Аннотация: Зарисовка постовой службы в марте-апреле пятнадцатого года в Донецке в одном из расположении формируемых рот.
Сто грамм несознательности
Пост караула представлял собой площадку перед казармой пять на пять метров, вместе с проходом и проездом в расположение роты со стороны улицы с праздничным названием "8 марта". Проход - металлическая "вертушка" под легкой крышей и присмотром гражданского вахтёра. Проезд - железные ворота с набрасываемым для видимости замком. По умолчанию проезд был заботой военных. По ночам контроль за всем на посту осуществлялся караульным. Утром же появлялся не только гражданский "помощник, но и сторожевая собака. Вечером она куда-то пропадала, самостоятельно освобождаясь от ошейника, но аккурат к приходу вахтёра на КПП оказывалась возле своей будки. Когда на проходной слышался голос "самого-самого" в представлении вахтёров - молодого, подтянутого мужчины в лёгком пальто, вроде, директора, пёс приободрялся и даже лаял. Правда, "без фанатизма", нередко встречающегося у прочих хвостатых "сторожей".
Если вахтёры просто выполняли свои нехитрые обязанности, то на караульных в камуфляже лежала вполне осязаемая ответственность. Поскольку рядом был фронт, об украинских диверсантах всегда помнили. Некоторые из добровольцев даже вполне серьезно обсуждали вероятность диверсий.
Эрик, бывший военный, майор оценивал существующее в роте охранение, как крайне ненадёжное. С этим никто не спорил. Эрик считал, что разумный диверсант выберет день, а не ночь: "Мы же друг друга не знаем, и одеты кто как, заходи по наглому и сразу - на кухню; там часто никого нет, сыпани в кастрюлю любой гадости, и - всё. А как стемнеет, подъезжай и забрасывай всю роту в грузовики". На этом месте слушатели усмехались: "А зачем нас куда-то увозить, и для чего?". Но у Эрика диверсия была продумана до мелочей: "Усыпить всех, и увезти в плен - для пропаганды!". Чепуха, но не лишённая смысла.
Прежняя, восьмая рота действительно была "пестрой", в которой несложно было затеряться. Однако, теперь в расположении "новобранцы" совсем другие, в основном местные парни, уже носившие камуфляжи ("горку" и "флору"). Они могли служить хорошим фоном всему здесь чужому, инородному. Так что вероятность диверсии была почти нулевой. Реальные диверсанты отметились разве что рейдами по прифронтовым тылам. Так что в округе было вполне спокойно. Вечерами постреливали, но впечатление - будто воюют с небом: трассеры уходили в ночную темень, к звёздам и там терялись. Актуальнее войны караульным нашего расположения казалась своевременная смена на посту.
Выяснилось, что в и девятой роте, хоть и выгодно отличавшейся от ушедшей "на передок" своей трезвостью, не во всём проявляется сознательность. Тянуть лямку службы в условиях либерального командования, не так просто -сам себя не заставишь, если нет никакого стимула. Этот недостаток замечался за молодёжью. "Старики" с опытом советской армии, да и армии вообще, от службы почти то не отлынивали. А вчерашние школьники могли "оставить" своих же сверстников на посту караула на вторую смену, "забыв" сменить. Отчего так - сказать трудно. Может, в этом была какая-то культивируемая тут наглость. Помнится, в условиях советской дедовщины, старослужащие "ленились" по бытовой части, сама служба на чужие плечи не перекладывалась, здесь -. табу. Особенно по-хитрому.
Однажды я и сам, не дождавшись ночью сменщика, вынужден был ходить по кубрикам, покинув свой пост. Это могло быть расценено как серьёзный проступок, но- найти наглеца, казалось, важным делом. К тому же дежуривший по роте офицер "прикинулся спящим", потушив у себя в комнате свет. И задача восстановление порядка - касалось только меня.
В графике караула моим сменщиком значился некто Татар. Интуиция подсказывала, что искать бойца следует на первом этаже казармы: молодежь держались друг друга и кучковалась именно там.
Позывные часто только сбивали с толку. Ибо редко соответствовали образу бойцов. Это касалось не только Волков и прочих Мангустов. Вот и разбуженный мной Татар ничего общего с восточным человеком не имел. Помогло лишь то, что товарищи по кубрику его легко сдали. Одевался Татар долго, не по-военному, и полчаса ото сна в итоге у меня отнял. Хотя после пьющей восьмой роты, редко дававшей выспаться вообще, это не сильно задело.
Как-то раз служба опять столкнула с Татаром. Вместе с сидевшим за рулём Волной, он въехал в расположение на старой "шестёрке" и минуя пост отправился к гаражам. Через час то авто вновь ехало к КПП. Добавив на подъеме газа, оно явно выруливало к воротам.
Я рефлекторно поправил на плече ремень карабина. Какого-либо контроля, связанного с досмотром машин и людей, на этом посту никогда не было. Как и инструкций или просто наставлений командиров о смысле поста на КПП. Предстояло следовать здравому смыслу. Раньше командирами восьмой роты "прокачивались" тема кражи какого-то кабеля. Новые командиры - ничего подобного не касались. Хотя вместо сломанного автомата, заступавшим на пост стали выдавать карабин. Заряженный.
Метров за десять до ворот из авто шустро вылез Татар, подбежал ко мне и быстро стал объяснять: "Мы там железяк немного выкопали. Командиры разрешили. Надо кормить роту". Он ещё что-то говорил, но поняв, что караульный стрелять не намерен, сам раскрыл ворота "шестёрке", и она скрылась на улицах вечернего Донецка.
Вскоре на пост заступил Старый, которому я доложил о выехавших в город "сборщиках металла". А утром узнал продолжение этой истории.
Оказалось, что Татар с Волной вернулись в расположение ещё в смену Старого. Но не одни. На хвосте притащили машину комендатуры. "Шестёрку" они бросили перед расположением и скрылись в казарме. Одинокое авто у КПП подсказало преследователям, где искать беглецов. На их пути был только Старый. От него и добивались "сотрудничества".
Но тот твердил одно: "Никого не видел". На крики и ругань на крыльцо казармы вышел в сапогах на голые ноги Волна. Потягиваясь, будто разбуженный, он даже попытался наехать на "обнаглевшую комендатуру".
Гнев блюстителей порядка тут же переключился на Волну. Его забрали и уехали. Потом выяснилось: ополченца оформили за езду по городу после комендантского часа, да ещё - под градусом. Других претензий не было. Татар же опять нашёл выход "в крепком сне". Словом, солдат спит - служба идёт.
Волна успел тогда передать Старому вырученное за металл. Тот - взводному. А через день в нашем кубрике появилась бутылка неплохой водки и закуска. А на кухне ежедневную гречневую кашу "обогатила" тушёнка. К чаю стал подаваться сахар и хлеб. Рота зажила веселее. Ну, и я почувствовал себя немного "мародёром". После того, как выпил стопку поставленной от взводного водки и закусил украинским салом.
Тогда ещё было жалкое подобие армейского порядка. Почти месяц пребывания в расположении ушло на понимание простой, казалось бы, истины: видимость этого порядка имеет здесь самостоятельное значение. А объяснение находилось в сложности задач, связанных с переформатированием повстанческой армии ДНР в подобие российской. уставной. Не восьмидесятый, конечно, уровень, но все же.
На первом этапе армию "патрона" разве что имитировали. Создать симулякр по своим же представлениям много проще. На корректировку её сущности по новым стандартам требовался ни один год организационной работы. И специалисты - кадровые военные.
Как-то Троцкий сравнивал Красную армию с редиской: мол, красная снаружи, белая внутри. Под "белой" в этом сравнением понималось, что крестьянский менталитет большинства красноармейцев мешал строительству революционной армии, как она представлялась комиссарам. На Донбассе воевал, прежде всего, местный мужик, недавний шахтёр. Що маэмо, те маэмо, как тут говорят. Словом, "махновщина", разбавленная постсоветской ментальностью.
Многие дэнээровцы в те дни находились в неопределённом статусе. "Человеку с ружьём" могли легко поменять статус героя-защитника на другой - участника незаконного вооружённого формирования. Посему многие российские добровольцы потянулись на родину. Местным же отступать было некуда: либо иди "на гражданку" (часто - безработным), либо - "в структуры" армии и силового блока. Новой роли надо соответствовать.
Авторство устанавливаемого порядка принадлежало Москве, так называемым кураторам. Творческого в реализацию "проекта" местными привносилось совсем немного. Разве что принципы подбора кадров на руководящие позиции. Так первым командующим Республиканской гвардии ДНР в звании генерал майора стал двадцатисемилетний парень с позывным Ваня Русский. Забегая вперёд, скажу: после гибели Захарченко (его назначавшего), молодого генерала сразу отправили "на подвал" - под следствие. Больше о нём ничего не слышно (во всяком случае на конец деятнадцатого года).
"Махновщине" после года войны противостояла уже немалая сила. И желающих ей перечить оказалось немного. Однако, действительный армейский порядок ещё долго тут будет в диковинку. Только внешнее подобие; это ситуация, когда есть понимание того, что плохо, а что хорошо, но до реальных перемен еще далеко. Проще прикрыть "срам" фиговым листком: видимость побеждала реальность.
В отличие от девятой, восьмая рота в расположении даже имела подвижной пост: двое караульных обходили по установленному маршруту почти всю территорию расположения. Автомат, правда, был без патронов и вообще не мог стрелять, поскольку был нарочно испорчен. Но для создания видимости вооружённой охраны годился. Служба в стиле постмодерна: между реальным и виртуальным мирами граница была плохо различимой. Караульные ежедневно обходили все закутки вверенной территории, но ничего подозрительного не замечали. При этом на каждом построении роты командиры докладывали об очередном случае "мародёрства".
В Донецке в основном "мародёрили" металл. Дело было поставлено на поток: пункты приёма лома размещались чуть ли ни на каждой улице. Вот и у нас день ото дня пропадал кусок некоего кабеля. Выходило рубили его понемногу, будто расходовали некий "неприкосновенный запас". Об удовлетворяемых нуждах было несложно догадаться: алкоголь и сигареты появлялись в казарме регулярно, хотя жалования в роте ещё не получали, ибо официально ещё не числились в Корпусе.
Итак, "мародёрство" на словах было, но самих мародёров никто не видел. И командиры не могли понять, как они, эти мародёры, так ловко орудуют. "В бессилии" они лишь грозились вычесть из будущего денежного довольствия роты весь нанесённый приютившему их предприятию ущерб. Такая вот нависла тогда над ротой коллективная ответственность, вполне гуманная, впрочем. В тот момент меня и "пробила" догадка: командиры негодуют так же для видимости, как и бойцы караулят оставленное на их попечение добро. И этим "ремеслом" все уже овладели в совершенстве. На сохранность же имущества предприятия, похоже, давно все плюнули. Либо разуверились, что его вообще можно уберечь в тех условиях.
Много позже один из лидеров донецкого ополчения мне скажет, что идеология того периода была и "красной" и "зелёной" одновременно. Иначе, у "буржуйского добра" истинных защитников почти не находилось. В то время как за кражи у граждан и общества даже бывали расстрелы. За тот же металл, принадлежащий городу.
Мне запомнилась шутка молодых ополченцев, которые обратили внимание на календарную дату одного из апрельских дней пятнадцатого года: мол, "укропы" получают жалование, и было бы неплохо сходить за линию разграничения. Такое вот мародёрство в представлении смеховой культуры Донбасса. Совсем не осуждаемое.