе признаков;
-- выяснение зависимости деятельности политических партий и отдельных политических деятелей от особенностей русского национального сознания;
-- анализ процесса возникновения метаморфоз русского национального сознания в условиях острого политического кризиса;
-- характеристика русского национального сознания и его метаморфоз как одного из важнейших факторов влияющих на ход и развитие политического процесса;
-- выявление процесса воздействия на ход политического кризиса русского национального сознания и его метаморфоз на конкретном историческом примере политического кризиса февраля-июня 1917г., а так же событий 1991-1993г.
Введение.
Проблемы национального сознания, его влияния на развитие социальных и политических процессов в обществе, были и остаются актуальными в отечественном обществоведении.
С древних времен лучшие умы Земли Русской стремились осмыслить место и роль России и Русского народа в этом мире. Среди них Иларион, Нестор, монах Филофей, Нил Сорский, этот перечень имен можно продолжать и продолжать. Всех мыслителей объединяла вера в богоизбранность русского народа, призванного осуществить высшую христианскую миссию в мировой истории, возложенную на него Творцом. Это убеждение нашло своё выражение в представлениях о Руси, как народе Святой Софии и Киеве как Третьем Иерусалиме (Иларион, Нестор), в идее "Святой Руси" (получившей повсеместное распространение в связи с духовным подвижничеством Сергия Радонежского и Нила Сорского - XIV-XV века), теории "Москва - Третий Рим" Филофея, принципах православно-культурного руссизма и византизма славянофилов. Названные представления, несмотря на имеющиеся между ними различия, говорят, в сущности, об одном: Россия имеет во всемирной истории особую миссию, связанную с утверждением истинно христианского, т.е. православного начала. Согласно этому своему предназначению она должна духовно преобразить мир светом своей святости, стать итогом земного пути христианства. Так, родоначальник русского мессианизма, митрополит Иларион в своем знаменитом "Слове о Законе и Благодати", воздавая хвалу князю Владимиру за крещение им русской земли, подчеркивал, что именно Русь является хранителем Христовой истины и благодати. Необходимо сразу же сделать уточнение в том плане, что реальные исторические события очень часто искажаются в процессе времени и функционируют в национальном сознании уже в качестве мифологем. И в данном случае совершенно бессмысленно доказывать опираясь на факты что то или иное событие в нашей истории на период своего свершения имело совершенно иное значение и содержание.
Мифологема существует сама по себе и к ее рассмотрению и анализу необходимо подходить как к особому уникальному элементу в структуре сознания, так ее появление не случайно, и ее функционирование и сохранение в национальном сознании обусловлено теми утилитарными задачами, которые она выполняет в рамках общей структуры.
Началом научного изучения проблемы русского национального сознания можно считать 30-тые годы ХIХ века. Это произошло в рамках знаменитого спора между западниками и славянофилами, взгляды которых, при всех противоречиях, можно рассматривать не как противоположности, а как части некоего противоречивого целого. А.И. Герцен сравнивал западничество и славянофильство с Янусом, а так же с двуглавым орлом, у которого бьется одно сердце. В группу западников входили В. Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.П. Огарев, Г.Н. Грановский, П.Н. Аненков, В.П. Боткин и др. К славянофилам относились А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Киреевские, Ю.Ф. Самарин, А.С. Кошелев и др.
Признанным лидером славянофилов был А.С. Хомяков. Практически именно он разработал систему мировоззренческих взглядов славянофилов. Ценностной основой мировоззренческой концепции Хомякова стали - Православие и Россия. "В сочетании Православия и России и есть та общая узловая точка, в которой все мыслители этой группы сходятся", - пишет В. В. Зеньковский. А.С. Хомяков, а вместе с ним и его сторонники, полагали, что особенная форма, в которой Россия восприняла основы христианской цивилизации, обусловлена русским православием. Именно через него русский народ, как главный строитель российской государственности, приобщился к цивилизации христианского типа, стал создателем культуры. Общими характеристиками учений каждого из славянофилов были христианский универсализм и гуманизм.
Западники, считали, что Россия может развиваться на тех же принципах, что и Западная культура, полагая, что различие только в том, что Россия отстает в развитии.
Подъем русского национального самосознания они связывали с обогащением новейшими европейскими идеями. Но это не был бездумный перенос модных идей на отечественную почву, это была глубокая работа по осознанию самобытности России в контексте изменений идущих в мире.
На смену литераторам постепенно приходят философы. Одним из первых кто попытался философски осмыслить особенности русского общества через развитие личности, был К. Д. Кавелин. Его репутация как создателя самобытной антиславянофильской концепции русской истории утвердилась в 1847 г. с появлением в "Современнике" статьи "Взгляды на юридический быт древней России.", сразу сделавшей К.Д. Кавелину имя и принесли массу восторженных отзывов. В.Г. Белинский, высказываясь по поводу статьи в письме А.И.Герцену выражал надежду, что с этой статьи:"...начнется философское изучение нашей истории." Под влиянием гегелевской философии в России в 1840-х годах был широко распространен взгляд, согласно которому в основе развития германских племен лежало личностное начало, определившее всю дальнейшую послеантичную европейскую историю. К.Д. Кавелин полагал, что в России личностное начало проявилось позже, чем в Европе и принципиально иначе - через распадение "родового" быта, укрепление быта семейного, последующий его распад и возникновение сильного государства. "Юридическая личность у нас, можно сказать, едва народилась и продолжает и теперь поражать своею пассивностью, отсутствием почина и грубейшим, полудиким реализмом. Во всех слоях нашего общества стихийные элементы подавляют индивидуальное развитие." - писал в своей статье К.Д. Кавелин. Заслуга К.Д Кавелина заключается в том, что он одним из первых отметил то разное отношение к политическим и юридическим институтам общества, которое имеется у европейцев и русских.
Другой важной работой в этом направлении можно считать доклад под названием "Русская идея", прочитанный Вл. Соловьевым в Париже в 1888г.
В докладе он весьма определенно высказывался против националистической ограниченности русской культуры, подчеркивая, что лицо нации определяется высшими достижениями ее духовности, ее вкладом в мировую цивилизацию. Не разделение, а синтез, культурно-историческое единство человечества, в основе его взглядов. Вл. Соловьев выдвигает религиозно-универсалистскую концепцию преображения русской жизни, основанную на ценностях православия. Он полагает, что совершенствование и углубление христианского существования нации, возможно как разумное самоограничение, развитие общественной свободы, служащее вселенским идеалам добра и справедливости. В этом смысле предшественниками Вл. Соловьева являются ранние славянофилы, в том числе и К. Аксаков, который писал о существовании народного "русского воззрения".
Соловьевскую линию исследования духовной жизни русской нации продолжили представители русского культурного ренессанса начала XX века - С. Н. Булгаков, Г.П. Федотов, Н. А. Бердяев, и другие, в работах которых не только исследовались проблемы русского национального сознания, но и велись разработки самобытных политологических концепций, которые во многом опирались именно на учет особенностей русского национального сознания как фактора политической жизни русского общества.
Особенно широко вопрос о русском национальном сознании был поставлен в трудах Н. А. Бердяева. Итогом многолетних раздумий явилась написанная им незадолго до смерти книга "Русская идея".
Основополагающая идея работ Н.А. Бердяева о русском национальном сознании - двойственность "русской души", противоречиво совмещающей в себе восточный и западный элементы. Из данного базисного противоречия Н.А. Бердяев выводит все сущностные конфликты русской истории. Русский народ, неоднократно подчеркивает в своих книгах Н.А. Бердяев, можно охарактеризовать лишь в полярных противоположностях: он с одинаковым основанием может считаться и государственно-деспотическим и анархически-свободолюбивым, склонным к национальному самомнению и более всех способным к всечеловечности, жестоким и вместе с тем способным к доходящему до болезненности состраданию. Эти духовные качества, утрачивая непосредственную связь с религиозными источниками приобретают иное содержание, переключаясь на иные цели, и воплощаясь в политической жизни общества.
Он выделяет целый ряд признаков русского национального сознания такие как: мессианизм, соборность, кенотизм, терпимость, религиозность, коллективизм и др., описывая их проявление через призму исторических событий. Но та эклектичность, с которой он подходит к описанию русского национального сознания не позволяет ему создать цельной картины. Коренной логический изъян, который присутствует во взглядах философа: попытка объяснить с помощью такого понятия как "русская душа" весь исторический ход русской истории. Н.А. Бердяев как бы оказывается в замкнутом круге. Понимая, что "русская душа" никак не может быть принята за нечто изначально данное, он, однако, показывает процесс обратного влияния истории на формирование русской души. Но, несмотря на это, вычленение основных этнопсихологических признаков религиозно-политического сознания русской нации, сделанные Н.А. Бердяевым, имеют важнейшее значение для понимания политической жизни русского общества с позиций национального сознания.
В политологическом плане, взгляды Н.А. Бердяева, которые он сформулировал в послереволюционный период, можно охарактеризовать как "мистический иерархизм". Его не устраивало ни правовое государство, ни самоопределение наций. Все это для него - антиисторические абстракции, выдуманные революционерами-интеллигентами. "Существует сложная иерархия национальностей, - писал он. - Бессмысленно и нелепо уравнивать права на самоопределение русской национальности и национальности армянской, грузинской или татарской...Вопрос о правах самоопределения национальностей не есть вопрос абстрактно-юридический, это прежде всего вопрос биологический, в конце концов мистико-биологический вопрос."
После революции 1905 года исследование русского национального сознания проходит в контексте осмысления роли интеллигенции в истории страны. В 1909 году лучшие представители российской интеллигенции выпустили сборник "Вехи", в котором имелся анализ роли интеллектуальной части в обществе, как носителя духовных идеалов нации, и заявка на пересмотр ее традиционных ценностей.
Идеи, которые были изложены в "Вехах", нашли свое развитие в другом сборнике статей, но вышедшему уже в эмиграции, - "Из глубины."
После Октябрьской революции изучение национального сознания в основном продолжилось теми деятелям культуры, которые по тем или иным причинам оказались на Западе. Наиболее показательной в этом плане является творческая деятельность таких религиозных философов, как С. Н. Булгаков, Г.П. Федотов и И.А. Ильин.
В плане политических взглядов С. Н. Булгаков развивал идеи "христианского социализма". По его мнению, социализм и христианство сближает, во-первых, "отрицание системы эксплуатации, спекуляции, корысти", т.е. уничтожение "коренной неправды" капиталистического строя, во-вторых, четко выраженное стремление к ограничению роли государства, "упразднению" насилия, деспотизма, бюрократической опеки со стороны "государственного Левиофана", в-третьих, признание всеобщей обязательности труда и объявление войны "праздности и тунеядству".
Г.П. Федотов, анализируя российскую и европейскую действительность, он писал, что Россия, как и все страны мира, идет в общем направлении разрушения самобытности национальных культур, и что революция просто очень ускорила этот процесс. Он доказывал несостоятельность утверждений, о свойственной русскому человеку особой "природной религиозности". Уровень секуляризации России коммунистической он считал идентичным тому уровню, который уже имелся на Западе. И в то же время он верил в то, что социализм в единстве с христианством способен стать основой "проекта будущего".
И.А. Ильин - сторонник традиционных духовных ценностей, выступал оппонентом по отношению к более свободно относившимся к православию мыслителям русского зарубежья, например к Н.А. Бердяеву. И.А. Ильин полагал, что основы русского национального сознания будут строиться на традиционной православно - крестьянской основе. В этом же направлении он развивал и свои политологические взгляды. Он утверждал, что, во-первых, главенство принадлежит народному правосознанию, воплощающему идею "духовно-правовой общины", а во-вторых, правосознанию индивидуальному, вытекающему из сознания автономии и свободы личности. По мнению И.А. Ильина для России подходит только монархическая форма государственного устройства. И.А. Ильин, так же как и Г.П. Федотов, утверждал, что кризис русской культуры в ХХ веке глубже кризиса в сфере отечественной экономики и политики, поскольку затрагивает фундаментальные основы нашей духовности. Вместе с тем, он глубоко верил в великое будущее России.
Так же в политологическом плане необходимо отметить такое направление как "евразийство". Формулировка этой доктрины принадлежит Н.С. Трубецкому. Основным тезисом ее было то, что никакой единой европейской культуры нет и Россия это отдельное, самостоятельное этнокультурное образование. Большой вклад в разработку политологических идей евразийства внес Л.П. Карсавин. Он считал, что государственный порядок должен устанавливаться не в интересах социальных групп, а только из потребности сохранить общество как целое, неделимое, и потому само по себе обладающее "самостоятельной мощью", или "суверенностью". "Правящий слой не такой же субъект, как субъекты хозяйства и духовной культуры; он как бы порождается ими для того, чтобы они через него и над собою властвовали." Он считал, что это делает государство, с одной стороны децентрализованным, поскольку оно выражает не свою эгоистическую, а соборную волю, а с другой вследствие сохранения иерархии, - содействует в сильнейшей степени его централизации. Н.А. Бердяев не без основания называл это "утопическим этатизмом".
Из зарубежных авторов этого периода, работы которых не посвящены непосредственно проблемам русского национального сознания, но чьи исследования имеют важное значение для изучения проблемы национального сознания как общественного феномена, нужно отметить работы немецких социологов В. Вундта и Г. Штейнталя,. По их мнению, национальное сознание - это продолжение индивидуальной психологии в качестве психологии "общественного" человека. Для всякого индивида именно этот союз, который формирует народ, и является абсолютно необходимым.
Следует обратить внимание на то, что, начиная с конца XIX века, работы социологов, посвященные национальному сознанию, составляют отдельное направление, получившее определение социальной антропологии, а в дальнейшем - этнологии. Рубеж XIX-XX века отмечен многочисленными вариантами целостных этнопсихологических концепций. В особенно выделяются работы таких авторов как: В. Вундт в Германии, У. Риверс в Англии, Л. Леви-Брюль во Франции и др.
Наибольший вклад в развитие этнологии внес американский ученый Ф. Боас, идеи которого на десятилетия определили ход развития этнологии на Западе. Направление созданное им несколько раз меняло название, оно именовалось сначала "Исторической школой Боаса", затем школой "Культура и личность", затем исследованиями национального характера, а в настоящее время психологической антропологией, или реже, этнопсихологией. Продуктивность воззрений Ф. Боаса заключалась в его методологических подходах, в частности в том, что каждая культура имеет свой уникальный путь развития. Культура, в понимании Ф. Боаса, это совокупность моделей поведения, которые человек усваивает в процессе взросления и принятия им своей культурной роли.
Идеи своего учителя развивали две его ученицы Р. Бенедикт и М. Мид. Р. Бенедикт пришла к выводу, что человеческое сознание очень податливо и окружающая человека культура может лепить из него все, что угодно. В ходе этого сложного процесса взаимодействия личность становится частью культуры ее носителем, малым микрокосмосом. Но данный подход привел к тому, что Р. Бенедикт стала классифицировать различные народы, по некоторым общим признакам, полагая что существует ограниченное число определенных универсальных культурных моделей.
М. Мид, развивая идеи своего учителя Ф. Боаса, пыталась подтвердить его тезис об уникальности культур путем исследования периодов взросления у отдельных народов. При этом, она приходила порой к весьма парадоксальным выводам. Так, она считала, что импульсивность национального сознания русского народа, которая проявляется в истории бунтами и революциями, зависит от того, что в России принято туго пеленать младенцев, поэтому уже в раннем детстве формируется стремление к анархической свободе.
В плане изучения русского национального характера нужно отметить работу Г. Гогера, также относящегося к школе Ф. Боаса. В конце сороковых годов он написал ставшую очень популярной работу о русском национальном характере. В основе его взглядов лежало стремление рассматривать каждую культуру как сложную конфигурацию, связанную единой, общей культурной темой. Но его исследования носили так называемый "дистанционный характер". "Эта книга - указывал он, - не основана на моем собственном опыте и наблюдениях. Как "интурист", я совершил две короткие поездки в СССР в 1932 и 1936 гг. Мое знание русского языка было и остается рудиментарным: я могу разбирать простые тексты с помощью словаря."
В целом, в изучении проблемы национального характера в западной литературе утвердилось два основных подхода: культурно-центрированный и личностно-центрированный. М. Мид и Р. Бенедикт можно считать сторонниками культурно-центрированного подхода. Личностно-центрированный подход был положен в основу работ таких ученых как А. Инкельс и Д. Левенсон., которые исследовали национальный характер через призму понятия "модальной личности". Суть воззрений заключается в том, что существует несколько типов модальных личностей и своеобразие культуры зависит от того, насколько тот или иной тип распространен в данной культуре. По их мнению, своеобразие каждой культуры зависит, прежде всего, от процентного соотношения присутствия в культуре разных типов. Очевидно, что подобные рассуждения не более чем теоретическая абстракция.
В Советской России исследователи реже обращались к проблеме национального сознания, но нельзя сказать, что эта работа не велась совсем. Наибольший интерес вызывают работы Г.Г. Шпета, стараниями которого был организован первый в России кабинет этнической психологии. Анализируя этнические особенности того или иного народа, Г.Г. Шпет пытался разработать методологию изучения этой проблемы. "Этническая психология, - писал он в одной из своих работ,- есть описательная филологическая наука, она ищет не логического общего верховного понятия для своих категорий, а такого понятия, которое предъявляет, в свою очередь, общинный тип. Народ есть такое, всегда создающееся, историческое целое. Народ в этом смысле есть прямая задача этнической психологии, которой подчинены все частные ее задачи как составные элементы этого целого в их текущих, исторически меняющихся соотношениях и взаимодействиях.".
В основном же, в советской науке изучение национального сознания опиралось на высказывания Ф. Энгельса, который, например, сравнивая развитие Англии, Франции и Германии в 18 веке отмечал, что "английский национальный характер существенно отличен как от немецкого, так и от французского." Вместе с тем, следует отметить известное разнообразие подходов к исследованию проблемы. Вычленялись такие компоненты как психологический склад нации или ее характер. Довольно широкое распространение получил подход, при котором национальный характер и психологический склад объединялись в единое целое и рассматривались как один из признаков этнического образования.
В то же время существовала точка зрения, которая полностью отрицала наличие такого феномена как "национальное сознание" вообще. "Такие компоненты как: психический склад", "национальный характер", по словам С. А. Токарева, в проблему об этнической общности "кроме тумана, ничего не вносят".
В настоящее время имеется значительная терминологическая путаница по всему кругу вопросов, касающихся проблем национального сознания. "Одних и тех же ученых, работающих в разных направлениях антропологии, называют то антропологами, то этнологами. Какие бы определения ни давались в словарях этнологии и антропологии, как бы ни проводились границы между ними разными авторами, устоявшаяся на сегодняшний день практика игнорирует все эти различия." Не менее сложная картина наблюдается и в сфере исследовании национального сознания как социологического и политологического феномена. В литературе встречаются такие термины как: этнические стереотипы, этнические архетипы, этнические психотипы, этнополитические стереотипы и пр. и пр. Существующий этнологический словарь, к сожалению, не прояснил ситуацию.
Если говорить о современном состоянии изучения проблемы русского национального сознания в нашей стране, то необходимо отметить, появление целого ряда работ, в которых вопросу национального сознания, его влиянию на политический процесс и историю России в целом, уделяется значительное внимание. Можно с полной уверенностью сказать, что в настоящее время формируется отечественное направление в этнологии и этнической политологии. Разрабатываются не только отдельные аспекты этнологии, а предлагаются целые методологические концепции, которые могут быть выделены в самостоятельные научные дисциплины. В последнее время защищен ряд докторских диссертаций по данной проблематике: МГУ., Т.Г. Стефаненко "Социальная психология этнической идентичности"; МГУ., Г.У. Солдатова., "Психология межэтнической напряженности в ситуации социальной нестабильности"; Кубанский университет Краснодара, М.В. Савва "Этнических статус: анализ социально-политического феномена" и др.
Опубликован ряд монографий, авторы которых Т.Г. Стефаненко, Н.И.Козлова, И.А. Джидарьян., А.А. Налчаджян , Д. В. Ольшанский и др. исследуют проблему национального сознания в самых разных, в том числе и политических аспектах.
Особо следует выделить работы С.В. Лурье, которая предлагает целостную концепцию роли национального сознания в историческом процессе, определяя ее как основу самостоятельной научной дисциплины - "историческая этнология". Используемый ею теоретический подход позволяет рассматривать исторический процесс и политические процессы с корреляцией на конкретный исторический период, при этом, не нарушая целостности истории народа. Благодаря этому, определяется роль национального сознания как важнейшего элемента политической жизни общества. Ценность этой концепции заключается еще и в том, что она достаточно универсальна, что позволяет применять ее для изучения политической жизни различных народов.
Так как, важной частью данной работы является демонстрация влияния русского национального сознания на ход острого политического кризиса на примере Февральской революции, то необходимо несколько слов сказать и об изучении в отечественном обществоведении данного исторического периода.
Если говорить в целом о литературе, посвященной событиям 1917 г., то объемы ее могут показаться, на первый взгляд, просто колоссальными. Только за период с 1957-1959 гг. в нашей стране вышло около 7000 различных научных работ, было издано 128 документальных сборников. Но их анализ показывает, что большинство работ страдают параллелизмом и зачастую просто повторяют друг друга. В тоже время, работ посвященных специально событиям Февральской революции не так уж много. Это можно объяснить тем, что Февральская революция рассматривалась как пролог Октябрьской революции и потому изучение событий февраля 1917 г. было как бы на втором плане.
В целом, работы посвященные событиям Февральской революции, можно разделить: во-первых, по периодам их написания, а во-вторых по месту где они написаны.
Первыми работами, посвященными событиям февраля 1917 г. были документальные сборники и "хроники" революции. Наиболее известная из них - "Хроника революции", редактором которой был Н. Авдеев, - отличается относительно объективной передачей фактов, имевших место день за днем с самого начала Февральской революции. Наряду с "Хроникой революции" появляются работы меньшевиков и работы явных противников большевиков. Характерна в этом отношении, например, изданная в те годы и выдержавшая несколько изданий, составленная С. А. Алексеевым трехтомная "Революция и гражданская война" в описаниях белогвардейцев, где появляются свидетельства таких "тузов контрреволюции", как П.Н. Милюков, А.Ф. Керенский, М.В. Родзянко, А.И. Деникин, С.В. Лукомский и многие другие.
В двадцатых годах ХХ века были опубликованы книги и воспоминания иностранных послов, бывших свидетелями кануна и развития революции, а также материалы о последних годах и месяцах старого режима, основанные на показаниях, записках и дневниках министров, членов царской семьи и т.д. Из их числа следует выделить стенографические отчеты специально учрежденной Временным правительством следственной комиссии, имевшей целью расследовать незаконные деяния царских министров и высших сановников. Нужно отметить, что в этой комиссии работал, в качестве секретаря, поэт А. А. Блок, написавший интересную работу под заглавием "Последние дни старого режима".
В это же время появляются и первые монографии. Написаны они в основном большевиками, которые принимали активное участие в описываемых ими событиях. Среди них: А.Г. Шляпников, В.И. Невский, А. С. Бубнов, В.А.. Антонов-Овсеенко, Ф. Ф. Раскольников.
В начале тридцатых годов Сталин пишет "Письмо в редакцию" в журнал "Пролетарская революция", в котором он разоблачает окопавшихся в нем "либералов", "оппортунистов" и "троцкистов". Начинается расправа с историками большевиками. Самой известной работой этого периода стал "Краткий курс ВКП(б)". Появившийся в 1938 г., он был переведен на многие языки мира и издан в пятидесяти миллионах экземпляров.
В 50-60-х годах ситуация несколько меняется. Развенчание культа личности Сталина внесло некоторые изменения в характеристику событий 1917 г. К числу наиболее заметных работ этого периода можно отнести книгу Э.Н. Бурджалова "Вторая русская революция". Эта книга задумывалась как многотомная история революции. Первый том этого труда посвящен восстанию в Петрограде, т. е. первым дням революции и образованию Совета и Временного правительства. Не менее интересна и трехтомная работа И.И. Минца "История Великого Октября". Историографическая ценность этой работы заключалась в том, что она давала возможность советским читателям познакомится с основными концепциями западных исследователей.
В 70-80-х годах выходит достаточно большое количество работ посвященных Февральской революции, но они в основном носят специализированный характер, и освещают какой- то отдельный аспект этих событий. Такова книга И.П. Лейберова. и С.Д. Рудаченко "Революция и хлеб", где рассматриваются события 1917 года, а также монография Н.Г. Думовой, посвященная деятельности ведущей буржуазной партии - партии кадетов.
Из работ, непосредственно анализирующих события февраля 1917 года, нужно отметить монографию В.И. Старцева "27 февраля 1917 года", где автор подробно рассматривает процесс нарастания революционного подъема и ход революции, свергнувшей самодержавие.
Среди изданных на Западе историй русской революции, нужно выделить работу американского автора У. Чемберлина "Русская революция", вышедшая в 1935 году, в которой просто и доступно изложены события революционных дней. В трудах большинства западных авторов, посвященных истории Советской России отводится не так уж много места событиям 1917 г. Так, в многотомной Истории Советской России, английского историка Э. Кара события, имевшие место в 1917 году, занимают всего 35 страниц.
Работа Г.М. Каткова, изданная в Соединенных Штатах в 1967 г., интересна тем, что автор задался целью ответить на вопрос о причинах, вызвавших революцию, об ее первых днях и об образовании Петроградского совета и Временного правительства. Изучив множество первоисточников, автор склоняется к мысли, что революция была вызвана преимущественно подрывной деятельностью немецких агентов, стремившихся деморализовать восточный фронт и склонить Россию к заключению сепаратного мира. Г.М. Катков считал, что либеральная оппозиция, пытаясь использовать создавшееся положение для давления на царя с целью добиться от него политических уступок, фактически способствовала возникновению революции. Основную роль, по мнению, Г.М. Каткова, сыграла деятельность главнокомандующих фронтами, в частности генералов Н.В. Рузкого, А.А. Брусилова и даже начальника генерального штаба М.В. Алексеева. Большое внимание в книге уделено документам, проливающим свет на связи В.И. Ленина и его доверенных лиц с немецкими агентами, стремившимися вызвать революцию в России.
Кроме "полных" историй о революции, на Западе были опубликованы работы, посвященные отдельным эпизодам революции, отдельным партиям и лидерам. Особняком в этом списке стоят исторические работы С.П. Мельгунова, представляющие большой интерес. Активный член Московской организации народных социалистов в дни революции Мельгунов проделал огромную работу по изучению отдельных решающих фаз революции.
Из работ, посвященных событиям революции или деятельности учреждений, ею созданных, нужно упомянуть исследование о Советах немецкого историка О. Анвейлера, книгу об июльских днях А. Рабиновича.
Подводя итог сказанному, необходимо отметить, проблема русского национального сознания и его роли в общественной и политической жизни общества на протяжении уже двухсот лет волнует как отечественных, так и зарубежных авторов. Аналитический и эмпирический материал, накопленный в этих исследованиях, позволяет, в настоящее время, перейти к исследованию русского национального сознания как важного фактора политической жизни общества, формализовав его как отдельный социологический феномен, со своей самостоятельной внутренней структурой, со специфическими механизмами влияния и взаимодействия с социумом. Серьезный фундамент созданный на протяжении ХХ века, дает возможность исследовать не только общеполитические проблемы, но и отдельные "узкие" темы и вопросы взаимодействия национального сознания с отдельными политическими институтами, изучать механизмы этого взаимодействия на конкретных исторических примерах. Позволяет объяснять условием этого влияния многие вопросы, как в области истории, так и в области политологии, которые не возможно объяснить в рамках других теоретических подходов.
Глава 1. Русское национальное сознание как исторически сложившаяся система и ее влияние на политическую сферу жизни Российского общества.
Проблема русского национального сознания в настоящее время является одной из актуальных обществоведческих тем. Существует достаточно много определений национального сознания как общественного феномена, которые соотносятся в соответствии с научными пристрастиями исследователя. В данном случае можно привести то определение, которое дает Д.В. Ольшанский, так как оно проецируется на политическую сферу жизни общества: "Теоретическое национальное сознание представляет собой кристаллизованное, научно оформленное и четко социально и политически ориентированное обобщение избранных элементов массового обыденного национального сознания, осуществляемого с определенных социально-политических позиций. Это идеология национально-этнической группы, обычно включающая в себя обобщенно положительную самооценку прошедшей истории, сегодняшнего положения и совокупность целей развития нации, программы их достижения на уровне всей общности и основных составляющих ее отрядов, а также уже кристаллизованные нормы, ценности и образцы поведения, обязательные для каждого индивида - лояльного представителя данной национально-этнической общности".
Но проблема заключается не только в том, чтобы определить национальное сознание как сложный общественный феномен. В настоящее время, нет всеми признанной структурной концепции этнического сознания вообще и русского национального сознания в частности. Это приводит к тому, что любой ученый обществовед, вне зависимости от своей специализации, - философ, этнолог, психолог, социолог - вынужден до определенной степени самостоятельно определять набор структурных элементов, если рассматривает изучаемый им предмет с позиций национального сознания. По сути дела, берется произвольный набор психологических и социологических черт русского национального сознания, которые являются рефлексией на весьма различные и не вполне соотносимые друг с другом общественные явления. При этом, проблема усложняется еще и терминологической путаницей, когда разнородные по своему характеру явления, описываются как явления одного порядка. Это, естественно, приводит к весьма вольному и описательному характеру исследования русского национального сознания вообще и к полной невозможности рассматривать политические процессы в контексте национального сознания, в частности. Само исследование, как правило, зависит не от объективных критериев, а от политической позиции автора. Несмотря на то, что подобный субъективизм и в этнологии, и в исторической антропологии в настоящее время считается приемлемым, мы полагаем, что любой, в том числе и такой сложный объект исследования как национальная психология, может и должен быть описан на основе объективных критериев. На наш взгляд, наиболее приемлемым теоретическим подходом, позволяющим придать объективность данному вопросу является подход, который обозначился в рамках исторической этнологии, хотя и он не лишен определенных противоречий. Ввиду выше изложенных обстоятельств, в первой главе исследования необходимо определить основной круг понятий и терминов, которые будут нами использованы в дальнейшем.
В основу этой системы, которая на наш взгляд, способна объективно представить структуру русского национального сознания, должна быть положена точка зрения, основанная на таком свойстве любой сложной системы как гетерогенность, или, в данном случае, неоднородном напластовании в процессе истории одних поведенческих реакций на другие, при их сохранении в коллективном сознании. При этом, существование тех или иных поведенческих реакций непосредственно связано с продолжительностью того общественного явления, отражением которого оно является. Иными словами, чем больше на психику воздействует отдельный раздражитель, тем более стойкая реакция на него формируется. Это справедливо, как для понятий о пространстве, времени, так и для таких сиюминутных, как отношение к конкретному политическому деятелю. В том случае, если они позволяют личности эффективно решать свои проблемы, то они продолжают функционировать, если же они не адекватны, то их действие затухает. Чем больший срок существует отдельная реакция в сознании, тем менее она подвержена изменению. Подобные психические механизмы, которые имеются у отдельной личности, проявляются и в сознании больших групп людей, в том числе и целых народов. Вся разница заключается только в том, что в личностной психологии формирование таких условных рефлексов происходит при непосредственном столкновении личности с объектом воздействия, в случае же с национальной психологией усвоение этих стойких психологических комплексов происходит в процессе "научения" личности, через трансляцию культурного опыта от старших поколений к младшим. При этом транслируемый опыт воспринимается как изначально существующая данность.
Возможным критерием, по которому можно классифицировать роль и значимость того или иного явления в национальном сознании, на наш взгляд, может служить продолжительность его функционирования. Именно по этому критерию мы будем определять место той или иной черты русского национального сознания в общей структуре. Иными словами, решающим будет являться возраст существования отдельного элемента сознания, или если сказать точнее, - возраст того явления, рефлексией на которое является та или иная черта национального сознания.
Рассматривая структуру русского национального сознания, необходимо, прежде всего, постараться выделить основной, вневременной элемент. Таковым на наш взгляд является миропонимание русского человека, по сути, это и будет основной отправной точкой в нашем дальнейшем исследовании.
Н. А. Бердяев, разрабатывая данную проблематику, основывал характеристику русской души на таком свойстве, как противоречивость - своеобразном сплаве взаимоисключающих элементов, которые при определенных условиях проявляет себя по-разному. Противоречивость как свойство, как контрапункт строя русской души. Обоснование этого взгляда виделось им в таком понятии как национальный темперамент, который формируется под воздействием хозяйственной жизни страны и ее географических условий.
Таким образом, возникает, на первый взгляд, некая первопричина, которая создает видимость объективного, материалистического понимания источника формирования национального сознания. Аргументация здесь следующая. В качестве определяющих факторов формирования русского национального сознания берутся климат и рельеф. Благодаря континентальному климату возникает контрастность сезонных работ, когда зимнее безделье, или точнее, низкая интенсивность работ, заменяется крайне напряженным и непродолжительным по времени периодом летних работ, что и приводит к формированию, столь характерного для русских, импульсивного темперамента, когда, например, долгие годы политической апатии, сменяются короткими периодами бурной политической активности. Нужно сказать, что эта точка зрения очень широко представлена в современной обществоведческой литературе. Но попробуем рассмотреть ее внимательнее.
Если исходить из приводимой аргументации, то получается, что наивысшая "противоречивость" должна проявляться в психологическом укладе тех русских людей, которые проживают на севере страны, а наиболее размеренный и созерцательный характер должен быть у южан. Но обыденный житейский опыт показывает диаметрально противоположную картину. Русские люди, которые проживают на юге страны, обладают гораздо более энергичным темпераментом, чем северяне. Конечно, можно говорить об ассимиляции, которая всегда имеет место на приграничных территориях, и где, южное население России ассимилировалось с местными этносами, обладающих ярким, энергичным темпераментом. Но тогда как объяснить, скажем, такое явление, как полное различие стратегий выживания, которое мы можем наблюдать у двух народов, очень давно проживающих в абсолютно идентичных географических условиях. Наглядным примером этого может служить сравнение русского народа и финнов. Эти два народа испокон веков проживают вместе в одних и тех же географических и климатических условиях. Но, их жизненные стратегии диаметрально противоположны. В сущности, вся история России это непрерывный процесс колонизации и ассимиляции, тогда как расселение финнов ограничивалось только постоянным ареалом изначального заселения, и все силы финны полагали не на расширение жизненного пространства, на освоение уже существующей территории. При этом, этнос всегда стремился скорее к самоизоляции, чем к ассимиляции других народов и народностей. Столь же различны и стратегии выживания этих этносов. Как правило, русские полагаются при освоении новых земель на "мiр", на общество, на совместное противостояние природе, тогда как финны селились отдельно, хуторами, и всю свою тысячелетнюю историю пытались отдельной семьей осваивать свой собственный участок. При всей внешней очевидности выгоды коллективных форм освоения новых территорий, финны на протяжении всей своей истории практически не изменили своей стратегии. Таким образом, этот "географический" аргумент, на основании которого можно бы было обосновать импульсивность русского национального сознания, не выдерживает критики, если мы применяем его к финнам, которые никогда не демонстрировали подобной "противоречивости", проживая с русскими бок о бок в практически идентичных географических и климатических условиях.
Очевидно, что дело здесь не только в географии. Подобная абсолютизация географического фактора скорее уводит от понимания сути проблемы. Если бы географические условия действительно бы столь сильно влияли на формы общественной и хозяйственной жизни этноса, то английские колонисты в Австралии не строили бы английских домов, не разводили бы овец, и не формировали бы общественную жизнь на новых землях по английским лекалам, а организовали бы все соразмерно с местными климатическими условиями. Но жизнь показывает - англичане в Канаде остаются англичанами, хотя климатические условия идентичны российским, украинцы в Аргентине - украинцами, немцы в России - немцами. Потому говорить о том, что лишь географические условия формируют национальное сознание и определяют его компоненты, не представляется возможным.
Другой компонент этого "географического подхода" к формированию национального сознания - рельеф русской равнины. Бердяев пишет: "Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта."
При всей эстетической привлекательности и на первый взгляд кажущейся очевидности, и это утверждение весьма спорно. Если пейзаж русской души соответствовал пейзажу русской равнины, то почему он начал ей соответствовать только с ХV века. До этого же времени мы наблюдаем мелочную территориальную борьбу Русских князей, которая представляет собой бесконечные грабежи пограничных княжеств. При этом в ходе этих конфликтов совершенно не наблюдается определение врага по этнической принадлежности. Во главе полагаются мелкие, корыстные интересы. Довольно странно, что всего за полтора столетия русское население вдруг прозрело и разглядев окружающий его пейзаж, обрело в своей душе "безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность". Очевидно, что за полтора столетия ни географически и этнически кардинальных изменений произойти не могло. Тогда почему же после периода почти в пол тысячелетия феодального партикуляризма, русский народ переходит от политической раздробленности, от узких, мелочных, местнических политических амбиций к мировосприятию практически планетарного масштаба? Очевидно, что пейзаж в данном случае ни причем.
Несмотря на обширную литературу, посвященную проблеме русского национального сознания, и в настоящее время вопрос определения ключевых факторов его формирования остается столь же острым, как и сто лет назад.
На наш взгляд, две причины являются ключевыми в данной проблеме. Первая - миропонимание, которое изначально присуще этносу или протоэтносу, от которого этнос определяет свое происхождение, и которое возникает в процессе его формирования.
Второе - это стратегия выживания этноса, которую он использует в процессе производства материальных благ. Как правило, у каждого этноса довольно строго соблюдается только один из видов стратегии. Либо это коллективный труд, либо труд отдельной семьи.
Если мы посмотрим на историю Киевской Руси, то со всей очевидностью увидим, что она была активнейшим участником политической жизни Европы. Русские князья заключали династические браки и политические союзы с европейскими государями, а русские купцы торговали своими товарами по всей Европе.
Но восточные славяне определяли себя не только как часть европейских народов, но и как самостоятельный народ. Так в былинах о Святогоре отразился такой важный момент истории русского этноса как переход от народа движущегося, к народу, обретшему свою землю, нашедшего свое место в пространстве и времени. Потому так поразительно емок и глубок образ "сумочки переметной" в которой содержатся "тяга земная", иными словами связь с землей. И эта связь, ее величие специально подчеркивается в одной из былин, где Святогор пытается поднять эту "сумочку переметную", и не может, уходя в землю и погибая. Образ гибели прошлого создается древним былинным эпосом, в утверждении настоящего и будущего. Народное сознание как фильтр отбросило все, что было незначительным, случайным в духовной жизни народа, оставив в мифологических образах информацию о подлинно глубинных, эпохальных событиях и миф о Святогоре отражает процесс вычленения из общности европейских народов, славян, которые вышли в иной мир, мир степи, оставив за своей спиной европейские леса и карпатские горы. Они обрели свое пространство, свою родину.
Наше обращение к элементам культуры, в частности к былинному эпосу, является оправданным, так как именно через культуру, и в особенности через эпос, который оперирует, прежде всего, моральными ценностями, идет процесс трансляции опыта жизни нации. Исторические события, естественным образом влияя на процесс формирования общественного сознания, закрепляются в нем через культурные символы и в последующем в процессе своего функционирования сводятся до уровня мифологических и моральных формул, которые воспринимаются человеком в раннем детстве. Естественно, что для создания таких стойких, ригидных образований необходимы очень большие временные отрезки, целые эпохи. Только тогда возникают такие явления, которые принято называть чертами национального сознания. Былины как раз и являются таким "ретрансляторами" культурной традиции, которые позволяли, да и в настоящее время позволяют идентифицировать себя нации не только в пространстве, но прежде всего и во времени. Естественно, что в процессе истории определенные элементы трансформируются, но само их существование говорит о том, что культурная традиция не нарушена, а значит по-прежнему, те архаические формы сознания присутствуют в нашей жизни, являются активным элементом сознания современного человека. В противном случае мы бы не относились к Илье Муромцу как к национальному герою, а это был бы для нас один из ярких персонажей средневековой истории и не более того.
Акцентирование на племенах, которые проживали в лесостепной зоне Причерноморья не случайно. Эти племена стали основой для создания государства Киевская Русь. Былинный эпос, созданный этой группой племен воспринимается нами сейчас как наши глубинные корни, как наша древнейшая история, а Киевская Русь как наша древнейшая прародина. Конечно, Московская Русь уже формировалась как православное государство со своей, самостоятельной политической и религиозной историей и в иных географических условиях. Но оба этих государства связывает единая религиозная традиция православия. Иначе бы мы вряд ли воспринимали Киевскую Русь как свою прародину. С этнопсихологической и этнополитической точки зрения это исключительно важно.
Главным символом истории европейских народов, в том числе и славян, можно назвать пространство, которое понимается как безграничное поле деятельности, и которое человек может и должен освоить. Пространство как объект воздействия, объект преодоления, объект власти.
О. Шпенглер, анализируя душевный строй европейца как "фаустовского человека" утверждает что: "...просимвол фаустовской души, безграничное пространство, в качестве производных которого мы и должны принимать особые, сугубо западноевропейские в этой своей форме структуры мифа души: "волю", "силу", и "действие".
Русское миропонимание столь же активно и деятельно, как и миропонимание европейцев. Наше взаимоотношение с пространством так же нацелено на овладение им. Вектор духовной деятельности направлен в бесконечность, но не бесконечность, которую не возможно покорить и постигнуть, что скажем характерно для народов Индии, а бесконечность покоряемую и постигаемую. Вся европейская и русская история - это процесс непрерывного освоения пространства.
Именно в пункте динамического освоения пространства в проявлении категорий "воля" и "пространство" мы можем наблюдать сходство между миропониманием европейцев и русских. Не удивительно, что как только европейская философская мысль вырабатывает новую идеологическую систему, нацеленную на расширение пространства, она сразу же находит своих страстных сторонников в России. Ярчайший пример тому марксизм. Поглощение пространства во всей его полноте и в территориальном, и в идеологическом плане. Именно это генетическое сходство отмечает С. Франк: "Это как отношения между двумя родственными личностями, каждая из которых представляет собой совершенно своеобразный, духовный тип и которые часто совершенно не могут понять друг друга, и все же, однако, как та, так и другая чувствуют свое внутреннее родство". Особенно он подчеркивает близость русского миропонимания немецкому духу. "Религиозная суть русского духа непосредственно ощущает, так сказать, свое частичное родство с философской сутью немецкого духа."
Таким образом, очевидно, что подобное миропонимание является по сути своей генетическим элементом в структуре русского национального сознания, который формировался одновременно со славянским протоэтносом. Подобное миропонимание и в настоящее время лежит в основе современного русского национального сознания. В виду этих обстоятельств мы имеем полное право утверждать, что это один из основных элементов коллективного сознания, который находится в центральной зоне культуры и который оказывает непосредственное влияние на весь ход истории существования этноса, а соответственно и на политическую жизнь нации.
В этнологии в настоящее время имеется понятие, которое, на наш взгляд, очень точно определяет сущность данного явления. Определение этого элемента в структуре национального сознания как этнической константы, позволяет подчеркнуть стержневой, структурообразующий характер, которое оказывает активное, экспансионистски-деятельностное миропонимание на историческую и политическую жизнь русского народа.
Мы не случайно остановились на вопросе сходства основ национальной психологии европейских и славянских народов. Это необходимо для понимания очень широкого круга политологических вопросов. Несмотря на географическое положение и исторические связи с народами Азии очевидна извечная устремленность на Запад, устремленность в сторону западной цивилизации и ее ценностей. Именно европейская политика всегда была самым важным направлением деятельности русского государства с момента его возникновения и является таковой по настоящее время. Эта устремленность во все времена определялась как сама собой разумеющаяся. Россия всегда рассматривала себя как часть западной цивилизации и обусловлено это не географически, мы соседи с Китаем, но в России никогда не было восприятия китайской культуры как родственной, и это несмотря на внешнюю схожесть политических традиций. В этом же кроется и та восприимчивость к западным идеям, которая столь характерна для русской общественной жизни.
Второй этнической константой, которая лежит в основе русского национального сознания является экономическая стратегия выживания. У каждого народа своя стратегия, которая вырабатывается в момент формирования этнической системы и которая не находится в прямой зависимости от других факторов, таких, например как религия, политика, семья. В данном случае при всей своей древности, очевидно, что стратегия выживания более позднее образование, чем миропонимание. Поэтому в данном случае мы наблюдаем уже некоторое расхождение с европейскими народами. Для русских характерна стратегия выживания, которая основана на коллективной мобилизации усилий всех членов общества. Русский этнос, как до принятия христианства, так и после использовал именно подобную стратегию борьбы с окружающей природой и исходя уже из этого формировал и организовывал функционирование различных общественных институтов.
Для определения этой этнической константы видится возможным использовать такой термин как коллективизм. Хотя более точно было бы определить его как коммунальность. Коллективизм, как этническая константа, самым непосредственным образом влияет на ход политического процесса в ходе всей русской истории.
Стратегия выживания этнической системы стабильна, вне зависимости от того какие факторы на неё воздействуют. Иными словами, как только русский этнос сталкивается с какой-либо проблемой, то первая реакция заключается в необходимости "сплотиться". Не удивительно, что подобные призывы мы постоянно слышали в 90-тые годы ХХ столетия от наших политиков. Как только русская нация сталкивается с общенациональной проблемой, будь то экономический кризис или же угроза терроризма, первое, о чем начинают говорить политики всех направлений, это о необходимости сплотиться и всем вместе справиться с проблемой. Подобная реакция совершенно естественна и этнопсихологически оправдана.
К сожалению, в связи с тем, что идеология коммунизма было основана на аналогичных идеях коллективизма, этот термин получил устойчивую идеологическую окраску. Но его использование видится необходимым, прежде всего потому, что он позволяет отделить другой термин, который является производным от коллективизма - соборность. По сути дела соборность, это более сложная форма коллективизма, которая несет в себе уже элементы религиозного и политического сознания. Использование терминов общность, общинность, не вполне удобны, потому что они имеют утвердившийся экономический и социологический контекст.
Таким образом, коллективизм, это этническая константа, которая характерна для русского этноса вообще, и которая проявляется в самых различных аспектах общественной жизни. По сути дела, наиболее древние литературные памятники, посвященные политическим темам, "Слово о полку Игореве" и "Задонщина", посвящены оценке событий именно с позиции этой константы. В "Слове о полку Игореве" говориться о том, как плохо, что каждый русский князь бьется в отдельности, в "Задонщине", о том, как хорошо когда бьются все вместе. "... Для русских непредставима цельная жизнь иначе, как коллективная - общий порядок и совместное пользование всеми благами жизни для всех граждан..." Русское сознание не может нормально функционировать, пока ему не предложена программа, содержащая фактор единения нации, когда в политической жизни не озвучены темы коллективного реагирования на политические факторы жизни этноса. И это не национальная черта, это фундамент национального сознания.
Из всех элементов русского национального сознания, которые в настоящее время выделены отечественным обществоведением два из них, коллективизм и экспансионистки-деятельностное миропонимание пространства и времени, являются наиболее продолжительное время существующими и потому, в силу этих обстоятельств, могут быть определены как основные, неизменные элементы русского национального сознания, определены как этнические константы.
Мы вычленили два наиболее древних элемента в структуре национального сознания. Но перед нами встает вопрос можно ли отнести такое явление как религиозное мировоззрение также к этническим константам? На наш взгляд, это явления разных уровней. Стратегия выживания в виде коллективных действий сложилась у славян задолго до того, как Русь приняла христианство, и потому ни коем образом не зависела от того, какую из мировых религиозных доктрин выбрал бы русский этнос в дальнейшем. Скорее форма религии, воспринятая Русью, наиболее соответствовала коллективистскому духу славян Киевской, а в последующем - Московской Руси.
Если этнические константы являются фундаментом национального сознания то для описания следующего уровня явлений возможно использования такого термина как "этнический архетип". Как правило, с этим термином связывают круг явлений, который определяется религиозной сферой сознания. Но точно так же архетип может быть отнесен и к сфере политической. В виду того, что наше исследование, прежде всего, носит политологический характер, то мы и будем рассматривать, соответственно, прежде всего, этнические архетипы в их политологической проекции.
Но прежде чем перейти к более подробному рассмотрению различных архетипов русского национального сознания, необходимо выделить отдельный и исключительно важный компонент, который имеется в структуре сознания любого народа, и который, непосредственно связан с религиозным сознанием, и по сути, является осью вокруг которой разворачивается историческая драма любого народа, в том числе и русского. С этой целью будет использовано такое понятие как "тема культуры". Необходимо сразу же уточнить, что "тема культуры" может лежать только в этической плоскости, даже если она проецируется на политические явления. К примеру, у армянского народа тема культуры это "Великая Армения", но и в данном случае это, прежде всего, проблема соответствия личности этическим интересам этноса.
Как и у всех европейских народов, миропонимание русских людей настроено на активное постижение всех явлений бытия, на овладение природой. Но если в духовной жизни европейца эта устремленность ни чем не осложнена, и главная этическая проблема в контексте этой устремленности - это прежде всего проблема поступка (то есть власти над собой, над обстоятельствами), по Шекспиру - "Быть или не быть" или иначе, "совершать поступок или не совершать", то с русским характером дело обстоит значительно сложнее.
Если попытаться представить сознание европейца как импульс силы, как вектор, направленный к богу, мы увидим, что, разрешая для себя проблему поступка, он оказывается в структуре, достаточно простой динамики жизненного успеха и постулаты протестантской этики идеально отражают и разрешают проблему личного эгоизма. Ты добиваешься успеха, значит, ты любим богом. Если ты успеха не добился, значит, бог отвернулся от тебя. Возникает ситуация торга, когда выполнение культовых предписаний, то есть внешняя принадлежность к церкви, позволяет получить "милость божью" и соответственно устроить свою жизнь. Личность отражается как в боге, так и в окружающем обществе, с позиций подобной духовной динамики, и тем самым обретает свою полноценность. Утверждение своего ego таким образом становится альфой и омегой этики европейского человека. "Я" возносится вверх в готической архитектуре; башенные шпицы и контрофоры суть "Я", и оттого вся фаустовская этика есть некое "вверх": совершенствование Я, нравственная работа над Я, оправдание Я верой и добрыми деяниями, уважение Ты в ближнем ради собственного Я и его блаженства, от Фомы Аквинского до Канта, и наконец, высочайшее: бессмертие Я." - таким образом Шпенглер характеризует душу европейца и далее он продолжает противопоставляя ее, душе русской. "Именно это кажется настоящему русскому чем-то суетным и достойным презрения".
Для русского человека европейская направленность осложнена проблемой оправдания поступка, и оправдания прежде всего через "мiр", через общество. Наличие этого препятствия вызывает ощущение духовной рыхлости, безвольности русского человека. Но "безвольность" - это механизм, сдерживающий пружину мощной духовной энергии, которая свойственна всем европейским народам.
Но подобное препятствие на пути волевого устремления непременно должно создавать условия для рассеивания этой энергии по горизонтали. Вступая во взаимодействие с этнической константой коллективизма, личность получает дополнительные моральные преференции. Именно этот процесс приводит к той растворенности в коллективе, соборности, выдвижению на передний план, прежде всего, понятие "Мы" и подавлению понятие "Я", которое отмечается практически всеми авторами.
Конечно, очень легко поддаться искушению и выводить постоянное воспроизводство этого явления как рефлексию на крестьянскую общину. Но крестьянская община, в том виде в котором она сформировалась в ХVIII веке, это во многом фискальный институт, который позволял улучшать сбор налогов, тогда как коллективизм, как экономическая стратегия выживания этноса, как уже говорилось выше, является этнической константой, и существовал в русском народе с момента его формирования. При этом православие как основа духовной жизни народа, всячески способствовало его существованию и развитию, наполняя его религиозным содержанием. В данном случае нам близка точка зрения, высказанная С. Франком: "Что же касается истинной, внутренней сути самобытного русского духовного коллективизма, то, во-первых, он не имеет ничего общего с экономическим и социально-политическим коммунизмом, а во-вторых, несмотря на то, что этот коллективизм противостоит индивидуальному, он отнюдь не враждебен понятиям личной свободы и индивидуальности, а, наоборот, мыслится как его крепкая основа".
Русский человек устремлен к действию. Как мы уже рассмотрели выше, - это этническая константа, но на реализацию этой константы определяющее воздействие оказывает этический комплекс православия. По сути дела, мы имеем трансферт, который как некий шаблон выстраивает и организует процесс идентификации различных явлений духовной, экономической и политической жизни человека, позволяя транслировать и проверять соответствие этих явлений этническим константам. Такое взаимодействие этнических констант с этической системой православия, создает устойчивый комплекс этнических архетипов, который в свою очередь так же транслируется на все аспекты общественной жизни и прежде всего в политическую сферу. Данный механизм, по видимому, универсален для любого этноса, так как благодаря ему, даже при общих внешних факторах генезиса, возникает ситуация при которой каждый этнос является уникальным.
Православие как идеологическая система, вступая во взаимодействие с этническими константами, в случае с коллективизмом закрепляет и модифицирует её, формируя на ее основе такие этнические архетипы которые связаны с политической сферой жизни общества как: соборность, тоталитаризм, авторитаризм, вождизм и пр. При этом этническая константа коллективизма является как фактором сдерживания, так и фактором резкой активизации поведения русского человека. Православие так же выступает в качестве сдерживающего фактора проявления и другой этнической константы, "экпансионистки-деятельностного миропонимания", ограничивая импульс воли через "моральное оправдание поступка". Система архетипов, сформированная на основе этической системы православия, выступает в качестве фильтра, или шаблона, через который оценивается любой поступок русского человека. Прежде чем начинать действовать, особенно в политической сфере общества, прежде чем предъявить свою претензию на власть, русским человеком должна быть разрешена проблема соответствия этого поступка "правде". Понятие "правды" это, по сути, вербальное определение наличия "темы культуры" у русского народа, что само по себе неудивительно, так как само явление достаточно сложно и при этом корни его находится в основе культуры. Вполне естественно, что этносом должен был быть сформулирован некий термин, который бы позволял определять весь круг этических проблем человека во всей его совокупности. А так как носителем "правды" является "мiр", то соответствие интересам "мiра" и является наиболее морально привлекательным, потому что именно через "мiр" бог являет свою "правду". Неудивительно, что эпохальный роман Льва Толстого назван "Война и мip". Он весь пронизан ответственностью отдельного человека перед обществом - именно через социум, через реализацию задач социума, "мiра" герой оценивают свои поступки.
Всякое действие должно быть морально оправдано. Ф.М. Достоевский выразил это через знаменитую фразу: "Тварь ли я дрожащая или право имею?" Не удивительно, что именно Ф.М. Достоевский и его великий роман "Преступление и наказание" являются для западного человека основой для идентификации русской культуры, да и нации в целом. По сути, это высказывание и является темой культуры русского народа. Можно так же воспользоваться формулой Владимира Соловьева, которую он применил по отношению к этносу в целом: "Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности".
Если отойти от литературных и философских метафор, то культурную тему русского народа можно сформулировать как "моральное оправдание поступка". Именно через это оправдание, через эту непрерывную рефлексию, осознанную или неосознанную, происходит непрерывный процесс взаимодействия этнических архетипов с внешним миром и, в особенности, с политической жизнью общества. Идет процесс непрерывный рефлексии всех явлений общественной жизни к религиозным и этическим ценностям непосредственно возникающих от потребностей социума. При этом эти этические ценности не являются вербализованными, а определяются на уровне интуитивного восприятия и формализуются в понятии "правда". Понятие "правды" выступает как бы "каналом", "ключом" при помощи которого этнические архетипы проявляют себя в процессе взаимодействия сознания с окружающей действительностью. Подобный механизм приводит, с одной стороны к сдерживанию активности личности, как в социальной, так и в политической сфере, а, с другой стороны, к чрезмерной активности и иррациональности ее действий, в случае если религиозное оправдание этой деятельности найдено.
Православие как религия мистическая, апеллирующая, прежде всего, к духовному миру человека, выдвигающая на первый план важность личного спасения человека, а потому несущая в себе очень высокий уровень моральной оценки всех сторон человеческого бытия, ставит перед человеком и обществом проблему соответствия бытия человека религиозным моральным устоям. Любое проявления социальной жизни рассматривается через призму моральных оценок. Именно понимание этого взаимодействия религиозного сознания и сознания бытового дает возможность понять все те особенности в поведении нации, которые проявляются в политической сфере.
Показательно, что религиозные и социальные вопросы были практически неразрывны в проблематике, которую разрабатывали крупнейшие философы русского возрождения в начале ХХ века. Слияние божественного и социального, коллектива и бога, реализация божественной "правды" через коллектив, через "мiр", через общество, обожествление понятия "народ", как носителя "божественной правды", как ее проявление в повседневности - является важнейшей отличительной особенностью русской философской и политологической мысли, основой политической традиции и политической культуры русского этноса.
При всей кажущейся удаленности богословских проблем от проблем национального сознания и уж тем более проблем политических, имеет смысл обратиться к спору, который возник между православными и католическими священниками в ХIII веке о нисхождении Святого Духа и который, по сути, и стал основой для расхождения между двумя основными ветвями христианства. При всей богословской казуистике вопрос о "Фолиокве", во многом повлиял на политическое мировоззрение Византии, а соответственно и России. Как пишет В.Н. Лосский, анализируя взгляды выдающегося историка богословия В.В. Болотова, по вопросу нисхождения Духа Святого : " ... столкнулись между собой формулы исхождения а Parte Filioque (от Отца и Сына) и .... (от одного Отца) ; в них то и обнаружилась вся разница учения о Троице...". Сам спор возник в IX веке. И представлял собой дискуссию о понимании триединства. Но сама проблема заключает в себе противоречие, которое в результате тем или иным образом разрешается путем создания определенной иерархии. В случае с католической церковью в центре "Святой дух", который проявляет себя миру через Отца и Сына. Тем самым Сын и Отец равны, по отношению друг к другу. В политическом плане это привело к формированию двух политических сил, светской и духовной власти, которые непрерывно боролись за власть на протяжении всей истории Европы. Этот же принцип в последующем лег и в основу равенства различных ветвей власти гражданского общества. В православии ситуация кардинально иная. Во главе находится Отец и посредством Духа Святаго он проявляет себя в Сыне. При такой иерархии, очевидно, что духовная власть не может быть равной власти политической. Что и наблюдается как в истории Византии, так и в истории России. Именно благодаря такому взгляду на Пресвятую троицу, царь в России не просто светский правитель, а по сути еще и первосвященник, "помазанник божий", посредством которого господь проявляет свою волю этому "тварному миру".
Благодаря этому, существует то принципиальное различие между западноевропейцами и русскими, которое заключается в том, что латинянин строит свои отношения с богом на рациональной основе, тогда как русские, шли по пути мистического озарения и благодати. В этом мы можем сразу же определить истоки того "магического" по выражению О. Шпенглера, мировоззрения, которое свойственно русскому человеку.
"Русскому духу чужды и неизвестны дифференцированность и обособленность отдельных сфер и ценностей западной жизни..." - отмечает С.Франк и далее продолжает, - "... все обретает свою ценность лишь благодаря своему отношению к абсолютному, лишь как выражение и форма проявления абсолютного, абсолютной истины и абсолютного спасения".
И потому, когда вместо обретения рая на небе, в сознании укрепилась идея возможности создания рая на земле в виде построения коммунизма, русский человек ведет себя столь же непримиримо по отношению к церкви, как верующий радикальный экстремист по отношению к иноверцам. Две религии в русской душе жить не могут, либо - либо. Принцип морального оправдания поступка не позволяет сделать иначе. Возникает двуличие, аморализм, разрушение внутренней целостности и одна вера начинает уничтожать сторонников другой веры. Но это верно только по отношению к своим, к тем, кто рассматривается как часть русской нации, кто нарушает цельность общности и потому насилие по отношению к ним оправдано. Они живут "не по правде" и это исправляется всеми возможными способами. Потому столь похожи расправы атеистов 30-х годов нашего столетия над своими политическими оппонентами в Советской России на деятельность Святой Инквизиции в Средние века.
Таким образом, русское сознание изначально трансдецентно, оно сосредоточено на решении, прежде всего, своих внутренних духовных проблем, главного вопроса - отношения "бога - правды" к личности и народу. Это отношение не рационально поступательно, когда выполнение норм и предписаний позволяет, поглощая время в процессе жизни, подчинять его своей власти и тем самым приобщаться к богу, а глубоко мистично. Русский человек может только ждать, когда "благодать господня" снизойдет на него и эта статика духовного состояния по отношению к абсолюту заставляет искать пути мистического озарения, делая религиозную жизнь человека не публичной, как это принято на Западе, а глубоко личностной, сохраняя тот главный, изначальный смысл, который содержало в себе христианство на заре своего становления.
О. Шпенглер, показывая эту часть духовной жизни русского человека, с сарказмом отмечает: "Герой Толстого Нехлюдов ухаживает за своим нравственным Я как за своими ногтями". Но именно это ухаживание и создает ту глубину и неисчерпаемость русского духа, которую принято называть "загадкой русской души". Именно в данной точке происходит прорыв в бесконечное, то, что невозможно ни постичь, ни понять, а, соответственно, чем невозможно овладеть и властвовать. Оригинальная русская идея анархизма насквозь пронизана стихийностью и интуитивной чувственностью русского мышления. Подобное стихийное отношение проецировалось и на политическую власть. По мнению М. А. Бакунина, человек должен подчиняться только естественным законам: "Свобода человека состоит единственно в том, что он повинуется естественным законам, потому, что он сам признает их таковыми."
Особое значение М. А. Бакунин придавал психологии нации, видя в этом, прежде всего, возможность и характер ее развития. Все это он связывал с психологической конституцией нации, расовыми особенностями, психологическим темпераментом. М. А. Бакунин пишет: "Маркс пренебрегает одним крайне важным элементом в историческом развитии человечества - именно темпераментом и особенностями в характере всякой расы и всякой народности, темпераментом и характером, который конечно, сам по себе является продуктом множества этнографических, экономических, так же как и исторических причин, которые, будучи однажды даны, оказывают часто, помимо и вне зависимости от экономических условий, существенное влияние на судьбы страны и даже на развитие экономических сил."
Аналогичные анархизму подходы можно увидеть и в трудах современников М. А. Бакунина, в особенности славянофилов. Так, в рецензии на 7 том "Истории России." С.М. Соловьева К.С. Аксаков писал следующее: "Как бы широко и, по-видимому, либерально не развивалось государство, хотя бы достигло самых крайних демократических форм, все-таки оно, государство, есть начало неволи, внешнего принуждения."
И даже заимствуя социальные идеи Запада, русский народ использует их опять же, как повод для разрешения вопроса своей главной темы культуры, вопроса достижения "правды", морального оправдания деятельности человека по отношению к обществу и "всемирной правде" - победе коммунизма.
Ярким примером религиозного влияния на систему архетипов может служить такой архетип как терпимость русского народа, который как бы вдруг сменяется взрывом энергии. Если проводить в данном случае параллель с психологией личности, то наличие невротического состояния определяется наличием комплекса неполноценности на какой-либо почве, и при неблагоприятных условиях у человека возможен срыв и неадекватное, агрессивное поведение. Нечто подобное наблюдается и в психологии отдельных народов, в том числе и у русских. До тех пор, пока моральное право на действие не найдено, происходит накопление этой энергии, но потом, когда это оправдание получено, стопор снимается и происходит социальный взрыв.
В данном случае будет уместно привести достаточно пространное высказывание, которое очень точно характеризует изначальную заданность возникновения внутриэтнических конфликтов у русского народа.
"Конфликтность русского этноса по преимуществу внутренняя. Русские интериоризируют внешнюю конфликтность и стремятся нейтрализовать ее уже внутри себя. - Что вполне естественно если учесть, что главная тема культуры это саморефлексия, то есть моральное оправдание поступка - Для русских характерна устойчивость внутренних альтернатив, которая служит механизмом для рефлексии интериоризированных конфликтов. Эти конфликты как бы проигрываются внутри себя. Устойчивость внутренних альтернатив задает этому процессу определенный алгоритм, направляет его в определенное русло и делает возможным функциональное отреагирование конфликтности. Таким образом, внутренний конфликт с заданным алгоритмом протекания заложен в саму структуру "центральной зоны культуры" русских, задан этническими константами и является структурообразующим для каждого случая их этнической самоорганизации".
Как уже отмечалось ранее, главным вопросом духовной жизни русского человека является моральное оправдание проступка. Проявляется это и как в жизни каждого русского человека, так и в жизни всего народа в целом. Именно эта тема культуры и является основой русского этнического поля. И потому до тех пор, пока русский человек находится под воздействием этого поля, он очень ограничен в своих действиях. Для того, что бы сделать карьеру, то есть выделиться из общей массы, он должен иметь на это моральное право, причем не внутреннего порядка, а внешнего. Именно этот механизм лежит в основе такого понятия, как кенотизм (жалостливость). Именно эта особенность "русскости" ярко проявляется в нашей современной политической жизни. "Ни какой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости", - писал В. Розанов в книге "Уединенное". И до тех пор, пока человек не приобрел эту харизму по отношению к себе, его претензии на жизненный успех в глазах общества это зло. Потому столь агрессивна и безжалостна Россия по отношению к своим талантам, столь безразлична и пренебрежительна, и в то же время столь раболепна, если гений соотечественника получил признание на Западе. "Нет пророка в своем отечестве," и нужно настрадаться и измучиться прежде чем иметь право на успех. В этом же феномене кроется причина того, что богатство рассматривается в моральном плане как зло. Образы русских купцов, которые уходили в монастыри в конце своей жизни, раздав свое имущество, как раз и наполнены данным духовным содержанием.
После того, как мы определили тему культуры русского этноса, один из важнейших элементов русского национального сознания, можно перейти к вопросу связанному с функционированием архетипов в структуре русского национального сознания. Но прежде чем это сделать, нам необходимо вновь уточнить термины, которыми мы будем пользоваться для этого. В настоящее время для описания стойких поведенческих реакций этноса применяются два основных термина. Первое - это стереотип. Второе - архетип. И тот, и другой термин имеет достаточно устоявшуюся объяснительную сущность, но это в том плане, который касается социальной психологии или психоанализа. Но оба этих термина достаточно часто употребляются, также и при описании особенностей национального сознания и зачастую, оба термина оказываются, практически, синонимичны. На наш взгляд, подобное не допустимо, поскольку не позволяет правильно описать процессы, протекающие в сознании нации. Видится необходимым определить оба этих термина в плане приложения их к этнополитическим проблемам.
Как уже отмечалось выше, понятие архетипа, как важнейшего элемента коллективного бессознательного было введено К. Юнгом, который определял его как структуры и модели, представляющие собой кристаллизацию опыта в течение времени. Они сосредоточивают опыт в соответствии с врожденными схемами и санкционируют последующий опыт, образы же, которые происходят из архетипических структур, служат импульсом сознательного действия личности. Таким образом, если мы будем четко придерживаться того изначального параметра, который мы для себя определили, а именно времени существования социального и политического явления, рефлексией на который служит та или иная черта национального сознания, то к архетипам мы можем отнести те рефлексии, которые относятся к сфере религии и государства. Это позволяет нам отделить этнические константы, которые существуют в сознании нации из доисторических времен, от тех элементов, которые связаны с явлениями историческими. Соответственно, если выстраивать некую иерархию, то во главе пирамиды будут этнические константы, чуть ниже - этнические архетипы. В своей совокупности они представляют центральную зону культуры русской нации и формируют в процессе своего взаимодействия с темой культуры русского народа своеобразие этнопсихологической жизни. Этнические архетипы выполняют важнейшую роль трансляции опыта нации. Механизмом данного переноса служит тема культуры. Реализация этого процесса трансляции происходит при помощи целого комплекса самостоятельных образований, которые находятся как бы в пограничной зоне. Эти комплексы в дальнейшем мы будем определять как социальные стереотипы. При этом наиболее важные и значимые из них так же требуют своего определения в виду своей значимости. Такие комплексы можно определить как этнические мифы.
Теперь посмотрим, как уже имеющиеся достижения и представления по вопросу национального сознания соотносятся с той терминологией, которую мы предложили выше.
Как уже говорилось, важнейшими этническими архетипами выступают те, которые являются рефлексией национального сознания на такие социальные институты как религия и государство. После того как мы рассмотрели ряд вопросов связанных с ролью православия и его влиянием на функционирование и генезис национального сознания, постараемся выделить ряд архетипов, которые сформировались в процессе истории под влиянием этого фактора.
На основе изложенного, можно сделать вывод, что различные авторы выделяют достаточно большой ряд - более пятнадцати основных архетипов - которые влияют на политическую сферу жизни общества. Перечислим их: традиционализм, иррационализм, догматизм, максимализм, мессианство, кенотизм, авторитаризм, соборность, вождизм, подвижничество, коллективизм, нигилизм, направленый на государственный аппарат, личностное отношение к власти, терпимость, которую можно подразделить на терпимость политическую и бытовую, а так же на толерантность.
Из перечисленного списка мы уже можем выделить те основные качества, которые относятся к этническим константам - это коллективизм и подвижничество, а так же качества, которые можно отнести к этническим архетипам - это традиционализм, догматизм, максимализм, соборность, вождизм, кенотизм, мессианство. Нетрудно заметить, что этот перечень можно разделить, также на две группы. Первая - это те архетипы, которые относятся к государству (вождизм, авторитаризм, соборность, политическая терпимость, нигилизм).
Вторая группа - это архетипы, связанные с религией (традиционализм, догматизм, иррационализм, кенотизм, толерантность). При этом каждый из архетипов имеет свою вербализированную формулу на уровне этнического мифа. К примеру, соборность выражается в понимании решения государственных проблем "всем мiром", тоталитаризм выражен в идее "сильного государства", нигилизм по отношению к чиновникам - "две русские проблемы - плохие дороги и дураки у власти", терпимость - образом русского медведя, которого необходимо разозлить, мессианство - великой духовной ролью России в мире, иррационализм - загадкой русской души и так далее. Подобная вербализация архетипов, позволяет упростить их до уровня простых формул, которые воспринимаются как аксиомы, и являются, по сути своей, своеобразной мифологией, позволяющей идентифицировать свою этническую самобытность на бытовом уровне.
Наиболее ярким из приведенного перечня архетипом, является кенотизм (жалостливость). Этот архетип очень активно применяется политтехнологами в ходе избирательных компаний. Осознание его как самостоятельного, уникального явления произошло совсем недавно, в связи с грубым использованием его в избирательных компаниях.
Теперь возьмем два других архетипа - традиционализм и догматизм. Происхождение этих архетипов вполне очевидно. Традиционализм, стремление опереться на уже имеющиеся и проверенные веками формы поведения и мышления - вполне естественная реакция сознания на любое изменение существующей системы общества и потому на первый взгляд, нет необходимости относить это понятие к архетипам, как к некому самостоятельному явлению. Но в русском варианте эта защитная реакция усиливается темой культуры, которая требует от всякого нововведения морального соответствия имеющейся этической традиции, а так как зачастую нововведения являются заимствованиями, то требуются значительные усилия для каких-либо реформ и соответственно это уже не просто реакция защиты, а отдельный поведенческий механизм, отдельный устойчивый архетип. Если исходить из фактора "оправдания поступка", то оправдать поступок (в политическом плане таким поступком часто являются реформы) можно либо опираясь на устоявшиеся моральные ценности, либо же на искупительную жертву. Необходим определенный духовный опыт, к которому можно было бы апеллировать, чтобы начинать действовать. Но обращение к этому опыту, зачастую, приводит к погашению волевого импульса, нацеленного на реформаторскую деятельность. Потому столь инертна русская жизнь, столь много духовных сил требуется от реформатора. Как правило, наиболее крупные трансформации происходили тогда, когда во главе реформ оказывался человек, который воспринимал свою деятельность как религиозное служение государству, народу. По сути дела, русский политический реформатор, это религиозный деятель, который переносит свой религиозный порыв в социальную сферу.
Другой комплекс особенностей русского сознания - это максимализм и мессианство. Всякое реформаторство, а политическое тем более, требует от человека цельности и сосредоточенности. И чем выше уровень сопротивления среды, тем большей духовной энергии требуется от личности в ее преодолении. В связи с этим как реформаторство, так и контрреформаторство протекают зачастую в крайних экстремистских формах. Максимализм в достижении цели становится необходимым условием деятельности, так как только в этом случае можно найти оправдание своей активности. Только высшая цель может оправдать посягательство на традиционные устои жизни, требуя от человека максимального духовного напряжения, романтизируя героику действия. Хождение интеллигенции в народ в середине XIX века ярчайший пример, подтверждающий эту специфику русского национального сознания.
Теперь рассмотрим комплекс архетипов, который относится к государству. Как говорилось выше, важнейшим элементом национального сознания, является жизненная стратегия, которую выбирает этнос для своей хозяйственной деятельности. Возникновение государства не отменяет, а закрепляет и развивает те механизмы, которые были заложены в структуре этноса изначально. Русская государственность формировалась на тех же основах, на каких формировалось и национальное сознание. Если тот или иной общественный институт не соответствует особенностям национального сознания, он, как правило, довольно быстро прекращает свое функционирование. Если рассматривать развитие русской государственности, то можно отчетливо видеть, что политическая традиция и политическая культура России основываются на тех же принципах, что и национальное сознание. Русское государство постоянно стремилось к расширению. Но это расширение, как правило, было морально оправдано. Если перефразировать Л. Н. Гумилева, то, непрерывно обороняясь, Россия дошла до берегов Тихого океана. Примечательно, что в плане политической устремленности к освоению новых территорий, русские ведут себя аналогично политике европейцев, но сам процесс колонизации проходит уже иначе, исходя из традиции общинного, коммунального проживания. Колонизируя новые территории, русское население изначально было настроено на ненасильственное присоединение и включение местного населения в среду политических отношений. В отличие от европейской колонизации, которая была сориентирована на прямую экономическую эксплуатацию, вплоть до рабства, или даже уничтожения местного, коренного населения.
Русская государственность формировалась, в определенной мере, под воздействием политической традиции, заимствованной у Византии. Так можно, например, говорить об общности системы взаимоотношений монарха и народа. Рассмотрим один из важнейших мифов национального сознания, который заключается в необходимости сильной власти для обуздания народной стихии. В данном случае мы, как уже было показано выше, сталкиваемся с проявлением такого архетипа как тоталитаризм который, воспринимается как изначальная данность, благодаря чему появляется возможность формулировать большой комплекс политических и этических проблем в короткой и емкой форме - в виде мифологемы о сильном государстве, империи, третьем Риме. Наличие подобного мифа, который выступает в роли политической аксиомы и позволяет личности четко идентифицировать любые события политической жизни, не прибегая к глубокому социальному анализу.
При этом функционирование данного мифа приводит к тому, что при наличии глубокой духовной связи с государством, высшая цель русского человека - это служение государству как воплощению религиозной идеи. Вследствие этого в сфере бытовой политики утверждается устойчивая отстраненность власти от народа, и, прежде всего, отстраненность государственного аппарата. Возникает, на первый взгляд, парадоксальная ситуация, когда при органическом единении власти и народа в области духовной через личность царя, народ и политический аппарат находятся в непримиримом антагонизме.
Сочетание образов царя и бога не случайно. Мистическая особенность русского религиозного мышления производит экстраполяцию чувственного восприятия бога на чувственное, религиозно-мистическое восприятие власти. Власть оказывается столь же непонятной и непостижимой, сколь непонятен и непостижим бог. Это объясняет то, что претензия влияния на политический процесс оказывается крайне незначительной, также как претензия влияния на бога. Личность может находится в состоянии пассивного ожидания благодати, или в политическом плане "монаршей воли". Навязывание религией несовершенства и убогости народа, его "греховности", завершает оформление этого мифа и делает его основой для признания необходимости тоталитарной власти в русском государстве.
Ограничение власти государя, "помазанника божия" - святотатство. При сравнении с политическим мировоззрением, обнаруживаются довольно очевидные параллели. Так же, как и в религиозной жизни, человек далеко не всегда нуждается в служителе культа, а напрямую стремится, через молитву перед иконой обратиться к богу, так и в политической сфере человек не нуждается в государственном аппарате, а нуждается в прямом обращении к царю, через которого бог проявляет свою справедливую сущность и реализует "правду божию на земле". Народная поговорка "Без царя в голове" как нельзя ярко характеризует это понимание смысла власти. Царь в данном случае выступает символом порядка. Примером из русской литературы может служить повесть А.С. Пушкина "Капитанская дочка", где этот этнический миф находит свое художественное отражение.
Таким образом, взаимоотношения с властью строятся не на основе договора, а на основе религиозного подчинения и обожания ее верховного носителя. Православие однозначно относится к власти, не освещенной религией, как к греху. И человек, который пытается подчинить себе "мiр", стать над обществом, утвердить свою власть, без божественной на то санкции, совершает грех. Это и выводит царя за рамки всякой социальной критики, перенося весь центр ее на государственный аппарат.
Весь ход русской истории демонстрирует постоянное стремление народа к сильной власти. Народ нуждается в сильном царе, и силовые, карательные действия власти воспринимаются зачастую как знаки этой сильной власти, а не как политический произвол. К тому же, организация политической системы лишает общество реальной возможности влиять на власть. У него остается только один механизм - это бунт, или восстание. Примеров и того, и другого в русской истории предостаточно. Причем характерно то, что и бунты, и восстания не всегда возникают как реакция на произвол властей. Революционные события начала ХХ в. стали возможны потому, что общество воспринимало Николая II как слабого, управляемого другими, посторонними людьми, монарха. Аналогичная ситуация, исключая религиозную составляющую, сложилась и в конце ХХ века, когда М. Горбачев не воспринимался обществом как "сильный" руководитель. И естественно, что его стремление внести в русское общество элементы публичности и демократизма, обернулись крушением СССР и отделением от России даже части славянских территорий.
Таким образом, религиозное мышление в значительной мере определяет политическую сферу жизни российского общества. Являясь по сути своей личностным и мистическим, а не рациональным и публичным как у европейцев, персонифицированная государственная власть также становится личностной и иррациональной. "Царь батюшка", "Отец всех народов"- это синонимы, которые имеют в своем содержании два основных компонента. Первый компонент - это соборность, представление о государстве как о большой семье, второе - это порядок, который устанавливает власть. При этом понимание задач, которые стоят перед властью, доступно только ей самой. Даже жестокость, которую она проявляет к своим подданным, может быть оправдана в их глазах этими высшими целями. Все это следствия мифологизации власти и показатель того, как она воспринимается на эмоционально - чувственном уровне.
Подобное отношение к государственной власти обладает важной специфической особенностью - стремлением постоянно оценивать действия власти с моральных позиций. Общество может "влюблятся" в политического лидера, и готово прощать ему самые страшные преступления, если согласно общественному мнению эти преступления соответствуют божественному предназначению, интересам народа. Но если политический деятель утрачивает эту любовь, то с такой же страстью общество стремиться уничтожить его. Отношение к царизму накануне февральской революции - ярчайшее проявление этой особенности национального сознания. Произошло отрицание царизма как личностной семейной формы правления, царизм утратил в глазах общества моральное право на власть. Но при этом не произошло отрицание необходимости авторитарной государственной власти как первичного компонента устройства государства. И потому практически все политические деятели, которые претендовали на власть в 1917 г., проявили себя либо как состоявшиеся, либо как не состоявшиеся диктаторы. Такова специфика понимания русским человеком власти и в настоящее время серьезных изменений в этом плане не произошло.
Другим важнейшим составляющим элементом, определяющим функционирование власти в стране, является такой этнический архетип как "соборность".
"Эта соборность, "мы-мировоззрение" органическое единство человеческого сообщества образует основу русской церковной мысли... Церковь... не высшая организация, не институт, который удерживает верующих авторитетом и духовным принуждением, не единство, которое может быть олицетворено в какой либо единичной человеческой власти или инстанции, как в католицизме, а именно первозданное, живое, внутреннее духовное единство всех верующих, так сказать "божественная кровь", которая циркулирует во всех них и через них". Все что в данном случае С.Л. Франк говорит о церкви, полностью может быть отнесено и к власти.
Соборность как форма ощущения духовного единства общества, в политической сфере выливается либо в полное единство нации и власти, либо в их противоречие и отчуждение. Промежуточной формы в данном случае быть не может, так как иррациональное восприятие явления приводит к пониманию его, прежде всего вне структурной формы, как чего-то цельного и нераздельного. Фактор морального оправдания деятельности власти создает исключительные условия для консолидации общества вокруг нее и дает моральное оправдание всяческой ее несправедливости. Потому, чем сложнее и опаснее ситуация для государства, тем более монолитно и цельно проявляет себя общество. Личностное отношение к власти заставляет каждого индивидуума соотносить свои действия с действиями других членов общества. При этом, любые действия однозначно получают, все ту же, моральную оценку, причем оценку настолько интенсивную, что ее можно сравнить именно с религиозной оценкой верующего человека. Слияние понятия "правды" и понятия "мiр" выводит личность сразу же на уровень глубинной личностной оценки своего поступка. И потому даже пассивность воспринимается как вероотступничество, не говоря уже о какой либо, даже неумышленной помощи врагу.
Все это очень ярко проявило себя и во время нашествия Наполеона в 1812 году, и в годы Великой Отечественной войны. Та внешняя легкость, с которой развалился Советский Союз, была следствием "не исчерпанности" русской соборности, а разрушения изначальной данности права морального оправдания центральной власти на власть. Но это не устранение старых схем поведения - это реструктуризация систем взаимоотношения народа с изменившимися внешними условиями, это метаморфоза, которая возникла в условиях политического кризиса.
Рассмотрим еще один этнический архетип, - "мессианизм". Русский мессианизм в отличие от подобного элемента сознания у других народов не первичен, а вторичен. Он не отталкивается от идеи исключительности народа, а содержит в своей основе идею жертвенности за истинную веру. А так как бог и народ представляют русском сознании в единое целое, то русский мессианизм отражается, прежде всего, в социальной жизни общества и апеллирует либо к идее государства, либо к социальным идеям равенства или "коммунальной правды".
Русский мессианизм такой же плод развития истории русского народа, как и любой другой из описанных нами архетипов. Но его роль в национальном сознании совершенно особенная. Утверждение в национальном сознании особой роли России в мировой истории, напрямую связан с той изолированностью, в которой оказалась Россия в религиозном плане. Если учесть, что все проблемы национального сознания вращаются вокруг проблемы оправдания деятельности человека и народа в целом перед богом, то очевидно, что вопрос об оправдании колонизации, об оправдании особой исторической роли России должен был быть поставлен и разрешён. И идея монаха Фелофея о третьем Риме, стала идеологической основой формирования русской империи.
Русский мессианизм обладает целым рядом особенностей. Прежде всего, мессианская идея русской нации не сопряжена с идеей насильственного обращения в веру представителей других народов. Русский мессианизм не претендует на политическую власть, он проецируется, прежде всего, на власть внутреннюю, на власть внутриличностную над своими адептами, теми кто воплощает мессианскую идею. Особенности русского национального сознания проявляются в данном случае столь же закономерно и последовательно, как и в случае с отдельной личностью. Исключительность народа должна быть так же морально оправдана, как и исключительность отдельного человека. Найти же это оправдание возможно только в жертвенности. И потому как личность не может претендовать на власть без морального оправдания, так и народ не имеет этого права. Та особенность русских войн, когда поначалу русская армия терпит поражения, а потом, как бы вдруг, мобилизуется и добивается выдающихся результатов, как раз заключается в функционировании этого архетипа. Им же определяется и такое необычное явление духовной жизни общества как русофобия, которая является уникальным проявление русского национального сознания, так же определяется этим архетипом. Принято считать, что прежде чем возвысится, необходимо унизиться и потому с таким, почти религиозным рвением, мы ругаем и поносим себя, и при этом практически сразу же переходим к утверждению особой духовной миссии России и ее всемирно-исторической значимости. В русском национальном сознании эти противоположности не только совместимы, но и стимулируют конкретные действия. Подобное поведение характерно для русских юродивых и для старцев, которые на протяжении всей истории России являлись духовными отцами нации.
После вычленения и описания наиболее важных, на наш взгляд, этнических архетипов русского национального сознания связанных с политической сферой жизни общества, необходимо отметить, что русскому национальному сознанию свойственны интенсивные формы психологических реакций. Подобный высокий динамизм поведения связан с тем, что на деятельность нации влияет фактор ее моральной оценки, а это определяет тот высокий уровень контрастности поведенческих реакций, который мы наблюдаем в истории.
Но не только этническими константами и этническими архетипами руководствуется человек, участвуя в политической жизни. Не менее важным элементом сознания являются социальные стереотипы.
Впервые термин "социальный стереотип" ввел У. Липпман. Согласно его определению, стереотип - это упорядоченные, схематичные, детерминированные "картинки" мира, которые экономят усилия человека при восприятии сложных социальных объектов и защищают его ценности, позиции и права. Выводы эти были сделаны в 1972 году. С тех пор авторами было предложено множество различных вариантов определения социального стереотипа.
В 1978 г. Г. Теджфел суммировал главные выводы в области социального стереотипа в виде следующих шести положений:
1) люди с легкостью проявляют готовность характеризовать обширные человеческие группы (или "социальные категории") не дифференцированными, грубыми и пристрастными признаками;
2) такая категоризация стремится оставаться совершенно стабильной в течение очень длительного периода времени;
3) социальные стереотипы в некоторой степени могут изменяться в зависимости от социальных, политических или экономических изменений;
4) социальные стереотипы становятся более отчетливыми (произносимыми), когда возникает социальная напряженность между группами;
5) они усваиваются очень рано и используются детьми задолго до возникновения ясных представлений о тех группах, к которым они относятся;
6) социальные стереотипы не представляют большой проблемы, когда не существует явной враждебности в отношениях групп, но их в высшей степени трудно модифицировать и управлять ими в условиях значительной напряженности и конфликта.
Не трудно заметить, что скажем пункт 2 и пункт 3 противоречат друг другу. Либо стереотипы стабильны, либо они меняются. Таким образом, возникает необходимость разделения их на две группы, - на те, которые стабильны и те, которые подвержены быстрым изменениям. Даже бытовой опыт показывает, что такие группы представлений имеются и их соответственно необходимо различать.
На наш взгляд использование термина "социально-политический стереотип" позволяете обозначить круг проблем, которые связаны с социальными и политическими представлениями отдельных социальных групп, которые имеются в обществе. При этом они неразрывно связаны с образовательными, возрастными, профессиональными и прочими социальными признаками. Социально-политические стереотипы осознаются личностью и являются продуктом осознанного убеждения и политического выбора. Они не обладают стойкой зависимостью от социальных и религиозных условий существования личности. И определение личностью своего места в социальной сфере, соотнесение себя с той или иной социальной группой - есть ее осознанный выбор. Ригидность политических стереотипов не столь значительна, как у этнических констант и архетипов, а потому они могут меняться даже в очень короткие исторические периоды. Социальные стереотипы могут меняться в зависимости от идеологического воздействия на личность, через сферу образования и политической пропаганды. Как правило, социально-политические стереотипы ориентированы на восприятие отдельных личностей, партий или отдельных исторических событий. Подобных примеров изменения стереотипного политического мышления можно привести множество. В частности восприятие обществом М.С.Горбачева в начале периода его руководства государством и в конце, аналогичная динамика наблюдалась и по отношению к Б.Н. Ельцину. Если мы углубимся в историю, то можем увидеть, что, например, отношение к Петру I у крестьян вплоть до начала ХХ века было как к царю "антихристу", тогда как в среде интеллигенции и дворян - как к величайшему государственному деятелю. В связи с тем, что советское образование выбрало по отношению к Петру I, дворянскую модель, стереотипное мнение, которое существовало среди крестьян, в наши дни полностью прекратило свое функционирование.
Наряду с этим, в социальной психологии под социальным стереотипом принято так же понимать схематизированный, упрощенный и чрезвычайно устойчивый образ какой-либо группы или общности, с легкостью распространяемый на всех ее представителей. Примером такого стереотипного восприятия может служить восприятие народа русской интеллигенцией в конце ХIХ в начале ХХ века. Практически вся деятельность народничества пронизана стереотипными представлениями о народе, которые ничего общего с реальным положением дел не имели, что в конечном итоге и привело к его кризису. Кроме того, специфика нашего исследования заставляет вкладывать в этот термин дополнительное содержание. Если в вышеприведенном примере мы имеем рефлексию одной группы на другую, то в нашем исследовании стереотипными представлениями мы будем так же считать образы, которые широко распространены в конкретный исторический период по отношению к тому или ному политическому деятелю, политическому институту или социальной группе внутри этноса.
Выводы. Таким образом, русское национальное сознание представляет собой сложную, многоуровневую систему, которая формировалась на протяжении всей тысячелетней истории страны. В основе ее лежат этнические константы, представляющие собой миропонимание и стратегию выживания. Они обладают высокой ригидностью и практически неизменны. Следующим уровнем этой системы являются этнические архетипы. Их формирование и функционирование связанно с религией. Этнические константы и архетипы являются неизменно частью национального сознания нации. Их влияние происходит при помощи культурной темы народа, которая так же зависит от вероисповедания и для русского этноса определяется как "моральное оправдание поступка". Третий уровень этой системы - социально-политические стереотипы, которые могут претерпевать очень существенные изменения за относительно небольшие периоды времени. Наряду с этим существует комплекс сложных устойчивых образований, которые мы определяем как русские этнические мифологемы, позволяющие в упрощенной, зачастую фольклорной форме транслировать действие этнических констант и архетипов. Все эти элементы русского национального сознания постоянно влияют на ход политического процесса, формируя достаточно стабильную систему политической жизни общества, несмотря на всю кажущуюся ее противоречивость и хаотичность.
Глава 2. Острый политический кризис и его зависимость от метаморфоз русского национального сознания
2.1. Предпосылки острого политического кризиса начала ХХ века.
Для продолжения нашего исследования необходимо вычленить несколько важных феноменов политической жизни России конца XIX начала XX века, которые во многом зависели в своем функционировании от русского национального сознания и которые в свою очередь сами оказывали важное влияние на метаморфозы русского национального сознания в условиях политического кризиса первой половины 1917 г. Хотелось бы обратить внимание на три таких феномена.
Первый феномен, который необходимо выделить - это своеобразный комплекс вины интеллигенции перед народом, который был одним из важных элементов революционного движения. Второй - нигилизм по отношению к личности царя, который в тех исторических условиях приобрел крайнюю форму слияния нигилизма по отношению к личности царя и к царизму, как к форме власти. И третье - это Первая Мировая война.
Все эти исторические феномены, отражаясь в национальном сознании русского народа, во-первых определяли политическую и этнополитическую атмосферу накануне февральской революции, и во-вторых оказали влияние на дальнейшей ход развития событий
Для понимания первого выделенного феномена, а именно комплекса вины интеллигенции перед народом, необходимо остановиться на таком явлении, как народничество. Народничество не является уникальным явлением. Схожие по своему содержанию явления можно наблюдать, например, в Турции, когда в середине 20-х годов ХХ века, когда образованная молодежь, вдохновленная идеями пантюркизма, так же шла в народ, создавала школы, стремилась к распространению образования, и так же, как в России встречала непонимание со стороны крестьян. Можно предположить, что подобные явления характерны для этносов, которые имеют два параллельных пласта культуры, народную и образованной интеллигенции. Процессы формирования государства в его современных экономико-политических формах вызывают волну патриотического подъема у определенных социальных общественных групп - студентов, юристов, ученых, врачей, творческой и технической интеллигенции направленную на его скорейшую трансформацию. При этом наличие в сознании народа этнической константы коллективизма, возможность проявления подобного общественного феномена возрастает.
Комплекс вины русской интеллигенции перед народом, представляет собой реализацию таких этнических архетипов как мессианизм, соборность, кенотизм, отчужденность от государства. Личность, которая бессознательно опирается в своей деятельности на этническую константу коллективизма видит свой долг в почти религиозном служении "мiру" и в этом формируется ее миссия. При этом условием для подобного "отношения к народу явилось различие в культурном опыте различных слоев общества. В России, в течение всего ХIХ века, существовало две культуры. Причем, национальная культура правящих классов формировала мифологический образ народа, не особенно вникая в объективные реалии его культурной жизни. Существовало как бы две культуры: одна реальная - народная, а другая - культура о народе. Незнание народа, оторванность от него вела к его мифологизации, превращению народа в некого идола, которому необходимо служить. На уникальную роль комплекса вины перед народом, на его значимость и роль в революционном движении России особо указывали участники сборника "Из глубины" в 30-тые годы.
Мифологизация русского народа, в свою очередь позволяла создать основу революционной героической этики и способствовала устойчивости этой мифологии в личном и общественном сознании. Это служило основой оправдания борьбы против существовавшей политической власти, во всех, даже самых насильственных, экстремистских формах.
Идеологическая эволюция народничества шла в двух направлениях. Первое направление - это самостоятельные, русские идеологические системы (толстовство, анархизм), Второе - адаптировались заимствованные из Европы идеологические системы (марксизм). По сути дела марксизм и толстовство, - эти два наиболее ярких идеологических течения начала века, как бы обозначили два извечных полюса российской духовной жизни. Они стали продолжением известного спора между западниками и славянофилами, но влияние комплекса вины перед народом пронизывало как одно, так и другое течение.
В своей статье "Л. Н. Толстой и современное рабочее движение." В.И. Ленин, анализируя особенности мировоззрения Л. Н. Толстого, пишет о той роли, которую играет традиционное русское политическое мировоззрение, проникая в современную политическую жизнь общества, - упрощая ее и возвращая к традиционной мифологеме власти. "...Критика современных порядков у Толстого отличается от критики тех же порядков у представителей современного рабочего движения именно тем, что Толстой стоит на точке зрения патриархального, наивного крестьянина, Толстой переносит его психологию в свою критику, в свое учение." По мнению В.И. Ленина, этика Л. Н. Толстого, утверждается и развивается в рамках традиционной системы русских политических взглядов. Неслучайно, он называет Толстого и его творчество "Зеркалом русской революции". Коллективизм как особенность национального мышления, органически связан с марксизмом, в большевистском смысле его понимания, и одновременно с толстовством.
Творчество Л.Н. Толстого, как и других классиков русской литературы, наполненное религиозным преклонением перед народом, создавало благоприятный моральный фон для революционного движения, формируя не только комплекс вины перед народом, но и представляя участие в политике романтичным и даже модным занятием.
Марксизм, как новое идеологическое учение, пришедшее с Запада, оказался исключительно актуальным для русского общества. Он содержал в себе целый комплекс элементов, которые были выделены русским национальным сознанием, своеобразным образом переосмыслены, усвоены и, в последующем, применены для решения внутренних как духовных, так и социальных проблем. Яркий социальный пафос, который содержался в марксизме, претензия на универсальность в понимании социально-экономических и политических парадигм общества, позволил марксизму стать важным явлением духовной жизнь русского общества. Показательно и то, что идеи марксизма, стали рассматриваться русской философской мыслью с религиозных позиций.
Так С. Н. Булгаков стремился показать нравственную обязанность христианина отвечать не только за свою душу, но и за общество. В этом отношении, идеализм, по мнению С. Булгакова, получил как бы новый импульс-прививку от молодого энергичного марксизма. Он называл марксизм "источником бодрости и деятельного оптимизма, боевым кличем молодой России, как бы общественным бродилом", "первым горячим ручейком, растопляющим зимний лед".
Отодвигая на задний план актуальнейшую задачу технической модернизации общества, национальное сознания выделило в марксизме, прежде всего то, что соответствовало традиционной мифологеме власти. По сути дела, проявилась закономерная для России тенденция формирования и развития такой ситуации, когда в духовной сфере общества формируются и развиваются идеологические системы, отвечающие, прежде всего, традиционалистским тенденциям. Основанные на коллективной, уравнительной этике, они вступают в конфликт с процессом реформирования общества по европейскому буржуазному образцу, основой которого является этика буржуазного индивидуализма.
В начале ХХ века Россия находилась в глубоком политическом и экономическом кризисе и только входила в индустриальную эру. Поэтому ей были свойственны все проблемы, с которыми сталкивается общество в первые периоды индустриализации, в особенности с той высокой степенью конформизма, который имеется у рабочих, еще недавно бывших крестьянами. Современные исследования социальных психологов по выявлению уровня конформизма при взаимодействии отдельных социальных групп, показали, что он во многом зависит от социокультурных особенностей испытуемых. Исследования британских ученых С. Перри и К. Спенсера, проведенные в 1981 году, показали высокую зависимость этого социально - психологического феномена от национальных особенностей личности. При этом, очевидно, что в доиндустриальных обществах уровень конформных реакций будет заведомо выше, а главное, податливость мнению большинства будет интерпретироваться отнюдь не как нечто однозначно отрицательное, а в высшей степени положительное явление, как социальная ценность и норма. Россия в начале века была страной доиндустриальной и потому, так называемое, рабочее движение было по своему социальному составу далеко не рабочим, скорее крестьянским. Бывшие крестьяне не могли в полной мере оперировать понятиями социального партнерства или демократических ценностей. И нет ничего удивительного в том, что именно та партия, которая предложила концепцию конфискации помещичьей земли, пришла к власти. Лозунги "земля крестьянам" и "фабрики рабочим" по сути своей близки крестьянскому общинному сознанию, и полностью соответствовали архетипам национального сознания.
Сам же комплекс вины мы можем отнести к социально-политическим стереотипам. Его действие было не продолжительным и практически прекратило свое существование уже в 30-тые годы ХХ века. Но на период 1917 г. он имеет важное значение, не только для общей политической атмосферы в обществе, но и, как будет показано в дальнейшем на примере деятельности председателя Временного правительства князя Г.Е. Львова, на процесс государственного строительства и реформирования.
Вторым фактором, так же во многом определявшим политическую ситуацию в России - можно считать негативное отношение к существовавшей власти, к царизму. Эта ситуация объясняется, прежде всего, двумя причинами.
Первое - распространенное в русском обществе мнение о влиянии супруги императора на политическую жизнь страны. Подобное влияние в обществе, в основе оценок которого, лежат "патриархальные" формы этнического сознания, а, соответственно, и очень высок уровень конформизма, крайне болезненно воспринимается общественностью.
Второе - мрачная фигура Григория Распутина, которая крайне усугубила негативное отношение к царю. Полуграмотный мужик, который вследствие обстоятельств оказался у трона, и который, через императрицу влиял на ход государственных дел, окончательно дискредитировал монархию и монарха. Сложилась ситуация, при которой Николай II, как личность и как политический деятель, приобрел крайне негативную оценку общества и эта оценка имела, прежде всего, моральную основу. То, насколько было велико влияние Г. Распутина и насколько оно слилось в сознании людей с судьбой монархии, подтверждают воспоминания современников. Фрейлина её императорского величества А.А. Вырубова, определяла убийство Распутина, как "бескровную революцию". В своих мемуарах она писала: "Когда в столице узнали об убийстве Распутина, все сходили с ума от радости; ликованию общества не было предела, друг друга поздравляли: "Зверь был раздавлен," - как выражались, - "злого духа не стало." От восторга впадали в истерику".
Царская семья противопоставила себя русскому обществу в целом. Высшие слои общества были оскорблены присутствием и влиянием Распутина на государственную политику, другие же слои общества питали свою неприязнь к влиянию императрицы на императора.
При наличии в национальном сознании такого этнического архетипа как личностное отношение к власти, это вело к ее отрицанию и социальной изоляции, что и отмечала в своих мемуарах А. А. Вырубова: "... их величества имели около себя только несколько преданных друзей да министров, которые все были осуждены общественным мнением. Всем им ставилось в вину, что они были назначены Распутиным".
Но, вместе с тем, когда Л.Д. Троцкий говорил: "...страну так радикально вырвало монархией, что она ни как не могла пролезть народу в глотку. Революционные массы не допускали и мысли о новом царе." - он не был объективен. Монархией да, но не авторитарной формой правления. Основная масса населения поддержав отречение Николая II, по-прежнему, воспринимала власть как монархию, не делая особенного различия между царем выбранным, или царем по родословной. Революция 1917 г. - это бунт, который не только не устранил авторитарное правление в России, а еще больше его укрепил.
Третий фактор, который определял психологическую ситуацию в стране - это I Мировая война. Подходя к анализу событий любого исторического периода, нужно отметить, что на динамику процессов, происходящих в обществе и проявляющихся в поведении отдельных групп, всегда влияет какое-то главное, ключевое историческое событие. Оно является своеобразным катализатором, резко усиливающим динамику взаимодействия групп, их поведенческие реакции, обнажая глубинные, базовые формы поведения нации в целом. В условиях экстремальной ситуации, личность не пытается найти сложные решения, а зачастую опирается на имеющиеся, исторически утвердившиеся формулы. В начале XX века таким событием стала Первая Мировая война. Сложная ситуация, в которой из-за войны оказалась нация, резко обнажила и усилила проявление особенностей русского национального сознания.
Анализируя влияние, I Мировой войны, как и любой войны вообще, на политическую ситуацию в обществе, необходимо, прежде всего, отметить, что это влияние, как правило, двояко. Оно может быть как консолидирующим, так и деструктивным. При этом, если учесть контрастность поведенческих реакций русского народа, эти тенденции превращаются в реальный политический фактор, который невозможно игнорировать.
На протяжении всего ХХ века мы можем наблюдать проявление как одной, так и другой тенденции. В начале века во время I Мировой войны - деструктивная, в середине века во время II мировой войны, консолидирующая.
Казалось бы, тот же народ, практически та же территория и этнический состав государства, царский режим куда более либерален к своим согражданам, чем режим коммунистический, реакции диаметрально противоположны. Надежды царизма на то, что война может сплотить русское общество и подавить революционное движение, и надежды Гитлера на развал СССР после его вторжения, оказались одинаково необоснованными.
Отвечая на вопрос, почему именно деструктивная тенденция проявилась во время I мировой войны, необходимо проанализировать, как русский миф власти соотносился с существовавшими политическими реалиями.
Начальный этап войны сопровождался взрывом патриотизма. Но постепенно затяжной и откровенно захватнический характер войны вызывал недовольство простых солдат. Правительство совершило кардинальный просчет, полагая, что те захватнические цели, которые ставились руководством страны в плане завоевания проливов, и которые открыто поддерживались крупнейшими буржуазными политическими партиями, будут поддержаны всем обществом. Захват чужой территории в любом случае должен иметь под собой серьезное моральное оправдание. Такого оправдания у царизма не было. В этом плане показательны первые дни февральской революции, когда пораженческие речи воспринимались в штыки большинством солдат, и в то же время продолжение войны с целью аннексии чужих территорий, вызвало такое же всеобщее возмущение среди тех же солдат и сторонников левых партий. И неудивительно, что в последующем отношение к войне приобрело социально-классовую окраску и привело к деструкции общества. Но в начале войны консолидирующая тенденция проявилась достаточно ярко и общество, в основном, было едино по отношению к войне. В этом отношении показателен пример с социалистом-революционером В.Л. Бурцевым, который под влиянием патриотических настроений решил прекратить революционную деятельность и вернуться на родину c целью ведения компании за войну, рассматривая ее как необходимое общественное дело. И когда на родине его арестовали, то защитником на процессе социалиста - революционера В.Л. Бурцева был кадет В.А. Маклаков.
Данный пример достаточно ярко показывает, что архетипические формы сознания бывают, зачастую, сильнее политических убеждений, поскольку система архетипов и этнических констант имеет гораздо большую глубину и значимость для личности, чем система политических воззрений. Известная позиция большевиков, нацеленная на поражение царизма в войне, также была поглощена патриотизмом. Так, в "Правде" от 15 марта 1917 г. большевик Л.Б. Каменев четко и определенно пишет следующее: "Когда армия стоит против армии, самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика была бы не политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ" Ситуация, основанная на чувстве патриотизма и определенной дезориентации была вполне естественна в условиях столь бурных политических событий.
Патриотизм в начале войны, как и всплеск патриотизма сразу же после Февральской революции, явления вполне закономерные, поскольку основой патриотического подъема была идея защиты Родины от врага. Но выведение на острие политической пропаганды идеи классового характера войны, лишает патриотизм высокой позитивной моральной оценки и переносит ее в контекст борьбы против морально обозначенного зла, классового угнетения, и в борьбе с этим "вселенским" злом любые способы получают оправдание.
Таким образом, можно наблюдать процесс, который вызывает метаморфозы национального сознания, под влиянием исторических событий. В начале войны консолидация нации на позициях патриотизма, потом отрицание формы власти под воздействием тягот войны на фронте и перенос социального напряжения в обществе в сферу классовой борьбы, а после февральской революции - формирование системы ценностей на принципах социальной конфронтации и утверждение марксизма в его крайних экстремистских формах.
После описания этих трех компонентов, формировавших политическую и социальную ситуацию в России в 1917 г., можно показать то, как особенности русского национального сознания и его метаморфозы влияли на ход политического процесса.
Важное место в русском национальном сознании всегда занимало личностное отношение к власти. Слияние личности и власти как единого общественного феномена связанно с той византийской традицией, которую мы унаследовали вместе с православием. Если на Западе власть императора и папы находились в антагонизме, а церковь претендовала и на светскую власть, то в Византии император всегда был самодержцем, который ведал не только делами политическими, но и делами духовными. Но подобная концентрация власти приводила к тому, что моральный компонент в образе монарха приобретал исключительно важную роль. До тех пор, пока власть демонстрировала свою недоступность и непостижимость, она имела позитивную оценку общества. Но как только общество обнаруживало, что на власть оказывается некое влияние и она утрачивает самостоятельность своих действий, то ее авторитет катастрофически рушился. Этот феномен ярко проявился и в других историко-политических условиях. Так, во время правления М.С. Горбачева, распространившееся мнение о том, что его супруга непосредственно влияет на процесс принятия политических решений, привело к негативной оценке его как политического лидера. Та эволюция, которую претерпело национальное сознание по отношению к личности Николая II, в конечном итоге, привела к отрицанию и самой формы власти в целом. В начале века царизм исчерпал свою моральную претензию на власть в лице Николая II (прозванного "кровавым"). Практически с самого своего воцарения Николай II делал шаги, которые вызывали негативную моральную оценку его деятельности. Давка на Ходынском поле во время коронации, кровавое воскресение в январе 1905 г., крайне неудачная русско-японская война, фигура Григория Распутина с его оргиями и бесцеремонным вторжением в государственную политику и судьбы людей - все это делало образ Николая II, а соответственно и образ царизма, как формы власти, несостоятельной.
Общественное мнение все больше и больше ориентировалось на модернизацию общественной жизни по европейскому, буржуазно-демократическому образцу. Одновременно с этим марксизм все успешнее завоевывал идеологические позиции и становился модным явлением. Это объясняется тем, что с одной стороны идеология марксизма, по сути дела, превращается из социальной доктрины в форму религиозного мышления, а с другой стороны, марксизм отвечал требованиям традиционной уравнительной этики, которая, являлась одним из элементов русского национального мышления, и вследствие этого получал позитивную моральную оценку.