Ларт Александр : другие произведения.

Фабула о Рассвете или Восход в сиянии заходящей Луны (часть 4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Оледны - бескрайние степи, на которых действует только один закон - закон силы. как и Зелтия, это место добывания славы, реализации смелых планов, крушения последних надежд...
  Часть четвертая
  
  Оледны
  
   Топь. Повсюду была топь. И хотя саму воду видно не было - ее скрывала густая растительность: осока в три локтя высотой да широкие разлапистые кусты папоротника и вереска по краям, но по хлюпанию, которое доносилось до слуха при каждом шаге коня, Дидрад без труда определял, что топь.
   Солнце стояло прямо над макушками деревьев и палило нещадно. Лучи его проникали между ветвями деревьев негусто стоявших в этом месте и нагревали поверхность топи, которая испарялась так густо, что дышать было очень тяжело и непривычно.
   Дидрад восседал на коне совершенно голый. Все тело его было в грязных разаводах (он вспомнил о своей прежней жизни в лесу и снова обмазался соком травы, которая отпугивала лесной гнус). Лицо и тело его, потные и запрелые покраснели от расчесов и царапин, которые оставляли на них ветви деревьев и кустов.
   След в след за ним шел второй конь бурой окраски. На нем восседал мужчина лет сорока, а может и более, тоже совершенно голый и такой же грязный от травяного сока, как и сам Дидрад.
   Голова его резко контрастировала с остальным телом благодаря диспропорции - она была огромной и удивительным казалось то, как это шея мужчины выносит держать на себе такую тяжесть. Ощущение это было, надо сказать, обманчиво по одному немаловажному обстоятельству: голова и впрямь была непропорциональной телу, но главным образом потому, что на ней присутствовала огромная копна густых темно-русых волос, разросшихся в длинные усы и длинную, ниже груди бороду.
   Черты лица мужчины были грубыми: мощные надробвные дуги делали его и без того узкий лоб еще уже, глаза, широко расставленные и сидевшие в глазницах достаточно глубоко, смотрели на ним тем видом взгляда, который принято называть тревожно-настороженным. Глаза его были, будто и не глаза живого существа, а мертвеца ибо тяжело было заметить тот момент, когда спутник Дидрада двигал ими по сторонам. Между тем, видел он прекрасно в силу развитого периферического зрения и был опасен именно тем, что никогда не возможно было угадать, на что он смотрит и о чем думает.
   - Катраан, - обратился к нему Дидрад, - подай мне воды.
   Катраан ничего не ответил, только лишь ловко перевернулся на крупе лошади, сев на ней задом наперед и не менее ловко, в несколько движений, отвязал от спины животного бурдюк с водой и подал ее парню. Тот жадно отпил несколько глотков.
   - Ты видишь его? Я потерял, пока пил, - сказал Дидрад, возвращая Катраану бурдюк.
   - Туда скрылся, - указал рукой мужчина в сторону кустов.
   Дидрад направил туда коня. Теперь он и сам различал примятую траву и обломанные ветки у деревьев и кустов.
   - Управимся к заходу, господарь? - спросил Катраан.
   - Должны. Я потороплю. Эй, Шева! - крикнул он вперед.
   Послышался громкий всплеск воды и из кустов вынырнула абсолютно лысая голова правильной формы, со слегка оттопыренными ушами и почему-то синими губами. Человек, прозванный Шева, посмотрел на Дидрада глазами, природное положение которых делало все его лицо физиономией в высшей степени неприятной своей мрачной угрюмостью.
   - Мой господарь?
   - Долго ли нам еще пересекать эту топь?
   - Она разлилась шире обычного.
   - Ты не ответил мне.
   - Я не знаю, господарь. В эту пору там, где сейчас стоит твой конь твердь такая же, как вот это. - Он постучал костяшками своей руки по стволу дерева.
   - Отчего так?
   - На то воля духов.
   - Поторопимся, господарь, - обратился к Дидраду Катраан, - чтобы успеть обернуться.
   - Торопись, Шева, мы должны успеть к выходу.
   - Господарь, - кивнула лысая голова и скрылась в чаще.
   Дидрад направил туда коня.
   Воздуха не хватало, поэтому приходилось часто и глубоко дышать. От такого дыхания голову каждый раз охватывало онемение и покалывание. Случалось и так, что Дидрад вдруг понимал, что ничего не помнит из прошедших нескольких минут, они словно стерлись из его памяти.
   В лесу, не переставая звучали трели и разноголосый стрекот. Между ветвей, стволов и извилистых корней деревьев постоянно что-то пробегало или что-то перепрыгивало. Все эти малоразличимые твари беспокоили коней и животные настороженно поводили ушами и тянули ноздрями воздух.
   "Может, не надо было?..", уже в который раз думалось Дидраду о предприятии, которое он задумал. "Надо", сразу же следовал ответ за первым вопросом и в мозге всплывало нечто такое, чего парень и сам не понимал, будто бы какая-то задумка, о которой он раньше думал, а теперь, от тягот похода и думать забыл. Вот она-то и не давала ему повернуть его небольшой отряд обратно в Чергоувелест.
   - Мой господарь, топи конец, - сказал ему сухим бесстрастным голосом проводник. Его лысая голова снова отсвечивала лучи небесного светила под мордой коня парня.
   Никакой радости, никакого воодушевления не было ни на лице Дидрада, ни на лице Катраана. Оба они лишь кивнули и поворотили коней обратно в топь.
   Возвращение, как это и всегда бывает, было более скорым и легким. Троица довольно быстро пересекла залитые водой лес, несколько прогалин и луг и вышла на небольшое возвышение, сплошь усеянное телами лежавших людей.
   Никто из них даже не поднялся, чтобы поприветствовать прибывших или просто спросить, кто они такие.
   - Какая беспечность, - пробормотал себе под нос Дидрад, проезжая над лежащими в изнемозжении от духоты телами эамалов.
   - Самалтаон, - обратились к нему разом два мальчика лет одиннадцати, вышедшие на встречу конникам из-под хлипкого навеса, и склонили головы, ожидая приказаний.
   - Возьмите коней, - приказал им Дидрад.
   - Да, самалтаон, - отозвались мальчики.
   Парень, то ли едва заметно улыбнулся, то ли самодовольно ухмыльнулся потому, что еще не успел свыкнуться с ролью самалтаона - главы рода, но несомненно новая роль была ему весьма занятна.
   Каждый из нас стремиться чего-то достичь в этой жизни и считает каждое свое стремление абсолютным результатом и говорит себе примерно одно и то же: "Достичь бы только этого самого, чего хочу, так большего и не надо никогда! Навсегда этим только довольствоваться буду!" и тут же удивленно добавляет: "А как же это к другому стремиться, когда и этого, чего достигнуть хочу, вовек накушаться не смогу. И больше ни одного движения не сделаю, клянусь, чтобы чего-то большего себе набрать, сверх того, что сейчас хочу, ибо тогда перед духами (или богами) прослыву слишком уж невеждой!" Но с течением времени и с достижением того, что себе поставили, мы совершенно по другому осмысливаем тогдашние свои помыслы (ежели вообще про них вспоминаем в угаре погони за исполнением нового желания). И как не клянем жизнь, никогда не заметим, что то, чего хотелось некоторое время назад, - то жизнь для нас исполнила и мы получили сполна. Уж так устроен человек, что имеющееся у него благо - и не благо вовсе, а вот то, которое там (как правило, у других) - вот оно нам больше всего и надо. Оно и слаще, оно и манит, и притягивает. И все равно для нас - идет ли речь о соседских яблоках или о чужой женщине.
   Читатель может задаться вопросом, для чего автор отнимает его время всякими своими подобного рода отступлениями. Да простит меня мой читатель, но я делаю это умышленно и ровно только для того, чтобы объяснить ему, что все, о чем дальше пойдет речь Дидрад делал не будучи исключением из обычных людей.
   Едва коснувшись спиной шкур, которые были расстелены прямо на земле под навесом, он впал в оцепение, которое охватывает любое существо перенапрягшее свои силы чрезмерно.
   Парень лежал прикрыв веками глаза и первое время ни о чем не думал. Он только смотрел на провисшую материю навеса у себя над головой, слушал деловитое переругивание птиц на соседних ветках (ах, как им легко там, наверху, - там воздух!)
   Дидрад не знал, сколько он так продремал.
   Он начал приходить в себя от гомона голосов и первых порывов прохладного ветерка, прорвавшегося спасителем сквозь завесу духоты и жара. Парень увидел, как мимо него прошел один из эамалов. Он тащил на плече убитую косюлу, грациозная головка которой покачивалась в такт его шагам.
   Вечерело.
   С прохладой в легкие проникал свежий воздух, а он в свою очередь восстанавливал телесные и душевные силы. Едва только голова Дидрада достаточно охладилась для того, чтобы думать, парень подсунул под нее руки и, улегшись поудобнее, задумался.
   Они идут уже много дней. Идут в "дальние земли", в его родной Тиринт. Идут в обход, как ему и посоветовал Веелед, через топи и болота, обходя стороной основной тракт, по которому обычно двигались зэлтские войска.
   Продвижение давалось с превеликим трудом и если бы с ним не было его эамалов, Дидрад навряд ли когда-нибудь дошел даже до того места, где сейчас лежал - он бы давно уж повернул. Но поворачивать теперь нельзя. Через Катраана он пообещал эамалам хорошую добычу в дальних землях и поэтому они идут за ним, сами того не зная, что не он их ведет, а они его.
   Дидрад поднял голову и осмотрелся. Так и есть - все уже проснулись, лежит только он и Катраан. Ничего, они сделали, что были должны и теперь могут отоспаться.
   Придется идти всю ночь, где по щиколотку, а где и по пояс в воде. Но парень не сомневался, что никто из его людей не повернет назад. Жажда наживы много дней гнала их по густым лесам и топям, и казалось, нет такой силы, которая могла бы остановить алчного человека на пути к своей цели.
   Дидрада волновало не это. За стойкость своих дикарей он мог поручиться. Его с некоторых пор волновало другое. Оно было еще неясно ему в начале похода, но вот теперь, когда они все ближе и ближе подходили к границе Тиринтской империи, парня начинало терзать мерзкое чувство, что он принужден будет отдавать на разграбление чужакам свой же народ. Вот уже несколько дней он мучился, изыскивая выходы из этой ситуации, и никак не мог найти. К слову сказать, он старательно избегал раздумий насчет самого очевидно выхода - отдать своих дикарей на растерзание тиринтским пограничным войскам.
   "Что делать? Что делать? Что делать?", будто червь съедало его мозг. "Что делать? Что делать? Что делать?", словно дух безумия терзал его тело. "Что делать?", этим непростым вопросом он замучил себя настолько, что уж и думать ни о чем не хотел.
   И вот, едва он проснулся и открыл глаза, едва вспомнил, что он сейчас в походе, а не дома, едва разглядел аэмала-охотника с добычей, как "Что делать?" снова всплыло в его сознании и засвербило, заиграло его мыслями, путая их подобно тому, как ярмарочных скоморох путает детей, заставляя их угадывать, под какой из его трех шапок скрыта сладость.
   Память отступала в сознание все дальше, оставляя на поверхности лишь смутные воспоминая о прежней жизни: о том, что Плешун вернулся к нему к концу зимы с большой прибылью, но без единого эамала. Он сообщил Дидраду, что эамалы передумали переселяться под Чергоувелест и это он понял по тому, что "едва не окоченел, поджидая их возвращения". Веелед отчего-то торопил парня с выходом в зимний поход на Тиринт. Сам он говорил, что хочет "оберечь себя и тебя (Дидрада) от козней Свирепого, скрывшись за спинами эамаловыми". Но парень, за время проживания в городе сделавшийся еще и купцом, слишком быстро поднаторел в этом деле и простой хитрецой его было не пронять. Он понимал, что за желанием Вееледа скорее отправить его в поход стоит какая-то другая задумка. Дидрад ломал над ней голову всю зиму (в поход он так и не пошел) и всю весну. Разгадка ему пришла только сейчас. И разгадка эта шла рука об руку с ужаснейшим из вопросов, который неожиданно встал перед ним - что делать?
   - Самалтаон, поешь, - робко произнес мальчик по имени Первый, вечный соперник и одновременно лучший друг Пиоцины. Он подступил к Дидраду еще на шаг и положил ему к ногам деревянную плошку с жаренным мясом. Поклонившись и попятившись, он отошел к костру и сел рядом с другим мальчиком, которого Дидрад на "пока" назвал Второй. Этого он совсем не знал, хотя прожил с ним бок о бок почти половину круговрата (да и как всех уследишь и узнаешь, когда в доме две сотни жильцов).
   Подумав об этом, молодой самалтаон снова вспомнил, что приказал Плешуну проследить работу по расширению дома (для этого он оставил ему четырех более старших мальчиков, которым наказал охранять матерей, сестер и теток).
   Первый и Второй поднялись с места, взяли с собой луки и побежали к прогалине, которая просвечивала сквозь редкую лесную поросль.
   - Откуда у них силы, чтобы еще и из лука бить? - сонно и апатично пробормотал Катраан. Он видимо только что проснулся и проследил взгляд Дидрада.
   - Поднимайся, - сказал ему Дидрад. - Поедим и пойдем.
   Он взял с плошки кусок мяса, отряхнул его от налезших насекомых и поленившись убрать вездесущих муравьев - так соленее - надкусил и передал Катраану. Тот с благодарностью принял и тоже отъел кусок.
   Веелед говорил Дидраду, что сможет сделать его при дворе великим зигреоном, ежели он отправится в поход и добудет много тиринтского добра. И парень верил ему, хотел верить потому, что впервые в жизни ощутил привкус тщеславия. Тщеславие пахло кровью... и это ему понравилось.
   Самалтаоном или главой рода он стал вовсе не потому, что прошел Становление (как это ему обещала Зоалина). Становление принесло ему лишь статус зэлтаон-самалта или родича и оказалось всего лишь ничего не значащим ритуалом очищения от греховности и тягот прежней жизни. Им часто пользовались потому, что Становление позволяло "простить" всем свои долги и имело место быть, если долги были больше тех "пожертвований", которые тайно передавались жрецам.
   Основным препятствием на пути Дидрада к главе рода был старик Румдтаон. Он, кстати, стал быстро восстанавливаться едва переступил порог дома Дидрада. И парень все чаще и чаще замечал печаль на лице Зоалины, которую она старательно скрывала, но тем не менее, в разговорах с ним была все больше мрачна и малоговорлива.
   Старик же наоборот сперва только подавал голос, а на исходе четвертой большой луны - в середине весны - впервые прикрикнул на одну из своих жен, а Дидраду сказал, что при нем "женщины совершенно разговорились, и это не должно больше так терпеться".
   Шумная атмосфера родового дома, составившаяся из непрекрающихся женских пересудов и детского крика, к которой Дидрад с трудом, но привык, вдруг быстро испарилась, как только старик сделал первые неуверенные самостоятельные движения ногами и руками. Дом вмиг погружался в боязливое оцепение и ужас, едва подмечал Румдтаона готовившимся выйти из своей комнаты. Среди женщин была даже назначена неведомая до того должность стража старика. Страж, как правило это поручалось девочкам, исподволь следила за каждым движением Румдтаона и едва он сходил с ложа, как об этом узнавал весь дом.
   Занятый своими делами, Дидрад мало обращал внимания на такие "незначительные" перемены. Между тем, напряжение в доме крепчало и выливалось участившимися скандалами между женщинами, которые не могла погасить даже Зоалина.
   - Они не слушают меня, - призналась она Дидраду однажды. Теперь она разговаривала с ним редко, все больше сидела и пряла (это было ее новое любимое занятие) или шила. Из комнаты она старалась не выходить.
   Он спросил ее, почему так случилось, но она ничего не ответила, лишь гневно на него посмотрела, словно сказать хотела, а ты и не понимаешь!
   Но парень действительно не понимал, как часто мужчины не понимают тех тонких материй, которые естественны для понимания женским умом.
   - Зоалина-а-а! - рявкнул с первого этажа дрожащий старческий голос.
   Дидрад заметил, как девушка вскрикнула еле слышно и задрожала. Она с надеждой посмотрела на парня, но он сделал вид, что смотрит в другую сторону.
   - Зоалина-а!
   - Иди, он тебя зовет, - сказал он ей.
   Девушка поднялась и нерешительно вышла из комнаты. Несколько раз она обернулась в надежде на то, что мужчина остановит ее или хотя бы сопроводит. Но он продолжал сидеть и смотреть куда-то в стену.
   Зоалина разговаривала с Румдтаоном робко и боязливо - Дидрад прекрасно слышал ее голос вскозь открытую дверь, которую она, то ли позабыла запереть, то ли намеренно оставила открытой, чтобы хоть так чувствовать его защиту.
   Румдтаон говорил с ней строго, несколько раз повысил голос и прокричал, что ему все равно и еще, чтобы она поменьше болтала и без оговорок делала то, что он ей говорит. Несколько раз девушка вскрикнула.
   Брови Дидрада всякий раз сходились к переносице, как он слышал повысившийся голос старика или вскрики девушки.
   В комнату девушка не впорхнула, как прежде, она ввалилась с видом, какой бывает у смертельно уставших людей. По всему было видно, что она и испугана, и в то же время имеет естественную злость на парня. Она бросала на него испепеляющие взгляды и несколькими своими движениями и словами провоцировала его спросить ее о чем-нибудь, все равно о чем. Но он промолчал на ее движения. Ничего не сказал, когда она сообщила ему, что Румдтаон ее "касался" и "сдавил бок". Дидрад продолжал неотрывно смотреть на стену прямо перед собой.
   В конце концов, Зоалина перегорела и единственное, чем выдала все свои эмоции, это хрипло и тихо попросила его:
   - Сделай же что-нибудь, сделай!
   Она просила его, как женщина просит мужчину, как слабое существо, которое обычаями лишено самого право на себя, просит помощи у единственного, кому оно может довериться и за кем может искать защиту - она просила его действовать сама того не зная, что Дидрад уже давно решился. Она, как и все женщины, исподволь требовала от своего мужчины действий, не делая никакого различия на том, что жизнь делиться на дела, которые мы совершаем, и поступки, на которые нужно просто решиться. И разница между ними состоит в том, что в делании дел мы имеем право выбора, можем поразмыслить, прикинуть, сложить и вычесть, а в поступках ничего такого нет и единственное, что важно - решиться.
   Старик скоропостижно умер на следующее утро и никто не заметил небольшого комочка из слипшейся шерсти, который набух на шкуре, на которой он лежал, прямо под его телом на уровне немного выше почки.
   Спицу, которой Дидрад ночью проткнул Румдтаону легкое, чтобы он не кричал и не выжил, парень выкинул той же ночью из окна его комнаты прямо на улицу и она еще очень долго лежала примятая в грязь, не привлекая ни чьего внимания.
   Известие о смерти старика "неприятно" поразило весь дом и целый день в доме стоял дикий вой. Женщины плакали навзрыд, в который раз поражая Дидрада, еще не привыкшего к такого рода спектаклям, своим артистизмом.
   Пришлось потратиться на погребение, но это не шло ни в какое сравнение с тем удовольствием, которое Дидрад получил войдя в дом тем же вечером. Стены дома снова гудели от женских голосов, а пол стонал под ножками детей, носившихся гурьбой из одной комнаты в другую. Их никто не бранил и никто не останавливал - в тот день им позволили делать все! И причина тому, хотя ее никто и не называл, была известна всем без исключения.
   За смертью Румдтаона последовал ритуал принятия Дидрадом рода под свою защиту. В тот день он впервые увидел служительниц Великого духа (имен они не носили и даже называть их, кроме, как Жрицы, было запрещено). Жрицы изгнали из дома Дидрада во главе со всеми малолетними представителями рода по мужской линии и до утра проводили в комнатах одним им ведомые ритуалы. Рано утром, когда Дидраду было позволено войти в свой дом, его встретила главная Жрица, которая сказала ему только два слова: "Род мертв". Промолвив это, Жрица тряхнула копной волос, свалянных в пакли и продолжала свой путь прочь из дома. Зоалина объяснила парню, что "род мертв" означает то, что, если Дидрад захочет стать самалтаоном - главой рода, он должен "произродить род".
   "Произродить род" означало для Дидрада новые расходы и новые треволнения. Однако все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, когда вернулся в дом "оставленный Румдтаоном".
   Жизнь родового самалта быстро свернула в свою привычную колею и Зоалина снова "воцарилась" в доме и для Дидрада опять стало возможным долго говорить с ней, и слушать ее, и смеяться вместе, заглядывая в ее веселые глаза и трогая слегка округлившийся животик.
   - Самалтаон, все готовы, - обратился к Дидраду Первый. По самому имени своему он всегда говорил с главой своего рода, оставляя Второму довольствоваться местом за своей спиной.
   - Выходим, - сказал Дидрад, с трудом поднимаясь на ноги.
   Ему подвели коня. Он взобрался на него и направил уже однажды проторенной дорогой. Эамалы осторожно, с опаской двинулись за ним.
   - Катраан, едь поодаль, так, чтобы эамалы видели, куда не ступать, а ты Шева иди вперед, - распорядился он. Его приказ был тут же в точности выполнен.
   Монотонный ход коня, плеск воды под его копытами, прохладных вечерний ветерок, круживший промежь деревцев топи навевал умиротворение и наводил на размышления. И им предавался не только Дидрад, но и каждый в его отряде, ибо все шли неторопливо и молча.
   - Какой же род хочешь ты определить себе? - спросил Веелед.
   - Еще не знаю, но быть одного рода с Румдтаоном мне не позволено.
   Старик поднял глаза в потолок и согласно кивнул.
   - Жрицы правильно решили, Ихоклеот. Я с ними в этом решении.
   - Я долго думал, что выбрать, но не надумал и пришел просить тебя помочь мне.
   Веелед еле заметно улыбнулся.
   - Я горд тобой, - сказал он. - Если ты пришел за помощью, ты стал самалтаоном, хотя и безродным. Не обижайся на меня за последнее.
   - Не в обиде.
   - Род. - Старик нахмурился. - Род есть там, где есть ты. Пока будешь ты - будет род. Нечего беспокоиться, что его нет - это всего лишь время. Ты встречался с жрецами?
   - Да.
   - Зря сделал это. Нужно было сразу со мной говорить.
   - Тогда я не знал еще, что так сложно будет - не хотел тревожить.
   - То я понимаю, поэтому и не в упрек тебе сказал. А что та женщина?
   - Женщина?
   - Твоя зэлтаона. Что она говорит? Ты же с ней наверняка обмолвился о своем решении.
   - Нет.
   - Нет? Хм...
   - Не до того ей.
   - Да, я понимаю. Переход Румдтаона к духам хлопотливое дело.
   - И потому ей не до того.
   - Тем лучше, - встрепенулся старик.
   Дидрад отметил, что Веелед заметно пополнел, обитая в замке своего племянника. Лицо его стараньями придворного брадобрея наконец-то открылось миру и оказалось весьма похожим на лицо самого Дроганаота только с погрешностью в несколько десятков лет.
   Веелед не проронил больше ни слова, он, вдруг, будто бы забыл о Дидраде. Парень довольно долго простоял перед ним, а после развернулся и вышел вон.
   Вечером того же дня Дидрада снова призвали и Веелед огорошил его:
   - Иллетар. - Он только и сказал это слово. Больше ни звука не проронил и приказал вывести парня.
   А еще через несколько дней на рыночной площади, в самом ее центре, жрец, незаметно для толпы зевак поигрывая под накидкой внушительным мешочком с зидлами, произнес короткую и ничего не значащую для этой самой толпы речь:
   - Слушайте все! Духи донесли до ушей моих слова свои. И сказали они мне и я вам передаю, что приняли они Ихоклеота по прозвищу (тут он осекся и посмотрел на Дидрада - какое прозвище-то? Парень тоже растерялся: ему было сказано, что он не должен будет произнести ни звука. Повисла пауза)
   - Синий Раафатаот! - закричали из толпы.
   - Нет, он умер, а Становление родило Ихоклеота, - пояснили крикуну из толпы же.
   - А Ихоклеота нарекли Раафатаотом, - возразил крикун.
   - Раафатаот в Становление помре, дурья твоя башка, - горячился оппонент
   - Кого же родили?
   - Ихоклеота, - взорвался раздосадованный голос. - Сколько же раз говорить-то!
   - Без прозвища, неназванного?
   - Получается, что неназванного.
   - Неназванный он, - решила толпа.
   Жрец кивнул.
   - Слушайте же! Духи донесли до ушей моих слова свои. И сказали они мне и я вам передаю, что приняли они Ихоклеота по прозвищу Неназванный в род Иллетаров и так тому быть, и менять это установление - проклятье навлечь на себя, свой род и каждого, кто тронет такого зэлтаона.
   Толпа выслушала это сообщение, были брошены несколько реплик, на них отвечали. По Дидраду несколько раз пробежались десятки глаз и люди разошлись по своим делам.
   "Ихоклеот из рода Иллетаров по прозвищу Неназванный. Сначала я потерял имя, потом прозвище, а теперь и род", - думал про себя Дидрад, ухмыляясь. Он направлялся в ближайшую к дому таверну, чтобы там отметить свое новое "назначение" в жизни - заботиться о безопасности и процветании рода.
   В таверне, за ковшом неелги его встречали несколько человек - среди прочих были его слуга Плешун, зигреоны Сизентаот Бык, Свиматаон Влас (этот уже лежал на столе, удобно поместив голову на сложенные одна на другую руки), Гудестаот Крыло и самалтаоны Суурхилаон Красный напару с Хокматаоном Хромым. Всего около двадцати человек, которые за вечер нажелали ему столько добра и счастья, что этого с лихвой могло бы хватить на сотню человек.
   От них же, точнее сказать, от Суурхилаона и Хокматаона Дидрад "почти узнал" о тяготах самалтаонства. Помимо многочисленных забот о безопасности, пропитании и устройстве своих сородичей, Дидрад должен был ко всему прочему выполнить иные, несколько странные и неудобные для него обязанности, о которых соседи попытались с ним говорить, но как это всегда и бывает среди пьяных мужей, увязли в спорах ни о чем.
   - Повезло тебе, Незванный, с родом-то, - обратился к нему Суурхилаон. Он был уже в большом подпитии и потому смотрел на парня с нескрываемой любовью и уважением.
   - Не Незванный, а Неназванный, красновласая твоя башка, - усмехнулся Хокматаон и так треснул своего старого друга-соседа по шапке, что она слетела с него на пол.
   - Чего-о?! - заревел тот, мгновенно наливаясь красными соками в лице и с трудом приподнимаясь из-за стола.
   - Не Незванный, а Неназванный, красновласая твоя башка, - в точности повторил свои прежние слова Хромой.
   Красный ухватился за стол и стоял, отупело глядя на соседей. Голова его шаталась из стороны в сторону, недержимая шеей, а лицо выражало наивысшую форму сосредоточенности.
   - Чего? - спросил он тише.
   - Ты назвал его Незванный, а он Неназванный, - в третий раз пояснил Хокматаон.
   Однако и на этот раз Суурхилаон ничего не понял. Поэтому потребовалось еще два ковша неелги, очень долгое время и чуть ли не скандал, когда уже вся таверна поднялась на Красного, чтобы до того наконец-то дошло и он виновато посмотрел на Дидрада.
   Парень заверил его, что "это ничего, это бывает так", но тем не менее после такого пустякового случая, Дидрад отчего-то малоохотно общался с этим своим соседом.
   - Знашь, чего тебе еще повзло, - обратился к нему Хромой заплетающимся языком и начал хихикать.
   Дидрад отрицательно покачал головой.
   - Ты из рода Таотов родился. - Хокматаон пожевал губами. - И потому тебе можно больше, чем... ежели ты из рода Таонов был... бы... был... - Хромой серьезно посмотрел на парня и кивнул.
   - Чего же больше? - удивился Дидрада.
   - Ну-у-у! - возмущенно протянул Хокматаон так, словно его сильно обидели и отвернулся и не оборачивался всю оставшуюся часть ночи.
   В тот момент парню стало не по себе от непонимая традиций "своего" рода и еще потому, что он, не зная, чем, обидел Хромого. Печалился Дидрад об этом не долго и окончательно забыл о Хокматаоне едва вспомнил, что уже назавтра его сосед все забудет в силу волшебного действия пяти ковшов неелги на память.
   Недоговоренность, оставшаяся между соседями в ту ночь, подвигла Дидрада на поиск ответа, который он нашел не где-нибудь, а в собственном доме, и не от кого-нибудь, а от жен Румдтаона.
   Через день после обретения им своего рода, эти самые жены собрались в центральной комнате дома и попросили Зоалину призвать к ним Дидрада, что девушка и сделала обливаясь слезами.
   На его расспросы о том, почему она плачет, Зоалина лишь трясла головой, всхлипывала, утирая глаза и носик рукой говорила, что "все снесет" и "так надо", и "чего уж теперь... знала же!". Но когда он хотел было переступить порог их комнаты, она взвыла и упала к его ногам. На несколько мгновений она сжала их с необыкновенной силой и не отпускала.
   Когда Дидрад, а за ним и Зоалина спустились к старшим женщинам рода, те встретили девушку недовольными взглядами (слышали ее плачь).
   Заговорила самая старшая из женщин по прозвищу Чешка (это видимо потому так ее назвали, что на руках ее долгие годы свирепствовала чешуйчатая болезнь). Она была одной из нескольких женщин, которых Дидрад знал по "имени".
   Чешка говорила глухо, часто схаркивая и кашляя. От нее парень узнал, что во вторую же ночь после "произрождения рода", все женщины, которые "могут быть" с ним и не имеют детей и те, которые имеют их "старше пяти круговратов" будут ожидать его в этой же комнате и он выберет столько из них, сколько сочтет нужным и будет выбирать во всякие другие дни "заново до того, покуда они все не кончатся".
   Услышав это, Дидрад растерялся и невольно посмотрел на Зоалину. Девушка стояла опустив голову себе на грудь и сведя пальцы вытянутых книзу рук в замок. Она так сильно сжала их, что костяшки побелели. Сама она тоже была бледна.
   Едва Чешка перестала говорить, как женщины встали и покинули комнату.
   Все попытки Дидрада обговорить этот обычай с Зоалиной наталкивались на ее необычайное смирение и слова "так оно и надлежит быть", которые она повторяла упорно, будто молитву, помогущую ей залечить душу и сердце.
   Подобные бесплодные попытки заговорить с ней происходили у них несколько раз. Однажды парень не выдержал, схватил девушку за плечи и сильно встряхнул. Голова ее вздернулась и она вдруг зло, почти с ненавистью на него посмотрела. Миг спустя этот ее взгляд, от которого Дидрад невольно отпрянул назад, переменился на прежний, ласковый и любящий. Увидев ее мучения, парень стал говорить ей о том, что "не стану и никто не заставит", но она испуганно оглядела его и стала с плачем отговаривать его, убеждая, что "так оно и надлежить быть... для рода... ты самалтаон и должен это... ты должен!". Последнее они почти выкрикнула, вырвалась из его цепких рук и бросилась прочь из комнаты.
   За несколько дней с того дня, как Дидрад "прородил род", Зоалина имела с ним короткую беседу, в которой оговорила, что станет самалтаоной и что он при всех назовет ее так и она кивнет в знак принятия на себя этого титула. Он сделал ровно так, как они условились и все женщины, которые присутствовали в комнате приняли это его "назначение", хотя он заметил, как у старших из них в глазах блестнул гнев (или это была зависть, что для женщин почти неотделимо).
   Тогда же он отобрал по старшенству двух из них и провел с каждой положенное время. На другой день, откушав на завтрак, обед и ужин множество куриных яиц и молока, он возлег еще с двумя и делал это до тех пор, пока не перебрал всех женщин, которые приходили в общую комнату.
   Дидрад старательно скрывал от Зоалины, что эта традиция ему очень понравилась...
   - Господарь, мы на границе дальних земель, - проговорил Шева.
   Парень встрепенулся и с волнением осмотрел пространство перед собой. Он и сам не знал, что он хотел увидеть. Вглядываясь в ночную полумглу леса, он старательно ощупывал глазами каждое деревце, каждый кустик, каждый изгиб ландшафта, стараясь отыскать эту самую "границу". Но лишь только ставшее привычным нагромождение растительности вперемешку с буреломом предстало его взору. Дидрад сдержался и не попросил Шева указать ему "границу", самалтаон лишь кивнул и снова тронул коня.
   Удивительно, но проехав то место, где стоял его проводник и откуда он сообщил ему, что "мы на границе...", - проехав ровно это место, Дидрад почувствовал себя... дома.
   На рассвете они наткнулись на реку, которая медленно несла свои зеленоватые воды куда-то вдаль.
   Дидрад остановил отряд и долго смотрел на реку. Зензэлт! Он узнал бы эти воды из тысяч других, хотя те, другие ничем не отличались от этих. Будто тепло, одному ему ведомое тепло излучала эта река. Она грела его душу, томила его воспоминаниями и непреодолимо тянула к себе.
   Самалтаон загнал коня по брюхо в теплые воды реки и улыбался, глядя на пальцы своих ног. Он играл ими, шевеля, словно какой-нибудь мальчишка.
   Его отряд, насчитывавший вместе с ним сто тридцать девять человек, воспользовался этой остановкой, чтобы запастись водой и, по возможности, провизией.
   Когда пелена ностальгии соскользнула с глаз Дидрада, он снова повел людей вперед, вдоль реки, вниз по ее течению. В тот же день были приняты первые меры предосторожности - Дидрад приказал двум десяткам эамалов разбиться надвое и идти впереди и с боку отряда вслушиваясь и всматриваясь в лес.
   "Прекрасные зэлтаоны", - думал парень, глядя в широкие спины эамалов: он оглядывал их огромные луки, колчаны, каменные топоры и дубины. Колчаны! Только тогда, любуясь своим войском Дидрад впервые обратил внимание на колчаны. В них были вложены всего-то по десятку или два стрел.
   Самалтаон похолодел. Увидев колчаны, он впервые осознал самый серьезный из своих просчетов. Оказалось, что его большое для этих мест войско, уже после нескольких минут боя будет совершенно беспомощным и разбежиться (Дидрад знал, что разбежится потому, как понимал, что кроме увесистых дубин и малоэффективных каменных топоров его эамалам будет нечем себя защитить в ближнем бою).
   В тот же вечер, едва было избрано место для стоянки, Катраану было приказано взять полсотни эамалов и весь следующий день провести в лесах, пополняя запасы стрел.
   - И когда каждый будет указывать тебе на новый горон, отмеряй его вот этим узелком, - с этими словами Дидрад передал не знавшему счета Катраану ремешок с двумя сотнями узелков.
   Тот скептически оглядел внушительной длины ремешок, но ничем не выдал своего неудовольствия.
   - Самалтаон, там... впереди, - подбежал к нему Второй. Он запыхался так, что толком не мог ничего пересказать. Пот градом лил с его лица. Щеки мальчика горели румянцем, а глаза лихорадочно блестели. Он попытался еще что-то сказать, но лишь вымолвил "впереди". И только, когда Первый предстал перед Дидрадом, парень смог понять, о чем ему пытались донести.
   Оказалось, что оба они сопровождали передовые отряды эамалов и разглядели в вечерней полумгле остров с какими-то постройками на нем.
   - Далеко он? - поинтересовался Дидрад еле сдерживая волнение.
   - Там, - указали они вниз по реке.
   Самалтаон вскочил на коня, взял Первого с собой (к чему тот оказался не готов и даже вскрикнул, когда его подняли в воздух и усадили на шею коня) и поехал по направлению, которое указывала дрожащая рука мальчика. Второй трусцой бежал за ними, но потом поотстал и пропал из виду.
   Едва Дидрад смог сам рассмотреть остров, он тут же ссадил Первого на землю, а сам загнал коня в воду. И человек, и животное поплыли рядом, держа головы высоко над водой и радостно, каждый по своему поводу, отфыркиваясь.
   С трудом выбравшись на берег островка, Дидрад еще долго сидел на коленях, не мог отдышаться и смотрел на развалины гроспа, которые расплывались в его глазах от навернувшихся слез.
   Перед его взором вставали картины оживления, которое он наблюдал здесь много лет назад. Вот там всегда стояла стаража, всегда семь человек, а здесь толкались боками лошади и лодки, на которых переплывали реку. В этом месте шел частокол - теперь от него остались лишь еле заметные остроконечные пни да несколько заваленных набок обуглевшихся бревен.
   Парень перешагнул через частокол и по воспоминаниям вышел во внутренний двор передового поста.
   - Именно вот жежь здеся я забирал оружье и давал взамен его деньги, - заговорил он сам с собой по-тиринтски впервые за долгое время. - Здеся мы отдых брали... э-э... нет... как это будет... отдыхались... нет... отдыха-ли с Пятым, как еду подвозили... ежели в ночь то былось...
   Так Дидрад и ходил по открытому всем ветрам островку, совершеннейшей пустоши и оглядывал пространство вокруг себя, словно что-то видел такое, чего другим не дано видеть и говорил сам с собой и говорил, и говорил.
   Пару раз он натыкался на человеческие кости, нагинался, оглядывал их, убеждался, что человеческие и долго стоял над ними с поникшей головой.
   В голову ему приходили самые разнообразные мысли: и бежать ему хотелось отсюда, и остаться, чтобы не вырываться дольше из атмосферы воспоминаний, из атмосферы прошлого, где ему было так хорошо, так чисто, так понятно все и близко.
   Именно здесь, на этих развалинах, от которых по давности лет мало что осталось, Дидрад разглядел себя наилучшим образом. Именно на многолетнем пепелище гроспа, парень остро осознал, как он переменился, каким был и каким стал, и каким никогда уже не будет. И от этого мучительного осознания того, что ничего невозможно вернуть, что он никогда больше не будет здесь с теми людьми, которые когда-то его окружали, которых он любил и которые любили его - от понимания того, что все они канули в вечность сердце его пронзала острая боль и Дидрад, ощутив ее, надолго замирал, и стоял не шевелясь, подпирая ногами свое прошлое, растоптанное в прах самоею жизнью.
   Наутро он вернулся с островка с красными об бессонной ночи глазами и весь день до заката проспал тревожным сном.
   Мальчики, все это время пребывавшие при нем, с тревогой смотрели на своего самалтаона, а тот спал беспокойно: то испуганно вскрикивал во сне или начинал смеяться, и все время старался что-то сказать на языке, который они не понимали. Первый и Второй переглядывались между собой и после недолгих раздумий пришли к выводу, что их господарь посещает Великого духа и ведет с ним беседы о будущем похода.
   Глубокой ночью вернулись Катраан и полсотни эамалов, которые тащили на себе большие вязанки прямых длинных прутьев и множество подстреленной птицы.
   - Где господарь? - спросил Катраан у Второго, который был оставлен в лагере за старшего и с важным видом восседал на шкурах Дидрада.
   - Того мне не ведомо. Ушли, - кратко ответил он.
   В лагере, кроме мальчика оставались еще только несколько человек, захворавших на разные лады. Остальных Дидрад забрал с собой.
   Скорым маршем они двинулись по до боли знакомой парню дороге. Его немало подивило, что тракт, по которому не ездили уже год так хорошо сохранился и лес не поглотил его.
   К середине ночи небольшой отряд добрался туда, куда и хотел его командир.
   Огромный луг, который пересекала небольшая витиеватая речушка при свете луны был виден как на ладони. Высокая трава, которая по весне хорошо удалась и никем не сдерживалась, разрослась во весь размах, на который ей позволяли силы и стелилась и переливалась волнами под дуновениями ночного ветра.
   На лугу стоял беспрерывный стрекот насекомых и тысячи светлячков кружили над ним и в траве, рассвечавая и без того звездное небо мириадами дополнительных движущихся точек.
   Стрекот на некоторое время стих. Насекомые были удивлены тем, что на их богами забытый луг вышло какое-то огромное животное, которое сразу же начало поглощать траву и громка фыкрать, изгоняя из ноздрей мелкие семена и пыльцу.
   Дидрад ехал вперед, смотря в одну точку и сжав зубы так, что свело челюсти. Он не слышал трелей насекомых, не видел безмятежного звездного неба над головой - для него это место было кладбищем. Огромной могилой, где покоился некогда цветущий и радостно галдящий торговый городок с крепостью посередине.
   Конь в несколько прыжков преодолел речушку в узком месте и остановился, удерживаемый рукой всадника. Дидрад немигая смотрел на место, где раньше стоял Трогодорп. Все пространство перед ним мерно колыхалось травой и звенело стрекотом ночных обитателей.
   Конь несколько раз споткнулся - видимо, на земле еще сохранились остатки бревенчатого настила улиц.
   Неожиданно Дидрад уставился на одно место и больше не сводил с него глаз. Так, не отрываясь, он поворотил к нему коня и спрыгнув на землю приблизился к скамейке, каким-то чудом уцелевшей в огне, которому зэлты предали городок.
   Одиноко стояла она посреди луга, почти скрытая в траве и сиротливо взирала своими почерневшими от пламени и погоды досками в звездное небо.
   Дидрад ощупал ее с недоверием, так, словно сомневался, что смогла она выжить среди того ужаса, который творился здесь много лет назад.
   Полсотни глаз, наблюдавшие за парнем со стороны леса с непониманием и изумлением смотрели, как он стоял над травой, а потом уселся, будто бы прямо на нее и она не примялась, и он сидел долго, оперев локти о колени, свесив голову и о чем-то думал, качая головой и пожимая плечами. Потом он вдруг резко поднялся на ноги и вскочил на коня.
   Жестами приказав эамалам оставаться на месте, Дидрад поскакал к тракту. Выйдя на него, он погнал коня во весь опор и гнал до тех пор, пока не достиг основной стоянки отряда.
   Не обращая внимания на ругань и возмущения в свою сторону, он поднял эамалов и направил их за собой.
   Поздним утром того же дня оба отряда соединились у луга, на котором когда-то стоял Трогодорп.
   Еще четыре дня было потрачено отрядом на то, чтобы основательно обследовать землю на месте нахождения города. Этот труд дал прекрасные результаты потому, что эамалы откопали столько ненужной утвари и весьма нужного оружия, что их ропот быстро утих и они от всего сердца отдались копанию земли.
   Среди гор найденных предметов, Дидрад без труда отыскал несколько молотов и наковален. С их помощью, он принялся за изготовление наконечников для стрел. К его удивлению, несколько эамалов, которые сперва робко, а потом со все большим любопытством отнесшиеся к его работе, оказались весьма способными в кузнечном деле и довольно быстро освоили работу с железом.
   Передав кузнечные заботы им, Дидрад собственноручно разобрал сотни предметов, найденных на пепелище и отобрал из них только самые нужные - наконечники для копий и дротиков, а также лезвия мечей и топоров. С последними было меньше всего хлопот потому, что не составляло большого труда насадить железное лезвие на новое топорище. Меньше чем за день отряд был полностью перевооружен топорами.
   Оставшиеся два дня были потрачены только лишь на наконечники для стрел.
   - Ты заметил, господарь, что дорога в Зэлтию протоптана? - спросил его Катраан, когда они снялись с прежнего места и двинулись дальше.
   - Да, Катраан, я это заметил.
   - Вчера я был на ней и видел новые следы. Это были следы эамалов. Они вели в Зэлтию.
   Отряд сходил с заросшей травой тропы, ведущей от некогда существовавшего Трогодорпа, на основной тракт.
   Дидрад остановил коня и внимательно посмотрел на Катраана.
   - Уверен, что это не следы зэлтаонов?
   - Нет, это следы эамалов из дальних земель. Я знаю их по прошивке, - и Катраан указал себе на ноги. - Даже в жару они не касаются земли босой ногой.
   Дидрад знал это. Прекрасно знал.
   - Давно ли они прошли?
   - За ночь до моего выхода на дорогу.
   - Много?
   - То трудно определить. Дух ветра сгладил дорогу.
   Дидрад нахмурился.
   Покидая Чергоувелест он собственными глазами видел, что город был до отказа наполнен войсками. Они стекались в него со всей Зэлтии потому, что Чергоувелест был самым близким городом к границе Тиринтской империи. В городе и его окрестностях расположилось не менее шестидесяти тысяч человек.
   "Где же они?" - удивлял сам себя Дидрад. - "Неужели эгиваты передумали идти в дальние земли?". Он тут же отогнал эту мысль, как бред. "Что же случилось?"
   Впрочем, над этим вопросом он задумался не надолго потому, что ему было довольно проблем и со своим отрядом.
   Несмотря на внешнее спокойствие, Дидрад все же отвел отряд в сторону от тракта и пошел лесом.
   - Нам надо захватить больше животных, - сказал мечтательно Катраан. - Там, куда ты нас привел слишком много добра, чтобы его просто бросить.
   Дидрад презрительно улыбнулся.
   - Я наведу вас на тучные земли, - пообещал он, зная, что каждое его слово долетит до эамалов, - там будет вдоволь животных и добра.
   На этом разговор между ними был окончен и не возобновлялся следующие два дня, пока они углублялись в имперские земли.
   Была середина дня, когда из головного отряда к нему прибежал Второй. Дидрад видел, что мальчик несся ровно так и ровно с таким же лицом, с каким прибежал тогда, неся новость об островке.
   "Весть", - подумал он.
   Второй подбежал к Первому и что-то ему спешно зашептал. Первый степенно кивал головой, а потом обернулся и направился к Дидраду.
   - Мой господарь, впереди деревня, - доложил он.
   Парень кивнул и поднялся на ноги.
   - Что прикажешь? - спросил его Катраан.
   - Ничего, - ответил Дидрад, - сам посмотрю.
   Он неспешно прошел к коню, взобрался на него, привычно взял с собой Первого и они проехали до головного отряда.
   Деревня насчитывала двадцать с лишком домов и была укреплена рвом и валом, по вершине которого шел частокол. По всему было видно, что эти укрепления сооружались совсем недавно либо обновлялись. С того места, откуда на деревню смотрел Дидрад, она была словно на ладони и он мог осмотреть каждую улочку и каждый дом. Множество пристроек к домам-башенкам говорило о богатстве деревни скотиной.
   В глазах эамалов, которые стояли подле него и тоже взирали на деревеньку, Дидрад видел звериные огоньки. Они плясали в зрачках дикарей несмотря на свет солца и отемняли лица, делая их демоническими.
   "Отступиться нельзя", - подумал самалтаон, и обернулся к Первому.
   - Хорошая деревня, - сказал он мальчику, - тучная.
   Тот робко кивнул, удивленный тем, что к нему обратился сам господарь.
   - Нападем в ночь, - сказал Дидрад Катраану, когда вернулся в лагерь. - Передай им.
   Весть о скором нападении быстро разлетелась среди эамалов. Они были так взволнованы, что не слушая приказов Катраана все разом поднялись и направились туда, где стоял передовой отряд.
   - Скачи к ним, - сказал Катраану салматаон, - и удерживай до ночи. Не дай напасть раньше.
   Мужчина кивнул, вскочил на коня и понесся вслед за бежавшими эамалами.
   - Бери зелтарг, Первый, - обратился Дидрад к мальчику, - и я возьму. Поедем на охоту. - Самалтаон улыбнулся своему сородичу.
   На сборы у них ушло ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы поднять с земли лук, забросить за спину колчаны и посадить Первого на шею коня.
   Дидрад развернул животное и поехал в противоположную от деревни сторону. Они все дальше и дальше углублялись в лес.
   - Смотри обоими глазами и будь наготове, - шепнул Дидрад дрожавшему от волнения мальчику. В ответ у того только забурчало в животе.
   Незаметно для ребенка, парень вел коня так, что они быстро огибали деревню, заходя на нее с противоположной от эамалов стороны. И если Первый зорко смотрел по сторонам, выискивая добычу, то глаза Дидрада, которыми он поводил то в одну, то в другую сторону, свительствовали только о желании, которое было далеким от охоты.
   - Коня хорошо слышно. Спешимся, - сказал он мальчику и они сошли на землю. - Привяжи его сюда и не отходи далеко, а я пройду вон туда.
   Самалтаон приготовил лук к стрельбе и стал красться к кустам, а когда их ветви сомкнулись за его спиной, он стремглав побежал в сторону деревни.
   В сознании билась только одна мысль, только одно желание - надежда на то, что он кого-нибудь встретить в этот час в чаще и сможет сообщить об опасности. Между тем, где-то далеко в подсознании надежду эту крушило в пух и прах знание зэлтских обычаев - в полуденный зной ни одного человека не бывает вне деревни, кроме охотников, рыбаков и может быть жнецов. Только на последних и надеялся Дидрад.
   Он продолжал мчаться сквозь чащу по пути оставляя зарубки мечом, чтобы найти путь назад и удивлялся сам себе - откуда взялись силы. Но силы были, они были бездонны, будто бы организм намеренно столько дней отдыхал против его воли. Отдыхал ради вот этого момента, ради спасения "своих".
   Раздвинув ветки кустарника, Дидрад посмотрел на поле перед деревней и обрадовался - он увидел нескольких женщин, которые лежали под небольшой телегой и спали. "Будить их будет безумием", - подумалось ему, - "они поднимут такой крик, что даже эамалы его услышат". Разочарованно, он повел глазами по сторонам - никого, ни одной души!
   Дидрад снова перевел глаза на женщин и присел, скрытый от них кустарником. Оставалось ждать только одного...
   Странным показались ему наблюдения Катраана. Как могло так быть, что он увидел множество следов, уходивших не из Зэлтии в Тиринт, а наоборот. Что же должно было случиться, чтобы шестидесятитысячная армия великих эгиватов во главе с эгиватом Рогом отказалась от своего намерения. Ведь три года не отказывалась и тут вдруг отказалась!
   Смерть Рога, вот, что первое пришло в голову Дидраду. Некоторое время он потратил на обдумывание. Нет! Даже если бы Рог умер, это не остановило бы ни Дроганаота, ни других великих эгиватов от похода на Тиринт. Не остановило бы по той простой причине, которую Дидрад узнал перед самым выходом из Чергоувелеста.
   В тот свой крайний день в городе, Веелед прислал к нему Катраана с просьбой о встрече. Дидрад, застанный этим врасплох (он готовил очередной торговый караван в северные города Зэлтии и обговаривал с Плешуном маршруты, а также размеры взяток, которые тот должен был дать одним им известным людям), не торопился идти.
   - Господарь, поторопимся, - теребил его Катраан.
   - Погоди еще немного. Зоала-а, накорми его да получше. - И снова к Катраану. - Ты поешь, а?! Погоди...
   - Нет времени ожидать, господарь. ОН просил тебя быстро быть.
   - В этот круговрат хочу до самых Великих столпов дойти, господарь, - промолвил Плешун. - Там, слышал, металлы стоят весьма дешево и оружие тоже дешево. Кузнецы там лучшие в Зэлтии. Им нужно...
   - Господарь, торопись...
   - Да, Катраан, да. Так, что ты говоришь им нужно?
   - Украшать себя очень любят. Богаты они, и пшено им надо и травы лечебные, - Плешун недовольно покосился на Катраана.
   - Тогда бери еще денег и скупи все это. Из охраны тебе могу дать лишь двадцать эамалов, остальных найди у Толтяка в кузнице. Набери не меньше сотни. Так спокойнее.
   - Слышал я в Черные леса сам эгиват пойдет. Не думаю, господарь, что в такой охране есть надобность.
   - Пойдет или не пойдет это...
   - Господарь, ОН не любит ждать.
   - ... это еще наверное не знаем. У нас в городе видишь сколько войска понатыкано.
   - Пойде-е-ет! Не оставит же он город им на растезание.
   - Господарь...
   - Нет, ты все-таки набери сотню.
   - Как ты скажешь...
   - Я говорю, набери, - сказал Дидрад выходя в дверь.
   Плешун кивнул.
   Самалтаон и верный эамал Вееледа быстрым шагом направились к замку.
   Разговор со стариком занял совсем немного времени и не содержал в себе ничего ценного, кроме того, что старик пожелал Дидраду вернуться, оповестил его, что отпускает с ним Катраана "для понимания эамалов" и сказал еще пару - тройку фраз, которые обозначали добрые пожелания, предостережения и ненужные советы.
   Несколько раздраженный тем, что его по пустяку отвлекли от купеческих забот (отныне его желания больше не ограничивались богатством, чтобы "поесть хватило". Он использовал деньги, которые ему передавал Веелед на содержание эамалов "с большей пользой и на большие надобности", как он сам говорил Зоалине, которая порой в шутку упрекала его в обмане старика. Дидрад накупал на них у зэлтаонов военные трофеи, привезенные из Тиринта и распродавал их по всей Зэлтии, получая от этого неплохие барыши), раздраженный отвлечением от этих хлопот, Дидрад спускался по потайной лестнице, сопровождаемый Катрааном, которого, как парень прекрасно понял, назначили ему в соглядатаи, когда увидел в отдушине то, что заставило его оступиться и едва не сломать себе шею.
   Остановив свое падение стеной, Дидрад снова взбежал по лестнице на несколько ступенек и встал так, чтобы видеть в отдушину.
   Отдушина выходила на оружейный двор, где в тот момент стояли две коробки копейщиков (зрелище для Зэлтии немыслимое!). Зэлтаоны стояли такими стройными рядами, что, если бы не другое привлекло внимание самалтаона, он бы точно загляделся на их строй.
   Перед коробками копейщиков ходили люди, которые резко выделялись из общей массы войска. Были они небольшого роста, не выше трех с половиной локтей и были заключены в железную броню с головы до ног.
   Надо сказать, что не только Дидрад смотрел на них с любопытством и удивлением, но и сами копейщики, которые недоумевали, почему их командиры преклоняются перед этими коротышками. А командиры преклонялись. Они слушали команды на непонятном солдатам языке и переводили их на зэлтский.
   - Господарь, поспе... - заговорил было Катраан, но Дидрад так грубо и резко оборвал его: "Заткнись!", что эамал невольно оробел.
   Самалтаон с изумлением смотрел во двор. Его глаза перебегали, то с зэлтов на коротышек, то с коротышек на зэлтов. Единожды за всю свою жизнь Дидрад видел похожие фигуры. Это было очень давно, в один из его приходов к купцу Дырганзу в Тиринте. Там, в его дворце, в зале для ожидания, тогда еще мальчик Дидрад с интересом разглядывал фигурки солдат, тела которых были разделены на ромбики.
   - Кто это? - спросил он тогда у отца.
   - Это кавварады, - отвечал тот невольно морщась. - Если боги захотят твоей погибели, ты встретишь их.
   Кавварады!!! Что Дидрад знал про них? Ничего! Ничего, что могло бы выделить их из тиринтцев и зэлтов. Знал только, что их царство расположено за Малыми Оледнами, там, где Врата конца, там, где Тирот скрывается в конце дня, там, где на закате небо окрашивается в багряные тона.
   Кавварады! Так вот откуда у зэлтов - дикого народа, который никогда раньше настолько сильно не досаждал Тиринту - вот откуда у них появилось оружие, строй, вот откуда текут истоки их реки Побед!..
   Дидрад напрягся и привстал.
   Одна из женщин у повозки зашевелилась и села, потерла глаза и огляделась. После этого она так сладко потянулась и зевнула, что Дидрад, глядя на нее, тоже не удержался и зевнул. Покончив с ритуалом пробуждения, женщина поднялась на ноги и почесывая ногу (отлежала), направилась к кустам.
   Самалтаон посмотрел на солнце: прошло не так много времени, до заката еще очень далеко.
   Осторожно ступая, он стал продвигаться в ту сторону, куда шла женщина. По мере того, как расстояние между ними сокращалось, Дидрад все ниже припадал к земле и продвигался медленнее.
   Наконец женщина остановилась и внимательно огляделась - кусты скрывали ее со всех сторон. Еще раз зевнув, она пошарила руками внизу и села.
   Дидрад отложил в сторону лук и меч и хотел было подкрасться к ней, но кусты были настолько густы и частью сухи, что сделать это без шума было невозможно. Парень быстро посмотрел на оставшихся у повозки женщин - они продолжали спать. До его будущей жертвы было с три десятка шагов. Для лука - ничто!
   Женщина еще сидела, когда стрела пронзила ее голову. она издала что-то навроде удивленного восклицания и повалилась перед.
   Дидрад быстро обошел кусты и зайдя с той стороны, где было меньше всего сухостоя, приблизился к женщине.
   Она лежала лицом в землю и вытянув руки назад, ладонями вверх. Он заметил только, что она немолода - лет тридцать - тридцать пять. Внимательнее он вглядываться не стал.
   Раздев ее, Дидрад напялил на себя ее парэлу, оставил лук и стрелы подле убитой, вознес краткую молитву безымянному духу (как назло, забыл, к кому в таких случаях обращаться!) и вышел из-под сени деревьев.
   Женщины у повозки продолжали спать. Он приблизился к ним и лег рядом с ними. Ближайшая из них отозвалась на его движения сонным вздохом и затихла.
   Дидрад оглядел поле. До деревни идти шагов четыреста или чуть более. Он поднялся на ноги и нарочито вальяжно и неспеша направился к частоколу. Голову он держал прижатой к груди, так, словно оберегал лицо от жара.
   Вечностью ему показалось то время, которое он потратил шагая к частоколу, но вот самалтаон оказался у никем не охраняемых ворот и вошел в деревню. Тут шаг его резко переменился и он бросился к ближайшему дому.
   Дверь в дом оказалась открытой. Дидрад ввалился внутрь и застал хозяев: мужчину, женщину и троих или четверых детей лежащими на полу в блаженной полудреме.
   - Встань жежь, ты! - грубо дернул он за бороду мужчину, встав так, чтобы прикрыть собой дверь.
   Тот акнул и открыл заспанные глаза. Изо рта его Дидраду в лицо дыхнуло неелгой и луком.
   - Че те? - спросил он рассеяно. Глаза его перебегали с платья парня на его лицо. - Ты че?
   - Пойди сюды, - приказал Дидрад.
   Мужик поднялся и послушно пошел за ним.
   - Скотня у тя есть? - спросил самалтаон.
   - Да, вон она.
   - Пойдем туды.
   - Ты че-е? - испугался мужик жалобным голосом. - Щас жежь позовуть на помогу, тя же...
   - Уткнися!
   Мужик умолк.
   Они прошли в одну из пристроек, которая была пуста.
   - Скотина гдеть? - спросил Дидрад, с трудом уже говоря по-тиринтски.
   - Сын гуляти повел давеча.
   - Слухай же. - И парень в нескольких словах описал опасность, которая грозила деревне из близлежайщей чащи.
   На удивление Дидрада, мужик быстро смекнул, что к чему, и сразу же задал вопрос, что делать.
   - Оне пойдуть на деревню в ночь, в глубоку ночь. Ты сщас обойди всеха своиха и обскажи им, че я те сказал. Как стемнеет, идитя из дяревни прочь, ни скотину, ни како другого добра не берите - сами спасайтися. Понял. Пожадничайте, голов лишитеся. Так же, токмо из добра поиздержитеся.
   - О, боги, хорошо-то, че сын увел моих коров давеча-то, - с облегчением выдохнул мужик. - А дома-то мы... мы ишо отстроимси. Лесу-то у нас мно-о-го!
   - Побег я, - сказал ему Дидрад. - Токмо шуму не подымайтя! - предупредил он.
   - Все сделаем, - кивнул мужик. - А тыть куды?
   - До других дерявень. Широко ведь идут, дикыя зэлты-то.
   - А-а-а, ну беги, беги...
   Обратный путь Дидрад проделал в точности так же, как и пришел сюда. По пути он поймал нескольких кур и отвернул им головы.
   Женщины продолжали безмятежно спать, когда он снова прилег с ними, а потом пошел к кустам. Там он оттащил тело убитой глубже в чащу и воротился по оставленным отметинам к Первому.
   - На, - сказал он, подавая ему кур.
   - Вот, господарь, - сказал мальчик и показал ему одного убитого зяблика.
   Обратно они ехали быстрее.
   - Я сейчас лягу отдохнуть, а ты отойди дальше да костер разожги. Как готовы будут, позови. Да не забудь Второго позвать, - говоря это, Дидрад оглядывался по сторонам. Никого! Все эамалы на кромке леса пожирают жадным взглядом деревню.
   Только осознав, что никто не заметил его отсутствия, Дидрад расслабился и тут же почувствовал иссушающую жажду и истощение всех возможных сил. Он повалился прямо на землю и тут же заснул.
  
  ***
  
   - Мно-о-го добра! - довольно сказал Катраан, своими словами подводя итог нападению на деревню. - Скотины много и... добра. - Эамал широко улыбнулся.
   Дидрад улыбнулся ему в ответ натянутой улыбкой и поспешил отъехать в сторону.
   Предупрежденные им жители деревни поскупились на свой скарб и заплатили за это дорогую цену.
   Зверски убитые крестьяне (одни лишь мужчины, женщин и детей они все же вывели в лес) лежали вповалку в разных позах на улицах деревеньки и в домах. Некоторых из них эамалы уже стаскивали к кострам, готовясь поесть.
   Самалтаон резко отвернул голову коня и поехал прочь из деревни. Он был очень зол на убитых. Дидрад понять не мог, как же так можно было отнестись к его предупреждению, на что можно было надеятся - на Богов, на духов - на кого?! Не духи ли, не Боги ли послали им мужчину в женском платье, который предупредил об опасности.
   Парню не было жалко убитых - тот, кто ставит скарб выше своей жизни, тот, для кого жизнь ниже по цене, чем тряпье - тот скорее совершит переход из мира людей в мир духов.
   Резня не была долгой. Этому способствовало перевооружение, которое произвел Дидрад на лугу у Дрогодорпа. Железные топоры быстро прорубили бреши в частоколе и еще быстрее отрубали головы или руки сопротивляющихся.
   Самалтаон спешился и ощутил под ногами мягкую заботливо вспаханную руками крестьян землю.
   "Хороший будет урожай", - подумал он, сам не зная, имел ли в виду пшеницу или добро, которое эамалы еще пограбят с его помощью.
   Со стороны деревни донеслись дикие предсмертные крики крестьян, которых каннибалы резали живьем, готовя к поеданию.
   Дидрад вздрогнул, тяжело сглотнул и отер тыльной стороной ладони мигом вспотевший лоб.
   "О, духи, что я делаю?" - подумал он в отчаянии и поднял голову к небесам. Сплошь обложное небо указывало ему на то, что скоро начнется дождь.
   Парень думал о женщинах и детях, которые успели скрыться где-то там, в густых зарослях леса и которые наверное слышат сейчас истошные крики своих отцов, братьев и мужей, забиваемых у костров, подобно скоту.
   Думая о мучениях, на которые он обрек ни в чем не повинных людей, Дидрад, уподобился всякому нормальному человеку, и попытался оправдаться перед самим собой, убеждая себя, что "сделал ведь, все, что мог", и что "предупредил", и "сами виновны, раз скарб выше себя установили", и еще много других самооправданий. Но, несмотря на всю эту лавину обвинительных и оправдательных от них мыслей, одна краткая и непреложная истины стояла перед его глазами. "Вина моя", - видел он приговор за всем многоводным потоком самообеления. - "Вина моя!"
   В ту ночь он едва не сошел с ума от подобного рода размышлений, усиливавшихся запахом жаренного человеческого мяса и видом человеческих обрезков, на которые натыкались его глаза, когда он вернулся за частокол.
   - Уйдем в эту же ночь, - угрюмо сказал он Катраану.
   Тот согласно кивнул, радостно оглядывая добычу и облизывая жирные от еды губы.
   - Скажи эамалам, не трогать скарба. Уйдем тихо, - добавил Дидрад, ощущая внутри некоторое облегчение от того, что оставит осиротевшим женщинам и детям хотя бы их дома.
   Однако в ту ночь духи словно издевались на его совестью, над самим существом его и вложили в головы нескольких эамалов мысли не подчиниться приказам самалтаона.
   Отряд не отошел и на сотню шагов от деревни, когда несколько ее домов занялись огнем, а после вспыхнули, как спички, и поразбросав вокруг себя головни, подожгли всю деревню. Огня не мог потушить даже ливень, обрушившийся на деревню сразу вслед за поджогом.
  "Дурной знак!" - подумал самалтаон.
   Дидрад молча ехал впереди отряда, не оборачивался, и в бессильной ярости скрежетал зубами. Он всеми силами своей души проклинал самый день своего рождения наравне с тем днем, когда ему в голову взбрело набрать "звероподобное" войско и двинуться с ним в Тиринт.
   К утру, хотя прошли они совсем немного - скотина, взятая в деревне и нагруженная скарбом не позволяла идти быстро - самалтаон себя чувствовал совершенно разбитым. Особую тяжесть для него представляла "тягота" делать вид, что и он рад удачному нападению и избиению деревни.
   Когда было избрано место для привала, Дидрад не соскочил с коня, а сполз с него так, словно у него была перебита спина. Не дожидаясь, пока мальчики постелят ему шкуры, он растянулся на земле и бездумно уснул. Впервые за очень долгое время он засыпал бездумно, не призывая, а в оборот, гоня прочь от себя все мысли. Спал он без снов.
   Дидрад не видел улыбку, с которой поглядел на его безвольно распластанное на земле тело Катраан. Ее трудно было заметить из-за густых усов и бороды, и только глаза мужчины выдали движения губ, только он выразили то, что было спрятано за оболочкой.
   Вечером, на всеобщем собрании эамалов, которое они провели нисколько не позаботившись о присутствии Дидрада и о котором самалтаон узнал от Катраана, было решено, что от основного отряда отделятся около тридцати человек - один из родов - которые и погонят захваченную добычу в родные земли.
   Когда салматаон услышал от Катраана о таком решении, он приказал передать эамалам, что они не могут решать помимо его воли. Едва Катраан передал эти слова дикарям, те зашлись в неистовом хохоте, перекрыть который не смогли ни крики самого Дидрада, ни их общий с Катрааном крик.
   Вперед выступили несколько эамалов - главы родов, которые обратились к самалтаону со словами о его клятве показать им "тучные земли". Вдобавок, главы родов пригрозили, что если Дидрад "кинет их в дальних землях, то скорейше перейдет в темный мир духов".
   Только тогда парень понял, что окончательно перешел в разряд ведомых и отныне ему остается лишь указывать дикарям, где лучше всего грабить.
   Следущие несколько дней он с трудом свыкался со своей новой ролью. Тяжелее всего ему было смотреть в глаза мальчиков. Глаза детей выражали недоумение и страх потому, что больше не видели в нем достойного защитника. Это злило и угнетало Дидрада.
   Не найдя, что делать и как свыкнуться с новыми условиями своего бытия, он позволил эамалам предать разграблению и резне еще две деревни.
   Все его уговоры, свернуть с прямого пути, которым шли дикари, не производили на них никакого воздействия. Отряд постепенно таял и после третьей победы в нем насчитывалось немногим более полусотни человек.
   С самого момента разлада между самалтаоном и главами эамалских родов, коня Дидрада всех сторон окружали дикари. Двое из них вели животное под уздцы ни на минуту не отпуская поводья.
   Мальчики, которым эамалы не уделили должного внимания, тайно сообщались со своим господарем в те короткие мгновения, когда подносили ему кушанье или подводили коня. От них он узнал, что Катраан довольно часто имеет беседы с главами родов, и как впоследствие понял парень, именно он надоумил дикарей на бунт.
   На исходе седьмого дня пленения, Дидрад в конце концов свыкся со своим положением. Мысли его несколько расстроенные видом терзаемых крестьян и горящих деревень, быстро пришли в порядок едва он понял, что опасность угрожает уже не "его" соплеменникам, а его жизни. Самалтаон намеренно сделал то, чего так старательно избегал все полторы большие луны похода. Его отряд свернул к имперскому тракту и успел разграбить одну "тучную" деревню, когда наткнулся на тиринтские регулярные части, ускоренным маршем двигавшиеся в разоряемую область.
   Эамалы, утратившие без руководства Дидрада всякий порядок и искренне уверовавшие в то, что могут безнаказанно грабить и убивать, неожиданно для себя наткнулись на хоргиту щитоносцев, которая в боевом порядке вышла на них в тот момент, когда дикари нестройной толпой пересекали довольно широкое поле.
   Вид регулярный частей произвел на них неизгладимое впечатление.
   Дидрад со злорадством всматривался в их вытянувшиеся и побледневшие от страха лица. Эамалы пристально вглядывались в ростовые щиты сине-белого цвета, с несокрушимостью сплошной стены двигавшиеся на них. Выпустив по ним несколько десятков стрел и убедившись, что это не принесло никаких результатов, дикари в едином порыве сорвались с места и бросились наутек.
   Один из них запрыгнул на круп коня самалтаона и попытался скинуть Дидрада на землю, но тут же ощутил в животе сталь клинка кинжала, захрипел и свалился на землю.
   - Первый, Второй! - закричал парень во все горло. Краем глаза он увидел то, что и ожидал.
   Из-за стены щитов на поле вылетели несколько десятков легких всадников, кони которых стали с ужасающей быстротой сокращать расстояние между убегавшими дикарями и погоней.
   - Первый! Второй! - кричал Дидрад и наконец-то увидел спины мальчиков, которые мелькали между телами бежавших вразнобой эамалов.
   Самалтаон быстро их нагнал и одного за другим втащил на коня. Обнажив меч и угрожая им эамалам, которые пытались ухватиться за лошадь, чтобы ускорить бегство, парень направил скакуна в лес. Пару раз ему пришлось приложить дикарей мечом, прежде, чем он оказался под сенью крон деревьев. Оттуда он и мальчики видели кровавую картину избиения дикарей конницей тиринтцев. Уцелели лишь несколько человек, которых повалили на землю и связали. Дидрад знал, что участь этих немногих выживших намного ужаснее, чем эамалов павших от пик и мечей всадников.
  
  ***
  
   - Кто ты и откуда?
   - Ты жежь все узнал из триголинта.
   - Скажи мне еще раз.
   Дидрад внимательно посмотрел в лицо своего собеседника.
   Перед ним на коне восседал молодой мужчина. По его ушатому шлему самалтаон быстро определил звание - тидорп. Парень скрыл удивление слишком молодым возрастом тидорпа - ему не было и двадцати. Небольшая бородка, едва прикрывавшая его подбородок, была аккуратно застрижена вперед (Дидрад, отметив ее, догадался, что "это так все в Тиринте сейчас носят наверное"). Нос, немного приплюснутый с широкими крыльями был единственным, что портило в общем-то утонченное овальное лицо всадника.
   Несмотря на молодость своего собеседника, Дидрад без труда отметил наличие у него большого боевого опыта. Про это ему сказали и немногочисленные, но широкие шрамы на лице тидорпа и уверенность, с которой тот держался перед самалтаоном.
   Сам парень, несмотря на иссушающую жару и духоту, был полностью облачен в доспехи (вот ведь как получилось - впервые одел их и не на бой, - усмехался он про себя!)
   - Не желается ли те спешитьси? - коверкая язык, спросил Дидрад.
   - Я не буду говорить с зэлтом пешим, - отрезал тидорп. Он заносчиво посмотрел на всадника.
   От взгляда самалтаона не ускользнуло хорошо скрываемое удивление тидорпа прекрасным вооружением своего противника - не похож был Дидрад на дикаря.
   - Тогда слухай, сидяти на коне, - согласился парень. И он стал рассказывать тидорпу все историю своей жизни, с того самого момента, как был пригнан в Трогодорп и до столкновения эамалов с щитоносцами тидорпа.
   - Прости мя, тидорп, я не узнал твоего имени? - спросил Дидрад, походя.
   - Не утруждай себя, зэлт, оно тебе ничего не скажет.
   - Но я жежь могу узнати тя?
   - Не узнаешь, - презрительно скривил губы тидорп.
   Дидрад продолжал рассказ.
   - Хотел ли ты смутить меня этими своими словами? - спросил неожиданно тидорп по окончании Дидрадом своего жизнеописания.
   - Нет.
   - Знай же, презренный зэлт, что я не верю ни одному из них. Даже если ты, зэлт, говорил хотя бы частицу правды, то мое презрение к тебе только возросло. Ты не кончил жизнь от позора и унижения, ты сохранил ее, и стал диким зэлтом. Ты привел сюда своих выродков и пересказываешь это так, словно то заслуга твоя, а не прегрешение. Будь же ты проклят всем своим народом, ибо ты достоин только презрения и проклятий!
   Дидрад съежился от этих слов и вдруг подумал о Вееледе. И чего ему вздумалось в такой момент думать о... Самалтаона пробил холодный пот.
   Почему догадки к нам приходят в самый неподходящий момент? Вопрос этот требует большого исследования и ответ на него достоин самой почетный награды.
   Ответ на смутное беспокойство Дидрада непонятным желанием старика отправить его в поход, непомерных трат Вееледа на никчемное эамалское воинство - ответ на это предчувствие пришел к парню именно в тот миг, как тидорп кончил говорить свое обвинение.
   Самалтаон с невероятной ясностью и легкостью проник в замыслы старика, раскрыл их и разложил перед своим внутренним взором. Как он раньше не догадывался, как же раньше ему не приходило в голову, что он, сам он - Дидрад - своим тщеславием, своей жаждой хорошей жизни, стремлением к богатству, которые проявились у него сразу же, как конь его прогнул спину под тяжестью мешка с зидлами - как же он сразу тогда не разгадал, что и деньги и хорошая жизнь его - все это лишь прелюдия к великому замыслу Вееледа. Неужели, вопрошал себя парень, неужели тяжелая жизнь так и не научила его не верить в чудеса. Почему же у него хватило ума разувериться в богах, отвергнуть их, понять саму их суть - достичь всего этого только лишь для того, чтобы сразу же поклониться другому богу - деньгам, поверить ему наскоро, наспех, на слово... и забыть. Забыть все свое прошлое, всех, кого там оставил. О, проклятое тщеславие! Единственный раз за все годы он позволил ему проникнуть в душу, и оно разворотило ее, раскурочило, вывернуло наизнанку и изрыгнуло во вне неведомо что. И вот это, как и назвать он не знал, теперь это вот лежит перед ним, и он смотрит и понять не может, что это.
   Старик прекрасно разглядел Дидрада (парень горько усмехнулся). Он оглядел его со всех сторон и сразу понял, где можно ударить. И ударил! Ударил мягко, так, что парню и самому понравилось - деньги, торговля, женщина, род, власть - все это было дано ему. Все это свалилось к его ногам из ниоткуда и он, о, духи, какой же он дурак, что поверил в возможность такого чуда. Сытая и довольная жизнь закружила и понесла, а он и не заметил, как из творца ее превратился в жалкого раба, старающего всеми силами сделать так, чтобы жизнь эта никогда не кончилась. И едва ее тряхнуло, едва покачнулись и без того мнимые устои ее - Румдтаон стал выздоравливать - как он пошел на убийство ради того, чтобы все вернуть на прежнее место. Да, конечно, это много легче, если уговорить себя, убедить себя в том, что убил ради кого-то, ради Зоалины. Но что ему стоило в тот день спуститься на зов старика вместе с ней, что ему стоило подождать совсем немного и увидеть, как духи сами препроводили бы Румдтаона в свое царство. Нет! Нет! Он не того хотел, и все отговорки, - всего лишь... отговорки.
   Веелед знал про это. Видел это в нем - слабость эту видел и развивал ее, взращивал, холил и лелеял. Какое коварство, какая хитрость заложена в голове этого старика!
   Он не смог покончить с Дидрадом в грубом столкновении и едва не лишился жизни, когда попытался выжить его с берега Глухой ямы силой. Старик это запомнил. Запомнил! А Дидрад нет! Он все забыл, себя забыл лишь только конь его захрипел под тяжестью мешка с зидлами. Он отказался от имени - и это ничего, это так часто бывает (он знал), но после он отказался от рода, из тщеславия прородил новый, свой род - из тщеславия! О, как смеялся Веелед, глядя на него, на глупца! (Дидрад зажмурился: ему послышался скрипучий смех старика) Как хохотал, когда сам же указал ему, идиоту, род его, а он, Дидрад, с гордостью принял себе имя из чужих уст, даже не понимая, что значит "иллетар"! Тщеславие! Оно помутило его разум, заставив его "прозреть", заставив поверить в то, чего нет - в свою значимость и важность! Он всего лишь пешка. Пешка, которой руководят и все сильнее притягивают к себе, толкая ее на все большие прегрешения. Сперва он обагрил руки кровью ни в чем не повинного старика, после бездумно привел к городу лесных каннибалов, теша себя мыслью, что "он к ним господарь". Ха-ха-ха! Как же посмеялся над ним Веелед! Как же посмеялся! И вот теперь он здесь. Он привел дикарей грабить деревни, убивать, насиловать и жечь - и все ради того, чтобы угодить Вееледу и сохранить себе... о, не-ет, не место при нем - не-ет! Все это он делает, чтобы сохранить себе тщеславие - иллюзорное чувство значимости! Значимости, которой нет и не было никогда! Кто он будет без Вееледа? Разве увидит он подле себя нынешних друзей своих: Сизентаота Быка, Свиматаона Власа, Гудестаота Крыло, разве будут отплясывать перед ним его соседи-самалтаоны? Нет! Они сейчас при нем потому, что знают, кто за ним! Они сейчас при нем потому, что в его доме полно денег! А как только все это кончится... Разве глядел на него Бык, когда он, Дидрад, был простым лекарем? Его даже не замечали! А нынче! О, боги! О, тщеславие!
   Веелед его везде обманул, везде обошел. Отвернется от него и не будет его больше, никто и не вспомнит про Ихоклеота Неназванного, глупого тщеславца! И старик это знал! И Дидрад это тоже узнал! И выход...
   - Если бы не слово мое, данное тебе, я бы срубил тебе голову и оставил тело лесной падалью, - проговорил зло тидорп и развернул коня. - Но я дал слово. - Он сказал это с неприкрытым сожалением и расстройством.
   - Бывал ли ты, тидорп, когда-нить за всю свою жизнь у перехода? - спросил ему в спину Дидрад. Он говорил с досадой, злобой и нескрываемой ненавистью. Так всегда говорит человек, который ставит себе в заслугу само существование свое, жизнь свою в тяжелейших условиях и который вместо похвалы за силу духа, получает лишь упрек от тех, кто не изведал и малой толики того, что выпало ему на долю. - Ответь жежь и едь!
   Тидорп продолжал молча отъезжать прочь.
   - Ответь жежь мне! - заорал Дидрад во все горло. Из глаз его потекли слезы. Он в бессилии сжимал кулаки и скрежетал зубами. Все тело его бил озноб.
   Конь тидорпа повел головой и повернулся к самалтаону боком. Молодой тидорп долго смотрел на своего противника. Ямка на его подбородке углубилась, а нижняя губа встала дугой.
   - В конном переходе отсюда стоят твои (произнес с ударением) дикари, - сказал тидорп указывая плетью в сторону от себя. - Хоргита идет туда. Иди и ты. Там (он выдержал паузу) я покажу тебе, зэлт, как я умею ходить у перехода. - Он осмотрел Дидрада и презрительно фыркнул.
   Всадники разъехались.
   - Садитесь и поспешим, - сказал самалтаон мальчикам, которые скрывались в чаще леса.
   Конь понес их в ту сторону, куда указывал тидорп.
  
  ***
  
   Мальчики, сидя друг за другом на шее коня, дремали. Бессонная ночь, проведенная ими в лесу, когда их господарь приказал им схорониться, а сам куда-то исчез, брала свое: глаза их слипались все сильнее и сильнее и, в конце концов, дети повалились спинами один на другого и на грудь своего самалтаона.
   Эта их повалка ненадолго отвлекла его от мыслей. Парень поправил тела детей так, чтобы они не выпали на ходу и снова задумался.
   К каждому из нас в разное время приходит чувство, которое тогда терзало Дидрада. Долгое время ему казалось, что он живет разумно: действует, говорит, думает, - и все это с умом, с понятием, с расчетом. Но когда ему неожиданно открылись замыслы Вееледа, когда в его сознание проник луч здравого смысла, парень вдруг осознал, что почти два круговрата он прожил будто во сне. И вот теперь, едя на коне через чащу леса и удерживая руками двух детей, он вспоминал свою прошлую жизнь и она казалось ему сплошной нелепицей и небылицей.
   Где же он пропустил, где не понял, что Веелед уже давно догадался, что он, Дидрад, не эамал, не зэуг, что он вообще и не зэлт в привычном для диких зэлтов понимании. Старик не терял времени даром! Он не только обвел Дидрада вокруг пальца, он сумел убить его прежнего и воссоздать то же, но в новой оболочке. Единственное, что в этом новом Дидраде оставалось от прежнего - это его связь с Тиринтом, про которую он помнил смутно, но помнил. И Веелед решил обрубить и эту связь. Сделать так, чтобы и тиринтцы прокляли его и никогда больше не приняли к себе.
   Самалтаон еле сдержался, чтобы истерически не расхохотаться. Он и сам не понимал, откуда пришло такое веселье.
   "Он толкнул меня сюда, заманил, поманив мое тщеславие, которое сокрыло мир от моих глаз. Разум померк во мне! Хе-хе! Он все правильно посчитал - я не смогу править этими дикарями. Да я и сам это знал, только тешил себя тем, что смогу. Что заслужу их почет и сразу же все изменится. Но эти... звери... Никого не признают и ничего! И поэтому я с радостью смотрел, как изрубили их тому две луны на той поляне, и нет у меня злобы на этого тидорпа!
   Ты мне заплатишь, Веелед! За то, что проклят я теперь и в Тиринте, и в Зэлтии, за то, что помыкал ты мной, когда я тебе верил, за то, что я спас тебя от хегриилей, а ты взамен удавить меня хотел! За все заплатишь, проклятый старик! А я вывернусь! Вот поглядишь - вывернусь!"
   Проговаривая в себе эти фразы по многу раз, самалтаон спешил на место встречи, которую ему назначил тидорп.
  
  ***
  
   Битва, произошедшая через два дня в конном переходе от того места, где встретились тиринтский и зэлтский всадники, оставила после себя множество вопросов и разошлась по империи сотнями баек, ни одна из которых не говорила правду о том, что произошло в густой чаще леса.
   Место, где сошлись в смертельной схватке почти семь тысяч человек было неудобным для обеих сторон. Дрались прямо посреди речушки с невысокими обрывистыми берегами. Водная толща в полтора локтя глубиной не могла сдержать ни напора нападающих, ни ярости защищавшихся.
   Щитоносцы Тиринта, прикрывавшие собой легкую пехоту и копейщиков, равномерно заняли весь противоположный берег. Зэлты не выходили из чащи леса и обстреливали противника из-за деревьев. Довольно долго обе армии стояли, не меняя позиции, но когда за спинами щитоносцев затрубили рожки, живая сине-белая стена дрогнула, слегка покривилась, затем выровнялась и мерно пошла вперед.
   Казалось сам лес задрожал от рева тысяч глоток зэлтаонов, которым они встретили начавшуюся атаку. Беспорядочная стрельба из луков с их стороны ослабла, а потом и вовсе прекратилась.
   Первый ряд щитоносцев пересек реку, но не решился взбираться на противоположный берег и остановился, поджидая второй ряд, который двинулся следом. Прячась на этими стенами, к зэлтам приближались сотни копейщиков и метателей дротиков. Второй ряд щитов замер в пяти шагах от первого и уже оба они дожидались выдвижения третьего ряда.
   Река кипела от множества ног, которые с силой вздымали волны на ее поверхности. Рыба, встревоженная таким количеством преград, металась в разные стороны не в силах найти место, где бы укрыться.
   Протяжно заревел Рог Смерти и почти сразу же о сине-белые щиты ударились сотни стрел. Воздух грянул так, будто бы гром ударил в небесах. Грохот был такой силы, что у тиринтских солдат заложило уши. Имперские войска ответили градом дротиков и копий.
   Снова громыхнуло - вторая волна стрел прошлась по щитам и телам солдат. несколько десятков глоток возопило, что есть силы и воды реки впервые окрасились багряными струями.
   Между деревьями на противоположных берегах речушки промелькнуло, прыгнув и тут же скрылось в ветвях несколько потревоженных белок. Лишь на миг они оглянулись своими черными глазками-бусинками и с удивлением посмотрели на безумие, которое воцарилось в их спокойном до того мирке.
   Завыл хрипло основной рог и передовая стена щитов ринулась под сень деревьев. Слышались боевые крики и отборные ругательства.
   - Там никого нет, тидорп, - донес тинит своему молодому командиру с широкими шрамами на лице. Он стоял рядом с его лошадью и тяжело дышал. С юбки его кольчуги стекала вода.
   Тидорп кивнул.
   - Они побежали, - сказал эрмениг, боевой конь которого нетерпеливо побивал копытами прелую листву в двух шагах позади тидорпа.
   - Нет, - сказал человек с широкими шрамами, - они бегут если их разбить.
   - Позволь мне проверить хотя бы, Залиорд.
   - Нет. - И обращаясь к тиниту. - Пусти вперед нитов, сами идите следом.
   - Да, тидорп, - ударил кулаком себя в грудь тинит и ринулся исполнять приказ.
   Хоргиты полностью вышли из леса и пересекли реку. В лесу на противоположном берегу они обнаружили всего лишь несколько тел убитых зэлтов.
   - Ниты, впере-е-ед!
   Молодые солдаты с опаской вышли из-за спин щитоносцев и, выставив вперед легкие щиты и вскинув руки с дротиками и копьями, стали углубляться в лес.
   - Ты излишне осторожничаешь, Залиорд. Зэлты давно уж бежали.
   - Пусть бегут - мы пойдем следом.
   - Это длится уже восемь лун, Залиорд. Мне надоело...
   - Ты можешь вернуться, - перебил эрменига тидорп, - я скажу о тебе хорошее - не бойся за это. Но, - он резко повернулся, - ты должен усвоить, что война - это не развлечение подобное тем, которые устраивает твой папаша, ублажая себя и тебя. Война - это бремя, и это шанс, один единственный шанс на победу. Не докучай мне боле!
   Эрмениг пристыжено замолк.
   - Кто еще мечтает сейчас о своем дворце в Тиринте, о женщинах, о богатом столе и игрищах - все можете убираться. Проку нет в таких эрменигах, как вы! - нарочито громко проговорил тидорп и лицо его покраснело. - Да неужели же вам не хочется испытать себя?! Проверить, кто вы есть на самом деле! Неужели же Тиринт так разнежил вас, что превратил из мужчин в дрянных девок?
   Из-за деревьев на противоположном берегу до слуха тидорпа донесся яростный рев, такой, словно сама земля в том месте разверзлась и взорвалась подобно вулкану. Пролетев над макушками деревьев, волна от криков сотен глоток затихла где-то далеко за спинами эрменигов, а с противоположного берега уже слышались лишь отдельные крики, заглушаемые ударами оружия о щиты.
   Кони дико заржали и заходили ходуном под своими сидоками. Всадники - молодое пополнение с побледневшими от волнения и страха лицами, пытались сдержать животных, с перепугу натягивая поводья так, что рвали коням губы.
   Залиорд мельком взглянул на взволнованных конников и приказал:
   - Вперед.
   Он направил коня к берегу реки и пересек ее, расталкивая щитоносцев.
   - Стоя-я-ять! Стоя-я-ть! - заорал он на легкую пехоту, которая в беспорядке отступала из леса за стену ростовых щитов.
   Солдаты продолжали бежать на него и мимо него, и казалось не слышали его. Их искаженные страхом лица, иногда перепачканные кровью, широко открытые глаза и искривленные от ужаса рты, одно за другим проносились мимо тидорпа.
   Ни одна мышца не дрогнула на его лице, пока он стоял во главе со своими барэрменигами - телохранителями и смотрел за паникой, которая охватила часть его войска. Только лишь лицо его стало постепенно краснеть и краснело неравномерно - чернее в тех местах, где кожа огрубела от рубцов.
   Более опытные солдаты-щитоносцы с опаской смотрели на своего командира ибо хорошо знали, что он не из тех людей, которые долго и много кричат, он из той породы деятельных натур, которые по свойствам своим, может быть страшнее крикунов и демагогов.
   Ригниты продолжали бежать из леса. Неожиданно, тидорп пятками ударил коня по бокам и вдобавок так хлестнул плетью, что тот взвился на дыбы и понесся вдоль по берегу. Не успел он сделать и десяти скачков, а на землю уже повалились три молодых солдата. Их тела были перерублены мечом тидорпа.
   Телохранители бросились вслед своему командиру и тоже не жалели мальчишек, попадавшихся им на пути.
   Вмиг всякая паника была подавлена и глаза молодых солдат обратились с большим трепетом на всадника в лопоухом шлеме, чем на гущу леса.
   Залиорд резко остановил коня и отер окровавленный меч о его гриву. Его искаженное бешенством лицо оглядело ряды войск. Люди, по которым скользил его взор, невольно сжимались и отводили глаза в сторону.
   Продолжая жуткое молчание, тидорп с помощью меча описал над головой круг. Поняв сигнал, щитоносцы мерно ступая, взошли на противоположный берег.
   Прозвучал переливчатый сигнал большого рога и нескольких малых рожков. Щитовые стены распались. Солдаты принялись строиться выпуклым к лесу полукругом. Затем, полукруги выстроились в подобие линии и двинулись в чащу леса.
   - Опар, встань по эту руку, а ты Вур - по эту, - приказал тидорп двум своим телохранителям, подняв сперва левую руку, а затем правую. - Глядите в оба. Где мои эрмениги?
   - Мы здесь, тидорп.
   - Не забывайте, чему вас учили в дорпе и в лесу держите линию. Езжайте с Опаром и Вуром, и держите линию.
   - Мы ничего не забыли, тидорп. Мы все помним.
   - Езжайте же.
   Полукруги войск продолжали медленно продвигаться вперед.
   - Вы, умерьте шаг... еще... еще! - кричал Залиорд, едя сзади и следя за тем, чтобы строй не сломался. - Эй, вы! Смелее-смелее! Боги любят нас. Пришел час расплаты. Вспомните гиты мимо, которых мы шли, когда еще не выпал снег. Вспомните лица ваших барнитов, взиравшие на вас из-под сожженных дорпов. Вспоминайте-вспоминайте, чтобы больше сил было у вас на зэлтов! вспоминайте! Вон они - те, кто жег и убивал ваших женщин, душил и резал барнитов ваших! Вон они - кто сделали вас бездомными бедолагами! Пришел час отплатить им за вашу "веселую" жизнь!
   Хоргиты дико заревели, едва тидорп кончил говорить.
   Спереди тоже донесся рев - до врага оставалось не больше сотни шагов.
   - Мет, - обратился тидорп к ближайшему своему барэрменигу, - и ты, Тиз, отскочите от меня на восемь десятков локтей и возьмите с собой еще двух эрменигов.
   Телохранители кивнули и отъехали в стороны.
   Залиорд с тревогой посмотрел себе за спину. Глаза его сощурились.
   Крики тысяч людей не умолкали. Раззадоренные щитоносцы уже видели впереди себя тела зэлтов, частично скрытых листвой, но стоявших и поджидавших подхода противника.
   - Виг, скачи к тиниту Раптинугу и скажи ему, чтобы его ниты не тратили всех мисов и не вступали в битву. Едва бросят, всех привести сюда.
   - Да, тидорп, - и Виг поскакал вперед
   Два войска подошли друг к другу на расстояние в два десятка шагов и остановились. Воздух загудел от стрел, дротиков и копий, но лес стоял так плотно, что подавляющее большинство из них, даже пущенные с близкого расстояния утыкали собой корни да стволы деревьев.
   - Я передал, - сказал Виг, когда словно вынырнул из-за толстого ствола дерева.
   Раздался грохот, звук которого во много раз усилил дикий рык, изощедший из глоток солдат. Прошло мгновение и уже ничего не возможно было разобрать в том ужасающем реве, в котором слились воедино сотни звуков, приличествующих любой битве.
   Там, где находился Залиорд, ему не было видно ничего, кроме спин солдат, стоявших в задних рядах. Лишь несколько раз он приметил, как "удачливые" зэлтские стрелы, пронесясь между стволами деревьев, втыкались в мшистую землю.
   - Тир, зэлты укрылись вон там, - Виг указал рукой направо, - и ударили сзади.
   - Заметили Вура?
   - То не знаю.
   - Если ударили - не заметили, - проговорил больше про себя тидорп. Он закрыл глаза, но под веками его зрачки ходили из стороны в сторону, словно он мысленно представлял теперь, что творится на его правом фланге.
   - Пусть Вур отведел эрменигов за спины зэлтов и бьет. Не в лоб, а в спину, - крикнул он вслед удалявшемуся Тизу.
   - Тидорп, зэлты ударили в спину из засады, - подскакал к нему Мет
   - Пусть Опар отведел эрменигов и ударит в спину зэлтам.
   Мет кивнул и ускакал.
   - Тир, Вур наткнулся на засаду, - снова подскакал к тидорпу Тиз.
   Залиорд кивнул.
   - Останься здесь за меня, - сказал он Тизу, а сам с двадцатью телохранителями поскакал на правый фланг.
   Он верно рассчитал, когда не стал огибать свой фланг, а ударил в прореху между двумя щитоносными полукругами. Зэлты, не ожидавшие оттуда нападения, - не видели, кто на них будет нападь, полукруга там не было - были застаны врасплох и отошли, дабы не пропустить тяжелую конницу себе за спину. Высвободив для себя четыре ригниты щитоносцев и приказав им занять оборону, тидорп резко отвернул вправо и перебив зэлтских вестовых, бежавших в сторону засады с известием об изменениях - единым наскоком сзади опрокинул зэлтских копейщиков, не сумевших держать строй в лесу, и частью затоптал их, частью порубил. Оставшиеся зэлты, быстро выстроились кругом и ощетинились копьями.
   Залиорд, тяжело дыша, остановился в десяти шагах от кончиков их копий и с недоумением посмотрел на строй, невольно подивившись боевой выучке дикарей.
   После он развернул коня и поскакал обратно, давая возможность эрменигам забрасывать дротиками занявшего оборону врага.
   - Две ригниты к Вуру, - приказал он Тизу, указывая на метателей дротиков, которые шли на некотором отдалении позади от него.
   - Тир, был Мет, сказал, - все выправилось.
   - Я знаю, - ответил тидорп, нахмурился и с еще большим беспокойством посмотрел себе за спину.
   Битва продолжалась и судя по тому, как Залиорд ехал среди тел убитых солдат выходило, что зэлты отступали.
   Глядя на это, окружавшая его охрана, довольно поводила глазами и растягивала рты в суровых улыбках. Лишь он один не разделял их настроения. Только у тидорпа лицо от этих успехов еще больше омрачалось. Он уже хотел было отдать какой-то приказ, когда к нему подскакал Мет.
   - Засада, - только и сказал он.
   В подтверждение его слов, слева разлись победные крики зэлтов.
   Подскакал второй вестовой. Тидорп готовился слушать его, дивлясь необычайному волнению, почти страху, которое охватило его.
   - Зэлтская конница ударила сзади, - донес вестовой.
   - Хоргитинты бегут? - выдохнул тидорп.
   - Нет.
   Залиорд сжал зубы. Впервые за долгие луны войны с зэлтами, он не понимал, что происходит. Внутри него постепенно зарождалась и крепла злоба, и ощущая ее появление, он еще больше тревожился, ибо злость никогда не помогала полководцу побеждать.
   - Стань здесь и будь за меня, Мет, - приказал ему тидорп, а сам поскакал на левый фланг.
   Он подоспел как раз вовремя потому, что его солдаты уже начинали пятиться, окруженные со всех сторон сотнями зэлтов. Удар малочисленной, но все же тяжелой конницы, а также рубка, которую устроили барэрмениги, за годы службы прекрасно овладевшие своими мечами, произвели значительные опустошения, как в рядах зэлтских легких всадников, так и в их пехоте.
   - Опар, не увлекайся! - крикнул тидорп своему барэрменигу и тут же обернулся к ближайшему к себе всаднику. - Силач, скажи ближайшему тиниту, чтобы остановился. Так доскачи до каждого.
   Силач, высокий мужчина примерно одного возраста с самим тидорпом, но с полным отсутствием бороды на подбородке, кивнул и помчался стремглав в сторону щитоносцев.
   - Опар!.. - позвал Залиорд и хотел было отдать ему приказ остановиться, когда ему крикнули в самое ухо.
   - Позволь мне, тидорп... я поскачу...
   Тидорп удивленно посмотрел на своего телохранителя.
   - Силач убит, - крикнул ему тот и указал кивком головы на лошадь, которая неслась прочь от места битвы. Она видимо дико ржала (Залиорд отчетливо увидел ее широко открытый рот). На спине ее, пригрожденное стрелой к крупу, безжизненно повисло тело барэрменига.
   Ни секунды не мешкая, тидорп кивнул - едь.
   - Ты все слышал? - только и спросил он в спину вестовому.
   - Да, тир, - закричал тот.
   "Фьють", услышал Залиорд слева от себя.
   - Гы! - донеслось до него. Он обернулся и увидел, как ближайший к нему телохранитель падает на землю, пронзенный огромной, похожей на копье, стрелой.
   Конница развернулась и быстро покинула левый фланг
   Больших трудов стоило Залиорду восстановить порядок в рядах щитоносцев, позади которых он скакал во главе своих эрменигов.
   - Ну, что, хоригинты?! - кричал он. - Наваляли нам зэлты? - И хохотал.
   - Еще кто кому навалял.
   - Всегда бивали и бить будем! - кричали ему вслед.
   - Держите их на месте, - Залиорд прикрылся за щитом, в который единовременно поткнулись три стрелы - он еле удержался на коне, - нападать они больше любят со спины. Напрямки не пойдут! Ха-ха-ха!
   Солдаты, заслышав его веселый голос и беззаботный смех, начинали улыбаться сквозь пот и кровь, которые стекали по их лицам и одеждам, перемешиваясь в единую мутную жижу.
   - Орид! - закричал Залиорд.
   - Он здесь, тидорп. - И с ним поровнялся молодой эрмениг, которого он в начале битвы пристыдил малодушием и нетерпеливостью.
   - Готовься трубить отступление, - огорошил Орида Залиорд.
   - Да, тидорп, - неуверенно проговорил тот, словно стеснялся этого своего согласия.
   Конница объединилась на правом фланге и единожды ударила по зэлтам, смяв и опрокинув их.
   - Труби! - закричал тидорп Ориду. Юноша закинул голову и затрубил. - Поторопимся! - закричал уже всем эрменигам Залиорд.
   Конница, прорвав левый фланг зэлтских войск, ринулась вперед, угрожая зайти им в тыл. Скача позади врага, тидорп внимательно осматривал зэлтов, не ведавших о том, что у них за спиной идет вражеская конница, но так и не отдал приказа атаковать.
   Изрубив с десяток зэлтских конников, с которыми неожиданно встретились между деревьев, Залиорд обрушил всю свою мощь на копейщиков, силуэты которых разглядел за нижними ветвями деревьев.
   Со стороны щитоносцев завыл рожок: "Стоять!" Ему вторили еще несколько рожков.
   - Торопись, тир! - крикнул ему Орид. Он был испуган.
   - Труби атаку... громко труби, как можешь громко!!! За императора! - заорал тидорп, врываясь конем в строй копейщиков и принимаясь рубить налево и направо.
   "Атака!", заревел главный боевой рог тиринтцев. Пел он однако не долго потому, что Орид запнулся, когда бок ему проткнуло копье, на которое он налетел, трубя.
   Дико ржали кони, кричали люди, звенела сталь - лес на расстоянии до двухсот шагов гудел от топота ног, копыт, рыков и боевых кличей врагов.
   - Сзади, тир! - закричали барэрмениги. - Конница!
   - За мной! - закричал Залиорд и прорубившись сквозь рассыпавшихся в панике копейщиков прошел между полукругами щитоносцев.
   - За мной! - крикнул он тиниту, который подбежал к нему, и направил пехоту на зэлтских всадников, которые однако не вступили с ними в бой, а развернулись и скрылись в чаще.
   Тидорп остановил щитоносцев и выровнял строй.
   - К Вуру, - крикнул он своим эрменигам и хотел уже поскакать на правый фланг, когда внимание его привлекла гора тел, состоявшая из трупов коней и растоптанных и посеченных нитов.
   - Что здесь было? - спросил он у кучки молодых солдат, стоявших у дерева и изо всех сил старавшихся не пасть на землю. Из их лиц, казалось выбрали всю кровь, а тела трясло так, что он даже не могли держать дротики.
   - Что здесь случилось? - закричал на них один из барэрменигов. - Отвечайте тидорпу!
   - Зэлтские эрмениги, - еле проговорили они, каждый добавив в эту короткую фразу по членораздельному звуку из-за стучавших друг о друга зубов.
   В который раз лес оглушил боевой зэлтский клич и снова ударил гром дубин о щиты. Тидорп поворотил коня мордой к дерущимся.
   - Мет, собери нитов и построй их. Пусть...
   - Мета нет, господарь.
   - Где он?
   - Не ведаем.
   - Тиз!
   - Здесь, тидорп.
   - Собери нитов, пусть вооружаться и выдвинь их вперед. Будем отходить!
   Очередная атака зэлтов была с трудом отражена только, когда из-за щитов им в лица полетели их же стрелы, дротики и копья, поднятые легкими пехотинцами на поле боя. Залиорд не позволил распылять силы, а приказал собрать легкую пехоту в одном месте - в центре. Туда же отправился и он сам.
   Тучи дротиков вместе с видом готовящейся к атаке тяжелой конницы, остановили зэлтов и заставили их отойти.
   В это время прозвучал тиринтский рожок и щитоносцы стали медленно отступать. Конница и легкая пехота прикрывали это отступление. Ниты, чувствуя за спиной тяжелое дыхание коней, не дрогнули, когда зэлты многотысячной массой бросились на них. Враг был встречен тучами дротиков, копий и всякой всячины, которую солдаты находили под ногами.
   - Орид!
   - Орид ранен, тир.
   - Тогда... кто там? Трубите отход.
   Главный боевой рог затрубил отступление и ниты с радостью исполнили приказ.
   - Быстрее! - кричал Залиорд, а за ним и все всадники, подгоняя щитоносную пехоту, которая от усталости еле волочила ноги.
   - Тинит, останови их, - приказал командиру легкой пехоты тидорп. Он уже оценил расстояние и понял, что зэлты нагонят щитоносцев.
   - Стоя-ять! Ни-и-иты-ы, стоя-я-ять!
   Молодые солдаты тут же остановились и стали собираться в ригниты. Залиорд невольно улыбнулся, наблюдая, как эти еще недавно отошедшие от мамок мальчишки, увидев самое страшное в жизни - наконец-то так устали, что привыкли к ужасу кровопролития.
   - Поворачиваем, - приказал тидорп своим конникам.
   Всадники мигом развернулись и ударили по зэлтам. Тяжелая конница налетела на лучников, которые вышли вперед, чтобы бороться с метателями дротиков.
   Залиорд приостановил коня, оставаясь позади своих конников.
   - Рог мне! Рог! - закричал он, неотрывно смотря на лучников, которые были застаны врасплох этим неожиданным наскоком конницы и теперь изрубались ею в больших количествах. Трубили зэлтские Рога Смерти, но опытный взгляд полководца вскоре определил, что зэлтские воины отказываются слушать их приказы и бросаются в одиночку на сомкнутые ряды тяжелой конницы.
   К тидорпу подскакал молоденький юноша - ему не исполнилось и пятнадцати.
   - Я здесь, гос... под... арь, - проговорил он, стуча зубами.
   Залиорд с усмешкой посмотрел в его бледное, все в поте лицо и рог, неистово трясущийся в руке.
   Убедившись, что зэлтские лучники опрокинуты, он приказал трубить отступление.
   Между тем, щитоносцы уже вышли на берег речушки и остановились.
   Залиорд приказал им отойди на другой берег и выстроил линией.
   Из леса стали выбегать ниты. Вооруженные только кирками, они неслись по берегу и с разбега прыгали в реку. За ними по пятам гнались зэлты. Многие из них были ранены, но у всех без исключения глаза выражали только одно - безумие и лютую злость.
   Армии снова сошлись друг с другом, но теперь уже перевес явно был на стороне щитоносцев. Свободное от стволов деревьев место на берегу реки позволяло им с легкостью отражать атаки жаждущих мести врагов.
   Зэлты бросались на щиты, пытались прогнуть их, но каждому из них приходилось бороться сразу с тремя тиринтцами с трех разных сторон. Десятками они падали у щитов, корчась от боли ран, нанесенных им тонкими, но длинными кинжалами, которыми были вооружены щитоносцы. Там, где врагам удавалось продавить стену, тут же появлялась тяжелая конница, опрокидывавшая зэлтов в реку.
   - Иди... чесно... дирись... иди!.. - кричали зэлты на плохом тиринтском, но над ними лишь хохотали и передразнивали.
   Тидорп с довольным видом осматривал свои войска. Страх в нем постепенно проходил, хотя руки все еще мелко дрожали.
   Неожиданно, его взгляд наткнулся на зэлтского всадника и остановился.
   Залиорд прищурился. Так и есть, всадник держал в вытянутой руке фиолетового цвета плащ, с красной окантовкой и бахромой в нижней части. Тидорп прикусил нижнюю губу, а потом заскрипел зубами - он узнал конника - это был зэлт-предатель, с которым он встречался несколько лун назад. Как его зовут он не помнил, но во второй раз проклял про себя. Вот уж и впрямь, злейший враг - бывший друг.
   Тем временем, всадник скрылся в зарослях. Сразу же затрубили Рога Смерти и зэлты отступили. Даже самые отчаянные поняли, что сил у них уже недостаточно.
   Убедившись с помощью разведки, что враг отошел очень далеко, Залиорд приказал войскам встать лагерем у речушки.
   Начались работы, которые всегда начинаются после сражений - собирали хворост, рубили деревья и стаскивали бурелом для погребальных костров.
   Из барэрменигов Залиорд потерял семь человек. Тела пятерых из них обнаружились сразу. Еще одного нашли ближе к ночи. На всех них были плащи.
   - Господарь, не найдем только Мета, - сказал Опар.
   - Перевяжи рану, - приказал тидорп, указывая ему на порез на своей руке. - Больше ни о чем не заботься.
   - Пустяковая рана, - махнул рукой Опар.
   - Не ищи его больше. Я знаю, где он, - сказал Залиорд и поник головой.
   Барэрмениг кивнул и отошел.
  Тидорп снял шлем и с удовольствием почесал зудящую голову. Он опустился на землю и с удовольствием растянулся - затрещали кости и захрустело в шее.
   - О! - выдохнул он блаженно.
   Вдруг, до его ушей донеслась суматоха, которая поднялась на дальнем конце лагеря. Послышался стук копыт и возбужденные переговоры. Залиорд поднял голову и с удивлением увидел... Мета. Барэрмениг ехал в сопровождении трех эрменигов и глаза его были растерянными.
   Тидорп тут же сел и с нетерпением ожидал подъезда слуги и друга.
   - Мет, - сказал он радостно и поднялся на ноги.
   - Это он передал тебе, - вместо приветствия сказал Мет и протянул ему что-то завернутое в барэрменигский плащ.
   Залиорд взял предмет в плаще из его рук и обнял друга.
   - Рад, что ты жив, Мет, - устало улыбнулся тидорп.
   - Он обманул меня, как мальчишку! - прорычал тот и застрежетал зубами.
   - Ничего, - попытался успокоить его командир.
   - Я даже не смог защититься, - продолжал корить себя Мет.
   Вокруг собрались барэрмениги.
   - Пойдем, обскажешь мне все, как было, - предложил ему тидорп.
   - Нет, пусть все слушают. Все пускай слышат, чтобы мне больше позора было и злости, - решил Мет.
   Он рассказал, что ожидал на том месте, где ему и приказал быть Залиорд, когда со стороны реки послышался топот копыт, а после из-за деревьев вынырнуло несколько сотен зэлтских конников.
   - Подобно урагану они обрушились на твоих нитов, тидорп. Но ниты Тиринта, и я преклоняюсь перед ними, не дрогнули и приняли удар. Однако, поймешь и сам, что такое ниты и что такое пусть и зэлстские, но эрмениги. Я увидел их тидорпа и бросился на него, но он... но он... - Мет тягостно вздохнул.
   - Говори же, Мет, не томи! - попросил Вур, который с интересом слушал.
   - Он не стал драться со мной. Я ударил его унагом, но промахнулся, и он ударил. Но когда я встретил его руку... она... я и сам не помню, как он оказался позади и ударил меня унагом словно дубиной. О, горе мне! Какой позор! Прикажи прирезать меня, тидорп! - Мет осел на землю и закрыл лицо руками.
   Столпившиеся вокруг барэрмениги разделились на два лагеря: одни, во главе с Вуром, искренне сочувствовали несчастному, вторые, возглавляемые Залиордом, сдерживали улыбки.
   - Встань, Мет. Я не хочу твоей смерти. Своим примером ты лишь подтвердил, что в жизни нет ничего окончательного - ни хитрости, ни силы. На каждую хитрость найдется свое противное ей умение, на каждую силу - противосила. Это и я, и ты сегодня познали. Пусть же это будет уроком нам и увеличит нашу мудрость и силы.
   - Барниты, у кого-нибудь есть легомат. Я заплачу, сколько скажете. Утону в легомате.
   - Легомата нет, но есть прекрасная веома, и я отдам тебе ее за так, - сказал Опар. Он слушал рассказ Мета, продолжая перевязывать рану на руке.
   - Утоплюсь в веоме, - трагически, словно ребенок, которого обидели до глубины души, сказал Мет.
   - Я с радостью пойду на дно вместе с тобой, - обнял его Тиз, выступивший из толпы.
   Впервые с момента появления, на лице Мета заиграла улыбка.
   - Да, да и мы, - закричали со всех сторон барэрмениги.
   - Разжигайте костры, становится зябко, - приказал тидорп, возвращаясь к своей привычной роли. В глубине души он был огорчен малодушием Мета, но быстро простил ему, ибо раньше ставил его ум и силы выше своих - делал это тайно - но теперь...
   - Что ты мне прислал? - проговорил он себе под нос, разворачивая плащ Мета.
   В плаще оказался рассохшийся триголинт. Сложив воедино развалившуюся глину, он прочел: "Надешь мения где прешде находл.Чтец"
   - Чтец, - поморщился Залиорд, - это точно был он. - Он еще раз поморщился. - Боги, почему вы сводите его со мной вот так... а не в бою... ммм... Чтец!
   - Эй, вы, там, - крикнул он вникуда.
   - Я здесь, тир, - послышался голос Орида. Он приподнялся на шкурах и повернул в сторону Залиорда свое мертвецки-бледное лицо.
   - Лежи уж, - отмахнулся тидорп. - Принести триголинт.
   Когда ему наконец подали мягкую глину и палочку, он надолго задумался, а потом написал на глинянной ленте: "Горе нам, Папенир, брат мой, сегодня я дрался не с дикарями, сегодня я бился с армией!"
  
  ***
  
   - Вот все, че те можножь об жизни моей послухать, тидорп.
   - Ты говоришь мне ее уже второй раз.
   - Тогда ты не слухал меня, лишь гнул губы и морщилси. Правда жежь?
   - Хм...
   - Предатель я говорижежь! Сщас познаешь предательство-то мое! Говори, будешь слухать?.. Ну, говори жежь!
   - Буду... (тяжелый вздох, словно коснулся чего-то омерзительного) говори.
   - Условица с тобою хочу и сообщаца. Обговорим?
   - Что? Со мной... да как ты!... ммм... (успокаивающий себя выдох) обговорим... хм...
   - В Чергоувелесте я... не последний. Знаю много чего. И ты то знать будешь.
   - Как?
   - Видел ли гросп в острове, че между рекой?
   - Много таких островов.
   - По тракту он.
   - Императорскому?
   - Нет, тому, че... как же сказать-то... гм... Дрогодорп ведаешь, где был-то?
   - Нет, но прознаю.
   - Прознай. От него в белые земли как итить... идтить... идти, в пол малой луны до острова дойдешь. Вот тама.
   - Ты будешь?
   - Нет, от меня будут.
   - Кто?
   - Тиринтец. Я куплю. В Зэлтии сщас много рабов из дальних... Тиринта.
   Залиорд заскрипел зубами.
   - Ты видел, как дрались... они?
   - Видел.
   - Понял, че это?
   - Понял, не дурак.
   - В снег еще поболе придуть. Этих всего четыре тыщи было, тех - до ста.
   - Видно, не знаешь ты...
   - Знаю жежь. Эт ты не знаешь. Чергоувелест не ваш. Отстояли его. Хоргиты отошли, как эгиват пришел из Черных лесов.
   - Кто такой эгиват?
   - Император.
   - Хм... а Черные леса?
   - Не будем тратица. Писать буду. Ты - читать.
   - Мне надо обдумать.
   - Нет времени, тидорп. Ты видел, как дрались-то?
   - Да (уже мягче).
   - Это армия, тидорп, не кучка диких зэлтав - армия!
   - Да.
   - Чрез энту большу луну мой слуга будет... твоего ждать... там...
   - Если мне не поверят?
   - Снег им укажет, че я прав. Ждите большого нашествия. Сто тыщ ждите.
   - Я не верю тебе. Столько и зэлтов-то нет на свете. Их мало...
   - О, я так же думал. Нет... нет... сто тыщ... верь... готовьтесь...
   - (Шепотом) О, боги! (Громко) Откуда пойдут?
   - Отсюда жежь. По тракту. А можа и по-другому как... но все горят, че так пойдем... пойдут...
   - Император будет?
   - Будут.
   - Будут? Их несколько?
   - Пять или шесть их.
   - Такую армию не составит труда разбить.
   - Нет (раздраженно). Главный - Рог.
   - Зовут Рог?
   - Да. Оставши... остальные под... ним...
   - Гм...
   - Останови их в лесах... видел сщас... лес неудобен для зэлтаргов... зэлтаоны плохо по лесу деруца...
   - (Доверительно) Видел и подметил.
   - Останови в лесах. Скоро жежь скачи в Тиринт и говори. Все, как я сказал, говори. Надо войска... много войска...
   Пауза.
   - Еще... дай мне пленников и добычу...
   - Что?
   - Пленников и добычу.
   - Думай, что говоришь! Никогда...
   - Не спеши. Прошу - не спеши! Вернусь с добычей - выше стану, больше узнаю...
   - Нет.
   - Подумай сщас.
   - И думать нечего - нет!
   - Ты думаешь - обман! Я знаю, че думаешь, че обман. Но не обман! Вот, это моя семья. Она в Тините. Найди их. Спроси про меня - они скажут.
   - Что это? Триголинт? (Взял) Я не верю. Что ты делаешь?
   - Бери.
   - Что это? Я не вижу - темно.
   - Это унаг. Бери его и ударь меня (снял шлем). Я... ммм... ты свободный от клятвы не бить меня... я... ммм...
   - Освобождаешь меня от клятвы?
   - Да. Бей.
   Молчание.
   - Забери унаг, зэлт. (И признание) Я и не знаю, что думать. Это слишком все...
   - Сто тыщ придут. Сто! Сколько у тебя? я видел - тыщ две или три. Ты победил четыре и десять бы победил. Я знаю потери... я считал... у нас две тыщи перебито, у вас...
   - Четыре сотни.
   - Двумя будешь десять тыщ бить - знай это про нас. Иди в Тиринт и проси. Не десять проси. Тридцать, сорок! Больше проси - дадут десять.
   - Ха-ха! Теперь вижу, что ты из наших.
   - Из ваших? Из ваших?! Ты не просто этоть сказал?
   - Нет. Я понял, что ты хочешь. Я сделаю. Я не верю тебе, но я верю себе. Сегодня со мной дралась армия и если бы не мои хоригинты, мы были бы смяты и перебиты. Ммм... (тяжело вздохнул) ты давно-то здесь не был?
   - Восемь снег... ов сошедши.
   - Ого!
   - Ха-ра-рар! Ха-ха!
   - Ха-ра-рар, да слышал, что зэлты так говорят - ха-ра-рар. Пограблены все наши белые земли. Знал?
   - Знал.
   - А земли у Стеградендов и у Малых Оледн?
   - Тоже?
   - Да. Разом пошли. Со всех сторон.
   - Это кавварады.
   - Нет, Чтец, не они. Мы их не касаемся.
   - Это они. Я видел... там...
   - Где?
   - В Зэлтии. Они готовят хоргиты для... зэлтским эгиватам.
   - Кавварады?
   - Я видел. Они малые, вот по сюда (показал на уровне груди), видишь?
   - Да.
   - Готовят хоргиты эгиватам... императорам.
   - Вот откуда строй и... о-о-о!
   - Сто тыщ таких... понимаешь ли?
   - Теперь да. О, боги! Сто тысяч.
   - На том покончим с хоргитами. Теперь о торге.
   - О торге?
   - Да.
   - Но я не купец.
   - Будешь. (Помолчал) Ты понравилси мне, тидорп. Я там... купец. Мне нужны товары. В Зэлтии любятся тирин... товары из Тиринта.
   - Я не буду торговать.
   - Не ты, но через ты... тебя...
   - Зачем же?
   - Буду богатеть...
   - Фр-р...
   - Не-ет, не презирай. Я буду везде торг вести... больше знать...
   - Да, я тебя понял. Ты верно говоришь. Там, где не заговорят под ножом, говорят от денег. Что тебе нужно привезти?
   - Мой слуга скажет.
   - Через большую луну?
   - Да.
   - На острове?
   - Да... э-э (спохватился) Зензэлт это... река-то...
   - Хорошо, что сказал. Ее знаю, теперь точно найду.
   - Не забудь.
   - Не забуду.
   Помолчали.
   - Отдам тебе обоз, Чтец.
   - О, я рад... рад те... ты это хорошо... ох, как я рад!..
   - Только смотри. Оставлю в нем не живых, мертвых - режьте их словно бы они как во сне. А живые будут поджидать скраю. Драться будут и отступят. Ты за ними не иди, обоз бери.
   - Да... да...
   - Оставлю его тебе... где же оставить? Хм... ммм... Поле то помнишь, где я твоих... тех диких зэлтов перебил? Вот там оставлю. От дороги на противной стороне живые будут. Ты по дороге иди и от нее же нападай. Живые в лес уйдут.
   - Я не преследую.
   - Да. Я предупрежу, чтобы остановили по ней все хоргиты. Отступать тебе никто мешать не будет, но и ты делай так, точно и впрямь отступаешь: виляй и иди скоро. Следить буду за тобой. Итак, до снега. Но больше не жги... а, хотя там уже и жечь нечего!
   - До снега.
   - Запомни, не убедил ты меня. Не верю я тебе. Но скажу как ты мне сказал. Не обманешь - везде за тебя стану, если воротиться надумаешь.
   - Я... да...
   - До снега.
   - До снега, тидорп. (снова спохватывается) Тидорп!
   - Ну?
   - Про семью... никто... никому не говори. Залог это от меня к тебе, чебы равны я и ты.
   - Не скажу.
   Кусты в ночном лесу зашуршали своими листьями, заскрипели ветвями и сомкнулись почти одновеременно, скрывая собой крупы коней, разъехавшихся в разные стороны.
  
  ***
  
   Чергоувелест гудел, подобно встревоженному улью. Казалось, взбудораженность, охватившая каждого жителя города, передавалась даже животным на главной торговой площади, и они стучали копытами, мычали, тревожно ржали, или носились туда и сюда, не зная, где найти себе место тихое и уединенное.
   Осеннее солнце уже взошло и светило удивительно ярко и тепло для этого времени года. На небе не было ни облачка и это еще раз подчеркивало знаменательность времени суток, в которые большой отряд зэлтов под предводительством Ланнаота Языкастого, Гееродаота Уса и Ихоклеота Неназванного вступал в город.
   Входили намеренно с главных ворот и в час, когда люди еще не были так заняты своими заботами, чтобы не оторваться от них.
   А занятий в городе в ту осень и впрямь значительно прибавилось. Чергоувелест с достоинством выдержал вторую за свою историю осаду, но каким трудом удалось это сделать, знали только его жители.
   Еще за один конный переход до города, Дидрад и его спутники стали подмечать следы недавней осады. Первым, что бросилось в глаза прибывшим, были громадные по своим размерам проплешины в лесу вдоль реки, которая обтекала город с восточной стороны. Имперские войска несколько больших лун простояли подле города и от этого их стояния земля вокруг Чергоувелеста почернела от копоти сожженных деревень и костров, и побурела от крови, лившейся здесь потоками.
   Отряд, отяжеленный богатой добычей, а более всего усталостью от многомесячных странствий и тревог, проходил по вытоптанной земле, которая была намеренно взрыта так, чтобы труднее было пахать и сеять. Землю вырывали комьями и комья эти сбрасывали в воду. После такой "вспашки" поля выглядели так, словно их поклевали гигантские птицы.
   - Гляди, гляди! - то и дело разносилось по рядам идущих солдат, и самые глазастые указывали на очередную нелепость, кои во множестве плодяться в периоды войн: то человеческие кости торчали прямо из земли, будто частокол, то на перелищах стояли во весь рост словно живые женщины и дети - лица их были опалены и обезображены. Каждое прикосновение к ним вызывало опадание тел. При этом, в воздух поднималась черная копоть и, перемешиваясь с смрадом, медленно растекалась над головами зэлтаонов.
   Со всех сторон до слуха Дидрада долетали сдавленные злостью ругательства и проклятия, которые солдаты посылали и насылали вслед ушедшим имперским войскам. Сам же салматаон никак не мог разобраться, что творилось у него на душе при виде всего этого.
   Сидя на коне и стараясь смотреть только вперед, на дорогу, он не видел то, что простиралось перед ним. Картины разрушений и страданий, которые выпали на долю и тиринтцев, и зэлтов, перемешались в его сознании настолько, что он не мог отделить одни от других (да и чем существенно отличны страдания людей - ничем!). Проезжая по земле, опаленной войной, политой кровью, в большинстве своем, ни в чем не повинных людей, Дидрад вслушивался в себя и то, что он слышал, удивляло и раздражало его.
   Казалось бы, что ему до этих зэлтов. Ведь они первые начали лить кровь... первыми пришли на чужие земли (пусть и когда-то бывшие их землями) и начали лить кровь. То, что тогда проплывало по обоим бокам от его коня - все это было лишь следствием тех зверств и того насилия, который познали тиринтцы. Парень прекрасно понимал это и старательно убеждал себя, что "это то возмездие, которое без сомнения должно быть... оно должно быть потому, что так справедливо". Душа его кипела с тех самых пор, как он увидел каннибалистские ритуалы, устраиваемые черными эамалами на перелищах тиринтских городков и деревень. Тогда он с большим усилием сдерживал себя, стараясь ничем не выдать того омерзения и той ненависти, которые свербили его душу, насквозь пронзали сердце, заставляли дыхание всякий раз сбиваться, когда в уши его врывался крик терзаемых людоедами людей.
   И он возненавидел тех, с кем вот уже долгие годы связывал свою жизнь! Даже там, в поле, когда они "захватывали" обоз, он с плохо скрываемой радостью заметил, как тиринтские солдаты убили несколько эамалов и не потеряв ни одного человека, скрылись в лесу. Как он торжествовал тогда! Возможно, даже пребывал в эйфории потому, что очень деятельно организовал отступление отряда обратно в Зэлтию. И хотя эамалами командовали Языкастый и Ус, но для всех в короткий срок стало понятно, что духи благоволят именно Дидраду. Ни Ланнаот, ни Гееродаот не стали препятствовать умалению своей военной власти и довольно легко расстались с ней в угоду материальной выгоде и славе.
   Болота, по которым Дидрад повел свою армию обратно в Зэлтию, значительно усохли от жары и не представляли такой серьезной преграды, какой были большую луну тому назад.
   Тогда у него было много свободного времени, чтобы подумать и вспомнить. И он думал и вспоминал! Вспоминал и думал! И чем больше его воспоминания перемешивались с размышлениями, тем сильнее в нем зрела ненависть к зэлтаонам. Он и говорил-то с ними так мало именно поэтому.
   Однажды ему показалось, что он навряд ли когда-нибудь сможет простить своих "боевых друзей" за то, что они натворили. Всякий раз приходя к этому выводу, Дидрад отчего-то вспоминал Зоалину и его пробивал холодный пот потому, что он чувствовал, что его ненависть на зэлтов каким-то неведомым образом, постепенно, перепозлает и на нее. Он гнал от себя эти мысли, убеждал себя, что "нельзя вот так ведь... нельзя". Парень понимал, что девушка не виновата ни в чем - ни в убийствах, ни в истязаниях - ни в чем, но он не мог. Не мог отогнать ненависть прочь. Подобно воронке она вбирала в себя все новые и новые лица. И в конце похода, когда копыта коня Дидрада ступили на прибрежный песок и пошли по нему по направлению к Чергоувелесту, самалтаон ненавидел всех. Всех в Чергоувелесте и в Зэлтии!
   Но ненависть эта, казавшаяся ему тогда безграничной, непереборимой, - вечной - ненависть эта испарилась в тот же самый момент, как глазам Дидрада предстали ничуть не менее страшные картины разрушений, оставленные тиринтцами.
   И вот он ехал по главному тракту, ведущему в город, ехал и в памяти его всплывали кровавые пейзажи Тиринта и Зэлтии, всплывали поочередно, так, словно кто-то в его голове задумал сравнить, кто же, зэлты или тиринтцы, превзошли друг друга в жестокости и в кровавой выдумке. Но и этот неизвестный судья, сидевший в его голове и перебиравший память, никак не мог определить "победителя". Перед глазами парня проплывали картины порушеного Тиринта, одна страшнее другой, в ушах его слышались крики убиваемых людей. При взгляде на сожженные зэлтские деревни, крики эти словно перелетали пространство и слышались ему доносящимися уже из уст зэлтов.
   Много дней самалтаон ехал на коне и никак не мог решить, чья же война страшнее - зэлтская или тиринтская, и душа его от подобных дум, душа и без того заплесневелая и очерствевшая от жизни и вынужденных решений - эта душа металась в теле, будто загнанный в клетку дикий зверь, и никак не могла решить, в какую ее часть перейти, на чью сторону встать.
   К концу похода, когда вдали показались стены города, и когда Гееродаот попросил его не вести армию в город в ночь, а сделать это утром, тогда Дидрад окончательно допустил до себя мысль-признание, которую до этого всегда гнал прочь: в ту ночь, последнюю ночь его первого похода в далекие земли, парень понял, что не может выбирать между Тиринтом и Зэлтией, что обе эти земли, где ему волею духов ли, богов ли, удалось прижиться семьями, - обе эти земли ему родные, две единые части его души. Отказываться от одной из них - губить всю душу!
   - Слава! Слава! - кричали со всех сторон, и голоса эти смешивались в единый радостный рев, которым толпа, собравшаяся по обеим сторонам улицы, встречала отряд.
   Дидрад ехал слева от Ланнаота и это было правильно потому, что именно Ланнаот собрал войско и вывел его в поход. Гееродаот, бывший его младшим братом, ехал по правую руку и выглядел весьма довольным.
   Наблюдая за братьями, Дидрад поймал себя на мысли, что он никогда за всю свою недолгую, но такую богатую на события жизнь, не встречал людей настолько простых и благородных, какими были эти двое. Ни капли заносчивости, ни намека на высокомерие не заметил он ни в том, ни в другом. Всякий раз говоря с ними или слушая их, он невольно осознавал, что поражается их умению оставаться чистыми (если это можно так назвать!) среди той грязи, в которой жизнь уготовила им родиться и жить.
   Они очень походили друг на друга и могли бы сойти за близнецов, если бы не энное количество весьма знаковых черт, которые отделяли их лица одно от другого.
   Братья были сыновьями давно уже почившего зигреона Типронаота, верой и правдой служившего дому Великих воинов всю свою жизнь.
   Ланнаот был среднего для зэлтов роста и среднего же телосложения. Лицо его также нельзя было отметить какими-то особыми признаками: вполне типичный для зэлта ровный покатый лоб, не высокий, но и не узкий, такие же типичные густые прямые брови, скрывавшие собой серые глаза, смотревшие со стальным холодком, прямой, ничем не примечательный нос и узкие полоски губ, будто бы сомкнутые в постоянном напряжении, - все это можно было подметить в каждом втором жителе, который ходил по улицам Чергоувелеста. Но, уготовив лицу Ланнаота такие простые для Зэлтии черты, духи в последний момент опомнились и решили оставить на его лице отметину, которая бы выделила его из рода себеподобных. Во всю ширь подбородка Ланнаота, от левой стороны и до правой, наискось, тянулось баргово-коричневое родимое пятно. Подобно бляхе, которую наложили на кожу, оно увечило лицо зэлта, делая его мягкие черты нелепыми. Никто и не припомнит, какому озорнику приглянулось сравнить это родимое пятно с высунутым языком, но прозвище Языкастый прилипло к Ланнаоту с раннего детства и никак не хотело отставать от него даже, когда ему перевалило за тридцать.
   Надо сказать, что сам обладатель пятна нисколько не тяготился им (мы не можем утверждать это и за его ранний возраст, юность, когда все мы легко ранимы и весьма трепетно относимся к своей внешности, но на момент нашего повествования Ланнаота нисколько не смущал черный подбородок). Был он всегда весел, однако не относился к породе весельчаков ибо всегда знал, когда надо смеяться, а когда стоит помолчать и слушать с серьезностью.
   Гееродаот, описание которого уложится всего в пару строчек и будет звучать примерно так - он был очень похож на Ланнаота, но подбородок его был бел, а глаза голубы. Так вот Гееродаот, хотя и был младшим, но имел несравненно больше привлекательных для стороннего наблюдателя черт в своем характере. Дидрад, да и все, кто знал его, сразу же подмечали, как легко говорить с ним, легко молчать и вообще легко. В голубых глазах этого еще юноши ни один даже самый пристальный взгляд (а Дидрад всерьез считал, что уже может смотреть пристально), ни один подобный взгляд не смог бы найти даже тени лукавства или подлости.
   Согласитесь, именно отсутствие этих "качеств" и можно занести в основные признаки чистоты человека.
   Говорил Гееродаот всегда прямо и только то, что думал. И поэтому после нескольких разговоров с ним, Дидрад уверился в том, что "хотя он и глуп, но глуп от молодости" и что "жизнь принесет ему опыт и разум, и много чего может получиться".
   - Слава! Слава! - ревела толпа.
   - Слава-а-а! - закричал Гееродаот не выдержав нервного напряжения, которое видимо давило его изнутри. - Смотри же, брат! - крикнул он Ланнаоту. - Смотри же, Ихоклеот! Это все нам... они нам кричат!.. - На глазах его навернулись слезы, а щеки зарделись.
   Оба старших зэлтаона переглянулись и кивнули ему. Они сдерживали улыбки.
   Коридор, образованный толпой, сужался при приближении к замку Дроганаота. Его часто перебегали, то собаки, то мальчишки (именно в такие моменты отчего-то их тянуло перебежать улицу, словно бы они хотели прикоснуться к величию привествуемых).
   - Эгиват, - произнес с деланным спокойствием Ланнаот, хотя голос его слегка дрогнул и это не скрылось от привыкшего к внимательности Дидрада.
   Навстречу отряду из замка выехали несколько всадников. По доспехам и убранству коней даже издали можно было определить, что выехавшие из ворот замка, люди знатные и весьма богатые. Над всадниками возвышался значок: круглый опил деревянного ствола на древке, выкрашенный в зеленый цвет с тремя красными вертикальными линиями. Только эгиватам и высшей знати было разрешено заносить на свои родовые значки три прямые вертикальные линии.
   - Да одарят духи добром Великого воина! - донеслось с другого конца живого коридора.
   - Эгиват, - произнес Дидрад и зачем-то согласно кивнул головой. Невольно он потянул за удила и конь приостановился.
   - Ихоклеот, сопровождай же нас, друг мой, - сказал Ланнаот, когда заприметил, что пространство с левой руки опустело.
   - Нет, я держусь подальше от глаз эгивата. Это твоя армия и твои зэлтаоны.
   - Но победы были твои! - воскликнул обиженно Гееродаот. Он всегда обижался, когда чувствовал несправедливость. - Мы не хотим быть ворами чужих побед. Это ведь ты заставил смрадов в дальних землях бежать от нас... тогда в лесу, это же...
   - Вы не воры, - невольно умилился Дидрад чистосердечию юноши. - Вор - тот, кто крадет без ведома. Я же дарю свои победы вам. Сам отказываюсь от них.
   - Но это не честно! - удивился Гееродаот.
   - Он верно говорит, Ихоклеот, ты не правильно делаешь. Как нам смотреть в глаза нашим зэлтаонам, когда мы одни предстанем перед эгиватом и примем от него почести победителей.
   Дидрад ухмыльнулся - глупее ситуации, в какую он попал сейчас, и придумать нельзя.
   - Ваши зэлтаоны будут согласны со мной. Да и в чем же мои победы: от воинов далеких земель мы бежали... только что обоз захватили... разве это только.
   - О, Ихоклеот, я никогда не видел зэлтаона подобного тебе! - воскликнул, то ли раздосадованный, то ли расчувствовавшийся Гееродаот. - Я преклоняюсь перед тобой, ибо никогда не встречал более великодушного зэлта, чем ты.
   - Я всего лишь стараюсь равняться на вас, - улыбнулся Дидрад и свернул в толпу, давая понять, что разговор окончен.
   Люди причали ему, слава, и расступались перед ним. Он же правил коня подальше от людского многоголосья и все пытался собраться с мыслями, чтобы подумать, - о чем? - он и сам не мог разобраться.
   Какой-то необъяснимый внутренний страх бередил его душу. Причины этого страха были Дидраду не до конца ясны, и он сворачивал с улицы на улицу, из переулка в переулок, продолжая мучительно перебирать в себе и перекладывать, пробираясь туда, откуда вытекал страх.
   Лишь к середине дня, когда он проголодался и зашел в знакомую харчевню, чтобы перекусить, лишь только тогда, когда его желудок наполнился прожаренным мясом с подливом вперемешку с неелгой, самалтаон осознал, чего он боялся.
   "Я не могу ехать домой", - сказал он сам себе, от сытости немного отупев и став апатичен ко всему, - "я боюсь ехать в самалт потому, что, если увижу Зоалину, то тотчас прознаю, ненавижу ли я ее или нет. И что мне делать, если я ее ненавижу? Что мне вообще делать теперь? Я не могу сообщиться с Залиордом потому, что... (и он не нашелся, что ответить на это "потому, что") не могу и все! Но и ходить в Тиринт я тоже больше не смогу... потому, что... не смогу больше видеть сгоревших деревень" Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.
   Сытость и расслабленность закружили его каруселью неги и дремы. Он кружился в ней и улыбался тому, что его вдруг посетило чувство отрешенности, и все проблемы, все тяжелые думы, которые навалились на него в последнее время, отступили, и с высоты кружения казались ему такими пустыми и несущественными.
   В харчевне он продремал до вечера и просидел бы еще больше, если бы в нее не зашел какой-то зэлт, который узнал его и стал славить в голос, и говорить, что "посмотрите, зэлтаоны, это Ихоклеон. Он ехал сегодня в числе тех храбрецов, которыми правили братья Удачливые". Так, Дидрад узнал, что за короткое время хорошо прилипшие к Ланнаоту и Гееродаоту прозвища Языкастый и Ус (оно было дано за совершенную безусость Гееродаота), отлипли и уступили место единому для обоих прозвищу - Удачливые.
   Сладкоголосый зэлт, раструбивший всем и вся в харчевне, кто сидит рядом с ними с полузакрытыми глазами и заплывшим от удовольствия лицом, вынудил самалтаона вернуться из мира грез в мир бренный и подумать о том, где провести ночь.
   Как показалось самому Дидраду, его неуверенность в том, куда податься на ночь, длилась совсем недолго, но даже этого недолгого времени хватило людской молве, чтобы облететь необъятный на взгляд город и коснуться ушек Зоалины, которая едва не сбила харчевного служку с ног, когда нарушив все запреты, вбежала в харчевню и с горькими слезами бросилась на грудь самалтаону.
   Он плохо понял, о чем девушка говорила потому, что ее говор состоял лишь из отдельных ласково-укорительных вскрикиваний, подправленных всхлипами и страдальческими подвываниями, на которые способны только женщины (и которые только у них и получаются).
   Мужчины, поначалу сурово отнесшиеся к нарушению святого святых своей жизни: возможности проводить время в тавернах и харчевнях без женщин, быстро смягчились, когда поняли, что Зоалина не видит никого и ничего, кроме Дидрада.
   По дороге домой она пыталась рассказать ему многое, но он понял всего лишь несколько фраз о том, как он ей дорог, как она испугалась, что потеряла его и еще одну фразу о том, что она, то ли сама учавствовала в обороне города, то ли послала туда кого-то из своих родичей.
   Дидрад слушал ее и улыбался, и ничего не говорил ей в ответ, давая девушке выговорить все, что она выговаривала из себя только в его присутствии. Он обнял ее за плечи и шел счастливо прижавшись. И ему казалось, что солнце, которое уже давным давно скрылось за горизонтом, светило в этот ночной час для него ярче, чем днем, и освещало их, прижавшихся друг к другу, идущих одни по пустынной улице, и не замечавших ни пустынности ее, ни самой ночи.
   Он любил ее, как и прежде! Нет, сильнее, чем прежде! Разлука сблизила их еще больше и оба чувствовали это, и обоим хотелось ожидать от этой ночи чего-то такого, чего всегда хочется ожидать от подобных ночей.
   А дальше была ночь полная любви и голос Зоалины, который заполнял собой тьму и расцвечивал ее мириадами ярких вспышек. Девушка рассказывала Дидраду про осаду Чергоувелеста и про то, как им жилось, и как вообще смогли они перенести весь тот ужас, который приносит с собой любая война.
   На их улице оказались убиты практически все мужчины. В живых остались только Хокматаон Хромой и еще какой-то самалтаон, о котором Дидрад услышал впервые.
   - Красного убили в первый же день. В него попало что-то такое, я не знаю, но когда его принесли он был черен точно сожженное полено. Мы его даже не сразу признали, - рассказывала Зоалина о смерти Суурхилаона. Потом она расплакалась, когда говорила, как хоронили остальных мужчин и как плакали, и каждый день с ужасом ждали новостей, и как дрожали, когда по улице стучали колеса тяжелых подвод, которые развозили по домам трупы убитых за день. - И какой плач стоял, мой господарь, - девушка зарылась лицом парню под шею и судорожно выдохнула, обдав жаром его кожу. - Но еще страшнее было нам, тем, кто ждал... всегда это страшнее - ждать! Ничего нет для зэлтаоны страшнее этого, мой милый господарь. Когда ждешь - всего боишься, шороха любого боишься и ждешь его... и боишься. Все кажется, что это... (всхлип) тебя несут ко мне... и ноги шоркают и... и грязь под ними хлюпает. Пройдет еще чуть-чуть, вот совсем чуток времени пробежит и они, эти ноги подойдут... хорошо, если мимо пройдут вовсе или к соседнему самалту, а вдруг... вдруг к тебе подойдут. Встанут перед дверью и замолчат. Я сидела и ждала, и слушала, слу-ушала. Хлюп-хлюп, и мимо двери моей, а у меня сердечко замрет, я сижу не двигаюсь и молиться пытаюсь, а не могу - язык словно отнимется и мысли путаются. Только сижу и слушаю. Вот мимо понесли... не мне понесли, и сердце словно снова оживет, встрепенется и зайдется радостью - еще один день позади. И пусть это... это ничего, что... ничего нет о тебе... пусть... может так оно и лучше. А пока, можно надеятся и ждать... сидеть и слушать шаги...
   Зоалина с трудом сглотнула и еще сильнее прижалась к Дидраду. Она попыталась продолжить рассказ, но парень ее обнял и приказал:
   - Замолчи... не могу я этого слушать. Замолчи!
   А после потекли будни, привычно наполняя повседневную жизнь заботами и тревогами о хлебе насущном и еще о множестве других надобностей, которые просыпаются в каждом из нас, едва угроза жизни покинет первые строчки каждой нашей мысли.
   Дидрад старался вернуться к привычной жизни. Этому много способствовала доля в добыче, которую ему честно выдали братья Удачливые. Они так и не поняли, почему он сторонится славы и хочет вести "презренную для такого зэлтаона жизнь". Но для парня именно "презренная" жизнь и была тогда той самой разновидностью жизни, к которой лежала душа. Он с удовольствием поднимался рано утром, с улыбкой оглядывал выпирающий животик спящей Зоалины, спускался вниз и косил глаза на животики других женщин, с которыми был до своего похода в дальние земли. Как ему сказала сама Зоалина, "приплодов будет в снег и к Рождению не менее двадцати".
   Не менее двадцати, кружилась хмельная мысль в голове у самалтаона. Он порой задумывался о детях, но эти думы его были мимолетными - скорее проблесками - и даже в них он не мог предположить, что за один круговрат обзаведется двадцатью, а может и двадцатью с лишком детей.
   Позавтракав яйцами, молоком и жаренный мясом, которое оставалось с вечера и любезно предоставлялось ему Чешкой (ибо как всем казалось, она вообще никогда не спала), Дидрад, как правило, потягивался и выходил вон из дома, чтобы вернуться к вечеру.
   Теперь он долгое время проводил на центральной торговой площади Чергоувелеста, где при помощи Плешуна обзавелся пятком лавок, в которых продавались товары, как добытые в набеге на Тиринт, так и привезенные из других мест Зэлтии. По всеобщему признанию, не было лавок с более многочисленным товаром, чем лавки Ихоклеота Неназванного.
   Никто не заметил, как однажды Дидрад на несколько дней исчез из города, а после вернулся и ходил с весьма довольным видом. А еще большую луну спустя, в его лавках появилась такая тиринтская посуда и тиринтские же украшения, что весь город сбежался посмотреть.
   Слава о купце и богаче Ихоклеоте Неназванном быстро облетела всю Зэлтию и к следующей весне не было ни одного города, куда бы не были направлены караваны с удивительными товарами, которые восхищали всех, кто видел их.
   Деньги стали стекаться к Дидраду не просто ручейками, а огромными полноводными потоками. И вместе с большими деньгами пришли и большие трудности. Так всегда бывает, когда человек становится достаточно большим, чтобы его смогло разглядеть... государство.
   Оставаться незаметным даже в таком большом городе, как Чергоувелест, стало для Дидрада делом невыполнимым. Семья его за несколько больших лун разрослась на двадцать одного ребенка и теперь никак не умещалась даже в перестроенном доме, где каждый угол и даже подвал был густо населен. Это было головной болью для молодого самалтаона потому, что он погряз в торговых делах и совершенно не находил времени на то, чтобы заняться решением подобного рода вопросов.
   Вообще, двадцать шестой год жизни Дидрада выдался чрезмерно насыщенным на события и проблемы, которые в силу традиций могли нести только плечи салматаона. Ему приходилось и думать о торговых делах, и решать семейные проблемы и вдобавок учавствовать в жизни города (в которой он не мог не участвовать потому, как был богатейшим человеком своей улицы).
   С раннего утра и до поздней ночи Дидрад пропадал, то на рынке, то в общинном доме, куда ежедневно стекались десятки страждущих разрешения своих дел - от купцов до бродяг, требовавших еды и жилья. Первых судили, вторым, если была возможность, давали работу, а по большей части гнали в шею.
   Прошедшую и последующую зиму Дроганаот не предпринимал попыток идти в дальние земли - он залечивал раны, нанесенные ему неожиданным приходом тиринтских войск, и, по-видимому, многое передумал и пересмотрел в своих взглядах на жизнь. В городе поговаривали, что эгиват был сильно уязвлен тем, что не может сопровождать Рога в его походах в Тиринт, что не может выставить даже тысячи воинов потому, что даже тысяча мужчин была в его городе не лишней.
   - Он как живой, ты видел? - спросил однажды Дроганаот у Дидрада, когда самалтаон был вызван в замок и принимал участие в игрищах в честь Рождения Великого духа. Эгиват указал парню на искусно сделанную статуэтку из белого камня, в которой были легко узнаваемы черты лица Лягуна.
   - Да, эгиват, это искусная работа, - согласился он.
   Великий воин повел краем губ, выражая этим одному ему понятное чувство и неожиданно проговорил с тоской и скорбью:
   - Наши души наполняет туман, а головы - пустота.
   Дроганаот с изумлением посмотрел на свой кубок и медленно в кашель засмеялся, "кхе-кхе". После он признался Дидраду, что так часто говорил ему Лягун в те круговраты, когда у Дроганаота "еще была сила".
   - Либо пей и кути, либо уходи! - неожиданно заорал он и так резко поднял кубок вверх, что неелга из нее выплеснулась, частью ему на лицо, частью на руку. Сидевшие за одним столом с ним люди вздрогнули и натянуто заулыбались. Раздались славящие эгивата крики, но и они быстро умолкли потому, что Дроганаот, захмелев, нахмурился и свесил голову себе на грудь. - Он тоже так говорил, - тихо промолвил он, едва пошевелив губами. - А надпись я написал. - С этими словами эгиват указал на дверь, над которой было написано: "Либо пей и кути, либо уходи!" За этим последовал тяжкий вздох.
   - Пошли все вон! - вдруг сорвалось с его уст. - Пошли все во-о-н! - заорал он во всю силу своих легких.
   Зигреоны быстро поднялись и вышли из трапезной.
   - Он становится невыносим, - услышал Дидрад чей-то сдавленный злобой шепот.
   Толпа воинов привычно быстро покидала покои Великого воина и группками расходилась в разные стороны, принимаясь за оставленные по приказу Дроганаота дела.
   - Ты куда сейчас, Неназванный? - спросил Дидрада Сизентаот Бык, который нагнал его на лестнице на третий этаж.
   - В самалт - перекушу. Ничего не успел...
   - А я успел. Я теперь знаю, что коли пригласили - ешь быстрее, - ухмыльнулся Бык.
   Дидрад хотел было улыбнуться, но вспомнил, что перед ним стоит один из ближайших сподвижников эгивата и поостерегся.
   - Теперь и я знать буду, - только и проговорил он.
   - Он нынче часто не в духе, - доверительно сообщил ему Сизентаот. Он высунул язык и стал старательно отирать им губы. Потом затер их рукой и срыгнул. - Все эта проклятая осада. Но ничего, сил мы наберем, - махнул он рукой и тут же перевел разговор на другую тему. - Слышал я два рода к тебе примкнуть хотят? Правда это?
   Парень насторожился. В голове его в мгновение ока пронеслись все возможные способы ответа, но он остановился на том, что повис между ними.
   - То не новость нынче, Бык, - сказал он нарочито небрежно. - Ко многим купцам пришли послы от родов, кои после осады остались без зэлтаонов.
   - Знаю, - кивнул Сизентаот.
   - Тебе и зигреонам много легче. К вам не подступишься и просить родства не будешь - вы несоизмеримо выше стоите и не поделитесь родовитостью. А нам, - он вздохнул. - Ко мне не два, ко мне и не знаю сколько раз послы приходили просить и умолять. Только я всех гоню.
   - Отчего так?
   - Мне и своих расположить негде. Прибавилось нас в этот круговрат...
   - Да, слышал, слышал, - расхохотался Бык, перебивая рассказ Дидрада. - Плодовит ты, Неназванный, ой, плодовит!- И он посмотрел на парня, как тому показалось, недружелюбно. - И чего же делать-то решил?
   - Хотел сперва самалт купить большой, да только такие у стен остались, а там мне жить не пристало.
   - А там, где жить пристало - нет самалтов.
   - Верно говоришь, Бык, - согласился Дидрад.
   Сизентаот продолжал не к случаю улыбаться, хотя по глазам его самалтаон читал совершенно другие мысли, которые проигрывал про себя зигреон и все никак не находил случая произнести.
   - И чего делать-то решил? - снова невпопад спросил Сизентаот.
   Дидрад показал ему ладони, что означало, что он и сам не знает, что делать.
   - А по улице твоей нет осиротевших родов? - продолжал участливо спрашивать он и в его устах это звучало так, как если бы волк спрашивал у своей добычи, не больно ли ей.
   - Нет. Был один, но он породнен.
   Бык кивнул, продолжая глазами говорить Дидраду о том, что с ним ведут беседу на за просто так.
   Сам парень терялся в догадках: что хочет сообщить ему Сизентаот, может это эгиват послал его к нему и просил что-то передать, или он сам имеет, что сказать или о чем-нибудь предупредить, или...
   - Я хочу помочь тебе, - решился наконец-то Бык. Он потянулся нижней губой к своим усам и оглядил их ею.
   - Говори, - сказал ему самалтаон и приготовился слушать.
   - Коли твой род не умещается в одном самалте, а другого ты не имеешь, то... так делают многие... построй самалталест.
   Дидрад был разочарован: он ожидал услышать что-то более важное для себя, а вместо этого получил очередной нелепый совет. Ему не составляло труда отстроить огромное подворье на близлежайших к городу землях, такое, в котором уместились бы десять таких родов, как у него, но преградой, непреодолимым препятствием к этому была его неродовитость. Только аристократия могла быть облагодетельствована землей и имела право построить укрепленный дом.
   - Ты же знаешь, Бык, что я не смогу этого сделать, - раздраженно ответил Дидрад. - Прости, у меня много дел...
   - Постой. - Сизентаот повел глазами по сторонам и предложил ему пройти на конюшню, где и тому, и другому предстояло запрячь коней.
   - Ты сможешь это сделать, если... породнишься с родом Сазмионотов. Они осиротели и... никто не желает родниться с ними.
   - Почему же ты желаешь мне такого родства?
   Бык замялся.
   - Тебе это ничего не будет стоить, - сказал он, отводя глаза в сторону. - Пятно на их роде - ничто для твоего рода.
   - Какое пятно на них?
   - Они предали своего эгивата...
   - Ну-у...
   - Нет, ты не спеши. Они предали его, но не в ущерб ему, а потому, что он чинил им всякие притеснения. Они ушли от него. Это я точно знаю.
   - С чьих земель они пришли?
   - Из земель смитропаев. Это земли вокруг Очей Великого духа. - И добавил поспешно. - Плодородные земли.
   - Я слышал про эти озера. - Дидрад задумался. - Если уж начал говорить - говори до конца.
   - Рад, что ты хочешь выслушать меня. В прошлый круговрат ко мне пришел человек с той стороны Очей и говорил со мной. Он много говорил. Обо всем расспрашивал, только я не дурак и понял, зачем он пришел.
   - Что за человек?
   - Это старый слуга старшей зэлтаоны Сазмионотов. Он пришел выведать, не нуждается ли какой род в женщинах.
   - Если уж такое выведывается - видно совсем плохи их дела.
   - Да, он сказал, что род голодает и вымирает.
   - Неужели, никто?..
   - Никто не хочет принимать их.
   - Откуда ты знаешь все это, Бык?
   - Я приказал схватить этого наглеца и вынуть из него все вместе с кишками. И вынули. Ха-ха-ха!
   - Ты убил последнего зэлтаона верного этому роду?
   - Да он бы и сам сдох, так слаб был. Говорил мне, что побирался даже. Только в такое мне не очень верится.
   - Где же они сейчас?
   - Живут где-то там, - Бык махнул неопределенно в сторону.
   - Сколько их?
   - Не больше трех десятков. В основном хилые старухи. В них ценности-то только и осталось, что родовитость. Боле ничего в них нет.
   Дидрад замолк.
   - Так чего, подумаешь или нет?
   - Нет, Бык, не возьму я их. Я хоть и низкого сословия, но нет на мне пятен. - Сказав это Дидрад против своей воли покраснел - ему почему-то стало стыдно.
   Сизентаот, приняв румянец на его щеках за благородное негодование, поспешил закончить разговор, сел на коня и покинул конюшню.
   "Что это?" - спрашивал себя самалтаон, выезжая за ворота замка. - "Что это за новая игра, в которую меня снова попытались втянуть? К чему Быку предлагать мне встать по родству рядом с ним?" Он мучительно искал ответ, но так и не находил его. В душе его тревожно натянулась струнка, которая только-только расслабилась, измученная походом. "Не снова ли это козни Вееледа... или Дроганаот это?.. Держаться подальше от них всех! Держаться подальше!" - решил он про себя и невольно обернулся на замок. "Неужели, мне до конца жизни предстоит жить под страхом перед этой громадиной. Ежедневно выезжать из дома и взирать на нее с трепетом и ожидать, что она мне уготовила?"
   Дидрад направил коня к городскому рынку и нашел там Плешуна, который был привычно занят одному ему понятными подсчетами и пересчетами. Обговорив с ним некоторые торговые дела, самалтаон отобедал в близлежайшей таверне и поехал в сторону городских стен. Свернув в один из переулков, длинным коридором тянувшимся между родовыми домами, он подождал в нем некоторое время, смотря, не следит ли за ним кто-нибудь, а потом ударил коня пятками по бокам и пустил галопом.
   Холодный весенний ветерок, метавшийся в стесненных стенами переулках, бил Дидрада по лицу, из-под копыт коня вылетала последождевая грязь и ошметки травы. Свернув еще несколько раз в проулки и спугнув стайку птах да двух бродячих собак, парень оказался в узком проходе между покосившимися домами и спешился.
   При его приближении, одна из стен дома отошла в сторону, образовав проход достаточный не только для человека, но и для животного. Войдя со света во тьму помещения и не видя перед собой ровным счетом ничего, самалтаон протянул руку с поводьями в темноту и их приняли.
   - Пьиветствую тебя, господай мой, - произнес глухой, словно из бочки, мужской голос.
   - Привет и тебе, Картавый.
   - Быя ли удача с тобой?
   - Боги не покинули меня.
   - Сьява им, мой господай.
   - Проведи меня на свет. Я ничего не вижу.
   - Дейжи мою уку и иди.
   Они вышли в крохотный внутренний дворик, сплошь заваленный самым разнообразным хламом, начиная от расчерченных углем досок и до опилок и щепок, лежавших повсюду навалами.
   - Где мы можем говорить?
   Картавый оглянулся и пригласил его в небольшую каморку под лестницей, в которой стоял терпкий запах прелых опилок и высохней древесной смолы, а паутина свисала грязными серыми клоками с потолка и до самого пола.
   - Когда ты собираешься посетить остров?
   - Мы уговоились и я выожу в съедующий пъазник в честь Оуанисаъта. Чеез половину бойшой луны я пъибуду к тебе, мой господай.
   - Я хочу, чтобы ты передал Ему мои слова. Эгиват Дроганаот, властитель Чергоувелеста, и в этот черед не прибудет с Рогом. Сам же Рог пойдет привычным путем и будет ожидать нападения. У него до сорока тысяч зэлтаонов. Это все.
   - Я пеедам, мой господай.
   - Теперь же, слушай и ты. Пока не ушел, найди мне зэлтаона - да только понадежнее, который бы узнал все про род Сазмионотов из земель смитропаев. Заплачу щедро, столько, сколько попросит. И тебе заплачу, коли будешь искать с радением.
   - Я буду, господай, - оживился Картавый.
   - Но не отводи глаза, вижу, что отводишь - значит, не слушаешь. Еще мне от тебя нужно. Найди мне зэлтаона, который многих знает в Спааравелесте. Такой пусть придет ко мне в лавку и спросит битую посуду. Я предупрежу зэлтаонов, чтобы они отвели его ко мне.
   - Я все сдеаю, господай, - поклонился Картавый.
   - Перестань ты кланяться! - цыкнул на него Дидрад. - Здесь не в привычке это.
   - Пъости, господай.
   - Иди сейчас же. Я сам решу, когда уехать.
   - Как тее бует угодно, господай, - и Картавый снова поклонился.
   Едва за Картавым закрылись ворота, ведущие из внутреннего дворика на улицу, как Дидрад сорвался с места и начал снимать с себя верхнюю одежду. Оголившись до исподнего платья, он подошел к коню, отогнал его от огромного стога сена, к которому животное прильнуло мордой, и едва ли не с головой нырнул в него. Вскоре, он достал из соломы внушительных размеров сверток, развернул его и встряхнув, одел на себя грубую небогатую одежду, по которой его можно было причислить к мелким купцам, которые во множестве расплодились в пристенных районах Чергоувелеста.
   Солнце начинало клониться к закату, когда Дидрад выскользнул на улицу и направился в сторону главных ворот.
   - Зэлт, - жалобно позвал он хмурого после похмелья извозчика, который трясся на телеге, погоняя лошаденку, впряженную в нее.
   - Чего тебе, зэлтаон? - густым басом спросил тот его.
   - Возьми меня, господарь. Я прошу тебя.
   - Чего это мне... нужно, что ли?!
   - У меня есть половина зидла.
   - Далеко ехать-то?
   - Вон туда, за поле.
   - О-о, и за все это только половина зидла. Ты смеешься надо мной?!
   - Нет, господарь. Но у меня...
   - Зидл... зидл и я поеду. Нет его - топай туда сам.
   - Но у...
   - Зидл.
   - Я согласен, господарь. Только ты поспеши.
   - За "поспеши" еще зидл.
   - Нет его у меня.
   - Тогда и мне спешить не за чем.
   Человек с робе мелкого купца уселся на телегу и притих. Лишь изредка он поводил ноздрями, гоня от себя мерзкий соленоватый терпкий запах рыбы, которым пропахла вся телега.
   - Рыбак ты, что ли? - спросил купец.
   - Ну, че ж, если рыбак?
   - Ничего. - На этом разговор и прекратился.
   Колеса телеги жалобно скрипели, меся собой грязь дороги, уходившей черной лентой между полей под сень леса. С полей огромными стаями поднимались птицы и летели прочь с открытого пространства в свои гнезда, разбросанные на ветвях по всему лесу. В близлежайшей к городу деревне завыла собака. Ей стала вторить другая, а потом обе они вдруг как-то сразу зашлись злобным лаем.
   - Куда эт ты на ночь глядя? - спросил неожиданно рыбак.
   - За товаром иду.
   - Не боязно тебе.
   - Так ведь дело то мое.
   - Хм, - презрительно фыркнул рыбак, - торгаши!
   На этом разговор снова прекратился.
   Проехав еще пару сотен шагов, Дидрад уплатил, соскочил с телеги и, держась края дороги, направился под сень крон деревьев.
   Шел он недолго. Едва фигура парня затерялась между стволами, как в лесу раздался свист: сперва протяжный долгий, а потом краткий - словно стрела просвистела.
   Самалтаон прислушался. В лесу неведомо кто лениво переговаривался трелями, отвечал клекотом и постоянно барабанил о стволы деревьев.
   Тут слух Дидрада различил точно такой же свист, какой он послал в лес. Он снова свистнул и ему ответили. Вдалеке промельнуло несколько теней. Парень снова свистнул и на всякий случай обнажил кинжал.
   - Здравствуй в веках, зэлтаон, - приветствовали его несколько грубых голосов, больше походивших на рык животных.
   Дидрад невольно поднял брови и незаметно для них убрал кинжал под шерстяной балахон.
   - Не болеете ли? - спросил он.
   - Не про то говорить пришли, - бесцеремонно перебили его. - Мы ждем твоего решения.
   - Я не породнюсь с вами, эамалы. Но это только на время.
   - Что ты такое говоришь, зэлтаон? Мы не понимаем.
   - Не породнюсь с вами сейчас.
   - Когда же породнишься?
   - Скоро.
   - Мы не знаем такого слова. Ответь нам ясно, так, чтобы мы поняли.
   - Я извещу вас, эамалы.
   - Мы не собираемся ждать твоих гонцов, зэлтаон. Ты оскорбил нас этим отказом...
   - И что же?.. Что вы теперь будете делать? Пожалуетесь на меня эгивату? Ха-ха! - Голос Дидрада стал стальным. - Слушайте же, эамалы. Это ВЫ хотите родства со мной. Это ВАМ оно необходимо, чтобы жить здесь ибо вы уже испорчены изнеженностью Чергоувелеста. Поэтому Я буду решать, когда родниться с вами потому, что только Я думал над этим и только МНЕ вы посмели это предложить. Только Я слушаю вас. Не хотите ждать - идите к другим и просите их.
   Он умолк. Повисла пауза.
   - Мы будем ждать пока холод не накроет земли. Если не дашь ответ - оскорбишь нас. За оскорбление тебя ждет смерть. И не пытайся уйти от нее. Тотон, который ты прячешь под одеждами, не поможет тебе, - сказал один из эамалов, высокий силуэт которого возвышался справа от Дидрада. - Конь, как и приказывал, привязан там. - Силуэт указал направо от себя.
   Не издав ни единого звука, дикари скрылись в чаще так, словно не шли, а летели по воздуху.
   Парень прошел по указанному направлению и нактнулся на лошадь, которая спокойно стояла в лесу лишь изредка мотая головой, дабы отогнать от себя ночных кровососов.
   - Иди прочь и жди до утра! - крикнули ему, когда Дидрад подъехал к запертым воротам города.
   Самалтаон ничего не ответил, лишь бряцнул серебром в руке и звон его вмиг долетел до слуха привратной стражи.
   - Десять, - коснулось слуха парня.
   - Пять и ни зидлом больше.
   - Тогда, жди утра.
   - Тогда я отъеду к другим вратам и эти пять упадут не на твою ладонь.
   Наступило недолгое молчание, после которого ворота приоткрылись настолько, чтобы пропустить всадника.
   - Не болеешь ли, мой милый господарь? - спросила Зоалина сонным голосом, поднимаясь с навала из перин и подушек в главной комнате дома.
   Где-то наверху плакали два ребенка. Еще один часто всхлипывал. Отовсюду слышались мерные напевы колыбельных, которыми женщины вымаливали у духов хорошего сна их детям.
   - Зачем ты здесь? - спросил удивленно Дидрад.
   Зоалина оказалась прекрасной матерью: заботливой и ласковой. Но это ее достоинство не лучшим образом сказалось на ее внешности. Они заметно пополнела и лицо ее от постоянного недосыпа немного опухло и оттянулось синими мешками под глазами.
   - Я ожидала тебя, мой милый... - Она не договорила и широко зевнула. - Приходил Катраан. ОН звал тебя.
   - ОН звал? Катраан так и сказал? Тебе?
   - Да, так и сказал. Мне. - Девушка снова зевнула. - И еще он сказал, чтобы ты шел немедля, как услышишь эти слова.
   - Хорошо.
   - Ты ел?
   - Да, я сыт.
   - Я прикажу Пиоцине быть здесь и ожидать тебя, чтобы отпереть.
   Дидрад устало вздохнул и снова вышел в ночную прохладу.
   Одежда его пахла сеном, от запаха которого на него отчего-то постоянно находил сон. Самалтаон улыбнулся, вспомнив, что давным давно, еще в детстве, когда они жили в Раде, от всех них - от отца, матери и всех его братьев пахло одинково - прелым сеном.
   Парень подскользнулся и едва не упал в грязь. Это изрядно взбодрило его.
   "Зачем он меня зовет? Как пришел в город - ни разу не позвал! А сейчас зовет?" Снова вопросы! Вопросы, вопросы, вопросы и ни одного ответа. Дидрад лишь смутно ощущал связь между готовностью Сизентаота Быка помочь ему и этим вызовом к Вееледу. "Так и знал, что это старик! Опять его хитрости! Снова!.."
   Самалтаон шел по улице и смотрел себе под ноги, когда в свете луны, на ноги его пала тень человека, который преградил ему дорогу.
   - Не болеешь? - спросил он знакомым голосом.
   - Духи не благоволят моему роду, три больных у меня в моем самалте, - соврал Дидрад, отступая на шаг и нащупывая кинжал.
   - Не тревожь тотон, я друг тебе. Не узнал разве?
   - Катраан?
   - Катраан.
   - Не узнал.
   - Пойдем же скорее. ОН сегодня необычайно встревожен.
   - Отчего же?
   - То ему только и ведомо.
   Они вместе прошли привратную стражу замка и пересекли двор, на котором привычно уже горели огни подле "почетной стражи" и стоял трупный смрад.
   - Погоди, вот сюда, - сказал Катраан и указал на боковой проход, который вел... Дидрад и сам не знал, куда он вел.
   - Ихоклеот! - едва не воскликнул Веелед, когда в небольшую каморку, где он сидел в окружении нескольких незнакомых Дидраду мужчин, вошли самалтаон и Катраан.
   Старик поднялся со своего места и приблизился к парню, мельтеша ногами. Дидрад несказанно удивился, когда услышал запах спиртного, который исходил от старика.
   Внешность Вееледа претерпела за эти несколько месяцев значительные изменения. Он окончательно утратил волосы на голове и теперь она была совершенно лысая. Густая же борода его и усы тоже значительно поредели и уменьшились в размерах. Хотя все это могло самалтаону показаться на фоне сильно располневшего старика потому, как все в этом мире относительно и даже большие уши на худом лице становяться меньше, если лицо это полнеет.
   Дидрада представили зэлтаонам, которые сидели полукругом вокруг Вееледа и смотрели на него настороженно и недовольно.
   "Зачем он позвал меня сюда?" - думал парень в то время, когда старик представлял его своим братьям (так он их назвал).
   Мужчины, которые сидели спиной к Дидраду были примерно одного возраста - за сорок. Многое в них было одинаковым: и бороды их, доходившие как и у Вееледа до середины груди, и космы, спускавшиеся за плечи, и лица, иссеченные глубокими бороздами морщин. Оглядев их, самалтаон подумал, что возможно, и впрямь, перед ним сидят братья - настолько мужчины походили друг на друга.
   - Я не буду называть тебе имен их, - сказал неожиданно старик. - Пусть каждый из них сам тебе назовется, если на то будет воля его.
   Веелед помолчал, жестом пригласив сидевших представиться, но ни один из них не изъявил желания сделать это.
   Старика это совершенно не смутило, и он с кряхтением опустился в удобное резное деревянное кресло, стоявшее у очага, в котором горел огонь. Укрывшись шкурой, Веелед несколько раз скользнул взглядом по Дидраду и продолжил говорить.
   - Рог идет в дальние земли и эгиват хочет сопровождать его, но не может покинуть город, когда он находится под угрозой нападения эамалов. Это тревожит нашего доброго господаря и смущает его. Все мы видим это и чувствуем на себе. Вот я и договорил. А теперь, братья, я скажу нашему гостю так, чтобы и он понял меня. - И он обратился к Дидраду. - Те, кто сидит сейчас здесь - повелители душ и помыслов. Мы служим Великому Духу и охраняем народ его. Мы собрались в эту пору здесь потому, что каждому из нас явился Великий Дух и просил охранить зэлтаонов его от синих духов, которые кружат вокруг эгивата. Каждый из нас видел его и всем нам было видение синего ореола, в котором пребывает Великий воин.
   Сидевшие полукругом мужчины попеременно кивали в такт словам Вееледа.
   - Мы призвали тебя, Неназванный, - продолжал старик, - потому, что и ты когда-то был вместилищем синих духов и познал их нрав. Ты носил их в себе, грел их телом своим и кормил мыслями своими, и смог перебороть их и избавиться от них. Мы призвали тебя, чтобы ты свидетельствовал перед нами и перед эгиватом, ибо только человек упавший в воду знает, что такое вода, обжегшийся об огонь умеет отличить тепло от жара и упавший вниз - понять, где высоко, а где низко. Великий воин все круговраты вел свой народ к процветанию и духи благоволили ему, и поощряли его, но теперь уж нельзя не видеть, что они прогневались на него и наслали на него войска мерзкие, вражеские. Сила эта черная перебила зэлтаонов во множестве и навлекла на сам город Великого воина неисчислимые страдания. По Зэлтии уже пошла недобрая молва про эгивата, и этому надо положить конец. Ибо никому из нас пользы не будет, а только вред, от перетолков таких и россказней.
   Мы - повелители душ и помыслов собрались здесь, чтобы решить, как отвратить печаль от сердца нашего великого эгивата, ибо печаль эта вредна ему, а через него и для всего народа Чергоувелеста. Тогда возопили мы Великому духу, испрашивая у него, что нам делать. И Великий дух посетил нас и с каждым говорил и каждому дал наставление, которое мы теперь должны исполнить. Он приказал призвать тебя и испросить у тебя тех знаний, которых нет у нас самих. Мы призвали и испрашиваем. Что же ты нам ответишь?
   К удивлению сидящих, Дидрад нисколько не растерялся, а стал говорить почти сразу едва голос Вееледа умолк.
   - Повелители душ и помыслов. Мне нечего ответить вам на просьбы ваши. Ибо я никогда не был одержим синими духами, а ежели и был в прошлой жизни ими одержим, то та жизнь моя была прошедшей и я очистил ее смертию моей. Когда же вы попросите меня помочь вам в другом, то знайте, что все, что не попросите - сделаю, и слова наперекор не скажу и верно послужу на славу Великому воину.
   Старики согласно закивали, и Веелед тоже не подал виду, что был удивлен - Дидраду даже показалось, что он ждал от него точно такого ответа.
   - Мы рады, Неназванный, твоей готовности во всем помогать нам и верою и правдою служить народу Чергоувелеста. Никто из нас никогда не держал мысли про то, что ты откажешь нам ибо духи благоволят тебе, а коли духи любят тебя, то ты зэлтаон достойный этого, - сказал ему один из сидящих. - Мы призвали тебя сюда по воле Великого духа и хотим передать тебе слова его в точности так, как он их нам говорил. И ничего не утаим от тебя, и все откроем про что нас спросишь.
   - Мы хотим просить тебя, - вмешался еще один из присутствующих, - просить тебя о том, о чем достойно просить только такого зэлтаона, как ты. И навряд ли в Чергоувелесте да и во всей Великой Зэлтии найдется второй такой, как ты, кого просили о подобном.
   Наступило недолгое молчание, в течение которого шесть пар глаз пристально вглядывались в Дидрада.
   - Я клялся исполнить вам все, что прикажете, и я не отступлюсь, - произнес самалтаон твердо и гордо поднял голову, показывая, что не следует сомневаться в нем и пытать взглядами.
   - Великий дух избрал тебя тем, кто поможет эгивату. Все мы знаем, что однажды ты уже перенял от него синих духов и носил их в себе и терпел от них великие убытки и страдания, - проговорил Веелед. Он начал говорить медленно, но говорил все быстрее и быстрее. - Но увидь же, что и Великий дух не оставил тебя в горе твоем и направил стопы твои по пути трудному и кровавому. И ты преодолел его и теперь есть тот, кто ты есть, и мы не видим больше печати страдания на лице твоем. Увидел ли ты это?
   - Увидел, Совершенный.
   Веелед кивнул.
   - Пройди же это испытание и во второй раз ибо так уготовано тебе Великим духом и на доске твоей жизни то вырублено и я видел эти зарубки и видел, что после них нет более глубоких, а значит жизнь твоя в последующем уже никогда не будет такой, какой ты примешь ее сейчас. Готов ли ты услышать, что уготовил тебе Великий дух?
   Дидрад сглотнул.
   - Готов, Совершенный (сердце екнуло и скакнуло к горлу).
   - Великий дух приказывает тебе принять смерть в прошлую жизнь свою и возродиться тем, кем ты был прежде. И ты пройдешь все те мытарства, которые уже проходил и вкусишь горечь плодов той жизни своей, какие уже вкушал. Великий дух обратил свой взор к тебе и смотрит на тебя, как и мы смотрим, и ожидает ответных слов твоих, как и мы ожидаем.
   Дидрад невольно задрожал: снова обратиться Эамалом Раафатаотом, Синим Эамалом, снова пройти через унижение и отверженность, опять...
   - Я не отступлюсь, - процедил он сквозь зубы потому, что отступать было уже поздно.
   Веелед еще что-то говорил, но слова его были уже несущественны и больше направлялись на описание того, как Дидрада снова ритуально убьют и возродят в прошлой жизни.
   Уже светало, когда ворота замка Великого воина приоткрылись и пропустили через себя одинокого всадника, понуро ехавшего прочь. Голова всадника была опущена на грудь, а тело мерно покачивалось в такт шагу коня.
   Край солнца неясно прорисовывался сквозь дымчатую пелену тумана, который привычно окутал собой небеса и все пространство вокруг. Был он не густ, но достаточен для того, чтобы размывать очертания предметов, отстоявших от всадника на расстояние в пятьдесят шагов.
   Солнце поднималось над горизонтом, переливаясь смутно-белесыми полосами выплывало на небосклон и освещало начало нового дня, который всем на этой бренной земле казался заново сошедшим с небес и только одному указывал путь назад, в прошлое.
  
  ***
  
   - Ты делай, как знаешь и... и не тревожь меня... сегодня не тревожь...
   - Да, мой господарь, - сказал Плешун, несколько удивленно посмотрев на Дидрада. - Ежели купцы придут ко мне?..
   - Говори с ними от моего имени. Я все за тебя подтвержу и уверю, - быстро сказал Дидрад.
   Плешун снова кивнул и поворотил коня прочь.
   "Удачно, что встретились с ним по пути в самалт", - подумал парень, - "нет нужды больше ехать на площадь и искать его там".
   Самалтаон причмокнул губами и хлопнул ладонью по крупу своего коня, тот тихо заржал, так, словно боялся разбудить людей на улице, по которой они проезжали в столь ранний час, и пошел рысцой.
   Дидрад откинул голову назад и подставил кожу щек и лба под удары утреннего ветра, который всякий раз долетал до города откуда-то из-за леса, завывал под крышами и носился по улицам Чергоувелеста, гоняя по ним разнообразный мусор.
   Парень с давних пор любил это время дня, когда уже светло, но еще нет той суеты, в которую погружаются улицы, едва праздный люд высыпает на них. Можно долгое время ехать, не встречая на своем пути ни одной живой души. В городе пустынно и тихо, так, как и на душе у Дидрада, и можно закрыть глаза и не опасаясь, что свернешь не туда, править конем по слуху, можно отдаться воле вихрей, кружащих вокруг и чувствовать их мягкую скрытую силу, с которой они толкали его в грудь, теребили волосы и оглаживали лицо.
   Дидрад закрыл глаза и попытался прислушаться, но лишь ветер шумел у него в ушах, а поворачивать голову боком, чтобы услышать еще хоть что-то, ему было лень.
   "У-у-у!!!", завывало под капюшоном, и при закрытых глазах парню казалось, что весь мир для него только и состоит теперь из этого одного единственного звука, и нет в нем больше ничего - ни домов, ни улиц, ни города - ничего. Только "у-у-у" существует, только оно и есть...
   Недолго самалтаон пребывал в раннеутренней расслабленности и неге. Все тот же беспокойный дух, который с некоторых пор (он до сих пор не понял, когда!) поселился в его голове, не дал предаться блаженствованию и в который раз отдать свою судьбу на откуп помыслам других людей.
   Образ Вееледа и его братии промелькнул в голове Дидрада со скоростью света, но и этого мига хватило, чтобы утренняя леность и приятная апатия ушли прочь из его тела и сознания, уступив место все возрастающему напряжению мысли, словно это смерть уходила из него, уступая место буйной деятельности жизни.
   Поворотив коня на свою улицу, Дидрад наконец собрался с мыслями.
   "Великий дух посетил нас и с каждым говорил и каждому дал наставление, которое мы теперь должны исполнить. Он приказал призвать тебя и испросить у тебя тех знаний, которых нет у нас самих. Мы призвали и испрашиваем. Что же ты нам ответишь?" - спомнились ему слова Вееледа. Некоторое время они попусту крутились в его сознании, и парень никак не мог понять их, проникнуть в их смысл, будто бы говорили с ним на другом языке, а он лишь кивал и делал вид, что понимает, чтобы не обидеть собеседников (как часто так делается во имя такта и хороших манер!). "Великий дух посетил нас и с каждым говорил и каждому дал наставление, которое мы теперь должны исполнить. Он приказал призвать тебя и испросить у тебя тех знаний, которых нет у нас самих. Мы призвали и испрашиваем. Что же ты нам ответишь?"
   Конь обогнул родовой дом и остановился у ворот в конюшню. Дидрад слез на землю и размял зятекшие ноги.
   "Что я вам отвечу?" - размышлял он, инстинктивно понимая, что навряд ли сейчас он сможет ответить что-то вразумительное ибо слишком обескуражен и поражен тем предложением, которое ему сделали. Заведомо, без раздумий он понимал, что это ловушка, как всегда, во-вееледски, ловушка без выходов, слишком хитрая, чтобы оставлять выходы, слишком мудреная, чтобы суметь легко из нее выбраться. "Что я вам отвечу?"
   Двери в конюшню оказались заперты. Он сильно постучал. Ему отпер Второй. Увидев салматаона, он вздрогнул, заспанность тут же слетела с его глаз и мальчик стоял в воротах, хлопая глазами и совсем позабыв, что загораживает собой путь в конюшню.
   - Возьми коня, - приказал Дидрад. - "Что я вам отвечу?" - Он нахмурился и быстрым шагом пошел по направлению к дому.
   В конюшне спали еще трое мальчиков. Все они лежали рядышком и спали так сладко, что даже сено, которое накрыло некоторых из них с головой и забивалось в носы и щикотало уши, не могло разбудить их.
   Дверь с внутреннего дворика в дом тоже оказалась заперта, поэтому пришлось еще раз постучать.
   - Вступай, мой господарь, - проговорила Чешка, отворяя дверь и глядя на парня с внимательностью, свойственной только умудренным жизнью женщинам.
   - Господарь, не мог бы...- подступилась к Дидраду одна из женщин, но Чешка ее быстро перебила:
   - Пошла прочь, Сухпина. - И та беспрекословно повиновалась.
   - Пройди в мою комнату, господарь мой, - обратилась старуха к нему и указала рукой.
   - Что ты говоришь? - словно очнулся он.
   - Пройди в мою комнату. Я изгоню сейчас оттуда... а ты пройди и будь там все время, пока дума не сойдет с глаз твоих.
   Парень кивнул. Чешка бросилась впереди него, влетела в свою комнату, растолкала с десяток женщин и девушек, которые вповалку лежали везде, где только можно было возлечь, и бесцеремонно выгнала их прочь.
   - Молчать, - приказала она, едва те подняли недовольных гул.
   - Как нужно что будет, клич меня, - сказала она напоследок и закрыла за собой дверь. - Примолкни, ты, Копомина, и ты... Тсс...
   Дидрад уселся, а потом и лег на постель, которая еще сохранила тепло женских тел.
   "Что я могу ответить?" - мучился он, буравя взглядом потолок.
   "Великий дух избрал тебя тем, кто поможет эгивату. Все мы знаем, что однажды ты уже перенял от него синих духов и носил их в себе и терпел от них великие убытки и страдания. Но увидь же, что и Великий дух не оставил тебя в горе твоем и направил стопы твои по пути трудному и кровавому. И ты преодолел его и теперь есть тот, кто ты есть и мы не видим больше печати страдания на лице твоем"
   "Что я могу ответить? Хм..." На миг самалтаон словно провалился в бездонный колодец.
   Он не знал, сколько проспал, но когда проснулся и открыл глаза, мысль проникла в его мозг, подобно лучу солнечного света.
   "Я отвечу, что не верю тебе, о, Совершенный! Не верю потому, что однажды ты уже предал меня в моей вере, но я снова поверил тебе и ты опять предал! Отчего же мне трижды верить тебе?!"
   Продумав все это, Дидрад ощутил на душе необыкновенную легкость - все-таки, как не злился он на старика, а робел перед ним и никак не мог преодолеть эту робость... до этого пробуждения не мог!
   "Великий дух явился тебе и просил тебя передать мне слова его, и ты передал, - так говорил ты мне, презренный старик. Но неужто ты думаешь про меня так плохо, что и не вспомнил, что однажды говорил так с Великим духом, там, в Долине Спящих духов, и слышал его слова, и понял их, и пытался исполнить, приведя на меня тучу эамалов. Но я еще жив! Тогда ты сказал мне, что неправильно понял Великого, что замысла не узрел в чистоте его, но что мне до твоих слов, коли ты меняешь их для себя и под себя. Великий дух посещает тебя очень редко и так, чтобы помочь ТЕБЕ приблизиться к желаемому, будто сам Великий прислуживает тебе... как я!" Дидрад усмехнулся этому остроумию. "Нет, этот день - не твой, старик. Своим коварством ты хорошо выучил меня. Чем крепче завязывал мне глаза, тем больше я видел, чем сильнее затыкал рот - тем я лучше говорил! Я больше не верю тебе... не переживу, не смогу пережить еще одного твоего предательства. Пришел мой день!"
   "Великий воин все круговраты вел свой народ к процветанию и духи благоволили ему и поощряли его, но теперь уж нельзя не видеть, что они прогневались на него и наслали на него войска вражеские. Сила эта перебила зэлтаонов и навлекла на город неисчислимые страдания. По Зэлтии пошла недобрая молва про эгивата, и этому надо положить конец. Ибо никому из нас пользы не будет, а только вред, от перетолков и россказней" - всплыло в его памяти.
   "Не понимаю я, как из своих лесов увидел ты, куда Великий воин вел своих зэлтаонов, если даже я, здесь, находясь при нем, не увидел ничего, кроме спеси и откровенной глупости, с которой и эгиват и его зигреоны заботятся о своих жизнях, и о жизнях чужих. Духи прогневались на него, говоришь? Только ты говоришь почти то же самое, что и тогда, когда хегриили прогневались на меня, - так ты сказал, и наслал на меня эамалов, а когда побил я их, то ты уж повинился перед Духом, что не так понял его. Правду ты только единожды сказал, что никому из вас не будет пользы, если в Зэлтии слухи пойдут, что Чергоувелест проклят и сюда придут другие эгиваты, чтобы изгнать Дроганаота и вас вместе с ним. А вас погонют потому, что прислуживали вы ему, только обманулся он в том, что вы служите ЕМУ. Вы всегда только СЕБЕ прислуживаете, даже когда в ногах валяетесь и милостыню вымаливаете... себе вымаливаете... ради себя валяетесь!"
   "Мы - повелители душ и помыслов собрались здесь, чтобы решить, как отвратить печаль от сердца нашего великого эгивата, ибо печаль эта вредна ему, а через него и для всего народа Чергоувелеста". Вспомнив эти слова, Дидрад неожиданно даже для самого себя зазозлился. "Отвращать печаль надумали, свою печаль через меня отвратить, так, чтобы вам услада и покой, а мне печать отверженного снова носить... не-ет! Нет! Никогда этому не бывать уж больше!" Парень сипло дышал. В тот момент он был готов убить кого-нибудь, все равно, кого, чтобы выпустить злобу. "Умер и сгнил уж восемь раз тот прежний Раафатаот и никакие ваши ритуалы не возродят его сызнова, ибо еще ни разу тлен не обращался плотью, а прах - твердью. Не бывать такому во век, а ежели и бывать, так по велению самого Великого духа, а не его воле, переданной через вас. О-о, сколько мыслей его извратили вы, как позорите вы его, прикрываясь именем его в своих помыслах. Во имя него вы творите себе пользу, думаю, что через это и он пользу имеет. Да только не имеет он и иметь не может потому, что нем он к той пользе, которую вы получаете. Не нужна ему власть ваша, ибо он несоизмеримо выше власти вашей стоит, не нужны ему блага ваши, ибо они им же созданы и через него нам посылаются. Так чего же ему желать то, чего у него в избытке, и что через него же и получается - нечего ему это желать! Это вам надо, а не ему! И я это знаю, и не подчиняюсь вашим словам, и не буду делать, как велели!.."
   Проговорив все это про себя скороговоркой, Дидрад умолк, прислонясь лбом к стене комнаты и ощутил, как на него стало нисходить необыкновенное спокойствие.
   "То и были слова Великого духа!" - вдруг решил он и обрадовался своему открытию. - "Сам бы я никогда на такое не решился... не посмел бы!" Парень улыбнулся, но потом снова нахмурился. "Никто из нас никогда не держал мысли про то, что ты откажешь нам ибо духи благоволят тебе, а коли духи любят тебя, то ты зэлтаон достойный этого". Сколько лести для него, сколько восклицаний и пустой болтовни. Они знали, что он не откажет. Знали это настолько уверенно, что даже не побоялись сказать ему об этом. Каким ничтожеством его теперь считают те... братья! Дидрад усмехнулся. "Никто из нас никогда не держал мысли про то, что ты откажешь нам", а как же держать такую мысль, если они поставили его во главу своего заговора... Парень осекся и похолодел от мысли, которая, следуя в ровной цепочке других мыслей легко и естественно проникла в него.
   Заговор!
   Первые несколько раз, как он произнес это слово, оно показалось ему словно иностранным, незнакомым. Дидрад слышал его, но не понимал, разлагал на звуки, но не мог сложить их в единое слово.
   Заговор!
   Как же он раньше не подумал о том, для чего он выбран! Как же раньше не догадался, что Веелед никогда не простит ему своего унижения в Глухой яме! Глупец! Глупе-е-ец!
   Самалтаон осел на кровать, оперся локтями о колени и безвольно повесил голову на грудь. Без ведома своего, без желания и решения, он стал главным участником заговора против... эгивата! Вот она, ловушка! Даже и не ловушка вовсе, а капкан, из которого нет выхода. Вернее, он есть, но... надо много потерять, чтобы выжить, надо лишиться того, что угодило в капкан. Животные отгрызают себе лапы, птицы отклевывают крылья... но это только так кажется, что это выход. А на самом деле, никакой не выход, а отсрочка смерти - долгой и мучительной смерти от голода и потери крови.
   - А-а, проклятый старик! - прорычал Дидрад и ударил кулаком о стену. Он заходил по комнате, не зная, зачем ходит, и принялся искать что-то, не зная, что хочет найти. Все в нем клокотало и ярость рвалась наружу, и не зная, куда излить ее, как выплеснуть, самалтаон отмеривал шагами помещение, упирался руками в стены, отталкивался с силой и снова шел, пока не натыкался на противоположную стену. Из уст его доносились стоны и плаксивые вскрики.
   "Мы хотим просить тебя о том, о чем достойно просить такого зэлтаона, как ты. И навряд ли в Чергоувелесте да и во всей Великой Зэлтии найдется второй такой, как ты, кого просили о подобном". Да-а, навряд ли во всей Великой Зэлтии найдется такой же болван, как он, второй такой же болван как он! Не найдется! Никогда не сыщешь! Они хотели просить его. Какое слово-то, просить! Какое мерзкое словечко - просить - его можно проговаривать в таких разных случаях, что и не сосчитаешь, а все одно звучать будет не к месту. Просить! Они его просить хотели, когда сами же его привели, усадили и на участь его указали, и сказали словно: "Смотри, вот это твоя судьба! Мы ПРОСИМ, прими ее!" Будто у него есть выбор, принять или нет!
   - Проклятый старик! - уже прорычал Дидрад. Он остановился и присел на ложе, потом встал на ноги, снова сел, опять встал, сел и закрыл лицо руками. Тело его принялось качаться из стороны в сторону.
   За дверью раздался голос Чешки.
   - Господарь, позволишь ли беспокоить тебя?
   Дидраду захотелось во все горло крикнуть, что нет, не позволит, что пусть не беспокоят его больше никогда, а потом добавить, что он устал "от всего и вся", и что лучше бы он никогда не открывал глаза на этот свет... Но он сдержался. Благоразумие взяло верх над эмоциями, и он подумал о том, что если отвлечься, а потом снова подумать, то "может печаль по-другому покажется".
   Чешка терпеливо ждала за дверью. Дидрад наверное знал, что ждала: такая, как она сможет днями ждать, терпеливо и даже не двигаясь.
   - Входи, - проговорил он громко.
   Старуха приоткрыла дверь и сказала:
   - Эриэлт к тебе, мой господарь.
   - Эриэлт? - удивился парень, а про себя подумал: "Что ему делать здесь в столь ранний час?"
   - Эриэлт, господарь. Назойлив, как муха. Уж я и гнала его, и била даже, но он...
   - Впусти его ко мне.
   - Эй, ты! Иди к нему, зовет! - крикнула старуха за дверь.
   Прошло несколько мгновений, когда дверь открылась и вошел эриэлт или посланник, в заботу которого входили сообщения между родами. На вид он был не стар: и походкою, и животом своим, и положеньем рук на боках, - всем походил на простого купца.
   - Эриэлт, - сказал он голосом, походившим на пересыпание просо в кадушке. - Зови Чернобров.
   Дидрад кивнул.
   - Не болеешь ли, самалтаон?
   - Как видишь, болезни не покидают нас. От кого будешь?
   - Род Мериинаотов прислал меня к тебе, и...
   - Не говори дальше. Если ты хочешь говорить о родстве, то я отвечу тебе прямо сейчас...
   - Не буду слушать тебя, пока не выслушаешь меня, - перебил его Чернобров. За словом он в карман не лез. - Я довольно ждал тебя, что не положено эриэлтам и потому имею право говорить.
   - Ты ждал меня?
   - Да, целый день я простоял у твоих дверей на потеху зэлтаонам, - сказал купеческого вида посланник и недовольно нахмурил свои поддернутые сединой серые брови.
   "Чернобров!" - усмехнулся про себя Дидрад. Вслух же он спросил, какая сейчас половина дня, и услышав, что "вечорняя", очень удивился.
   - Говори, но скоро... я не думал, что так долго проспал, - последние слова парень проговорил себе под нос.
   Эриэлт стал обстоятельно рассказывать самалтаону о происхождении Мериинаотов, упомянул, что он "того же племени с тобой и... надо помочь", обговорил их титулы и заслуги, вскользь коснулся момента, когда род лишился последнего своего представителя "зэлтаонского семени" и стал "сиротлив". Все остальное время, Чернобров потратил на описание красоты женщин расхваливаемого рода и того, что они здоровы и плодовиты.
   Дидрад слушал рассеяно и по рассеянности своей едва не согласился с предложением посланника, как всегда мы говорим согласие, когда не слушаем, а потом спохватывается и отвечаем невпопад.
   - Я услышал тебя, эриэлт, и вижу, и говорить буду, что ты достоин своего звания, - парень запустил руку в карман у себя на животе и вытащил оттуда горсть зидлов. - Иди же. - Он насыпал деньги в протянутые руки Черноброва.
   Но тот не спешил уходить, продолжая нараспев проговаривать хвалебные опусы, заглядывать в глаза Дидрада и всячески стараясь показать, что он многое теряет отказываясь от такого родства.
   - Я вижу, ты купец, но не богат, - перебил его самалтаон.
   Чернобров смутился и запнулся.
   - Не добрал, - только и выговорил он, потупившись.
   - Вижу, как ты радеешь за... товар, и голову кладешь за него. То уважаю я во всех - и в тебе. Знаешь ли ты Плешуна? - Посланник вскинул глаза. Они сверкнули. Ноздри его задрожали так, словно голодный волк почуял добычу. - Отвечай же.
   - Как не знать, господарь.
   - Иди к нему и скажи, что я приказал взять тебя. Он укажет, что тебе делать и куда идти. Все делай, как он укажет.
   Посланник отвел глаза в сторону и глядел ими ошалело по сторонам. На лице его читалась и радость, и обескураженность. Был он, частью бледен, а в щеках раскраснелся так, что краснота эта передалась глазам.
   - Сделаю, - проговорил он с достоинством, но на пониженном тоне, с которым слуга всегда разговаривает с хозяином.
   - Постой. Теперь к нему не иди, ночью иди. Найдешь его в таверне у Бородавки. Знаешь ли?
   - Знаю.
   - Сделай так, чтобы не видели вас вместе. Сумеешь?
   - Сумею, господарь.
   - Ступай.
   Едва посланник вышел, как в комнату проникли злые перешептывания.
   - Пусти, - шептали за дверью.
   - Не пущу.
   - А я говорю, пусти. Зэлтаона я в самалте или нет?
   - Не пущу.
   - У-у, противная старуха. Измельчу тебя... измельчу же!
   - Нет, не пущу.
   - У-у-у...
   Дидрад подошел к двери и широко раскрыл ее.
   На пороге толкались Чешка и Зоалина. Девушка давила грудью на старуху, но та, несмотря на свою худобу, сдерживала дородное тело зэлтаоны и спокойно смотрела в ее искаженное негодованием лицо.
   Парень молча посмотрел на них.
   Обе женщины вмиг прекратили препирательства, и Чешка взглянула на Дидрада необычайно преданными глазами.
   Лицо Зоалины несколько раз дернулось и в мгновение ока преобразилось из злого в смиренно-доброе.
   - Чего тебе? - спросил Дидрад устало.
   - Не голоден ли, мой милый...
   - Нет, - отрезал парень и обратился к Чешке. - Не впускай боле никого.
   Та кивнула.
   - Видишь! - донесся ее торжествующий голос, когда Дидрад повернулся к женщинам спиной.
   - У-у, ты! - только и сказала Зоалина.
   "Пройди это испытание во второй раз ибо так уготовано тебе Великим духом и на доске твоей жизни то вырублено, и я видел эти зарубки и видел, что после них нет более глубоких, а значит жизнь твоя в последующем уже никогда не будет такой, какой ты примешь ее сейчас". А ведь правду говорил, жизнь его никогда не будет такой, какой он оставил ее за своей спиной, как зашел к старику и его "братьям".
   - Умеет говорить себе на пользу и не лгать. Так, чтобы и заметить нельзя, что лжет, - процедил сквозь зубы парень. Он успокоился и снова обрел размеренное течение мыслей, а также свой привычный взгляд на вещи.
   Самалтаон подошел к окну и приоткрыл ставни.
   Вечерело. Он и впрямь проспал до вечера.
   Прохлада влилась в комнату, освежая ее.
   "Я в ловушке! Я в западне!" - необычайно спокойно подумал он и расхохотался. Почему в такие минуты на нас находит смех? Может быть, потому, что, как нелепо это не выглядит, но только через это мы обретаем возможность взглянуть на проблему совсем другими глазами.
   - Чешка! - позвал он. - Принеси поесть!
   Ел, постоянно думая про западню.
   "Нет разрешения... выхода нет!" - говорил сам себе с несвойственным весельем.
   Поел с необычайным аппетитом - будто в последний раз.
   "А вдруг старик и вправду жизнь мою видел... зарубки?" - подумалось ему. - "Эта последняя, самая глубокая, а дальше... ну, ты! (тряхнул головой) Чего жизнь ему мою не знать, когда он меня в западню посадил. Когда в яме сидишь, уж и ума много не надо, чтобы понять - подохнешь или нет. Вопрос только в одном - когда подохнешь". Отчего-то вспомнились предложение Быка принять в свой род предателей из земель смитропаев. "Издевка или намек?" Предатель. Как звучит-то?! Предатель.
   - Предатель, - медленно проговорил Дидрад.
   За окном медленно проехала телега. В щели мелькнуло знакомое лицо - Хокматаон Хромой. Вот ведь жизнь как распорядилась - сколько зэлтаонов полегло в осаду, а этот...
   Дидрад отвернулся от окна и вперился в полутьму, которая будто бы сквозь окно проникала в комнату. Он смотрел так пристально, словно и не смотрел вовсе, а следил за чем-то или кем-то в комнате.
   "Великий дух приказывает тебе принять смерть в прошлую жизнь свою и возродиться тем, кем ты был прежде. И ты пройдешь все те мытарства, которые уже проходил и вкусишь горечь плодов, какие уже вкушал. Великий дух обратил свой взор к тебе и смотрит на тебя, и ожидает ответных слов твоих".
   "Он смотрит и ожидает, хотя чего ему смотреть и ожидать, когда он сам заранее знает все (улыбнулся). Это вы, братья (с презрением), смотрите и ожидаете!.. Это хорошо, что я согласился. Они теперь на меня надежду свою возложили, а в случае неудачи и вина моя будет - так думают... и пусть думают. А я по-своему думать буду, и их ихними же руками переверну и в пропасть ввергну, куда они меня кинули" Дидрад снова заходил по комнате, но уже не нервно, а быстро и решительно.
   - Только упавший знает, где высоко, а где низко, - произнес он себе под нос. - Верно сказал. Только не упаду. Я еще падаю... ты же быстрее меня упадешь...
   - Чешка! - крикнул он. - Позови Первого.
   "Как к месту Бык сказал о том, что пятно этого рода на мой род лечь не может. Ха-ха! Коли предатель я... предатель... но в сравнении с ними... ничто!.."
   - Господарь мой, я здесь, - сказал мальчик, робко входя в дверь.
   - Подойди ближе и слушай. Еще ближе встань. Вот возьми три зидла и беги к Бородавке. Купишь у него самой дорогой неелги... да скажи, чтобы налил ее не в бурдюк... вот тебе еще пять зидлов, а то за три этот скряга не расщедрится. После беги к Холму и зови Быка. Видел его при мне? Высокий со шрамом - я его веткой огрел... еще возьми пять зидлов - зэлтаонам у ворот отдашь, коли пускать не будут. Как найдешь его, неелгу передашь да скажешь кратко, что я его зову и пусть идет ко мне... скажи, что по вопросу, который сам мне задал... так вернее будет, чтобы быстрее шел - ему видать за это барыш будет. Понял?
   - Сказать, чтобы он по своему вопросу к тебе шел сегодня ж.
   - Молодец. Возьми себе зидл. Беги.
   Мальчишка рванулся из комнаты так, словно за ним гнались злые духи.
   - Ха-ра-рар, - вскрикнула старуха у двери, из которой вылетел Первый, и покачала головой. Потом она хмыкнула и, заглянув в комнату, спросила:
   - Огня, мой господарь?
   - Нет, иди уж к себе. Я - все...
   Он направился прочь из комнаты, но потом остановился подле старухи и сказал:
   - Такой тишины я давно не слышал.
   - Тяжелой думы нет в глазах твоих, - улыбнулась она. - Значит, спасены мы. - И снова улыбнулась.
   Дидрад вышел во внутренний дворик и сладко потянулся. Какое простое оказалось решение! Какой большой выход, громадный! И как он раньше его не замечал?
   Мимо парня, кивая ему, проходили женщины, ведя за руку детей. Малютки тоже учились кланятся ему и молчать в его присутствии.
   Когда Дидрад, озябший, снова вошел в дом, тот привычно гудел от десятков голосов. Это умилило парня, он едва сдержал слезы. Какие они у него все... он не нашелся, с кем сравнить своих сородичей. Молчали целый день!
   Пробираясь к лестнице на второй этаж между бесконечными цепочками детей, которые бегали по дому взявшись за руки, и каждый раз ответно кивая на кивки старших женщин, Дидрад наткнулся на взгляд. Сперва глаза его скользнули и не узрели ничего, но словно пылинка засела в них и старательно поворачивала взор к лестнице. Парень несколько раз закрыл и открыл глаза.
   Уже на лестнице он заметил, что под ней кто-то стоит, но не обратил на это внимания - мало ли кто прячется под лестницей. Что это против того, когда он однажды вытянул спрятавшегося ото всех ребенка из-под себя, едва не раздавив его, ложась на постель. Малыш заснул в своем схроне и едва не поплатился за это жизнью.
   Оставляя за собой последние ступени, Дидрад спиной почувствовал, что кто-то за ним идет. Сделав пару шагов он остановился и обернулся. В полутьме коридора за его спиной стоял женский силуэт. Женщина стояла неуверенно, покачиваясь с пяток на носки и заламывала руки, видимо, на что-то решаясь.
   Неясный лучик света от личины с первого этажа, упавший ей на плечо и осветивший яркую белизну ее волос, дал самалтаону шанс догадаться, кто перед ним.
   - Мионина? Что тебе?
   - Самалтаон, - произнесла она, начав внятно, но впоследствии сглотнув окончание слова. Даже с четырех шагов было заметно, как она дрожит.
   - Чего тебе? - повторил он строже.
   - Господарь, - пролепетала она, и неуверенно двинулась к нему.
   Дидраду показалось, что она вот-вот рухнет на пол. Он шагнул ей навстречу.
   - Господарь, - повторила она, стуча зубами и осторожно коснулась его плеч кончиками своих пальцев. В следующий миг она быстро отняла руки, словно обожглась, и сильно вздрогнула.
   Где-то внизу скрипнула половица. Девушка втянула голову в плечи и посмотрела мельком сперва себе за спину, а потом через плечо Дидрада.
   - Что с тобой? - подступил он к ней и взял за плечи.
   От этого его движения она так сильно задрожала, что ноги ее подкосились, и она стала медленно оседать на пол. Парень обхватил ее за талию и прижал к себе.
   - Я здорова, господарь, - прошептала она, теряя сознание. - Я готова...
   Самалтаон удивленно и обеспокоенно посмотрел на нее, а потом улыбнулся.
   Девушка перестала дрожать и повисла на нем. Дыхание ее стало ровным и глубоким.
   - Зоалина, Зоалина, - проговорил Дидрад. Он уже давно подметил, что зэлтаона особенно тщательно охраняет его от Мионины. Для него эта девушка всегда больна или куда-нибудь отослана. Он мог месяцами не видеть ее.
   - Господарь, - подобно тихому дуновению коснулось его уха.
   Он посмотрел на нее и даже в темноте разглядел ее большие чистые лучистые глаза. Она смотрела на него со страхом и благоговением.
   Дидрад снова улыбнулся и припал к ее губам своими.
   - О! - задохнулась она. Ноги снова не удержали ее.
   Самалтаон поднял ее на руки и понес по коридору. Девушка обвила его шею руками и приникла своей щекой к его щеке. Неожиданно она всхлипнула. Он отстранился и посмотрел на нее, она счастливо улыбалась и шептала что-то губами, слегка прикрыв глаза.
   - Мой милый господарь, где ты? - донесся из-за двери хозяйской спальни голос Зоалины.
   Мионина так вздрогнула и напряглась, что Дидрад едва не выронил ее. Девушка стала извиваться на его руках, пытаясь вырваться, но он крепко прижал ее к себе и отпустил только лишь когда она сумела стоять на ногах. Прислонив ее дрожащее тело к стене и сжав пальцами губы, он показал ей, молчи, а сам вошел в комнату.
   - Мне надоела эта проклятая старуха, - встретила его зэлтаона.
   - Чем же она тебе помешала?
   - Она вечно мешает мне.
   Зоалина стояла над корзинкой, в которой лежал их ребенок, и что-то правила в его одеждах.
   - Моя зэлтаона, она всегда готовит мне, когда бы я ни встал, - возразил он ухмыляясь.
   - Это и я так смогу, - парировала она, не отрывая взгляда от ребенка.
   - К чему все это. Ты так сладко спишь по утрам.
   - Много дел у меня за день, - восприняла она это как упрек.
   - Я о том же тебе.
   Девушка выпрямилась и оценивающе оглядела корзинку.
   - Он в ней уже не помещается. Придется покупать другую.
   - Что же тому преградой?
   - Мне нравится эта.
   - Так оставь ее. Она пригодится, - сказал он, подходя к ней сзади, обнимая и целуя в щеку.
   - Скоро ли, - вздохнула она и покосилась на него.
   - Скоро, - пообещал он.
   - Ты ляжешь со мной?
   - Нет, сегодня меня не будет рядом.
   - Ты со своим Плешивым...
   - Плешуном.
   - Плешивым совсем уж голову потерял.
   - Ха-ха! Зоалина...
   - Не смейся потому, что если ты смеешься, то согласен со мной.
   - Вот... тоже мне! - удивился он. - Как же это?
   - Смеешься - значит, расположен ко мне, а расположен - одобряешь.
   - А-а, - улыбнулся он и согласился с ней.
   Нет, он по-прежнему любил ее. Любил! Но какой-то совсем другой любовью, не так, как прежде, и когда эта другая любовь пришла в него, он не знал - не заметил этого момента.
   - Я лягу, устала, - сказала она ему, после того, как они постояли молча прижавшись к друг другу и раскачиваясь.
   - Ложись.
   Она разделась и легла.
   Глядя на ее располневшее тело, он вдруг подумал, что "другая" его любовь, вся она теперь в том заключена, что Зоалина не женщина ему вовсе, она... мать его ребенка. А это совсем другое, и сравнить тут не получится никогда, как не пытайся!
   Он вышел из комнаты.
   Мионина стояла в самом конце коридора, в углу, и если бы не ее белые кудри, он бы и вовсе ее не заметил.
   "Это женщина", - подумал он и дыхание его сбилось.
   Приблизившись к ней, Дидрад навалился на нее и прижал к стене. Девушка задохнулась и стала сползать по стене на пол, но он не дал. Подняв ее на руки так, что она смогла обвить его ногами, он с жадностью припал губами к ее шее, а потом и грудям.
   Шум в его голове еще больше усилился, когда самалтаон расслышал ее сдерживаемое дыхание сквозь зубы. Как она боялась в тот момент, что их заметят! Что выйдет Зоалина!
   Сжимая дрожавшее молодое нетронутое никем прекрасное тело, Дидрад окончательно утратил контроль над собой.
   Мионина, сперва с осторожностью подставлявшая под его губы то одну, то другую часть тела, заразившись его страстью, тоже позабыла обо всем и даже нашла силы держаться на ногах, когда он поставил ее на пол, повернул лицом к стене и задрал платье.
  
  ***
  
   - Не отвлек ли я тебя от дела, зигреон? - Дидрад говорил весело и излучал оптимизм.
   - Твоя неелга достойная дань за это неудобство, - ответил Сизентаот. - Но почему ты встречаешь меня с конюшни?
   - Потому, что только коням позволено слышать то, о чем я тебе хочу сказать.
   - И у коней есть уши.
   - Все кони - мои.
   Оба рассмеялись.
   - Я привез с собой твой дар. Давай же отведаем его! - предложил Бык.
   - Дар тебе, воля твоя, отведаем.
   - Давно я не отведывал неелги среди коней, - с досадой проговорил Сизентаот.
   - Не унывай, зигреон, ничего не знаешь про волю духов.
   - Да, Неназванный, только на это и уповаю. Уж рукам не достает железа да тяжести боевой.
   Они откупорили стройный бочонок богато расписанный резьбой, и присели у выхода во внутренний дворик.
   - Чего-то дом у тебя мал, - сказал Сизентаот.
   - Не береди кровавую рану. Давно излечить хочу?
   - За этим меня позвал?
   - Да.
   - Ответ.
   - Нет, как и прежде.
   Бык изумленно посмотрел на Дидрада и этим взглядом все сказал.
   - Я тебе еще сказать хочу, зигреон. А ты слушай и думай сам.
   - Чего ж еще говоришь, коли все сказано, - насупился Сизентаот.
   - Не о том совсем говорить хочу.
   Помолчали. Бочонок был отставлен в сторону, а глаза разведены так, чтобы взгляды не пересекались.
   - Спросить хочу у тебя, Бык! Ты как верному другу мне отвечай и не бойся потому, что я тебе все равно больше отдам, чем ты мне даешь. Не в убытке будешь.
   Снова пауза.
   - Чего же... спрашивай...
   - Как эгиват?
   - Дался тебе эгиват?!
   - Ответь, обещал.
   - Лютует. Все зло срывает за неудачи.
   - Ты как думаешь про него?
   - (Ухмыльнулся) Не много ли просишь?
   - Не в накладе будешь.
   - Думаю, что и я так же... делал бы так же. Может крови бы не лил, а так... так же бы...
   - Крови боишься?
   - Никогда не боялся. Опротивело просто. Когда в поле, когда секутся, тогда могу долго выдерживать, а когда под окном висят - то другое.
   - Да. А к эгивату все так же - вхожь?
   - Вхожь.
   - Передать от меня сможешь. Себя не забудь - не буду против, только передай.
   Бык оценивающе взглянул в лицо Дидрада, словно бы думал, сколько взять за передачу.
   - Больше получишь, - угадал его мысли салматаон.
   - У него много чего "получить" можно. Чего передать-то?
   - Заговоры любишь?
   - ЗаговОры?
   - ЗАговоры.
   Лицо зигреона сначала вытянулось, а потом сморщилось.
   - Говори, - сказал он вмиг огрубевшим и чужим для Дидрада голосом. Так говорят палачи.
   - Узнал я от Катраана...
   - Катраана, - повторил Бык, запоминая. - Так...
   - От Катраана узнал, что на Холме заговор готовят против эгивата. Слухи распускают, будто синие духи в нем и правят им, и от того городу одни несчастья - и нашествие, и беды разные.
   - Беды. Так...
   - Слухи распускают не только по городу, но и по всей Зэлтии и хотят стороннего эгивата на место нашего поставить.
   - Стороннего. Так...
   - Дроганаота же, да будут духи милостливы с ним, кинуть в яму хотят и смерти предать.
   - Погоди, какого же стороннего, когда в его роду еще есть зэлтаон, и... - Сизентаот осекся и умолк.
   Дидрад улыбнулся одними уголками глаз.
   - Дальше слушай. Исполнять будут, - тут парень задумался и прикинул, что церемония его умерщвления и возрождения в прошлом образе назначена на день перед почитанием духа Оунисалта, - исполнять будут через день.
   - Не завтра?
   - Нет. Послезавтра.
   - Ага.
   - Все это.
   Сизентаот посмотрел на него.
   - Почему рассказал? - спросил он.
   - Не плохо живется мне при эгивате. А коли его в яму посадят, так и не определишь, как дело пойдет.
   - Кто готовит?
   - Бык, - Дидрад сделал вид, что возмутился, - я на Холме у реки бываю редко. Кто ж его знает? Это уж твоя забота теперь. Но только ты сразу не проговорись, проверь.
   - Нет, я сразу скажу.
   - А если не правда. Слухи-то...
   - Ну, так слухи же.
   - И я о том - слухи.
   - Как же проверить?
   - Тебе решать. Только, когда ты мне про... Саз...
   - О Сазмионотах.
   - О Сазмионотах говорил, знал ведь, как прознать. А сейчас не знаешь!
   Бык ухмыльнулся.
   - Катраан, - проговорил он, и Дидрад невольно вздрогнул, представив, что будет с человеком, имя которого назвали таким голосом.
   - Тебе решать.
   - Ты что хочешь?
   - Не упоминай меня. Возьми себе награду. Мне не надо. Эгиват будет щедр.
   - Знаю, - Бык недобро покосился на парня. - Я поеду. - Он поднялся.
   Проводив ночного гостя до поворота из переулка от конюшни на улицу, Дидрад бегом вернулся в дом.
   "Из ловушки без утраты не уйдешь", - думал он на бегу. - "Не верю я тебе, Бык! Понял ты, на кого я намекал, а как расправитесь с ним, так тебе до денег моих дотянуться ничего не стоит"
   - Первый, - позвал он.
   - Самалтаон?
   - Второй.
   - Здеся я, - ответил сонный голос.
   - Идите ко мне. Ты, Второй, скорее беги к Плешуну и зови его сюда. Да пусть не пешком идет, а на коне. Все, иди. Ты, Первый, разбуди всех зэлтаон. Собирайте вещи, да скажи, чтобы огней на улице видно не было и шуму чтобы тоже. И пусть все молчат. Завтра никого в самалт не пускать и зэлтаону даже из него не выпускать. Спросят, скажи, что болеют все... поветрие, вот что скажешь. Беги.
   Подошел к коню и запрыгнул на него.
   Ехал переулками, там, где больше грязи, чтобы топота копыт слышно было меньше. Пускал коня, то рысцой, то шагом, то галопом и все озирался до тех пор, пока не остановился в переулке между покосившимися стенами. Взобравшись на спину коня, перемахнул через забор и спрыгнул в узком проходе между стеной дома и забором. Продравшись по ней к внутреннему дворику, отпер незапертые двери и вошел в дом.
   - Не боишься никого, как посмотрю, - сказал Дидрад в темноту.
   Оттуда послышался женский вскрик.
   - Кте ты и что тее нужно? - угрожающе спросили его.
   - Зажги огонь и сам увидишь.
   - Ой, господай.
   - Прогони эту блудницу... ха-ра-рар, у тебя их две! О-о, три!!! Ха-ха...
   - Господай...
   - Хорошо живешь!
   - Пошьи все вон! Вон!
   Мимо Дидрада пробежали три заспанные помятые девицы. Они недовольно глянули ему под капюшон, стараясь разглядеть наглеца, но ничего под ним не разглядели.
   - Закрой за ними ворота.
   - Да-да-да, господай, - широко зевая пролепетал Картавый.
   - Ты нашел мне зэлтаона, какого я просил.
   - Ты пьосил двух, господай.
   - Нашел хоть одного.
   - Двух.
   - Хм... За это не жалко и... - Послышался звук бряцнувших об стол монет.
   - Спасибо, господай, да будут духи...
   - Молчи. Одевайся и вези их туда, где мы условились встречаться...
   - Сейчас?
   - Да.
   Картавый стал быстро одевать дорожную робу.
   - Пять зидлов, господай...
   - Что?
   - Один из них не в Чегоувелесье, стъажнику пять зидлов.
   - Держи. Поспеешь ли.
   - Пьо то не беспокойся.
   Снова конь, бесконечные улицы и переулки по дороге к самалту.
   - Где он?
   - Там, - Первый указал на конюшню.
   - Ты здесь?
   - Здесь, господарь. Чего звал?
   - Сколько у тебя сейчас повозок?
   - Сейчас? Ммм... три ушли... две вернулись, но... их тоже... еще одна...
   - Сколько повозок?
   - Четыре. А чего?
   - Товар пришел.
   - Товар? Много?
   Дидрад припомнил переезд родни Зоалины в дом.
   - Повозок на двадцать пять - тридцать.
   - Ха-ра-рар! Столько в Рождение и во всем городе не сыщешь.
   - Ты подумай, Плешун, подумай. Ты сыщешь!
   - Хм...
   - Ты пока думай, - и Дидрад отошел к Первому. - Ты Катраана видел? - спросил он у мальчика.
   - Видел.
   - Сможешь узнать?
   - Смогу.
   - Беги сейчас же к Холму у реки и дай вот страже десять зидлов. Найди Катраана. Он спит над малыми конюшнями, там где яма выгребная. Вонь такая, не пройдешь. Зови его ко мне!
   - Сказать, что по его делу?
   - Нет, ничего такого не говори. Скажи, что очень звал я его. Беги. - И обернулся к Плешуну. - Ну, что ты надумал?
   - Семь.
   - Всего семь.
   - Шесть, но седьмую за день могут... если уплатить хорошо.
   "Двести на шесть повозок", - быстро подсчитал Дидрад.
   - Так седьмую?..
   - Нет, не бери.
   - Шесть только.
   - Ммм... кабы еще набрать!
   - А эти... не помню, как обозвали их... маленькие такие... на лошадей походят, только уши обвислые. Их из похода Рог много нагнал к нам. Никто не берет. Я вот прикупил двадцать пять... нет, девятнадцать... шесть подохло с голоду... и стоят. У меня стоят...
   - Беру их. Сколько просишь.
   - Дешево, по пятнадцать за каждого.
   - По пятнадцать зидлов?!
   - Чем не конь. Силища та же.
   - Ты же сказал, что с голоду дохнут. Больше трех не дам.
   - Так я больше пяти и не возьму. И, - быстро поправился он, - вложу все эти пять в твой товар. - Он улыбнулся.
   Дидрад сделал вид, что задумался.
   - Идет, - согласился он.
   Плешун просветлел.
   - Девяносто пять, - прошептал он и мечтательно поднял глаза вверх.
   Салматаон улыбнулся.
   - Чего еще? - осведомился Плешун.
   - Ничего. Хотя, нет. Купи... а нет! Все, да... иди...
   Едва Плешун вышел, как Дидрад пошел в дом и разбудил Чешку - она все-таки имела дурную привычку спать ночью.
   - Сегодня на заре, возьми еще старух и сходи на рынок. Купи еды, да сушенную и соленую бери. Сама как знаешь.
   Старуха побледнела и закивала. Казалось, она понимала все, что думал самалтаон.
   Дидрад вернулся в конюшню, вскочил на коня и стремглав помчался к воротам.
   Оказавшись за городскими стенами, он направился к дальнему лесу, где ему пришлось довольно долго прождать, пока он не увидел коня, везущего двух сидоков.
   - Мой господай, мы здесь, - сказал Картавый. Он ссадил человека перед собой, а потом и сам слез с коня.
   - Не слезай. Скачи в город (дал пять зидлов) и найди там (шепотом) Черноброва Эриэлта. Найдешь?
   - Господай, - обиделся Картавый.
   - Скачи.
   - Зовут Скучным, - представился человек, привезенный на крупе коня. Его, как и Дидрада, с ног до головы скрывала шерстяная накидка.
   - Что можешь?
   - Спааравелест знаю. Зэлтаонов там знаю. Торг знаю. Но, погоди, господарь, кто-то там едет. Укроемся.
   Они спрятались за деревьями.
   Человек, ехавший на коне прямо по лесу, остановился и огляделся.
   - Господарь, Картавый направил меня к тебе, - сказал он в лес.
   - Погоди там, где стоишь, - откликнулся Дидрад и повернулся к своему собеседнику. - Мне нужен самалт в Спааравелесте. Сможешь ли купить?
   - Я все смогу.
   - Я все не покупаю, мне самалт нужен.
   - Смогу. Где тебе купить?
   - А где можно?
   - В городе и при нем можно.
   - У нас нельзя.
   - То у вас. У нас земли много.
   - Тогда землю купи. Деньги-то как?
   - Я под себя куплю, а как ты узнашь, деньги передашь.
   - Это хорошо.
   Незнакомец отошел в сторону.
   - Ты вот что, поспеши, - поторопил его Дидрад. - Бери моего коня, это тебе наперед от меня плата.
   Мужчина кивнул и забрал коня.
   - Мирк, - представился второй, ожидавший поодаль. - Твое имя знать не надо.
   - Я и не скажу. Знаешь ли Черноброва?
   - Нет, такого не знаю.
   - Хороший ли ты купец?
   - У меня две лавки, хотя доход с них умешается в ладонь.
   - Да, это умение надо, чтобы так дело обставить. Поедем же. Картавый сказал тебе, что будет, если обманешь.
   - Сказал. Я ему на это самалт свой показал и своих женщин.
   - Хорошо. Верю.
   - Верь.
   - Ускорь коня-то.
   Конь поскакал галопом и скакал так до соседней с домом Дидрада улицы. Здесь он был оставлен в переулке и до самалта оба добирались пешком.
   - Возьми вот, - сказал Дидрад, с трудом вынося из дома два мешка с деньгами. - Будешь делать все как я говорить буду через Картавого.
   - Да, господарь.
   - Лавок моих не касайся. Не ходи даже рядом и не гляди. Не мои они скоро будут.
   - Как говоришь сделаю, господарь.
   На улице послышался топот копыт и у дома Дидрада со стороны конюшни остановились две лошади. Потом снова послышался топот и лошади ушли куда-то за поворот.
   - Самалтаон, там зэлтаоны, - сказал один из мальчиков, которые дежурили подле коней.
   - Проходите.
   - Господай, нашел.
   - Молодец, держи вот. - Звякнуло серебро. - Забери Мирка... нет, погоди... Чернобров?
   - Я, господарь.
   - Был у Плешуна.
   - Нет, но...
   - Это хорошо, что не был. Вот, узнайте друг друга - это Мирк.
   - Слыхал.
   - Хорошо, что слыхал. Пройди со мной.
   Еще два мешка серебра были заготовлены и выставлены во внутренний дворик. Они перекочевали в руки Черноброва.
   Перекинувшись с ним еще парой слов, Дидрад отпустил всех троих.
   - Остаешься над ними, - шепнул он Картавому. - Людей узнай, которые убивать не боятся. Понял?
   - Знаю уже, господай, - улыбнулся тот.
   - А Первый не вернулся? - спросил самалтаон в конюшню.
   - Нет, - ответили ему.
   Дидрад тяжело выдохнул и прилег на сено. Жутко болела голова и хотелось спать.
   - Самалтаон, - ворвался в конюшню Первый. Дидрад, который только начал проваливаться в сон, подскочил. - Катраан ждет тебя.
   Почесав бровь, парень снова взобрался на коня.
   Часть неба над городом уже серела - светало. Конь сонно шел по грязи, изредка фыркая и обдавая уличную грязь густым паром.
   - Зачем призвал меня? - спросил Катраан. Вид у него был недовольный.
   - Мне нужны деньги, - Дидрад принял озабоченный вид.
   - Разве это так важно для тебя...
   - Прознал про товар, хочу перехватить. Мне нужны деньги.
   Катраан окинул его презрительным взглядом - купец - через силу сдержал свое раздражение и кивнул:
   - Сколько?
   - Две тысячи зидлов.
   Катраан зевнул и огладил усы, бороду, а затем и волосы на голове. Причмокнув, он сказал:
   - Завтра...
   - Поутру сегодня же, - перебил его Дидрад.
   - Поутру-поутру... к чему так спешишь?
   - Товар уйдет. Боюсь того. Я ждать буду.
   - Жди, - пошевелил одними губами Катраан и, зябко поеживаясь, направился обратно в башню-пирамиду.
   Дидрад смотрел ему вслед и губы его искривились в улыбке.
   "Ты еще греешься в своей каморке потому, что Бык слишком ленив, чтобы пытать ночью", - подумал он.
   Воротившись в самалт, он приказал Первому собрать всех зэлтаонов, коих набралось семь человек вместе с самим Первым и приказал им взять всех лошадей и возить семейный скарб на свои склады у стен города.
   - Торопитесь, пока не рассвело.
  
  ***
  
   Над замком стояла черная туча от дыма, который поднимался откуда-то из-за стен. Он был настолько тяжел, что даже ветер не мог отогнать его прочь или рассеять.
   До жителей пристенных к замку домов долетали дикие нечеловеческие вопли, доносившиеся со двора замка.
   На самом верхнем этаже башни-пирамиды стоял Дроганаот и со слезами на глазах смотрел на свой город. В слезах его отражалось затянутое дымом небо и облака, слошь обложившие небосвод - собирался дождь. Птицы носились низко над землей, но даже они не залетали во двор замка, который был сплошь усеян изуродованными человеческими телами, некоторые из которых еще копошились и пытались ползти неведомо куда. Между поверженными телами ходили несколько человек, били их дубинами, пинали и резали. Палачи были пьяны и громко хохотали, глядя на мучения своих жертв.
   - Ползи-ползи, старая рухлядь, - долетело до слуха эгивата. Он опустил глаза на двор и с ненавистью посмотрел на тело, которое болталось на центральном, самом толстом столбе. Тело, разум которого лишил его всех надежд и даже чаяний; тело, которое унизило его, принизило почти к самой земле.
   Тело было старческим, скрюченным и навряд ли в нем кто-то вообще бы распознал человека, настолько оно было черно от крови и раздуто от пыток.
   Мухи, слепни и другая мошкора тучами кружили над двором, принимая участие в зловещем кровавом пире.
   - Не убивайте, не убива-айте-е! Я прошу вас, я молю, умоляю-ю, а-а-а! - Крик прервался на полуслове и еще одно тело рухнуло наземь.
   - Эгиват.
   Дроганаот вздрогнул и обернулся.
   - Бык? - спросил он так, словно был удивлен видеть Сизентаота у себя в покоях.
   - Его нет.
   - Хорошо искал?
   - Весь город перерыл. Нет его.
   - Куда же он исчез? Мог отправиться со своими караванами?
   - Нет.
   - Хм... отчего же? Он купец - это его дело!
   - Рода его нет.
   Глаза эгивата расширились, а подбородок мелко задрожал.
   - Я второй раз пожалел, что позволил Вееледу так быстро умереть, - сказал он холодно и отстраненно. - Иди и ищи его, и пока не найдешь, не ворачивайся.
   - Найду, эгиват.
   - Найди.
   Сизентаот вышел, не зная, что выполняет свое последнее поручение. Он не найдет того, кого ищет. Он узнает все, что преследуемый хотел, чтобы он узнал, и пустится в погоню, но не найдет - никогда не найдет за отведенную ему жизнь, последние дни которой уже начали таять.
  
  ***
  
   - Как же я рад тебя видеть, Плешун!
   - Я тоже рад, не знаю, как тебя теперь называть. И не верится, что свиделись здесь. Словно и выдумка все это.
   - Моя выдумка.
   Расхохотались.
   - Что там в Чергоувелесте?
   - Ну, вот. Так сразу и о деле. И не покормишь разве? Родня ведь мы теперь самому эгивату.
   - Удалось?
   - Удалось.
   Снова рассмеялись.
   Плешун, на котором был надет длинный хорошо отороченный и очень дорогой на вид тулуп тиринтского покроя, снял остроконечную купеческую меховую шапку, растерзанный вид которой его нисколько не смущал, и уселся в просторное деревянное кресло, обитое для мягкости толстым слоем материи.
   - Ха-ра-рар! - проговорил он, заглядывая себе по зад. - Словно и не на лавке сидишь. Что это? Из Тиринта?
   - Оттуда.
   - Видно сразу.
   - Первый, - позвал Дидрад, и когда мальчишка вошел, приказал: - Вели подать нам чего там есть.
   - Господарь, - склонил Первый голову. - Господарь, - обратился он с таким же поклоном к Плешуну и вышел.
   - У-у, - скривил надменно губы Плешун, - манеры. - И усмехнулся. - Это тоже в Тиринте набрались?
   - Нет, в Тиринте они не были.
   - А ты?
   - И я не доехал. Но ты говори мне о... родне.
   - Сделал так, как ты мне сказал, - начал купец, удобнее устраиваясь в кресле. - Едва ты меня отослал в Спааравелест, я туда направился и умер. После возродился и указал жрецам на родство с тобой и знак твой, и дозволение твое мне в роде твоем быть. Они конечно попритыкались, головами покачали, но как зидлы зазвенели в их ушах, так они скорейше согласились. Принял я имя новое, теперь Вонатаот я, а прозвище прежнее оставил - не ущемляет оно меня, наоборот даже...
   - Как же ты?!
   - Я им по-другому назвался. Уж и не припомню, что выдумал, как обозвал себя. Да только они того и умертвили. Ха-ха-ха!
   - Ну, мудрен, Плешун.
   - Ничего и не мудрен, а зачем только с именем расставаться, которое меня к тебе да к богатству привело. Это все равно, что правую руку себе отрубить. Не так ли?
   - Все так. Продолжай же...
   - В Чергоувелест поехать я не решился, слишком знаком я там. Поехал я тогда в ланкийдские земли и осел в городе, который они называют Урочище Змея или по ихнему Тедрирепд. Змеи у них там и впрям повсюду, да не тронь ибо кара за убитую змею, как за убитого зэлтаона, даже пуще еще. - Плешун усмехнулся. - Поверишь ли, вне самалта с коня не спускался.
   - Ха-ха, чего же так? - рассмеялся Дидрад.
   - Духи не наградили меня храбростью против змей, мой господарь. Самалт я купил под свое имя, но под твой род. Он в купеческом квартале. Ха-ра-рар! - неожиданно вскрикнул Плешун так громко, что самалтаон вздрогнул. - Тебя же спросить забыл, как же ты до меня дело решил в Тиринте.
   - От крика твоего не только дела, но и духи разбегутся, - недовольно проговорил парень. - Твое родство со мной сейчас решается и скоро триголинт пришлют, что подтверждено оно.
   - Что пришлют? Много отдал?
   - Триголинт - это знак. Много.
   - И взяли?
   - Ха-ха, Плешун, неужто не люди здесь - берут!
   - А еще империей зовутся или как там?!..
   - Берут. Не отвлекайся.
   - Я понимаю так, что мне здесь ждать придется этого... знака.
   - Ничего, у меня теперь места много.
   - Не боязно тебе подле... нас?
   - Не боязно. Боязно, когда не знаешь, а как знаешь - так чего боятся-то. Но, продолжай.
   - Рождение я встретил в Тедрирепде. Оттуда же тебе гонца прислал. Помнишь ли?
   - Помню.
   - Потом знак от тебя полученный в Чергоувелест через Черноброва отослал к Мериинаотам. От них известие получил - согласны они. Потратился после на переезд их в Урочище Змея и принял в самалте.
   - Что за род и как там Чернобров поживает? Не болеет ли?
   - Род хилый, женщин для меня годных всего две, остальные старухи, от которых прок только по домашней работе. Огорчило меня это... не про то я думал...
   - Ты не болей об этом. Род я твой поправлю. Женщин у меня много. Еще не стары - поделюсь щедро.
   - На то только и рассчитываю. А Чернобров? - Плешун нахмурился. - Чернобров на зидлах твоих слишком высоко взобрался.
   - Чего сказать хочешь?
   - Товара к нему все больше идет, а зидлов от него ко мне, а через меня к тебе - все в том же числе перекатывается. Не верю я ему, самалтаон, не верю! - Плешун помолчал, поигрывая бровями и носом. - Я почему тебе подался в слуги. Да с легкостью такой подался, которая тебе за трусость или недостойность могла показаться. Я ведь не просто так сделал тогда шаг к тебе. Ты и я, мы оба с тобой из грязи выкарабкивались, от нее очищались, вверх тянулись, да только то у нас, у меня и у тебя и у насподобных, только то у нас сидит вот здесь (постучал ладонью в грудь), что как не очищайся - все одно мысль бередит, а что, когда снова в грязь? Ну, бередит же? Так ведь?
   - Может быть и так, - согласился Дидрад, посерьезнев.
   Начатый было философский разговор прервало появление Первого. Мальчик шел с важным видом, а за ним следовали четверо женщин рода, которые несли в глиняных плошках разнообразные блюда.
   - Только ты не касайся, пока не доскажу, - попросил Плешун, терпеливо подождав, пока мальчик и женщины покинут помещение. - Еда она разум ослабляет, а я хочу, чтобы понял ты меня.
   Дидрад кивнул.
   - Я тебе, господарь, сказать хочу важное. Может тебе одному и скажу. Я, как самалтом обзавелся, все больше дома время провожу. Это видимо у меня теперь жизнь такая началась. Да и ноги болят днями на торге пропадать. А как дома сидишь, думается хорошо. Вот я и думаю часто про то, как же я себя переступил и тебе отдался. И легко это вышло, словно даже и не обидно за себя, будто так оно и уготовано было. - Плешун заглянул в глаза самалтаона - понимает ли. И увидел, что понимает. - Так я и додумался до того, почему мы с тобой дела ведем большие, а споров у нас нет и злобы друг на друга нет, и зависть не всплывает между нами. Думал я и понял про то... и решил, что все это от того, что и я чувствую в тебе, и ты во мне, что из грязи мы. И что самое-то главное, помним мы об этом, помним и стеснения нет в нас. Вот ты. Ты же сколько круговратов отверженным проходил, зэугом пробыл, и выдюжил, и силы нашел в себе, чтобы не стесняться этого, а принять как дар духов. И я такой же, господарь мой! Оба мы знаем про грязь, которая за нами осталась и оба понимаем, что всякий раз туда же возратиться можем, потому зазнайства в нас нет - уважаем мы друг друга, а я тебя и того больше - люблю. Ты не улыбайся и не думай, что я сейчас слезу пущу, да разревусь подобно зэлтаоне - нет. Я про то тебе серьезно говорю, без дрожи, как на духу!
   Плешун замолк и невольно отвернул лицо в сторону. Дидрад смотрел на него и не замечал, как нахмурил брови.
   - Спасибо тебе, - промолвил он тихо, - ты мне душу открыл свою, а того и не ведаешь, что и мою затронул. Сковырнул ты ее!..
   Оба умолкли.
   - Ты только не думай чего, господарь... я же...
   - Про то не тревожься - я все правильно понял. Давай есть.
   Принялись за трапезу, хотя кусок не шел в горло ни у того, ни у другого.
   - Чего ты про Черноброва сказать хотел?
   - Отмылся он.
   - Отмылся? - нахмурился Дидрад, не понимая, но потом понял. - Отмылся!
   Плешун кивнул головой. Самалтаон тоже кивнул. Они поняли друг друга.
   - Ха-ха, - повеселел Дидрад и зачем-то сказал: - Ну его! Чего ж ты мне про родство наше с эгиватами не говоришь?
   - Дело хитрое вышло, - улыбнулся Плешун.
   - Хитрое? Отчего же так?
   - Сазмионоты захирели совсем. Хилее Мериинаотов, как я поглядел. Из женщин остались две старухи, зэлтаона с малюткой семени женского да молодка.
   - Не густо.
   - Так это еще полбеды. Молодая-то зэлтаона исчезла.
   - Куда?
   - Про то духам ведомо да мне будет, коли на то их воля. - Плешун прошептал краткую молитву. - А это чего?
   - Это яства из Тиринта.
   - Ха-ра-рар! Пальцами держишь, вроде и есть, а в рот положишь - так... ммм...
   - Тает.
   - Ага.
   - Давно-то она... исчезла?
   - Молодка-то?
   - Ну.
   - Холод еще не опал белым, за три дня до праздненств в честь Смерти Великого Духа.
   - Так это же половина круговрата!
   - То-то и оно, что половина.
   - И не найдешь?
   - Я? Найду.
   - Чего же за половину не нашел.
   Плешун удивленно посмотрел на Дидрада.
   - Так породнились-то под Рождение. Чего мне до этого было искать.
   - И то верно. Ты рассказывай.
   - Нечего уж боле рассказывать.
   - Про Чергоувелест.
   - Хиреет Чергоувелест. Эгиват лютует. Слышал я, он не оставляет надежды до тебя дойти и поквитаться. Все свои неудачи на тебя переложил.
   - Лишь бы ему легче стало, - усмехнулся Дидрад.
   - Легче-то ему не будет, но зидлов он за твою голову обещает немало. Много охотников, слыхал.
   - Ты про себя думай. Обо мне нечего.
   - Кому же я нужен. Да и не найдешь меня теперь. В Тедрирепд только один купец и ездит - Чернобров. А ему...
   Плешун не договорил и осекся, вкусив мясное блюдо, от сладости которого задохнулся.
   - Не духи ли готовят тебе? - подивился он, с восхищением и радостью глядя на другие подобные куски мяса. Последние в изобилии лежали на плошке и манили к себе ароматом и самим своим видом.
   Самалтаон только улыбнулся.
   - Как зовут ее? - спросил он неожиданно.
   - Кого?
   - Молодку.
   - Ммм... о, духи, как же вкусно. Самалтаон, молю тебя, не бросай камни своих расспросов на нежную плоть моего удовольствия!
   - Ха-ра-рар, - воскликнул Дидрад. - Откуда такие слова!?
   - От безделья, - рассмеялся Плешун. - Я даже думать по иному начал, - прихвастнул он.
   - И все же, ответь.
   - Не припомню сейчас. Надо у Ижеоны спросить. Женщины умеют помнить мелочи.
   - Спроси, не забудь.
   - Спрошу.
   Дидрад продолжал терпеливо ждать и смотреть, как Плешун поглощает пищу в невероятных количествах.
   - Душно здесь, Плешун, поднимемся выше, - предложил он.
   - Ха-ра-ра-а-ар! - глаза родича Дидрада расширились, когда они поднялись на крышу дома-башенки Дидрада и оказались посреди небольшого сада, откуда тот час же слетело несколько женщин и птиц, предоставив им побыть наедине. - А не приблизиться ли и мне к тебе?! - воскликнул Плешун. - Столько видел за свой путь, а такого!..
   Неизвестно откуда явился Первый и указал сопровождавшим его солдатам-стражникам, куда ставить большие мягкие кресла. Они пронесли их куда-то за низкорослые деревья в баках.
   - Ха-ра-рар! - даже немного устало произнес Плешун, когда увидел, что они будут сидеть на небольшом выступе, который нависает на крепостью. - У тебя хороший город, - сказал Плешун, оглядывая окрестности, которые активно очищались от леса и застраивались деревянными домами.
   - Слава богам, как говорят здесь, - отвечал Дидрад, с гордостью осматривая городок, который был отдан ему в управление.
   Этот городок, который вскоре превратится в город (а Дидрад верил, что это непременно произойдет!), был наградой самалтаону за его находчивость и помощь, которую он оказал Тиринтской империи своей "службой" в Чергоувелесте. Благодаря донесениям, которые Дидрад передавал через Картавого, тиринтцам удавалось малыми силами два года успешно противостоять зэлтам, встречая их в тех местах, которые зэлты считали наименее опасными для себя и шли по ним на Тиринт. Имперские войска устраивали засады и полностью истребляли многочисленные отряды, двигавшиеся по ним.
   Поняв, что дальше в Чергоувелесте ему оставаться не безопасно, Дидрад решил идти в Тиринт. В тот день, когда он во множестве отдавал распоряжения и который был одним из трех дней, в течение которого он ни разу не сомкнул глаз, самалтаон многое передумал, но думы, не в пример прежним размышлениям, отличались предельною прагматичностью.
   Дольше всего он ломал голову над тем, как спастись от погони, когда у нее, у погони, есть кони и молодость солдат, а у него, шесть телег, два десятка чудных животных и две сотни женщин и детей.
   Часто за последний перед отъездом день он склонялся, то к одной, то к другой мысли - Дидрад то отказывался от своей давней мечты о возвращении и подумывал бежать в леса, а там выживать, как придется, то вновь возвращался к ней и искал, искал, искал.
   Решение, сам того не ведая, ему подсказал Веелед, когда вызвал Дидрада к себе и наказал ему поберечься от выхода из дома в день умерщвления.
   - Не скрывайся от зэлтаонов, - советовал ему старик, - любопытство, свойственное всем нам, подвигает нас искать ответ на загадку. Не делай загадки и своего нежелания явиться по требованию зэлтаонов. Распусти слух, что едешь с торгом в другие земли, и выезжай. Сам же по ночи вернись обратно.
   Веелед тогда довольно улыбнулся, когда заметил, как после его слов просветлево мрачное лицо Дидрада. Старик и не догадывался, почему оно просветлело.
   Воротившись домой, самалтаон отменил свой приказ, не впускать к женщинам их подруг из других родов. В то же время, он во всеуслышанье объявил, что через несколько дней они выезжают в Спааравелест. Весть об этом быстро разнеслась среди соседок.
   Уезжали ночью, тихо. Даже малютки, будто осознавая жизненную необходимость молчать, были беззвучны и только их глазенки, большие, удивленные, все смотрели по сторонам и спрашивали, почему их вытащили ночью из безопасного и уютного дома.
   Телеги и странные вислоухие животные уже ждали за городом. Там же, к ним присоединился Плешун. К его удивлению, Дидрад завел с ним весьма странный разговор и обсказал вкратце, как обстоит дело.
   - Не будь в городе к следующему вечеру. Сейчас иди, а потом беги, - сказал ему Дидрад.
   - Куда, мой господарь? - удивился тот.
   - Все равно, куда.
   - Но, товар в лавках и на складах.
   - Про товар в лавках - забота твоя. Сумей за ночь продать его. По любой цене.
   - Господарь.
   - Молчи. Здесь, - Дидрад указал на куст, - я оставлю тебе тысячу зидлов.
   Плешун задохнулся.
   - Будешь ехать из города, забери. Не забудь.
   - Как же такое?.. - Купец смотрелся жалко.
   Дидрад улыбнулся.
   - Знаки от складов оставь, - приказал он, и когда железные оттиски, по которым можно было пройти мимо сторожей, охранявших склады, оказались у него в руке, поторопил Плешуна. - Спеши. Постой! - окликнул он его. - По дороге в холодные земли отправь зэлтаона к эамалам и скажи им, что я согласился. Пусть тот зэлтаон назовет мое имя и скажет, что я согласился. Больше ничего.
   - Сделаю, господарь, - согласился Плешун, обескураженный всем происходящим.
   - Возьми, - протянул он знаки, переданные купцом, Картавому. - Найми зэлтаонов. Пусть за ночь перетаскают товар в другое место. На следующий же день продай его. Зидлы отдашь Черноброву и Мирку.
   - Сдеаю, господай, - поклонился тот.
   - Отбить бы тебе спину, чтобы не кланялся.
   - Пъости, господай.
   Дидрад знал, что, когда эгиват узнает про заговор, и по его, Дидрада, следу, подобно ищейке, пойдет кто-то из людей Дроганаота. Навряд ли они найдут следы исхода его рода - за день по тракту пройдет не мало народу. Но народ этот умеет видеть, и это плохо.
   Самалтаон приказал мальчишкам, державшим под уздцы лошадей и вислоухих животных идти в сторону Спааравелеста. Женщин же он напугал тем, что если они не поторопятся, то им грозит изгнание из рода.
   Детей и старух усадили на лошадей, вислоухих животных и повозки, и скорым шагом двинулись по дороге.
   Шли всю ночь и весь следующий день.
   Дидрад знал, что этот день - последний для него день, в который его не спохватятся.
   В каждой деревне, через которую они проходили, он нисколько не препятствовал своим женщинам общаться с другими женщинами. Поэтому известий погоне об их продвижении было оставлено достаточно.
   Едва закончились деревни - Дидрад знал, что это всего лишь временное исчезновение - как "отряд" резко повернул и пошел в совершенно противоположном направлении. При этом, телеги были проданы нескольким крестьянам практически за бесценок (к великой радости этих самых крестьян и окрепшей в них вере в силу добрых духов!)
   К границе Тиринта шли почти две большие луны. За это время род Дидрада понес ощутимые потери. От истощения и болезней умерло почти три десятка человек - большей частью старухи и малые дети.
   Сжав зубы и не обращая внимания на проклятия, которыми женщины обменивались между собой, зло посматривая на него, Дидрад не снижал быстроты движения. Как мог, он и юноши рода старались снизить страдания женщин. Зэлтаоны выбивались из сил, идя за женщинами, заметая следы продвижения и пытаясь охотиться или ловить рыбу.
   Женщины окончательно бы взбунтовались, если бы однажды в середине дня, Дидрад не наткнулся на отряд перебитых зэлтов и старательно выпотрошив их обоз, не накормил бы их.
   Кроме лишений, духи в то лето ничего не наслали на самалтаона и его род. За все время "похода" Дидрад не повстречал ни одного зэлтаона и к концу лета вышел к реке у острова, на котором когда-то стоял гросп Трогодорпа.
   Места, в которые Дидрад привел свой род были плодородными и богатыми на пищу. Оставив женщин под охраной молодых зэлтаонов и взяв с собой только Первого, самалтаон помчался в ближайщую деревню.
   Ближайщей оказалась деревня в четырех конных переходах.
   Самалтаон спешил успеть то, что задумал до наступления холодов. Но бытие играло по своим правилам и позволило ему встретиться с Залиордом почти через большую луну.
   Дидрад пребывал в отчаянии, но Залиорд хорошо придумал и поделился с ним своими замыслами.
   - Дикие зэлты не дают нам жить уже много лет. Отбиваемся мы и от кочевников. Еще слышал я про пиратов, которые осаждают наши порты и гавани. Я не могу быстро принять тебя, ты понимаешь это. Поэтому сделай так. Слишком много земель обезлюдело там, где ходят дикие зэлты. Эти земли не нужны им потому, что они им... не нужны. Им нужно грабить и убивать - вот это и нужно. Я знаю земли недалеко отсюда. Там раньше стоял дорп, но уже много лет, как он сожжен. Дикие зэлты не пойдут оттуда, там нечего брать, да и прохода в империю оттуда нет - болота. Веди туда свой род. Ты говорил мне, что у тебя есть серебро. Дай слово уплатить и я куплю для твоего рода пищу.
   - Я даю слово, тидорп, - быстро согласился просиявший Дидрад. Словно камень, огромный и тяжелый камень, давивший на него, казалось, вечность, упал с плеч.
   - Вот, - Залиорд взял глиняный кругляш и что-то на нем написал, - это имя человека. Найди его и он проведет тебя. Скажи, что от меня пришел и покажи этот триголинт.
   - Я благодарю тя, тидорп, - поклонился Дидрад, - и веся род мой тожа благодарству... благода...
   - Благодарит, - улыбнулся Залиорд и кивнул. - Скоро я еду в Тиринт. Там я позабочусь о том, чтобы тебя не трогали. Я решил сказать, что построю там гросп...
   - Гросп слишком мало для моева рода, тидорп.
   - Не перебивай, - скривился Залиорд.
   Дидрад кивнул, хотя в душе его что-то екнуло, неприятно екнуло - он уже отвык, чтобы с ним говорили пренебрежительно.
   - Я скажу про гросп, ты же отстраивайся, как пожелаешь. Поверь мне, - ухмыльнулся Залиорд, - никто из Тиринта в те земли не сунется. - Он презрительно сплюнул. - Все, иди.
   Выходя из дорпа Залиорда, Дидрад впервые ощутил, что, возможно, вернулся и не на Родину вовсе, и что-то еще он почувствовал, но и сам не понял, что же так неприятно засвербило в душе.
   Как и уговорились с тидорпом, Дидрад нашел проводника и перевел свой род в земли, которые на первый взгляд ему совершенно не приглянулись. Были они большей частью болотисты и пригодны лишь для военного гарнизона, но никак не для жизни женщин и детей. Однако, жизнь в тот круговрат распорядилась родом Иллетаров так, что им не приходилось выбирать, и все они сочли за дар духов, что за последующую зиму у них умерло "всего" два ребенка да одна старуха.
   К весне Дидрад твердо решил уйти из тех мест дальше на север, рассудив, что "и ты, Залиорд, не сунешься в эти земли". По весне, задолго до Рождения Великого Духа, самалтаон приготовился выполнить еще одну свою задумку.
   Идя на север в поисках более подходящих земель, он чутко прислушивался к слухам и признакам войны, которая снова началась с вторжения диких зэлтов.
   Весной духи благоволили роду Иллетаров потому, что ему не только удалось найти плодородные земли и богатые живностью леса, но и отослать в Зэлтию весть о себе.
   Два молодых зэлтаона были отосланы Дидрадом к императорскому тракту. Там они прибились в небольшому отряду диких зэлтов и с ними же отступили в Зэлтию.
   Тогда же Дидрад указал Первому и Второму, которые были теперь неотлучны от него, где ожидать вестей от ушедших зэлтаонов.
   За второй круговрат жизни в империи, Дидрад смог кое-как отстроить подобие дома, сделав неслыханное, - заставив и женщин работать на этой стройке.
   Вести из Зэлтии стали приходить только следующей весной.
   Первая пришла от Картавого, гонец от которого застал юношей, Первого и Второго, на посту на острове. Картавый сообщал, что эгиват Дроганаот "творит ужасы в городе, избивая людей за малейшее прегрешение... стон и плач стоят над городом", и тут же, "торговля идет хорошо, о чем я тебе передаю триголинт и деньги".
   Вторая весть пришла от Плешуна, который сообщил, что осел в Спааравелесте и сделал "все как ты велел".
   С этим гонцом Дидрад отправил Картавому приказание соотнести его с еще несколькими людьми из замка и "самому найти себе верного зэлтаона".
   Плешуну был отправлен приказ той же зимой направить эамалов, "которым я по роду старший" к нему, Дидраду, в "холм" - замок.
   Вернувшиеся старшие юноши рода по прозвищу Сверчок и Помятый, были накормлены, обогреты и тут же снаряжены обратно в Зэлтию с приказом встретить и сопроводить эамалов, что они и сделали.
   В середине зимы, когда неизвестно от чего, от усталости ли или от лени, но духи переставали засыпать Зэлтию снегом и рвать буранами, две с половиной тысячи эамалов, - все воины, пришли в Дидраду.
   Отношения, которые стали складываться между ними нельзя назвать безоблачными уже потому, что однажды в порыве ярости, самалтаон приказал отрубить головы двум десяткам из них за неподчинение и природную лень (даже среди зэлтов, от природы ленивых, черные эамалы считались лентяями). Лишь обожествление главы рода, спасло его от ярости эамалов.
   Дидрад заставил их строить казармы, загнал их в эти самые казармы и выписав из дорпа Залиорда - Залидорпа - нескольких старых солдат, принялся обучать свое "войско" военному делу и, прежде всего, дисциплине.
   При этом, самалтаон не был настолько глуп, чтобы только лишь озлоблять "солдат". Зная их норов, он прекрасно понимал, что если слишком сильно придавить их, можно пасть самому, ибо они не признают ничего священного, когда злы и жаждут крови. Поэтому, Дидрад не скупился на развлечения, которые устраивали для эамалов выписываемые из дорпа Залиорда скоморохи и всякого рода клоуны. Надо сказать, что со временем, число последних настолько увеличилось в его замке, что некоторых из них пришлось выпроводить восвояси потому, что они, как и перебор в любом деле, стали больше портить, чем приносить пользу.
   К лету третьего года пребывания Дидрада на землях империи, до него стали доходить тревожные слухи. Первое, о чем узнал самалтаон, было известие о том, что эгиват Дроганаот препятствует проходу женщин и детей эамалов, которые должны были прийти в замок Дидрада для воссоединения с воинами своего рода.
   От этого известия, лагерь эамалов (к тому времени, замок еще не был построен) взорвался негодованием и в едином порыве двинулся к дорпу Дидрада, требуя от своего самалтаона решительных действий. Дидрад принял послов от своего войска, выслушал их и пообещал выступить в поход этой же зимой. Хотя послы эамалов и остались недовольны его решением, однако самалтаон отказался выступать "единственно по прихоти и из-за огня внутри".
   Вторым тревожащим Дидрада известием была новость о том, что Великий воин - Дроганаот - прознал-таки про его замок и начал приготовления к походу.
   Дидрад хитрил с послами эамалов, когда давал им обещания выйти в поход зимой, к тому времени он уже наверное знал, что не он пойдет в земли Дроганаота, а Великий воин придет к нему. Понимая это, самалтаон не сидел сложа руки, а стал готовиться к встрече с бывшим господином.
   Самалтаона очень одушевило одно обстоятельство, случившееся с ним в один из весенних вечеров, когда в его замок вместе с гонцом от Залиорда прибыл таинственный человек, скрытый с ног до головы под темно-синим плащем.
   Все время, пока гонец говорил с Дидрадом, незнакомец простоял позади него, не проронив ни слова и даже не пошевелившись. Когда же, наконец, самалтаон удостоил его вопросом о том, кто он такой и зачем приехал, незнакомец попросил у него аудиенции. Получив ее от несколько удивленного и заинтересованного Дидрада, он откинул капюшен со своей головы, обнажив ее полностью.
   - Ха-ра-рар! - вскричал самалтаон, когда узнал и не лицо вовсе, а глубокие боковые залысины незнакомца. - Каванна! Барнит!
   Далее последовали по-мужски скупые возгласы и обоюдные приветствия. И уже вечером, сидя за богато убранным столом, Каванна рассказал Дидраду историю своей жизни после битвы при замке гатесирда.
   Он был ранен. Раны были многочисленны. "Плечо, рука вот и еще здеся, на ноге и вот тут, видишь, голова переполосана - это горон прошелся. Кровью я тек, как меня оттаскивали, потому и не припомню, куды ты пропал, да чего вообще происходило", - повествовал он. - "Очнулся я, оглядел, где лежу - не знаю, мертв али жив - тожа. Ну, думаю, сойдусь на том, что мертв - так оно ужа легче будет. Ха-ха! А после, как ко мне лекарь подошел, дык понял я, че живой!"
   Следующие несколько больших лун отлеживался он в казарме, а как вставать на ноги начал, так зачислили его "за неимениями люда" во вспомогательные войска, которые больше "пыли глотали да неэрами махали, нежели уму училися". Это его и спасло! Когда летом того же года на них неожиданно обрушились полчища зэлтов, Каванна с отрядом таких же как и он "дохлячков да калек", был в лесу.
   - Мы че в рубку-то полезли, - рассказывал он, опрокидывая в себя большой ковш неелги, - по дурости нашего имнита. Ему чевой-то вздумалося храбростию поблестать. - Каванна усмехнулся и отер усы и бороду. - Сверкал он ею недолго, покуда первый горон его не пришиб. Ну, тады мы наутек бросились. Однако же, я, ненароком, честно те говорю, че ненароком, одного зэлта пришиб.
   Дидрад понял, что Каванна уже достаточно опьянел, чтобы рассказывать байки и небылицы про себя и свою службу, поэтому терпеливо и с видимым интересом выслушал рассказ друга о том, как он бежал, а "впереди вдруг спина, токмо че из-под земли появилась и тожа бегит. Я по спине смотрю и вижу, че... не наша спина... не нитская... больно широка да мясиста - с такой спинушкой в дорпе долго не протянешь. Я ее шмяк! Она упала, а я гляжу - и вправду, зэлт лежит!.."
   После, впрочем, Каванна вернулся к правдивому рассказу о том, как добирался до гатесирдова замка, как пытался в нем остаться и как его "приняли бы, но..." и дальше последовала очередная солдатская байка.
   - Потома жежь и пред гинтом энтим тожа огроменная толпа диких зэлтов объявилась. Кричали нам, че дорп они сожгли и даже показали нам пленняков. На то отвечали мы, че за все отомстим и... еще чего-то отвечали - я запамятовал уж. - Он снова сделал огромный глоток неелги.
   Зэлты осадили цитадель, но взять не смогли.
   - Едва жежь они утекли, как нас отправляют сщас же в дорп. Я говорю, куды ж мы, там жежь токмо головни да пуста земля. Токмо слышать ничего не хотят, твердят, как заладили - отстроить и встать, отстроить и встать... Плюнул я ды и пошел. Ну и чего жежь мы до белой земли отстроили - ничего, даже охранной стены толком не сделали, а как зэлты показались, так мы токмо для виду бой дали. - И тут же оправдываясь: - Да и они токмо для виду его приняли. А так, очень ужежь мирно разошлися: мы - в леса, они дальше пошли. В ту же большую луну они гинт пожгли. Боле в тех землях не был, - вздохнул печально Каванна.
   После Трогодорпа Каванну направили на службу в Малые Оледны, где он и находился до настоящего времени и дослужился уже до звания тинита.
   - А как же остальные барниты? - спросил Дидрад и его дыхание невольно сбилось.
   - Кривохарь погиб тогда ишо, ты знаешь.
   - Да.
   - Марнеун со мною служит. Мы с ним вместе мотались тогда из гинта до дорпа... и... со мной он... Стробигаш Длиннорукий да Болие Черныш - они где-то здеся, в белых землях, токмо ничего про них не знаю, много уж снегов сошло, как потерял...
   - Че же ты так!
   - А то ж, - грустно усмехнулся Каванна. - Время... Орпак Шершавый пал, давно уж, а про Ефа Вола я токмо и слышал, че он в Тиринте побывал, а потом куда-то делся.
   Последовал краткий рассказ и о жизни в Малых Оледнах, которая как и всякая жизнь на границе была наполнена опасностями и таким множеством невероятностей, что на уши Дидрада еще не единожды изливались прибаутки и байки тех мест, неизменно главным персонажем которых был Каванна.
   - Где жежь... ты про... ме... мя прослышал-то? - спросил его Дидрад.
   - Дык весь Тиринт гудит про тя! - удивился Каванна. - Говорят, че пришел в империю зэлт, который был нашим, а теперяче и не поймешь же, чей он. Я жежь однакоже не верил поначалу - ну россказни, чего уж, город жежь все же. А потома прослышал, че зовут зэлта того вроде Дидрадом. Дык я все бросил да сюды. Я ведь тя, барнит, уж давно к духам проводил! - закончил он дрогнувшим голосом. Оба усмехнулись. - А помнишь ли?.. - начал Каванна и потек тот разгоровор, какой всегда случается при встрече старых друзей.
   Каванна пробыл у Дидрада почти большую луну и покинул его в середине лета. А уже к его концу, салматаона посетил и Плешун...
   - Ветренно, - сказал купец, щуря глаза.
   - Чего уж, - неопределенно проговорил Дидрад.
   - Я тебе сказать вот еще что хотел, господарь. Ты хотя меня и останавливаешь, только знаю я, что Дроганаот войной на тебя пойдет. Не далее, как в этот круговрат, как померзнет все - так и пойдет. А ежели в этот не пойдет, так в следующий
   - Ведомо то мне, - проговорил самалтаон.
   Плешун кивнул.
   - Чего делать-то надумал? - спросил он.
   - Встречать его буду.
   - От меня чего потребуешь?
   - Вестей.
   - Про то я уж думал. Будет тебе известно про все, что в Чергоувелесте произойдет или я не ношу прозвища Плешун.
   Они проговорили еще долго: об общих знакомых, о торговых делах, о новых путях, по которым можно пройти в Зэлтию, минуя земли Дроганаота - по всему выходило, что не так страшен эгиват, как его размалевали; что силы у него уже не те, а злоба его в деле будет помехой.
   - Железо мне нужно, Плешун, - сказал напоследок Дидрад, когда внизу под ними зажглись первые костры стражи, да по городу стали разноситься длинные заунывные зэлтские песни - эамалы наконец получили возможность отдохнуть.
   - Добуду, господарь. Токмо...
   - Чего уж, говори.
   - Долго его тебе везти по тверди.
   - Говори.
   - Как если бы ты мастеров нашел в Тиринте да они нам лодки справили. Говорят, хороши мастера по этому делу в Тиринте.
   - Хороши, то верно.
   - Вот, кабы так... дело быстрее бы пошло. Но что об этом... теперь уж нечего... не успею я...
   - Неуж-то думаешь, что Дроганаот сметет меня?
   - Не могу не думать, - признался Плешун. - Страшно мне от того делается, сколько он сюда может нагнать зэлтаонов. Он хотя и слаб, а людей у него поболе твоего.
   - Знаю, - недовольно проговорил самалтаон. - Только и я сложа руки не сижу.
   - Видел я твоих эамалов, и слышал, как лют ты с ними был. Только... не воины они, и ты это знаешь.
   - Про что ты мне советуешь?
   - Уходи отсюда загодя, господарь, потому, как после уйти будет некуда.
   - Не веришь мне.
   - Боюсь. Я не тебе, я им не верю. Слишком часто их спины видел! Надежи на них нет у меня никакой.
   - Благодарю тебя за честность, мой верный Плешун. Только одного ты не понял - отныне и они при мне, и я при них, и иного не дано мне и дано не будет.
   - То верно говоришь, - вздохнул купец.
   Дидрад поднялся на ноги и потянулся.
   - Сойдем вниз, коли хочешь.
   - Ты иди, господарь, а я посижу здесь, - ответил Плешун и размеренно выдохнул, как выдыхают люди опустившие тяжкий груз.
   - Твоя воля. А я сойду.
   Самалтаон спустился вниз и прошел в своих покои. Убранство их не достойно описания потому, как не блистало ничем и было убогим. В помещениях не было ничего, что не пригодилось бы в быту или на войне.
   - Сяон, сяон! - услышал Дидрад звонкий нежный детский голос, и в ту же минуту из неосвещенного угла комнаты бросился ему навстречу ребенок и повис на ноге.
   - Теврад, - улыбнулся самалтаон и поднял мальчика над собой. Несколько раз подбросив его и поймав, он опустил визжащего от удовольствия ребенка на пол и попытался пройти, но тот вновь впился своими ручонками ему в ногу.
   - У него сильные руки, - все также из темноты донесся до слуха Дидрада женский голос. Он был слабым и безвольным.
   - Да, Зоала, я это тоже приметил, - улыбнулся он.
   - Посмотри Савлину. Я люблю, когда ты на нее смотришь.
   Самалтаон подошел к столу, взял небольшую лампадку и выставив ее перед собой, прошел в угол, туда, где располагалась кровать, на которой возлежали женщина и ребенок. Усевшись с краю, Дидрад заглянул в маленькое личико дочери, которая родилась половину большой луны назад и доставила столько хлопот всему семейству. Была она слабенькая, хотя и отняла у матери столько сил, что Зоалина до сих пор больше лежала, чем ходила.
   - Она всегда улыбается, словно чувствует, что смотришь на нее, - проговорила зэлтаона и улыбнулась. Даже в желтом свете огня Дидрад заметил бледность ее лица. Говоря с ним, она лишь едва-едва шевелила губами и смотрела на него устало и не мигая.
   Самалтаон улыбнулся как можно шире и веселее. Улыбка его сразу же исчезла с губ, когда он отвернулся от умиравшей жены.
   - Где раафатаоты? - спросил он.
   - Я отослала их, господарь.
   - Зачем?
   - Хочу побыть с тобой без них, - проговорила она, делая долгие паузы на отдых. - Расскажи мне, что ты делал сегодня?
   - Весь день проговорил с Плешуном о делах тебе неинтересных.
   - Ты расскажи... расскажи... я люблю, когда ты... расскажи...
   Дидрад недовольно посмотрел на нее, но не смог ослушаться и принялся рассказывать все, умалчивая только о самом главном.
   - Он мне нравится, - призналась Зоалина, - такой как сейчас. Не тот... а сейчас...
   - Да, он изменился, и сам про это говорил мне.
   Дидрад продолжил рассказ и говорил, как можно монотоннее и размереннее. Наконец, он добился, чего хотел - Зоалина уснула, о чем возвестило ее дыхание с хрипотцой.
   Самалтаон поднял лампаду над головой и внимательно посмотрел на свою зэлтаону. Убедившись, что она спит, он вышел из комнаты.
   - Господарь, - окликнул его один из стражников, - тут у меня... наш эгиват.
   - Кто?
   - Вот, - и стражник протянул Дидраду Тевтаота, уснувшего на его руках.
   - А-а, наш эгиват, - повторил ласково самалтаон и с улыбкой и осторожностью перенял у воина своего сына, которого на зэлтский манер называли Тевтаотом, а на тиринтский - Теврадом.
   Ребенок засопел, и не открывая глаз, оторвался от шеи стражника, нащупал шею отца и прильнул к ней. Сладко причмокнув губами, так, как это умеют делать только дети, он быстро заснул.
   - Эгиват, - приветствовали его стражники этажом ниже, но он шикнул на них: "Тише!", и они умолкли.
   На лестнице выше послышались шаги.
   - Тише! - загодя предупредил спускавшегося Дидрад.
   - Спит? - спросил Плешун, заглядывая в лицо ребенка.
   С удивлением для себя самалтаон отметил нежность на лице своего давнего друга, а теперь и сородича - нежность, которую никогда раньше не наблюдал в его чертах.
   "Неужели и я также смотрю?!" - подумал он про себя, и с превеликой осторожностью подправил повисшую вниз руку ребенка.
   Плешун посмотрел на Дидрада и глазами сказал, что продолжит спуск, а самалтаон также глазами отвечал, что, да, пусть продолжает. С тем и разошлись.
   - Уложи его, - тихо проговорил Дидрад, передавая ребенка Мионине, которая села на кровати, едва он вошел в комнату.
   Девушка выглядела заспанной и все время сдерживала зевоту.
   Она кивнула и тут же исполнила его приказ.
   - Смотри, - умилилась она и указала на мальчика, который во сне обнял ее сына, еще малютку, который спал тут же, в кровати.
   - Не мешай мне боле, - сказал Дидрад после того, как улыбнулся ее словам.
   - Ты хочешь, чтобы я вышла? - спросила Мионина и в голосе ее послышался испуг. Она отчего-то всегда пугалась, когда он просил ее не мешать ему, словно не понимала смысла просьбы и все ей казалось, что Дидрад гонит ее от себя.
   - Нет, - ответил он, догадавшись по ее тону об испуге. - Только молчи.
   - Я буду молчать! - с жаром и радостью заверила его она.
   Двоякое чувство бередило душу Дидрада при виде этой девушки: она одновременно и раздражала его, и притягивала. Раздражала своей постоянной испуганностью, пределов которой, казалось, для нее не существовало. Он быстро раздражался едва слышал ее испуганный (вот как теперь) голосок, и ощущал острое желание побыстрее отделаться от нее. Но не так, чтобы она ушла. Нет! Отделаться так, чтобы она была рядом, но молчала. Дидрад остро чувствовал потребность в ее присутствии. Самалтаон и сам не понимал, что же так притягивает его к ней. Может это была ее беззащитность или какая-то непонятная всепоглощающая преданность ему, которую он ощущал каждой фиброй своей души. Ему нравилось, что она, оставаясь с ним, сначала сидела тихо где-нибудь в уголке, а потом находила повод и подсаживалась ближе. Это продолжалось до тех пор, пока тело ее, любой своей частью, не касалось его. Чаще всего начиналось с плеча, которым она как бы невзначай опиралась на него. Потом уже она облокачивалась на него всей спиной - ей было так удобнее, ибо сидя на полу, она опиралась спиной о его бедро. Затем Дидрад и сам не замечал, как ее рука касалась его руки и надолго замирала. Мионина не отнимала руки пока не дожидалась ласки со стороны Дидрада. Он любил гладить ее по голове и щеке, ближайщей к нему, и смотреть, как она закрывает глаза и ласкается к нему. Позже, уже достаточно осмелев, она взбиралась к нему на колени и затихала, прильнув к груди. Дышала она тихо-тихо, почти неслышно, а когда Дидрад обнимал ее в порыве нежности, то и вовсе переставала дышать и лишь тянулась личиком к его шее, чтобы скрыться под ней и уснуть.
   Так повторялось всякий раз, как он заходил к Мионине, и всякий раз все начиналось заново и никогда не переходило определенную черту, которой не хотели переходить они оба.
   Дидрад услышал как тихо зашуршали покрывала на кровати - девушка опустилась на них и затихла.
   Что он хотел? Самалтаон нахмурился, вспоминая.
   - Картавый, - проговорил он себе под нос и взялся за кинжал, который лежал на столе. Вынув клинок из ножен, Дидрад отложил его в сторону, сдавил ножны между ладонями и плавно развел их половинки в стороны. Разделив их таким образом на две части, самалтаон повернул их и вытащил из внутренней стороны каждой из половинок медную пластинку, за которой скрывался слой воска. Взяв палочку, он осторожно написал: "Езжай в Спааравелест. Себе оставь замену. Черноброва не оставляй". На второй половинке Дидрад отписал приказ, что делать с товаром и что деньги, вырученные за него, отослать ему.
   Покончив с этим, он взял сам кинжал и открутил набалдажник с верхней части его ручки. Под него самалтаон засунул клочок синей ткани - знак того, что послание Картавому доставлено от него.
   Ноги его коснулась рука Мионины. От неожиданности Дидрад вздрогнул и разозлился:
   - Не трожь же меня! - прикрикнул он на нее.
   Девушка вздрогнула, быстро смущенно закивала и отсела от него, испуганно втянув голову в плечи.
   "Посланник придет к тебе. Не ищи сам. Встреть и веди его в мой самалт. Там оставь", написал он в ножнах другого кинжала, предназначенного Скупому, купцу из Спааравелеста.
   Что-то потянуло его посмотреть на Мионину.
   Девушка сидела на прежнем месте. Из закрытых глаз ее текли слезы, она плакала беззвучно, и лишь только бровки слегка подрагивали в такт плачу.
   - Не плач, - сказал он ей безучастно. Она не ответила. - Если будешь плакать - иди вон, - не выдержал Дидрад.
   Девушка замотала головой и еще сильнее расплакалась.
   - Пошла вон, - приказал он спокойно.
   Она издала тягостное "н" и стала медленно подниматься. Самалтаон не выдержал этого, поднялся, подошел к ней и притянул к себе. Она прижалась к нему и задрожала. Они уселись на прежнее место.
   Дидрад попытался продолжил письмо, но Мионина тихо проговорила.
   - Продолжаешь не смотреть на меня... не смотреть?
   На лице ее отобразилась такая душевная мука, равной которой, наверное, не было во всем белом свете.
   - Отчего же, - улыбнулся он, - я смотрю на тебя. Видишь? - И он приблизил к ней свое лицо.
   Со стремительность, которая поразила Дидрада, лицо девушки необычайно вдруг преобразилось. Она, казалось, расцвела изнутри и стала медленно покачивать головой из стороны в сторону, подставляя его взору то одну свою щеку, то другую. Делая это, Мионина изо всех сил сдерживала улыбку. Взгляд ее выражал такое блаженство, что Дидрад не выдержал, расхохотался и сказал ей: "Чудная ты!" Девушка также, как и он, залилась веселым смехом. Произвольно или нет, но при этом она озорно качала ногами, чем окончательно дополнила образ пугливого ласкового ребенка. Дидрад прижал ее к себе и приказал ей, спать. Она тут же затихла и хотя и с некоторым усилием, но все же довольно быстро уснула.
   "Привет те, Залиорд. Боги да благоволят те. Присылаю те денги 10 000 стринтав. Вместе с ними и просьбу к те. Помоги отыскать мне Стробигаша, прозванного Длинноруким, Болие, прозванного Чернышем да Ефа, прозванного Волом. Позволь мне напомнить, че ожидаю я помощи твоей в Тиринте. Дидрад"
   Самалтаон задумался, все ли написал, что хотел.
   Дыхание Мионины ласкало кожу его шеи теплом, а ее тело будило томное желание. Усилием воли он снова возратился к делам.
   - Все написал, - сказал он сам себе и отложил палочку.
   Самалтаон поднялся на ноги, взяв девушку на руки и отнес ее на кровать, уложив так, чтобы она не касалась детей. После, он снова вернулся к столу и собрал кинжалы. Взяв их, а также пергамент, он вышел из покоев.
   - Помятый, найди Сверчка и ждите меня там, где сейчас стою, - обратился он к юноше, который спал на лестнице, прямо у его спальни.
   - Да, господарь, - ответил тот, продирая заспанные глаза, и тут же сбежал вниз искать Сверчка.
   Дидрад стал медленно спускаться еще ниже по лестнице. На лице его отобразилась глубокая задумчивость. Голова самалтаона опустилась на грудь, а руки невольно притянулись к груди, и если бы не кинжалы и пергамент, скрестились бы.
   - Твой господарь спит? - спросил он, входя в помещение на третьем этаже своей башни.
   От этих его слов, одна из женщин, находившаяся в комнате, вскрикнула и вскочила на ноги. Две другие только лишь отняли головы от подушек и с удивлением и недоумением посмотрели на визитера. Когда же они его узнали, то также как и первая, поторопились принять вертикальное положение.
   - Он... о, эгиват... он... - мямлила застанная врасплох зэлтаона. Это была именно она потому, как если бы она не была зэлтаоной, то не вскакивала бы с такой резвостью.
   - Скажи ему, что я пришел и желаю говорить с ним.
   - Он...
   - Да чего ты там бормочешь!?
   Дидрад оттолкнул ее и прошел во вторую комнату, все пространство которой заполняла кровать, на которой развалился Плешун.
   Самалтаон остановился в дверях и размышлял над тем, стоит ли его именно сейчас разбудить, и решил - стоит.
   По комнате от лежавшего распространялся стойкий винный дух. Дидрад усмехнулся: "Тем лучше, когда пьян - так превелико внимателен!"
   - Плешун, - затормошил он его.
   Купец что-то пробормотал и перевернул лицо на другую щеку.
   - Плешун.
   - А-а, - затянул тот, начиная говорить во сне. - Не надо... свети...
   Дидрад рассмеялся.
   - Плешун.
   - Что? - вскричал неожиданно тот и резко сел. Он таращил глаза прямо перед собой и ничего не видел. - Почему не светит? - спросил он, переводя взор на самалтаона. - А?
   Дидрад не знал, что ответить.
   - И... и... - купец поводил головой. - Эгиват? - с трудом узнал он Дидрада.
   - Да, я. И хочу, чтобы ты меня выслушал.
   - Ты говори-говори, - скороговоркой произнес Плешун и с ловкостью двадцатилетнего юноши соскочил с кровати.
   - Не могу терпеть дольше, - начал Дидрад. Он заволновался.
   - Отчего же терпеть... не надо терпеть, - согласился с ним Плешун. Он поднял с пола небольшой бочонок, взболтнул его и понюхал. - Фу! Вода... - Оббежав кровать, он встряхнул и понюхал содержимое другого бочонка, и тут же с жадностью отпил. После, вернулся к первому бочонку и налил оттуда воды в плошку у кровати, которая предназначалась для других целей.
   - Вижу я, что томишься ты здесь...
   - Томлюсь-томлюсь, - согласился Плешун. Его опыт подсказывал ему, что сейчас лучше соглашаться и поддакивать. Захватив воду ладонями, он стал омывать лицо, фыркая и отплевываясь.
   - Нет нужды дольше ждать, - тянул Дидрад. Он словно погрузился в самого себя и на что-то решался.
   Быстро отерев лицо покрывалом с постели, Плешун уселся рядом с ним и приготовился слушать.
   - Ты поедешь к моей семье... в Тиринт, - огорошил его самалтаон.
  
  ***
  
   Сколько раз представлял он себе этот момент, сколько раз продумывал, как сядет, как глядеть будет, что скажет и что чувствовать должен, пока говорит. Великое множество ночей он провел, грезя этим мигом, по многу раз прокручивал в голове одни и те же эпизоды, одни и те же слова, и настолько полно изучил их и проникся ими, что иной раз ему казалось, что уже все, о чем он мечтал, свершилось и нечего больше ожидать, и удивительно даже было чувство свершенности, когда ничего на деле еще не произошло.
   И вот, теперь это свершилось! Наяву свершилось и сейчас еще свершается, и будет свершаться, столько, сколько он захочет.
   Только вот сидит он не там, где мечтал, и смотрит не так, как себе наказывал, и на него смотрят по-другому - и все вокруг другое, и словно не его, не прежнее!
   Среди всего этого чужого, лишь одно, как и прежде, только лишь одно - глаза его матери и отца!
   - Я... - в который уж раз начинал Дидрад и умолкал потому, как ком подкатывал к его горлу, и он боролся с ним, стараясь отправить его обратно, во внутрь, но он не шел, а словно даже становился больше. С каждым разом становился больше, едва Дидрад припоминал, что не видел этих лиц уже одиннадцать лет.
   Что он им скажет? Что они ему ответят? Как выслушают? Какие они теперь? Все эти вопросы бередили его душу, мучили его, пугали...
   В Тиринт он прибыл в конце зимы, так, чтобы можно было воротиться к войскам к середине весны и встать во главе их, когда начнется ставшее привычным вторжение кочевников.
   Он уже давно так не боялся, как сейчас. Даже мести, обещанной эгиватом Дроганаотом он не страшился. Отчего же теперь душа его, словно натянутая струна, дрожит и тихо стонет внутри?
   Обещанного и Картавым, и Плешуном вторжения Великого воина в пределы Дидрада не произошло. К зиме, вместе с толпами эамалов - женщинами и детьми - которых при помощи Плешуна провели окольными путями в замок к Дидраду, самалтаон узнал, что эгиват Рог запретил Дроганаоту выходить одному в поход на Тиринт, и тот, скрепя зубами, выполнил его приказ.
   И эамалы, и тиринтцы восприняли это известие, как благовест, но и Дидрад, и Залиорд, и другие тидорпы понимали, что ежели в этот год нашествия не случилось то только лишь потому, что оно должно случиться в следующем году и в еще большем размере.
   Однако, несмотря на все эти тревожные предчувствия, и Дидрад, и Залиорд сохраняли присутствие духа и продолжали активно укреплять свои замки.
   Беда, как это всегда и случается, пришла, откуда не ждали, из Тиринта.
   Вместе с принятием "зэлта Ихоклеота-Дида по прозвищу Хегрииль из рода Иллетаров обозначаемого его народом Эгиват в подданство его императорского величества", в замок пришел приказ императора "оставить гросп Залидорпа и идти в Малые Оледны, дабы охранить земли наши у Врат Конца от врагов наших". И снова род Дидрада снялся с насиженных мест и двинулся к новому месту жительства, дабы осесть там.
   Эамалы и зэлты из сожженных деревень и городков, которые сбегались к Дидраду со всех концов тиринтской Зэлтии, и к концу третьего года составили более двенадцати тысяч человек с женщинами и детьми, вознегодовали на решение императора, но послушно двинулись вслед за своим эгиватом.
   Дидрад не смел ослушаться еще и потому, что понимал, - ему нет доверия в Тиринте, потому и удаляют его из земель, на которых ему лучше всего стоять и жить. Он уже давно понял, что волею богов ли, духов ли, но обречен на поиск новой Родины, потому, что "своей" Родины у него уже никогда не будет. И Тиринт, и Зэлтия враждебны ему.
   Приказ императора запрещал ему двигаться через обжитые имперские земли. Разрешено же было идти только окольной дорогой, через области, сожженные набегами диких зэлтов. Через них и шли, гнали стада и везли припасы.
   Эгиват и сам не помнил, как ему пришло в голову наведаться в Тиринт и сделать то, чего он так долго ждал, и чего боялся - проведать семью.
   Плешун, который еще в начале зимы вернулся в Зэлтию, по приезде из Тиринта обсказал ему все про город и торговые дела, и лишь косвенно затронул то, ради чего Дидрад посылал его в Город, - семью. Плешун сказал лишь, что поживают они хорошо, что разбогатели, но не очень. Что семья разрослась, что вернулся в нее Оанрад. Описал, что детей "мало, с десяток всего", что встретили его настороженно, и что общались "нехотя и походя", и что ему это не понравилось, и он бы поссорился, кабы не были они его родней.
   Вот и все, что Плешун рассказал про семью. С тех пор Дидрад потерял покой. В конце концов, он не выдержал и приехал, хотя жуть как боялся: сперва опасался, что не вспомнят, потом подумал, что мать и отец точно вспомнят, но могут не признать - "ведь, предал же... предал!" Дидрад ехал на коне и клонил голову все ниже и ниже, да так, что Каванна, с которым они снова сошлись, поинтересовался, не дурно ли ему. Если бы он только знал! Если б знал! Но Каванна не знал и не понимал, что "дурно" может быть по-разному, и "дурно" "дурно" рознь.
   Дидрад еле сдерживал дрожь в теле, когда они проезжали мимо Великого вала, который даже в детстве, когда они впервые прибыли в Тиринт, показался ему не таким уж и валом, а теперь и вовсе всего лишь длинной кочкой. Эгиват улыбнулся, когда припомнил маленького мальчика, который много лет назад, вооружившись деревянным щитом и мечом, взобрался на эту кочку и стоял там, выпятив губу и победно осматривал окрестности до тех пор, пока его не скинул другой мальчуган.
   - Кто же это был? - прошептал Дидрад.
   - Че говоришь-то? Ты, эгиват, по-тиринтски говори, а то лопочешь че-то по-своему, - проговорил Каванна.
   Самалтаон изо всех сил сжал челюсти, когда въезжал в главные ворота Тиринта. Если бы не это, то весь город услышал бы, как стучат его зубы.
   Еще целых два дня, они с Каванной бесцельно слонялись по городу, пока последний не настоял: "свидался бы уж, а?! чего ж такого-то!"
   Гонимый, то ли стыдом за свой страх, то ли нестерпимым желанием увидется с родными, Дидрад наконец-то решился.
   И вот они перед ним.
   Как постарели. Мать. Отец. Он смотрит на них, а думает про то, что и они наверное про него думают, как изменился. Интересно, хорошо они думают или плохо? Как странно все это... и как страшно! Думы их, мысли, которые невозможно прочесть в глазах. Только догадываться, только гадать! Как это страшно!
   Они больше не жили в Речном квартале, по словам отца "сошло шесть снегов, как съехали". Теперь проживали они в Торговом квартале Черного города, в той его части, которая называлась Рыбной стороной.
   Варад прослужил у Дырганза еще несколько лет после того, как до семьи дошло известие о гибели Дидрада, а после скопил достаточно денег, чтобы прикупить несколько старых лодок, да нанять несколько старых же рыбаков. Эта "ветхость", так называл своих работников отец, и послужила ему первым шагом к небольшому богатству, которое скопилось в руках семьи к моменту приезда Дидрада.
   Теперь у Варада было целых восемь лодок и одно небольшое суденышко, которое промышляло мелкой торговлей в соседних с Тиринтом городах. Два с лишком года назад Варад был принят в купеческую гильдию Торгового квартала и весьма гордился этим.
   Оглядев его, самалтаон отметил, что отец сильно постарел: глубокие морщины прорезали его лоб, внешние уголки глаз, переносицу и места у кончиков губ - морщины, которые свидетельствовали о множестве тревог выпавших на долю этого человека. И лишь глаза, одни только глаза отца были как и прежде немного уставшими, но все такими же добрыми и, хотя и смотрели на воротившегося сына с некоторой настороженностью, но настороженность эта была скорее от опасения, а признает ли их сын.
   Вот так оба они сидели и с опаской глядели друг на друга и переговаривались сухими фразами, ничего не значащими и никому не интересными.
   - Ди-и-и-ид! - неожиданно взвыла Малана и повалилась набок.
   Дидрад вздрогнул.
   До этого, мать сидела тихо в углу прямо за отцом, и хотя Дидрад изо всех сил старался смотреть только на Варада, он не мог удержаться и скользнул вглядом и по остальным членам семьи.
   Мать он оглядел пристальнее всего. Она почти не изменилась, если не считать, что располнела, да волосы ее стали слегка пепельными. Смотрела она на него как и прежде, с любовью, но и в ее взгляде, самалтаон подметил тревогу, которая всегда возникает после долгой разлуки: а не сильно ли он изменился, а как теперь смотрит на мир, и как чувствует, и что ему сказать, чтобы не обидеть и как отнесется он к тому, если она всплакнет по-женски. Малану тянуло к сыну, она ощущала в груди там, где сердце острое покалывание, какое всегда присуще женскому сердцу, разрывающемуся от счастья при виде ребенка. Она оглядывала сына с ног до головы, каждую черту его высматривала внимательно, каждую морщинку изучала досконально и при виде шрамов на его лице, сердце матери обливалось кровью ибо она представляла себе, что довелось пережить ее ребенку. Как больно ему было, как плохо! А может это его мучили, издевались над ним. И она сжимала зубы и губы, чтобы не застонать от боли, ибо и у нее начинало болеть там, где были шрамы у него. Их было так много, что все лицо Маланы горело жаром и ныло, ныло, ныло...
   - Ди-и-д! - уже тише простонала она.
   - Малана! - прикрикнул на нее Варад и насупился: снова эта глупая женщина своими стенаниями разрушает торжественность обстановки. Их сын теперь большой человек и встречать его надобно подобно его чину, а не ревом. Отец гордился Дидрадом, хотя и подметил, как странно, будто бы отстраненно смотрит он на все их семейство. "Нет гордости ему за нас!" - разочарованно и с досадой думал Варад. - "Вон он куда взлетел, а я... мне казалось, я тоже... ха! Взлетел. Ан, нет! Он повыше теперь... Эх, сын!" И Варад улыбнулся. Невольно у него тоже запершило в носу, а стенания жены проторили дорогу скупым мужским слезам. - Малана, уйди! - приказал Варад, больше для своего благополучия, чем для ее потому, что знал, если жена не покинет комнату - не избежать и ему позорного плача. Так в глазах сына он опускаться не хотел! "О, женщина, что же ты наделала!" - негодующе подумал Варад, когда заметил, как дрогнул подбородок Дидрада и еще сильнее сжались челюсти. - "Опозорила!"
   Заскрежетав зубами на мать посмотрел и Заград. Это был двадцатилетний юноша с тонкими чертами лица, которые можно было смело отнести к своеобразному типу красоты. Его русые кудри, спускавшиеся до середины спины, и непослушные локоны, выбившиеся из-под налобной повязки со знаками отличия торговца рыбой, опрятно опадали, обрамляя лицо и делая его легкую вытянутость почти незаметной.
   Дидрад слегка повел уголком губы, когда мельком оглядел лицо своего младшего брата. Казалось, невзгоды не тронули его, сохранив удивительную девичью свежесть и румянец. Несмотря на юношеский вид, Закрад был уже отцом многочисленного семейства, состоявшего из его жены, Пигпии, и четверых детей, которые оказались слишком малы, чтобы быть представленными дяде при первом же его визите.
   Помимо Заграда и его жены, а также родителей, эгивата встречали Оанрад (разросшийся телом до безобразия и сохранивший на лице следы былой разгульной жизни), Инана, бывшая его мать, с супругом Дапагом, Фермаганка с дочерью Линикой, оказавшейся писанной красавицей (что сразу же отметил Дидрад), а также Приалана и Званалана - старшая и младшая сестры Маланы, которые уже несколько снегов жили в их доме.
   Эгиват сразу заметил отсутствие своего старшего брата Накрада и Лихолы, но спрашивать об их судьбе не думал. Он не делал этого не потому, что не было интересно, а потому, что хотя он и понимал то, что происходило вокруг, но пребывал будто бы во сне: оглядывал знакомые немного измененные временем лица, слушал слова отца, который единственный смел говорить с ним, и плохо понимал, не осознавал, что самая заветная его мечта сбылась.
   - Позволь мне сказать, Варад, - нарушил неловкое молчание Дапаг. Отец семейства с готовностью предоставил ему слово.
   - Дидрад, - начал он, и эгиват заметил, как старик невольно сжал руку своей жены, как бы испрашивая ее поддержки. Рука женщины ответно пожала его руку. - Дидрад...
   - Ихоклеот-Дид, - поправил его Каванна, который сидел поодаль от самалтаона и с удовольствием уплетал внушительных размеров хлебец с мясом (из всех только он один отведывал множество яств, которые стояли на столиках). Он смачно причмокивал губами и чавкал, подмигивая Линике, которая невольно таращила глаза, косясь на этого огромного воина.
   - Ихоклеот-Дид, - кивнул Дапаг и Дидрад кивнул вслед за ним. - Позволь мне, твоему... э-э... как следующему по старшинству в этой семье, говорить с тобой.
   Дидрад кивнул.
   - Варад многое сказал тебе и добавить к его словам нечего, ибо он говорил, как достойный муж и как отец. Слова же и мужа, и отца не требуют дополнения. Поэтому я буду говорить, как твой... родич... в устах моих будут говорить уста всех твоих родичей по моей крови. - Дапаг умолк, собираясь с мыслями. - Весь род мой, и роды, которые роднятся со мной, - все мы несказанно обрадовались, когда прослышали, что ты жив, и что, хоть волею богов (да будут благословенны они вовеки!), хоть волею богов ты и был закинут в земли дикарей, но вернулся и образ твой мил нам. Ты говорил с нами... мы поняли, что ты не изменился - ежели не считать мужественности, которая сквозит в тебе и заставляет невольно склоняться перед тобой. - Дидрад натянуто улыбнулся и кивнул. - Мой род не хочет остаться в стороне и прогневить богов тем, что не воздал вернувшемуся сородичу, и достойно не приветствовал его. Я приглашаю тебя... э-э... Ихоеот-Дид (проговорил быстро) посетить жилище наше и почтить своим присутвием пир, который приготовлен в твою честь и состоится следующей луной.
   Дапаг умолк, но слова его сделали свое дело - внесли непринужденность в затянувшуюся официальную часть разговора.
   - Я приедуть, - отвечал Дидрад. Он не заметил, как молодые женщины - Линика и Пигпия, жена Заграда, переглянулись друг с другом, пряча улыбки. - И я благо... благода... и я говорю, спасибо. - Невольно усмирял свой язык Дидрад потому, что понимал, что в Зэлтии стал косноязычен и почти позабыл тиринтский.
   Дапаг сложил руки крестом на груди и поклонился. Потом вытянул их в направлении Дидрада.
   Эгиват растеряно посмотрел на Каванну - что ему делать? "Коснись их", - одними губами прошептал тот, и Дидрад коснулся.
   - Мы ожидаем тебя следующей луной и да благословит тебя Гатирр, - улыбнулся Дапаг и поднялся на ноги. За ним встала и Инана. - Пришла пора оставить вас и не мешать вам, - сказал он, попутно оглядывая всех остальных членов рода, которые находились в комнате. Все они - Оанрад, Фермаганка и Линика, Пигпия и Заград поднялись следом и поспешили распрощаться с Дидрадом.
   Когда комнату покинули все, кроме Варада и Дидрада, Малана, сидевшая до этого в углу, прислонясь спиной к стене так, словно выбилась из сил, поймала на себе недовольный взгляд мужа, поднялась и, шатаясь и держась за стену, также покинула гостиную.
   В помещении повисла пауза. Она давила тем сильнее, чем глуше звучали за стеной гостиной голоса и шаги. Когда они окончательно стихли, молчание стало чрезвычайно неловким.
   - Я пойду, эгиват, - проговорил Каванна, про которого оба забыли.
   И Дидрад, и Варад, старательно не глядевшие друг на друга, одновременно вздрогнули.
   Каванна вышел.
   - У тя хорошай дом, - проговорил самалтаон, протягивая руку и беря изящный серебряный ковшичек с вином.
   - Он еще не достроен, - быстро отвечал ему отец, и они снова умокли.
   Эгиват глядел себе под ноги и поигрывал ковшичком. Иной раз он переводил глаза на жидкость, которая плескалась у краев и грозила вылится на его руку. Он злился на себя: злился за то, что так бездарно проводит миг, к которому шел - это он только теперь понял, как пережил все, что выпало ему на долю - к которому шел столько лет.
   Ему вдруг вспомнилось то время, когда он сидел один в лесу рядом с телом убитого быком Совершенного и разговаривал сам с собой, представляя себе вот именно этот момент. Как у него тогда это хорошо получалось!..
   - Поедим? - предложил Варад, улыбнувшись.
   Дидрад кивнул.
   Оба они взяли по куску рыбы, но лишь по разу или по два отъели от него.
   В который раз повисла тишина.
   Дидрад зачем-то обмакнул рыбу в вино, попробовал ее и выплюнул, поморщившись. Отец с готовностью рассмеялся.
   - Не вкусно? - спросил он.
   - Нет, - улыбнулся тот.
   - Привез это блюдо из Зэлтии?
   - Там едят вкуснее.
   Они снова рассмеялись.
   - У тя хороший дом, - проговорил Дидрад, забыв, что уже хвалил родовое гнездо.
   - Благодарю тебя.
   - Благо... дарю, - повторил за ним Дидрад и выпил содержимое ковша. Отец тут же долил ему, хотя сын протестовал.
   - Я принимаю тебя, - сказал Варад, - не препятствуй. - И поставил наполенный ковш перед сыном.
   - Благо... дарю, - снова сказал эгиват. - Никак жежь не в мочь мне эт слово упомнить. Совсем жежь позабылося... долго-то я... тама...
   Улыбка сошла с лица Варада, и они опять впустили тишину в беседу.
   За окном грохотали по брусчатке повозки, слышались шаги и говор десятков голосов, где-то закричал ребенок, чего-то капризно требуя и тут же получил нагоняй от матери. Однако, весь этот шум перекрыл скрип телеги, только что въехавшей на их улицу. Казалось даже стены задрожали от ее хода. Тяжело дышала лошадь, танувшая ее. Скрип колес телеги разлетался по всему кварталу.
   - Дерут такие деньги за дрова, а смазать колеса не могут, - зло проговорил Варад. - Ты слышал, какие дорогие в Тиринте дрова?
   - Нет.
   - Лучше кизяк покупать. Дрова не так воняют, но очень дорогие они в Тиринте.
   Молчание.
   - И хлеб тоже! - воскликнул Варад. - Снег сошел, он стоил половину стринта за ок (он указал на трехкилограммовый ломоть, лежавший на столе), а едва сошла зеленая земля, за стоил уже два стринта за ок. Сейчас же и вовсе - пять стринтов. Как семью кормить при таких ценах?!
   Дидрад не знал, что ответить.
   Не так он себе все представлял! Не так!
   Почему же он не может рассказать отцу, как скучал по ним, как было ему плохо, как тяжело было ему скитаться по лесам, как тяготила его всеобщая нелюбовь, когда нельзя ни к кому прибиться, душу нечем согреть!
   - ... и что же он? Он спрятал товар и теперь ждет лучших времен. А цены растут, - негодовал Варад по какой-то другой причине (ему наконец-то удалось найти тему, которая интересна и ему, и его сыну - не то не слушал бы Дидрад так внимательно!) - Нельзя однако ругать его. Я поступил бы точно также, но ведь речь идет не только о торге и о прибыли... но понять его можно...
   Нет! Он никогда не смог бы рассказать отцу, как ему было тяжело и одиноко. Матери бы мог - да, только матери! Отцу - никогда! Как он посмотрит на такого сына?! Приехал из земель, о которых здесь наслышаны только плохое и начнет канючить и вызывать к себе жалость! Нет! Отец не поймет его - мать поймет, а отец!.. Слезы, невольные слезы - свидетели душевной муки подступили к его горлу.
   - ... поэтому и недовольство. Прошлую большую луну наши уж хлебный ряд ходили крушить да пекарей бить за сволочность. Вот только дойдет это до императора и тогда!.. - Варад осекся. Он вдруг заметил, как сын несколько сглотнул и устало моргнул глазами. - И тогда все встанет на свои места, - быстро закончил он и поднялся. - Но заговорил я тебя - дурак старый! - усмехнулся отец. - Ты ведь с дороги и устал. Пойдем же, проведу тебя в комнату и помогу раздеться. Этакое не скоро снимешь. - Варад указал глазами на богатые доспехи, в которые был закован Дидрад.
   - Нет, отце... отец, - эгиват облизнул пересохшие губы. - Проводи, но не помоги. Каванна помогать будет.
   - Как пожелаешь, - развел руками Варад, немного разочарованный отказом.
   А Дидрад уже спешил прочь из комнаты, из последних сил сдерживая эмоции на подступах к глазам.
   Отец последовал за ним и указал ему его комнату.
   - Я позову твоего слугу, - сказал Варад и вышел.
   Когда вошел Каванна, он застал Дидрада стоящим посреди комнаты с разведенными в стороны руками.
   - Помоги мне сняться.
   Тинит кивнул и ловко разнял две половины железной куртки, стянул нарукавники и наплечники.
   - А ты жежь боялся! - ухмыльнулся Каванна.
   Дидрад повернулся к нему и кончики губ его дрогнули.
   - Оставь меня, спать буду. И ты иди, - приказал он.
   "А ты жежь боялся!", вспомнил он последние за этот вечер слова Каванны. Самалтаон поморщился так, словно ему стало кисло. Да, он боялся и теперь тоже боиться, хотя страх у него теперь не тот.
   Как нелепо все получилось. Единственно мать смотрела и отнеслась к нему, как и прежде и не побоялась слез. А отец! Дидрад видел, как старик сдерживался и старался казаться твердым и учтительным. Он воспринял его не как сына - и теперь уж никогда не воспримет, как сына. Дидрад для него отныне и навсегда - эгиват, что бы ни значило это странное зэлтское слово. Эгиват! Он где-то наверху, там, высоко. Он парит и отец будет только смотреть снизу вверх и гордиться, и сдерживаться...
   "А ты-то, ты лучше че ли?!" - заговорил про себя Дидрад, коверкая зэлтский с тиринтским. - "Ты не смог сказати ниче путного. Экал да бэкал! Кого они увидели перед собою - дикаря! Не сказали об энтом, но увидели. Я видел, что увидели - знаю наверное, что увидели! О!" Дидрад перестал ходить по комнате и опустился на пол. "Не-ет! Никогда теперь не будет так, как прежде! Никогда они мне не скажут то, че думают. Никогда больше... никогда не сбудетси то, че мечталося! Мечталося!" Самалтаон задрожал и сжал зубы так, что в голове тихо занянуло "ни-и-и". Он невольно хныкнул, но тут же взял себя в руки.
   - Не могу! Не могу! - быстро заговорил он, метаясь по комнате и перебирая руками свой немногочисленный скарб так, словно вся спальня была завалена вещами: он брал в руки накидку и отбрасывал ее, обходил помещение кругом и снова подходил к накидке. Неизвестно, сколько бы подобное продолжалось, если бы не Каванна.
   - Че те не спица-то? - спросил он недовольным голосом, заглядывая в комнату. Волосы его стоймя стояли на затылке - он только, что проснулся и заслышав шум, пришел проведать, все ли хорошо с его другом.
   Дидрад несколько мгновений с возмущением смотрел на него, негодуя за то, что тот увидел его в таком расположении духа. Он хотел приказать барниту скрыться с глаз, но неожиданно силы изменили ему, и Дидрад попросил:
   - Выйдем в город.
   Каванна, удивленный его видом, согласился.
   Они вышли за ворота и направились вниз по улице.
   - Мы идем к воротам, Дид, - сказал Каванна, - нас не выпустят. Чего доброго ишо запрут.
   - Тогда свернем, - промолвил эгиват, сдерживая озноб, охвативший его еще в спальне.
   Они повернули и пошли по боковой улице между двух и трехэтажными домами торговой знати, квартал которой располагался на противоположном от реки конце города, куда не долетал терпкий рыбный дух с рынка.
   Было холодно по меркам Тиринта, но по сравнению с Зэлтией, погода во второй половине зимы стояла весенняя. Дидрад шел чуть впереди Каванны и подставлял лицо теплым порывам ветра, доносившего до него запахи неугасавшей городской жизни.
   - Можа зайдем выпьем, - предложил со спины Каванна.
   - Зайдем, - согласился Дидрад.
   Они снова вышли на одну из семи главных улиц и вскоре наткнулись на кабак.
   - Неси, че у вас там покрепчее, - приказал Каванна служке.
   Дидрад оглядел заведение. Ничего особенного: столы каменные, лавки деревянные засаленные от пота и грязи, светильники тусклые из материала, неведомо какого свойства. Посетителей, как и всегда в таких заведениях много, но в основном все они на одно лицо, и лицо это немыто, наскозь пропито и отуплено смотрит только на ковши с выпивкой.
   Словно угадав его мысли, Каванна пошутил:
   - Ты знаешь, Дид, подметил я, че, чем тусклее светятся в кабаке лампки, тем лучше здеся выпивка.
   - С чего жежь ты эт подметил-то?
   - В темнине такой-то сидеть - не очень-то уж усидица, а коли сидят - значица выпивка больно хороша. Она ведь как - расцвечивает все. Коли выпил хорошо, дык и грязь как перина. А?
   Дидрад рассмеялся.
   Вино и впрямь оказалось прекрасного качества, что приятно подивило обоих.
   - Хороша веома. Ан? Я жежь говорил те! - воскликнул Каванна.
   Оба быстро захмелели.
   - Тащи ишо веомы! - заорал Каванна служке. - Нук, че скажашь-то про своих-то? - обратился он к самалтаону.
   - Чего мне вам сказать, я вас не знаю, - проговорил незнакомец за соседним столом.
   Дидрад и Каванна удивленно переглянулись.
   - Ты кто? - спросил самалтаон.
   - Я - Нук и рода Либа.
   Все трое удивленно оглядели друг друга и эгиват с тинитом расхохотались. Последовало требование в объяснении смеха, кое заявил Нуклиба, и сами объяснения, которые дал ему Каванна. Теперь смеялись уже трое.
   - Где жежь этот... у-у-у! - заревел неожиданно тинит и поднялся на ноги. - Только попадись мне со своей веомой - душу вытрясу! - И он направился в сторону кухни.
   - Издалека, что ли, оба? - спросил Нуклиба.
   Эгиват кивнул.
   - По говору - из белых земель, с холода вы.
   - С холода.
   - Слышал я, земли там красные от крови стали. Правда ли?
   - Правда.
   Нуклиба вздохнул.
   - Че вздыхашь-то? - спросил Дидрад.
   - Худо мне совсем, - признался тот.
   - Дык поди отсюда вон, коли худо.
   - Да не-е-е. Не так мне худо! - отмахнулся Нуклиба.
   - Как жежь?!
   - Не поймешь ты.
   - Чего не пойму-то? Глуп че ли, сказать хочешь?
   - Не про то говорю.
   Нуклиба нахмурился, даже насупился.
   - Огненным меня зови, - неожиданно сказал он.
   - Огненным?
   - Да.
   - За что?
   - Огнетворец я.
   - Это как?
   - Огнем играю на рыночной площади по луне. Красиво. Приходи, если хочешь, посмотри.
   - Почему думаешь, что я на площадь приду?
   - Я куда ж ты еще придешь? Ты ж торговец! Куда тебе еще!?
   Дидрад хотел было возмутиться (выпил он достаточно, чтобы искренне возмутиться!), но потом оглядел себя: его поселили в комнате Заграда и он накинул его плащ, синий с рыбьими чешуйками там, где были разрезы для рук.
   - Приду, - согласился он с усмешкой, - коли не уеду.
   - Уедешь?! - спросил насмешливо Нуклиба и расхохотался. - Не-ет, теперь ты отсюда не уедешь, - проговорил он не с издевкой даже, а с жалостью.
   - Отчего же?
   - Если приехал - не уедешь. Никто не уезжает из Тиринта.
   - А я уеду!
   - Я тоже так думал, барнит, - мужчина стал кивать своим мыслям, а потом вдруг уронил голову на стол и она ударилась о него с таким грохотом, что с соседних столов повскакивали люди.
   - Опять это Жало! - послышался чей-то возглас. - Эй, ты, гони-ка его от себя! А лучше и отсюда прочь гони!
   - Да, - поддержали его другие, - только разбуди. Чего толкаешь, вмаж ему хорошенько по роже. Вот так!
   - А! - вскрикнул от удара Нуклиба и вскочил на ноги. Он ошарашено оглядел помещение. - Опять я здесь! - в отчаянии проговорил огнетворец.
   - Да, ты опять здесь... и пошел бы отсюда, - закричал ему один из посетителей.
   - Закрой свою пасть, Охам, или я набью ее огнем, - огрызнулся Нуклиба.
   Дидрад только сейчас мог хорошо оглядеть своего нового знакомца. Был он невысок, едва набиралось три с половиной локтя, чрезвычайно худ, но жилист. Квадратное, все в шрамах от ожогов лицо его было примечательно отсутствием кончика носа (наверное тоже сжег!), бровей, усов, бороды и вообще какой-либо растительности - лицо его было опалено до кончиков ушей. Шрамы от ожогов накладывались друг на друга нашлепками, края которых были отмечены побуревшими от выпивки рубцами. На левой руке его отсутствовали большой и указательный палец.
   - Почему ты не уйдешь? - спросил его Дидрад, когда Нуклиба снова опустился на скамью.
   - Ты зря позабыл про своего барнита, - вместо ответа сказал тот. - Здесь ничего не стоит расстаться с жизнью. Где он? А вот и он!
   Каванну принесли и положили на пол рядом с ногами Дидрада.
   - Господин, он выпил все, - сказал служка и показал на кувшин, - а после разбил его. - Он развернул кувшин и показал на звездоподобную дыру в нем и на трещины, во все стороны расходившиеся от нее.
   - Удивительный кувшин, - проговорил Нуклиба, - уже пять раз видел, как его разбивают именно в этом месте и именно у тебя.
   Служка сверкнул глазами и сжал губы.
   - Но я думаю, стоит уплатить, - спохватился огнетворец и побледнел.
   Дидрад посмотрел на него, на служку, на Каванну, который мирно спал и кивнул, уплачу.
   - Как я низок! - вскричал Нуклиба и закрыл лицо руками. - Преклоняюсь даже перед слугами в кабаках. О! - и он хотел уже разрыдаться, но эгиват предупредил это расстройство словами: "Выпей со мной!" Огнетворец тут же согласился и позабыл про плач.
   - Почему? - спросил Дидрад, когда они осушили половину кувшина.
   - Почему я здесь?
   - Да. Здесь, такой... и не хочешь уйти.
   Нуклиба усмехнулся с такой силой, что дернулось все его тело.
   - Тебе ли судить? - проговорил он зло, но тут же испуганно посмотрел на кувшин. - Прости! Прости же!
   - Ради этого, да? - догадался Дидрад, поднимая ковш с вином.
   Огнетворец только сглотнул и отпил большой глоток.
   - Да, - признался он с вызовом. - Да... потому, что нет у меня ничего. И если бы не это, я бы... я бы... - И он снова налил ковш и залпом его выпил. - А что ты? Чего ты сюда пришел? Небось у тебя не так, как у меня! У тебя лучше. Коли торговец ты, то и дом у тебя есть, и женой обзавелся, и детьми. Обжился, да? А у меня ничего нет! И не будет никогда. А думаешь, мне не хочется? Не хочется так же, чтоб как у тебя.
   - Так сделай!
   - Не могу! - лицо Нуклиба сморщилось, а потом вытянулось. Он несколько раз повел сведенными в судороге челюстями. - Нет у меня связей твоих, и сноровки твоей нет потому, что не торгаш я. Я тот, кто позволяет тебе со спокойствием по империи колесить да людей обманывать, да деньги грести. Много снегов я прослужил императору... верой и правдой отслужил...
   - Завел старую песенку! - донеслось до слуха Дидрада.
   - А император... чем отблагодарил. У меня вот, - Нуклиба показал обрубленную левую руку, - вот... благодарность...
   - Да заткнись же ты, Жало! - прикрикнули на него с соседнего столика. - Не то мигом отправишься на Великий Праздный Торг.
   - А ты и поможешь мне! - заорал Нуклиба.
   - И помогу... с радостью! Чего, не веришь?
   - Верю, - испугался огнетворец, - и прошу императора простить меня потому, как хмелен.
   - Мерзавец! - проговорили откуда-то из угла.
   Дидрад ухмыльнулся. Ему начинал нравиться этот человек - нелепость, какую редко встретишь за всю жизнь.
   - Да вор он, - не выдержал кто-то и сказал. - Вор ты, Жало! И не вой про жизнь свою. Ты здесь каждую луну спускаешь больше, чем каждый из нас.
   - Заткнись! - возопил обвиненный и замахал руками.
   - Не говори ты с ним, - посоветовали Дидраду. - Уж он ластиться получше любой бабы умеет. А как пойдешь с ним, так он тебе кинжал в спину и всадит, и оберет всего.
   - Сколь множество я про тя узнал, - улыбнулся эгиват.
   Нуклиба посмотрел на него и пристыжено умолк.
   - Вор? - спросил самалтаон и в голосе его послышались нотки, ни сколько не свойственные торговцу, а только тому, кто привык повелевать.
   - Вор, - кивнул огнетворец.
   - А про хориги мне говорил, про службу...
   - То ложь.
   - И детей, и семьи нет?
   - Нет, один...
   - Че врешь-то! - расхохотался один из проходивших мимо посетителей. - Двое у него своих и еще трое чужих - выкрал или как, неизвестно. Только и они воры. Он заставляет.
   Дидрад посмотрел на Нуклиба. Тот испуганно покосился на разоблачителя, а потом на самалтаона.
   - Заставляешь?
   - Нет, они сами... потому...
   Эгиват придвинулся ближе к столу и сказал просто и буднично:
   - Никада не встречал твари омерзительней тя.
   Нуклиба согласно кивнул.
   - Пришиб бы меня, коли не разоблачили бы?
   Огнетворец затравленно посмотрел по сторонам: все смотрели и слушали их разговор, после он с надеждом посмотрел на дверь и понял - не добегу.
   - Нет бы...
   - Правду говори.
   - Пришиб, - прошептал он и снова лицо его скрылось за ладонями. - Почему тебе все это говорю, не знаю! - удивленно промолвил он.
   Все, кто находился в кабаке перевели взгляды на Дидрада, ожидая, что он сделает.
   Эгиват вытащил кинжал и воткнул его в деревянную плошку. Все это время он не отводил взгляда от Нуклиба.
   Тот долго смотрел на лезвие кинжала, отвечивающее желто-оранжевым пламенем лампадок, и понимающе кивнул. После, отвернул голову от кинжала, и не подавшись назад, и даже никак не шелохнувшись - стал ждать удара.
   - Ты грабишь людей, убиваешь их и ничего не приобрел? - спросил напоследок Дидрад.
   - Ничего! Совсем ничего! Дурень!!! - загоготал один из посетителей. Его смех громом пронесся в гробовой тишине, которая установилась в кабаке. Все взоры были прикованы к столику, подле которого храпел Каванна. Еще несколько голосов хихикнули ему в аккомпанемент.
   - Почему? - спросил Дидрад.
   Нуклиба подавленно молчал.
   - Почему? - переспросил эгиват повышая голос. Он начинал выходить из себя.
   Ответом ему было молчание.
   - Можа, у тя кончился язык. Дык на, долей, - сказал самалтаон, схватил Нуклиба за горло и сдавил его. Когда же тот открыл рот, ловя им воздух, Дидрад залил туда полный кувшин вина. - Я уплачу, - сказал он служке, и к общему удовольствию разбил кувшин о лицо мужчины. - Почему?! - заорал он. - Почему?!
   - Каюсь! - захрипел тот.
   - Что? - продолжал кричать Дидрад.
   - Каюсь! - закричал Нуклиба изо всех сил и разрыдался. - Каюсь! Каюсь я! Вот почему. Я не хотел этого, ни одного не хотел. И первого, которого убил - не хотел. Только, кабы не я его, так он меня бы убил. Но боги распорядились так. Бо-о-ги-и-и! А-а-а! - заревел он и начал сползать под стол.
   Оттуда послышались глухие удары.
   Посетители кабака заулюлюкали и засвистели.
   - Во, молодец! Еще давай! Вот так! Ох-ты!
   Дидрад заглянул под стол и увидел, как Нуклиба, плача, бьется головой о каменную кладку стола, разбивая лоб в кровь. Губы его были сведены вместе и побелели, а лицо изображало величайшую на свете муку - непередаваемую обиду и злобу, которая свойственна только людям, которые открыли себя, вынули душу и показали ее, а в ответ на этот их жест, душу эту оплевали и осмеяли.
   Когда их глаза встретились. Взор огнетворца увлажнился, и он прошептал Дидраду: "Убей меня, прошу, убей!"
  
  ***
  
   - Можа зайдем и выпьем немноготь? - взмолился Каванна.
   Он и Дидрад шли вдоль императорского тракта Черного города и осматривали товары, которые были выставлены в лавках вдоль тракта и оказались настолько дороги, что даже эгиват раздумывал над тем, cможет он что-то купить или нет.
   - Вчера ты уж выпил.
   - Ну и че же? Че в последний раз, че ли?! Дид, пойдем.
   - Ты отбеги, а потом догонь меня.
   - Не-е-е, - насупился Каванна.
   - Думай, пока идем. Вона тама кабак.
   - Я с быстротой туды, а? - не выдержал тинит.
   - Беги. - Дидрад проводил друга взглядом и подошел к одной из лавок.
   Товар предлагался отменный. Украшения: золото и серебро с инкрустациями драгоценных камней и чудодейственных амулетов, которыми чаще всего служили высушенные лапки каких-то животных, то ли птиц, то ли лягушек.
   - Добрый господин, возьми вот этот браслет. Он украсит руку такого достойного мужа, как ты, - залебезил перед ним торговец.
   - Мне нужно ожерелье или колье для женщины.
   - Женщина совсем молода или не совсем молода?
   - Не совсем.
   - Боги уже наградили ее потомством или еще хранят ее целомудрие?
   - Наградили.
   - Какими глазами и волосами одарили ее боги?
   - Серыми глазами и светло-желтыми волосами, но за последнее я жежь не точно скажу.
   - Хм, - задумался торговец, удивленный странным акцентом и манерой разговора. - Я уверен, что кожа ее бела и нежна.
   - Ты совершенно прав.
   - Тогда тебе подойдет...
   - Дид! Боги, это же Дид из рода Рад! О-хо-хо!!! Ди-ид!
   Эгиват с удивлением обернулся на столь громкий возглас.
   - Добрый господарь, твоей госпоже подойдет...- попытался продолжить торговец.
   - Дид! Узнал ли?
   К самалтаону подходили двое мужчин.
   Дидрад невольно отступил на шаг назад - привитое годами опасностей чувство осторожности невольно взяло верх и принялось править им.
   Мужчины представляли своей внешностью занимательное зрелище. Вернее будет сказать, что по отдельности внешности их были бы вполне обыденны, хотя и немного необычны, но слитые вместе, они представляли собой удивительное сочетание несочетаемого.
   Тот, который окликнул эгивата был высок, статен и красив собой. Лицо его имело правильные симметричные черты и было словно отлито специально для того, чтобы ублажать взоры окружающих: высокий слегка покатый лоб, ровные аккуратные брови, окаймлявшие своими радужными концами прямоугольные иссиня-черные глаза; удивительной прямоты и красоты нос, оканчивавшийся чувственными почти женскими губами и прямым волевым подбородком придавали лицу несколько надменный и возвышенный вид. Волосы мужчины, были красиво уложены назад и своими баками плавно переходили в изящную тонкую бородку и усики. Седина, которая кое-где поддернула черноту его шевелюры, как и любой "природный недостаток" на красивом человеке, не уродовала его, а придавала лицу дополнительную привлекательность.
   Дидрад заметил, как невольно расступались перед идущим люди, как с восхищением и подобострастием глядели на него женщины, сразу же начинавшиеся прихорашиваться, едва взгляд его падал на них.
   За ним шел прихрамывая человек, который был своему спутнику полной противоположностью. Выглядел он жалко и немного приниженно из-за своего небольшого (не сказать, что малого) роста. Боги не даровали ему ничего: ни красоты тела, ни пленительности лица. Нельзя сказать, что оно уж совсем не притягивало к себе внимание - нет, но внимание это было таким, какое обычно неприятно человеку. Лицо его в общих чертах было вполне обычным, если бы не нарост, которые словно кусок пены возвышался на его переносице и струйками сползал и губам, подтягивая один из их краев немного вверх. Из-за этого нароста лицо его выглядело хмурым, а глаз, на который давил нарост, и который от этого постоянно слезился и моргал, придавал хмурости тот легкий штрих хитрости, который не уродует лицо, но делает его отталкивающим.
   По всему было видно, как неприятно было второму человеку то, что первый привлек всеобщее внимание к их персонам.
   - Ох, ты! - скривил жалостливо губы красавец и прищурившись с плохо скрываемым отвращением посмотрел на шрам от ожога, который захватил почти всю левую щеку Дидрада. - Это... - Он осекся, поняв, что начал не с того. - Помнишь ли меня? - спросил он, беря эгивата под руку и отводя в сторону.
   Дидрад сделал два шага вслед ему, но потом остановился и заставил остановиться и его.
   - Нет, я тя не помню, - сказал он.
   По лицу мужчины не прошло и тени удивления, которое было бы уместно в данном случае, а лицо его спутника изобразило презрительное отвращение, которые испытывает человек просвещенный перед дикарем. Однако, оба сдержались и не выдали своего негодования невоспитанностью Дидрада.
   - Быстро же ты позабыл своих верных друзей, - сказал тот, который был красавцем. - Лиикл, - представился он, перейдя на шепот, и добавил. - Брат Камлил.
   Самалтаон пристально на него посмотрел и не проронил ни слова.
   Лиикл снова потянул его за собой в сторону, но эгиват, как и прежде, не сдвинулся с места.
   - Дид, рад, что встретил тебя, - услышал он слева от себя.
   К нему подходил Заград. Он улыбался, хотя и держался немного сковано. Самалтаон улыбнулся ему.
   - Не хотите ли горячих хлебцов? - спросил один из уличных разносчиков-торговцев.
   - Нет, - отвечал Дидрад.
   - У меня есть с сушеными яблоками, сливами...
   - Уйди прочь, - оттолкнул его хромой с наростом на лице.
   - Прости, я забыл представить тебе моего достойного друга - это Ирвафогимак, - сказал Лиикл. Его лицо из приветливого приняло выражение недовольное и раздосадованное. Губы его капризно дрожали.
   - Что ты хотел, Заг? - спросил Дидрад.
   - Показать тебе мое дело, эги... эгиват.
   - Эгиват! Ха-ха! Вот ведь как - эгиват! Ты слышишь, Ирва, эгиват! Я не мог вспомнить! Эгиват!
   - Да, брат, - кивнул хромой и угодливо улыбнулся.
   - Дид, как же долго я не видел тебя, - во всю ширь своего лица улыбнулся Лиикл и обнял самалтаона. - Тебе лучше идти со мной, чем не идти! - скороговоркой проговорил он на ухо Дидраду. - Как же давно я не видел тебя, - слово громко проговорил он. - Слава богам, устроившим нам эту встречу.
   Эгиват окинул его взглядом, который присущ взгляду хищника, которому пригрозила жертва - немного удивленным и снисходительным.
   - Пройдись с нами, Лиикл, - неожиданно пригласил он "брата". - Я помню тя теперь и хочу указать на дело Заграда. Эт мой брат.
   Представленные кивнули друг другу.
   - Я много слышал о тебе, Лиикл, - восторженно проговорил Заград, оглядывая красавца с головы до ног.
   Тот горделиво воздел голову и повторно кивнул. В следующую секунду он вздрогнул потому, что прямо под его ногами взвигнула собачонка, которую огрел ногой под живот Ирвафогимак.
   - Проклятые звери. Сколько развелось! - прошипел уродец.
   - Ирва, - прикрикнул на него испуганный Лиикл, но быстро взял себя в руки, - Ирва, Тирот над нами. Его танец сегодня прекрасен. Неужели это не внушает тебе благодать и терпение даже к зверям.
   - Ненавижу их. Проклятое отродье...
   - Ирва, И-ирва, - снисходительно продолжал Лиикл, но закончить ему не дали.
   - Храшо! - прогрохотал голос Каванны, вынырнувшего к ним из толпы. Он отирал лицо и радостно щурился скупому зимнему солнцу. - Люблю Тиринт, да хранят его боги в веках!
   - Бери пример с него, - между прочим, сказал Лиикл Ирвафогимаку.
   - Ну, че, пойдем? - сказал Каванна, не обращая никакого внимания на этих двоих.
   - Погодь. Я обещал Загу осмотреть его дело, и он пришел звать меня.
   - А, Заград, - улыбнулся юноше Каванна. Тот ему ответно кивнул. Отчего-то Заград побаивался Каванны, какая-то неуловимая угроза исходила для него от этого могучего воина со шрамами на лице и руках.
   - Сопроводишь жежь нас? - спросил Дидрад у Лиикла.
   - Да, - согласился тот. Он больше не смотрел надменно на эгивата - такие люди, как Лиикл, быстро разбирались в людях и сразу чувствовали, кто силен, а кто слаб.
   Пятерка направилась вверх по императорскому тракту, к одному из небольших рынков, все торговцы которого продавали что-нибудь одно. В данном случае была только рыба.
   Дидраду совершенно не было охоты сегодня ходить по делам брата, но это было единственным способом отыграть время, подумать, и вспомнить.
   Лиикл, брат Камлил. Брат какого братства? Хм. Уж и припомнить нельзя. Сколько снегов назад это было? Еще Себрупатта подпирал ногами эту бренную твердь. Еще не было в его жизни хориги и Зэлтии. О, духи-боги, пятнадцать ли снегов сошло?! Пятнадцать!!! Или четырнадцать? А какая разница! Полжизни назад. И они его помнят. Хм. С чего бы это?!
   Дидрад покосился на Лиикла и перехватил его внимательный взгляд. Они развели глаза в стороны.
   - Вот моя лавка. И та тоже моя, - с гордостью показывал Заград свои владения. У него оказалось три лавки и одно "местечко", в котором рыба продавалась прямо с земли и была величиной с палец.
   - Ее берут для рабов. Она дешева и питательна. Хотя с непривычки можно промучиться животом всю ночь, - пояснял Заград. - Раз меня разыграли и поставили суп из этой рыбы. Всю ночь провел под взором Гатирра.
   Все засмеялись его шутке.
   Лиикл дернул Дидрада за полу накидки и они поотстали.
   - Ты, видимо, до сих пор не припомнил меня. Я не в обиде - много снегов сошло. Слишком много, чтобы твоя память могла узреть мой образ.
   - Она узрела.
   - Ты смотрел на меня, так, будто не помнил.
   - Я дивилси твоею памятью вспоминав... вспомнившей меня.
   - Ммм, - скривился Лиикл, - акцент-акцент-акцент. - Он проговорил это так, словно говорил о серьезной проблеме. - Ты - эгиват, верно?
   - Да.
   - Что значит эгиват у дикарей?
   - Император.
   - О-о-о! - лицо собеседника приняло серьезное выражение, хотя глаза озорно засветились. - И сколькими ты правишь?
   - Двадцать тысяч, - соврал Дидрад.
   - О-о-о! - теперь лицо Лиикла и впрямь посерьезнело. - Двадцать?
   - Да.
   - Все хоргитинты?
   - Нет, - решил не рисковать эгиват. - Хоргитинты... их десять.
   - Остальные, женщины и дети.
   - Женщины и дети.
   - Так у тебя и впрямь народ!
   - Народ.
   - Хм, - Лиикл посмотрел на Дидрада как-то непонятно, и остановился, заставив остановиться и его.
   - Рыбы, господины? - тут же привстала одна из торговок.
   - Самой лучшей, - сказал, не оборачиваясь на нее Лиикл.
   - Посмотри, господин, эта...
   - Выбери на свой вкус. Я не хочу никуда смотреть. - И обращаясь к Дидраду. - В твоих глазах я увидел свое прошлое.
   Эгиват промолчал.
   - Узрел ли ты свое в моих? - спросил Лиикл.
   - Господин, ты возьмешь сейчас...
   - Я пришлю раба, а с ним и деньги.
   - Деньги сейчас, господин.
   - Помолчи же!
   Торговка осеклась.
   - Узрел? - приблизил он свое лицо к Дидраду.
   - Твои глаза всегда скрывала ночь, - медленно проговорил тот. - Я ни разу не смотрелси в ним... в них.
   Лиикл фыркнул и отвел взгляд.
   - Дикарь, - прошептали его губы.
   - Не припоминаешь ли ты крышу дворца? - спросил он, обходя Дидрада и становясь слева от него.
   - Помню. - Самалтаон повернулся к нему лицом.
   - Я тогда помог тебе.
   - Я уже поблагодарил.
   - Ха-ха! А ты зря жалуешься на память.
   - Не я, а ты жалеешь ее.
   Губы Лиикла снова сжались.
   - Вот твои деньги. Возьми, - отвернулся он к торговке.
   - Лучше дружи с ним, а не враждуй.
   Дидрад обернулся. Рядом с ним стоял Ирвафогимак и изподлобья смотрел на него. Глазки его, оказавшиеся болотного цвета, недобро блестели. Он впрочем вздрогнул, когда тяжелая рука Каванны легла ему на плечо и придавила к земле. Тинит вопросительно смотрел на своего командира. Дидрад взглядом показал, оставь. Тяжелая рука отпустила плечо хромого.
   - Позволь же мне... э-э... эгиват пригласить тебя в свой дом...
   - Седни мы не можам, седни нас уже пригласили, - сказал Каванна, а Дидрад еле сдержал улыбку, когда заметил, как изменилось лицо Лиикла от такой дерзости слуги, за коего он принял Каванну.
   - Что же ты скажешь мне в ответ, эгиват? - обратился он к Дидраду так, словно и не услышал слов Каванны.
   - Те че не слышалось, че ли, че сказано было мной? - удивился Каванна.
   - Я не смогу принять твои слова сегодня. Вот если завтра.
   - Что же тебе мешает сегодня?
   - Дапаг пригласил нас.
   - Дапаг? Кто это?
   - Это мининт нашей торговой стороны, - неожиданно вмешался Заград. - Прости нас, о, Лиикл, но оставить его приглашение без...
   - Я понимаю, - перебил тот, - понимаю и переношу свое предложение на следующую луну.
   - В следующей я приду к те, - согласился Дидрад.
   - Наш Дапаг мининт? - удивленно спросил он у брата, когда Лиикл и его спутник покинули их.
   - Нет, - улыбнулся тот, - но лучше было ему стать им, когда ты отвечал этому. - Глазами он указал в спину удалявшемуся Лииклу. - Это очень опасный человек, брат. Не подпускай его слишком близко, но и не выпускай из виду. Он очень опасен.
   - Наш Дапаг не мининт, - уточнил эгиват.
   - Он торговец, как и я, - рассмеялся Заград, - а стал мининтом потому, что твой отказ по приглашению другого человека был бы оскорбителен Лииклу.
   - Эт я ужежь понял, - кивнул Дидрад, и склонившись к брату, спросил:
   - Сильный акцент.
   - Ужасный, - смущенно улыбнулся тот.
   - Ты помочь мне должен. Научи меня заново.
   - О, нет! - замотал головой Заград. - Не я. Я не смогу. Но я знаю, кто сможет помочь.
  
   Ж ж ж
  
   - Привет тебе, о, тир!
   Дидрад обернулся на голос.
   - Киина, приветст... привет и те...
   - Тирот благословил сегодняшний день, не правда ли?
   - Ты непременноть прав.
   - Непременноть, - усмехнулся Киина. - Будет сложнее, чем я помышлял. Пожалуй, мало взял, - пробормотал он про себя.
   - Погодь здесь, - обратился к нему Дидрад, - покуда я вернусь... Хочу говорить те... с тобой.
   - Как те... (осекся и поправился) тебе будет угодно, тир, - кивнул Киина.
   - Узнал ли? - спросил Дидрад снова поворачиваясь к Каванне.
   - Прознал, как ты и велел.
   - Говори.
   - Казнили его. Ужо пять снегов или шесть, как сошло.
   - За что?
   - Жену он убил. Рассказали, че жестоко убил-то. Рубил дажежь.
   Эгиват нахмурился. Как не готовился он узнать про судьбу своего старшего брата нечто интересное, но такого ожидать не мог.
   - Отец говорил мне, че они шесть снегов, как переехали.
   - Я слышал то, и те об энтом же говорить хотел - причина-то вон она. Но ты дослухай. Ребенок у них есть - вот, че интересно-то! Где? Не знаю, но есть точно. Многие мне про то говорили.
   - Какого семени?
   - Девчонка. Только, - Каванна замялся, - чевой-то у нее такое. - Он неопределенно повертел кистью руки над головой. - Боги вроде в ней че-то понатыкали.
   - Говори яснейше.
   - Не ходит она. Согнутенькая и ножки, говорят, вот так, - Каванна изогнул пальцы, сделав из них колесо.
   - Язык-то есть?
   - Он есть. Этим не обижена. Но я ее не видел ишо.
   - Узнай, где она, и мне скажи.
   - За то не тревожси. А ты сщас че, с энтим будешь попусту мелить. Можа, ну его, пойдем выпьем, а?
   - Нет. Слово я дал и не порушу.
   - То ведомо, - вздохнул Каванна и посмотрел на Дидрада, как смотрят на человека, которому нечем больше заняться кроме, как глупостями.
   - Че мне делать-то? - спросил Дидрад, возвращаясь в помещение.
   - Нам надобно присесть, расположиться поудобнее и я послушаю тебя, - сказал Киина.
   - Не хочу я, чебы ты от мя уши грел. Ты учить должан, и ты говори, не я, - нахмурился Дидрад.
   - Говорить и впрямь лучше мне, но, пойми и ты, что мне не ведомо, как плохо ты знаешь наш язык.
   - Ране - знал хорошо.
   - Ранее было ранее, тир. Но, поверь моему слову, я обучу тебя и удалю тяжесть с языка твоего получше любого лекаря еще зелень не покроет поля у стен Тиринта.
   - Мне нет дела здесь так долго. Покину Тиринт через эту луну.
   - Через луну? Большую?
   - Нет.
   - О-о-о! - глаза Киина расширились, и он растерянно сглотнул. - Прости меня, тир, - начал он осторожно и медленно (основательно подбирал слова), - но я не хотел бы занимать твое время, отнимая его на то, что подобно песку не выдержит из него никакой пользы.
   - Я разучилси понимать так длинно... когда говоришь. Кратче скажи.
   - Не трать на меня денег. Это зря.
   - Ты плох в деле своем?
   - Нет, но мой помощник не может быть со мной и потому я бессилен.
   - Ты ходишь с помощником?
   - Да. Вот он, - и Киина развел руками.
   Дидрад оглядел пространство вокруг них и посмотрел на наставника, как на полоумного.
   - Этот помощник - время. Я и время научим тебя.
   - Че ж? А, понял, - кивнул Дидрад. - За две луны не смочь те?
   - Нет, и за три, и за четыре. Даже за пять. Твой язык слишком тверд, чтобы смягчить его в столь краткий срок.
   - Хм, - эгиват нахмурился. - Выход один. - Вскинул он голову. - Ты должен провождать мя до моего рода.
   - О! - подпрыгнул на месте Киина и испуганно поглядел на самалтаона. - Тир... гм-гм... ты делаешь слишком большую честь для такого недостойного, как я, - улыбнулся он широко, но напряженно. - Боги не прибавляют мне сил, а лишь забирают их, и я навряд ли одержу победу над зимней дорогой до твоего рода. Далеко ли он?
   - Малые Оледны.
   - О! - еще испуганнее возопил Киина, и его улыбка никак не подходила ужасу, которые сквозил в глазах. - Там, я слышал, суховеи, способные убить меня на первом же переходе.
   - Ране я такмо же говорил... как ты, - улыбнулся Дидрад, - длинно и... не помню, как это слово... Не юли ты, - скривил он лицо. - Нет охоты - нет нужды в те. Иди!
   - Тир...
   - Иди.
   Провожая взглядом сутулую спину нестарого еще мужчины, коим был Киина, оглядывая его курчавую с плешью голову, обвислые уши и двойной подбородок, неведомо как повисший под его исхудалым лицом, Дидрад подумал, что "и впрямь жежь не выдержит, подохнет!", и тут же забыл про него.
   - Господарь, почему?.. - вошел в комнату удивленный Заград, но был перебит эгиватом:
   - Хоть ты-то... ты-то не делай мя чужим-то! - в сердцах проговорил Дидрад. - Я брат те и покуда отце... отца не призовут боги, не зови меня господарь.
   Заград удивленно посмотрел на него, хотел что-то сказать, но осекся, смутился и поник головой.
   - Че говорил-то?
   - Киина...
   - Прогнал я его.
   - Но, ты же...
   - Он сказал, че нет мочи у него.
   - Он самый лучший!
   - Без помощника он никто.
   Глаза Заграда в который раз удивленно взглянули на брата.
   - У него никогда не было помощника.
   - Был, - улыбнулся Дидрад.
   Заград растерялся так, словно это у него был помощник, но он про него не сказал и отныне, когда про него прознали, ему будет стыдно до скончания дней.
   - Но забудь его, - сказал Дидрад. - Я готовлюся к выходу.
   - Да, слышал про то. Ты недолго пробыл. - Глаза Заграда опечалились, а брови встали домиком.
   - Надобность у мя уйти.
   - Я... - Заград опустил голову. - Кажется мне, брат, что... что не хорошо тебе у нас... было.
   - Хорошо... очень хорошо. - Дидрад взял брата за плечи и слегка встряхнул. - Сбрось жежь печаль, - усмехнулся он. - Негоже мя так провожать. Слез довольно будет. Мать мне их... - Он осекся. - Довольно будет...
   - Господарь, я Киина видел, - проговорил Каванна, появляясь за спиной у Заграда будто бы из-под земли.
   - Ты ишо здеся? - удивился Дидрад.
   - Невмоготу мне одному-то... - нахмурился тинит и почесал живот.
   - Тогда и мы с тобой, - улыбнулся эгиват.
   - Ха-ха! - вмиг просветлел Каванна. - Как там у вас - ха-ра-рар!
   - Что? Ха-ра-рар? - переспросил Заград. - Это что?
   - Нет, ха-ра-рар здесь не говорят. Говорят - ла-а!
   - Ла-а?
   - Ха-ра-рар - эт, когда жежь сильное че-то, а ла-а - эт как сщас... не так, чебы...
   - Хигигор вас забери! - захохотал Каванна. - Все эти ваши лалы да харарары! Сщас напьюсь и опробую их на себе. Ха-ха-ха! Пойдем жежь.
   Они вышли из дома и прошли в ближайший кабак, на который указал Заград. Выпивка в нем была не такой уж хорошей (как впрочем и во всех питейных заведениях, которые хорошо знакомы. Обычно, хорошая выпивка обнаруживается в совершенно неизвестных местах и именно поздно ночью, так, чтобы потом ни за что не найти дорогу к ней и прийти во второй раз!)
   - Спросить тебя хотел, Дид, - начал осторожно Заград.
   - Че ж супишься - спрашивай.
   - Эти дикари твои...
   - Эамалы.
   - ...эамалы... не боязно тебе? Говорят, человечину они едят.
   - Едят.
   - Едят?! - не удержался и воскликнул брат. - Я думал - брешут люди. Или ты?.. - Он недоверчиво покосился на Каванну, но тот утвердительно кивнул - едят. - Видел ли? - спросил с благоговейным придыханием Заград.
   - Че ж не видеть - видал.
   - И... как?
   - Как и все. Вот такмо, как ты сщас жрешь эт мясо. А тоже жежь чья-то плоть.
   - То не... то-о...
   - Че ж, не то?
   - То - зверь, он нам богами послан на поедание, а... э-э...
   Дидрад рассмеялся.
   - Множество, че я повидывал, Заг, - придвинулся он к брату. - Там и не такого насмотришьси. Токмо вынес я для ся одну истину, какую те сщас передам. Не суди о других по себе. - Он вперил взор в глаза брата и, поняв, что тот ничего не понял, продолжал: - Как других по себе судиться вздумал, так знай, че везде проиграл. Чебы понять - проникнуть надо. Чебы новое появилося... проникнуть надо, - Дидрад игриво улыбнулся и показал характерный жест. - Ты жежь уж три раза проник да новое...
   - Ха-ха! - расхохотался Каванна, а за ним и Заград.
   - Как их впервые узрел - отвращенье такое было жежь - жуть. А после, умнее когда стал, понял, че не мериют по себе других-то. - Эгиват опрокинул в себя ковш. - Теперьче, как мои они все - скажу те - таких зэлтаонов поискать ишо надо: сильны, как хегриили...
   - Как хегриили, - подтвердил Каванна, мотнув отяжелевшей головой.
   - ... злобы в них - во всей Зэлтии такой злобы не сыщешь...
   - Не сыщешь.
   - Были времена, сильны они были, мощна... мощны. Это покудова они на нашу грань не вышли...
   - На границы не вышли.
   - Мы их много поубавили. А после сами жежь зэлты их придавити пыталися. Войной пошли. Дык они женщин своих да детей продали и ушли.
   - Женщин и детей продали?! - возмутился Заград.
   - Не суди, не суди, - прикрикнул на него Дидрад. - Духи их не претят им так поступать.
   - Но, брат!..
   - Знаю про че сказать хошь! Не говори - знаю!
   - Чего же с их женщинами и с...
   - Живы. Все живы и уже при них. Выкупил я...
   - Выкупил.
   Дидрад недовольно покосился на поддакивающего тинита, глаза которого усиленно буравили стол перед собой и выражали отупение крайнего опьянения.
   - Мне слова жежь понравиляси Щарбона - эт эгиват их... до мя был. Он мне, как клятву отдавал, так сказал, че духи создали все (Дидрад обвел руками вокруг себя, вспомнив жест Киина) и изгнались сами, чебы нам не мешать - эамалам, то есть - и осталси мир энтот им на обживание, как умеют. Вот оно как.
   - Дикари, - в сердцах проговорил Заград и тут только спохватился и испуганно посмотрел на брата.
   - Дикари, - поддакнул Каванна.
   Дидрад зарычал и ударил тинита ладонью в лоб. Тот свалился под стол и, простонав что-то, захрапел.
   - Прости меня, - потупился Заград.
   - А, - отмахнулся самалтаон, - на тя зла нет... и не будет.
   Брат благодарно посмотрел на него и прослезился.
   - Че ты? - не понял его эгиват.
   - Ничего, - сказал тот и всхлипнул.
   - Че? Ну, говори? Умолк.
   - Боюсь я... тебя потерять, - признался Заград. - Муторно мне здесь. Обсказаться не с кем.
   - Че эт те, ласкаться?
   - Ха-ха, - рассмеялся сквозь слезы Заград. - Обсказаться, а не обласкаться. Нет у меня никого, кроме тебя да... отца.
   - Чего так?
   - Да вот так, - сказал брат и дернул себя за плащ.
   Дидрад показал, что не понял.
   - Ты ж как ушел туда... в земли белые, я твои дела перенял. И занят был. Бросил все, что дорого было. И... закрутило-завертело (покрутил руками), а как... (всхлипнул) Нака повесили... (снова всхлипнул и глубоко вздохнул) тогда только опомнился и огляделся (отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на Дидрада). Огляделся и увидел, что... проглядел я все в жизни...
   - Ха-ха-ха! В жизни проглядел! У тя еще...
   - Не смейся, - попросил Заград, - это только видится так, что "у тя еще". А у меня уже "все". Оброс я, как отец говорит. Бороду отпустил и на каждый ее волос по грузу уцепил - жена, дети, торговля. Притянуло меня к земле и держит. А все это мне... муторно и не любо. - Неожиданно, он рассмеялся. - Вот и поговорили. Сколько лун с твоего приезда молчали, а как уехать тебе, так и поговорили. Теперь вроде и говори - не хочу, а уезжать тебе надо. - Он с надеждой посмотрел на брата. - Дид, а можно... я с тобой?
   Эгиват посмотрел на него и взгляд его из хмурого преобразился в ласковый и добрый. По взгляду этому Заград понял, что, можно и просиял.
   - Нет, - сказал Дидрад.
   Лицо его брата вытянулось.
   - Не оставлю отца с Оанрадом, - пояснил он. - Коли сляжет али ишо че. Кто поможет?
   - Да, - закивал Заград, - да, ты прав. Я как мальчишка себя повел. Это я от веомы... - Он отер лицо рукой и всхлипнул. - Да по тебе соскучился еще... - Заград не договорил и закрыв лицо рукой, тихо заплакал. - Ты Накрада-то хоть помнишь? - спросил он сдавленным голосом из-за ладони. - Не справился о нем ни разу.
   - Все знаю про него.
   - Повесили.
   - За Лихолу.
   - А, - протянул Заград и обругал ее грубо. - С кем она была, когда эту тварь родила! - проговорил он зло. - А отец ее еще содержит, деньги тратит. Прирезал бы ее!
   - Ты че говоришь-то?! - воскликнул Дидрад и толкнул брата в плечо.
   - А то говорю, что с другим она возлегла.
   - Лихола?
   - Да.
   - Откуда знаешь?
   - Не трогал ее Накрад. Сам говорил.
   - Хм... и веришь?
   - Верю. Верю!!!
   - А я нет.
   - Если б знал, что я знаю - поверил бы.
   - Че ж знаешь-то?
   - Не говорить обещал... ему.
   - Не кому-то говоришь - мне!
   Заград еще некоторое время поколебался, а потом сказал.
   - Не мог он. Никак не мог потому, что не было...
   - Че не было-то?
   - У него не было.
   - Че не было?
   - Его не было.
   Дидрад задумался, удивленно подняв брови на середину лба.
   - Совсем?!
   - Да. Отнял сам у себя, как отец заставил на нелюбимой жениться. В месть ему сделал.
   - Хм... в месть. Сам себе отомстилси.
   - Да... да... любил он Илинью. Больше жизни, больше него самого любил. Понимаешь ли?
   - Ага, - скривился Дидрад потому, что у него заболело то место, которое "отнял" у себя Накрад. Он заерзал на скамье.
   - Где ж эта самая Илинья?
   - Да живет она, - разочарованно проговорил Заград тоном, который подобает человеку сожалеющему. - Детей куча. Муж. Деньги, видать, тоже есть... Хорошо ей! Хорошо! - Он заскрежетал зубами.
   - Че злобствуешься-то?
   - Не знаю. Сам понимаю, что глупо это. Так вот... говорить, но не могу... обидно.
   - Че обиду держать, коли человек сам себе хуже делал?
   - Из-за нее делал.
   - В том ее вины ни капли нет. Он мог жежь, как Оанрад, деру дать. Мог?
   - Мог.
   - Не дал. Значица, решил что-то. А потом, мог деру дать?
   - Мог.
   - Не дал?
   - Нет.
   - Не дал. А коли не дал, так сам себе судьбину подыскал-то. Если погорелси, то дурость его, а не Илинья эта виновата.
   - Знаю, - почти шепотом проговорил Заград.
   - Знаешь? А если знаешь, то нечего на бабу клеветить!
   - А память?! - неожиданно вспыхнул брат. - Память о Накраде?
   - Че ж, память твоя о нем-то токмо на злобе и держитьси? А как злоба уйдет и позабудешь?!
   - Я хотя бы помню. Злоба моя... я хотя бы помню. - Заград поднялся, глаза его сверкали. - Ты его виновным выставляешь да скалишься, а я причину найти пытаюсь...
   - Ты не найти пытаешьси, ты отыскал и повис на ней, хотя жежь и не причина это. Успокоения ты себе ищешь и оправданья его дурости.
   - Это ты его всегда ненавидел потому, что он тебя... притыкал. А теперь ты... вон как... думаешь... ты...
   - То ему от меня простилося давно, - прорычал Дидрад тоже поднимаясь. - Я там прошел такие гущи, че мне твои эти деткости неведомы ужежь. Потому и говорю те правду, а коли слышать не хочеца, дык поворачивайси да иди отсюдоть.
   Заград стоял и упрямо смотрел на брата. Губы его дрожали, а слезы продолжали катиться по щекам.
   - Ты его выгораживать надумался, а того не ведашь, че он от Лихолы вторую семью завел...
   - Знаю про то.
   - Так, как же ты, зная жежь такое, продолжаешь!?.. - заорал Дидрад, задохнулся и ударил рукой об стол так, что Каванна проснулся и соседи за столами повскакивали на ноги и вынули кинжалы.
   - Легче так, - Заград смотрел на него не мигая. Его огромные глаза больше походили глаза зверя, чем человека, - легче... потому, что люблю... А ты... ехал бы ты... уже...
   С этим он вышел из кабака.
   Дидрад опустился за стол и влил в себя еще вина. Неожиданно он почувствовал сильную усталость, словно эта неожиданная ссора с братом окончательно заполнила горечью его душу и горечь эта, перелившись через край, стала растекаться по жилам и умершвлять их.
   - Лучша и впрямь... отседава, - эгиват заскрежетал зубами. Ему вмиг опротивел этот город, все, кто в нем живет, само небо, которое нависло над ним. - Каванна!
   - Дид?
   - Пошли.
   Они вышли из кабака и хотели было идти к императорскому тракту, но их остановил голос, показавшийся самалтаону знакомым.
   - Тир, приветствую тебя... тир.
   Дидрад обернулся и увидел Киина.
   - Че те?
   - Ха-ла-а, - заулыбался Каванна, вспомнив о своей клятве опробовать зэлтские междометия, - эт жежь... этот...э-э...
   - Киина, господарь, - склонил голову наставник.
   - Че те? - повторил вопрос Дидрад.
   - Слышал, уезжаешь ты.
   - Про то я сам те сказал седни.
   - Да. Это, да! - сбился Киина и замолк.
   - Говори же, плешивая твоя башка! Не то уйдем жежь! - разозлился самалтаон.
   - Решил я подставить грудь свою суховею дабы...
   - Заткнись. Беру. Через луну у врат главнейших по-утру. Не ждем.
   - Не будет надобности в том, - рассмеялся угодливо Киина.
   - Сколько должен-то? - спросил Каванна.
   Наставник осекся и покраснел.
   - Сто десять, - признался он.
   - Чего?
   - Гасиров.
   - Вовек не отдашь жежь! - расхохотался Дидрад.
   - Век служить буду, тир.
   - На, - эгиват протянул ему пять золотых монет. - Будет здеся сто десять-то?
   - Будет, - побледнел Киина.
   - Расплатися и служи мне.
   - Век... век буду, - на глазах наставника выступили слезы.
   - Иди и не говори долго. Иди и все.
   Киина развернулся и побежал прочь.
   - Город дуралеев и нелепостев, - усмехнулся Каванна.
   - Хм, - сказал Дидрад и нахмурился.
   - Тут те сказать хотелося про того, - заговорил тинит, когда они продолжили свою пешую прогулку.
   - Кого?
   - Про того, который с уродцем-то прибилси к нам тогда... как его... Линикл...
   - Линика?
   - Да... э-э... нет. Линика - эт жежь эта...
   - Говори, понял я.
   - Он тя к себе зазывал-то после Дапага.
   - Понял, те говорят. Следующей луною к нему пойду, пред выходом.
   - Как зовут его?
   - Че ты уперся в имя-то? Говори, че хотел.
   - Не по нраву он мне, Дид. - Каванна поиграл желваками. - Несет от него... падалью какой-то.
   - То не падаль, то благовония, - рассмеялся Дидрад. Смеялся он прочем недолго, ровно до того момента, когда глаза его увидели спину удалявшегося брата. "Зря обидел!" - подумал он, но тут же одернул себя. - "Чего уж теперь!"
   - Не одно ли и то же, - фыркнул тинит. - Но я о главнейшем-то скажу те. Косилси он на тя, шел и косилси. Я заприметил, как на него глянул. А этот, сурумигак...
   - Кто?
   - Есть у нас в Оледнах зверюшка одна - сурумигак. Прыткая, Хигигор ее забери. Можа весь урожай пожрати.
   - Того я помню - Ирва его звать.
   - Не в том важность его... только и он глазенки таращил злы. - Каванна умолк, потом выдохнул - приготовился говорить суть. - Ехать нам надо. Изготовить слух, че срочно и ехать.
   - Нет. Не могу я.
   - То за трусость не сочтут, как мы хороший слух-то пустим.
   - Не в том дело. - Дидрад остановился и обвел глазами вокруг себя.
   Мимо во множестве ходили женщины и дети, всех возрастов - в столь поздний дневной час встретить мужчину в жилом квартале было редкостью. Никто не обращал на них внимания, а если и обращали, то дети - из любопытства да женщины - из природной их игривости. Отовсюду на Дидрада были направлены улыбки и мимолетные взоры.
   - Не в последний раз я здеся, Кава.
   - Че эт? - удивился тот. - Еще че ли прибудем здеся?
   - Да.
   - Охота те, - нахмурился Каванна. - Я жежь понял, че подальше бы отсюдова быть - живу быть, а здеся...
   - То, че ты здеся проигралси когда-то - энто другое...
   - Че ж другое - сладость тута вокруг, - перешел Каванна на зловещий шепот. - Ты погляди, как зыркают на нас. - Он указал глазами на нескольких женщин, лица которых виднелись в окне второго этажа ближайшего дома. дамы не стесняясь разглядывали их и о чем-то переговаривались.
   - Ниче тут такого нету, - отмахнулся Дидрад. - Они - на нас глазеют, а мы на них, а? - Он повернулся и посмотрел в окно.
   Лица женщин мгновенно скрылись за занавеской.
   - Вота и все, - сказал Дидрад победно. - Легче те?
   - Токмо ради рода, - сказал тинит, с пониманием глядя на эгивата.
   - Нет.
   - А че ж?
   - Вспомнили про мя здеся, - прошептал Дидрад, снова начиная идти. - Теперьче не забудуть.
   - Кто вспомянул-то?
   - То не те знать, лучша будешь спать, - рассмеялся самалтаон.
   Они отступили в сторону потому, что послышался топот лошадиных копыт и куда-то в сторону ворот промчался императорский курьер. Его проезд внес оживление в толпу и в ней принялись активно рассуждать, кто и куда, и главное, зачем, отослал.
   - Мне и без того не плохо спица, - обиделся Каванна, отрывая взгляд от крупа курьерского коня, скрывшегося за воротами.
   - Ну-ну, - похлопал его по плечу Дидрад, усмехаясь. - Узнаешь, как пойдем к этому... как?..
   - Вот и я спрашиваю, как?
   - Там прознаем, - сказал Дидрад, - а покудова пойдем. У меня зэлтаон в роду много, каждую уважь, да приваж, не то спуску мне не дадуть.
   - Да, с ними так, - согласился тинит, и они продолжили вести торг с местными купцами.
  
  ***
  
   Дворец Лиикла располагался в самой престижной части Черного города: на центральной площади у стен Белого города, прозванной Кругом Процветания или Кругом Семи Вод. В самом центре ее возвышался величественный обелиск с высеченными на нем законами Черного города. На обелиске возвышались семь фигур богов и богинь, которые держали в руках удивительной красоты кувшины, изливавшие к их ступням струи воды. Под эти струи подставлялись бочки, а также тела жителей Черного города (и только их!) дабы боги излили на них свою благодать.
   У подножия фонтана были расположены семь резервуаров: один в виде пшеничного зерна, второй - груши, третий- ягоды, четвертый - предиика (культуры похожей на репу), пятый - рыбы, шестой - овцы и седьмой - быка. Со всех концов Тиринта сюда съезжались крестьяне и торговцы, рыбаки и просто страждущие, чтобы набрать священной воды и окропить ею свои поля, сады, животных, свои лодки - и все это только для того, чтобы был урожай и плодородие.
   На площади постоянно толпилось невероятное количество народу, что вызывало беспокойство у жителей домов, расположенных по ее периметру. Это столпотворение даже вынудило их отторгнуть от своих владений некоторое количество драгоценной земли, чтобы провести по ней укромную улицу, по которой они могли бы беспрепятственно выходить и входить в свои дома.
   Часто, впрочем, и это не помогало - особенно в дни праздненств культа бога плодородия Олпобева, который занимал на обелиске центральное место в виде длинного шпиля, на конце которого расцветал божественный цветок Тевесса, свешивавшися вниз десятком ветвей откровенно напоминавших орган, которым могут похвастать только мужчины. В такие дни, даже на укрытую за калиткой улицу набивались люди, желавшие отдохнуть с дороги. Целыми группами размещались они у оград и горланили священные гимны:
   О, Олпобева, твори жизнь,
   О, Олпобева, приди в мой дом.
   Ты, Олпобева, коснись меня,
   Ты, Олпобева, затронь мой скот.
   Последняя строчка менялась в зависимости от рода занятий, которым предавался поющий.
   К счастью, Дидрад в сопровождении Каванна наносил визит не в дни почитания Олпобева, поэтому идя в сумерках к дому Лиикла, он и его барнит не продирались сквозь толпу, а имели возможность глядеть по сторонам и дивиться "безгрязью", так обозначил Каванна чистоту улиц в центре Черного города.
   - Мы натащим сюды больше грязноты, чем здеся былость! - хохотнул он и умолк, восхищенный величием построек, кои им посчастливилось наблюдать.
   Дидрад слышал, как фыркнул слуга, который прибыл от Лиикла и провожал их в его дом.
   - Глянь, как живые! - восторженно говорил тинит, поднимая факел и освещая им барельефы на фасаде очередного дворца, на которых были высечены лики танцовщиц и каких-то мужчин с предметами, подобными лопатам, в руках.
   - В сторону, тиры, - крикнули им со спины и мимо проплыли носилки, поддерживаемые шестью людьми.
   - Это рабы, - шепнул Каванна Дидраду.
   - В носилках-то?
   - Ха-ха! Нет, под ними.
   Эгиват с интересом посмотрел на спины людей, несущих носилки.
   Он много раз видел рабов на рынке в Чергоувелесте, но то были не такие рабы, как в Тиринте. Те рабы были просто пленными жителями тиринтской Зэлтии, которых пригнали из похода, как военную добычу. А вот про рабов Тиринта ходило множество легенд.
   Поговаривали, что они настолько хорошо обучены и вылощены, что едва отличаются от своих хозяев; что стоят они столько же, сколько целый квартал бедняков и что некоторые из них сами становятся господами.
   - Это уже не те рабы, что были, - не выдержал слуга Лиикла - юноша лет пятнадцати, который хотя и выпячивал губы от осознания своей значимости (которая тем выше, чем меньше лет мужчине), но все же не утерпел, припрятал свою напускную важность и удостоил "дикарей" своим голосом.
   - А каки были-то? - спросил Каванна.
   - Тмоос, Рамезна, - певуче проговорил слуга и плавно повел рукой.
   Дидрад обернулся на своего барнита. Тот лицом показал - о, какой! Оба улыбнулись.
   - Тмоос мог пересказать всего Титога, знал все работы Хиказна, всю философию белых земель и ту, которая явилась с Врат начала. Рамезна - более поздний, но не менее великий поэт. Я говорю, поздний, потому, что он первоначально творил, уподобляясь Титогу, но к концу своей ослепительной жизни явил свой талант и дал развитие новому направлению - сеэтуну. Попросите моего господаря, тира Лиикла, и он... может быть не откажет вам и прочтет Титога и Рамезна. Что до меня, то мне ближе Рамезн.
   - Мне ближе всего веомзн, - проговорил Каванна, соблюдая абсолютную серьезность.
   - Какой земли этот поэт? Где он творил и каковы его работы?
   - Он из Кабакии. Творит много че. Порой такое, че твоим Титогам и Размезнам и не снилося. Почитается везде и всеми... - Каванна хотел еще что-то сказать, но не выдержал больше своей шутки и расхохотался.
   Слуга обиделся и умолк.
   - Вот, - только и сказал он, подводя их к роскошному трехэтажному дворцу, стены которого со второго этажа спускались к земле террасами, на которых произрастала растительность, подобранная так искусно, что создавалось впечатление, будто все эти растения - кусты и цветы - были единым зеленым покровом.
   С той стороны, откуда подошли Дидрад и Каванна, дворец отделялся от улицы железной кованной решеткой - особый шик, подчеркивавший богатство владельца дворца, не поскупившегося на покупку дорогого железа.
   - И впрямь богатей! - восхитился тинит, подступив к эгивату.
   Их встретил привратник и несколько солдат.
   Привратник - молодой хорошо сложенный мужчина, облаченный в белое платье, поверх которого наискось тянулись серебряные ремни с изображением Тирота на каждом элементе, безучастно оглядел их, натянуто улыбнулся (его широкое лицо стало еще шире) и пригласил пройти за ним.
   Самалтаона и тинита провели через широкий коридор, выведший их неожиданно в зал с семью квадратными бело-синими колоннами и небольшим квадратным же бассейном посередине. Там привратник передал их черному как смоль слуге.
   Обойдя резервуар, гости оказались во внутреннем дворике с мозаичным полом, изображавшим деревья и горы, море с лодками на нем, и несколько домиков на побережье. Их повели дальше, через огромный зал, свод которого каким-то чудом держался на воздухе, а стены были сплошь уставлены горшками с цветами и клетками, в которым прыгали птицы. Щебет и клекот еще долго слышались за их спиной.
   После, они поднялись по широкой лестнице, вышли на второй этаж и попали в помещение, вступать в которое не решился даже Каванна.
   Зал, в который слуга пригласил их войти, оказался помещением высотой в два этажа, во всю высь которого, от пола до потолка, вытянулись тонкие резные колонны из голубого камня с белыми и синими прожилками. По замыслу мастера они должны были больше походить на струи воды, стекавшие с крыши. Ровно посередине колонны эти делились надвое, притом деление это сделано было только лишь для того, чтобы от середины их, к дверям на втором этаже протянуть арки, опорой которым служил пол первого этажа, и верх которых должен был служить узкой дорожкой к десятку мест-перекрестий арок размером пять на пять локтей, на которых лежали подушки и стояло угощение. Весь первый этаж представлял собой бассейн, заполненный водой, толща которой по грудь вмешала в себя человека среднего роста.
   Все места (так во всяком случае показалось Дидраду) в удивительном зале были заняты, поэтому эгивату и тиниту пришлось потоптаться в дверях, прежде, чем их заметили.
   - Друзья мои! - воскликнул знакомый голос и откуда-то из-за колонн-ручьев вынырнул Лиикл. Лицо его раскраснелось от выпивки и сияло лучезарной улыбкой. Он шел по узкой тропинке, образованной вершиной арки и даже не смотрел себе под ноги.
   - Ловок, - проговорил Каванна.
   Лицо Лиикла изобразило невольное удивление, когда он заметил тинита стоящим рядом с Дидрадом, но тут же снова расплылось в улыбке.
   - Рад видеть тебя, брат Сигилат, - сказал он шепотом, подмигнул обеими глазами и рассмеялся. - Ты к нам как раз вовремя. - И опять шепотом. - К счастью, ты пропустил унылую часть приветствий, представлений и трезвого перекачивания с ноги на ногу. Сейчас все пьяны и добродушны! Я вообще думаю, что таким надо быть всегда. Ну почему ты даже не улыбнешься. Ах, да! Ты же не выпил! Ха-ха-ха! Пойдем.
   - О, не опасайся высоты, - сказал он, заметив, как неуверенно Дидрад ступил на узкую тропу-арку. - Это мой знаменитый зал Тревозвости. Ха-ха-ха! Даже, если ты и упадешь, то не разобьешься. Только лишь вода пощекочет тебя. Впрочем, смотри!
   С этими словами он подошел к одному из мужчин, возлежавших на пересечении арок и толкнул его ногой. Тот вскрикнул, но не упал вниз. Он обернул на Лиикла свое озлобившееся лицо, но увидев, кто перед ним, тут же заискивающе заулыбался.
   - Ты отяжелел в эту луну еще более, чем в прошлую, Эск. Даже сдвинуть тебя не могу, - сказал Лиикл нарочито громко.
   - Я лег неудобно, - проговорил мужчина, на удивление женским голосом. - Сейчас вот улягусь прилежнее. Ну! Толкай.
   Лиикл толкнул и толстяк полетел вниз. Раздался всплеск, всеобщий хохот, и вот уже он вынырнул и радостно улыбаясь, помахал всем руками. Зрители захлопали ладонями по бедрам и продолжили смеяться.
   - Видите, - сказал Лиикл. - Ничего не случилось. Смело ходите. А если освежиться, то... - И он указал вниз. Потом вдруг подскочил к Дидраду и протянул к нему руку. - Лети! - крикнул он и тут же сам полетел вниз, сбитый с ног ударом ноги Каванны. Падая, он ударился головой о тропу.
   В зале раздался единый удивленный возглас. Все замерли.
   Лиикл вынырнул из-под воды и ошалело огляделся по сторонам. Он сфыркнул воду из носа и высморкался. Потрогал ушиб и понюхал выступившую на окарябанном месте кровь.
   - За встречу! - закричал он, вдруг просияв. - Пейте же за встречу старых друзей! - И стал выбираться.
   Зрители ожили и стали что-то кричать вразнобой и пить.
   - Видел, как глянул-то? - спросил Каванна.
   - Зло глянул. Ты че?
   - Не знамо даже, как случилося. Нога сама.
   - Сама...
   Лиикла не было несколько мгновений, но когда он появился, то был одет в другое платье - из золота и желтого камня. Лишь мокрые волосы его да примочка под тесьмой на лбу напоминали о случившемся.
   - У тебя прекрасный слуга, - проговорил он язвительно глядя на Каванну.
   - Эт не слуга мой, - сказал Дидрад.
   - Таких слуг мало нынче: подвижен и смел, - усмехнулся Лиикл с ненавистью глядя на тинита. - Где же приобрести?
   - На... - хотел было ответить ему Каванна, но Дидрад за спиной ударил его ладонью по руке.
   - Просим тя простить нас, - сказал он Лииклу.
   - Прошлое, - небрежно отмахнулся он.
   - Прошлое, - хмыкнул Каванна, когда Лиикл препроводил их на одно из мест-перекрестий арок с подушками и яствами. - Век ведь не забудет-то!
   - Не забудет, - согласился эгиват.
   - Уйти б нам, Дид.
   - Сиди. Некуда уходить.
   - Как жежь, некуда?!
   - Молчи. Он снова идет.
   - Отведал ли ты моей веомы. Это с острова Периб. Она считается лучшей в империи. - Лиикл наслаждался, объясняя перед всеми то, что известно аристократу, пусть и военному, с детства.
   Эгиват понял, что он намеренно унижает их.
   - Нет, - ответил он спокойно.
   - А, ты же привык пить... меелу... нет... ме-е...
   - Неелгу, - невозмутимо подсказал Дидрад.
   - Да, неелгу. Я пил... не совсем, - Лиикл поморщился.
   - Она тяжка тому, кто привыкший к тонкости.
   - Верно, брат мой. Но отпей же и оцени.
   Дидрад отпил.
   - Питье богов, - сказал он и улыбнулся.
   Вокруг захохотали.
   Каванна побагровел от злости и сжал кулаки, но самалтаон так взглянул на него, что тот сдержался и отвернулся.
   - Хочу говорить с тобой и говорить, - тячуге промолвил Лиикл и прилег рядом. - Каким ты находишь мой дом.
   - Это не дом, а дворец! - нарочито восторженно сказал Дидрад. - Большой.
   - Ты не видел больших. Он не видел больших, не правда ли, братья! - обратился Лиикл к залу.
   - Правда, не видел, - отвечали ему.
   - Мой дом еще... э! - отмахнулся он и с улыбкой посмотрел на Каванну, склонив голову набок.
   - Не болит голова-то? - не выдержал тот.
   Лицо Лиикла передернулось и он обратился к эгивату, одарив тинита презрительным косым взором.
   - Надолго ли в Тиринт? - поинтересовался он.
   - Нет.
   - Я слышал ты скоро нас покинешь.
   - Да, император отправил мя... меня в Оледны.
   - Те, которые Малые или те, которые Великие?
   - Малые.
   - Из Зэлтии в Малые Оледны... ммм... сомнительная ставка.
   Каванна заскрежетал зубами.
   - Я лишь выполняю приказ императора, - как ни в чем не бывало сказал Дидрад.
   - Император, - Лиикл оглядел свою руку с огромными перстенями. - Нельзя перечить, нельзя... нельзя. - Он перевел пристальный взгляд на Дидрада и как бы невзначай обернулся себе за спину. - Выпьем же еще.
   - Лей, - сказал Дидрад.
   Лиикл усмехнулся и поднял руку. К нему тут же подбежал слуга и налил всем вина. Лиикл взял чашу рукой, но поморщился и указал на нее слуге, тот поднял ее и поднес ему - он отпил.
   - Тиринт развращает, - сказал он со вздохом. - Сколько раз я старался вырваться, но боги сделали меня готовым только к такой жизни. - Он снова оглянулся. Вздохнул, не найдя за спиной того, что искал и скучающе положил голову на ладонь.
   - Твой служка нам говорил, че ты можешь стихи почитать. Каких-то там Титогов и Размедов.
   - Размедов? - брови Лиикла взлетели на лоб. - А? ха-ха-ха! Как ты его назвал. И я теперь также буду. И ему передам, что так лучше подходит. Ха-ха!
   - Дык подох он вроде.
   От этих слов Лиикл поморщился так, словно за шиворот ему капнула вода.
   - Это тоже слуга сказал?
   - Вроде бы.
   - Он всего лишь слуга. Хотя они у меня и умны, но больше воображают, чем есть на самом деле. Да, я почитаю... (оглянулся) впрочем, после, друзья, - быстро проговорил он.
   Дидрад проследил его взгляд и увидел человека в богатом платье, но с подратой шапкой, который в компании с еще одним человеком направлялся в их сторону.
   - Дырганз! - невольно вырвалось у Дидрада.
   - Что? - спросил Лиикл, изобразив на лице невинность. - А? Да, это он. И не стыдно тебе - его помнишь, а меня - нет. - Он снова улыбнулся с видом презрительно-снисходительным, как бы говорящим, боги, с кем пришлось возлежать.
   Между тем, Дырганз резко отвернул в сторону и пошел к выходу, но Лиикл его уже окликнул.
   - Помнишь ли Дида? - спросил его Лиикл.
   - Ммм... - нахмурился купец, подходя, а потом улыбнулся. - Стар стал я, хе!
   - Это Дидрад. Он у тебя служил, в лавке твоей при дворце.
   Дырганз развел руками и вздохнул: "Стар, стар!!!"
   Лиикл усмехнулся.
   - О, Дид, ты не представляешь, как я жду старости, - обратился он к эгивату, - чтобы каждый день, как новый. Сейчас же все обрызгло и серо. Ну, что же, - добавил он после всеобщего смеха. - Познакомлю вас снова. Это Дырганз, величайший купец Черного города, замечательный, неподражаемый собеседник, умнейший из умнейших. Столько, сколько знает он, не знает и весь Черный город. А это Дидрад - эгиват. Боги, не знаю, что же еще добавить, - рассмеялся он нарочито громко.
   - Ихоклеот-Дид из рода Иллетаров по прозвищу Хегрииль, - представился эгиват.
   Дырганз кивнул и сложил руки на груди крестом, а потом протянул ему. Дидрад тронул их своими руками.
   - Почему вознамерился ты покинуть меня? - спросил его Лиикл.
   - Я шел не к двери, а к дырке, - сказал купец.
   Они рассмеялись.
   - В твоем доме и шагу не ступишь, чтобы ты не заметил, Лиикл.
   - Прости, Дырганз, но я люблю вас и не хочу, чтобы хоть капля скуки окрапила ваши головы. Но по-моему, все в волю наговорились и можно наконец развлечься. Отпустите меня к моим почетным обязанностям хозяина. Я оставлю вас, но не позабуду.
   Лиикл поднялся и покинул пересечение.
   Некоторое время Дырганз и Дидрад лежали и старались не глядеть друг на друга.
   - Брат Камлил говорил правду о тебе? - нарушил тишину Дырганз.
   - Да, я служил те множество снегов назад.
   - В лавке?
   - Да.
   - Значит, ты умел читать.
   - Я знал письмо, речь и счет.
   - О-о! Как же я отпустил тебя?
   - Ты направил мя.
   - Не припомню. Давно это было или недавно?
   - Давно.
   - Говорят, ты эгиват какого-то дикарского племени.
   - Да.
   - Говорят также, что ты долго пребывал в Зэлтии.
   - Да.
   - Сколько снегов?
   - Счета не вел.
   - Зэлтия приучила тебя к умеренности в разговоре. Это ценный урок, храни его.
   Повисла пауза.
   - Друзья мои! Братья!!! - разлетелся эхом по залу голос Лиикла. - Этот вечер становится скучным. Позвольте же мне укротить скуку, ублажив ваши взоры пением и танцем... (зал взорвался криками восторга) на этом пока остановлюсь. Но не выкричите и не высмотрите все свои силы. Они еще понадобятся.
   Зал снова взревел.
   - Этот мальчишка умеет развлечь, - проговорил Дырганз.
   Он сильно сдал за годы, которые Дидрад его не видел. Ямочки на щеках его, которые много лет назад хоть как-то очеловечивали окаменевшее лицо купца, превратились в глубокие борозды и стали плохо отличимы от других морщин. Темно-карие глаза, выглядывая из-под нависших бровей больше не смотрели живо и хитро, она превратились в водянистые кляксы, из которых наружу сквозила только усталость и безразличие. И лишь только шапка, еще более поношенная, но неизменно покрывавшая его голову, выдавала в этом изможденном старике прежнего Дырганза.
   Пока Дидрад разглядывал своего собеседника, на первом этаже зала Трезвости произошли значительные изменения. В центр его вынесли несколько больших овомадов - столов на длинных ножках, достаточных для того, чтобы возвышаться над водной гладью. Некоторое время ушло у слуг на закрепление столов в единую сцену и на утяжеление ее. После этого, на овомады поднялся десяток факельщиков, которые встали так, чтобы окаймлять сцену.
   - Богини танца! - возвестил зычный голос, словно из ниоткуда.
   Гости Лиикла и он сам закричали и захлопали себе по груди.
   Оттуда же, откуда послышался голос, возвестивший танцовщиц, заиграла музыка.
   Наконец, появились сами танцовщицы, облаченные в легкие одеяния, прикрывавшие им только груди и низ живота.
   Взревели трубы. Девушки, похожие друг на друга, как две капли воды, пустились в заразительный пляс.
   Дидрад увидел, как задергались ноги и руки у многих из зрителей.
   - Долго ты пробыл там, - услышал он у своего уха.
   Дырганз подсел к нему и, покосившись на Каванну, который весь превратился в зрение, прикованное к танцовщицам, заговорил с эгиватом.
   - Долго.
   - Тело твое не отзывается на звуки родной земли.
   Самалтаон посмотрел на старика, который не сводил с него глаз.
   - Оно умерщвленное уже давно - тело мое, - ответил он.
   - То же я увидел в твоих глазах, Чтец.
   Услышав свое прежнее прозвище, Дидрад резко повернул голову и заглянул в глаза Дырганзу. Узнал, сказали его глаза глазам старика, а улыбка, кривая ухмылка, подтвердила, что он догадался о том, что Лиикл подстроил встречу по научещнию самого же купца.
   Беззвучно, не проронив ни слова, а только лишь взглянув друг на друга, они поняли то, на что не хватило бы и ночи сказать в светсткой беседе, с ее учтивостью и неторопливостью.
   - Что те надо? - промолвил одними губами Дидрад и звук слов его потонул в реве рожков, возвестивших об окончании представления.
   - Танец теплых вод! - выкрикнул зычный голос, и последнее слово его потонуло во все нарастающем громе барабанов.
   - Говорить с тобой, - сказал старик.
   - О чем?
   - О многом.
   - У мя токмо эта ночь.
   Эгиват перехватил несколько удивленный взгляд старика и понял - акцент. "Пусть его!" - сказал он сам себе и перестал смущаться и сдерживать свою речь.
   - Не много, - проговорил купец. - Тогда, посидим еще и выйдем, когда никто не заметит.
   Дидрад кивнул.
   Представление продолжалось. Девушки оголили груди и плавно изгинаясь в пояснице, плыли по овомаду, изображая руками волны бущуещего моря. Едва раздавался визг трубы, символизирующий порыв ветра, как руки их разом, но плавно вздымались вверх, как морские валы и мерно опускались. Среди этих волн металась утлая лодчонка.
   Эгиват смотрел и одними глазами своими понимал, какую красоту видит перед собой. Умом же он был глубоко в себе.
   Каванна, казалось, забыл про все на свете и неотрывно всматривался в танец. Он подался вперед настолько, что еще чуть-чуть и слетел бы вниз, на первый этаж.
   - Уйдем, - шепнул на ухо самалтаона старик.
   Они поднялись, но не успели сделать и шагу, как перед ними возник Лиикл.
   - Куда же вы, братья? - закричал он им, перекрывая музыку и привлекая внимание других гостей.
   Дырганз поморщился.
   - Я попросил Дидрада проводить меня. Здесь душно, а жар вреден моему сердцу.
   - Я не отпущу моего дикого зэлтского друга! - запротестовал Лиикл. По всему было видно, что он выпил достаточно, чтобы отпустить свой язык с поводка сознания.
   Купец снова поморщился.
   - Тогда ты, как хозяин всего этого, помоги мне.
   - Как же... и не смотреть?! - удивился Лиикл, указывая глазами на танцовщиц. В этот момент искра сознания посетила его. Он отпрянул от них и что-то пробормотал.
   - Уйдем, - повторил Дырганз и проследовал к дверям.
   Дидрад пошел было за ним, но остановился, удерживаемый рукой Лиикла.
   - Препаршивенький старикашка, - сказал ему тот, дыхнув перегаром, и рассмеялся. - Не уходи с ним. Тебя ждет Возвращение.
   Эгиват нахмурился, не поняв последнего, но кивнул и поспешил за стариком. Тот ожидал его у двери и взгляд его ничего хорошего не сулил молодому хозяину.
   - Легкомысленный повеса, - первое, что он сказал, когда они спустились во внутренний дворик, и присели на широкую каменную скамью.
   Дидрад предпочел отмолчаться.
   - Молодость легкомысленна, если не приправлена страданиями и лишениями. - Дырганз перевел взгляд с цветов на эгивата. - Ты молод, но в глазах твоих колышится старость.
   Самалтаон ответил молчанием и отвернулся.
   - Не отводи взора, - попросил его старик. Он дышал так, словно до этого долго бежал. - Давно не видел ума в глазах.
   Но Дидрад не повернулся.
   Некоторое время помолчали.
   - Я развеял его тело над Олоавиротом, - сказал старик. - Если ты помнишь его.
   - Помню.
   - Он ждал тебя до конца. Через него и во мне было неверие в смерть твою... Но ты слишком долго пробыл в царстве мертвых. Даже он не дождался. - Старик выпрямился и поморщился от боли. - Сегодня прохладно. Завтра что-то будет - ноги крутит. Если пожелаешь, я укажу тебе место, где он слился с богами.
   Дидрад скосился на него, хотел что-то сказать - старик ожидал этого - но промолчал и лишь губы его дрогнули в такт мыслям.
   - Я добавил его лицо в зал Почитания. Ты можешь увидеть его, когда навестишь меня. Навести как-нибудь, уважь. Я помню... все помню. Ты словно грех мой, который позади был, да вдруг передо мною встал... Я стар, а со старостью приходят мысли, которые не идут в голову в молодости. Мысли эти от бессилия потому, что нечего больше делать и ни на что сил не хватает, кроме как на размышления.
   Помолчали.
   - Ты не хочешь рассказать мне, как жил?
   - Нет, - помолчав, ответил Дидрад.
   Старик кивнул так, словно этого ответа только и ожидал.
   - Тогда я не буду спрашивать потому, как время драгоценно для тебя и еще дороже мне. Наверняка, ты понял, почему я говорю с тобой - вспомнил нашу последнюю встречу. Вспомнил, по глазам видать... - Старик закашлял. - Я скоро покину этот мир и увижу богов, и тогда только в волю наговорюсь и выскажу все, что надумал за эти годы. - Он вздохнул. - Как тяжело говорить, когда молчат! И не узнаешь, слушаешь ли ты?
   - Слушаю.
   - Я не буду просить у тебя прощения. Ты мне не дашь его, а если и простишь, то только на словах, в душе - никогда. Говорю так потому, как понимаю, что тебе пришлось вынести и пережить. Сам такое же вынес и пережил.
   Дидрад повернул к нему голову и усмехнулся.
   - Помню тя тогда. Ты плакался, че ручонки у тя болели от работы в дорпе, че кровь была вокруг и жрать давали мало, - сказал наконец эгиват. Губы его скривились в презрении. Говорил он с сарказмом. - То, че те там выпало - эт вот, че (он показал пальцами песчинку)... не поймешь ты мя... никогда не поймешь...
   - Я и не пытаюсь, потому и не прошу у тебя прощения себе. - Дырганз перевел дыхание и прижал руку к груди. - Мне много лет и поздно уже каяться. Слишком тяжелы грехи, которые легли на эти плечи. Одними извинениями не откупишься.
   Дидрад снова покосился на него, но уже с совершенно другим, настороженным выражением лица.
   - Себруппата, - начал купец, - Себруппата выбрал тебя себе в сыны, и не мне судить - прав он был или нет. Я тогда так думал, это рассудит время и боги. Сейчас же вижу, что рассудили и приговор однозначный. - Старик умолк и отер ладонью вспотевшее лицо. Потом снова приложил ее к груди.
   - Говори скорейше. Я вижу Лиикла.
   - Ты... приди ко мне. Того, что есть сейчас - мало. Говорить нам надо долго и я многое тебе поведаю. Когда придешь?
   - Братья мои! - замахал им со второго этажа Лиикл. - Хегрииль, брат, иди ко мне. И ты, Дырганз, тоже...
   - Невыносимый мальчишка, - вздохнул купец. - Когда дашь ответ? - спросил он у Дидрада.
   - Сщас же дам, че тянуть. Не скоро приду. Еду в Малые Оледны, занят буду сам знаешь, какие дела у мя там. Так, че, коли не подохнешь, дык сам и приезжай. То те надо - не мне.
   Губы старика тронуло подобие улыбки, а в глазах появились гневные огоньки. Но эгиват уже развернулся и шел по направлению к Лииклу.
   - Ты пройди на свое место, - шепнул Дидраду тот. - Я же пойду упрашивать этого гнусного старого скнягу. О, боги, зачем вы держите его в этом мире! - закатил он глаза и стал спускаться во внутренний дворик. - Уважаемый брат мой... - услышал самалтаон его вкрадчивый голос у себя за спиной, входя в зал Трезвости.
   - Даже боги не видели подобностей! - таким восклицанием встретил его возвращение Каванна. Он был порядком пьян, поэтому говорил громко и то, что думал.
   - Уткнись, - улыбнулся ему эгиват, и прилег рядом. Он старательно прятал свой встревоженный взгляд. "Не стоило так отвечать ему. Чего я испугался? Или кого? До сих пор его боюсь? Не пойму!" - думал он между тем.
   Когда же самалтаон перевел взгляд на зал, то увидел, что большинство из гостей находились вовсе не на своих местах, а спустились в воду, столпившись подле сцены. На овомадах стояли все те же танцовщицы, совершенно голые. Тела их блестели от умащений и воды, которой обрызгивали их гости. Стоял неясный гул, состоявший из глухих восторженных восклицаний друзей Лиикла по поводу прелестей девушек, их тяжелого пьяного дыхания и неясных размеренных ударов невидимых барабанов.
   - Я оставлю тя, - проговорил Каванна и сразу же слетел вниз. Раздался всплеск, на который однако никто не обернулся, и вот уже тинит спешил к сцене, помогая себе руками пробиться сквозь водную толщу.
   "Что они задумали?!" - размышлял Дидрад, удерживаясь от взгляда себе за спину, на дверь, выводившую во внутренний двор. - "Кава был прав - бежать надоть!"
   - Тир, господарь зовет тебя, - шепнули ему на ухо.
   Эгиват повернулся и увидел прелестное лицо юной девушки-рабыни. Она склонилась над ним и улыбалась, обнажив два ряда жемчужных зубов.
   Дидрад поднялся и последовал за ней.
   Она вывела его из зала через другую дверь и проследовала через несколько смежных малых залов, перед самым последним из которых остановилась и кивком головы указала нужное направление. Самалтаон отодвинул тяжелый черный занавес и оказался в круглой комнате, драпированной черным. Она была на удивление маленькой. В двухъярусных светильниках, коих в ней уместилось всего шесть горели фитили и свечение их усиливалось шестью же медными вытянутыми зеркалами, выставленными ровно сзади них. От игры тени и света, у вошедшего создалось странное ощущение огромного пространства заключенного словно бы в скорлупу.
   Помимо него в комнате находились еще три человека. Они появились будто бы из стен и фитили в лампадах даже не шелохнулись при появлении этих странных людей. Их черные одеяния сливались со стенами и Дидраду казалось, что не люди, а лишь нижние части их лиц - безбородые подбородки - расплылись по комнате и замерли прямо в воздухе.
   Неожиданно, словно из-под пола ударила струя воздуха, которая заполнила помещение торжественным непрекращающимся "ш-ш-ш".
   По телу самалтаона невольно побежали мурашики. Он отступил на шаг.
   - Не опасайся ничего, брат Сигилат, - промолвил голос, присущий более мертвецу, чем живому.
   У Дидрада скрутило живот.
   - Брат Камлил говорил за тебя перед нами. Брат Лопир дал нам слово твоей твердости и верности нам. Ты не забыл своих братьев, хотя и минуло много снегов. Убери же руку свою с унага своего и внемли голосу моему, ибо он не сулит тебе беды, а только лишь надежду и благоденствие.
   Эгиват хотел было что-то сказать, но голос изменил ему.
   - Брат Камлил, можешь ли ты повторить перед братом своим, то, что говорил нам?
   - Да, Величайший, - сказал один из присутствующих и отбросил капюшон. Это был Лиикл, совершенно трезвый и смотревший на Дидрада иначе, чем всегда до этого. - Я повторю. Брат Сигилат достоин того, чтобы быть с нами. Боги вдоволь испросили с него, а духи зэлтов потешились над ним. Но ноги его еще крепче вросли в землю, а на лице его отразились ум и достоинство присущие Благородному. В глазах его я не увидел беспричинной злобы, в поступках не узрел суетности или немыслицы, язык его, хотя и костный, но все же изрекает суть и не говорит попусту. За это я прошу и за это ответ держать буду перед богами, тобой, Величайший, и самим Сущим.
   "Он ставит Величайшего выше богов?!" - изумился Дидрад. Он уже взял себя в руки и первые мысли посетили его разум.
   - Говори и ты, Лопир, - сказал голос из ниоткуда.
   - Я говорю тебе, о, Величайший, что брат Сигилат достоин занять место среди нас ибо вынес он столько, что иному и в жизнь не вынести, и в глазах его я узрел великую глубину страданий и великую же волю быть, и несгибаемое желание жить во имя Сущего. - Говоривший, в котором Дидрад узнал Дырганза, закашлялся. - Вот, что я хотел сказать, - добавил он с отдышкой, когда кашель оставил его.
   - Сущий принимает ваши слова, братья, и через меня доносит вам, что наше братство должно быть омоложено новой кровью, и потому брат Сигилат будет допущен к испытаниям. На том слово Сущего и мое слово. Да помогут тебе боги, брат Сигилат!
   Дидрад продолжал стоять там же, где и встал по приходе. Он не шевелился и лишь поводил глазами, окидывая взором "братьев", - этим только он выдавал живость своего тела.
   Страх уже покинул его, уступив место любопытству. При первых словах Величайшего, а более возможно, что от сумрачной обстановки, сердце его бешено забилось. Но довольно быстро он нашел в себе силы усомниться в божественности всего происходящего и со свойственным ему неверием, отнес и эту черную комнату, и людей в ней только лишь к обрядности и всегдашнему стремлению человека самой церемонией, ее торжественностью, внушить благоговейный трепет в душу непосвященного.
   - Примем же брата нашего Сигилата в двор наших конюшен и дадим испить ему из одной с нами чаши! - провозгласил Величайший, который как мог теперь точно по слуху определить Дидрад, находился за занавесью, там, где сходились две пары светильников.
   Словно бы из ниоткуда выплыл черный с золотым червлением по краям столик. Он был невысок, высотой по колено, но ножки его были чрезвычайно массивны, как и столешница. Несмотря на свою отяжеленность, плыл он достаточно плавно и вскоре опустился на середину зала.
   Все также из темноты проявилась чаша в виде миниатюрного конского черепа. Она была до краев наполнена какой-то жидкостью. Братья принялись по очереди поднимать ее и отпивать от нее.
   - Четыре глотка, - прошептал Дидраду Лиикл, когда дошла очередь и эгивату пригубить чашу.
   Самалтаон кивнул и пригубил ее, но не отпил ни капли.
   Конский череп-чаша снова обошел всех братьев и когда дошел до Дидрада, то на дне его оставалось ровно на четыре глотка. Эгивату ничего не оставалось, как выпить их.
   - Мы приветствуем тебя во дворе наших конюшен, - донесся до самалтаона голос Величайшего.
   - Скажи, что и ты рад его видеть, - прошептали ему из-за спины.
   В любое другое время, Дидрад вздрогнул бы и отпрянул, но после четырех глотков, в душе его наступило такое умиротворение и нега, что даже испуг представлялся ему теперь тяжким трудом.
   - Я... рад, - сказал самалтаон, - тя видеть... со мной... здесь... во...
   - Умолкни уж, - приказали ему. Голос слышался над самым ухом, но Дидраду было лень обернуться.
   Внезапно, пол так сильно покачнулся под его ногами, что он едва не упал. Все вокруг него сначала поплыло перед глазами, а потом вдруг резко отдалилось, казалось, на тридцать шагов. Не успел Дидрад удивиться, как с такой же быстротой, комната снова приблизилась к нему и он оказался в ее центре.
   - Вкуси же дар братства нашего! - гремел у него в ушах голос Величайшего. Эхом отдавались его слова в отяжелевшей голове эгивата. - Самый ценный дар, самый дорогой, самый чистый, как и братство наше. Испей из этого сосуда!
   Внезапно голос в голове Дидрада прервался и раздался хлопок, словно где-то над ухом захлопнули какой-то люк. Самалтаон вздрогнул.
   Глаза его больше не видели так, как раньше. Теперь изображение перед ними - образы комнаты и смеющихся и танцующих "братьев", - все это медленно расплывалось и временами, на миг замирало. И Дидраду казалось, что это боги опустили занавесь ему на глаза и придерживают течение жизни.
   Руки его, намертво вцепившиеся в тяжелый бархат занавесей, стали слабеть и сами собой взмыли вверх. Неужели, боги забирают его к себе?! какое блаженство - парить, как птица! Куда его понесут? В божественные кущи, туда, где они наслаждаются бессмертием и придаются увеселениям. Вечное блаженство! Вечное веселье! Вечная жизнь!!!
   Руки его тронули что-то теплое. Дидрад открыл глаза и долго не мог понять, что это с ним.
   Перед его размытым взором представало светлое пятно, на ощупь мягкое и теплое. Он только и ощущал, что мягкость и тепло.
   Комната перевернулась вверх ногами и сделала будто бы кувырок. Эгиват вцепился руками в теплое мягкое пятно, но оно неожиданно подалось вперед и исчезло из его рук. Беспомощно взмахнув ими, Дидрад повалился набок, но не упал на пол, как подумал. Он опустился на что-то заботливое и тоже теплое.
   Неожиданно в абсолютную тишину его головы ворвался дикий рев, от которого по телу эгивата побежали мурашики. После, рев этот преобразился в хохот, переливы которого накладывались друг на друга, смешивались и, то возрастали, то опадали, подобно морским валам, которые изображали девушки-танцовщицы.
   - Где я? - показалось Дидраду, спросил он.
   Ответа не последовало. Лишь какой-то шум и писк, и стон, протяжный долгий стон.
   Эгиват ощутил, как нечто принялось толкать его в спину и в руках, неведомо как, снова оказалось мягкое теплое светлое пятно.
   То, что он ощутил потом, Дидрад и сам не мог описать. В его животе похолодело, а ноги подкосились, но он не упал. А потом теплое и ласковое чувство разлилось по телу, наполняя каждую его клеточку негой и блаженством. Он прильнул к теплому пятну и содрогнулся. После, пятно снова исчезло из поля его зрения, и он рухнул куда-то, и полетел, и чувствовал, что падает в пропасть, которой никогда не будет дна. Все вокруг наполнилось шепотами, вздохами и непонятным шелестом. Затем тело его словно окунули в шипение, пузырьки которого, пробегая по коже, щекотали ее. Самалтаон смеялся и слышал, что кто-то смеется ему в такт. Он поводил руками по сторонам, подобно крыльям разбросав их прочь от себя. Он полетел! Полетел!
   Полет прервался неожиданно, и началось невообразимое: неимоверно быстрое мелькание лиц, тел (отчего-то обнаженных), дикий хохот, руки, ноги и другие части тела, которые оказывались, то над ним, то под ним, то слева, то справа, а то и вовсе начинали вертеться и плыть зигзагами.
   Свет. Тьма. Хохот. Рык. Огонь. Вода. Тела и лица. Снова свет. Падение чего-то мягкого, но тяжелого прямо на лицо. Чего-то из под чего невозможно было выбраться. Маски. Маски. Десятки посмертных масок. Белых, как снег. Лица. Лица. Белые лица: искаженные в предсмертной муке и мертвенно спокойные, глядящие в изумлением, восторгом, апатией, яростью, страхом и отчаянием, раскрытые в крике рты и вытаращенные глаза, - все это кружилось вокруг, вспыхивало, чтобы тут же погаснуть, наплывало на Дидрада и отхлынывало обратно во тьму, надвигалось и отступало.
   Тьма наступила так неожиданно, что эгиват не успел вскрикнуть.
   "Что это?!" - думал он. - "Что? Как это? Где?" Бесчисленное множество вопросов проникало в его сознание, работавшее медленно, словно с опаской.
   Вокруг была только кромешная тьма, но эгиват совершенно ее не боялся. Ему было даже приятно пребывать в ней. Он вдруг ощутил вокруг себя, в этой тьме, необъятное пространство, огромный мир. Он скрыт от него, ему не дано его оглядеть, но самалтаон чувствовал его. И чувство это поселилось только лишь в его голове. Дидраду казалось, что тело его закопали глубоко в землю - он слышал от Плешуна, что так поступают с приговоренными некоторые эамалы, - но голова. Голова его оторвалась от тела и летела в вышине, подобно облаку, ничем не сдерживаемая и никем не управляемая.
   "Как хорошо!" - разнежено подумал Дидрад. - "Как легко!" Он улыбался (во всяком случае, ему казалось, что он растягивает губы!). Ему хотелось смеятся и плакать, одновременно.
   Неожиданно пространство, в котором летала его голова и которое непременно открылось бы ей, сузилось, да так, что в висках закрутило и из глаз брызгнули слезы.
   Дидрад открыл глаза и увидел перед собой грязно-серую муть. Он долго вглядывался в нее, прежде, чем смог что-то подумать.
   Вдруг, муть взорвалась чернотой.
   Тишина и пустота.
   Эгиват снова открыл глаза. Он увидел серый пол с каплями жидкости на нем. Капли эти подрагивали и иной раз сливались одна с другой. Дидрад с трудом сглотнул. В горле было так сухо, словно внутри развели костер и жгли его много лун. Рядом с ним, совсем недалеко, даже локтя не было, лежали черепки дорогого кувшина. Кувшин разбился так, что прямо на самалтаона смотрела оскалившаяся пасть неведомого зверя. Оба смотрели друг на друга и не решались сделать что-то.
   Где-то за черепками свисала босая нога. Она была миниатюрной и изящной, и подрагивала. Иногда ее скрывала черная накидка, залитая чем-то, что отсвечивало в пламени лампад зловещими багряными отблесками.
   Дидрад попытался напрячь руку, чтобы дотянуться до кувшина (возможно, там еще осталась влага), но при этом его тело так сильно задрожало, что эгивата скрутило судорогой и пробрал неудержимый хохот.
   Он захохотал и сам не слышал, что хохочет.
   Отчего-то, Дидрад постоянно смотрел на голую ножку. На ее покачивания и подрагивания. Взгляд его с трудом поднимался выше уровня пола. Он закрыл глаза и не помнил, сколько так пролежал, но постепенно в его тело начала возвращаться сила.
   Эгиват открыл глаза и перевел их выше миниатюрной ножки. Он увидел профиль тела молодой девушки - еще девочки лет двенадцати - тринадцати, не больше. Она стояла на четвереньках на овомаде, упираясь в него руками и свесив голову между ними. Ее лицо было сморщенным от боли и заплаканным. Дидрад видел, как с нижней губы ее капала кровь, но девочка не замечала этого и продолжала кусать губу. Лишь однажды она приоткрыла глаза и направила свой затуманенный слезами взор на эгивата. Их взгляды встретились. Он отвел глаза.
   Заднюю часть тела несчастной видно не было. Ее скрывал черный балахон одного из "братьев", который приник к девочке и откинув голову назад, налегал на нее во всю тяжесть своего обрюзгшего от старости тела.
   Неожиданно, комната стала уплывать прочь от самалтаона. Он ощутил тяжесть в ногах. Пол, холодный каменный пол приятно карябал его раскрасневшееся от жара лицо. Вот уже и порог проплыл мимо. Потом все вокруг перевернулось и перед взором Дидрада возникло лицо Каванны. Оно с тревогой посмотрело на него, а потом куда-то выше него. Откуда-то извне к лицу тинита протянулись две руки, лицо отдалилось, явив под собой тело Каванны. Руки извне схватили это тело, но оно ответило на этот захват быстрыми сокрушительными ударами. Над Дидрадом промелькнула какая-то тень, забрызгав его лицо чем-то тягуче-вязким и пахнущим металлом. Лицо Каванны снова спустилось к эгивату. Помещение в который раз перевернулось и уже ноги, шагающие по полу ноги стали предметом отупелого наблюдения Дидрада. Мимо ног проплыли тела двух мужчин, по виду слуг, лежавшие на полу в лужах крови. Позже, пол сменил окрас с серого на сине-белый, затем на красно-бежевый, после были ступени, брусчатка.
   Самалтаон задохнулся, когда его опустили во что-то настолько обжигающее, что его едва не разорвало на части. Он закричал (или ему это только показалось!), но от крика этого, в голове его вдруг прояснило, и мысли бурным потоком, какой бывает только в половодье, ринулись в нее.
   Эгиват открыл глаза и увидел лишь желто-оранжевое марево, в котором расплывалось все, что его окружало. Звуки в нем были приглушены, но он все же слышал бой барабанов, взвизгивание рожков и переливы струнных инструментов. Неожиданно рядом раздался гром.
   Больше интуитивно, чем осознанно, Дидрад рванулся ввысь и... вынырнул из воды. Он жадно вдохнул и, задохнувшись воздухом, закашлялся.
   - Жив ли? - спросил его Каванна, выныривая рядом с ним.
   Самалтаон не мог ему ответить потому, что первое время стоял ошарашено глядя вокруг, оглушенный грохотом музыки и быстротой возвращения из мира грез в реальность.
   Он увидел, что находится в воде на первом этаже зала Трезвости. Вокруг него плавал разнообразный мусор, куски еды, снятая одежда и еще какие-то предметы потерявшие от воды свою привычную форму и облик.
   На сцене по-прежнему стояли факельщики и бесстрастно освещали разнузданную оргию, которой предавались гости Лиикла и танцовщицы.
   - Уйдем, Дид, - с испугом взмолился Каванна, - не то Хигигор заберет нас... за такой-то разврат!
   Эгиват кивнул.
   Они с трудом выбрались из воды, по ступенькам взобрались на парапет зала, а по нему вышли к дверям.
   - Как я жежь там оказалси? - спросил Дидрад, когда выйдя из воды, ощутил озноб от пронизывающего холода, долетавшего из внутреннего двора. Озноб придал ему сил и позволил говорить.
   - Возьмикась, - сказал тинит и протянул ему чей-то плащ.
   Дидрад с удовольствием укутался в него.
   - Че там было-то? - спросил Каванна, когда с трудом вывел шатающегося эгивата на балюстраду у лестницы на первый этаж.
   - Не упомню уж, - признался тот. - Все плыло... плыло и... - Самалтаон застонал и схватился за голову. - Посади мя, Кава, не то паду сщас.
   Он тяжело опустился, куда и сам не знал, и сжал голову между ладонями.
   - Я сбросил тя, чебы освежить, - ответил наконец Каванна, тяжело дыша. - Фу! Ажно серца не чую. - Он потер грудь. - Эт все веома их, как ее... перибская... - И он смачно выругался, сравнив вино с отходами естественной жизнедеятельности человека. - Пойдем уж?
   - Не-е, ты... ног я не чую, Кава. Еще посидим. Успеется нам уйти, - сказал Дидрад, и тут ощутил, как отнялись его губы. В следующий миг его вывернуло.
   Каванна помог ему утереться и подняться.
   Откуда-то донесся плач. Оба сразу вскинули головы и прислушались.
   - Не реви, не реви, - говорил женский голос. - Чего плакать-то теперь. Уж все решено.
   Голос, тот, который плакал, что-то проговорил.
   - И что же? О-о-о, уж и нашла, о чем горевать. Больно, но зато теперь думать будешь о себе, а не о жизни своей будущей. Все так... все мы так...
   - Уйдем уж, - взмолился теперь Дидрад.
   Каванна поспешил вывести его со двора, но едва они достигли его центра, как столкнулись с женщиной, которая вела за руку девочку, лицо которой только подтвердило Дидрадову догадку. Это была ТА девочка.
   Каванна крякнул от того, насколько неожиданно Дидрад остановился и нашел в себе силы попятиться.
   Женщина с девочкой тоже были застаны врасплох. Увидев его, девочка вскрикнула и испуганно посмотрела на женщину. Та взглянула на нее, проследила ее взгляд, оглядела сперва Каванну, потом снова посмотрела на девочку и перевела взор на Дидрада. Ее черные глаза сверкнули в ночи, и она улыбнулась.
   - Да хранят тебя боги, тир! - скрестила она руки на груди и склонила голову.
   Дидрад кивнул, не в силах сделать иного движения.
   - Позволь же, тир, засвидетельствовать тебе чистоту сосуда, из которого ты испил, - говоря это, женщина отпустила руку девочки и пошла к ближайшей стене, на которой горел факел. Девочка испугано посмотрела на нее и на мужчин и бросилась сначала за женщиной, а потом прочь со двора.
   - Ах, ты мерзавка! - выругалась та, ловко перекрывая ей дорогу, и схватила за талию.
   - Че эт ты? - пробубнил изумленно Каванна, когда увидел, как женщина подвела девочку к ним, распахнула ее платье ниже живота, заставила расставить ноги, поднесла туда факел и огладила промежность ладонью. Мужчины попятились.
   - Огляди, тир, - сказала женщина, показывая ему ладонь, испачканную кровью.
   Дидрад, широко раскрыв глаза, смотрел в лицо девочки, которая глядела на руку женщины так, словно она показывала этим незнакомцам самое ценное и дорогое, что у нее было. Лицо ее несколько раз дернулось, а рука невольно легла на живот. Тело девочки сотрясла судорога, она несколько раз беззвучно икнула и опустилась на каменный пол дворика. Девочка не плакала, а просто лежала, свернувшись клубком, сведя ноги и закрыв лицо рукой. Между пальцами ее плясами огоньки от факела женщины - это слезы пробивали себе дорогу с лица на руку.
   - Огляди, тир, - повторила женщина и ее брови сдвинулись к переносице. - Это кровь. Кровь ли это?
   Дидрад тронул ее руку и сказал:
   - Кровь.
   - Свидетельство ли это чистоты сосуда, тир?
   - Да.
   - Ее зовут Луттеина. (Она обернулась на девочку) Встань, мерзавка! (Снова к нему) Она будет ожидать твоего возвращения, - сказала женщина и улыбка растянула ее лицо.
  
  ***
  
   - Боги, особо ты, Хигигор, забери жежь эт град себе под ноги! - в сердцах воскликнул Каванна, едва проехал главные городские ворота и оказался в пристенных кварталах.
   Было ранее утро. Моросил легкий дождь, но императорский тракт уже был забит до отказа, и если бы не правило, по которому утром только выезжали, а днем въезжали через эти ворота, то по дороге и вовсе нельзя было бы протиснуться даже конному.
   Дидрад, Каванна, четырнадцать вернейших воинов из числа зэлтов и эамалов, а также Киина, восседавший на низкорослом пегом коне, двигаясь гуськом, покидали город.
   Никто из семьи не пришел проводить эгивата в путь - он сам им запретил, дабы не привлекать к себе внимание.
   По небу нехотя вразвалочку ползло несколько кучевых сизых облаков, и трудно было даже угадать, какое из них поливает Тиринт влагой. Ветер трепал кроны редких деревцев, росших вдоль тракта, и сбивал пыль с крыш домов, оседавшую там даже зимой.
   Эамалы, облаченные в легкие доспехи и вооруженные своим излюбленным оружием - луками и палицами, разинув рты глядели по сторонам, пораженные каменным городом, который они видели впервые в жизни и не смогли привыкнуть к его жизни даже пробыв здесь половину большой луны.
   Дидрад ехал позади Каванны и дремал. Уже очень давно он не чувствовал себя таким разбитым. Ему еще предстояло поразмыслить над тем, что случилось с ним там, во дворце Лиикла, и решить, стоит ли возвращаться в Тиринт. По тому ощущению города, которое терзало его сейчас, возвращаться в Тиринт ему совершенно не хотелось.
   Прошло еще довольно много времени, прежде, чем кавалькада всадников выехала за пристенные валы, пересекла наискось (дорога была забита) поля у Великого вала, и вновь выехав на тракт за много тысяч шагов от города, двинулась на запад, к Малым Оледнам.
   - Боги, пошлите мне сил встретить суховеи, - услышал эгиват молитву Киина. Тот молился нарочито громко, словно бы желая показать, на какие жертвы он идет во имя своего учительского долга.
   - Молися богам не против суховея, дурья твоя башка, молися не повстречатьси с кочевниками, - направил его на путь истинный Каванна.
   - О, боги! - застонал наставник, с надеждой оглядываясь в ту сторону, где находился Тиринт, но едва в сознание его проникла мысль о денежном долге Дидраду, как всякая надежда угасла в его глазах и еще одна голова, помимо головы эгивата, поникла на грудь.
   Самалтаон отошел от ритуала Возвращения только к концу третьего дня, и этому весьма поспособствовали суховеи, которые гнали в лицо всадникам дождевую пыльцу, смешанную с горьким запахом полыни, мертвые стебли которой лежали вдоль дороги и гнили в сырой земле.
   Киина тоже ожил и испросил у Дидрада позволения записывать свои наблюдения, тратя на это таблички, предназначенные для учебы.
   - Пиши, - отмахнулся эгиват, - мне не до того... а грязи для тваих триголинтав немалость...
   Каванна, за годы службы на границах Малых Оледн изучивший все пути к ним, как свои пять пальцев, вел небольшой отряд мимо деревенек и поселков, а также мимо городов, которые изредка попадались на их пути.
   Везде и всюду, одетых по-зэлтски всадников, возглавляемых тинитом, встречали с интересом, но настороженно. Единственный, кто умел это использовать, был Киина.
   Едва вдалеке намечались очертания поселения, как весь отряд уже догадывался, что наставник в ночь окажется пьян, ибо обязательно направится в это поселение, расскажет кучу небылиц об отряде и эгивате Ихоклеоте-Диде, и ему за это в благодарность нальют, а он выпьет, и выпьет много.
   - Хигигор! - возмущался Каванна, которого Киина переплюнул в пристрастии к выпивке. - К чему переть с собою чрез всю империю энтого пьяницу! У нас и тама своих хватает!
   Дорога, бесконечная, унылая и длинная, широкой полосой тянулась и петляла между полями, перелесками, сбегала к пологим берегам рек, упиралась в переправы, взбиралась на крутые склоны холмов и петляла, петляла, петляла где-то вдали.
   Разве придумано на свете что-то лучше дальней дороги? Не вернейшее ли это средство поразмыслить, не это ли единственное, что располагает к самокопанию и самопонимаю?
   Дидрад предавался последнему, не щадя ни сил, ни времени.
   Зачем они вспомнили его? Нет, первее даже, как узнали про него? Хотя тут утаиться сложно. Тогда, да, первое, что спросить - зачем вспомнили? А после и вовсе позвали. Зачем? Неужели, братство их без него не будет тем братством, какое оно есть. Или это дань уважения Себруппате?
   Дидрад рассмеялся, глупее и не придумаешь. Дырганз, этот купчишка, который теперь принимает вид размеренный и степенный, а по сути, все тот же скряга - он ведь не уважил память о своем лучшем друге и послал его названного сына в нитскую хоригу, месить грязь и быть мясом в любом сражении. Хороша память! Нет, здесь что-то другое. И это другое надо узнать!
   Так была поставлена первая и единственная в тот год цель, которая касалась Тиринта.
   Дидрад строго следовал ей даже когда погряз в заботах о своем роде, который он застал на берегу реки Моргалант вне границ империи (ее земли простирались ровно до этой реки).
   Племя его, которое с удовольствием примерило на себя и приняло название иллетары, беспечно расположилось вокруг небольшой бухточки, которую образовывала разросшаяся от начавшегося разлива реки заводь.
   Из укреплений были возведены только редкий частокол, который не выдержал бы удара и овцы, но зато приказ эгивата укрепиться был выполнен.
   - Лентяи! - орал на своих соплеменников Дидрад, и вернейшие и искуснейшие из солдат, составившие его личную охрану - всего две сотни человек, которых он прозвал хегриилями, орудовали плетьми налево и направо, заставляя неспешных родичей, делать все много быстрее.
   Малые луны проносились с невероятной быстротой, нанося тревогу в душу Дидрада. Все чаще он всматривался в сторону Врат конца и несколько раз ему даже показалось, что он видить облака пыли на горизонте.
   От души немного отлегло, когда к нему подошел Каванна с отрядом наемников в полторы тысячи человек, которых он набрал из старых солдат, осевших по землям вдоль Оледн.
   Тинит обрадовал эгивата, когда предстал перед ним не один, а вместе с Марнеуном, которого нашел в одном из приграничных селений "заросшимся семьею да жирком". Марнеун и впрямь из некогда стройного юноши превратился в обрюзгшего уставшего на лицо мужчину. Говорил он важно, неспеша и по-прежнему обладал отменным аппетитом. "Сгоним все здеся", пообещал Каванна Дидраду, хлопнув Марнеуна ладонью по животу. Тот заулыбался и сказал самалтаону, что прибыл с семьей и "непрочь поесть и разместиться".
   К счастью, разместиться таким, как Марнеуна было где. Свободной земли вокруг стоянки племени было на много десятков конных переходов. Однако же, на поверку, вся эта необъятность расстояний оказалась призрачной.
   - Надо передвинуть стоянку, Дид, - сказал Каванна едва следующая большая луна взошла над горизонтом. За его спиной кивнула голова Марнеуна - он что-то жевал.
   - Куда жежь... ммм... - Дидрад покосился на Киину, принявшего обиженный вид, - куда же ты укажешь?
   - Император дал те землю на три конных хода от дорпа Атяша. Здеся стоим мы ужежь несколько больших лун. Мои люди видели прошлой луною пыль. И часто видели, и не токмо мои. Знают про нас, Дид, знают. А коли знается им - то придут.
   - Коли знают, то придут, - не удержался и поправил его Киина.
   Каванна скосил на него глаза.
   "Спасибо вам, всатены!" - процедил про себя Дидрад. Он почти сразу догадался, что его перевод в Малые Оледны - не только прихоть императора, вернее, прихоть эта его, но навеяна она может быть вовсе не его желаниями.
   С каждым днем ему приходилось принимать все более и более тяжелые решения. Где рыть колодцы, когда вода в реке по весне идет глинистая, такая, что и в рот не возьмешь без того, чтобы на зубах не заскрипело. Как пахать и сеять, когда почва на два локтя проросла травяными кореньями, и коренья эти так переплелись, что рубились разве что топорами, и земля, состоящая из них больше годилась на растопку костров, чем для пахоты. И наконец, главный вопрос - как воевать с кочевниками, когда кочевники для него были с лицами Кривохаря и Огийды. Хотя в последнем вопросе не плохо разбирались Каванна и Марнеун, поэтому от сердца Дидрада немного отлегло.
   Прошло уже несколько лун, как он отправил вверх и вниз по реке своих купцов, чтобы они не только оглядели окрестности, но и присмотрелись к местному торгу.
   Как и всегда - обживаться на новом месте было очень нелегко.
   - Ну, дык че же, пойдем? - переспросил Каванна.
   В жизни есть несколько типов ситуаций и самый страшный тип - это ситуации, которые заставляют нас решиться на что-то. Не раздумывая, не гадая, но положившись на интуицию и веру в богов, духов - кого угодно.
   - Идем, - кивнул Дидрад.
   Весна стремительно проплывала мимо.
   Племя иллетаров снялось со стоянки и двинулось на север, отойдя ровно на два с половиной конных перехода.
   Стоянка, выбранная разведчиками, была много удобнее для племени, но и ее пришлось оставить потому, что пастухи, которые гнали стада племени, неожиданно наткнулись на удивительное место, где река после половодья вернулась не в свое русло подле одного из холмов, а залила низину у его подошвы, образовав озеро.
   Рассказ одного из пастухов об этом удивительном озере посреди степи, долетел до слуха хегрииля Дидрада по прозвищу Зуб. Опытный ветеран, проведший в хоргите половину жизни, сразу оценил подсказку природы, и уже в следующую луну племя вновь снялось с места и переместилось на половину пешего перехода вглубь степи.
   Там и вравду обнаружилась низина с возвышением посередине. Вода из нее к тому времени отступила, но вместо себя оставила плодородную почву. Пахари, подбродив по низине, нашли ее вполне плодородной.
   Так, волею богов, в конце весны, иллетары наконец-то обрели свой новый дом.
   - У мя все не идет из головы твоя Луттеина, - говорил, шутя, Каванна. Говорил он это, как правило, на закате, когда он, Дидрад, Марнеун и Щарбон - вождь эамалов, стояли на самой высокой точке холма и наблюдали за тем, как возводится вал и ров, а далеко внизу, по колено в жиже, оставленной разливом реки, копошатся люди, готовя землю к тому, чтобы она прородилась полезными им культурами.
   Барниты дружно смеялись, а Дидрад отмахивался от них.
   - Не хватит еды, - говорил Марнеун.
   - А нам ее и не надоть, - отвечать Каванна. - Энто (он кивал на пахарей) так, чебы разнообразно.
   - Жаль до реки далеко, - продолжал заловаться Марнеун.
   - Че ж, далеко, вононо она, - кивал тинит на блестящую на горизонте справа ленту.
   - Управились бы ко времени, - вздыхал Дидрад.
   - Управимси, не горюй, - твердо говорил Каванна.
   - Управимся, - поддакивал ему Марнеун.
   И даже Щарбон, чье суровое, все в шрамах лицо мало когда изменяло свою форму от разговора, говорил:
   - Управмс. - И снова замолкал на долгие луны.
   Ближе к концу весны Дидрад получил весть от Плешуна, образ которого для эгивата, поглощенного заботами о благополучии племени совершенно угас.
   "Где же твои корабли?", так начиналось письмо, которое доставил Дидраду Сверчок, превратившийся из юнца в сильного молодого мужчину, щеголявшего перед сородичами своими доспехами, которые достались ему в подарок от самалтаона за хорошую службу.
   Корабли? Дидрад совсем забыл про уговор с Плешуном о кораблях. О, боги, как же успеть подумать обо всем и помнить все, что обещал и о чем нужно подумать.
   - Ты клонишьси головой, тидорп, - сказал ему однажды Каванна, входя в палатку из воловьих шкур - жилище, которое только и могло позволить себе племя иллетаров, занятое укреплением холма и вспашкой земли. - Все чаще вижу я это.
   - Эгиват хочет успеть то, что никому не позволено успеть, - заметил Киина, который почти неотлучно находился в палатке (больше потому, что боялся покидать ее, найдя в ее лице самую лучшую защиту от кочевников, которые для него стали равными Хигигору и его приспешникам-божкам). Слова Каванны вывели его из всегдашней дремы и напомнили о головной боли, которую он испытывал от пития вина по утру.
   - Че эт не позволено? - не понял Каванна.
   - Эгиват хочет быть в двух местах сразу и думать о двух вещах одновременно, да видеть в две разные стороны, а это возможно только богам.
   - Ты эт... - хотел было пригрозить старику тинит, но Дидрад его остановил:
   - Он говорит правду, Кава. Я хочу невозможности.
   - Невозможного, - поправил его Киина.
   - Невозможного, - кивнул Дидрад.
   - Да че ты его слушашь-то?! - взбеленился тинит. - Выбрось вона его тудыть! - Он указал рукой в сторону степи.
   - Выбросить всегда легко, - быстро и испуганно проговорил наставник. Он даже протрезвел. - Но наш эгиват потому и велик, что умеет не только делать, но и слушать. - Киина взглянул на самалтаона заискивающе и в ожидании благодарности за комплимент, но ответа не дождался.
   - Я не умею продумать все, - признался Дидрад своему барниту. - И в том только тебе признаюсь, Кава. И как успеть все додумать и разрешить - не знаю.
   - А ты не думай, - пожал плечами тинит. - Как надобность будя, дык и думай тогда.
   - То, что ты сказал, тинит, - это вздор! - неожиданно для обоих взорвался наставник. Он был настолько возмущен словами Каванны, что руки его и голос дрожали.
   - Ты че, перепил, че ли поутру? - обернулся на него тинит. Лицо его скривилось.
   - Тир, ты можешь изгнать меня и бросить далеко отсюда, может вышвырнуть на середину Малых Оледн... - начал запальчиво Киина.
   - Говори суть, - прервал его устало Дидрад.
   - Э-э... не вини себя за неумение управлять...
   - Да как ты посмел-то... такое?! - взорвался уже Каванна.
   - Кава, - остановил его самалтаон, и обратился к наставнику: - Продолжай.
   Тот облизнул пересохшие губы, глаза его закатились в молитве, но он продолжил, видимо, решив, что терять уже все равно нечего.
   - Править народами - это умение, эгиват, и ему учатся даже императоры. - Киина остался доволен вступлением. - Я вижу, что твой народ послушен тебе, но вижу я также, что он настолько многочисленен, что и тебе уже не управится с ним. К тому же, твой народ ленив. - Киина испугался своей откровенности, но когда Дидрад промолчал и на это, осмелел. - Тебе нужны люди, которые умеют править и знают многое, чего ты не знаешь.
   - Ты предлагаешь мне уйти?
   - Нет, эгиват, - спохватился наставник. - Видят боги, я даже не думал об этом. Говорю лишь о том, что тебе нужны верные помощники... преданные и верные...
   - Знаю, че ты клонишь-то! - перебил его Каванна. - Сам хочет...
   - Кава, заткнись, - неожиданно грубо перебил его Дидрад. - Тут я решаю, кто и к чему клонит!
   Тинит удивленно осекся и умолк.
   - Где взять таких людей? - спросил самалтаон у наставника.
   - Их надобно искать.
   - Где искать?
   - В Тиринте лучше всего, но это будет слишком дорого.
   - Тогда, как жежь?
   - В твоем роде много молодых мужей. Их головы свежи, а помыслы честолюбивы. Их-то и сделай...
   - Ха-ха! - расхохотался Дидрад. - В своем ли ты уме, Киина.
   - Ты снова не понял меня, тир. Отдай их мне в ученики, и я обучу их.
   - Обучишь? Сможешь ли?
   - Один - нет, - признался Киина.
   - Говори... говори же скорее, ненавижу эту твою привычку тянуть! - гневно воскликнул эгиват.
   - Призови сюда людей, на которых укажу тебе, эгиват, и вместе с ними я обучу твою молодежь... как вы их называете? Зэлтаонов...
   - Дорого ли это будет?
   - Ха-ха-ха! - рассмеялся уже Киина. По всему было видно, что он давно вынашивал эту мысль и был весьма доволен тем, что наконец-то высказал ее (ведь порой такие мысли, становясь навязчивыми, словно путы стесняют нас и подобно якорям останавливают на себе все наши помыслы!) - Не дороже, чем обошелся я, тир.
   - Ежели оглядеть, сколько веомы ты выжрал - не такмо ужежь ты и дешев! - не выдержал Каванна.
   У Дидрада отлегло от сердца: он впервые накричал на тинита и в душе ему было не по себе от этого своего крика - хорошо, что Каванна не обиделся.
   Эгиват надолго умолк.
   - Думать тута особо нечего, - неожиданно проговорил он, глядя сквозь наставника. - Когда ты выедешь?
   - Куда? - испугался тот.
   - В Тиринт или куда тебе еще?
   - Я? - Киина оглянулся так, словно позади него стояла целая толпа наставников и стоило убедиться, идет ли речь именно о нем.
   - Тидорп, позволь мне рубануть его! - не выдержал Каванна. Желваки на его лице ходили ходуном, а лицо раскраснелось от злости.
   - Так ты не поедешь? - удивленно проговорил Дидрад.
   - Нет. К чему это?
   - Как же...
   - Я отпишу им всем. Укажу их имена и отпишу. Твои люди найдут их и передадут мои триголинты. Зачем ехать?
   Дидрад усмехнулся - хитер!
   - Так и будет, - согласился он. - Отпиши им.
   - Я только лишь укажу, что ты расплатишься по их долгам на момент прихода триголинта. Только ты подпиши, а то ведь и не поверят.
   "Мудрая мысль", - думал про себя эгиват, вспоминая предложение Киины. Как он раньше до нее не додумался. Империя настолько обширна и многолюдна, что в ней можно найти слугу, годного для любого дела. Как же он раньше не видел этого?
   - Первый! - позвал он, и в палатку тут же вошел юноша, облаченный в доспехи хегрииля - кожаную воловью куртку бежевого цвета с железными прямоугольными бляхами на груди. В руках он сжимал короткую пику и круглый щит. На поясе его был приторочен длинный меч и короткий кинжал.
   - Эгиват, - кивнул он.
   - Позови Марна. Пусть и Щарбон придет. Хочу говорить с ними.
   - Сделаю, эгиват. - И уже за пределами палатки. - Второй, найди Марна и еще Щарбона, будь он неладен.
   - Киина, - обратился Дидрад к наставнику.
   - Н-н, - прохныкал тот, пребывая в дреме.
   - Киина.
   - Тир! - восклинул он и подскочил.
   - Много ли знакомцев у тебя, кто ведает счет и письмо?
   - Великое множество, эгиват.
   - Призываю их всех.
   Киина хлопал глазами, не понимая, что от него хотят. Но потом спохватился и закивал:
   - Отпишу и им, тир, отпишу и им.
   Дидрад кивнул.
   В открытые полы палатки он видел синеву небес и часть холма, сплошь покрытую повозками и такими же, как у него грязно-бурыми палатками из шкур. Неожиданно, половину видимого ему небосклона закрыла огромная стая птиц, летевшая в сторону Тиринта. Стаю эту и небосвод закрыл силуэт Каванны. Он проследил взгляд Дидрада и нахмурился.
   - Дурной знак, тидорп, - сказал он, отходя от входа и давая самалтаону возможность продолжить наблюдение за стаей. Последняя, впрочем, скоро скрылась из виду.
   - Здесь повсюду дурные знаки. И ежели каждый осматривать - то не стоило и приходить сюда.
   - Хм... Да, тидорп, выбора у нас нетути. - Каванна со вздохом опустился на скамью у полога палатки. - Я должен говорить с тобой о своих людях.
   - Говори скорее.
   - На холме нет места всем. Он мал.
   Дидрад нахмурился.
   - Уж несколько ссор былоть из-за того между тиринцами и эамальцами.
   - Устройтесь тогда вне вала.
   - Там сыро и топь. Да и вспашка идет. Некуда осесть, тидорп.
   Эгиват медленно выдохнул, раздув щеки, и потер рукой лоб.
   Один из пологов палатки заколыхался - на него села и заходила птица. Послышался ее щебет.
   - Че делать, тидорп? - спросил Каванна.
   - Позволь мне, тир, ответить ему, - заговорил наставник.
   Дидрад вытянул к нему руку, разрешая.
   - Ученостью своей я обязан Хоропву из рода Таргевлинов, умнейшему тиру из всего этого рода, близкого императору...
   - Словоблуд! - фыркнул Каванна, но Киина не обратил на это никакого внимания.
   - Такой библиотекой, которая принадлежала ему обладал разве только император. Каких только триголинтов не находилось там. О чем только не рассказывали они. Я читал много, но даже жизни не хватило бы, чтобы прочесть хотя бы половину этого богатства. Однако, я читал не переставая и, видимо, богам было угодно, чтобы я прочел то, что пригодится тебе, эгиват.
   Дидрад вскинул голову и посмотрел на него.
   - Очень давно, еще когда меня занимало устройство земель по границам империи, а читал триголинты, обсказывающие жизнь в Оледнах и в Стеградендах.
   - Какое... - не выдержал Каванна.
   - Молчи, - приказал ему Киина. Его брови сошлись на переносице.
   Тинит удивленно огляделся и вспыхнул от гнева.
   - Молчи, - приказал ему и Дидрад.
   - Я помню описание одного из народов в Стеградендах, и жизни этого народа на них. Я помню рисунок, который был сделан с этого поселения и могу отобразить тебе его.
   - Выйдем же, - согласился эгиват.
   - Господарь, ты призывал меня? - вошел в палатку Марнеун.
   - Подождите меня, - приказал Дидрад.
   Он, Каванна и Киина пробыли на улице недолго, но когда вернулись, лицо тинита выражало необычайное радостное расположение.
   - Чудачище, - обозвал Каванна Киину, - ходить по крышам, как по улицам - еще че удумал! - И он расхохотался.
   - То придумал не я. Я лишь передал вам то, что видел, - парировал наставник. - Тебе же, тинит, нужно сделать свой язык менее длинным и твердым. Тир, прикажи ему ходить ко мне и учится у меня.
   - Я не послушаюся таково приказа, - шутливо пригрозил Каванна. - И пусть Хигигор прибирет мя, не пойду к те.
   - Его язык царапает мой слух! - воскликнул Киина и закрыл ладонями уши.
   - Тогда влей туды серебро - оно-то ласкает тя не похуже бабы, - расхохотался тинит.
   - Мне пришла весть из Зэлтии, о которой я хочу говорити... говорить с вами, - начал Дидрад, голосом своим положив конец препирательствам воина и ученого. - Уже снег сошел с тех пор, как я задумал мысль одну, которую сейчас хочу исполнить и на то мне нужны ваши глаза и руки.
   - Они всегда есть у тя, - сказал Марнеуна, глядя на смеющегося Каванну и невольно улыбаясь.
   - Та река, - Дидрад указал на горизонт, - она может помочь нам выжить здесь. Встать твердою ногою в землях, дарованных императором. Я знаю, что лучше было бы поселиться рядом с ней, но у нас нет времени на то, чтобы обжить ее и быть готовыми к нападению кочевников. Поэтому я приказал покинуть реку и идти сюда, хотя место здесь много опаснее, чем там.
   - То одобрм мы, священй,- проронил скупую фразу Щарбон. Отчего-то он начал волноваться - мощная грудь его высоко вздымалась, а лицо, широкое в скулах, но слегка приплюснутое, с мощными надбровными дугами нависавшими над стального цвета глазами, горбинкой на носу, кончик которого был слегка загнут вниз и губами, искривленными в полуоскале, - лицо это, богато окрапленное веснушками, начало краснеть. Казалось, даже волосы его, темно-русые и длинные, собранные в два вилка и поставленные на голове так, словно это были бараньи рога, зашевелились от внутреннего напряжения.
   - Щар волнуется при мысли о кочевниках, подобно деве, ожидающей первой встречи, - шепнул Марнеун Каванне. Они ухмыльнулись.
   Улыбнулся и Киина, невольно подслушавший этот комментарий.
   - Ты, Кава, и ты, Щарбон, говорили мне, что видели дымы вдалеке отсюда. Я знаю про то и от своих хегриилей. Кочевники знают о нас и смотрят за нами. Их немного, но это только пока. Скоро они придут сюда и подобно наводнению ринутся на этот холм, чтобы затопить его и смыть все, что есть на нем. Говорили ли вы зэлтаонам об этом.
   Присутствующие кивнули.
   - Весть из Зэлтии подвигла меня на мысль, которая могла снизойти только от богов. Корабли. Нам нужны корабли. Много кораблей. И много людей, которые могли бы ими править. Мы здесь надолго, может быть - навсегда, и без кораблей нам не прожить. Земли по ту сторону реки опустошены нашествиями кочевников. Пройдет совсем немного времени, сойдет один или два снега, когда все они прознают про нас и обрушаться на нас, дабы не мешали мы им грабить и убивать.
   Но император направил сюда наше племя и так угодно духам Зэлтии и богам Тиринта. Мы стоим здесь и стоять будем.
   Сегодня Каванна говорил со мной и сказал, что думать о кочевниках надо, когда завидишь их. Я призвал вас сюда, чтобы сказать вам - я и вы будем думать о кочевниках всегда. Даже, когда земля станет белой и Свистун будет бушевать так, что кони падут - мы все равно будем думать только о них.
   Когда мы шли в эти земли, то думали, что здесь не проростет и колос, но теперь, оказавшись здесь по воле духов и богов, видим, что и здесь есть плодородные земли, которые будут кормить нас, если духам будет угодно.
   Приходит пора нашествия. И мы больше не можем быть беспечны. Поэтому ты, Щарбон, прикажи нашим пастухам держать стада ближе к холму, который я назову как и принято в Зэлтии Ихоклеовелестом. Ты, Каванна, позаботься о том, чтобы две хориги зэлтаргонов всегда были наготове и стояли так, чтобы между ними и холмом паслись наши стада. Ты, Марнеун, держи наготове своих хоргитинтов, и не отходи от стад больше чем на полет горона. Мои зигреоны, верные хегриили и эрмениги, которых привел ты, Каванна, тоже будут неподалеку. Всем быть готовыми.
   - Да, священй, - поднялся Щарбон. Он задыхался от волнения.
   - Да, тидорп, - поднялись тиниты Каванна и Марнеун.
   - Удивительно! - послышалось из угла, в котором сидел Киина.
   - Что удивило тебя? - спросил Дидрад.
   - Многих слов, что ты сказал, я не знаю.
   - Они зэлтские.
   - Про это я догадался и потому мне удивительно, что теперь зэлты охраняют Тиринт от кочевников. - Голос Киины дрогнул, и он что-то пробормотал.
   - Говори внятно, я хочу слышать тебя.
   - Я сказал, тир, - вздохнул наставник, - что недолог век империи, когда... гм-гм... враги ее охраняют границы ее.
  
  ***
  
   Как и предполагал Дидрад, как и предупреждал его Каванна, первый год жизни племени иллетаров в Малых Оледнах ознаменовался всего лишь двумя нападениями кочевников. Оба этих нападения и нападениями-то в полном смысле этого слова назвать было нельзя. Это были, скорее, наскоки с ходу, небольшие набеги, которым предавались соседние племена от безделья и ради интереса.
   В обоих этих стычках войска эгивата понесли небольшие потери. Не было ни одного убитого, всего с десяток раненных.
   Несмотря на малочисленность нападавших, количество которых не доходило и до полутысячи, Дидрад всегда спешил присоединиться к своим зэлтаргонам - лучникам-эамалам, и внимательно следил за тем, как кочевники нападают, какое оружие они используют, как они его используют и какую тактику избирают, примериваясь к новым для себя врагам и приготавливаясь атаковать. Всякий раз вместе с ним, дрожа от страха и оглашая окрестности стуком зубов, на стычки выезжал и Киина. Он старательно записывал на триголинтах, когда, как и в каком количестве напали. Еще долго после столкновения, Дидрад с Киином ездили среди тел убитых стрелами кочевников, осматривал их и собственноручно испытывал их оружие - луки, дротики, легкие копья и небольшие метательные топорики с г-образными лезвиями.
   По возвращению в Ихоклеовелест, Дидрад перебирал записи, сделанные прыгающим "испуганным" почерком Киина и всякий раз выставлял бледному еще наставнику по меху вина, чтобы тот мог вдоволь утолить свою "жажду" (чем тот не преминул воспользоваться!).
   Из всего выходило, что кочевники были врагами намного менее опасными, чем дикие зэлты, и уже совершенно в другом свете представала перед Дидрадом возможность влияния братства на решение императора о переводе племени иллетаров в Малые Оледны.
   "Не опускай глаз от линии Конца", написал ему Атяш, тидорп, отхранявший границы империи южнее владений Дидрада, в своем первом письме к нему. "Они являются подобно духам и исчезают точно, как они". С этого началась их переписка друг с другом.
   Эгиват не упустил возможности и едва первый корабль, который он приобрел в ближайшем к его становищу городе - Магуронте, причалил к берегу у Ихоклеовелеста, как Киина, с плачем и стенаниями был изгнан из палатки эгивата и отправлен в Атяшдорп.
   Между тем, Сверчок и Помятый, которые связывали Дидрада с Зэлтией, отправились к Плешуну с триголинтом от него, в котором эгиват обещал своему родичу, что "круговрат не окончится, когда я найду водный путь к тебе, и укажу на него".
   Однако, как выяснится много позже, водных путей к Очам Великого Духа не существовало. Ближайший к ним путь по устью реки Моргалант пролегал через земли окатлэмов и вильмеков - самых непримиримых врагов Тиринта (одно то, что Рог - предводитель диких зэлтов, был из племени окатлэмов многое объясняло).
   Атяш, оказавшийся при личной встрече, которая состоялась поздней осенью того же года, кочевником по рождению и от того больше всего не любивший их, передал Дидраду триголинт, на котором хоть и неточно, но были обозначены особенности земель, которые им обоим предстояло защищать. Он же рассказал эгивату о том, как нападают кочевники и как лучше всего от них защищаться. Из его же ветеранов, Дидрад набрал людей, которых увел с собой для обучения войска войне с незвестным для них противником.
   - Особо бойся в ночь, - сказал ему Атяш и лицо его невольно исказилось. - Я предупреждаю тебя ибо заплатил большую цену за свою глупость. - И он поведал самалтаону, как на второй год службы потерял две хориги, которых кочевники вырезали, напав ночью. - Они видят в темноте подобно животным и бьют из соошей (так они зэлтарги называют) не хуже, чем при свете Тирота. Бойся их в ночь.
   Но слова эти оставались пустым звуком до того момента, пока в середине зимы Каванна, рвавшийся в Оледны во главе с такими же, как и он ветеранами, и считавший, что сидеть за валом "скучно и пошло, когда можно рубица", не был отпущен эгиватом, и не воротился через половину большой луны с остатками отряда.
   Растерянно, он рассказывал, что "налетели при свете Гатирра... не Гатирра, его скрыл Моокмар, видно не было... налетели". Это все, что он смог внятно выговорить, и после ударился со стыда в такую пьянку и разгул, что только лишь плеть да насильственное заключение под стражу, остудили его самобичевание.
   - Прикажи убить меня, тидорп! Я не вынесу позора!!! - кричал он всякий раз, когда добивался встречи с Дидрадом. После этого, его изгоняли, несколько дней из ямы, в которой его держали доносился непрекращавшийся вой, и когда он умолкал, то самалтаон загодя знал, что не пройдет и луны, как Каванна снова будет молить о свидании, обещая, что не "заканючит и глаза будут сухи", и в который раз нарушит свое обещание, начиная требовать у Дидрада смерти для себя.
   - Слышите эти стенания, - говорил эгиват молодым тинитам, которых он по совету Марнеуна и Щарбона, приводил к клятве себе и императору, - это тот истязает свою гордыню, кто презрел врага и потому проиграл ему.
   Лица тинитов хмурились и слегка вытягивались, когда они вслушивались в сдавленные крики, доносившиеся из-под земли:
   - Смерти мне, господа-арь, смерти-и-и-и!
   Тела ста двадцати двух всадников, которые пали в зимней вылазке Каванны, сожгли только на исходе зимы, когда из Магуронта на купленных Дидрадом судах привезли лес, необходимый для этого.
   На этих же кораблях в Ихоклеовелест прибыли несколько тиринтских купцов и два десятка ученых мужей и писарей, получивших триголинты от Киина.
   Дидрад не мог сдержать улыбки, когда увидел, как радовался его наставник прибытию сотоварищей и даже прослезился, когда они выстроились перед эгиватом и представили себя.
   Время - всему судья и беспристрастный арбитр, приблизило к эгивату лишь нескольких из них: Одрамина из Виггита по прозвищу Мокрый, Аливара Тучного и Жачиста Тихого, оба прибыли из Тиринта, Отсея Гоомдронтского из города Гоомдронта, не носившего прозвища, и Равнива Травника, прибывшего из Самогита. Помимо этих незнакомых эгивату лиц, следующей весной на холме объявились Нуклиба Огненный со своими сыновьями, которых он прозвал почти соответствующе своему занятию: старшего - Искрой, двух средних - Огоньком и Факелом, а младшего почему-то - Нуклибой Правдивым (вероятно это было от всегдашнего желания родителей дать детям то, чем никогда не обладали они сами). Кроме них, Дидрада посетили и также остались Стробигаш Длиннорукий и Болие Черныш, которых по приказу эгивата нашли и доставили ему. Черныш приехал в Ихоклеовелест обремененный многочисленной семьей, где только детей насчитывалось одиннадцать душ. Службу он покинул давно, почти сразу после сожжения дорпа и на момент прибытия занимался земледелием и иногда "подторговывал", так он говорил сам.
   Стробигаш, как и прежде, не отличался особыми привязанностями, и проводил дни напролет в услужении у разных господ, тратя все, что зарабатывал на развлечения и выпивку. Неудивительно, что к тридцати годам он не имел не только семьи, но даже и дома (своего он лишился по приказу отца, который изгнал непутевого сына вон и велел не ворачиваться "покуда умишком не просветлеешь").
   После долгих раздумий, прикидываний и душевных мучений, Дидрад наконец-то решился и выписал из Тиринта отца (хотя, первоначально думал о брате). Варад прибыл к нему в конце весны и попал на удивительный для него зэлтский праздник - Рождение Великого духа. Определив отца управлять купеческой деятельностью своего городка, Дидрад позволил себе не думать больше на эту тему.
   Варад же, гордый тем, что сын доверил ему столь важное дело, с живостью принялся править торговлю и как всегда это бывает, сначала расстроил ее и только в следующий год наладил до прежнего состояния.
   В конце весны племя иллетаров пережило второе нашествие кочевников. Оно расстроило Дидрада, а еще более Каванну, который был выпущен из ямы с условием больше не "выходить в снег" и подобно зверю, запертому в клетке, метался по Ихоклеовелесту в ожидании кочевников. Нападения на стада города если и были, то случались нечасто и имели такую малую численность всадников и продолжительность, что Каванна, при звуках рога, долетавших со степи, бросавшийся стремглав в ту сторону, все никак не поспевал "обагрить унаг кровью смердящих трусов".
   Между тем, Дидрад терпеливо готовился к главному делу, которое было задумано им давно и требовало много времени на исполнение.
   В первый год нахождения в Оледнах, он часто выезжал к реке и высматривал место, где его внутренний взор вырисовывал стены с башнями, а также дома и дворец, который обязательно должен был появиться.
   Ночами ему грезились рисунки, которые выкладывал перед ним Киина. На них он изображал крепости не из привычных эгивату дерева и камня, а из глины, выложенной вытянутыми кругляшами. Чуткому уху самалтаона слышались голоса жителей и звуки, которые наполнят собой этот город, возвысят его и прославят в веках. Какого же было его огорчение, когда он просыпался и понимал, что ничего этого еще нет! Порой, эгиват отчаивался начать это дело и даже стонал от бессилия. Он видел, что его племя не способно соорудить не только крепость, но даже подобие домов.
   Прибытие Отсея Гоомдронтского неожиданно приблизило мечту Дидрада, ибо этот молодой еще годами мужчина с небольшой аккуратной черной бородкой, немного "обвисшими" и оттого печальными глазами, тонким носом, такими же губами и лицом, в общих чертах напоминающих трагическую маску мима, оказался сведущ в делах строительных (однако, не настолько, чтобы быстро свершить мечту эгивата).
   - Необходимы камень и д-д-дерево, - кратко сказал он, заикаясь. Отсей стыдился этой своей речевой особенности, поэтому старался говорить лаконично.
   - Сможешь достать, сколько нужно? - спросил нетерпеливо Дидрад.
   - Не знаю, сколько н-н-нужно, т-тир.
   "И я не знаю", - говорил про себя самалтаон, вслушиваясь в гул голосов, который стал теперь привычным ему фоном. Это Киина и его "мучители", как прозвал Марнеун наставников Одрамина Мокрого и Равнива Травника, обучали молодежь дорпа тиринтскому языку, письму и счету. "Ученики", считавшие приказ эгивата - учиться, равным приказу сдаваться в рабство, от всей души ненавидели своих учителей, и примолкали лишь когда по спинам их проходилась плеть хегриилей Дидрада, приставленных к наставникам (этого потребовали обстоятельства потому, что Равнива потерял два зуба, когда назвал одного из эамальских учеников "дико необразованным").
   - Как же узнать? - спрашивал Дидрад.
   - Посчитать, тир.
   - Как узнать, что считать?
   - Измерить.
   - Этим и займись.
   - Прости, господарь, но я-я-я н-н-не знаю, как у-у-угод-дить тебе.
   - Это невозможные дети! - ворвался к эгивату Киина. В руках его был сломанный триголинт. - Погляди, тир. Это все они.
   - Посоветуй нам, Киина, - не обратив внимание на его жалобу, сказал эгиват, и рассказал суть разговора с Отсеем.
   - Я видел у своего друга, как готовятся к строительству. Это не просто. Особенно для того, что задумал ты.
   - Как зовут твоего друга.
   - Фемеола.
   - Выпиши его.
   - Навряд ли он прибудет к тебе, тир.
   - Почему так думаешь?
   - В Тиринте он живет в Черном городе. Не беден.
   - Тогда дави на его честолюбие, а не на деньги.
   Киина задумался.
   - Ты мудро сказал, тидорп, - кивнул он. - Отпишу.
   - Сейчас садись и пиши.
   - А...
   - Подождут.
   Наставник сел писать триголинт и уже дописывал его, когда со стороны степи донеслись протяжные звуки Рога Смерти.
   Подобно вихрю в палатку к Дидраду ворвался Каванна.
   - Тидорп, кочевники! - закричал он, поводя вокруг ошалевшими глазами.
   - Много их?
   - Не знаю, тидорп... - тинит заскрежетал зубами и переступал с ноги на ноги, слегка постанывая.
   - Иди, Кава, иди, - отпустил его эгиват, - но помни, что злоба твоя когда-нибудь тебя погубит.
   - А-арр-р-р! - заорал Каванна, выскакивая прочь из палатки. - Коня-я-я! Коня-я-я! О, боги! О, Хигигор, отдай жежь мне хоть кучку-то этих поганых трусов. Я изрублю... изрублю и забирай мя... забира-а-ай...
   Последние слова унеслись вместе с тинитом.
   - Не отдать ли его га-га-гатир-р-р-ррисинтам, господарь? - осторожно проговорил Отсей, опасливо выглядывая в раскрытый полог палатки. - Не боги ли под-подз-подземные правят им?
   - Им правит Имогра, - сказал Киина, подавая написанный триголинт эгивату. - Вот уже снег сошел, как она истошно воет в нем.
   - Неужели месть способна д-д-д-до-долго выжить здесь? - удивился Отсей.
   - Месть приживается везде, мой добрый друг, - улыбнулся Киина. - Она пристает враз и отлепить ее трудно, ибо любит она неистово того, кто благоволит ей. На то она и женщина, - проговорил наставник, намекая, что Имогра изображалась худощавой богиней с болезненно-влюбленным поднятым кверху, вслед за руками, лицом. Она словно тянулась к чему-то, что было выше ее.
   - Ты, Отсей, возвращайся в Магуронт и привези оттуда столько леса и камня, сколько будет нужно, - приказал Дидрад.
   - Зачем? - как всегда удивился Киина, и это его всегдашнее непонятное удивлении порядком злило эгивата. Наставник всегда говорил, зачем, и умолкал, не договаривая и ожидая, когда его попросят разъяснить. Однако, на этот раз все обстояло по-иному (видимо, Киина не желал попусту тратить время, стараясь побыстрее вернуться к обучению). - Зачем идти обратно и покупать лес, если можно взять его задаром. Вспоминаю триголинт данный тебе Атяшем. Вспоминаю леса, которые отстоят отсюда на несколько водных переходов.
   - Это не так близко, как ты думаешь.
   - Но это бесплатно, тир.
   Довод был неоспоримый.
   Беседу их прервало появление Зоалины, которая вошла в палатку нахмурив брови. За ней следовали несколько женщин с плошками и подносами, уставленными едой и питьем. Пришло время трапезы.
   Дидрад, все то время, пока расставлялась еда, старательно отводил взор от глаз Зоалины, которые говорили ему с ревностью, вот, смотри, я помню о тебе, а ты забыл меня и проводишь с этими пьяницами (она уже называла при нем Киина и его сотоварищей пьяницами) больше времени, чем со мной. Ты позабыл детей и весь свой род. Ты отдался в услужение тиринтцам и забыл о тех, кто истинно тобою дорожит и любит тебя.
   Зоалина и женщины вышли. Эгиват невольно облегченно выдохнул.
   - Громы и молнии г-г-грохотали здесь, пока они бы-бы-были рядом, - проговорил задумчиво Отсей, глядя в спины женщинам, но тут же осекся и смущенно умолк.
   - Я не завидую нашему господарю, - не дал шальным словам затихнуть впустую наставник. Он уже довольно осмелел, чтобы не стесняться Дидрада и выражать свои мысли, чему тот не препятствовал. - Я сбежал от одной, его же окружают сотни.
   - Сотни? - не выдержал и вслух удивилися Отсей.
   - Две сотни, - улыбнулся Дидрад. Его почему-то проняла гордость за это. - Таков обычай эамалов.
   - О-о-о!
   - Нет, друг мой, учись говорить правильно - ха-ра-рар, в данном случае, и ла-а, если тебе понравилась еда и питье, - усмехнулся Киина.
   Самалтаон рассмеялся.
   - Ешьте, друзья мои, - пригласил он.
   Трапеза началась и продолжалась достаточно долго.
   Смеркалось.
   - Трусы! Поганые трусы! - донеслось до слуха сидящих в палатке, и через миг в нее вошел Каванна, а за ним и Марнеун. Вместе с ними влетели и упали у ног эгивата три отрубленные головы кочевников, уставившиеся на него оскалом своих мелких зубов.
   - Это наш дар тебе, тидорп, - пояснил Марнеун потому, что Каванна от ярости не мог говорить.
   - Я принимаю его, - сказал Дидрад и тронул ногой одну из голов. - Но больше не делайте мне таких даров. По крайней мере, пока я не попрошу. Первый!
   Оба кивнули.
   - Самалтаон? - заглянул в палатку юноша.
   - Прикажи убрать это, - эгиват указал на головы.
   - Я слышал, ты обещал убить вдесятеро больше, чем пало твоих эрменигов, - сказал Киина.
   - И сдержу слово, - с жаром воскликнул Каванна, взмахивая окровавленным мечом.
   - Опусти унаг, битва осталась там, - сказал ему Первый, входя в палатку и тревожно глядя на Дидрада. - Заберите, - приказал он хегриилям, пиная к ним поочередно головы.
   Эгиват показал ему жестом, это ничего, он не опасен для меня.
   - Я не пожалею триголинта исписать на то, чтобы показать правдивость твоих слов, - подначивал тинита наставник. Он достал поломанный учениками пергамент и нацарапал на нем три отметины. - Всех ты убил? Или есть головы не твои? - спросил он.
   Каванна обернулся на Марнеуна. Тот сказал:
   - Все его.
   - Итого, три, пока. Позволь мне идти, тир?
   - Иди. И ты иди, Отсей. Найди Вара и обскажи ему все, о чем мы говорили. Коли понадоблюсь - идите смело и спрашивайте.
   - Благодарю, тидорп, - кивнул Отсей и вышел.
   - Хигигор не услышал меня, - раздраженно сказал Каванна.
   - Отчего же, он послал тебе трех врагов, - возразил Марнеун.
   - Только трех. Это подачка.
   - Не зли богов, Кава, - сказал Дидрад.
   Оба тинита странно переглянулись: вернее, сначала Марнеун вопросительно посмотрел на Каванну, а тот будто бы сказал, давай, давай.
   - Говорите, - опередил их эгиват и приготовился выслушать неприятное.
   - Говори ты, - отмахнулся Каванна и едва не расплакался.
   У Дидрадо неприятно засвербило в груди.
   - Они напали со стороны Врат Конца, так, чтобы не было видно пыли, чтобы Тирот скрыл ее от нас.
   - Сколько вас перебили? - кратко и сурово спросил Дидрад.
   - Убитых нет, тидорп.
   От сердца эгивата отлегло.
   - Но, когда... ммм... мы бросились за ними, то они пришибли пять наших лошадей. Один эрмениг сильно искалечился.
   - Когда ВЫ бросились за ними?
   Тиниты переглянулись.
   - Да, мы, - кивнул Марнеун.
   - Видно ты смерти ишешь, Кава? - посмотрел на своего барнита Дидрад потому, что понял, кто бросился следом за кочевниками.
   Тинит потупился и хотел было что-то сказать, но Марнеун перебил его:
   - Потери были незряшные.
   Самалтаон перевел свой гневный взгляд на него. Тинит облизнул губы.
   - Мы увидели, как они бьют задом. Я слышал о таком, но видел впервые, - сказал он.
   - Они перевертаютси на скаку и садятси задом вперед, - быстро заговорил Каванна. - Так и бьюти. Метко.
   Дидрад посмотрел на Марнеуна. Тот кивнул.
   - Идите, - сказал устало эгиват и закрыл глаза, слушая их шаги.
   - Тидорп.
   Эгиват открыл глаза. Перед ним стоял Марнеун.
   - Я бы хотел говорить с тобой, - сказал он. - У нас кузнецов в недостатке.
   "О, боги! Эти вопросы никогда не закончатся!" - подумал Дидрад и медленно произнес:
   - Говори, что надумал.
  
  ***
  
   - Ты есть Ихоклеот-Дид по прозвищу Хегрииль из рода Иллетаров, тидорп?
   - Да, это я.
   - Слушай же волю императора Тиринта Когтя. - Гонец осторожно развернул пергамент и стал читать:
   - Я, император Тиринт по прозвищу Коготь из рода Тиринтинов, угодный Тироту и Гатирру, правящий землями по ту и эту сторону Олоавирота, границ которых не видно в самый лучший полдень...
   "Первое, что надо исполнить - поставить стены. Леса и камней для этого должно хватить". - Дидрад прикинул вместимость двадцати судов, которые недавно пристали в берегу прямо у того места, где вскоре поднимутся стены Ихоклеоронта. - "Не забыть бы наградить Киина. Он хорошо написал, потому Фемеола и прибыл ко мне, и будет строить мой город. И не позабыть бы справиться у Сверчка, каков собой тот путь, который предложил мне Отсей. Самое сложное будет убедить императора позволить мне отстроить город... хотя здесь и поможет братство..."
   - ...повелеваю верным слугам моим, охраняющим границы империи моей приготовить во службу мне и империи тесибинские хоргиты, хоргитинтам которых надлежит выглядеть так...
   - Что это за хоргиты - впервые слышу? - спросил Дидрад.
   - Тидорп, нельзя прерывать меня, когда я зачитываю тебе приказ императора твоего.
   - О-о, прости.
   - Мне придется начать сначала.
   - Начинай.
   - Я, император Тиринт...
   "Что это еще за тесибинские хоргиты? Надо отписать про это Атяшу. Что он скажет? Кстати, давно его не навещал! Да уж, некогда. Скоро нашествие... Успею ли поставить стены. Слишком радовался, что зэлтаоны со всей тиринтской Зэлтии ко мне потянулись, вот боги и решили посмеяться надо мной. Нынче мой дорп не вмещает даже половины моего народа... Зоалина опять зла да и Мионина тоже недовольна. Надо хотя бы брать Теврада и Савлану у них. Киин правильно говорит - нет услады для женщины сильнее, чем видеть ребенка ее на руках мужа ее. Как он всегда точно и кратко говорит на такие темы!.. Подумать еще надо над мыслью Плешуна. Зря я про него перед всеми сказал, что "одержим он синими духами, когда такое думать думает". Продавать железо и другой товар кочевникам будет весьма выгодно. Ла-а, как же мне не хватает тебя, Плешун!.. Отчего в голову мою лезет Плевун? Про что я его вспомнил? Плешун-Плевун. Ха-ха!.. Горхеты. Сколько их у меня? Десять или двадцать? Надо справиться у отца, он знает. Киина верно сказал, что можно их нагрузить войском и сходить к окатлэмам и вильмекам. У них возьму богатую добычу, да и натиск их на границы уменьшу. Кочевье спит в зиму и не нападает. Сил у меня теперь в достатке, а в снег - в избытке. Проведаю сородичей!"
   - ...тесибинские хоргиты, хоргитинтам которых следует выглядеть так: одетыми быть в кожаный парэт цвета Тирота; поверх него обложиться дтиопотом кожаным, который укрывал бы грудь и живот мужа; правую руку скрыть под дерева корой, а левую под олокраантом; голову покрыть мигром железным. В руках иметь тесиб не менее десяти локтей длины, на шрадре же повесить слаг и унаг, не шире трех пальцев, сложенных рядом. Покрыть тесибинта шерстяным плащем цвета Гатирра.
   Такова воля моя...
   "Похоже император не ведает, что на его границах. Атяш не зря говорит, что ему не помешало бы проведать нас и узнать истинное положение, а не то, про которое ему нашептывают придворные (и Дидрад выругался, дав нелестное определение придворной знати)".
   Из-за прихоти человека, которого он ни разу в жизни не видел (и навряд ли увидит), ему придется тратиться на войска, смысла держать которые у него нет.
   Дидрад слышал от Атяша, что в Тиринте произошел, то ли переворот, то ли смерть прежнего императора - разницы не было потому, что все императоры назывались одним и тем же именем, и одним и тем же прозвищем - поэтому замена их нисколько не ощущалась (словно, веками правил один и тот же человек!)
   - Теперь ты можешь спросить меня, тидорп, - сказал гонец и надменно выпятил губы.
   - Ты хочешь есть?
   - Нет, - удивленно ответил он и лицо его невольно вытянулось.
   - Тогда иди.
   Смущенный гонец вышел, что-то злобно шепча себе под нос.
   Дидрад же пребывал в дурном расположении духа до самого вечера, пока у него в палатке не собралась привычная компания из воинов и ученых.
   - Нет причины огорчаться, тир, - пожал плечами и хитро улыбнулся Киина. - Ты выполнишь волю императора не пускаясь в сильное расточительство.
   - Что же ты скажешь мне?
   - Тебе всего лишь придется заставить своих эамалов - сколько их надо? Тысячу, две? - заставишь их... взять в руки олокраанты.
   - Ха-ра-рар, - захохотал Каванна, - эт не так-то легко исполнить! Они не согласные будут!
   - Эгиват для них бог, верховный бог, - криво усмехнулся Киина. - Ему они повинуются.
   Дидрад задумался. И вправду, всего-то нужно будет одеть тысячу человек в желтое платье - парэну - воловья кожа желтая, даже красить не придется. Повесить дтиопот - кожаную юбку до пят, дать в руки олокраант - ростовый щит и... Что такое тесиб?"
   - Что же такое тесиб? - спросил он у собравшихся.
   - Это очень длинный мис, - отвечал Одрамин. Он гонял перед собой какого-то жука и выказывал непередаваемое удовольствие от того, что тот бежал туда, куда ему хотелось. - Хорош против эрменигских хоргит. Протыкает коней насквозь.
   Эгиват прищурился. Ему показалось на миг, что память его исторгла из себя и представила ему вид тесибинов. Но где он их видел?
   - О-о! - вырвалось у него, когда проведя полвечера в раздумьях, он наконец-то вспомнил.
   Холм у реки, Чергоувелест. Маленькие люди обучали зэлтских пикинеров, облаченных в точности так, как и требовал от своих тидорпов император.
   - О-о! - снова прошептал Дидрад, и ему стало не по себе. Что же такое творится в белых землях, если империя начала перенимать типы войск врага?
   Неожиданно для себя Дидрад натолкнулся на пристальный взгляд Киина. Заметив, что эгиват смотрит на него, наставник быстро отвел глаза в сторону.
  
  ***
  
   "О, боги! Зачем они вспоминают меня не тогда, когда это нужно! Ведь уже все готово! Все ведь готово!!!"
   Дидрад негодовал, расхаживая взад и вперед по просторному залу, одному из нескольких в его замке, который был полностью готов для жизни.
   За прошедшее лето не случилось ни одного нападения кочевников.
   Но так везло только ему, и причины этому он знал - зэлтаргоны - лучники, которые не позволяли кочевникам пользоваться основным своим преимуществом - скоростью коней. Стрела была быстрее любого, даже самого лучшего коня.
   Дидрад и Каванна просчитались, когда спешно готовились к отражению "великого нашествия", которое, как они предполагали, произойдет после нескольких лет "тишины". И чем дольше стояла эта тишина, тем беспокойнее становилось Дидраду - какова же будет мощь того войска, которое придет под его стены.
   Однако, подходил к концу и третий год стояния племени иллетаров за пределами границ империи, а ожидаемые бесчисленные орды кочевников так и не появлялись.
   - Наши гороны им не по вкусу, - ухмылялся Марнеун.
   - Гроны не любт, - соглашался с ним Щарбон.
   За последний год все они превратились больше в строителей, чем в воинов, и чаще держали в руках триголинты с планами домов и стен, чем оружие.
   - Не сойдет и два снега, тир, и боги будут любоваться твоим ронтом, Ихоклеоронтом, - говорил Фемеола и с гордостью осматривал массивные стены в тридцать локтей высотой, волей его таланта превращенные по низу в жилые помещения. За ними к зиме достроили с десяток зданий: замок тидорпа, окруженный хозяйственными постройками, и казармы, которые уже обживали самые умелые воины.
   Дидрад с благоговением смотрел на строительство: он впервые видел, как из ничего, на ровном месте, возникает город. Это больше походило на чудо! Дорогое чудо!
   Оплачивать его становилось уже накладно. Не помогали даже деньги Дырганза, которых он занял пятьдесят тысяч серебром и плохо себе представлял, как будет отдавать. Однако, мечта, его давняя мечта наконец-то становилась реальностью! А это главное!
   Годом ранее ему пришла неплохая мысль, как пополнить свою казну. Сложив в уме возможности кораблей и войск, он прикинул, что сможет возместить свои затраты за счет окатмэлов и вильмеков. Мысль настолько понравилась ему, что он тут же отдал приказ Первому призвать к нему Варада, и целую ночь проговорил с ним.
   Утром следующего дня в сторону белых земель отплыло небольшое суденышко, ничем не примечательное, и мало кто узнал среди его команды лица двух писарей эгивата.
   Уже к лету третьего года пребывания в Малых Оледнах перед Дидрадом были разложенны составные части огромного триголинта с довольно подробным описанием всего пути от Ихоклеодорпа до зэлтских лесов и земель окатмэлов и вильмеков.
   Лето прошло в приготовлениях войск и судов, и вот, в тот момент, когда флотилия готовилась отплыть, гонец доставил Дидраду триголинт от братства, в котором братья призывали его в Тиринт (да так, что ослушаться было опасно!)
   - О, Хигигор! Проклятье! - кричал Дидрад, отмеривая комнату широкими шагами. Этот единственный триголинт во второй раз коренным образом изменил отношение эгивата к братству Всадников Темной Ночи - всатенов. Нелюбовь, сменившаяся любовью (главным образом потому, что Дырганз выдавал Дидраду денег, сколько он хотел), снова заменилась неприятием. Нельзя однако сказать, что самалтаон не имел представления об истинных причинах щедрости Дырганза - он был нужен братству и братство готово было платить за это. Платить в общем-то немного.
   Дидрад знал, что с каждой большой луной расплата его за "подарки" об всатенов будет приближаться. Но понимание этого притуплялось, едва эгиват выходил на мансарду своего замка-самалта и с благоговением и любовным трепетом осматривал массивные стены и немногочисленные постройки нового города.
   - Первый, - позвал он. - Призови Марна.
   - Да, самалтаон.
   Странно, даже нелепо, шуткой преобразила жизнь характеры его барнитов. Каванна - этот самый преданный из его друзей, самый расчетливый и осторожный, превратился в неудержимого безумца, который вот уже второй год интересовался единственно лишь тем, как добыть шесть десятков голов, которые оставалось ему отрубить у кочевников, чтобы исполнить свою клятву мщения. И если ранее, Дидрад не мог доверится никому, кроме него, то теперь наиболее близким его советником стал Марнеун. Кто бы мог подумать об этом тогда, в Трогодорпе, что Марнеуна Голодный или Разгульный, как его тоже прозвали, превратиться в степенного мужа, обличенного осторожностью и вдумчивостью. Словно в насмешку над доброй памятью Дидрада, боги перевернули его представление о друзьях с ног на голову - тот, которому он верил, утратил свою надежность, а тот, про которого он и помыслить не мог, как о друге - неожиданно оказался подле него.
   Замечая все это в близких себе людях, эгиват даже стал склоняться к мысли, что нет надежнее людей, которые в молодости буянили и легкомысленно относились к жизни, ибо это бесовство исходило из них в ту же пору, и к степенным годам, когда жизнь требует от нас серьезного взгляда и продуманных решений, такие люди подходят истощенными на дурачества.
   - Ты призывал меня, тидорп? - предстал перед ним Марнеун.
   - Да, Марн. Я хотел говорить с тобой о походе.
   Марнеун кивнул и приготовился слушать.
   Дидрад заговорил, но говорил недолго и с нескрываемой болью и раздражением. Он сказал, что поход в Зэлтию он поручает возглавить ему, Марнеуну, сам же отбывает в Тиринт.
   - Император призывает меня, - соврал он. - Я не могу ослушаться.
   Обида, которую он ощутил после этих слов, едва не вылилась из его глаз обильными слезами. Марнеун отвел глаза, чтобы не смущать эгивата.
   - Себе на место я оставляю Варада, отца моего. В следующую луну это огласят моему народу. Но с тобой я хочу еще обговорить то, что задумал сделать в тех землях, куда ты пойдешь без меня.
   И он кратко поведал Марнеуну о том, как лучше идти по воде и где оставить суда, как двигаться к городам вильмеков и окатлэмов, и как возвращаться.
   - Возьмешь с собой Равнива Травника. Он будет все записывать для меня. Не препятствуй ему.
   - Да, тидорп.
   - С этим иди, если сказать нечего.
   - Благословенны боги, - сказал растроганный доверием Марнеун и часто заморгал. - Пусть же они прибудут с тобой, тидорп!
   - И я молюсь о тебе и войске, Марна. Да прибудут с тобой боги!
   Марнеун вышел.
   Не успели створки дверей закрыться за его спиной, как в них вошла Зоалина.
   - Почему ты не сказал мне, мой милый господарь, что едешь в Тиринт? - спросила она, подходя к нему. На лице ее не было и тени недовольства: говорила она ласково и почти без интереса. Зэлтаона подсела к его трону, который Дидрад "обживал" вот уже две луны, и огладила его щеку.
   - Я не хочу туда ехать, моя зэлтаона, поэтому всякий раз забываю о том, что должен.
   Она не поняла его и продолжала гладить щеку.
   - Он хорошо остриг тебя, - сказала она.
   - Да, у него это хорошо получилось. Мне некуда деваться. Но о ком ты говоришь?
   - О Пиокрене, твоем брадобрее. Мне нравиться твоя бородка. - С этими словами она тронула его бороду, которая только прикрывала его подбородок, а не как раньше, спускалась до середины груди.
   - И я о нем же, - усмехнулся эгиват. - Ты хочешь ехать со мной? Я не думаю, что Тиринт приглянется тебе, моя зэлтаона.
   - Я сделаю, как ты пожелаешь, мой господарь, и не рвусь в твой Тиринт. - Она поднялась с подлокотника трона и отошла в сторону. - Хотя мне было бы интересно увидеть игры в честь какого-то тиринтского бога. Если мы поспеем к ним. Но, мне-то они зачем? Хотя Тевтаот часто спрашивает меня о них.
   - Как поживает мой род, о котором только лишь ты и заботишься, моя зэлтаона? - спросил Дидрад, желая сменить тему разговора. Он сразу понял, к чему клонила Зоалина.
   - Недавно Зечираом посетил нас.
   - Скольких же он забрал с собой?
   - Двух зэлтаон. Не думай, они были стары и готовы к переходу, - отмахнулась она. - Я словно бы во сне, мой милый господарь, - неожиданно обернулась она к нему. - Видеть все это! - Она возвела руки вверх, а потом развела их в стороны. - Это подобно сну.
   Дидраду польстило сравнение его замка-самалта с дворцами из сна. Вслед за руками зэлтаоны и он оглядел зал, в котором сидел. Он был небольшим: всего четыре колонны поддерживали его своды и были расположены так, что позволяли эгивату просматривать с постамента, на котором стоял трон, все пространство помещения. Стены его были выложены мозаикой, преимущественно желтых, красных и зеленых цветов с изображениями государя, которому преподносят дары и поклоняются. Колонны были окрашены вертикальными зелеными же полосами на белом фоне и зрительно вытягивали пространство. Потолок представлял собой небосвод в миниатюре с изображениями двух ворот золотого цвета и двух серебряного. С тех, что были расположены перед троном выходил смеющийся Тирот, с тех, что по правую руку, грозный Гатирр. Посередине их встречал Моокмар в плаще из звезд. Пол был устлан сборным ковром из кож такой толщины, что нога тонула в нем по самую щиколотку. Между колоннами стояли деревянные лавки с ажурным узором и подушечками из войлока, на которых был вышит вензель самалта иллетаров - три змеевидные красные линии и виде буквы "ж".
   - Ты еще не то увидишь, - самодовольно проговорил эгиват. - Ихоклеоронт будет прославлен на всю империю.
   Повисла недолгая пауза.
   - Тевтаот просится на игры в Тиринт.
   Брови Дидрада недовольно дрогнули.
   - Ему еще рано прибывать на этих играх.
   - Я знаю, но и ты пойми желания сына, эгиват.
   - Я исполню его желания, но... позже...
   - Мне так ему и передать? - спросила она и сложила руки на груди.
   - Передай ему, что не время еще нашему визиту в Тиринт.
   - Так ты не едешь?
   - Еду.
   - Как же я скажу ему это, коли ты туда едешь? Он будет считать себя обманутым.
   - Самалтаон, - заглянул через дверь Первый, - тинит Каванна.
   - Введи его, - кивнул Дидрад и с видом явного облегчения обратился к Зоалине. - Мой сын должен понять, что визит его в Тиринт может быть желанным только, когда я пойму это. Скажи ему, что мы чужие там - мы эамалы, и моя поездка туда - это дань уважения пригласившему, а не жгучее желание. Я не могу так рисковать.
   - Тидорп, - проговорил Каванна, входя.
   Зоалина улыбнулась ему:
   - Каванна, тинит, ты мне очень рад, - промолвила она на ломанном тиринтском, и протянула ему правую руку.
   Он тронул ее и зэлтаона вышла, то ли забыв, то ли намеренно не попрощавшись с Дидрадом.
   - Услышал от Голодного, что тебя не будет с нами, - начал Каванна. - Почему так?
   - Не зря я настоял на твоем обучении у Киина, - усмехнулся Дидрад.
   - Мы с ним больше пьем, чем обучаемся, господарь.
   - И все же, ты прекрасно говоришь.
   - Благодарю тебя.
   - Меня не будет, ты правильно услышал, меня призывают туда, откуда мы с тобой бежали много снегов назад.
   - Ха-ра-рар!
   - Ха-ха-ха, мне нравится, что ты так сказал это, Кава!
   - А мне нравятся твои эамалы, тидорп. Ленивы-то ленивы, но когда до дела дойдет... умеют бица! - Тинит задумался. - Хотел просить тебя взять меня с собой, но теперь уж, ты прости, но нет у меня желанья вернуться в тот срам.
   - Потому и не зову тебя.
   - Это правильно, а я уж было обиделся.
   - Сказал ли тебе Марна, что я поставил его во главе хоргитинтов?
   - Да, он упомянул. Твой выбор хорош. Не думай, что я огорчен. Знаю за себя. Не достоин я того.
   - Месть правит тобой, Кава. Имогра обнимает тебя и лобзает вот уже два снега. Там же нужна любовь Томмены, ее следует ублажить и притянуть на свою сторону.
   - Про то понимаю, тидорп, но и то знаю, что и власти хитрости приходит конец, когда унаг Гатирра взмывает в небеса и обагряет их кровью.
   - Вот тогда правь ты, Кава, - улыбнулся Дидрад.
   Тинит тоже улыбнулся.
   - Когда ты выходишь? - спросил он.
   - Как можно скорее. Успеть бы до первого снега. Водой пойду.
   - Не останешься ли проводить Длиннорукого в кущи Фикамры с Вратибом.
   - Длиннорукий женится?! - Дидрад проговорил это так, словно небеса пали на землю. Он даже приподнялся с трона.
   - Земли ли эти, или красота женщин твоего рода - не знаю, что, надоумили его. Прибывает даже его отец.
   - Воссоединение рода?
   - Похоже на то.
   - Рад за него. Ла-а, Кава, я упускаю столько, чтобы жить! - неожиданно в сердцах проговорил эгиват. От разочарования он даже стукнул кулаком по подлокотнику.
   - Это прозвали "бремя власти", - проговорил Киина, просовывая голову в дверь. - Неси же его. То награда тебе от богов... или кара.
   - Киина, твоя морда говорит только об одном - время трапезы, - умехнулся Каванна.
   - Эгиват, я... - появилось в дверях смущенное лицо Первого, упустившего из виду наставника.
   - Пусти, - разрешил ему самалтаон.
   - Во всех случаях приятнее видеть лицо трапезы, чем лицо войны, - парировал Киина, на что Каванна только клацнул языком - ему не доставало остроумия старика. - Но я представлял себе столы с едой, а не пустую залу, - добавил он, разочарованно оглядевшись.
   - Зоалина обижена на меня.
   - За то, что не берешь ее в Тиринт?
   - За это.
   - Крепись, мой господарь. Все новое воспринимается женщинами остро и обидеть их в этом очень легко. Есть только одно средство ублажить их - одарить щедро по возвращению.
   - Я думал о том же.
   - А что ты привезешь своему старшему сыну. Я очень доволен им. Мальчик прилежен и смирен. Он не ощущает себя эгиватом.
   - Плохо ли это?
   - Пока он учится - нет.
   - Тогда обучи его быть эгиватом, когда придет срок.
   - Да, тир.
   - Ты молчишь слишком многозначительно.
   - Голодный приказал мне идти с ним в земли окатлэмов и вильмеков. Указал на тебя. Правда ли это?
   - Правда. Хотя погоди... нет...
   Киина, державший до этого спину ровной, как стрела, выдохнул и весь внутренне словно сдулся.
   - Я приказал ему взять Травника.
   - Ха-ха-ха! - расхохотался Каванна, захлопал себя по бедрам и даже поперхнулся, схаркнув прямо на пол. - Не вини его, тидорп, для него вся эта шушера, - он кивнул на Киину, - на одно лицо. Конские морды более различны для него, нежели рыла этих пустобрехов.
   Наставник обиделся, хотел было ответить воину что-нибудь язвительное, но сам себя одернул и заговорил совершенно о другом.
   - Из твоего ли рода старуха, прозванная Чешкой?
   - Чешка? Она еще не перешла к духам.
   - С утра прошло не так-то много времени, а утром я видел ее в этом мире.
   - Что же она?
   - Просила сказать тебе за нее.
   - Что сказать?
   - То не ведаю. Сам прими и расспроси, тир. Ты же знаешь, эти старухи могут молчать веками.
   - Хорошо, я не забуду.
   - Я впишу тебе это вот сюда. - Киина взял триголинт, окропил его водой, размягчил глину, сделал на нем запись и положил рядом с троном на миниатюрный столик.
   - Гатиррисинты, самалтаон, - оповестил Первый.
   - Отпусти меня, тидорп, - быстро проговорил Каванна, - не то усну под их проповеди.
   - И я, пожалуй, тоже пойду. Голод для меня предпочтительнее медленного увядания под их речами.
   - Куда же мне скрыться? - пошутил Дидрад, и все рассмеялись.
   - Да осветит путь твой Сиятельный Тирот и затмит невзгоды Справедливый Моокмар, да укроет тебя от напастей Светлый Гатирр, много снегов тебе пережить, великий тидорп, - вплыли в зал семь фигур с телами гиперболизированными настолько, словно они не принадлежали людям.
   Дидрад отвечал им в то же духе и пожелал того же.
   - Боги испросили одного из нас, отчего великий тидорп не становится под очи наши, отчего не ведаем мы мыслей его и не слышим слов покаяния его? Так спросили они одного из нас.
   - Ответьте великим богам, мои верные гатиррисинты, что я предстану перед их взорами не здесь, но в самом доме их, в храме Тиринта, и тогда сполна услышат они молитвы мои и мысли.
   - Мы просим тебя остаться в городе твоем дабы сидеть между Олпобевом и Лантом, когда мы будем возлагать дары плодородной земле этой и живой воде. Без тебя праздненство будет неполным.
   - Пусть боги простят меня, но неотложные дела земные отрывают меня и бросают далеко от сюда. Но точно по прибытии в Тиринт я вознесу им молитву и воздам дары, достойные их. За мое непочитание их на этой земле, я прошу вас задобрить их жертвами из стада моего, - добавил он, чтобы скорее избавиться от жрецов.
   - Боги с благодарностью примут твои дары, и мы вымолим у них благосклонности тебе, великий тидорп, - кивнули фигуры.
   Еще некоторое время текла неспешная беседа, целью которой было закончить разговор как подобает (потому, что главное, за чем пришли, было уже решено).
   - Первый! - закричал Дидрад, когда жрецы вышли. - Еды.
   Какое странное ощущение гложет его. Страх ли это или... И не поймешь никак! Даже еда безвкусна от этого. Вот он грызет сейчас внушительных размеров кость, обгладывая мякоть, и совсем не чувствует ее сладости.
   Что же это за чувство? Почему так тревожно? Почему так не хочется ехать в Город, куда еще совсем недавно были направлены все его помыслы. Что ему уготовано?
   Он не понимал, откуда проникает в его сознание это бередящее душу беспокойство? Несмотря на свое положение, ему вдруг почудилось, что он всего лишь щепка, которую волны великой реки жизни бросают, то вверх, то вниз, то к одному берегу, то к другому. Он давно что-то ощущает при воспоминаниях о Тиринте и вот только сейчас, теперь только, начал понимать это свое чувство. Это страх? Нет, нельзя сказать, что он боится. Навряд ли он когда-либо в жизни будет боятся. Опасаться будет, но боятся!.. Так, что же это с ним такое? Как понять это, как прознать, что это? Неизвестное.
   Вино, которого выпил целый ковш, расслабило тело и заставило мысли течь неспешно и ровно.
   Он боится не Тиринта, неожиданно понял эгиват. Он боится не самого Города. Ему не страшно ехать по улицам, говорить с жителями - ничего, что можно увидеть, ему не опасно и не страшно...
   Это страх перед невидимым! Перед тем, чего ждал, о чем думал и к чему все равно не смог быть готовым. Он вступает в большую игру, и только сейчас понял, что вступает против воли. Править народцем, пусть ленивым и непокорным - вот его призвание. А там? Там мощь и сила, которые ему даже не снились. Здесь он император всему, - он БОГ! А там? Там лишь щепка. А возможно ли щепке, которая в ручейке - бревно, возможно ли ей выжить в полноводной реке?
   Он ничего не знает о той жизни. Связь с ней давно потеряна и восстанавливать ее, ставить перед собой и оглядывать, - у него нет ни малейшего желания. Как будет думать о том, о чем ему предстоит думать? Здесь его бедой являются разве, что эти жрецы да кочевники. Первых можно заткнуть деньгами, а вторых перебить стрелами.
   Он чужой Тиринту, и в последний его визит Город указал ему на его место. Он исторг самалтаона, выплюнул разбитого и придавленного своей мощью и величием. И вот он снова нужен Тиринту! Нужен потому, что таким городам не хватает свежей крови. Именно поэтому его притянули к себе всатены, потому держат его и не жалеют денег на ублажение его желаний. Он всего лишь жертва! Будущая жертва! Бычок, уготовленный на заклание!
   Заболела голова. Виски стянуло так, что Дидрад принялся растирать их руками. Вызвать бы лекаря, но не хочется видеть никого. Хочется побыть одному.
   "Я, может быть, никогда больше не вернусь сюда!" - подумал он обреченно. - "Бежать? Куда. Вокруг лишь враги! Ты сам избрал себе ловушку, сам пришел в нее и закрыл за собой. Поеду! Иного выхода нет!" Эгиват зажмурился и откинулся на спинку трона. "Надо отвлечь себя! Но не делами... надо так, чтобы..." Он открыл глаза.
   - Первый.
   - Самалтаон.
   - Призови Чешку.
   - Чешку?
   - Да, призови Чешку.
   - Да, самалтаон.
   Может хоть дела рода отвлекут его. Всегда отвлекали эти склоки женщин по поводу непропеченного хлеба или пережаренного мяса. Ссоры из-за этих глупостей перерастали в настоящие затяжные войны, и часто Дидраду казалось, что боги вполне справедливо рассудили давать женщинам детей, чтобы хоть они удерживали зэлтаон от убийства друг друга за не туда вылитую воду или испачканное платье.
   - Господарь мой, - послышался надтреснутый старческий голос.
   Дидрад открыл глаза.
   Перед ним стояло кресло, помещенное на носилки, которые слуги установили на пол и покинули тронный зал. В кресле сидела Чешка. Лицо ее было пепельно-серым, морщины глубокими бороздами вспахали кожу у рта и глаз. Кожа рук ее была сплошь покрыта коричневыми пятнами.
   - Духи забрали мою болезнь, - заскрипела она, проследив взгляд эгивата, - но не прибавили круговратов.
   - Они неумолимы.
   Она усмехнулась.
   - Я готова к переходу, эгиват. - Она помолчала, переводя дух. - Лишь одно держит меня.
   - Если это одно зависит от меня, говори и я исполню.
   - Тот, кто идет к переходу ни в чем не нуждается, мой эгиват (перевела дух) ибо все, что нам нужно в этом мире - слабость бренного тела. Когда бы мои круговраты превратить в камни, их бы хватило на высокую гору. И с ее высоты я вижу то, что не видно вам...
   - Что же ты видишь?
   - Я вижу, что у всего, что на тверди лишь одна голова. Лишь одно начало и иному не бывать во век...так заведено духами... и там, где две головы правят - лишь смерть и гниль остаются...
   Дидрад нахмурился. Он ничего не понимал.
   - Твой род умрет, эгиват, если ты не отрубишь одну из голов...
   Повисла пауза.
   - У моего рода две головы? - удивился Дидрад.
   - Две... и ни одна не достойна править им... они несут только смерть и гниль твоему роду...
   - Не пойму тебя. Говоришь ли ты обо мне или о ком другом?
   - Мой господарь, духи запретили зэлтаоне думать не о своем. Твои помыслы также неведомы мне... как и помыслы духов...
   - О чем же ты?
   - О своем...
   - Не говоришь ли ты, что я уделяю мало внимания роду?
   - То не твоя вина.
   Дидрад выдохнул и закрыл лицо ладонями.
   - Я устал, - проговорил он. - Я очень устал, Чешка. Не отяжеляй мой слух длинными речами. Прямо скажи, что случилось?
   - Они разорвали твой род...
   - Кто?
   - Зэлтаоны.
   - Имена.
   - Зоалина и Мионина. Они разорвали твой род... - Старуха прослезилась. - В своем неистовстве они не слушают и не думают... твой род погибнет, мой эгиват...
   Губы самалтаона тронула улыбка.
   - Что же мне делать? - спросил он.
   - Оставь одну голову... две не сживутся...
   - Я понял тебя, Чешка, - поднялся с трона Дидрад и сделал знак Первому, чтобы унесли плачущую старуху.
   Когда зал опустел, эгиват проговорил:
   - Давно не смотрел на них вблизи. Хм... Первый!
   - Самалтаон?
   - Извести зэлтаону, что я приду к ней.
  
  ***
  
   Дул сильный порывистый ветер, доносивший из степи ароматное соцветие запахов увядающих трав, перемешанное с пылью. Где-то далеко на севере небосклон был затянут тучами, казавшимися тонкой сиреневой лентой.
   Солнце только вставало. Его оранжевый диск едва выглядывал из-за ровного как стол горизонта и предвещал хороший день.
   Ворота замка-самалта открылись и пропустили два десятка всадников, дорогое убранство коней которых свидетельствовало о знатности сидоков. Кони мерно шли по двое, отфыркивали морозный утренний воздух и мотали головами.
   Среди всадников особо выделялась фигурка женщины. Подобно звездочке на черноте неба, подобно цветку на бурости мокрой земли, ее пышные одеяния выделялись среди темных плащей других конников. Женщина сидела прямо и часто поглядывала на заметное утолщение у себя на животе, из которого иной раз выглядывало заспанное личико ребенка.
   Всадники пересекли город по направлению к реке и остановились у ворот, выводящих в порт.
   Женщина, голова которой была покрыта, с интересом посмотрела на врата и на башни, которые укрепляли их с двух сторон.
   Птицы, рассевшиеся на стенах, встрепенулись и тревожно заголосили, испуганные лязгом открывавшихся ворот.
   Кони, бившие копытами пыль улицы, рванули с места, едва всадники стали понукать их, и быстро спустились к реке, у берега которой покачивалось два судна. Команды судов суетились на палубе и мачтах, ставя паруса.
   Всадники спешились и по трапу взошли на борт. Двое из них впрочем вернулись на берег, и один из сошедших громко проговорил:
   - Да хранит вас Лант. Скажи обо мне Малане.
   Женщина, едва оказалась на палубе корабля и почувствовала под ногами ее неустойчивость, взвизгнула, подняла ребенка на руки и рванулась к одному из мужчин. Ухватив его за руку, она больше не отпускала его, а когда он остановился у борта, то и вовсе под смешки команды протиснулась между ним и поручнями. Только там она успокоилась.
   - Бог Тиринта готовит нам хороший день, мой эгиват, - сказала она, не поворачиваясь к нему и подставляя лицо лучам солнца.
   Он не ответил, отвернувшись и смотря вверх по реке, на глади которой мерно покачивалось около полусотни судов. Их мачты напоминали лес, выросший прямо на воде. В глазах мужчины было сожаление и досада.
   - Позволь мне снять накидку с головы.
   - Сними.
   Женщина откинула капюшон, густые волосы ее золотом рассыпались по плечам и спине. Она повернула свое лицо к мужчине и снова улыбнулась.
   - Как жарко. Боги любят тебя, если провожают так тепло, мой эгиват. - Она заглянула ему в глаза.
   Он улыбнулся.
   - Да, Мионина, боги любят меня, - сказал он.
   Она отвернулась от него и грустно проговорила:
   - Прощай, Ихоклеоронт, прощай. - Ее голос дрогнул.
   - Прощай, - повторила за ней девочка, дремавшая на руках матери, и широко зевнула.
   Обе они, восхищенные видом города с реки, не заметили, как омрачилось лицо мужчины, когда паруса были подняты и мачта заскрипела, сдвигая корабль с места.
  
  ***
  
   - Боги привели тебя сюда весьма кстати.
   - Слава богам.
   - Но, что я слышу. Твой голос невесел.
   - Я устал, брат Камлил.
   - Ох, и вправду, мне следовало быть терпеливее. Я пойду, но ты не забудь про то, что приглашен на Тохониты.
   - Я обязательно приду, чтобы полюбоваться ими.
   - Ты не пожалеешь. Она будут грандиозными. Их устраивают Лиорды. Этот род прославил империю победами над дикарями в белых землях и в Оледнах. Тебе повезло, что ты не встретился в ними в битве, когда... прости мой язык, прошу тебя!
   - Боги любят меня, - был ответ.
   - Ха-ха-ха, даже в усталости чувство юмора не изменяет тебе, брат Сигилат. Как же я рад твоему прибытию. У меня столько тебе рассказать и показать (таинственно улыбнулся). Сказать по правде, мне надоело общество стариков и немощных юношей. Рад... рад... но пойду, а то вот у тебя и глаза слипаются...
   - Я благодарю тебя за визит.
   - Не утруждайся, скоро я приемся тебе! Прощай.
   - Ха-ха-ха! Прощай.
   Дидрад широко зевнул и проводил глазами спину Лиикла - не лучшая встреча в первый же день прибытия в Тиринт.
   Лиикл шел нарочито медленно, давая родне Дидрада, столпившейся у стен залы, лучше себя разглядеть. Между тем, он и сам не упускал возможности рассмотреть новый дом, который отстроил эгиват для своей семьи.
   Дом, а точнее, дворец этот располагался в Черном городе, ближе к стенам, но выделялся из прочих дворцов и домов своим строением. Это было огромное квадратное строение с покатой крышей, разделенное посередине т-образно так, что внутри основного строения получались три дворика: один большой и два маленьких. Дворец имел два главных входа, но вели они не в залы, как было принято в Тиринте, а во дворики. Первый и самый главный вход - арка с вывешенной над ней опилом огромного ствола со знаком в виде буквы "ж" - распологался, как и подобает, посредине фасада, выходившего на центральную улицу. Пройдя массивные деревянные ворота, богато украшенные резьбой, серебром и окованные железом, можно было попасть в большой внутренний двор, который больше всего напоминал собой парк с великим множеством растений: деревцев и цветов. Со второго главного входа, расположенного в прямо противоположной стороне дворца и ведущего с малой улицы в один из малых же двориков, могли входить только женщины и дети рода. Об этом всякому напоминали и врата, расписанные яркими красками, изображавшими повседневный быт женщин и игры детей.
   Не было при дворце и привычного сада, так любимого тиринтскими аристократами, - весь он был скрыт под строением.
   Цветом своим дом также выделялся из остальных дворцов улицы потому, что в его раскраске преобладали зеленые и красные, а не синие, желтые и белые цвета.
   В первый приезд Дидрада в Тиринт, дворец, уже прозванный им самим Иллетар-самалт, пустовал ибо нахождение в нем семьи Варада было практически незаметным. Полтора десятка человек густо заселявшие прежний домик, затерялись в многочисленных коридорах и десятках комнат дворца.
   Едва Дидрад спустился с трапа горхета и выехал за пределы порта, как половина пристенного Речного квартала сгрудилась по пути его следования и с интересом разглядывала эгивата и его свиту.
   Сам он ехал, стараясь не глядеть по сторонам и внутренне ощущал постоянное и всевозрастающее напряжение от того, что снова находится среди людей, ставших ему чужими. Несколько раз взор его невольно обращался назад, на охрану, но самалтаон тут же брал себя в руки и снова бесстрастно смотрел перед собой.
   Единственный раз в душе его шевельнулось какое-то доброе и щемящее чувство, когда он подъезжал к вратам в Черный город и ему вспомнился их последний с Себруппатой вечер у этих ворот: вот здесь их остановила стража, здесь они говорили, туда пошел старик, а вот здесь... здесь... На глазах Дидрада невольно навернулись слезы, и если бы не зеленая маска из пористой древесной коры, которую он надел, чтобы укрыться от жары, которая в Тиринте даже в середине осени не спадала, многие заметили бы предательсткие отсветы внизу его глаз.
   У ворот его встречала группа всадников. Кто это такие и что он должен делать, когда вот так встречают, он не знал, поэтому оказалось весьма кстати, что откуда-то со спины его награл Заград, кивнул ему, не улыбнувшись и проговорил:
   - С приездом. - Не слушая его ответа, он продолжал. - Тебя встречает семнинт Черного города и мининты нашей, Рыбной, стороны и твоей, Конной, стороны. Приветствуй их сложив руки на груди, а после подними их не выше головы. Дальше, они будут говорить с тобой, а ты лишь только отвечай. Боле ничего не надо. - С этим он отъехал прочь.
   Эгиват последовал советам младшего брата и без происшествий достиг своего дворца. Въехав под сень его кровли, он почувствовал необычайное облегчение, и когда волнение стало сходить с него, только тогда ощутил, каким тяжким бременем лежало оно на его плечах.
   Дидрада встречал мальчик лет шести. Он был упитаным, с по-детски наивным лицом и испуганными глазами. Сзади него стояли Малана и Фермаганка с Линикой. Чем ближе подъезжал эгиват, тем беспокойнее становилось лицо мальчика. В конце концов он не выдержал и с диким криком "ма-а-а", вырвался из рук Маланы и скрылся в одном из входов во дворец. Женщины, не успевшие его поймать, хотели были броситься следом, но голос матери семейства всех их остановил.
   - Пусть бежит, - сказала она.
   Самалтаон спешился и подошел к раскрасневшимся от стыда женщинам.
   - Отец передает тебе свое приветственное слово, - сказал он матери.
   - Я принимаю его слова и приветствую тебя, сын... Ихоклеот-Дид. - Она гымкнула и с трудом сглотнула. На глазах женщины стояли слезы. Несмотря на видимое желание изо всех сил постараться соблюсти приличия, материнские чувства брали верх.
   Дидрад лишь кивнул ей.
   Тут все взоры обратились ему за спину, и эгиват, даже не оборачиваясь, понял, куда смотрят женщины.
   За стуком копыт лошадей, переступавших в нетерпении, послышался шорох шагов и слева от себя Дидрад ощутил присутствие Мионины. Она подошла и встала за его плечом.
   - Мама, я хочу есть, - нарушила торжественное молчание Савлана.
   Самалтаон заметил, как мать и Фермаганка вслушивались в несколько грубое произношение этого диалекта зэлтского, а когда распознали его, то невольно улыбнулись.
   - Встань там. Теперь ты среди них, - сказал Дидрад Мионине. Она послушно перешла на сторону принимающей стороны, повернулась к нему и опустила голову.
   Оглядев потупившихся перед ним женщин, эгиват решил, что, пожалуй, довольно, и показал, что хочет идти дальше.
   - Проводи господаря, - приказал Малана Фермаганке.
   Дидрада препроводили через один из входов в небольшой зал, все убранство которого: и длинные скамьи у стен, и столики, и множество подушек свидетельствовало о том, что это приемный зал. Проследовав его и поднявших на второй этаж, Дидрада оказался в небольшой комнате, выходящей окнами в один из малых дворов и обитой по стенам голубой материей. Несмотря на жару и закрытые ставнями окна (открытым было только одно узкое оконце), в помещении стояла прохлада. Она сразу же разнежила эгивата. Эту-то негу и прогнал Лиикл, сперва, когда копыта его коня оглушили эхом большой двор, а после его шаги долгим эхом гуляли по коридорам дворца.
   Но краткому визиту пришел конец и Дидрад смог раздеться, вытянуться на спине и блаженно вздохнуть.
   - Мой эгиват, - услышал он тихий шепот.
   В дверях его комнаты стояла Мионина.
   - Пусти меня к себе, мой эгиват, - попросила она, опасливо смотря себе за спину.
   - Входи. Чего ты испугалась? - Он приподнял голову и с улыбкой, какой одаривают любимого трусливого ребенка, посмотрел на нее.
   - Та зэлтаона, в красном, которая стара...
   - Это Малана, моя мать.
   Мионина осеклась и присела рядом с ним.
   - Что же она?
   - Ничего, мой эгиват. - Мионина постаралась изобразить на лице улыбку.
   - Ха-хах, ее ли ты испугалась, трусиха?
   - Она так смотрит!..
   - Ей интересно.
   - Тогда, почему не говорит? Только смотрит. Та, другая, сразу заговорила... а эта смотрит.
   - Фермаганка?
   - Я не знаю, господарь. Говорила та, которая похожа на этот самалт. Я еще не видела подобных зэлтаон.
   - Да, она велика. Но, поверь мне, скоро это будет твоя ближайшая подруга.
   - Нет, мой эгиват, - голос Мионины дрогнул. - Я... (она сглотнула и порывисто выдохнула) не оставляй меня здесь. - И прижалась к нему.
   Дидрад рассмеялся и снова сказал, что она трусиха.
   - Где Савлана?
   - Савлина, мой эгиват.
   - Я называю, как принято в моем роду.
   - Иллетары называют ее Савлина.
   - Да, я знаю, Миона, но отныне ты в роду Рад и называй ее Савлана. Все женщины рода Рад именуются ланами.
   - Хорошо, мой эгиват, я привыкну. - Она приподнялась над ним и примирительно улыбнулась. - Привыкну.
   - Тебе будет тяжело, Миона. Но ты не бойся, - ласково проговорил он. - Я тебя не оставлю одну. - И когда она благодарно потянулась к нему, чтобы поцеловать, ответил на ее ласку, а про себя подумал, что надо бы выписать из Ихоклеоронта ей прислужниц. В который раз он уже убеждался, как глупо поступил, когда тайно от Зоалины вывез Мионину прочь из города. Эта спешка походила на бегство и зэлтаона ему этого никогда не простит. "Простит!" - тут же успокаивал он себя, но внутри него упрямо вертелось, нет, не простит.
   С прибытием эгивата, пустовавший дворец наполнился таким гомоном и людским многоголосьем, что прежние его обитатели разделились надвое: одни этому безудержно радовались - дети и молодежь, другие - тяготились - Малана и Фермаганка.
   Сразу же по приезде Дидрада, в дом его явились разнообразные люди, искавшие знакомства с ним, его покровительства и защиты. Они клялись в своей симпатии ему и тем сильнее клялись одни, чем убедительнее доказывали другие, что нет никого достойнее их быть слугами "Великого эгивата Зэлтии".
   - Взгляни на них, тир, - проговорил Киина однажды утром, когда он подвел Дидрада к специально скрытому окошку под потолком приемной комнаты, из которой можно было разглядеть каждого из присутствующих. - Среди всей этой грязи не так уж и легко отыскать истинную ценность. Люди не умеют блестеть, как золото ибо душа их скрыта под плотью. И это жаль!
   - Что же ты мне посоветуешь?
   - Лучшего коня тебе выберет только тот, кто всю жизнь скакал на коне, лучшего вина нальет только тот, кто растил его и делал весь свой век, а лучшего из них, - он кивнул на толпу "страждущих", - отберет только тот, кто сам из них и ими изгнан.
   - Изгнан ими?
   - Да, ибо он видел их насквозь и говорил им о них самих. За то и невзлюбили.
   - Хитрец (усмехнулся). Я угадал тебя. Ты уже знаешь, кому довериться.
   - Про то не трудно было догадаться, тир. И не скрывался я.
   - Назови имя.
   - Пусть ищут Ииробима. Но не суются в Черный город, ибо здесь нога его не ступала уже много снегов. Пристенные стороны, - вот его пастбища.
   - Можешь ли сказать, в какой пещере он обычно засыпает?
   - Все кабаки Тиринта - его лежбища.
   - Теперь я знаю. Найдут.
   Ииробима Злобливого эгиват представлял себе совершенно не таким, каким он предстал перед ним. Это был молодой еще человек, едва прошедший пору юношества. Однако на лице его отразились уже страдания и тяготы жизни, лямку которой он тянул в гордом одиночестве потому, что не было у него ни семьи, ни родни. Ростом он не вышел, хотя обладал природной статью и даже одетый в хламиды, которые представляли на нем лишь дтиопот - юбку на ремням и рвань на ногах, но держался и смотрелся он так, словно ходил в золоте. Бронзовая кожа его на животе (он ходил лишь в юбке) была свернута складками - признаками былой тучной жизни - и во многих местах взбугривалась рубцами, заросшими неопрятно и кое-как. Лицо его было обрамлено короткими курчавыми жгуче-черными волосами и даже бородка Ииробима и усики завивались. Глаза мужчины в день встречи с Дидрадом заплыли от синяков, как впрочем и губы, выпиравшие вперед на добрых полпальца. Ходил он медленно, никуда не торопясь, мелкой шаркающей походкой и должен был постоянно что-то держать в руке (пусть даже прутик), чтобы поигрывать им или изламывать в труху.
   Характера Ииробима был скрытного, но Дидрад понял, что это только пока, ибо невозможно оставаться открытым миру, когда мир к тебе враждебен.
   - Пожинает молотьбу своего языка, - сказал про него Заград, который искал и нашел требуемого братом человека.
   Ииробима предстал перед эгиватом на большом дворе глубокой ночью, когда жара окончательно спала и первые порывы прохлады коснулись стен дворца. Стоял он смущенный неожиданной честью выпавшей ему (а может и тем, что по обе стороны от него возвышались огромные воины-эамалы, державшие факелы). Во дворец его не пустили потому, что от Злобливого исходил такой смрадный дух, что даже пришлось договариваться со стражей Черного города, чтобы она пустила его на улицы города.
   - Ты ли Ииро из рода Бим по кличке Злобливый? - спросил эгиват. Он не заметил, как Киина повел бровями за что-то молча себя укоряя.
   - Нет, тир, я Иир из рода Обим по кличке Злобливый, - ответил тот.
   - Я неправильно назвал, но это пусть. Это сейчас для тебя не главное.
   - Для меня, тир, нет ничего важнее имени. Когда больше ничего не осталось, то даже имя...
   - Заткнись. Я не желаю слушать твое пустословие. Я щедро заплачу тебе...
   - Зачем же ты позвал меня, если слова мои...
   - Обида и злоба мешают тебе слушать...
   - Слух мой открыт лишь для...
   Ииробима не договорил потому, что на его голову обрушился сильный удар одного из воинов, который исполнил приказ глаз эгивата.
   - Теперь, готов ли ты послушать?
   - Н-н, - присел на корточки Злобливый, держась за голову. Его закачало из стороны в сторону.
   Все также, по взгляду Дидрада, эамалы с отвращением подхватили его под руки и поставили на ноги.
   - Готов ли ты слушать?
   - Готов... тир. - Мужчина тряс головой.
   - Мы, - самалтаон посмотрел на Киина, но тот попятился. - Я уготовил тебе участь, принять которую ты не имеешь выбора...
   - Твоя сила - твоя правда, - пробормотал Ииробима и тут же получил затрещину.
   - Я даю тебе новое имя - Ветер. На него откликайся мне. Чего молчишь?
   - Не знаю, говорить ли мне или ожидать еще один удар.
   - Говори.
   - Понял.
   - Возьми и не иди, пока не укажут.
   Дидрад швырнул к ногам Злобливого прямоугольник, составленный из серебряных стринтов и кивнул Киине. Тот ответно кивнул ему и приказал воинам оставить их.
   - Тебе не стоило бить его, тир, - сказал наставник эгивату, заходя к нему в покои в конце ночи. - Он строптив, а в таком деле, какое ты задумал, требуется верность.
   - Верность строптивца? - Дидрад рассмеялся. - Это даже звучит нелепо. Строптивец верен лишь себе. какой же он строптивец, когда подчинен чужой воле.
   - И все же, тир.
   - Я не жду от него верности. Мне не нужны его почитание, а его службу себе я оформлю страхом. Его страхом перед смертью. Он человек, а все мы опасаемся смерти. Это вернейшее средство.
   - Ты мудр, тир. Тебе решать.
   - Ты бы не положился на него?
   - Нет.
   - И даже страх смерти не удержит его?
   - Удержал ли он тебя от Зэлтии, а после от Тиринта?
   Эгиват задумался.
   - Он не долго нам прослужит, тир.
   - И?..
   - С ним следует распрощаться раньше, чем он начнет вредить нам.
   Дидрад кивнул, так и поступим.
   На Ииробима Злобливого, а также еще на нескольких таких же как он городских всезнаек были потрачены небольшие для самалтаона деньги. Вместо них триголинт в библиотеке Дидрада запечатлел множество строк, в которых Тиринт представал в совершенно новом обличье, в своем смрадном закулисье.
   Никто никогда не узнал, куда исчез Злобливый и еще несколько полунищих философов и почти бродяг, да и кому до этого было дело в городе, где почитались только богатство: ему лишь поклонялись, его лишь превозносили.
  
  ***
  
   Тиринт представлял собой миниатюрный слепок самой империи. В нем проживали представители всех племен и родов, которые создавали и составляли саму империю.
   Основных партий было три: золотая или желтая, белая и черная. Как это не покажется нам странным, но они почти не конфликтовали между собой. Более того, входили своими частями одна в другую и составляли неимоверно сложную политическую палитру империи.
   Наиболее значимые вопросы решались только в одной партии - желтой. Однако и она не была однородна, и делилась на пять разных частей, в каждой из которых преобладали интересы собственно этой части, а также частей белой партии, связанных с нею. Постоянное перемешивание интересов и влияний, когда части желтой партии объединялись друг против друга, а части белой партии, по этому признаку, объединялись одни против других (иногда даже бывало и такое, что различные части белой партии поддерживали сторону не той части желтой партии, с которой были связаны) порождало невероятное количество интриг, и служило преградой, которая не допускала в политическую систему Тиринта иноходцев (ибо для того, чтобы понять ее и правильно ориентироваться в ней, надо было с детства ее познавать).
   Всевозможные хитросплетения и "подземные" ходы, связывавшие партии и их части между собой были настолько запутаны, что даже Киина попытавшийся зарисовать их все и выпросивший для этого огромный сборный триголинт, признал через большую луну свое бессилие.
   - Клубок, - только и сказал он, взмахнув раздраженно руками и выругался (что ему было не свойственно и показывало высшую степень расстройства).
   Белая партия делилась на две большие части: тех, кто не из рода Таргевлинов (пытавшихся в незапамятные времена вырвать трон у Тиринтинов) и тех, кто из этого рода.
   После, не Таргевлины распадались промеж себя на тридцать две партии, разделенных на две неравные части: военная аристократия (делились на старую и новую) и торговая аристократия (низший класс в Белом городе).
   Таргевлины делились на три части. Одну из них, самую большую, возглавлял старший сын Таргевла Конопатого, доживавшего последние дни и вот-вот грозящего помереть. Преемника звали Риствак по прозвищу Собачник. Однако имя его уже давно не упоминали, перенеся на него, как на старшего сына родовое имя Таргевл. Два его брата, Цекирд Каланча и Пиноорд Белая Крапинка также имели своих сторонников, которые были не прочь интриговать и покушаться на власть старшего брата. Все они, однако, ненавидели Тиринтинов и только это удерживало их от кровавой распри.
   Черный город делился на части не по признакам родовитости, а по сторонам или частям города и ремеслам. Так, самые родовитые черногородцы старались селиться в Круговой стороне, кварталы которой расходились во все стороны от круглого храма всем богам Тиринта, а также от площади Круга Процветания, где жил Лиикл. Всего кварталов в городе было сорок четыре, и Конный квартал, там, где поселился Дидрад, был третьим по престижности поселения.
   Частей у Черной партии было великое множество и это самое множество и разобщенность по ремесленному признаку не позволяли борьбе между ними принимать такой острый характер, как в Белом и Желтом городе. Купеческие гильдии и ремесленные цехи толкали одни других, но борьба эта походила скорее на тихое копошение и редко выливалась в прямые столкновения (ежели не принимать за таковые стычки пьяных ремесленников разных цехов или такие же драки купцов).
   Отдельного разговора требует императорская семья. Это была единственная семья, интриги которой, задуманные в роскошных палатах, "спускались" на все уровни политической системы и выливались в убийства, предательство и всегдашнее наушничество.
   Приезд Дидрада в Тиринт совпал с началом правления императора, который ранее носил прозвище Как-и-Куда. Это был совершенный ребенок, возраст которого однако достиг почти тридцати лет. Он настолько же плохо разбирался в политике, насколько хорошо умел предаваться развлечениям и изысканному ничего не деланию. К примеру, на свою коронацию он приказал запустить со стен сотни искусно вырезанных деревянных лебедей, на спинах которых помещалась еда и питье для его народа. Таким образом, императору хотелось обозначить свое вступление на трон благоденствием, которое подобно "продовольственным" лебедям спустится с небес и обрадует его людей. К счастью, ему не рассказали, что лебеди не пролетели и сорока локтей, рухнули на землю и разбились. На их спинах "облагодетельствованный" народ нашел слишком мало пищи и питья для того, чтобы возрадоваться (если бы ее было больше, лебеди не полетели бы вовсе). Устроители решили не огорчать императора, повесили для острастки плотников, делавших лебедей и благополучно забыли о недоразумении.
   Однако даже не идиотизм, исходивший от Тиринта Когтя, был угрозой империи. Некая наивность свойственна всем правителям также, как всем приближенным к ним людям свойственен удивительный ум и смекалка, ибо решать абсолютно все вопросы правильно не может никто (может быть поэтому природа и наделят первых недалекостью, которая говорит им соглашаться с людьми более знающими, а не настаивать на своем, что всегда делает нормальный человек). Наибольшей угрозой династии Тиринтинов были десять его двоюродных братьев, "с жадностию псов смотревшие на трон". Все они имели при себе сподвижников, рвали род Тиринтинов на части и делили между собой все остальные партии.
   Вот в такой год и в такую среду волею братства был призван Ихоклеот-Дид из рода Иллетаров по прозвищу Хегрииль.
   Не прочитав и половины первого триголинта, он нахмурился так, как не хмурился ни разу за всю жизнь, ибо понял, что ему предстоит.
   - Ммм... - только и слетел с его уст, то ли знак усталости, то ли стон.
  
  ***
  
   - Зачем они выбрали меня?
   - Ты можешь пройти туда, куда нам прохода нет и занять место там, где нам его не уступят.
   - Где же оно?
   - В Белом городе. Все помыслы братства нашего направлены на него.
   Облака, кучевые и перистые, вперемежку, словно наперегонки бежали по небосклону, отражая собой сизоватую синь воды. Солнце, переставшее печь и превратившееся из огненного шара в блеклую бляху, подвешенную на голубизне неба, лениво освещало изгибы волн, которые неслись издалека, радуясь своими белыми гребешками тому, что протиснулись между твердью и проникли в пространный подковообразный залив - Олоавирот. Они с глухим рокотом накатывали на побережье, омывая серый песок и слизывая с него следы девочки, которая бежала вдоль кромки воды и визжала, удирая от волны, когда та пыталась нагнать ее.
   - Какой прок братству от меня в Белом городе?
   - Ты зэлт. Зэлты стали слишком сильны
   - Что же с того?
   - Империя с трудом сдерживает их. Дай только срок и Коготь сделает то же, что и много-много снегов назад.
   - Будет говорить?
   - Может говорить с ними.
   - Хм...
   Дидрад задумался, глядя на то, как чайки пляшут, паря над самой гладью воды и выглядывая в ее глубине рыб. Их отяжеленные с виду белые и сизоватые тела с черным ободком на шее и концах крыльев, легко зависали над водой и несмотря на ветер, будто бы останавливались, а потом вдруг стремительно валились вниз, уходили в воду и тут же снова над ней появлялись.
   Вслед за девочкой на морской берег выбежал мальчишка. Он бежал за ней смешно взмахивая своими короткими пухлыми руками, а ноги его неистово колотили не только песок, но и зад, ударяя по нему пятками.
   - Ты пытаешься оглядеть даль, когда не видишь даже перед собой.
   Дидрад обернулся и посмотрел на Дырганза. Старик сидел слева от него и глаза его, настолько черные, что при свете дня становились зеркалами, серели, белели и синели попеременно, в зависимости от того, куда он смотрел - в небо, на облака или на море. Они с медлительностью, свойственной только старым людям, оглядывали горизонт.
   - Возвращаются. Последние, - сказал купец, завидев на горизонте четыре паруса каравана, который спешил скрыться в заливе от невзгод открытого моря.
   - Объясни же мне, какой прок? Без этого, я не согласен и ничего не сделаю, - проговорил эгиват, невольно заерзав в плетенном кресле. Он заволновался потому, что только находясь в Тиринте понял, насколько незначителен для империи.
   Дырганз скосил на него глаза и посмотрел так, как обычно смотрят на не в меру осмелевшего слугу. Вскоре, впрочем, его взгляд принял прежнее отстраненное выражение, и он кивнул.
   - Белый город - это город воинов и немного купцов. Те, кто живут в нем прославили себя для империи навечно. Они знают друг друга и никогда не примут в свой круг чужака, особо, если на его руках не запеклась кровь десятков тысяч врагом империи. За последнее время этот город очерствел ибо у Тиринта было мало врагов. Боги поделили землю между нами и кавварадами, разумно внеся в нее межу в виде Малых Оледн. Им нет равных, тем, кто в Белом городе. Всякого врага они побивали неизменно и даже спорили за то, чтобы решить - кому идти и бить. Так было много снегов. Так было когда мой дед и прадед еще только начинали учиться ходить. Но скоро это закончится.
   Империя стоит на коленях и колени ее преклонены перед дикарями (губы Дырганза скривились). В Белом городе больше не идут споры о том, кому бить диких зэлтов, а кому идти в Великие и Малые Оледны. Воинские роды пообхирели и только слава их предков попрежнему отделяет их от нас. Нам не хватает этой славы, но и взять ее нам неоткуда ибо всю ее забирают они.
   Ты смотришь мимо. Почему ты не слушаешь? Я знаю, когда ты не слушаешь. Заметил уже, как это отражается в твоих глазах. На что ты смотришь? На детей? Дети... Они и вправду радуют глаз, и сердце сильнее бьется, когда их маленькие руки обнимают шею или теребят парэт. Боги не дали мне детей. В этом и есть мое проклятье.
   - У тебя есть Ирп.
   - Хм... Ирп. Это лишь приложение к проклятию, а не избавление от него. Чем занят он? Проедает глаза в темницах, которые отчего-то названы триголами и перебирает в них бесчисленное множество триголинтов - чужих мыслей и опыта. Они еще более бесполезны, чем все эти игрища, на которые империя тратит столько денег. Знаешь ли, сколько потратили Лиорды на Тохониты - пять тысяч олоатиров. Этого хватило бы, чтобы нагрузить товарами триста горхетов. Что он получит потом? Ирп? Только муть в глазах. Этот мир меняют не триголинты, но лишь руки наши и вера наша в богов. Он не понимает этого. За это я лишил его наследства.
   Старик закрыл глаза и некоторое время посидел молча.
   Дидрад опустил глаза и осмотрел мраморные плиты у себя под ногами. "Искусно положены!" - восхитился он. - "Надо бы и мне так" Он вздохнул и оглядел мельком фасад здания, которое раскинуло свои флигеля направо и налево от него. Балконы - новшество и террасы, сбегающие прямо к заливу, мансарды и балюстрады, уставленные статуями, увешанные оружием и окаймленные цветниками, - все это лишь оттеняло белизну мрамора, из которого была выстроена прибрежная резиденция Дырганза.
   - Ты - зэлт, и сможешь говорить с ними, с такими же как ты. Они будут слушать тебя и на твоем примере, глядя на твое благополучие и процветание, разрушат свой союз.
   - Не верю в это, Дырганз. Зэлты живут не так уж и плохо.
   - Правда, что они едят себеподобных?
   - Лишь некоторые из них.
   - Я слышал, твои.
   - Это лишь слухи.
   Старик кивнул.
   - Почему они объединились? - спросил он неожиданно.
   Дидрад задумался.
   - Ответь же.
   - По разным причинам: одни хотят возвыситься, другим нужны деньги и земли, третьим нужна кровь.
   - Всем им нужно лишь величие Тиринта, - сказал Дырганз. - Величие - это порождение власти и денег. Едва они захватят империю, едва раздерут ее на части, как тут же схватятся промеж собой. И так будет до тех пор, пока несколько из них не окажутся достаточно сильными, чтобы погубить друг друга. Так было, есть и будет всегда. На том стоит этот мир!
   - Может быть, ты прав.
   На лице старика появилось подобие усмешки.
   - Мы глупы, коли забываем про эту основу и всякий раз думаем, что уж ничего больше не изменится.
   - Может быть, ты прав.
   - Твой пример покажет некоторым из них, что империя готова дать им земли и впустить в свою жизнь. Взять предложенное много заманчивее, чем отбирать. Ведь империя еще не слаба.
   - Взять предложенное? Зачем? Если можно отнять?
   - Через кровь.
   - Кого же волнует кровь?
   Старик повернул голову и посмотрел на него.
   - Вы здесь не знаете натуру эамалов. Вы ничего про них не знаете, - сказал ему Дидрад.
   - Они готовы брать через кровь то, что можно взять без битвы?
   - Они живут битвой. Именно она их награда. А награбленное - это только так. Огорчения им не будет, коли без добычи вернутся.
   Дырганз поднял голову и подставил лицо прохладного морскому ветру. Он молчал.
   - Когда вы предложите земли, они может быть и возьмут, но не под ваши, а под свои условия. Если так, то каков же будет смысл?
   Купец продолжал молчать, лишь губы его шевелились, шепча, дикари.
   - Ты видел Рога? - неожиданно спросил он.
   - Нет.
   - Никогда?
   - Никогда.
   - Я бы хотел на него посмотреть. Мне кажется, это великий человек.
   - Не думаю. Все его величие - это лишь военная удача.
   - Этого мало?
   - Мало, если за военной удачей стоит другой.
   Дырганз открыл глаза и повернул к Дидраду свою голову. Лицо его посуровело.
   - Кто же помогает ему? Не ожидал, что кто-то из нас посмеет так далеко зайти.
   - Ему помогает не "кто-то из нас", ему помогает Кавварад.
   - Старая история. Смахивать крошки на пол легче всего.
   На это Дидрад только хмыкнул.
   Старик не знал, что его собеседник, несмотря на кратковременность своего прибывания в городе, знает и разбирается в гораздо больших вещах, чем он сам.
   - Ты больше не вернешься в белые земли, - неизвестно к чему проговорил Дырганз. - Там слишком опасно... будешь на Малых Оледнах. Тебе нужен крик. Какой? Изберешь сам. Барэрмениги примут тебя - об этом позаботимся мы. Отныне ты должен думать только об этом. К концу снегов поспеши в свой ронт и сделай так, чтобы Тиринт говорил о тебе. Чтобы каждый мальчишка (он проследил за мальчиком, который бегал по берегу, не успевая за девочкой) знал тебя и кричал твое имя. Но будь осторожен, мы не можем охранить тебя, как охраняли до того.
   - Вы меня охраняли?
   - Да.
   - Хм...
   - Помнишь ли Пятого?
   Дидрад замер.
   - Помнишь его. Я знал его. Это мой барнит. Знал его и Себруппата.
   Эгиват продолжал ошарашено молчать.
   - Видишь, - повернулся к нему старик и ухмыльнулся, - вовсе и не на смерть я тебя посылал.
  
  ***
  
   - Твои дети похожи на тебя - глупы!
   - А ты похожа на бабку в последние годы ее жизни - сварлива до невозможности!
   Послышался звук разбиваемой посуды и жалобный скрип ставни.
   - Даже Белый город сотрясают страсти! Хе!
   - Везде живут люди, Зуб! А люди всюду одинаковые.
   Ночь. Самая ее середина. Одна из боковых улиц Белого города, по которой им было приказано ехать.
   Копыта коней были обвязаны тряпьем, чтобы глуше стучали о брусчатку. Два боевых ресских коня, огромные сильные животные, несколько медлительные, но выносливые, мерно выступали один подле другого, неся на своих спинах двух сидоков.
   При свете факелов и масляных ламп, которые горели у ворот, а также на мансардах вторых и третьих этажей дворцов, невозможно было четко разглядеть всадников. Но по тому, как свечение пламени отражалось на металлическом теснении их плащей, можно было понять, что это люди знатные и не бедные.
   Впереди, недалеко от всадников через дорогу метнулась маленькая тень. Ее силуэт не скрылся в боковом переулке, а взметнулся вверх и замер под одним из балконов.
   - Ла-а, - протянул один из конников и заговорил на грубом языке, обращаясь к второму.
   Второй ухмехнулся через нос и кивнул головой, подняв голову и посмотрев туда, куда указывал первый.
   - Думаю, охотитс здес можн, - проговорил Зуб. Он снова вскинул голову и с сожалением посмотрел под балкон.
   - Ты почти правильно говоришь, - сказал ему эгиват.
   - Самалтн, я почти забл язк совьих предкв.
   - Ничего, не сойдет еще и снег, как ты снова ему обучишься. Но почему ты говоришь со мной по-зэлтски?
   - Хорш, когда не понимт. Хорш это.
   - Ты мне сейчас сказал про зэлтарг и хочу тебя спросить про моих зэлтаргонов. Что тебе пришло с горхетом?
   - Слепц пишт... а-а, - и перешел на тиринтский, - он пишет, что в рядах прибывает и что зэлтарги хорошо показали себя. Их уважают. Стали уважать.
   - Тебе перечитывал Киина?
   - Да, господарь, я сам не умею. Война - вот мой удел, а не письмо и речь.
   Дидрад повернул голову и посмотрел на своего спутника: мощный волевой подбородок, часть которого была срублена в одной из битв и после такого увечья, на том месте не росли волосы; неподходящие грубой форме лица, чувственные губы с ярко выраженными контурами; раздвоенный на кончике нос с горбинкой и скула, отражавшая пламя привратного факела мимо которого они в тот миг проезжали, - это все, что было видно Дидраду под капюшоном плаща Зуба. Воображение и память дорисовали ему раскосые серые глаза, верхние веки которых складкой лежали на ресницах, брови и высокий лоб, разделенный надвое глубоким косым шрамом. Зубы, которые и послужили праобразом к его прозвищу, и сейчас слегка выглядывали из-под верхней губы. Неизвестно по какой причине, но передние резцы его торчали слегка вперед, что однако не мешало ему умело ими пользоваться.
   Зуб был тинитом личной охраны эгивата - хегриилей, и в который раз Дидрад убеждался, что сделал правильный выбор, объявив его главным над ними. Зуб говорил только тогда, когда его спрашивали. Не любил шума и даже сборища в его палатке никогда не оглушали окрестности ором и песнями (друзей он подобрал себе под стать).
   Единственным недостатком этого зэлтаона была его чрезвычайная осторожность. Везде и всюду, кроме своей палатки, он появлялся неизменно держа руку на рукояти меча или кинжала. При этом, однако, он нисколько не был трусом и когда замечал опасность, то бесстрашно бросался ей навстречу или наперерез, и тогда туго приходилось этой опасности, ибо на нее обрушивался град мощных ударов, за которыми сверкали стальной серостью глаза Зуба.
   Вот и теперь, едя по улице Белого города, хегрииль держался за рукоять меча, тускло блестевшую между складок его накидки. Всякий раз, как на пути его показывалась тень, слух Дидрада доносил ему еле слышный лязг стального клинка, вынимаемого из ножен.
   Этот же звук эгиват услышал и тогда, когда очередная тень выступила из подворотни и остановилась на значительном отдалении от них. Человек, скрытый тьмой, наблюдал за ними, терпеливо ожидая приближения всадников.
   - Приостанови коня, тир, - прошептал Зуб и поторопился выехать вперед.
   Тень не шевельнулась, когда огромный конь достиг ее. Послышались несколько обрывистых фраз, из которых Дидрад расслышал только свое имя.
   - Он просится с нами, - сказал Зуб, когда оборотился к эгивату. - Что ты скажешь?
   - К чему это?
   - Его господарь так повелел ему.
   - Тогда пусть идет между нами, а ты не спускай с него глаз.
   Зуб кивнул.
   Слуга, облаченный с головы до пят в черную материю, присоединился к всадникам и повел их к противоположным воротам, которые вели в пристенные кварталы.
   "Стоило ли зазывать нас сюда, чтобы после выводить отсюда?!" - подумал в сердцах Дидрад. Он негодовал на такое расточительство того, кто пригласил его. Эгиват, привыкший проводить дни в постели, а ночь - в заботах, очень сожалел, что его отвлекли от дел, и так неумело распоряжаются теперь его временем.
   - Прости, эгиват, что заставил тебя повременить со встречей, - обратился к нему мужской голос. Он доносился из затемненного угла комнаты домика-развалюхи у пристенного вала, куда слуга привел Дидрада и Зуба. Из-за вала дул сильный ветер - за ним расстилались бескрайние просторы пригородов Тиринта.
   - Я тешу себя надеждой, что все это не зря... э-э... как мне называть тебя? -отвечал Дидрад.
   Глаза его, до этого слипавшиеся в полудреме (езда на коне, убаюкивающее покачивание его хода сморили его), сразу же обрели свою прежнюю остроту и с вниманием осматривали человека, исподволь старавшегося скрыть себя.
   Это был мужчина небольшого роста, по меркам Зэлтии даже карлик, но по тиринтским меркам - всего лишь коротышка. Пропорции его тела, которое он скрывал под черным балахоном с серебряными вставками по контуру, были слегка вытянутыми книзу (или это балахон удлинял их), однако руки, выглянувшиеся пару раз из-под накидки, оказались коротковатыми для такого "длинного" тела. К тому же Дидрад подметил, как дрожат кисти этих самых рук и насколько быстро пальцы их перебирают какую-то безделушку - бляшку или кругляшь, отсвечивавший огонек лампадки желто-розовыми искорками. Неизвестный волновался.
   Заметив это, Дидрад сразу же почувствовал себя увереннее. Он гымкнул, прочищая горло и оглядел комнатку, в которой проходила эта странная встреча. Она не представляла собой ничего примечательного, как и любые другие небогатые комнаты, обставленные словно бы даже одной и той же ветошью.
   Со двора, куда выходило окнами помещение, донеслось ржание лошади. Ей вторили еще несколько. Раздались голоса людей, успокаивающих животных.
   "Сколько же с ним?" - подивился Дидрад, пристальнее посмотрев на коротышку.
   Между тем, за окном все стихло и только пичужки, потревоженные голосами и ржанием, продолжили щебетать под крышей здания.
   - Мое имя тебе ничего не скажет (сглотнул и гымкнул). Поэтому я не назовусь.
   - Как же мне говорить с тобой?
   - Гм. Смотри.
   С этими словами неизвестный бросил на стол рядом с собой ту самую бляшку, которую до этого теребил в руках. Под тусклым пламенем плошки с маслом Дидрад различил лик Тирота с круглым ободом вокруг и с разходящимися во все стороны лучами. Значок был сделан из золота и весил должно быть немало.
   - Мне это ни о чем не говорит, - промолвил Дидрад и эти слова его весьма смутили, даже обескуражили неизвестного.
   - Гм. Называй меня Тот.
   - Тот.
   - Да. Гм.
   Повисла пауза.
   - Ты зэлт? - спросил Тот.
   - Да.
   - Какой земли держишься?
   - Не понимаю тебя.
   - К чему прикипела твоя душа.
   - Я вернулся в империю после десяти круговратов.
   - Десяти чего?
   - Снегов.
   - А-а. Гм. Это по-зэлтски - круговраты? Снега?
   - Да.
   - Гм. Я понимаю тебя. Ты ответил мне.
   - Это все, что ты хотел спросить?
   - Да. Гм-гм...
   Молчание.
   - Ты иди, Хегрииль, я же здесь... гм... побуду.
   Дидрад вышел, сел на коня и поехал обратно в Черный город. Первый же угол дома глухо загудел, испытав на себе мощь клинка его меча.
   - Куций, - выругался Дидрад зло. Он сказал еще несколько слов, благоприятствующих более полному описанию недостатков коротышки и ночь проглотила их своей тишиной и безмолвием.
  
  ***
  
   "Я выхожу. Не жди моих слов до Рождения Великого духа. Слушай то, что будут говорить обо мне, а после передай мне. Также отпиши, как обстоят твои дела с альгранами. И не забудь упомянуть самалт твой рода моего".
   Дидрад посидел еще некоторое время, размышляя над тем, есть ли необходимость что-либо добавить. Палочка, которой он выдавливал зэлтское письмо, то подрагивала в его руке, а то вдруг начинала кувыркаться, вращаемая пальцами.
   - Сверчок! - крикнул он, решившись, и передал вошедшему юноше кинжал с ножнами с секретом.
   Вошел Первый.
   - Готово? - спросил эгиват.
   Юноша кивнул.
   "Каковы стали!" - оглядел самалтаон Сверчка и Первого. Ему было приятно видеть, как некогда дети, превратились в статных воинов, которые, как поговаривали, не упускали случая ввязаться в какую-нибудь потасовку. Хотя для Первого, так считал Дидрад, все это были враки. Первый не был таким как Второй. Это тот горазд вытаскивать меч по любому поводу (поэтому, вероятно, он подобно хвосту всюду следует за Каванной!). Первый не такой!
   Эгиват поднялся на ноги и осмотрел себя в большом, в полный человеческий рост медном зеркале - одном из дюжины тех, которых он привез из Тиринта (а одно даже выставил на центральной рыночной площади Ихоклеовелеста, чтобы каждый желающий мог поглядеть на себя).
   Много каких диковинок он привез из столицы империи, но более всего сам Дидрад гордился целым табуном ресских коней, коих он взял на развод, а также несколькими десятками эмонских собак - огромных лохматых псов, выведенных специально для охраны стад. В Тиринте их использовали для натравливая на преступников потехи ради. Так, Лиорды на Тохонинах отдали на растерзание псам почти полсотни преступников и пленников.
   В покои вошла Зоалина. Она улыбалась той настороженной улыбкой, за которой у женщин всегда стоят слезы. После уезда Мионины она неизменно улыбалась.
   - Позволь помочь тебе, мой милый господарь, - сказала она и накинула на него меховой плащ, подшитый шерстяной подкладкой для тяжести. - Вот так! - приговаривала она, завязывая на его груди тесемки и уже начала чаще моргать. - Чтобы теплее! - и женщина подняла меховой нахлест плаща, закрывая щеки и уши эгивата. - Подай мигр, - обратилась она к Первому, нахлобучив на Дидрада небольшую шапочку, и надела поверх нее поданный юношей шлем.
   Шлем сокрыл от нее почти все лицо самалтаона, оставив взору лишь глаза, немного щек и часть рта.
   Дидрад поправил шлем и приказал:
   - Не ходи за мной. Здесь сиди.
   - Это против предков, мой милый. Зэлтаона должна проводить тебя...
   - Я сказал тебе: не ходи, сиди здесь.
   Едва он договорил это, как Зоалина стала подвывать. На глазах ее появились слезы.
   Дидрад дал знак Первому и тот ловко вклинился между ними.
   Крики женщины были сигналом, который разбудил весь самалт, подобно тому, как тревожный звук рога будит воинский лагерь.
   Замок взорвался воплями, плачем и протяжными стонами, которые имеют удивительное свойство необычайно быстро раздражать.
   Когда Дидрад спустился во внутренний двор своего замка, то барэрмениги, ожидавшие его там, сплошь стояли с нахмуренными лицами и недовольно клацали языками. Иные не выдерживали и кричали по-зэлтски и по-тиринтски:
   - Будет вам. Не кличте духов и богов смерти. Будет!
   Выражения лиц их сменилось с раздраженного на радостное, едва они увидели фигуру эгивата, спускавшегося с крыльца прямо на своего ресского коня-исполина.
   - По нраву вам кони, зэлтаоны? - крикнул он весело.
   - По нраву, господарь.
   Все стали взбираться на коней.
   Дидрад поглядел немного в сторону. Там, у боковой стенной башни замка стояли два десятка всадников. Они отличались от всех остальных конников строем и выправкой. Сидели они прямо, держались стреловидным клином, а одеты были во все черное. И лишь только плащи их белели крапинками серебряных нашивок в виде звезд.
   - Все готовы, - промолвил больше про себя Дидрад и тронул коня со двора.
   Конники пропустили его вперед и тут же потрусили следом.
   В городе, который за несколько больших лун стал значительно теснее от застройки, к ним присоединились еще несколько сотен всадников. Подобно ручейкам в реку они по-одиночке или группами вливались в отряд, который на выходе из города разросся до тысячи конников.
   - Прекрасный день, тидорп, - поприветствовали Дидрада Каванна и Марнеун.
   Марнеун ехал во главе хоргиты - двухсот восьмидесяти тяжелых тиринтских всадников - барэрменигов, а Каванна присоединился к отряду, ведя за собой две хоргиты легкой конницы - эрменигов.
   - Щар встретит нас у дорпа, - услышал Дидрад ответ Зуба Каванне.
   - Мы не пойдем по воде, тидорп? - спросил эгивата Марнеун.
   - Нет. Вода будет нам оплотом. Идти же мы будем по тверди.
   - Ха-ра-рар!? Кого узрели мои глаза?! - воскликнул Каванна. - Атяш!
   - Атяш? - удивленно обернулся на голос тирита Дидрад. - Чего же ты молчишь, друг мой?
   - Я не хочу отбирать у тебя главенства похода, - откликнулся тидорп. И среди удлиненных железных зэлтских шлемов мелькнул приплюснутый тиринтский шлем и знакомая эгивату улыбка.
   - Не смеши богов. Я и сам с радостью вверю тебе даже себя, - отвечал Дидрад, приостанавливая коня.
   - Твой конь божественен, Ихокл, - сказал Атяш, обращаясь к Дидраду.
   - Ресский. Я подарю тебе одного.
   - О-о, не-ет! Такой подарок я не приму, - покачал головой тидорп.
   - Не обижай меня.
   - Хочешь, обижайся, а хочешь - нет. Не приму!
   - Тогда купи.
   - У меня нет столько стринтов. Отдай обещанного мне коня вот Щарбону. Гляди, как прогинается под ним его зверь.
   Все, кто слышал эту шутку, рассмеялись.
   Навстречу коннице, из дорпа, вал которого едва виднелся вдали на холме, шла большая колона пехоты. Впереди выступали легкие лучники, которых прозвали эамалские зэлтаргоны. Они были вооружены лишь огромными луками и небольшими топорами. Из защиты на них были надеты лишь кожаные куртки с костяными бляшками, прикрывавшими грудь. За ними шли тяжелые лучники уже получившие в Оледнах прозвище иллетарских зэлтаргонов. Большей частью, это были тиринтские зэлты. С головы до пят они были облачены в частью металлические (голова, грудь и правая рука), частью костяные (юбка), частью деревянные доспехи (поножи). На спинах их покачивались по два колчана со стрелами, а на поясе крепились короткие мечи и тонкие, как иглы кинжалы. Опирались они на луки, меньшие, чем у эамалов, но и без того достигавшие высоты в пять локтей. Рядом с каждым из них шел мальчик или юноша, который нес на себе ростовый щит и короткую массивную пику, заостренную в двух концов. На спинах юношей и мальчиков помещалась поклажа воина.
   Позади них шли восемь хоргит тебесинцев - пикинеров. Они мало чем отличались от иллетарских лучников. Только лишь пики их были втрое длиннее, да луки, которые болтались в колчанах за спиной вдвое короче.
   Несколько в стороне от этого четырехтысячного отряда скакала группа всадников в две тысячи человек. В них не было бы ничего удивительного, если бы не состав конницы. Самих всадников в ней было всего две хоргиты - немногим менее шестисот человек - остальные же зэлтаоны были пеши. Этот придаток из двух пеших, которые бежали подле каждого из коней и держали его за специальную привязь на шее навсегда выделил в Тиринте новый вид войск - иллетарскую конницу. Кони несли на себе сидока, вооруженного копьем, пикой, топором или палицей, и кинжалом, а также два узких щита с притороченными к ним двумя дротиками (по одному щиту с каждого бока). Пешие, сопровождавшие коней, опирались на длинные пики. К их поясам были приторочены г-образные топорики кочевников и длинные кинжалы.
   И иллетарские лучники, и пикинеры с луками, и иллетарская конница были прямым порождением Малых Оледн. Тем приспособлением к реальности, которое не в силах предусмотреть или предотвратить разум ни одного, даже самого талантливого полководца. Эти воины, которых прославленные тиринтские полководцы затруднились бы отнести к какому-либо типу войск и скорее всего, как и подобается в таких случаях, обсмеяли бы их вооружение и вид, - эти войска как нельзя лучше подходили для войны в Малых Оледнах, где враги редко когда сшибались в рукопашную, а все более надеялись на меткость глаза и опыт, который помогал пускать стрелу прямо в прорехи доспехов.
   - Свящнй, - проговорил громко Щарбон, подъезжая к Дидраду.
   - Поторопи их, - указал самалтаон на массивные силуэты, двигавшиеся от дорпа. Высотой они достигали полутора десятков метров и двигались со скрипом и дребезжанием.
   - Они нагонят, - заверил его Щарбон. Сам он косил глазом на тиринтца, с виду кочевника, на котором были знаки отличия тидорпа.
   Атяш спокойно выдержал его тяжелый пристальный взор и обратился к Дидраду:
   - Я вижу подле тебя едет человек с лицом мудреца. Но лицо это изранено войной и обезображено шрамами. Скажи мне, кто это?
   - Это Мреднак Пузатый.
   - Не тот ли это Пузатый, которому зэлты вскрыли живот в битве у Оградендов.
   - Он самый.
   - Как же ты заманил его сюда? Ведь он же, я слышал, покончил с командованием.
   - Ты слышал неверно, барнит. Он и вправду страдал животом от пореза и сейчас страдает - сам говорил, но командование он не бросал.
   - Интриги?
   - Да. Его же сын занял его место. Славы хочется всем, особенно когда враг уже почти затоптан. Два снега он лежал, не вставая, а после его позабыли. Видел бы ты, каким он был, когда я пришел к нему.
   Оба они покосились на тиринтца огромного роста, который ехал несколько в стороне во главе черных всадников с серебряными крапинками звезд на плащах. Голову его, в отличие от голов остальных всадников, покрывал не капюшон, а массивный шлем с таким искусным узором, что только для того, чтобы разглядеть его, нужно было потратить целую малую луну. Лицо его, мужественное и рассеченное по правой щеке до уха, а также от кончиков губ до ушей, глядело сурово и бесстрастно. Глаза его, брови, губы и даже подбородок - все выражало постоянное внутреннее напряжение. Небольшая аккуратная седо-русая бородка околышком глядела вперед и подрагивала, когда Мреднак поводил желваками. А делал он это довольно часто, так, словно ему постоянно сводило челюсть. Проехав так с два десятка шагов, он неизменно сморкался или сплевывал. На нем были надеты прекрасные дорогие доспехи. Они же прикрывали морду, грудь и круп его коня.
   - Кто это с ним? - спросил Атяш.
   - Барниты, - соврал ему Дидрад.
   - Залюбоваться можно, - встрял в диалог Каванна. Он без стеснения разглядывал всатенов - Всадников Черной Ночи и дивился им.
   К ним подскакал Второй.
   - Они вернулись, - сказал он.
   Каванна кивнул ему.
   - Тидорп, - сказал он Дидраду. - Тидорп, - кивнул он Атяшу и ускакал прочь.
   - Я не вижу среди твоих хоргитинтов патиолокрааниринтов. Помнится, ты говорил мне, что будешь просить императора.
   - Меня даже не пустили в Желтый город, - хмыкнул самалтаон.
   - Никому до нас нет дела, - кивнул Атяш. - Я уж про зэлтаргонов и заикаться не буду, - вздохнул он.
   - Погоди немного, Рог потреплет наши хоргиты горонами и может даже императору...
   Оба они рассмеялись.
   - Тиринт питает отвращение к зэлтаргонам. Даже твои соседи косятся и говорят мне о тебе колкости, Ихокл.
   - Их не заботят смерти зэлтаонов?
   - Зэлтаоны - это хоргитинты по-зэлтски?
   - Да.
   - Нет, потери их мало волнуют... покуда их мало.
   - Тебе тоже тревожно?
   - С каждым новым снегом я жду и тревожусь. Не могу не тревожиться - они всегда через меня ходили. От меня прямая дорога на Магуронт. Я их бил - они меня. А теперь даже подле моего дорпа появляются раз или два между снегами. Да, что говорить, ты и сам про то знаешь.
   - Меня они как прошлый снег сошел еще ни разу не тревожили.
   - У тебя можно понять - зэлтаргоны твои не подпустят их близко. А в рукопашном бою ценность кочевников мала. Зато, я слышал, Пусвила еще снег не выпал, сильно потрепали.
   Пусвил из рода Реевнов по прозвищу Рыбак охранял границы империи севернее земель Дидрада. Его войска считались наиболее обученными во всех Малых Оледнах. Был он нелюдим и жесток даже со своими людьми. Попасть к нему в плен означало обречь себя на длительные мучения и медленную смерть. Границы империи, обозначавшиеся в Оледнах каменными столбами, на его землях заменялись столбами деревянными, на которых во всякое время умирали под солнепеком или от холода десятки замученных пленников.
   - Не слышал про то.
   - Странно, твой тинит, как его, Голодный, шел через его земли и не знает? - удивился Атяш и его глаза-щелки расширились.
   - У меня не было времени говорить с ним. Я торопился выйти.
   - Я забыл поздравить тебя с удачным походом.
   - Не береди мои раны, Атяш. Они еще кровоточат, - поморщился Дидрад.
   Подъехал Марнеуна.
   - Что прикажешь мне делать? - спросил он.
   - Направь их, - он указал на пехоту, - к горхетам. Эамалы пусть идут берегом и тесибины тоже. Зэлтаргонов же погрузи. На ночь пусть приведут ко мне эмонцев. Слышал про моих новых воинов? - обратился он к Атяшу.
   - Весть уже облетела Оледны, - кивнул тот. - Не выдашь ли ими себя.
   - Буду держать их подальше. К тому же, они живут молча, лаят редко, а если это случается, то все содрагается от их голоса. Будет охота, я тебе покажу.
   - Ты еще собираешься охотиться?!
   - В Тиринте я научился жить удобно, барнит, - самодовольно усмехнулся Дидрад.
   Над их головой неожиданно пролетела огромная стая птиц.
   - Вот, что первее выдаст меня, - с сожалением сказал эгиват и позвал: - Первый! Отправь к горхетам гонца. Пусть он запретит выбрасывать в воду остатки пищи. И пусть гоняют этих проклятых птиц. Кто больше умертвит - награжу.
   Атяш проводил птиц глазами и спросил:
   - Где охотились?
   - Там есть Оледны в четырех переходах. Были там с Лииклом Красивым.
   - Какова добыча?
   - Не скажу, засмеешь.
   - Ха-ха!
   Со спины послышался конский топот.
   - Мои эрмениги донесли, что видели пыль. Может быть, стоянка, тидорп, - подскакал к ним Каванна.
   - Далеко ли?
   - Переход, не боле. Они жмутся ближе к воде.
   - Сегодня и поохотимся, - улыбнулся Дидрад.
  
  ***
  
   Ночь, а вместе с ней и стужа, опали на степь, приминая к земле поникшие травы. Стебли их, иссохшие в жару, а теперь сжатые в тисках холода хрустели под ногами идущих.
   Небосклон был заволочен тучами и лишь в нескольких местах его были видны темно-синие просветы, светящиеся холодными огоньками звезд.
   Шли в полный рост. Шли в ряд. Ступать старались тихо, но промерзшая земля все равно выдавала хрустом каждый шаг.
   - Слава Гатирру! Найти стоянку в одном переходе от дорпа - это удача! - проговорил шепотом один из идущих.
   - Слава Гатирру! - повторили еще несколько голосов.
   - А где Пузатый и его барэрмениги? Они так рвались в бой, а как дело дошло... Эх, тиринтцы!
   - Не кори его, Кава, я отправил его в обход. По ту сторону от нас. Они туда побегут.
   - Большая стоянка-то? - спросил еще один голос.
   - Вроде несколько семей.
   - Человек сто будет?
   - Навряд ли. Десятков пять наберется.
   - Ла-а (разочарованно).
   - Тогда нас много идет, - усмехнулся кто-то. - Надо решить, кто рубитца, а кто глазеет.
   - Я глазеть не буду.
   - И я.
   - Глазть не буд.
   - Ха-ра-рар! Ого! Даже Щар заговорил! - хохотнул голос Каванны.
   - Тш! Чую кострище.
   Все вмиг остановились.
   - Да, уже близко.
   - Кто-то идет.
   - Это мой эрмениг. Эй! Шип! Сюда. Говори, чего?
   - Мой тинит, их стадо вон там, далеко. А здесь только женщины и дети.
   - Воинов нет?
   - Одного видел, мочиться ходил. А больше не видел.
   - Хороша будет охота.
   - Ничего себе охота. Сотню эмонцев травить на десяток баб и щенков. Они даже не наедятся ими.
   Дымом потянуло сильнее.
   - Лишь бы Пузатый не натолкнулся на стадо.
   - Не глуп, обойдет.
   - Первый.
   - Самалтаон?
   - Беги и веди сюда эмонцев.
   Юноша убежал.
   - Мне не нравится так, - сказал громко Каванна и поднялся.
   - Чего это тебе не нравится?
   - Сейчас окружим их и затравим. Им деваться некуда.
   - Чего же хочешь сказать?
   - Надо их поднять и дать псам куснуть, а тех кто скор на ноги, догонять конями и ловить. Отпускать и ловить.
   - Женщин что ли ты на конях будешь догонять? - усмехнулся чей-то голос.
   - О, слышите, еще кто-то трещит в траве. Живой от такой стужи. Ха!
   - Были бы эти твари размером, ну хотя бы с ребенка - за ними гнаться много интереснее. Прыгают, видели, как?
   - Да он бы скакнул и половину Оледны перемахнул. Ты бы не угнался!
   - То и весело! Но вон уже псов ведут. Решай же быстрее, тидорп, поднимаем или нет.
   - Поднимаем.
   - Ха-ра-рар! - заорал Каванна и оглушительно засвистел. - Просыпайтесь, - и он обозвал кочевников нелестным словом.
   Не успел его голос затихнуть, как все кочевье, состоявшее из пяти или семи кожаных юрт огласилось женскими криками. Поднялась невообразимая суета: люди метались в разные стороны и кого-то звали.
   - Где же псы? - воскликнул Каванна и глаза его лихорадочно загорелись. - Быстрее, пустоголовые! - заорал он на поводырей собак-убийц.
   - Тидорп, отойди и встань позади нас, - сказал Дидраду один из поводырей. - Эмонец убивает все, что видит перед собой.
   - Ха-ра-ра-а-ар! Чудо, а не зверь! - восхитился Зуб.
   Между тем, кочевье разбегалось, кто куда.
   - Нет, тидорп, погоди! - закричал Каванна. Его аж трясло от волнения. - Пусть дальше отбегут. Дальше! Бегите, бегите! - заорал он и захохотал.
   - Спускайте, - приказал эгиват.
   - Эмо-о-он! - закричали поводыри и их голосам вторили десятки хищных рыков.
   С нетерпеливым визгом псы ушли в темноту. Лишь пару раз тени их мелькнули среди затухавших кострищ.
   - А-а! Йила-а-а! - донесся до слуха охотников далекий женский визг, заглушаемый рычанием. Голос тут же затих.
   - Догнали, догнали! - донеслись восторженные возгласы.
   После этого крики и стоны, истошный ор и предсмертные хрипы доносились из степи еще очень долго.
   - Коня, - приказал эгиват. - Созывайте собак.
   Над степью разнесся тонкий свист.
   - Обойдите оттуда, господарь, - сказал главный поводырь и указал окружной путь.
   Следуя его совету, всадники галопом посказали вокруг стоянки.
   - Ничего ведь не увидим, - сказал разочарованно Марнеун. - Темень.
   - Увидим, - не согласился Каванна. - Вон, эмонец бежит. На нас? Нет, на зов идет. Молодец! Молодец! Ты прекрасно придумал, тидорп! Прекрасно!
   Дидрад скакал впереди них и душу его гложило переменное чувство. Но он решил не обращать на него внимание - самалтаон вообще уже давно для себя решил, на многое не обращать внимания. Так легче приспособиться и не сойти с ума от вида смертей и страданий, которые припасла для его глаз жизнь.
  
  ***
  
   - Это по мне, так ходить по белой земле! - Атяш расплылся в довольной улыбке.
   Дидрад усмехнулся, глядя на него.
   Оба они сидели в палубной надстройке горхета, переделанного из торгового судна в военный корабль. Окна надстройки выходили прямо в степь. Точнее, на прибрежные к реке пологие склоны степи.
   Белая бесконечность, ярко освещенная солнцем и сливающаяся у горизонта с самими небесами, - такой степь предстала в тот день глазам тидорпов. Это был один из редких деньков, когда дневное светило наметило себе до наступления темноты править на небосклоне и щедро изливало на землю свое холодное тепло.
   Как приятно было сидеть за толстыми бревенчатыми стенами палубной надстройки, вкушать горьковатый аромат питья из степных трав и, обжигая им губы, смотреть на холодный простор.
   - Эмонцы заменили тебе много хориг, - сказал Атяш, разнежено развалившись в дорогом плетеном кресле, которое эгиват также привез из Тиринта.
   - С этим их и брал. Никто не убережется от них. Даже конница.
   - Я откажусь от своих слов и приму от тебя десяток собак.
   - А я с радостью тебе передам их.
   Оба кивнули друг другу и лениво умолкли.
   "Ан-ай-ан!", разнесся над рекой истошный крик дикой птицы, а вскоре и она сама поднялась над водой и лениво полетела, тяжело взмахивая крыльями.
   В лагере, который был разбит ровно там, где носы кораблей уткнулись в прибрежный ил и песок, происходило неспешное шевеление: воины переходили от костра к костру, тянули неспешные песни, переговаривались и гремели камнями, устраивая их так, чтобы было удобнее готовить пищу. У всех без исключения людей на глаза были повязаны шерстяные отрезки дабы избежать снежной слепоты.
   Со всех сторон, кроме реки, лагерь был окружен искусственной колючей изгородью, связанной в большие снопы, уложенные друг на друга (именно их везли телегами, возвышавшимися над степью на три десятка локтей).
   Тянуло дымком, слышалось шипение поджариваемого мяса и предиики.
   Единственными нарушителями всего этого блаженного спокойствия и неторопливости бывали всадники, которые вносились в лагерь из степи и скакали к палатке тинитов с донесениями.
   Прошла уже большая половина большой луны с тех пор, как четырехтысячный отряд эгивата Ихоклеота-Дида покинул Ихоклеоронт и двинулся в Малые Оледны дабы не проводить время впустую, а использовать вынужденное безделие свое для ослабления врага.
   Первые дни войско шло вдоль реки Моргалант и единственным его успехом была травля небольшого кочевья боевыми псами. После этого, на некоторое время удача оставила эгивата. Однако он не отчаивался (да и причин для этого не было!) и продолжал терпеливо искать. И нашел!
   В трех переходах на север от Ихоклеоронта, в Моргалант вливался неназванный приток. Это была речушка достаточно широкая для того, чтобы по ней могли пройти боевое судно и две лодки по краям. Приток этот проистекал из Малых Оледн и был исследован только местными рыбаками и охотниками. С их слов, он тянулся на четыре пеших перехода к Вратам конца, а потом делал поворот и еще на полтора пеших перехода уходил в белые земли.
   Поразмыслив над этим противоречивым даром богов и вспомнив о том, что реки в белых землях в зиму замерзают (причем, все без исключения!), эгиват решил идти в степь до тех пор, пока это позволят корабли и боги-духи.
   Боги и духи позволили кораблям пройти два пеших перехода и не пустили далее мелкостью реки, вязкостью дна и льдом, который сковал реку в нескольких особо узких местах.
   Дидрад приказал остановиться и встать лагерем, что войско с удовольствием и исполнило.
   Каванне и Марнеуну был дан приказ разослать конницу во все стороны от лагеря и просмотреть земли. В рядах всадников были отправлены в степь и дрожавшие от страха писцы и ученые мужи с наказом "смотреть в оба и все запечатлеть".
   После того, как были решены все насущные вопросы, а также налажено сообщение с Ихоклеоронтом и Пусвилдорпом, после того, как в лагере забыли о скудности рациона и опасности Оледн, войско стало предаваться безделью и пьянству.
   Нельзя однако сказать, что целая большая луна прошла впустую. Несколько раз коннице Каванны улыбалась удача и она возвращалась в лагерь, ведя табуны быков, овец, странных сухопарых зверей, больше похожих на собак и пленников: мужчин, женщин и детей. Всадникам тут же уплачивалось денежное вознаграждение и купцы увозили трофеи в город эгивата.
   Несколько раз Дидрад организовывал широкую охоту, в которой участвовали сотни воинов и собак, и которая отнимала много дней и давала мало добычи; постоянными стали игрища, в которых соревновались лучники на меткость, всадники на ловкость и воины на мастерство - это, все же, было лучше, чем изнывать в лагере от ничего не делания.
   - Рыбак ни разу не позвал меня и изъявил желания узнать, кто я, - сказал эгиват. Он плотнее закутался в меховое одеяло и, поднеся к губам обжигающую травяную настойку, отхлебнул.
   - То не только к тебе. Я стою здесь уже двадцать снегов, а был у него только раз или два. Он ко мне и подавно не суется. Нелюдим.
   - Говорят, его хоригинты лучшие в империи.
   - Это бесспорно. Я слышал, как однажды они устояли под натиском десяти тысяч, хотя их было немногим больше хоргиты.
   - Хм... Это наверное, что и я устоял бы против стольких кочевников. Что проку в них без их соошей и ошией.
   - Зато они незаменимы в быстром наскоке, и ошии их разят без промаха даже в ночь.
   - Ночи здесь коротки в зеленую землю, да и кони выдают их шаг.
   - Да, это правда, желтая земля лишь на миг накрывается плащем Моокмара, но и этого им достаточно для наскока.
   - Ты ожегся в юности и теперь осторожничаешь, не придавая внимания своему опыту.
   - Опыт не только умнит, он и притупляет разум. Во всем полагаться на опыт - обрекать себя на неожиданности.
   - Ха-ха, так-то ты себя ощущаешь юнцом.
   - Хе-хе, продлеваю ускользающие... как?.. круговраты.
   - Да ты уже почти зэлт, мой барнит.
   - С твоим приходом существование мое обогатилось и заполнено теперь не только склоками с Тидуей и кочевниками, но и приятностями, приходящими тебе в голову.
   - Что ожидает тебя, мой друг, когда ты явишься к жене со сворой огромных псов? - расхохотался Дидрад.
   По трапу, положенному с корабля на берег загрохотали шаги.
   - Я знаю, как совладать с ордами кочевников, - долго живу с ними, но сколько бы я ни прожил с этой женщиной - не понимаю ее и не могу угадать.
   - Она меняет тактику быстрее, чем они.
   - Слава богам, что мужчины правят миром под их очами, а не наши жены. Сколько склок...
   - ... в которых мы бы всегда оставались побежденными!
   - Верно сказал, Ихокл.
   Оба рассмеялись.
   Солнечный диск взошел на середину небосклона и по укоторившимся теням от палаток и людей, их направлению и величине, тидорпы поняли, что светило стоит прямо над их головами.
   На палубе послышались голоса: они были громки и говорили разностно и взбудоражено.
   - Ты немало наказывал своих эамалов, но они неугомонимы.
   - Плетей у меня на всех хватит.
   - Мне говорили, что Рыбак вяжет своих повинных к столбам в Оледнах и, если их не убивают хищники, то кочевники забирают на невольничьи рынки своих городов.
   - Действенно.
   - И еще мне говорили...
   Атяш не успел договорить фразу, когда в помещение ворвался поток холодного воздуха из открытой двери, а следом за ним вошли Каванна и Марнеун. За ними в надстройку вступили еще два воина, по виду вестовые.
   - Тидорп, мы пришли говорить с тобой, - сказал Марнеун.
   - Говори, Марн.
   - Кочевники. Очень много.
   Тидорпы переглянулись. В глазах обоих вспыхнули огоньки опасения и догадки, но тут же погасли, укрывшись за пеленой надежды.
   - Идут не прячась, - добавил один из вестовых.
   - Что прикажешь делать? - спросил Марнеун.
   - Первый!
   - Да, самалтаон.
   - Призови Зуба, Щарбона и Киина с Мокрым Одрамином, Тучным Аливаром, Отсеем и кто еще там с ним был. Всех созови.
   - Щарбона не ищи, - вмешался Каванна, - в Оледнах он.
   - Отсей с ним, - добавил один из вестовых. - Мы встретили их недалеко отсюда, - пояснил он.
   - Пусть за ними пошлют, - приказал Дидрад. В животе его не к месту ослабло и забурчало.
   - Как далеко они? - спросил Атяш, испросив глазами у эгивата разрешения на это.
   - Были, два конных перехода. Теперь ближе. Мы добирались изо всех сил.
   - Скольких вы видели? - продолжил расспрос Атяш.
   - Все Оледны покрыты их телами.
   Тидорпы снова переглянулись. Оба поджали губы, желваки под их скулами заходили ходуном.
   - Не спутал ли ты тело кочевника с телом его животного?
   - Нет, тидорп. Они идут конны и пеши. Стадо их идет рядом и покрывает вторую часть Оледн.
   - До скольки ты умеешь вести счет?
   - До тысяч.
   - Сколько же там было на твой глаз?
   - Несчесть.
   - Так не бывает, всему есть счет.
   - Укажи нам на степи размеры их кочевья. Сможешь? - заговорил Дидрад, допив с видимой небрежностью и спокойствием настойку.
   - Смогу, тидорп, - кивнул вестовой.
   Эгиват вздохнул и скинул с себя меховое покрывало, дал Первому и еще одному слуге облечь себя в теплую шубу, шапку и бахилы, и покинул уют и тепло палубной надстройки.
   Лагерь гудел, как встревоженный улей. Видимо, весть об увиденном вражеском кочевье невиданных до того размеров уже разнеслась среди воинов. Они собирались небольшими кучками, которые постепенно сбивались в толпы вокруг особо красноречивых рассказчиков, успевших в короткий срок переработать полученные сведения и превратить их в целые приключенческие повествования.
   - Опять эти птицы! - фыркнул эгиват. - Откуда они только берутся?
   - Мы принесли их сюда на парусах, тир, - сказал Киина, ехавший немного позади Дидрада и неистово зевавший.
   - Почему мы не слышим твоих зубов, учитель? - спросил, неожиданно, Первый. - Оледны без них сиротливы.
   Эта шутка взорвалась смехом среди сопровождавших тидорпов всадников.
   - Мои зубы сточились от времени, но твои, как я погляжу, продолжают заостряться, - незлобливо ответил наставник. После пьянки ему совершенно не хотелось ни с кем пререкаться.
   - Ты мудр, что не вступаешь с этим юнцов в спор, - сказал кто-то.
   - Молодость выбирает для опроба сил самого слабого и беззащитного, - пожал плечами Киина. Он все же не удержался и поддался. - Сильного и зубастого ей нипочем не осилить.
   Первый заскрежетал зубами (видимо, Киина ему намекнул на что-то, чего Дидрад не знал).
   - При звуке твоих зубов Оледны расцвели, - захохотал все тот же голос, который подначивал Киину к спору.
   Всадники снова захохотали, но в этот раз уже над юношей.
   - Смышленыш этот твой Первый, - проговорил Атяш, приближая коня к Дидраду.
   - Утраты и тяготы взрастили в нем это, - согласился Дидрад.
   - Когда ты дашь ему имя? Когда они даются в Зэлтии?
   - В день Рождения Великого духа.
   - Это когда?
   - Через большую луну после того, как у нас чествуют Тирота (да славится он по всей тверди и не тверди, и в небесах!).
   - Ближе будет празднование Олпобева и раскрытие цветка Тевесса.
   - Ты прав. Ближе.
   - Совсем немного осталось ему. Пригласи меня. Я буду рад.
   - Не спрашивай. - Дидрад умолк. Неожиданно волна страха накатила на него. - Ты... приезжай, когда... захочется...
   Всадники взобрались с берега реки на открытую, белую от снега и бескрайнюю равнину степи.
   - Показывай, - приказал самалтаон.
   Вестовой выехал вперед и встал вровень с эгиватом. Он снял повязку с глаз, прищурился и немного помолчал.
   - Начались оттуда, - указал он рукой направо от себя.
   - От горизонта?
   - Да.
   - Первый! Отскочи и встань там.
   - Заканчивались... там.
   - Второй - туда.
   - Нет, Первый встал близко. Прикажи ему отъехать дальше в Оледны. А Второй... Второй встал как раз там, где и надобно.
   - Что скажешь, друг мой? - спросил Дидрад Атяша.
   - Не верю в такое, - мотнул головой тот.
   - Отчего же?
   - Не определить по глазам-то. Самим нам надо узреть все, Ихокл. - Он посмотрел на самалтаона. Эгиват подумал и кивнул.
   - Куда они шли? - спросил Атяш уж не испрашивая разрешения у Дидрада на вопрос.
   - Тирот еще только взошел, они же двинулись туда, - и вестовой указал налево от себя.
   - Привычный им путь, - ухмыльнулся Атяш. - Через меня. - И он снова ухмыльнулся, но уже тревожно. Глаза его в напряжении буравили степь, так, словно воображение рисовало на ней несметные полчища кочевников.
  
  ***
  
   - Почему ты отказался верить глазам моих зэлтаонов?
   - Я знаю Оледны. Они скудны и не прокормят столько скота, сколько будет у этих кочевников.
   - Оледны только называют малыми - они огромны.
   - Идя к нам, они не будут распыляться. Никогда так не шли. Всегда в единую силу объединялись. Значит и скот кочевий пойдет рядом.
   - Не понимаю тебя.
   - Ты слишком мало жил здесь, Ихокл. Спроси у своих пастухов, куда гонят они стада твоего ронта, чтобы прокормить их. Ты услышишь их ответ и удивишься, как далеко.
   Кони шли рысью. Это были небольшие лошадки, мохномордые и мохноногие, широкогрудые - такие, какие бывают только у кочевников.
   Дидрад и Атяш ехали на таких конях и первое время подтрунивали друг над другом по поводу того, что "ногами впору распороть Оледны от величины их крупов". Вскоре, однако, их ирония иссякла и преобразилась в удивление, а потом и восхищение тем, как кони эти умели накормить сами себя в бесплодной на первый взгляд степи.
   - Рессцы на такое не способны, - вынужден был согласиться эгиват, клацая языком. - Благо, что я услышал тебя, мой друг.
   Вместе с ними шел отряд эамалских зэлтаргонов в половину хоргиты - все на таких же лошадках. Зрелище это было уморительным потому, что ноги великанов-зэлтов свешивались с коней до земли, а их поджимание добавляло нелепости этим чудо-всадникам. Но лошадки на удивление терпеливо и упрямо несли своих высоких сидоков и даже успевали урвать что-нибудь с почвы, по которой проходили.
   Все воины были одеты в меховые полушубки и юбки степного покроя - такие, какие носили кочевники. Луки держались не прямо, а склонено к земле, дабы не выдать своими размерами истинность происхождения отряда. Далеко впереди скакали двойками всадники, также одетые кочевниками.
   - Туго будет нам в ночь, - предрек Атяш. - Огня разводить нельзя.
   - Ничего. Согреем друг друга, - успокоил его Дидрад.
   - Там пыль впереди, - подъехал к ним Каванна.
   За его спиной Дидрад разглядел всадников передового охранения, несшихся к отряду во весь опор.
   Сердце эгивата, отвыкшее за годы спокойствия от треволнений, екнуло.
   - Рубсиви, - прошептал Атяш и побледнел.
   Услышав это слово, Каванна вздрогнул, оглянулся и пристальнее вгляделся в облако.
   - Рубсиви, - прошептал и он.
   Дидрад сощурился и стал всматриваться вдаль. В серости густой облачности, которая захватила в тот день весь небосклон, облако снежной пыли, которое привлекло внимание Каванны и Атяша и впрям выглядело странно. Было оно черным, словно пылевым, и шло будто бы под всеми остальными облаками.
   - Что такое рубсиви? - спросил он.
   - Это демон смерти, обитающий в Оледнах. Встреча с ним для многих последняя, - промолвил Каванна.
   - Нельзя медлить! - закричал Атяш. - Скорее, тидорп, прикажи своим воинам стать кругом.
   Уже со всех сторон к отряду неслись во весь дух двойки всадников.
   Впервые до слуха Дидрада донесся далекий гул, подобно тому, что можно услышать, когда бьют в большие барабаны.
   - Встать кругом! - заорал самалтаон.
   Эамалы переглянулись.
   - В центр, быстро! - крикнул Каванна.
   - Ложи коней! - прокричал Атяш.
   - Лягут ли? - спросил Дидрад.
   - Это кони Оледн. Они все знают. Только расставь их, дальше - сами. Когда ляжешь, унаг направь туда, откуда пришли, а я направлю его туда, куда шли...
   Кони и вправду быстро улеглись. Все также по совету Атяша их накрыли в голове скинутыми с плеч тулупами и накидками, и улеглись рядом.
   - Коня храни, Ихокл, пуще себя, - сказал Дидраду Атяш, укладываясь под бок лошади, - конь в Оледнах - жизнь!
   Люди и животные улеглись плотной массой. На крайних коней набросали снег, так, чтобы насыпать бруствер.
   Все это время грохот нарастал.
   Едва успели приготовиться, как снежный буран ударил с такой силой, что оглушил, ошарашил и обезволил. Ветер метался над головами людей в ужасающей силой. Он завывал, кричал, визжал и испускал такие дикие рыки, что кровь холодило в жилах. От грома, который бил, казалось, каждый миг, Дидрада пробрала дрожь и он впервые за очень долгое время стал неистово молиться, напрочь позабыв о том, что много лет назад отрекся от богов и духов, и любого иного проявления сверхестественных сил. Если бы эгиват мог слышать в том гуле, который скрыл от его ушей все звуки, то он прослышал бы сотни молитв, которые возносились вместе с его молитвой, и произносились только об одном - о спасении.
   Люди потеряли счет времени. Никто из них не знал, сколько продолжалось буйство стихии, но когда оно закончилось, то степь оказалась совершенно незнакомой. Точнее сказать, степи и не было видно как таковой - лишь навалы из неведомого откуда принесенного бурелома, лишь глубокие сугробы и...
   - Эгиват, к нам, - позвали Дидрада эамалы.
   Небольшая кучка их сгрудилась в сотне шагов от лежбища и что-то разглядвала у себя под ногами.
   Самалтаон поднялся на ноги и направился к ним, но едва он вышел за пределы лежбища, как тут же по пояс утонул в снегу.
   - Легко отделались. Двое замерзли да одного коня обморозило - плохо укрыли, - сказал Каванна, нагоняя его.
   - Коня прирежьте. Нам надо поесть.
   - Сделаем, тидорп. Чего они там?
   - Зовут меня. Нашли что-то.
   Среди эамалов стоял и Атяш.
   - Ты уже здесь? - улыбнулся ему Дидрад, но улыбка мигом сошла с его лица, едва тидорп повернулся к нему.
   На Дидрада посмотрело лицо не Атяша: суровое лицо отяжеленного жизненным опытом и невзгодами человека, на эгивата посмотрел испуганный, ничего не понимающий мальчишка.
   - Что там?
   Эгиват растолкал воинов и невольно отступил на шаг. Он едва не наступил на глаз, глядевший на него прямо из-под снега. Глаз этот был жетлым, с вытянутым, как у хищника зрачком, и самое главное, размером глаз этот был с кулак воина.
   Тидорпы переглянулись.
   - Это и есть твой Рибуси? - спросил Дидрад.
   - Нет, Рубсиви миновал нас.
   - Кто же это?
   Атяш и Каванна растерянно пожали плечами...
  
  ***
  
   - О, боги! Я прикажу повесить тебя!
   Дидрад еще долго и много кричал, произносил великое количество ругательств, проклятий и всего, что обычно говорят в таких случаях.
   Все было зря! Зря!!!
   Напрасно он мучил себя, Атяша и Каванну, ведя их белой землей Оледн; напрасно спешил вернуться к реке, когда слова разведчиков подтвердились и глаза тидорпов увидели громадное кочевье, закрывшее собой всю степь, насколько хватало глаз. Впустую прошли смерти дюжины эамалов и коней, которых они загнали, ибо Дидрад не хотел останавливаться и спешил соединиться с войском, шедшим обратно в Ихоклеоронт; попусту приняла река дары, которыми вынужденно одаривали ее воины, сбрасывая с кораблей по приказу эгивата почти всю поклажу, дабы вместить больше людей и быстрее прибыть к городу, - все это было зря!
   Корабли Дидрада подошли к Ихоклеоронту в туманной дымке раннего утра и нашли сам город, и дорп на холме полностью разоренными.
   Если бы не борт горхета, за который держался Дидрад, он наверное бы потерял сознание и упал на палубу, завидев пепелище и развалины своего любимого детища.
   - Как же?.. - только и произнес он побелевшими губами. Пот градом покатился с его лба несмотря на то, что изо рта вырывался пар.
   Птицы, все те же проклятые птицы - вездесущие и такие наглые - кружились над развалинами, радостно гогоча и пируя, и пир этот их был на крови, лившейся из душевной раны эгивата бурным потоком.
   - Я увижу то же, - услышал он тихий голос Атяша. Рука тидорпа легла Дидраду на плечо. - Крепись. Они может быть живы.
   Воины выглядывали из-за бортов горхетов и с ужасом, а некоторые и с плачем смотрели на ужасающее зрелище. Послышались несколько всплесков - это самые нетерпеливые бросались в воду и плыли, ломая лед к берегу.
   - О, Великий дух, убереги мою Стотлу, - заплакал недалеко от Дидрада старый воин. - Убереги ее и детей. Оставь мне хоть кого-нибудь. О, Великий дух!
   - Прикаж сходт, свящнй, - проговорил Щарбон как всегда бесстрастно.
   - Боги разгневались на нас за грехи наши, - прошептал Киина. - О, Увия, жива ли ты?!
   Рука Атяша так крепко сжала плечо Дидрада, что он едва не вскрикнул. Боль отрезвила его и вывела из оцепенения. Он глубоко вздохнул, медленно выходнул, прочистил горло и зычно крикнул:
   - К берегу. Сходить.
   Резво заработали весла и корабли один за другим стали приставать к сожженному порту города.
   Воины тут же посыпались с кораблей, как горох из прорехи в мешке.
   - Стоять! - заорал Дидрад и в голосе его прозвучало столько властности и жестокости, что люди встали как вкопанные. - Занять свои места. Тиниты, выстроить хоргиты.
   - Шевелись! - послышалось отовсюду. - Хоргита Лупомеафа, сюда. Товсь!
   - Скорее, скорее! - кричал Каванна, подгоняя своих всадников сходить на берег.
   В город отряд вошел в полной боевой готовности.
   - Не пойму, когда жгли, - сказал Атяш, оглядывая остовы домов, сиротливо глядевших на них своими черными глазницами. - Зола еще тепла - значит, не далее, как в прошлую луну. Но павших нет. Я видел только одну оторванную ногу и боле ничего - значит, жгли давно. Зверье уже успело расхватать тела себе на прокорм.
   - Не могли давно. Они впереди от нас не далее как на три перехода.
   - Тидорп, - обратился к Дидраду Каванна, подъехавшей с одной из боковых улиц, - битвы не было.
   - Не сошел ли ты с ума?! - удивился Атяш. - Сдали город?
   - Да. Похоже на то. Я оглядел стену у ворот - ни капли крови.
   Дидрад остановил коня. В нем боролись два противоречивых чувства: радость от надежды на спасение своего народа и злость на то, что трусость этого самого народа позволила первому же серьезному нашествию кочевников, разрушить его мечту, его детище, его игрушку!
   - Если это так, то я накажу виновных, - проговорил он незло.
   Самолюбие эгивата было несколько утешено тем, что замок-самалт был не сильно затронут разрушениями. Лишь только внутри него все выгорело: деревянные остовы черными ребрами торчали во все стороны, да в груде сожженного хлама едва угадывались бывшие некогда столы, стулья, скамьи и другая домашняя утварь.
   Дорп пострадал сильнее. Он оказался полностью выжжен. Даже вал вокруг него был срыт, а ров засыпан.
   - Дай мне коня или горхет, Ихокл, - проговорил Атяш, до этого упорно молчавший. - Мне надо вернуться...
   - Я не дам тебе ни того, ни другого. Я пойду с тобой.
   - Господарь, к тебе гонец от Варада, - прокричали эгивату со двора замка.
   - Вот и развязка сейчас, - выдохнул он и пошел во двор, с усилием сдерживая себя, чтобы не побежать.
   - Тир! - кивнул испуганный с виду мужчина, по всему, простой крестьянин.
   - Говори.
   - Господарь мой, Вар из рода Рад...
   - Говори, где! - заорал Дидрад.
   Мужичок вздрогнул и попятился.
   - Остановись, Ихокл, - шепнул ему Атяш и выступил вперед.
   - Опусти вне условности, друг мой, и скажи, где народ твоего эгивата, - обратился он к гонцу.
   - Народ его ушел, - проговорил заикаясь тот. - Когда увидели... их... и ушли-то...
   - Кто дал такой приказ? - спросил Дидрад, заскрежетав зубами.
   - Энто...э-э... кто дал? - запинался мужичок, теребя в руках шапку и переступая с ноги на ногу.
   - О, боги! Я прикажу повесить тебя, если ты мне не скажешь сейчас же, куда они все ушли!
   Глаза гонца тут же наполнились слезами, он беспомощно оглядел всех, кто стоял рядом, словно ища поддержки, подбородок его отвис и затрясся.
   - Скажи, куда ушел твой господарь? - спросил Атяш. Он положил руку на плечо крестьянина и дружески улыбнулся.
   - В бе... белые земли, ти... тир, - только и пролепетал он.
  
  ***
  
   - Теперь твой черед становиться на переднее место, - проговорил Атяш. Он стоял на крыше палубной надстройки и подставлял раскрасневшееся лицо порывам холодного ветра.
   - Что ты говоришь? - спросил Дидрад. Он сидел тут же, укутавшись в меховую накидку.
   Река медленно текла мимо, обгоняя их и серой серебристой лентой уходя за горизонт. Было обеденное время, поэтому весла были подняты. На парусах идти было нельзя - дул встречный ветер.
   - Ты плохо понимал в своем городе, и я подал тебе руку. Теперь твой черед. Теперь я буду плохо понимать.
   - За то не бойся. Я верну тебе этот долг.
   От кромки воды в степь метнулись несколько кошкообразных животных. Вмиг взлетев по пологому склону вверх, они некоторое время понаблюдали за десятками судов, шедших по реке. Дидрад оглядывал острые ушки зверей и их настороженные черные у носа и рта и белые у глаз и ушей мордочки. Несколько взмахов пушистыми хвостами и все семейство скрылось в снегу.
   - Сойдем с кораблей загодя, - сказал Атяш.
   Дидрад кивнул. Снова повисла пауза.
   Атяш открыл рот и стал дышать им.
   - Мне страшно, - неожиданно проронил он и, оглянувшись, посмотрел на своего барнита. - Страшно. - Он сглотнул.
   - Мой город задержал их. Они недалеко. Мы поспеем.
   - Ты злишься на отца? - спросил Атяш.
   Эгивату не хотелось говорить на эту тему, но он понимал, что Атяшу надо о чем-нибудь говорить - просто говорить и все, и он не виноват, что от расстройства выбрал такую тему.
   - Немного. Это неправильно было.
   - Правильно. Он все сделал правильно. Ты сам видел, сколько их. Там. Видел же?
   - Для этого я возвел стены и башни. Если бросать их, то не к чему... э-эй... - Он отмахнулся.
   - Не вини его. Он не ведал войны и не знает жестокости, которая свойственна нам. Он не умеет терять во имя победы. Да и ты виноват... в том и твоя вина, ведь ты его оставил, - Атяш улыбнулся и сплюнул вниз.
   - Что скажет император... - поежился Дидрад.
   Атяш вздохнул и кивнул - он тоже об этом думал. Много думал, а после видов Ихоклеоронта и дорпа, мысль эта неотступно следовала за ним.
   - Посмеется же над нами Рыбак! - хмыкнул эгиват. - Ушли охотиться, а зверь пришел в наш самалт... дом и порушил его.
   Атяш снова кивнул и тоже улыбнулся.
   - Сколько мы ждали этого, - проговорил задумчиво самалтаон, - а как пришло, так не готовы также, как если бы и не ждали.
   -Да-да, все это ты прав.
   - Тидорп, пограничные столбы, - высунулось из люка на крышу лицо Отсея. - И я дописал, что ты велел.
   - Хорошо. Отправь по следу иллетаров.
   - От этих столбов до меня конный переход. Ссади на берег лазутчиков, Ихокл. Это уже уместно. - Атяш выпрямил спину, до этого сгорбленную и потянулся так, как потягивается человек перед ожидаемым трудным делом.
   - Будь по-твоему. Первый!
   - Самалтаон?
   - Пусть Каванна отправит Второго с отрядом по берегу. Им, приказываю, нас не ждать, идти дальше. Если Каванна станет проситься - не пускай. Ко мне потребует отвести - не веди.
   - Да, мой самалтаон.
   - Я думаю, знаешь ли, о чем? - спросил Дидрад Атяша. - Как они стада переправят?
   - Они их не переправляют. Держат по эту сторону реки. Всегда так было. А вот за сейчас, я не знаю.
   Дидрад выслушал слова тидорпа и надолго задумался. Потом он снова призвал к себе Первого и приказал отправить разведчиков и по другому берегу реки. Мимоходом отправил к Хигигору Каванну, который требовал выслушать его и поэтому кричал эгивату, стоя на палубе у надстройки.
   Во вторую половину дня флотилия резко изменила скорость своего хода: он стал неоднороден - на прямых участках реки корабли шли быстро, а у поворотов надолго останавливались и чего-то ждали.
   - Передают, никого, - сказал Зуб, подходя к Дидраду, который стоял на носу горхета.
   - Вперед, - сказал тот капитану судна.
   - Ты молчалив. Что ты задумал? - спросил его Атяш. - Ты огорчаешь меня своим молчанием.
   - Я не хочу, чтобы злые духи расслышали мои слова.
   - Твоя воля. - И Атяш отошел.
   - Я отправил твое п-п-послание, тир, - подошел к самалтаону Отсей. - Они будут там, где т-т-т-ты указал.
   - Не было ли триголинта от Плешуна?
   - Нет. Его и не м-м-мо-могло быть, тир.
   - Ах, да. Я забыл. Рано. Оставь меня. Мне нужно одиночество.
   - Как пожелаешь, тир.
   Дидрад долго, почти до самого вечера продолжал стоять на носу корабля, словно пытался разглядеть что-то за дымкой испарения, исходившего из реки. "Это хорошо!" - иногда повторял он и улыбался.
   Вечером он неожиданно для всех приказал пристать к берегу тем судам, на которых находились эрменигские хоргиты и свел всю легкую конницу на берег. Помимо легковооруженных всадников на берегу оказались полторы сотни эамалских лучников на длинношерстых лошадках.
   - Боги да будут тебе в помощь, - сказал Дидрад Атяшу, удивленно смотрящему на него. - Я доверяю свое воинство тебе. Будь им как я!
   - Куда же ведут тебя боги?
   Дидрад зловеще улыбнулся.
   - Я отниму город у них, как они отняли у меня.
  
  ***
  
   В империи, охваченной паникой при известии о великом нашествии из Малых Оледн, никто не понимал, отчего кочевники, разграбившие два императорских города, три цитадели и бесчисленное множество дорпов и гроспов, продвинувшиеся вглубь владений Тиринта Когтя на пять конных переходов, вдруг неожиданно остановились все и сразу, и отвернув, ринулись обратно в степи.
   Народы империи, подобно тем же кочевникам, все и сразу, ринулись в храмы и святилища восхвалять богов и духов, превознося им молитвы и окрапляя кровью их алтари, и никто, даже сам сам император не узнали, что же стало причиной такого благоприятного для империи поворота событий.
  
  ***
  
   - Нет!.. Нет!.. Еще нет!.. Держать!.. Держа-а-ать! (И про себя) "Кто бы мог подумать про такое?! Я уж и забыл, как это!.."
   Земля под ногами заходила ходуном. Рык, ужасный звериный рык доносился до слуха. Тяжелое дыхание зверя и рык! Даже запах его, казалось, долетал. Как воняет!
   "Триста... Двести пятьдесят..."
   - Олокра-а-а-аанты-ы-ы-ы... впере-е-е-ед!..
   "Молодцы! Не забуду! Награжу!"
   - Горо-о-оны-ы-ы!
   - Горо-о-оны-ы! - разнеслось по степи десятком голосов.
   Оглянулся: кони стояли и щипали траву под снегом, выбивая ее из-под него копытами.
   "Удивительные! Удивительные создания! Малы, но... удивительны!" - невольно восхитился он.
   "Двести шагов"
   - Тянии-и-и!
   - Тяни-и-и! - подхватили несколько голосов.
   Заскрипело стягиваемое дерево и натягиваемые жилы.
   "Боги, за что вы послали мне их! Если не получится - примите меня, я храбро бился!"
   Усмехнулся: устоять против шестилоктевых стрел его эамалских лучников еще никто не мог.
   "Не железо же на них"
   Но страх, предательсткий страх проникал в сознание, возился под кожей, буйствовал в животе и жилах.
   Медленно выдохнул. Теперь все видно. Лучше уж не будет видно.
   "Фьють", просвистела рядом стрела и воткнулась в землю где-то позади. Он не боялся стрел, их каменные и костяные наконечники не пробьют железо его доспехов. Главное, беречь лицо! "Фьють, фьють!"
   Дидрад стоял во втором ряду эамалских зэлтаргонов. Так было нужно - стоять среди них. Иначе все они уже давно разбежались бы при виде врага несшегося в атаку.
   Над степью уже привычной пеленой висела легкая дымка, смазывая различия между серостью небес и отражением их в белизне снегов. Позднее утро.
   Уйти не удалось. Да Дидрад и не рассчитывал скоро уйти. Он знал, без боя враг не отдаст то, что он решился забрать... и забрал.
   Стада. Бесчисленные. В десятки тысяч голов. Стада всего громадного кочевья. Больше половины. Разом.
   Погоня, как и предполагал. Стычки, как и думал. Отступление кочевников - другого и не ожидал. Непродолжительное преследование и собирание стрел - для экономии, для того, что будет потом. А оно будет. Знал, что будет. И вот оно!
   Глухой грохот послышался ему еще накануне и в ночь затих - собирали силы. Утром гул снова возник и приближался с пугающей быстротой.
   - Первый, возьми эрменигскую хоргиту и веди стада дальше к реке, - приказал Дидрад, а про себя подумал: "Три луны. Одна луна до дорпа. Одна на возвращение, и одна в запасе. Успеваю". - Зуб, ты с остальными встань в полете горона. Не эамалского, - пошутил он.
   Вокруг засмеялись.
   Зуб кивнул и отъехал на положенное расстояние.
   - Пусти горон, - приказал эгиват ближайшему лучнику. - Тяни-тяни... пускай... - И про себя: "Недостаточно!" - И вслух. - Отходим. Торопите коней. Им будет время отдохнуть.
   Конница пустилась в галоп и вскоре достигла хвоста огромного стада, подгоняемого легкой конницей.
   - Быстрее гони, - приказал Дидрад, завидев Первого.
   - Вожака разгони. За ним все в прыть пойдут, - посоветовал Зуб.
   Первый закивал взволнованно - это был его первый самостоятельный выход как воина под очи Гатирра.
   - Разошлось вроде, эгиват, - сказал Зуб. Он понял, почему самалтаон не дает бой.
   Туман и вправду разошелся настолько, что можно было видеть на пятьсот шагов вперед.
   - Встань, как я указал и жди сигнала. Второй!
   - Самалтаон?
   - Будь при мне и держи наготове Рог Смерти. Сегодня ему петь.
   Гул, долетавший, казалось со спины, перерос в гвалт, состоявший из смешения топота, рыка и криков.
   Неожиданно, из пелены тумана, вдалеке показались всадники. Это были обыкновенные кочевники на низкорослых конях. Они выехали вперед и остановились, тяня шеи и рассматривая врага. После, все они разом рванули в туман и гул оттуда тут же стих.
   "Ра-а-ауф", громыхнуло оттуда так, словно волна с моря вырвалась на берег и ударила по прибрежным камням. Ужасающий рык, который стал повторяться снова и снова, заставил многих эамалов задрожать, а некоторые и вовсе пали ниц.
   - Они побегут, эгиват, - произнес у уха Дидрада взволнованный голос Зуба, неведомо как очутившегося рядом.
   В глубине души самалтаон и сам был жутко напуган неведомой силой, которая изрыгала такой крик. Кровь стыла в жилах от его звука.
   - Не побегут, - взял себя в руки Дидрад, и хотя сам дрожал, но внешне выглядел спокойным (доспехи скрывали дрожь). - Пшел, - стал он понукать коня и приблизился к эамалам.
   Никто из них его не замечал. Воспользовавшись этим, он закрыл глаза и напрягся всем телом - наисильнейшее, так, что заболели мышцы и свело судорогой шею, так, что застучало в висках и зашумело в голове.
   - Эамалы! - закричал он. - Что я вижу с ваших спин?
   Люди его не слушали.
   - Духи и ты, Великий дух, посмотри на них. Посмотри, что показывают они тебе через глаза мои! - заорал он что было сил.
   Некоторые из воинов стали оборачиваться на него.
   Дидрад расхохотался.
   - Уберите ваши выпяченные зады с глаз моих! - прорычал он. - Не то я срублю их. - И он вынул меч. - Воинов, великих воинов Черных лесов поставил на колени и распластал звук? Что это за звук? Мне слышиться, что это испускание газов пережравших на ночь кочевников. Все они, как один, сидят там и дуют на вас. А вы падаете ниц и преклоняетесь. Духи и демоны Малых Оледн надорвали животы, глядя на вас! Что скажут они Великому духу, когда встретят его в Блаженных урочищах. "Твои зэлтаоны просто бабы, раз бояться газов наших рабов", вот что они скажут и будут смеятся над ним. Какую кару он изберет вам после подобных насмешек, а? Ха-ра-рар, да неуж-то все, что было в вас от Великого духа, подохло, едва вы пролежали между ног ваших зэлтаон несколько круговратов? В кого вы превратились?..
   Всеобщий возглас изумления и отступление некоторых лучников, заставило Дидрада обернуться назад.
   Из тумана, появляясь постепенно, но с неумолимой предопределенностью, выходили огромные животные, каких раньше Дидрад никогда не видывал.
   В холке они достигали шести локтей. Шерсть на их телах была темно-бурой с косыми черными полосами и длинными паклями свисала вниз. В холке же она разрослась пучком. Тела чудовищ напоминали тела собак, только грудь их была необычайно мощна. Передние лапы были толщиной с человека, а задние, немного короче, но толще и массивнее. Морды зверей напоминали собой бычьи, но вместо носа у них было некое подобие хищного клюва, которым они клацали. Ноздри их разростались назад и в стороны, образуя бивни длинной в локоть. Маленькие хвостики чудовищ побивали бока, по краям которых были привязаны обитые броней корзины. В корзинах сидели люди небольшого роста вооруженные короткими пиками и чем-то, что напоминало топорики. Формой своей это странное оружие больше походило на согнутый пополам тяжелый меч. Во все стороны от корзин торчали длинные острые спицы.
   - Э-эа-а-а! - замычало несколько человек. Лучники сорвались с места и бросились к своим коням.
   Не медля ни секунды, Дидрад ринулся вслед за ними. Одновременно бросились в атаку несколько десятков чудовищ, проявившихся из пелены.
   "Лучшего времени для них и нет!" - подумал про себя эгиват и его пробил холодный пот. Если все его лучники сбегут, то нужно будет... нужно будет. "Отдам стада и все!" - неожиданно подумал он. - "Кони унесут нас от погибели. Ничего не потеряю!" Придя к такому выводу, Дидрад неожиданно успокоился.
   Он быстро нагнал самого быстроногого из дезертиров и с одного удара срубил его голову. Остальные бросились в стороны.
   - Зуб, руби их, если побегут! - заорал Дидрад в бешенстве глядя на трусов, и повернул коня к оставшимся лучникам. - Всех изруби!
   - Исполню, эгиват! - крикнул ему Зуб и стал выстраивать конницу цепью.
   С той же быстротой, с какой они бежали из строя, дезертиры вернулись в отряд и тут же затерялись в нем.
   - Чего вы боитесь? - заорал Дидрад. - Поглядите. Они пробежали сто шагов и задохлись. - Чудовища и вправду перешли с галопа на шаг. - Вы станете удирать от этих разожравшихся собак... или это быки? я уж и не скажу точно! Только это не тот враг, от которого стоит удирать. Поглядите себе за спину - там стоит ваша смерть. Видите? Это Зуб. Я приказал ему убить каждого, кто бежит из этого строя. И он выполнит. Всех убьет! И меня, если побегу!
   С этими словами Дидрад слез с коня и встал в передний строй, но воины его дружно упросили встать во второй порядок.
   Чудовища, между тем, остановились в четырехстах шагах и вперед них снова вырвалась конница. Она стала стремительно удаляться влево, к берегу реки.
   - По коня-я-ям! - заорал Дидрад. Ему вдруг припомнился памятный бой у замка гатесирда. Как давно это было и как остро почувствовалось в тот момент.
   Эамалы сорвались с мест и побежали к коням. Чудовища снова двинулись вперед.
   - За мной! - отрывисто, но зычно приказал Дидрад.
   Конница помчалась наперерез кочевым всадникам и спешилась, не доезжая до них пятисот шагов.
   - Бейте по ним с места. Тяни! Бей!
   В воздух взмыли полторы сотни стрел. С десяток кочевников повалилось наземь. Подобно подхваченному ветром листу, они сорвались с места и унеслись прочь, подальше от страшных стрел-копий.
   Эгиват обернулся и посмотрел вслед стаду. Туман рассеялся настолько, что было видно на добрую тысячу шагов. Стада видно не было.
   Первое удивление и страх перед чудищами прошли.
   Он уже видел их. Тогда. Там. В Оледнах после бурана. Этот глаз. Эта морда, крючковатая и рогоносая. Вот они какие... когда живые!
   Неожиданно, Дидрад подумал о таком, что самого его поразило. Некоторое время он размышлял, а потом решился, улыбнулся и обратился к воинам.
   - Поглядите на тех, - он указал в сторону чудовищ, - они еле тащатся. Я уже презираю их. А вы?
   - И мы, эгиват! И мы... ты прости нас, - донеслось до его слуха.
   - Бояться неизвестного - не стыдно, а вот бросать своего эгивата - это позор. Но я прощаю его вам и никто о нем не узнает - это то, что свяжет нас. Но вы должны искупить его передо мной. - Он помолчал и снова улыбнулся. - Я хочу этого зверя. Он смешон, но невидан. Приведите мне его и я не только прощу вас, но и одарю щедро!
   Лучники переглянулись. Некоторые улыбнулись.
   Снова донесся гул. Все обернулись. Чудовища шли на них сплошной стеной в сотню рыл.
   - Не отступим? - прокричал Дидрад.
   - Не отступимси, эгиват, - отвечали ему.
   - По коням.
   Эамалы снова удивленно переглянулись, но на коней сели.
   - Смешай моих зэлтаонов с твоими, - приказал эгиват Зубу, когда поровнялся с ним.
   Конница резко ускорилась и вскоре скрылась с глаз кочевников в пелене тумана. И вновь те бросились следом, гикая и понукая коней. Их ряды рвали туман вклочья, а взгляды зорко ощупывали местность перед собой.
   Вся земля, по которой прошло стадо, была перекопана копытами и черна от этого. Именно потому, даже самые зоркие из преследователей не заметили среди этой жижи бурые меховые плащи лучников.
   Когда раздался звук Рога Смерти и два ряда эамалов разом поднялись с земли и натянули луки, кочевники совершили главную ошибку: они развернули коней и помчались прочь. Ужас их был настолько велик, что они даже не пытались стрелять взад, стремясь только лишь к одному - спастись.
   На расстояние в триста шагов, громадные луки позволяли почти в упор. И эамалы били. Били скоро, с точностью и со злостью. Стрелы их прошивали тела несчастных насквозь, а подчас убивали сидока вместе с лодашью или пронзив лошадь, прокалывали и всадника.
   Обученные ветеранами войн в Оледнах, лучники били наперед, создавая там навал из тел убитых и раненных, на который наскакивали задние ряды, давили их и сами становились жертвами своих же сотоварищей со спины.
   Восемь раз натягивались эамалские зэлтарги и восемь волн стрел-копий обрушивались на спасавшихся бегством кочевников.
   Перед взорами воинов, шедших вместе с чудовищами предстало ужасающее зрелище: десятки, сотни трупов людей и лошадей, навалом и грозьями лежавшие в степи, и спины их убийц, быстрым шагом возвращавшихся к коням.
   Лишь один из них стоял лицом к кочевникам. Но черт его лица было не разобрать потому, что они целиком и полностью скрылись под шлемом с бычьими рогами, серпом разместившихся поверху. Но и этот человек недолго простоял недвижим. Увидев, что холодящий кровь рык издается животными при уколе их за ухо, он развернулся и поспешил догнать остальных.
   - Я преклоняюсь пред тобой, эгиват. Такой хитрости достойны только боги.
   - Это они нашептали мне, - улыбнулся Дидрад.
   И вот бой. Решающий.
   - Тяни-и-и! Бей!
   Стрелы с жужжанием взмыли в небеса и обрушились на чудовищ. Они утыкали некоторых из них словно ежей, но звери лишь дико заревели и продолжили путь.
   Эамалы беспомощно переглянулись.
   - Товсь! - приказал Дидрад. Страха не было. Спасение в конях, а кони целы и только чуть-чуть устали. Вон они стоят. До них всего тридцать или сорок шагов. - Первый!
   - Самалтаон?
   - Скажи Зубу, чтобы отдал нам олоки своих эрменигов, а сам обогнул их (кивнул на чудовищ) и подобрал сооши и ошии кочевников. Пусть избегает еще живых.
   - Да, самалтаон.
   Послышался топот копыт, и с левого фланга ряды лучников обошла конница Зуба.
  - Нет!.. Нет!.. Еще нет!.. Держать!.. Держа-а-ать!
  "Триста... Двести пятьдесят..."
   - Олокра-а-а-аанты-ы-ы-ы... впере-е-е-ед!.. - Эамалы вынесли вперед щиты.
   - Горо-о-оны-ы-ы! За олоки.
   - Тянии-и-и!
   - Первый! Возьми второй ряд и иди навстречу конникам. Не пускай их сюда. Возьми олоки.
   - А-а! - закричал один из эамалов, раненных в шею. Он рухнул наземь и забрызгал кровью все и всех вокруг.
   Второй ряд сорвался с места и бросился к коням. Первый ряд растерянно оглянулся.
  - Стоя-я-ять! - заорал Дидрад струсившим лучникам. - Это я приказал им идти!
   "Сто пятьдесят"
   - Тяни-и-и-и!
   - Гороны-ы-ы-ы!
   - А-а-а! - и еще дюжина эамалов рухнула наземь.
   - Первый, торопись!
   "Меньша ста"
   - По середке-е-е-е... бей!
   - Тяни-ии! - долетел с правого фланга надрывистый голос Первого. - Бей! - И он смачно выругался.
   Дидрад улыбнулся.
   Десятки стрел, устремившись навстречу двум десяткам чудовищ, впились в их тела больше чем наполовину. Все животные, кого эамалы "наградили" стрелами, враз рузнули на передние ноги и завалились набок, давя своими боками сидоков в корзинах на спине.
   По Оледнам разнесся страшный рев, заглушивший собой все остальные звуки. Кони, и кочевников, и эамалов заржали и понеслись прочь. Сами чудовища, видя гибель своих собратьев, взбесились и стали метаться в разные стороны, сшибаясь друг с другом и наскакивая на конницу кочевников, которую лучники Первого прижали с правого фланга к центру.
   - Тяни-и-и! - разнеслись по рядам одновременно голоса и Дидрада, и Первого. И снова понеслись стрелы-копья, и находили своих жертв, и вгрызались в их тела, валя несчастных на землю.
   - Зуб идее-ет! - закричал кто-то из лучников в боевом запале.
   Многие из эамалов хохотали, глядя, как кочевники корчатся, а иные истошно кричат от боли, не имея возможности оторвать пробитую руку или ногу от тела коня, которое также прошила стрела. Метавшиеся чудовища набрасывались на них, перегрызали их тела своими клювами, рвали в клочья и мотая головой, вскидывали вверх остатки человеческих тел, облепленные вывалившимися внутренностями.
   Легкая конница Зуба добивала остатки конницы кочевников.
   - Отходим! - крикнул Дидрад. - Первый, не бей! Попадешь по Зубу. - И лучники молодого тинита ослабили тетиву.
   - Тидорп, - подскакал к Дидраду один из эрменигов. - Тинит приказал передать тебе. - И он слез с коня, груженного эамалскими стрелами.
   - Я благодарю его. Они нам еще пригодятся, - улыбнулся Дидрад.
   Неожиданно, мимо него пронеслись несколько десятков всадников эамалов.
   - Эгива-а-ат, мы исполни-и-им! - прокричал самалтаону один из них на скаку.
   Они приблизились к тому месту, где находились чудовища. Те встали полукругом и не слушаясь приказов своих погонщиков, не желали двигаться с места.
   Эамалы спешились и о чем-то быстро посовещавшись, пришли к согласию.
   - Хе-хе! Куражатся! - проговорил Зуб, подъезжая к эгивату, и с умилением посмотрел на воинов. - Мы покончили с конниками.
   - Собрал ли ты зэлтарги кочевников? - спросил его Дидрад.
   - Исполнил, как ты приказал: и зэлтарги, и гороны.
   Между тем, эамалы приблизились к чудовищам и расстояние между ними не превышало тридцать шагов. Уперев луки в землю, они не спеша поставили стрелы на тетивы и только тут из груди выживших погонщиков и воинов в корзинах вырвался единый крик.
   Стрелы убивали корзинщиков прямо на боках чудовищ, прошивая их насквозь. Ни одного погонщика тронуто не было.
   - Эй! - закричал особо храбрый эамал погонщикам и поманил их к себе. Те помялись некоторое время, но все же спустились вниз и приблизились к воинам.
   - Господарь, еще погоня, - сказал Зуб и указал Дидраду на горизонт.
   Там, вдалеке, на белом снежном фоне вырисовывалась черная "клякса", которая постепенно расползалась вперед, словно бы сползала по чистому листу.
   - Поспешим, эгиват.
   - Нечего, Зуб. Если это эти страшилища, то они нас никогда не догонят. Если же просто конница - мы ее перебьем. Прикажи своим собрать все гороны.
   - Да, эгиват. - И Зуб отъехал в сторону.
   Когда Дидрад перевел взор на храбрецов-эамалов, то один из них уже скакал к нему.
   - Они согласные быть с нами, о, эгиват, - сказал он, становясь перед самалтаоном на колени и бухаясь лицом в снег.
   - Встань. Скажи своим братьям, что вы прощены. И мною все забыто!
   - Аа-а! - закричал лучник и побежал прочь, от радости даже забыв про коня. - Мы прощены Великим духом и нашим эгиватом.
   Дидрад рассмеялся. Неожиданно для него самого, в его войске теперь появилось около восьмидесяти чудищ, каких он еще ни разу не видел.
   - Стой, эамал! - закричал он вслед радующемуся. - Как зовуться они?
   - Нивани, мой эгиват, нивани.
   Погоня на горизонте после боя с этими чудо-животными не представлялась Дидраду чем-то значимым и стоящим его внимания прямо сейчас.
   - Стадо ушло далеко, эамалы! Поторопимся! - крикнул он.
   И отряд двинулся в сторону реки, идя по огромному пространству, вытоптанному копытами великого стада. Нивани послушно последовали за конницей.
   К вечеру Дидрад достиг берега и увидел, что переправа, составленная из десятков судов его флота, работает бесперебойно, переправляя на другой берег быков, коней и множество мелких животных.
   Появление нивани вызвало переполох в войске, но неагрессивное поведение животных, оказавшихся вполне мирными и обожающими копаться в иле, успокоило людей и до глубокой ночи, воины дивились на чудовищ и сочиняли басни о бое эамалских лучников с этими исполинами.
   Большая по количеству погоня кочевников обрушилась на иллетарских и эамалских зэлтаргонов на закате и откатилась, едва несколько волн, состоявших из тысяч стрел прошлись по телам всадников и крупам их коней.
   Обождав до глубокой ночи, вражеская конница снова пошла в атаку, но к своему удивлению уперлась в ростовые щиты и длинные пики тесибинцев, а после на огромные пасти эмонских псов, которые рвали низкорослых лошадей на части, валили их вместе с сидоками и до рассвета свирепствовали в степи.
   Через несколько малых лун, когда к месту переправы подошли странные для кочевников войска: конница и пехота, закованные в броню, их взорам предстала политая кровью на много тысяч шагов степь и сотни околевших тел, носящих на себе ужасные рваные раны, из некоторых были вырваны целые куски плоти.
   - Ты по-прежнему мне не веришь, Мтарли?
   - Верю. Это...
   - Это он! Все это, его рук дело! И вот это, гляди.
   Всадник небольшого роста, все тело которого скрывали металлические пластинки-кругляши, указал железной перчаткой на берег реки, усеянный различного рода хламом. Единственное, что незыблемо возвышалось в беспорядке у переправы, покинутой несколько малую луну назад, было древко пики, на которой был повешен лоскут телячьей кожи с символом, нарисованным кровью и походящим на букву "ж".
  
  ***
  
   - Боги любят тебя, Ихокл.
   - Боги не любят глупцов, коими оказались кочевники.
   - Я помню твое лицо, когда ты услышал про их обычай.
   - Ха! Да, мне сразу подумалось о краже. Остальное время я думал.
   - Ты хорошо придумал и исполнил. Про тебя теперь будет говорить вся империя.
   - Я вмиг стал крупнейшим скотоводом. Ха-ха-ха!
   - И обрел множество врагов и завистников.
   - Последних смело приписывай к первым. Но, друг мой, ты же не в их числе?
   - Нет, Ихокл, отныне мне надо ближе держаться к тебе. Это спасет и мою голову, и мою семью.
   - Не опасайся за себя. Я не отдам тебя им.
   - Надеюсь, они уважут желание спасителя империи.
   - Ла-а, Атяш! Империя ненавидит тех, кому больше всех обязана. Я и не надеюсь на почести.
   - И все же...
   - Нет. Не верю в чудеса. Но бери веому и расскажи мне про свой дорп. Как сходил?
   Тидорп вздохнул и нахмурился.
   - Боги припасли мне горечь на конец жизни.
   - Неуж-то ты собрался помирать?! - улыбнулся Дидрад.
   - Все сожжено.
   - Семья?
   - Придется выкупать, иначе продадут на... э-ай!.. - взмахнул рукой.
   - Слава богам, что все живы. Ты наверное знаешь, что живы?
   - Знаю. Оставили моего старого слугу. Уши отрезали и нос, но жизнь оставили. Он-то меня и встретил.
   - Предан.
   - Как бы не так. Приковали его, потому и не сбежал. Без этого - ушел бы. Еле живой был, когда я сошел на берег. Муки мучают до сих пор от ран.
   - Выкупим. Их же добром и выкупим. Ха-ха-ха! - Но увидев, что Атяш не смеется, эгиват умолк.
   - Накуролесили они... награбили... - сказал после некоторого молчания тидорп. Он поник головой и плечами.
   - Не горюй ты так. Главное, твои все живы. А войско у тебя будет.
   - Нет... нет. Император не простит меня.
   - Да гони ты в шею императора! - воскликнул Дидрад. Ему было больно видеть подавленным человека, которого он почитал за эталон выдержки, мужественности - за пример для подражания.
   Атяш поднял голову и с удивлением посмотрел на эгивата. В глазах его читался страх перед крамолой, которая только что вырвалась из уст Дидрада.
   - Я дам тебе войско, - сказал самалтаон.
   - Ты опасно говоришь, Ихокл. Держи такие слова при себе.
   - Только с тобой так и говорю, барнит. А про слова знаю. За тебя не боюсь, потому и говорю то, что думаю.
   Атяш промолчал.
   - Империя слаба, - сказал Дидрад.
   Тидорп вздрогнул.
   - Эти слова болью ложатся на сердце твое, знаю. Но от этого они не становятся ложью. Это правда! И ты это знаешь.
   Знаю, лишь губами прошептал Атяш и поник еще сильнее. Одинокая крупная слеза выкатилась из его зажмуренного глаза, потекла по сморщившейся щеке, взбежала на сжатые губы и перемахнув их, скатилась на подбородок.
   - Все потерял, - заикаясь выдавил Атяш из себя. - Ты прости меня, - замотал он головой, вскочил на ноги и отошел в угол. Оттуда донеслось несколько сдавленных стонов и протяжные успокоительные выдохи.
   Дидрад тоже поднялся на ноги, но не знал, что делать дальше и беспомощно переминался с ноги на ногу. Едва заметив, что Атяш готов повернуться к нему, эгиват снова присел.
   - Если такова воля богов, Ихокл, я понесу наказания. Смерти я никогда не боялся. Она давно со мной ходит, на меня глядит. Дружны мы с ней давно. - Он отер ладонью раскрасневшиеся глаза и усмехнулся: - Давно это я... (шмыгнул носом) не плакал.
   - Знаешь ли, куда увезли их?
   - Да. На невольничий рынок.
   - Где он такой?
   - В Межкочевье.
   - Впервые слышу. Что это - Межкочевье?
   - Ничейные земли между племенами кочевыми. Они там, у Врат моря, - и Атяш указал рукой на юг.
   - Потому и не ведаю про них.
   - Я слышал про тот рынок. На нем торгуют кюллели и пилейенли.
   - Про кюллелей не слышал, - признался Дидрад.
   - Могучее племя. Вторые по силе после коввирилей.
   - Коввирили вели нашествие.
   - Да, всегда они затевают и ведут. И, берегись, это их скот ты увел. Они не простят тебе.
   - Пока их воины боятся моих зэлтаргонов, пусть не прощают меня вовек, - усмехнулся эгиват. Он задумался.
   - Снова я вижу в твоих глазах, что замышляешь что-то. И снова не скажешь?
   - Скажу. Скажу потому, что и тебя касается. - Дидрад потер губы кулаком. - Кочевье удивило империю, придя в нее по белой земле. Пришло время и империи удивить Оледны, придя к ним под светом Тирота по зеленой земле.
   Атяш пристально, даже испытующе посмотрел на Дидрада.
   - Если бы не стадо, которое заполняет собой все Оледны за этим окном, я бы сказал, что твои замыслы безумны. Теперь же промолчу и приму ту участь, какую даруешь ты мне.
   - Я дам тебе ковш, из которого ты изопьешь целительный настой Имогры.
   - Буду долго пить, глотая каплями, - улыбнулся во всю ширь Атяш и глаза его сверкнули жаждой мести. Он схватил со стола небольшую чашу, до краев наполненную вином и залпом выпил ее. Еще налил и снова выпил.
   Долгое время оба тидорпа просидели молча, глядя в окно, и удивительно им было от того, что это молчание ни одного из них не тревожит, а даже успокаивает, и так хорошо было сидеть и не замечать друг друга и в то же время чувствовать рядом присутствие друга, делящего с тобой поровну и беды, и радость.
   В проем окна было видно обложное небо. Однако это был небосклон того типа, который только грозиться, хмурится, но пыл его быстро улетучивается в каждый шагом облаков по небесной синеве.
   - Самалтаон, - нарушил умиротворение и идиллию тидорпов Первый. - Прибыли гонцы из белой земли.
   - От Рыбака?
   - Да, господарь. Хотят говорить только с тобой.
   - Проведи их. И вели подать еды и питья. - И обращаясь к Атяшу. - К чему это он вспомнил меня?
   - Еще самалтаон.
   - Что еще?
   - Прибыли две хоргиты. Говорят от Атяшдорпа идут.
   Тидорп вздрогнул и невольно приподнялся.
   - Это мы быстро проясним, - посмотрел на Атяша Дидрад.
   Тот кивнул и вышел.
   - Первый. Забываю сказать тебе. Готовься, к Рождению Великого духа, тебе будет дано новое имя.
   Лицо юноши вытянулось, он растерянно оглядел комнату и на глазах его выступили слезы. Он улыбнулся, снова поник лицом и опять улыбнулся. сглотнул. Кивнул и попросил дозволения исполнить приказ.
   - Межкочевье, - проговорил Дидрад. - Межкочевье. Надо бы отправить Отсея. Не зря же он получил прозвище Проныра.
   - Слава тебе, тидорп, - отвлек эгивата зычный голос гонца. - Мой господарь шлет тебе свое восхищение и восхваляет богов, которые помогли тебе доблестью заслужить славу.
   - Я принимаю его слова, и прошу тебя отнести ему мою признательность и восхищение его успехами и его доблестью, про которую знают не только Оледны, но и вся империя. С чем ты пришел?
   - Мои уста должны молчать. Все скажет вот это. - И гонец подал пергамент. - Ждать ли мне твоего ответа, тидорп?
   - Не здесь. Иди туда. Там накормят и дадут вина.
   - Благость тебе, тидорп.
   - Иди.
   Гонец вышел, а Дидрад взял табличку и прочитал:
   "На все воля богов и великих духов. Как они укажут, так и будет. Оледны огрызнулись нам и оставили глубокие раны. Лечить их вместе легче и быстрее. Давай же лечить".
   Какое странное послание! Какой почерк! Так не пишут кровожадные звери, которыми неизменно изображали в Малых Оледнах Пусвила и его людей. Написано кратко, витиевато, но аккуратно, и что самое важное - объемно. Нет, так не напишет дикарь, так опишет свое критическое положение "у линии" только образованный и думающий человек. Много образованный и много думающий.
   - Первый! Призови Киина.
   Пока ожидал прихода наставника, подошел к окну.
   Флотилия его, значительно пополнившаяся судами из сожженных городков и дорпов, а также неисчислимым количеством лодок, стояла на Зеленом Ручье, как прозвали это место его теперешние обитатели. Это был приток Моргаланта, по которому Дидрад еще в зиму ходил вглубь степи и подметил для себя выгодность некоторых мест по его берегам.
   Несмотря на название, Зеленый Ручей ручьем вовсе не был. Вернее будет сказать, что был, ибо всякая река начинается с ручья или ключика, но в том месте, где стояли корабли эгивата Ручей представлял собой настоящую реку шириной в двести пятьдесят локтей. Зеленым же Ручей был прозван потому, что выше по своему течению был заболочен водорослями и представал под взоры настоящим зеленым ковром из переплетенных стеблей и ила. Берега его были пологи, а не круты, как у бывшего Ихоклеоронта, и неторопливо сбегали к воде длинной полосой песчаного и галечного пляжа. По острым остовам и крючковато изогнутым скелетам деревьев по его берегам можно было судить о том, что местность эта по меркам Малых Оледн лесистая и богатая на дичь.
   Но не за этим остановил свой взгляд здесь Дидрад: для него не важна была хорошая охота, наличие низкорослого леса и удаленности от границ империи на половину пешего перехода. Самым важным оказался природный изгиб Зеленого Ручья. При подходе к великой реке - Моргаланту - Ручей словно бы раздумывал, а стоит ли отдавать ей свои силы, и пока думал, изгибами лился вдоль реки целых двадцать тысяч шагов, отделенный от нее плодородной равниной в восемь тысяч шагов шириной.
   Горький опыт научил Дидрада не рассчитывать на мощь стен: их всегда можно разрушить или проломить. Стены без защитников никчемны. А если это так - то к чему они? Когда защитники храбры, то и вал вполне способен оградить город от вражеской ярости.
   Решение пришло с трудом и не сразу. Его становлению способствовало появление Фемеола, бывшего строителя Ихоклеоронта, который "не мог долее усидеть в Тиринте и приплыл в Оледны потому, что когда-то оставил здесь часть своей души".
   Эгиват благосклонно принял его. В тот день он был в прекрасном настроении. Головная боль, которую доставляло ему стадо почти в сто тысяч голов разрешилась выгодными и прибыльнейшими сделками с родами сильно пострадавшими от нашествия кочевников. Всем нужен был скот - и почти весь он находился в руках Дидрада. К тому же, вместе с кораблем, на котором пришел Фемеола, прибыл человек в черной мантии с россыпью белых звезд на спине. Его помощники доставили эгивату несколько мешков доверху набитых золотом, а также пергаменты - письменное новшество, которое было, хотя и непривычным, но по достоинству оцененным Дидрадом. Он долго смотрел на пергамент, мял его в руках и дивился, как это буквы на нем не осыпаются; он скручивал его трубочкой и разворачивал - "Не осыпаются буквы!", - дивился он, - "Не осыпаются!" И тут же про себя решил, что ответ напишет на привычной ему табличке.
  На пергамете стояла печать братства всатенов.
   "Мы горды тобой, брат. Весть о тебе колышет три города", было написано в пергаменте, который передал человек в черной мантии.
   "Прибудь по белой земле", прочитал Дидрад потайную табличку, переданную ему одним из помощников человека в черном.
   - Тир, позволишь ли?
   Самалтаон отвлекся на голос.
   - Проходи, Киина, - пригласил он.
   Наставник вошел в палубную надстройку, отирая руки запачканные в глине.
   - Спал на земле?
   - Я-то? Что? Нет. Хе-хе! Нет, я... нет...
   - Редко вижу тебя бодрым и испачканным.
   - Отмерял себе землю под дом, если ты позволишь, тир. Земли мно-о-ого!
   - Радует ли это?
   - Слава богам и тебе, тир. Твой народ доволен! Поговаривают, ты не будешь возводить стен?
   - Нет. Что в них проку? Уныние только, как увидишь развалины.
   - Ты надеешься, что великий Лант - бог рек охранит тебя с трех сторон.
   - Да, я прошу и его защиты и воздвигну храм в его честь.
   - Ты правильно сделаешь, тир. Это мудро! Фемеола...
   - Я позвал тебя сюда, чтобы говорить с тобой о белой земле.
   Киина сглотнул. Глаза его забегали. Дидрад, глядя на него, мог поручиться, что старик не слушает его, а придумывает тысячу причин, почему не сможет покинуть новый Ихоклеоронт.
   - Услышь меня, старик. Не виляй глазами, подобно собачьему хвосту. Ты останешься здесь при своей зэлтаоне.
   - О, благодарю тебя, тир! Благодарю! - с непривычным жаром проговорил Киина.
   - Она даже в тебе разбудила огонь.
   - С ней я познал счастье, мой господарь.
   - Но, слушай же!
   - Мои уши отныне твои, тир.
   - Рыбак, тидорп, земли которого там, у Оградендов, он написал мне.
   - Ты хочешь, чтобы я прочитал, тир?
   - Нет. Я ничего не знаю про него. Триголинт, поданный мне от его руки полон потайного смысла.
   Наставник кивнул.
   - Ночью тяжело узнать даже друга. Особенно если он в тени, тир. Что ты прикажешь ответить и кого ты прикажешь отправить с ответом твоим?
   - Отвечу я сам. Отправишь же к нему Проныру.
   - Слава богам. Они удержали его здесь. Он хотел сегодня отбыть в Магуронт.
   - Что же его остановило?
   - Моя веома, господарь, - рассмеялся старик.
   - Неужели любовь стирает с лица твоего помятость попоек?
   - И следа не остается, господарь, даже следа не остается. Любовь! - И Киина мечтательно вздохнул.
   - Вот ведь и правду сказал, - улыбнулся эгиват. На миг его лицо просветлело: он подумал о Мионине, а после о Зоалине и детях, но затем вдруг вспомнил про пергаменты от братства и снова нахмурился. - Я все сказал. Иди. Первый!
   - Самалтаон?
   - Призови Сверчка или Помятого.
   - Они на пути к нам.
   - Еще не прибыли?
   - Рано, мой самалтаон. Но Второй здесь.
   - Призови.
   Речные волны, взбудораженные веслами судов и их суетливой толкотней у берегов, накатывали на пляж, в который уткнулся нос горхета эгивата и тихо шуршали галькой, перекатывая ее взад и вперед.
   Прямо под взор эгивата вышли несколько десятков зэлтаонов-хегриилей во главе с Зубом и принялись разминаться, колотя друг друга кулаками и коля мечами.
   - Олок не опускай ниже плеча. Пусть словно жежь, как приторочен будет, - покрикивал то и дело Зуб.
   Хегриили недовольно морщились (они, как и все зэлты презирали щиты), но продолжали тренировку потому, что их тинит пообещал "счесать голову, коли олокраанта не примешь".
   - Предрассудки губят людей, - прошептал в задумчивости Дидрад.
   - Мой самалтаон?
   - Второй? Зайди.
   - Мой господарь, - заглянул в дверь Отсей.
   - Погоди, Проныра. (И про себя) "Какая неудобная привычка являться всем и сразу" Ты, Второй, подай слаг. - Эгиват взял кинжал, раскрыл ножны, открыл их и написал на табличке в них только одно слово: "Прибуду". - Иди с этим в Тиринт. Горхет, тот который прибыл с Фемеолой, готовится уйти. Иди на нем. Ступай. Проныра!
   В помещение вошел Отсей.
   - Киина оповестил тебя, почему я звал?
   - Да, тир, и я жду ответа от т-т-тебя.
   - Сейчас дам его. Первый!
   - Самалтаон?
   - Призови Тучного.
   - Аливара или Екратаота.
   - Аливара.
   - Да, самалтаон.
   Дидрад отошел к столу.
   - У тебя есть палочка и краска? - спросил он Отсея.
   - Да, тир, - кивнул тот и разложил перед эгиватом свой письменный набор.
   "Присылаю тебе лекаря. Расскажи ему о хвори. Да хранят тебя боги", отписал Дидрад Рыбаку.
   - Иди с этим. - Дидрад повременил отдавать пергамент (может быть, стоило отписать на табличке), но потом решился и подал Отсею пергамент.
   Снова подошел к окну. Мимо, отмеривая палубу широкими шагами прошел Каванна. Он был мертвецки пьян и если бы не борта судна, то тинит непременно бы пал ниц. За ним шли два молодых воина. Они пристально следили за ним.
   - Кава! - позвал эгиват. - Кава! Почему вы идете за ним. Отвечайте! - обратился он к воинам, когда не дождался даже взгляда со стороны Каванны.
   - Тинит Марнеун приставил нас к нему.
   - Как давно?
   - Много малых лун, эгиват, - уныло проговорил один из солдат: не такой представлял он себе службу.
   И вправду, Дидрад уже очень давно не видел Каванну.
   - Почему он во власти Тохона. Отберите у него веому.
   - Э-э! - зарычал Каванна на солдата, выдернувшего у него из подмышки бурдюк с вином. - Че эт?!
   - Он исполнил клятву, эгиват.
   - Какую клятву? Перед кем?
   - Он клялся прикончить множество кочевников в месть за свое поругание много снегов назад.
   - Ах, это. И прикончил?
   - Большу луну назад он истратил все стринты на покупку рабов-кочевников и собственноручно отрубил им головы.
   - Много взял?
   - Несколько сотен. Влез в долги.
   - Проклятое тщеславие! - выругался Дидрад.
   - Э-э! Верни веому. Э-э!!! - Каванна смотрел куда-то под ноги солдатам. Он хотел было направиться к ним, но боялся оторвать опорную руку от борта корабля.
   - Ведите его ко мне.
   - Да, эгиват, - обрадовались невольные попечители.
   - Господарь, - прохрипели за спиной у самалтаона.
   Дидрад обернулся. Перед ним стоял невысокого роста коренастый человек с отвисшим почти до колен животом, чистой от волос головой и с лицом, походившим на абсолютно круглый шар. Глазки его, черные и от природы хитрые, преданно смотрели на эгивата. Губы мужчины попеременно подрагивали: то нижняя подкидывала верхнюю, то верхняя давила нижнюю.
   - Тучный. Ты скоро.
   - Ты призывал, тир?
   - Да. Приготовься выехать этой же луной. Я дам тебе сликрахет. Готов ли ты к быстроте?
   - Боги отяжелили меня всего лишь животом, мой тир. Ум и готовность служить тебе, во славу тебя...
   - Оставь. Я не имею времени слушать, тем более, что из Оледн слышиться Рог Смерти. Скоро сюда набегут.
   - Самалтаон, призывал ли ты Каванну Лысого? - спросил Первый, приоткрывая дверь.
   - Да, пусть внесут. - Он повернулся к Аливару и заговорил быстро. - Отплывешь в ночь. Прибудешь по всех портах ниже по течению Моргаланта. Везде и всюду узнавай про Кочевье и Межкочевье. Ищи тех, кто видел дорогу туда. А больше всего разузнай про невольничий рынок у... у... ммм... узнай про невольничий рынок Межкочевья. И привези мне людей, которые были там или знают дорогу туда. Сделай тайно. Прибудешь к праздненствам в честь Олпобева.
   - Встану пред тобой, тир, в Олпобевины.
   - Иди. Первый!
   - Самалтаон?
   - Войди. Я еду в Оледны. Как очнется, - эгиват кивнул на Каванну, - отвесь ему десять плетей.
   Дидрад вышел из палубной надстройки и тут же натолкнулся на гонца из Оледн.
   - Мой эгиват, - проговорил тот, слоняя голову, - там послы. - Гонец задыхался от усталости.
   - Послы? От кого?
   - От кочевников. Хотят говорить с тобой.
   - Приведи их ко мне.
   - Мой тир, - произнес хриплый голос и Дидрад ощутил, что его тянут за накидку. Он обернулся. - Ты еще здесь, Тучный.
   - Мне говорить с тобой, мой господарь.
   - Говори, я тороплюсь.
   - Позволь шептать тебе на ухо.
   - Хм. Шепчи. - И Дидрад подставил ухо.
   - Они прознали про тебя и смотрели издалека. В снег они узнали тебя и потому приблизились, чтобы рассмотреть. Не дай им рассмотреть себя, мой тир.
   Самалтаон отнял ухо и в задумчивости посмотрел на писца, который на самом деле уж давно был привлечен им к делам более важным и тайным, чем письмо. Дидрад кивнул.
   - Я сам выеду к ним.
   - Не дай им видеть себя, тир, - проговорил все тот же хриплый голос.
   Эгиват оглянулся.
   - Призовите...
   - Хегрииль! - произнесли весело. Голос доносился от трапа корабля.
   Дидрад посмотрел туда и увидел знакомое лицо.
   - Лиикл. Красивый! - воскликнул он потому, что был необычайно удивлен. Увидеть Лиикла в Ихоклеоронте было равнозначно найти золото в куче навоза.
   - Мой милый брат! - расплылся в улыбке тот. Между тем, он поводил глазами по сторонам и принял осанистый вид, когда заметил, что все, кто слышал и его крик, и ответ эгивата, обернулись на него и стали смотреть и слушать. - Рад ли ты мне, как я тебе?
   - Боги послали мне тебя! - улыбнулся Дидрад и раскрыл объятия. Он и вправду был рад встрече, весьма удачной при новых обстоятельствах. - Почему ты здесь? Давно ли?
   - Всего столько малых лун, - и Лиикл показал эгивату пятерню. - Я прибыл к тебе потому, что Тиринт бредит тобой даже больше, чем войной в белых землях. Все только и говорят про тебя. Поговаривают, ты несметно богат. Я не мог не прибыть, чтобы порадоваться вместе с тобой.
   - Видеть тебя здесь...
   - Знаю, знаю... Мои друзья смеялись в путь горхету, который уносил меня сюда, но ветер и удача, которые отвели штормы от моего корабля лишь подтвердили, что я сделал угодное богам дело. Я и вправду вовремя? Или ты куда-то выезжаешь? Мне...
   - Нет-нет, Лиикл! Нет! Все дела могут подождать, когда я вижу тебя. - Дидрад с хитрецой посмотрел в Оледны и шепнул Первому: - Призови Киину.
   - Да, самалтаон.
   - О чем ты шептался с этим прекрасным юношей.
   - Я приказал готовить тебе достойное ложе.
   - Нет, Хегрииль. Еще в Тиринте, когда всходил на горхет, я приказал себе отказаться от роскоши и мягкости. Я буду, как ты. Где ты прикажешь мне встать?
   - Больше негде, как в моем маленьком самалте за спиной.
   - Я его буду делить только с тобой?
   - Только лишь со мной.
   - Боги балуют меня!
   - Так, что же привело тебя сюда, кроме желания облегчить мне бремя известности.
   - Имперской известности. Даже император прослышал про схватку у переправы. Ты оказался единственным, кто дал бой и достойно выдержал нашествие этих дикарей.
   - Да, они не перешли границу там, где стоял я, - почти не соврал Дидрад, ибо кочевники действительно не перешли границу империи в его землях потому, что там не было переправы.
   - Все знают об этом, - улыбнулся Лиикл. - О тебе судачат в каждой спальне. Ты знал?
   - Нет.
   - А что это значит?
   - Когда судачат в спальнях?
   - Да.
   - Не знаю.
   - Дороги в эти спальни для тебя открыты. - И Лиикл ущипнул Дидрада ниже живота. - Ах! Я и забыл. Ты же уже отдан Луттеине. - И шепотом. - Но когда и кого это останавливало.
   Над Оледнами снова разнеслось жужжание Рога Смерти.
   - Что это за противный звук? Он режет мой слух. От этого я могу плохо петь. Ты знал, что я хорошо пою?
   - Нет.
   - Значит, я обречен сыграть тебе и спеть.
   - Я буду польщен.
   - Ах, не льсти мне. Услышишь, потом льсти. Не люблю. Не люб-лю! О, боги, едва не забыл. У меня куча триголинтов тебе. Я привез сюда свою библиотеку.
   - Как видишь, мне негде разместить ее.
   - Так это же хорошо!
   Дидрад удивленно посмотрел на Лиикла.
   - Представь глаза красоток в Тиринте, когда они узнают, что я творил свои стихи и поэмы при туслом свете в грязной палатке посреди диких Оледн, где всюду (он плавно повел руками влево и вправо) бродят эти звероподобные кочевники. Они смрадят и огрызаются во тьму своими оскалами. И среди всего этого хаоса и ужаса на триголинте проявляются строчки о любви, о надежде, о лучшем. Добро размером с зернышко, среди водоворота зла. Зла размером с бесконечность Оледн. О, боги, я весь дрожу! Позволь мне записать! Позволь мне это записать! Я сейчас умру от мыслей! О, боги!
   Лиикл пробежал мимо Дидрада, вытаскивая из запазухи пергамент.
   - У тебя есть, чем записать? - спросил Лиикл, влетая в палубную надстройку. Голос его и впрямь дрожал.
   - Первый, подай ему, - приказал эгиват и шепнул гонцу. - Езжай обратно и скажи, что тидорп прибудет к ним сам. Не пускайте их сюда.
   Гонец кивнул и сбежал по трапу на берег.
   - Как хорошо получается, Хегрииль, как хорошо! Словно Ратимая нашептывает мне слова! - торопливо говорил Красивый, одновременно записывая.
   - Богиня благоволит тебе.
   - О, нет, не думай так. Она капризна, может услышать тебя и сразу передумать шептать. Молчи же! Молчи! - Продолжил лихорадочно записывать. - Слушай: среди безгранья свирепости звериной... или лучше заменить на ярости звериной, а? Свирепости?
   - Ты не у того просишь совета, Лиикл, - улыбнулся Дидрад.
   - Ох, и вправду! То есть... я не хотел сказать...
   - Ты не обидел. Я знаю, что лучше расписываюсь унагом, чем палочкой.
   - И все же ты меня прости... О, Ратимая, новое... новое!.. вот... И все же ты меня прости... э-э... среди свирепости жестокой... нет... да... пустил свои нежные ростки... о, боги, я сейчас... ноги не держат... А ты знал, что я был в Оледнах? - Он отбросил палочку и словно враз забыл о ней.
   - Нет.
   - А я был. И видел их. Ничего хорошего. Они мне сразу не понравились.
   Дидрад рассмеялся.
   - Что же оттолкнуло тебя?
   - Бескрайность. Я не люблю безграничность. Она отупляет и изматывает. Я хандрю! Хандрю, когда ее вижу! Да, это так! Но, что же стихи... ах!.. она покинула меня...
   Лиикл растроился.
   - Раммея.
   - Ратимая, Хегрииль. Неужели ты ни разу не бывал в объятиях богини поэзии?
   - Это было в прошлой жизни.
   - Всех ли богинь оставил там? О-о-о! - Самоназванный поэт поморщился, заметив Каванну, который лежал у стены помещения и сладко спал. - Что это? Фу, как от него разит. Что это за... даже и не знаю, как назвать.
   - Это мой тинит.
   - У тебя такие тиниты?
   - Да, он празднует исполнение клятвы.
   - Ого, как это... это так старо и необычно. А какую клятву он исполнил?
   - Прирезал тысячу кочевников.
   Лиикл замер с открытым ртом.
   - Это, видимо, от него разит их кровью, - наконец ожил он. - Мне говорили, что она дурно пахнет. Он всегда будет с нами?
   - Нет, как только ему отвесят десять плетей я прикажу вышвырнуть его вон.
   - Плети? - Красавец задохнулся. - Плети. - Улыбка тронула уголки его губ. - Можно я посмотрю?
   - Посмотри.
   - Прочь! - закричал неожиданно Лиикл и отбросил в сторону пергамент. - Что не могу доделать - забываю. Все, кончено! Прочь. Уведи меня отсюда. Ты ведь едешь куда-то?
   - Да, и не прочь взять тебя с собой.
   - Брат, ты балуешь меня. Прямо в Оледны?
   - Не только.
   - Что же еще? Чем же еще боги хотят помутить мой разум?!
   - Боги хотят твоей встречи с кочевниками.
   Лиикл пошатнулся.
   - С кочев... Прямо сейчас? А-а-а?.. Ммм...
   - Я буду с тобой.
   - Тогда я еду, - быстро согласился он. - Бр-р! Я увижу их. Хе-хе! Увижу их клыки, их когти. Мои барниты будут глядеть мне в рот, когда я вернусь в Тиринт. Слава богам, что они послали тебя мне, Хегрииль! - взвизгнул он. - Еще, брат мой! Позволь мне приказать своим слугам прибраться тут. Я привез тебе благовоний и пахучих масел. - Он оглянулся на Каванну. - Не зря!.. - Повернувшись к эгивату, он хмыкнул. - Я соврал тебе, что прибыл налегке. Но и ты пойми - как же сразу и от всего отказаться?!
   Дидрад понимающе кивнул.
   Они вышли и вскочили на поданых коней.
   - Рессец. Три олоатира стоит.
   - Ты и коня привез?
   - Я прибыл на своем корабле, - признался Лиикл.
   - И согласился жить со мной? Почему?
   - Я хочу нести тяготы. Они приятны, когда разделены с великим человеком. С этим согласится потом весь Тиринт. - Он помялся и выпалил. - Сейчас так модно убивать, что я решил... гм-гм... прийти к тебе и проситься в твое славное воинство.
   - Я не прочь принять такого славного хоригинта в свои ряды.
   - Опять льстишь. Что ты мне дашь? Конницу? Какую - тяжелую?
   - Барэрмениги не пойдут за тобой.
   - Ты не обидел меня, не переживай, - хохотнул Лиикл, хотя по лицу его выходило, что он обижен до глубины души. Успокоения он искал в проговаривании двух слов: "Все дикари!"
   - Я тебе дам лучшую хоргиту.
   - Какую? - оживился Красавец.
   - Эмонцы. Я тебе дам псов.
   - Ха-ха-ха! Псов! Представляю, Лиикл Псарь или Лиикл тинит псов. Лиикл Эмонец тоже не подойдет. - Он нахмурился. - Лиикл... ммм... Ты это серьезно сказал?
   - Нет, - улыбнулся Дидрад. - Псы да и все мое войско недостойно тебя.
   - Хегрииль, - Лиикл даже покраснел от волнения.
   - Забери мое имя.
   Наступило молчание. Лишь тяжелое и учащенное дыхание тиринсткого гостя нарушало безмолвие степи.
   - Ты смеешься надо мной, - наконец-то пришел в себя Лиикл.
   - Нисколько.
   Послышался топот коней и к ним подъехал Киина. Дидрад на некоторое время отъехал к нему и о чем-то обмолвился со стариком. Тот кивнул и, нагнав опешившего от предложенного эгиватом всадника, обратился к нему:
   - Тидорп.
   Лиикл удивленно посмотрел на него и хлопая глазами, обратил свой взор на Дидрада. Тот ехал позади него и улыбался.
   - Боги любят тебя, эгиват! - сказал самалтаон своему гостю.
  
  ***
  
   Солнце нещадно палило. Тяжелые испарения, исходившие от сплошного зеленого корва оазиса, поднимались ввысь волнообразным знойным маревом. Они плавили округу и оазис истомно выгибался, словно танцуя в такт с неслышимыми человеческому уху природными напевами. Зеленая лента реки, как все живое в полуденный час, лениво извивалась, катя свои воды мимо оазиса и унося их к далекому морю. Со стороны зеленого островка на реке доносился птичий говор. Иной раз и сами пернатые на мгновение появлялись между кронами деревьев, перепархивая с одной ветки на другую. Это их кратковременное, протяженностью в миг, мелькание больше походило на мираж, который так часто проявлялся в этих местах.
   Зеленый оазис, протяженность которого не превышала десяти тысяч шагов в ширину и в два раза больше этого в длину вдоль реки, кишмя кишел жизнью. О ней свидетельствовало многое, но самым важным и видимым признаком была дорога, которая прямой полосой шла почти от самого горизонта и до оазиса, где быстро вбегала под тень деревьев и терялась между ними.
   Ветер, который ни на минуту не оставляет даже самые необитаемые уголки земли, пробегал по верхушкам деревьев, лениво колыхал их, трепал гривы коней, которые во множестве стояли у их стволов и гнал прочь от неугомонной даже в такую жару детворы какую-то безделушку (она, как это всегда и бывает, была им тем нужнее, чем невозможнее ее было заполучить). Дети голосили, некоторые растирали на лице грязь, разбавленную слезами и, толкаясь и затевая драки, гнались за тряпицей, грозя друг другу, а то и ей кулачками.
   Несколько раз между стволами деревьев мелькнули песочного цвета женские платья, на которых были прилажены кожаные фартуки и оборки из материала, свойственного одежде "имперских" народов.
   В том месте, где дорога из степи ныряла под сень деревьев, у корней сидели несколько воинов. Они были по пояс голыми, но и это не спасало их от томления жарой и жаждой. То и дело кто-нибудь из них нехотя поднимался на ноги и уходил в оазис запасаться водой, которая поглощалась воинами в неимоверных количествах.
   - Посмотри, Лишли, что там вдали. Кажется это или?..
   - Это караван идет, Тыйи, чего ты не угомонишься сегодня? Пекло такое. Приставь голову свою к земле и не поднимай. Чем выше, тем жарче, - посоветовал тому, которого назвали Тыем один солдат. По длине косичек, которые свисали из-за его ушей, а также по бородке, тонкой струйкой спускавшейся на грудь, можно было догадаться, что это был старый вояка.
   - Откуда караван, Лишли?
   - Демоны Оледни, вот почему не люблю я с молодыми стоять в дозоре. Не сколько от жары устаешь, сколько от расспросов, - подал голос еще один воин. Он лежал, положив лысую голову на корень дерева, грыз травинку и прищурившись, смотрел на лист перед собой так, словно на листе этом были записаны пророчества к его жизни. - Ты, Тыйи... чего тебе не лежится? Чего ты тревожишь нас?..
   - Спросил...
   - Не перебивай. Вот идет караван. Там вдали еще идет и до Тьмы не дойдет, останется в Оледни. Ты что, караванов не видел? Или как пылит Оледни под копытами не видел?
   - Видел, бойли.
   - Видел. А может быть сегодня к нам караваны не шли? Кони не шли и рабы?
   - Шли, бойли, - еще более смутился Тыйи.
   - Оставь его, Сайили, - вступился за молодого солдата Лишли.
   - Не оставлю. Надо ему сразу объяснить, чтобы понял и не говорил лишнего. Я тебя снова спрошу, Тыйи - приходили караваны или нет?
   - Приходили, бойли.
   - Приходили и много приходили, и уходили тоже много. Зачем же ты спросил именно про этот караван?
   - Не знаю, бойли. Спросил и все.
   - Демоны накажут тебя за то, что ты обеспокоил нас из-за глупости своей. Не знаю, бойли. Спросил и все, - передразнил Сайили и выплюнул травинку.
   - Когда же жара высушит ваши поганые языки? - вздохнул, выходя из дремы еще один воин. Он потянулся (вытянул руки перед собой) и нехотя и даже с некоторым чрезмерным усилием стал переворачиваться на другой бок. - Уподобились бабам и стрекочут...
   - Дойдут до Тьмы, - проговорил Лишли. - Ставлю гюли. Дойдут. - Он навесил над глазами ладонь и стал вглядываться вдаль.
   - Гюли ставишь? - неожиданно резво откликнулся тот, который еще недавно еле ворочал себя с боку на бок.
   - Да, даже два гюли. Дойдут. Погляди, быстро идут.
   - Не караван, что ли?
   - Караван... вроде как... пока не разглядишь...
   - Два гюли? - уточнил Сайили.
   Лишли кивнул.
   - Два с меня, если дойдут, - включился в пари тот, который только проснулся.
   - И я два гюли отдам, если дойдут, - сказал Сайили.
   - Бойли, я ставлю один за то, что дойдут, - сказал робко Тыйи.
   - Становишься воином, - хохотнул Сайили. - Только, как мы поделим с Мийли ваши три гюли.
   - Он прав, - кивнул Мийли, - добавляй еще один... чтобы поровну...
   - У меня всего один, - признался новичок.
   - Скажи, что добавляешь и будешь нам должен.
   - Это если мы проиграем.
   - Вы проиграете.
   - Смотри, как быстро идут.
   - Ничего не быстро. Обычно идут.
   - Большой караван вроде.
   - Нет, это Жар множит его. Демоны играют нашими глазами.
   - Бойли, ойкызли идет.
   Воины встрепенулись.
   - Кто пил первым в прошлый раз? - спросил Сайили.
   - Я, - ответил Мийли.
   - Значит, черед Тыйи пить.
   - Я пропущу, бойли, для Лиш-бойи.
   - Не уступай такое, сынок, даже брату своему, ибо вода - это жизнь. Твой черед - ты и пей.
   - Благодарю тебя, Лиш-бойя.
   - Проклятье! Разлеглись. Думаете, если Оледни пусты, то можно спать. Демоны заберут вас и будут правы потому, что надо забирать таких (выругался), как вы.
   - Прости нам, ойкыз-бойя, мы вглядываемся лежа и видим там караван, - проговорил с низким поклоном Лишли.
   - А, старый тюфяк, и ты здесь! Еще верен великому Ледли? - обернулся на него ойкызли: сухопарый мужчина лет пятидесяти, занимавший в оазисе положение тинита. Его натянутое на скулы лицо, словно даже и не тронутое годами, расплылось в улыбке-оскале.
   - Я верен великому Ледли, да охранят его предки и обойдут своим словом демоны!
   - Как же, верен! С вам только глаз отпусти - тут же в Оледни и только вас и видели!
   - Не обижай меня, ойкыз-бойи, ни разу не пристала к хвосту моего коня колючка Оледни без того, чтобы конь шел послушный приказу великого Ледли.
   - Тах-тах! - произнес ойкызли, отирая лицо. - Вы, пилейенли, горазды языком молотить. Что за караван?
   - Мы не знаем, ойкыз-бойя. Он еще далеко.
   - А на что вам дадены кони? - закричал на солдат командир. - Садитесь и скачите вперед. Высмотрите его.
   Воины обреченно переглянулись и стали облачаться в широкие балахоны из грубой материи, которая в империях по обеим сторонам Оледн служила для изготовления мешков.
   - Демоны его забери! - прошипел сквозь зубы Сайили. - Чего пришел в такой зной? Чего таскается - покоя не дает? Пшли прочь! - закричал он на стайку детей, которые пересекли дорогу его коня.
   - Хоть воды принесли, бойли, - попробовал успокоить его Тыйи.
   - Проку от нее, коли нас под Жар гонят. Еще тени коней наших не оторвуться от Гюляйиля, как мы выпьем ее всю до капли. А тебе и вовсе молчать пристало, - набросился он на новичка. - Из-за тебя все!
   - Как же из-за меня?! - обиделся тот.
   - Из-за тебя. Через чьи глаза демоны увидели караван, будь он вечно проклят. Ты хотел его посмотреть, ты спросил, они услышали и прислали к нам ойкыз-бойю. Пшел, я сказал, с дороги! - заорал он на мальчишку, перебежавшего прямо под носом коня от одного ствола дерева к другому. Тот крикнул "таа" и скрылся в кустах.
   - Гляди, Сайи-бойя, караван-то встал! - сказал Мийли. - Наша правда была, наш выигрыш. А, Лиш-бойя, а, Тыйи?
   - Ваша победа, - согласился новичок. Он напряг зрение и убедился, что караван встал. - Стоит.
   - Приготовьте ваши мотли и илли, - проговорил Лишли, тоже всматриваясь перед собой. Он подкинул и поймал легкое копье - илли и оправил вперед, под руку, небольшой кинжал - мотли. - Нехороший караван.
   - А, как быстро шел - хорошим был, а сейчас - как встал, так сразу и плохим стал. Бойли, ты говоришь себе в обрат, а?
   - Не о том сейчас ты, Мийли. Они дойти бы могли, но стоят - ждут Тьмы. А тот, кто Тьму ждет - несет в голове плохое.
   - Все плохое в голове у них уже вскипело от Жара. Вот увидишь, Лишли, они встали не по своей воле, - сказал Сайили.
   Всадники выстроились цепочкой и быстрой рысью пошли в сторону каравана.
   Караван был большим: несколько сотен коней и два десятка нивани расположились полукругом под навесами из тиринтских материй. По всему выходило, что караван шел издали и был измотан переходом.
   - Успеха и прибыли вам, бойли, - сказал Лишли, когда первым приблизился к коню, подле которого лежал человек в красном кафтане, наброшенном на голое тело.
   - И вам, огыйли, того же желаем.
   - С чем прибыли к нам в Гюляйль?
   - Всего понемногу, огый-бойя: товары из земель Тьмы и Света, рабы... всего понемногу... - отвечал человек в красном кафтане. По всему было видно, что ему тяжело говорить.
   - Почему не идете дальше, а встали здесь?
   - Нивани, пусть демоны приберут их, отказываются ступать. Да и два коня пало. Не бросать же.
   - Я же говорил, - шепнул Сайили воинам. Те кивнули.
   Но Лишли еще пристальнее посмотрел на караванщика и продолжил расспрос: а как того зовут - Пейолаль, а из какого он племени - племени гюйллели рода Смийликли, откуда идет - от племени пилейенли, но начало пути заложено у племен коввирили. Далее последовали расспросы более детальные и походившие на простой разговор двух земляков, но каждый из них понимал, что, как вопрос, так и ответ несут в себе намного больше, чем простое сотрясение воздуха и удовлетворение земляческого интереса.
   - Лиш-бойя, поедем, а? - взмолились одновременно и Сайили, и Мийли. - Жар. Не можем уж!
   Перекинувшись с Пейолалей еще парой-тройкой слов, Лишли наконец-то оставил его в покое и позволил увести себя обратно, приговаривая одно и то же: нехороший караван.
  
  ***
  
   - Не слышно ли было?
   - Нет, господарь. Едва только пискнули.
   - Лихо вы. Ловко.
   - Умеем то, господарь.
   - Первый!
   - Самалтаон?
   - Скачи к Каванне, скажи, чтобы приблизился к нам на полет горона. Эмонцев не приводит пусть. Надобности нет.
   Над степью опало покрывало Моокмара. Но было оно не старо как прежде, а ново - так редко, но бывает, что Моокмар меняет старый плащ на новый и тогда на одну луну или две устанавливаются очень темные ночи, такие, что хоть глаз выколи. Этакие ночи скоротечны ибо Тирот быстро прожигает на плаще отца дырочки и снова прорезают тьму блестки звезд.
   - Боги благоволят нам, брат Сигилат, - сказал Дидраду густой голос. Он говорил спокойно, уверенно, но несколько устало.
   - Да, брат Куддит, боги с нами в эту луну.
   Мреднак, негласный представитель братства Всадников Черной ночи при эгивате, хмыкнул и заговорил с самалтаоном о его планах.
   - Вода. Нужна вода, - только и проговорил Дидрад. - Нивани почти все кончились. Теперь вода только у них. - Он указал рукой в сторону оазиса.
   - Всатены готовы следовать твоей руке. Укажи, что нам делать, брат?
   - Ваша работа за стенами Кулюля или как они называют этот город. Пока же нам нужна вода. Сейчас только прокололи последних нивани.
   - Великие сосуды богов, - проговорил голос Киины. - Никогда я не видел таких чудес - сосуды на ногах. О, боги... - И он зашептал молитву.
   Нивани и вправду сослужили Дидраду хорошую службу. Эти гиганты умели не только сражаться на поле боя, но поглощали огромное количество воды и умеючи хранили ее в себе. Этим их качеством уже много веков умело пользовались кочевники, протыкая животным водяные мешки под боками и сцеживая оттуда мутноватую жидкость.
   Дидрад узнал об этой особенности нивани от одного из погонщиков и не преминул воспользоваться новыми знаниями для того, что замыслил.
   Вскоре на небосклон взойдет вторая большая луна, которую эгиват увидит находясь вне своего самалта. Удивительно, но поход начался необычайно удачно. Может быть это было потому, что при его подготовке слишком много неудач свалилось на голову Дидрада. Они посыпались на эгивата, подобно "дарам" рога изобилия с того самого момента, как к нему прибыли послы кочевников.
   Шутливое, поначалу, желание Дидрада поставить Лиикла тидорпом нового Ихоклеоронта, предложив его кочевникам сместо себя, обратилось нежданно в долговременный обман, которому весьма поспособствовали необычайные способности тиринтского повесы в обводе вокруг пальца умудренных жизнью и опытом послов Кочевья. Нельзя однако сказать, что Лиикл быстро и безболезненно вошел в роль эгивата: весьма долгое время своего первого "знакомства" с кочевниками, он смущенно молчал, испугано поводя глазами по их лицам (и непонятно даже было, чего он испугался: того, что "звери" оказались вполне обыкновенными людьми или того, как они говорили на тиринтском и какие знания проявлялись в каждом их слове).
   Дидрад же все это время находился в отдалении от "господарей" и неожиданно для себя открыл новый вид наслаждения - он удовольствовался мгновеньями безответственности, счет которым перестал вести много лет тому назад. Бродя тогда, там, в Оледнах по густому ковру из нарождавшихся трав, оглаживая морду коня и вдыхая ароматный воздух степного многоцветья, он вдруг невероятно ясно осознал, что уже долгое время не видит того, что проиходит вокруг него. Это так бывает, когда мы привыкаем смотреть вдаль, стараясь понять и предугадать - когда мы смотрим вперед и не замечаем носа нашего, ибо он нам привычен и потому неинтересен.
   Пока велись переговоры, самалтаон пережил словно второе рождение: по новому посмотрел на Оледны, по иному взглянул в небеса, окрапленные легкими продолговатыми перистыми облаками. Дидрад приседал на корточки и оглаживал молодую траву, еще нежную и податливую, и ему показалось тогда, что гладит он сам себя. Еще не так давно, он был таким же свежим, налитым соками и покорным для жизни. Ему казалось, что солнце одаривает его теплом, что порывы ветра приносят свежие ароматы и веяния, непременно счастливые и удачные, что все вокруг него издано только лишь затем, дабы угодить ему и помочь насладиться жизнью. Но прошла весна жизни его и наступило жаркое лето. И вот уже солнце не ласкает теплом, а жжет, да ветры приносят не ароматы, а терпкие запахи угасающей жизни. После же наступит время осени, когда такие же травинки, как и он начнут чахнуть и стелиться по земле, а затем будет зима. Зима его жизни!..
   Переговоры кончились слишком быстро - так ему показалось. Он тут же высказался об этом Киину, на что тот, с уставшим лицом и еле ворочавшимся языком, указал рукой вверх. Солнце клонилось к закату. Неужели, половина дня прошла! Как быстро! Как все это быстро происходит, когда жить в радость.
   Оказалось, что послы Кочевья пришли к эгивату просить вернуть им стада. Они предложили за них пленных и добро, награблено в Тиринте. Предлагали они и деньги, но столько, что Киина "едва удержал губы".
   - Ты не мудро поступил, отправив вместо себя этого мальчишку, - сказал старик и покачал головой.
   - Он старше меня на много снегов.
   - Возраст не приходит со снегами, тир.
   Каждый из них остался при своем мнении. Дидраду и самому показалось, что возможно он поступил неправильно, прислушавшись к словам Аливара Тучного. Некоторое время эгиват даже пребывал в гневе на своего советчика и не сдобровать бы последнему, если бы он был рядом, а не во многих тысячах шагов вниз по течение Моргаланта.
   В тот день не только Дидрад, но и Лиикл пребывал в непривычном ему состоянии постоянного напряжения и раздумий. Богиня поэзии, к которой он хотел было обратиться за помощью в написании "Поэзии темных Оледн" (так он уже обозвал свою будущую работу и даже написал об этом на верхней части дорогого пергамента), оставила его сразу же, как он "заглянул в глаза зверей".
   - Я был разочарован, - признался он позже эгивату. - Эти дикари весьма походят на нас. И не пойму я (он задумался, формулируя мысль), каково для меня это сходство: делаю ли я им честь походя на них, либо они унижают меня своей похожестью.
   За какие-нибудь две малые луны в Лиикле произошла невероятная по кардинальности своей душевная перемена. Надо сказать, что собственный опыт подсказывал Дидраду, что подобного типа перемены всегда имеют под собой давний и основательный фундамент, ибо нельзя начать думать о жизни и смысле ее, ежели раньше не задумывался о чем-либо подобном и не размышлял.
   Подобного же мнения придерживался и Киина, сказавший через несколько дней, что "у мальчика хорошо пришита голова" (он словно напрочь забыл недавнюю собственную критику Лиикла).
   Повторная встреча с послами, которую Дидрад все время откладывал ибо уделял это самое время строительству нового города, благотворно повлияла на тиринтского повесу. Следуя черте всех людей не изменять давним привычкам и сложившемуся годами укладу жизни, он продолжил жить праздно и легкомысленно, но Жачист Тихий, второй, помимо Аливара Тучного, писарь эгивата, приставленный к Лииклу докладывал Дидраду о том, что его тиринтский гость "все более задумчив и не смотрит на танцовщиц и рукавертов (так обозначил он фокусников)".
   Странно, но эти видимые "страдания" Лиикла доставляли самалтаону необъяснимое успокоение и на фоне его, Дидрад понял для себя, за что недолюбливал своего "друга". Он не любил в нем это его жизненное легкомыслие и радостность, положенные на фамильное и родовое достояние, которого он, по мнению эгивата, нисколько не заслужил. Положив себе этот вывод на ум, эгиват поймал себя на мысли, что даже если бы Лиикл и не выставлял напоказ свои развлечения, он, Дидрад, все равно не любил бы его потому, что не видел бы его мучений. Мучения эти, душевные по большинству своему, и к этому пришел самалтаон, - только они смогли бы переменить и переменили-таки его отношение к Красивому. Никогда не примет страдавший человек, даже бедный, в друзья себе не страдавшего и богатого, ибо в каждом из нас заложено единое понимание ценности душевной и материальной - первая вечна, а вторая эфемерна.
   "Все более задумчив и не смотрит на танцовщиц и руковертов", вспоминал слова Жачиста Дидрад и улыбался. Не это ли самое верное доказательство перемен в душе Лиикла. Его праздный взгляд, оглядывая степь и людей, бившихся за свое выживание в ней, видит совсем другое, нежели взгляд эгивата или любого эамала. Каждому из этих взглядов неведомо многое из того, что видят они по отдельности: Лиикл видит грязь, а эамалы - плодородную землю, Лиикл видит "круговерть зла" - эамалы простор и свободу, пусть жестокую, но справедливую жизнь, где выживает сильнейший, Лиикл видит в эамалах лишь диких зверей мало чем отличных от кочевников, они в нем - изнеженного тиринтца, недостойного даже плевка. Но каждый из этих взглядов, противоположных и непреложных по истинности своей для глядящих - каждый из этих взоров, сам того не подозревая, меняется под влиянием "земли и небес", как любил говорить Марнеуна. И невозможно было избежать этой перемены, и укрыться от нее. Невозможно было заткнуть уши и не смотреть вокруг. Оледны тонкими струйками степных ароматов, легким дуновением ветерка, жаром полуденного солнца и мягким ковром из прелых трав под ногами проникали в душу человека, теребя ее и изменяя.
   Таким, каким предстал перед послами "эгиват" Лиикл через половину большой луны, его не ожидал увидеть никто. Говорил он с ними величественно и больше не оглядывал их, словно диковинку. В тот второй раз, во вторую встречу между Кочевьем и империей Дидраду вовсе не хотелось оглядывать степь и гладить пожухлую уже траву. Эгиват слушал, внимательно слушал слова Лиикла, которые тот произносил с грозным спокойствием.
   Тиринтский повеса преобразился необычайно. На лице его не осталось и следа легкомыслия или игривости. Перед изумленным взором Дидрада предстал владыка, мало чем уступавший ему по уму и проницательности.
   Единственным выходом для тех переговоров все без исключения, и даже сам эгиват, считали тупик, в который зайдут обе стороны, повторяя "верните нам стадо" - "нет, не вернем". Лиикл так повернул разговор, что слова самих же послов принудили их запутаться и умолкнуть.
   - Вы просите меня вернуть вам стадо, но платить за это отказываетесь, - приводил он слова самих же послов.
   - Нам нечего платить за свое, - отвечали те.
   - Но вы готовы уплатить нам, не так ли?
   - Да, мы готовы. Но платить вам будет лишь за сохранение нашего стада, ибо платить за свое не будем.
   - Но вы платите нам нашим же добром, когда платить своим за свое не желаете.
   - То добро уже не ваше - это наша добыча, мы отняли его в честном бою.
   - Чем же нечестен был бой за ваши стада? Разве моих зэлтаргонов было больше, чем ваших воинов?
   - Вы украли.
   - А вы ограбили. В чем же отличие?
   - Честный бой был у нас.
   - Разве мы не дали вам боя?
   Послы кусали губы.
   - Не пойму, чего им еще здесь? - шепнул Дидраду Отсей, к тому времени вернувшийся от Пусвила Рыбака и рассказавший эгивату об увиденном в белых землях - по всему выходило, что северо-западная граница империя осталась открытой: ее прикрывало всего лишь несколько тысяч израненных при нашествии солдат.
   - Выглядывают. Надеются еще чего рассмотреть, - шепнул Марнеун, который в тот день бросил свои заботы по обустройству двух крепостей и позволил себе отдохнуть.
   - Не ходят ли к ним сюда из Ихоклеоронта? - спросил Дидрад.
   - Нет. Я следить велел. Никого, - успокоил всех Марнеун.
   Лиикл удобнее устроился на троне, который для пущей важности свезли в Оледны с одного из кораблей, и о чем-то переговорил с Кииной. При этом, он ни разу не взглянул на Дидрада.
   - Мы отдадим вам стада, - неожиданно проговорил он.
   Киина сделал вид, что уронил пергамент и нагнувшись за ним, посмотрел успокоительно себе за спину.
   Услышав последние слова Лиикла, все невольно посмотрели на Дидрада. Лицо эгивата не изменило ему и сохранило втайне удивление, которое овладело им.
   - Ты велик, о, Ледли Тиринта, - проговорил один из послов, на ломанном тиринтском. - Когда нам взять их?
   - Перед снегами, когда (Лиикл склонился к Киине и что-то спросил) когда Рубсиви еще не правит в Оледнах. Я не отдам раньше ибо жажда уморит их в пути.
   - Твои слова мудры, о, Ледли Ихокли.
   - Сейчас стада далеко отсюда, у Врат начала. - Лиикл указал себе за спину. - Там они спасены от жажды и голода. Но... - Красивый замолк, внимательно разглядывая посла, глаза которого загорелись словно олоатиры под лучами солнца.
   - Но, Ледли? - спросил тот, начиная терять контроль над собой. Он дрожал от радости и нетерпения, возможно, предвкушая награду от своего господаря.
   - Когда же я увижу обещанное мне?
   - Ты найдешь его, едва наши стада скроются за гранью Света.
   - Где? Что такое, грань Света?
   - Там, - и посол указал рукой на горизонт.
   - А не скроются ли и твои обещания вслед за хвостами зверей? - усмехнулся Лиикл.
   - О, нет, Ледли! - горячо заверил его посол.
   - Хорошо, я верю тебе. И чтобы показать, что верю, прими от меня это угощение. - С этими словами тиринтец указал кочевнику на огромную палатку, которую все время переговоров возводили в двухстах шагах от них.
   - Объяснишь ли мне решение свое? - спросил Дидрад у Лиикла, когда музыка заглушила все вокруг, танцовщицы, привезенные Красивым из Тиринта притянули к себе все взоры, а вино ослабило внимание послов.
   - Читал ли ты Скривлу? - вопросом на вопрос ответил Лиикл. Он был снова весел и на вид беспечен.
   - Ты знаешь, что боги учат меня читать совсем другое.
   - Прочти. Я не раз зевнул, пока читал. Но теперь не прозевал. - Красивый расхохотался и кивнул послам, оглянувшимся на него.
   - Перескажи.
   - Ах... нет, погоди, я должен говорить - ла-а-а! друг мой, не утяжеляй моего веселья.
   - Перескажи. - И Дидрад с силой сжал локоть Лиикла.
   - Прости, Хегрииль, - поморщился тот, рывком высвобождая руку, - я забылся. - Он отхлебнул вина. - Скривла - это прозвище, полученное от, то ли змеи, то ли птицы из белых земель, одним из немногих тидорпов, победившим тысячу диких орд. Столько голов их тинитов и тидорпов он прислал императору в знак велиия рода Тиринтинов. Он сам был из этого рода, только племенем ниже стоял. Поговаривали, его жена была красивейшей женщиной империи, хотя и грешила в молодости легкодоступностью... но не об этом! Скривла оставил за собой не только тракт, выложенный костями врагов, но и таблицы, по которым учили нас, - будущих тинитов и тидорпов. Труд его обширен и очень поучителен. Но вот послы идут ко мне...
   Музыка грохотала так громко, что от силы ее, казалось, трепетали стенки палатки. Кочевники шли к Лииклу шатаясь в ритм с этими переливами.
   - Надо приказать музыкантам выучить что-то дикарское, - успел крикнуть Дидраду Лиикл, когда послы обратились к нему:
   - Наши глаза, слух и живот наш услаждены тобой. Позволь нам ступить на дорогу возврата.
   - Пусть дорога эта будет ровной для ваших коней и безопасной для ваших животов. Ступайте и говорите обо мне не домыслы, а то что видели.
   - Мы видели щедрость и мудрость, - склонился один из послов. - Об этом и скажем великому Ледли.
   - Возьмите, - сказал Лиикл и, сняв с рук браслеты, а с пальцев перстни раздал всем послам.
   Те снова поклонились и вышли.
   - Знаешь, что больше всего они увидели здесь? - спросил Лиикл. - Слабость. - И засмеялся. - Слабость и страх. У меня непременно получается уверенно играть оба этих чувства. Ты помнишь, я играл тихого гордеца, который всему против, но боиться оговорить это и потому страдает. Как? Не видал? В прошлые Олпобевины был ли ты у нас? Был же? Нет? О, боги, тогда тебе непременно надо это посмотреть. Вот умора. Все попадали наземь, когда играл я и Слепец. Ты и Слепца не знаешь? О-о! я выпишу его и мы предстанем пред тобой - трус и гордец. Разные люди, но движимые одним чувством и потому страдающие. Глубокая игра великого...
   - Ты говорил мне про таблицы Скривла.
   - Да, таблицы Скривла. В них есть один маневр, который мне больше всего запомнился. Называется он отдай свое, чтобы получить все или что-то в подобном роде. Когда Скривл воевал в белых землях, тогда зэлты еще были сильны, а не так как сейчас, он окружил часть из них где-то в болотах. Возвел укрепления и стал морить их голодом. Тогда к нему пришли их послы и просили его пропустить их в обмен на слово, что они воздадут ему за милосердие серебром и железом. Так, как первый снег обелил Великие Зэлтские леса, то Скривл решил довериться зэлтам, но так, чтобы они оставили ему заложников. Они оставили, а когда пришли после снегов выкупать их, то он не только захватил добычу-выкуп, но нашел быстрый путь туда, где осели остальные дикари - отметины от колес их телег указали ему путь. Как он пишет "две малые луны наши унаги не знали покоя, упиваясь кровью презренных дикарей".
   - Что же ты задумал сейчас?
   - То же самое. С несколькими изменениями, но то же самое. Ха-ха! Боги никогда не повторяются. Можно сделать два одинаковых колеса, но каждое из них будет везти по-своему. - Неожиданно Лиикл умолк и лицо его сморщилось. - Мне дурно, - признался он. - Покинем же шум, Хег... - И он не договорил и изрыгнул ртом множество съеденной пищи. Это продолжалось довольно долго, до тех пор, пока изливания его не закончились глубокими и протяжными срыгиваниями. - Мой живот огрубел здесь, - улыбнулся он, хотя и был мертвецки бледен. - Он отвык от неги Тиринта. Спасибо Оледнам!
   После этого глаза Красивого закатились и он повалился вбок.
   Дидрад в тот момент не до конца осознал слов "эгивата" и лишь только разговор Киины прояснил ему истинный смысл задуманного Лииклом.
   - Мы выиграли время, тир, - сказал ему Киина. - До снега они не пойдут на нас - будут ждать стад. Когда мальчишка предложил мне это, я подумал об этом, только лишь об этом и подумал - когда получится столько времени отыграть, то думы твои могут все устремиться на поход. Оставь без боязни этого глупца здесь, пусть правит, коли ему понравилось, а сам иди. - Киина усмехнулся. - Знаешь, каким я застал его однажды? Он дрожал, стоя перед зеркалом и привозносил себя, обзывая "великий эгиват". Даже меня не смутился. Еще сказал, что вкусил все сладости жизни, но такого вкуса, как у власти еще ни разу не пробовал. Он молил меня уговорить тебя еще раз позволить ему быть тобой. Даже подарил моей зэлтаоне дорогое колье. Я не смог перечить ему, прости меня, тир.
   Дидрад расхохотался.
   - Видимо, и впрямь, боги любят меня! - сказал он. - Раз во вред мне прислали такого глупца. - Думал он правда не о богах, а о всатенах, которые были весьма удивлены появлением Лиикла, и решил: - Пусть правит!
   Приготовления к походу заняли остаток весны и половину лета, и оказались донельзя заполнены проблемами и неудачами: то поставки фуража не поспевали к сроку и пришлось закупить его в ближейших крепостях втридорого, то Рубсиви, налетевший из Оледн овладел несколькими большими судами и, поигрывая ими словно дубинами, повредил несколько десятков других судов, то войско смотрила хворь, от которой на людей напал понос, рвота и мокрота в глазах и от этого избавились лишь только к середине лета, потеряв несколько сотен человек.
   Когда же флотилия из трех сотен судов и лодок выступила в путь, то корма кораблей оставляла позади себя искусственный островок нового Ихоклеоронта, отделенный от Оледн с трех сторон Зеленым Ручьем и Моргалантом, а с четвертой, северной стороны двумя валами с рвами перед ними. Рвы были шириной в двадцать пять шагов и глубиной в три человеческих роста. Ровно на столько же над ними возвышались валы. Между ними, справа и слева от Ихоклеоронта поднимались стены двух военных крепостей, каждая из которых имела под собой порт, выходивший в Зеленый Ручей и в Моргалант.
   Правителем в городе был оставлен Лиикл, но приглядывать за ним должен был Марнеун. К тому же, Варад, которого Дидрад с трудом простил за трусость и бегство от кочевников, был поставлен присматривать за родом.
   За несколько дней до выхода флотилии были сыграны несколько свадеб: Марнеун и Болие Черныш породнились с Дидрадом, взяв за своих сыновей дочерей эгивата. Со время праздненств разыгрался пожар, который выжег бы все вокруг, не проходи свадьба во чистом поле. Ко всему прочему, из Зэлтии вместе со Сверчком и Помятым пришли вести от Плешуна. То, что он сообщил потрясло весь род Иллетаров.
   "Спааравелест пал под Рогом, Чергоувелест пал под Рогом. Ищу торговлю, но нет ее в разоренных землях. Горцы спустились в леса и под знаками Рога убивают зэлтов. Дух войны Хелеигелта с сынами своими правит Зэлтией. Позволь прибыть к тебе ибо плачу, видя безвластие и несправедливость".
   Также Плешун сообщал, что прекращает поставлять железо в Тиринт и что связи его с альгранами разорваны и "нечем больше занять себя" - снова намекал на позволение прибыть в империю.
   Следовали также и донесения о войсках Рога и о слухах, которые бередили Великую Зэлтию. Приказав Киине переписать все это, Дидрад направил триголинты напрямик к Залиорду.
   Покончив со свадьбами, последними делами и приготовлениями, эгиват заложил святилище в честь великого бога рек - Ланта - семь дней и ночей восхвалял великиго бога, задабривал его, и отбыл в свой первый дальний поход.
   Ничто из многомесячных трудов его не прошло даром, ибо флотилия быстро продвигалась к морю и всюду были припасены вода и еда для солдат, а также во множестве поступали сведения от Аливара: куда идти и чего ожидать от дальнего опасного пути.
   При свете луны, с корабля эгивата на берег спускали трап и по нему поднимались или сходили черные силуэты. И так происходило всякий раз, как флотилия проходила большие города или дорпы.
   В одну из безветренных летних ночей по трапу на борт горхета взошел истощенный на вид человек. Вид его внушал отвращение: ходил он абсолютно голым и лишь красный кафтан, накинутый на плечи, прикрывал его тело, да и то не в причинных местах. Смрадило от него нещадно, так, что даже Дидрад, привыкший к терпкому запаху воинов, не удержался и покривился.
   Аливар, сопроводивший ночного гостя к эгивату представил его, как Пейоляля - торговца скотом и людьми.
   - Не гляди, эгиват, что он тощ. Тело его приспособлено к Оледнам лучше всего, - шепнул Дидраду Аливар.
   Первое, что посоветовал самалтаону кочевник - прикупить нивани.
   - Покупай через меня. Самый лучший товар и лучшие цены предложу тебе, - сказал он, не моргнув глазом, превознося себя.
   - У меня уже есть нивани, - отвечал эгиват, чем весьма удивил работорговца. Тот еще больше изумился, когда понял, что ему не следует объяснять полезность этих животных. - Ты хорошо готов, тир, - сухо улыбнулся он Дидраду. - Предки помогают тебе.
   - Боги любят нашего господаря, - поддакнул Аливар, расплываясь в улыбке.
   - Ты сможешь провести меня на невольничий рынок Межкочевья? - напрямую спросил Дидрад.
   Торговец замялся.
   - Отвечай или я прикажу утопить тебя. Некогда мне смотреть на твои ухмылки.
   - Да, тир, - тут же отвечал купец, припертый к стенке военной прямотой эгивата.
   - Как туда лучше идти?
   - Э-э, хи-хи. - Пейоляль думал не о том, что отвечал.
   - Предложи ему возврат за его утери. Он думает про то, куда отдавать свой скот и рабов, когда ты предашь огню место их продажи, - шепнул на ухо Дидрада Киина.
   Эгиват кивнул и предложил купцу щедрое вознаграждение.
   - Я согласен, тир, - тут же кивнул тот и поклонился.
   Флотилия продолжила идти вниз по течению Моргаланта еще несколько дней, а после свернула в один из притоков, уходивших своим устьем в оазисы в Оледнах. Дидрад был поражен тем контрастом, который он наблюдал в степи, когда посреди рыжей от зноя пустыни вдруг возникала густая роща сочно зеленого цвета. Самалтаону показалось, что из нее-то и вытекал будущий приток Великой реки, но это оказалось не так. Щебетание птиц, жужжание туч насекомых и необычайная прохлада под плотным зеленым шатром оазиса убаюкивали и настолько явно показывали границы между жизнью и смертью, что это завораживало и заставляло трепетать.
   - Лиикл неприменно бы что-нибудь написал, - сказал Киине Дидрад с разнеженной улыбкой. Он возлежал в кочевничьем шатре, который приобрел в одном из дорпов и теперь услаждал свой взор разглядванием сцен из жизни кочевников, вышитых на пологах шатра, и потягивал странное на вкус, кисловатое молоко.
   - Опробуй и ты триголинт, - предложил ему Киина. Впервые за все время их знакомства, Дидрад видел голый торс старика: хилую и бледную немного выпячивающую грудь и мешковатый живот, удивительно округлый и большой для такого тела. Наставнику очень понравился климат оазиса, и он прохаживался по нему с неизменной улыбкой и мечтательным взглядом.
   Эгиват отказался, но только для вида ибо в ту же ночь попробовал написать стих. Уснул он под утро, замарав две таблички бессвязными надписями, поверх которых были проведены две жирные крест накрест полосы.
   Далее поход продолжился лишь частью флотилией. Узкая лента притока продолжала уходить немного севернее оазиса, и хотя это противоречило маршруту похода, Дидрад решил идти по воде. Шли на лодках и берегом потому, что нивани не выдерживала ни одна лодка. Когда же войско достигло истока речки, проистекавшего из небольшой рощицы, деревья которой можно было пересчитать по пальцам, эгиват приказал всем сойти на берег.
   Выход в открытые Оледны был задержан не только необходимостью навьючить большое количество коней, но и советом Пейоляля дать нивани вволю напиться. Водопой продолжался почти весь день и лиш к ночи отряд вышел в степь.
   - Сделай караван впереди. Это пусть будут глаза твои, - сказал ему кочевник-торговец. - Так не сделаешь - опасно будет.
   Эгиват и тут последовал совету.
   Прошло одиннадцать малых лун с тех пор, как войско выступило в поход. Оно шло в стороне от караванных путей, ведомое к цели похода зоркими глазами Пейоляля. Одиннадцать малых лун жажды, одиннадцать малых лун тяжелейших переходов, одиннадцать малых лун лишений и страданий.
   Почти полсотни воинов остались лежать в Оледнах еще до того, как воинство подошло к оазису и вступило в бой. Их тела были спрятаны глубоко в земле, дабы не привлекать своим видом ненужного внимания. И вот...
   - Тидорп, мы готовы. - Дидрад обернулся и увидел Болие Черныша, точнее, он совсем не увидел лица, словно на его месте была чернота (по этому и понял, что это Черныш).
   Болие Черныш мало попадался на глаза эгивату, но это совсем не означало, что он отстранился прочь от воинских дел. Дидрад постоянно справлялся о нем и неизменным ответом, который слышали его уши был, обучает свои хоргиты. Наградив Болие большим земельным участком, назначив его тинитом иллетарских лучников, Дидрад убедился, что Черныш был самым неприметным для него, но и самым опытным боевым командиром. Лучники его от постоянных тренировок хотя и страдали, но в битвах показывали такие чудеса меткости, какие и не снились их эамалским сотоварищам.
   В один из дней перед самым отплытием к Вратам моря Дидрад имел разговор с Болие. Тот сам пришел к нему и просил о разговоре.
   - Редко вижу тебя, барнит, - улыбнулся Дидрад. Он сидел за столом и смотрел на табличку-ножны, присланные ему Плешуном.
   - Тидорп, хочу говорить с тобой о мыслях, которые не дают мне спать.
   - Говори.
   - Мы идем в Межкочевье. Мы поменяемся местами с кочевниками. (Шмыгнул носом)
   - Можно и так сказать, барнит.
   - Я много и упорно думал над этим, Чтец... э-э... тидорп. Позволь мне набрать хоригу патиолокраантиринтов.
   Самалтаон поднял голову и внимательно на него посмотрел.
   - К чему ты это спросил?
   - Мы пойдем по Оледнам. Тирот будет танцевать над нами свой самый жаркий танец. Я не хочу, чтобы мои хоргитинты отяжеляли себя олокраантами. Потому прошу твоего позволения облегчить их.
   - Я всегда видел твоих зэлтаргонов не одних. Олокраанты за них несут их сыновья.
   - Мест в твоих горхетах им нет.
   Дидрад задумался.
   - Я знаю, что император не позволяет тебе держать патиолокрааниринтов, но... Тиринт далеко да и патиолокраанты не настолько заметны, если держать их внутри горхетов.
   - Успеешь ли ты за те луны, что остались у нас здесь?
   - Да, господарь.
   - Ты ведь уже приказал их сделать, - усмехнулся эгиват.
   Лицо Болие не дрогнуло ни единым мускулом.
   - Нет, тидорп, - ответил он.
   Дидрад снова улыбнулся.
   - Пусть об этом знают немногие.
   - Да, господарь...
   - Можно ли нападать в этакую луну, когда и луны-то не видно? - прошептал Киина. Голос его дрожал.
   Слух старика улавливал скрипы и шорохи: мимо наставника во множестве проходили воины. Бряцало оружие, волокли волоком огромные щиты в два человеческих роста высотой - ни одного коня, ни одного пса - ни одного животного, которое по глупости своей могло бы нарушить замысел Дидрада.
   - Пусть не гремят, - услышал эгиват громкий шепот Болие.
   - Тидорп, эрмениги и барэрмениги ждут слова твоего, - сказал тихо Зуб.
   - Прикажи им спешиться и лечь спать. Эта ночь не увидит их на конях.
   - Да, тидорп. - Зуб ушел.
   - Каванна!
   - Это не он, господарь. Это Аливар.
   - Где Каванна?
   - Я видел его по правую руку.
   - Где Первый?
   - Я видел... Первый! Иди, тидорп зовет.
   - Где он? В этой темноте ничего не видно, - отозвался юноша.
   - Первый! - позвал эгиват.
   - Самалтаон?
   - Найди Каванну и призови его ко мне.
   - Сделаю, самалтаон.
   - Первый! Это твой первый бой с новым именем. Не опозорь его Руидтаот из рода иллетаров.
   - Я возвышу род именем своим, эгиват.
   - Да прибудут с тобой духи Черного леса и Великой Зэлтии.
   Кромешная тьма мешала быстро выстроить хоргиты в боевой порядок.
   - Эгиват, твой мигр, - проговорил из тьмы голос Второго, получившего новое имя Неератаот, и правой руки Дидрада коснулась нагревшая за день сталь шлема.
   - Нам поторопиться следует, тир, - обратился к эгивату Пейоляль, неведомо откуда появившийся перед Дидрадом. - Духи Оледн не спят долго. - С этими словами он указал на горизонт, который уже начал очерчиваться правильной светло-синей полосой на темно-синем фоне. Солнце зашло только недавно и пробыло за линией Тьмы совсем недолго. И уже снова светает.
   - Тидорп, - подбежал к самалтаону Каванна.
   - Иди к Зубу и отмени мой приказ. Возьмите всех эрменигов и объедьте это, - он указал на оазис. - Не выпустите ни одного, кто побежит прочь.
   - Зуб и один справиться.
   - Замолчи и выполняй приказ!
   - Слушаюсь тебя, тидорп.
   - Первый!
   - Самалтаон?
   - Оставь при мне Второго, а сам бери эамалских зэлтаргонов и выступай туда (указал налево от себя). Обойдешь Оледнский лес (так обозначил он оазис) и встань подле Каванны и Зуба. Они последуют за тобой. Убивайте всякого, кто захочет сбежать.
   - Хоргиты иллетарских зэлтаргонов и хорига патинитов готовы, тир, - подбежал к Дидраду вестовой от Болие. Эгиват посмотрел через него на патиолокраантиринтов-щитоносцев, или в разговоре патинитов, и кивнул:
   - Хорошо. Я иду с тесибинцами. Где они встали?
   - Атяш отвел их на твою левую руку, - подсказал ему Аливар.
   - Второй... нет, ты, - он обернулся к вестовому Черныша, - передай, двигаться скоро и быть готовыми ко всему.
   - Да, тир. - Вестовой бросился прочь.
   - Где Отсей и Киина?
   - Они отбежали туда, - сказал Аливар.
   - И ты будь с ними.
   - Позволь, при тебе. Я пригожусь.
   - Хорошо, но не своди глаз с этого кочевника.
   - Твое недоверие обижает меня, тир, - раздался голос Пейоляля.
   Дидрад ничего не ответил и побежал к Атяшу.
   - Мы потеряем удачу, - встретил он его. - Торопись, эгиват.
   Тяжелое дыхание Атяша и его темный силуэт, качавшийся из стороны в сторону, скороговорка речи и стальные нотки в голосе, - все выдавало готовность и нетерпение.
   - Выступаем, - приказал эгиват и его слова тут же разнеслишь шепотом по хоргитам.
   Зашуршала во множестве мест пожухлая трава - войско двинулось вперед.
   - Опустить тесибы, - приказал Атяш. - Тихо идти. Не стучаться олоками.
   Солдаты тут же подхватили этот приказ и передали друг другу.
   Дидради Атяш пошли позади хоргит.
   - Хигигор может вложить в них подозрение, - проговорил тихо Атяш.
   - Ты прослышал про тех конников?
   - Да. Не зря они подъезжали. Не просто так.
   - Спросили и отъехали.
   - А ежели ждут?
   - Тогда примем бой под покрывалом Моокмара.
   - В ночь они сильнее нас.
   - Про то не говори. Этого никто не видел.
   - Пусть мои тесибинцы выйдут вперед перед ляйлем.
   - Это чего такое? - удивился Дидрад.
   - Куда мы идем - ляйль зовется.
   - Ха-ха! Смешное слово - ляйль.
   - Позволишь ли?
   - Да, командуй. Это ради тебя боги привели нас сюда. Тебе и исполнять их волю.
   Атяш сорвался с места и оббежал хоргиту. Через некоторое время пикинеры ускорили шаг.
   - Караван, самалтаон, - обратился к Дидраду Второй.
   - Где?
   - Идет на нас. На нас? - обратился он к вестовому рядом с ним.
   - Прямо на нас, - сказал тот.
   Дидрад поджал губы - он не оставил себе конницы - это просчет. Первое, о чем он подумал: приказать Нееранаоту-Второму трубить в Рог Смерти и просить войска в атаку.
   "Нет", - тут же не согласился эгиват, - "так я перебужу этот... ляйль и они приготовиться успеют".
   - Ускорить шаг, - приказал он Второму. - Донеси приказ: ускорить шаг.
   Обоих, и вестового, и Второго сдуло с места подобно тому, как порыв ветра сдувает былинку.
   Дидрад выругался и побежал догонять пикинеров.
   - Ускорить шаг, - приказал он и без того широко шагающим солдатам. Те перешли на легкий бег.
   Крики погонщиков каравана, которые неожиданно наткнулись во предрассветном сумраке на вооруженных людей, напавших на них; ржание коней и рев нивани подобно грому среди ясного неба разнеслись по тишине степной ночи.
   - Тир, я при тебе, - сообщил Второй, подбегая к Дидраду. Он задыхался.
   "Призвать больше вестовых к себе", - отметил эгиват.
   Оазис, медленно просыпавшийся для нового дня, переполошился с необычайной быстротой. Над Оледнами разнеслись зычные крики и свист.
   Светлевшее небо уже отражало вершины деревьев ляйля и издали они казались головами с взъерошенной шевелюрой.
   - Труби атаку! - крикнул Дидрад Второму.
   "Жу-дуу-у-у-ужь", взревел Рог Смерти и его подхватили еще несколько рогов.
   - Хегри-и-и-иль! - заорали три с половиной тысячи глоток боевой клич Ихоклеота-Дида из рода иллетаров.
   Еще тысячу шагов войско бежало во всю прыть. Впереди всех шли три хоргиты пикинеров, за ними четыре хоргиты иллетарских лучников и одна хоргита щитоносцев.
   Солдаты ворвались в оазис и хотя Дидрад ожидал худшего, но сопротивления им никакого оказано не было.
   Женщины, дети и старики были брошены кочевниками в своих домах (которые и за дома-то почитать было нельзя - строения из палок обтянутых шкурами), воины и молодежь, имеющая силу держать оружие, укрылись за массивными глиняными стенами крепости, которая сама по себе была чудом посреди оазиса.
   Ни эгиват, ни тиниты его не ожидали увидеть здесь настолько мощные укрепления. Крепость чем-то напомнила Дидраду самалт Великого воина, только походила она не на пирамиду, а на муравейник, налитый глиняными пластами вверх.
   Изумленным взорам Дидрада и Атяша предстало огромное глиняное строение, стены которого представляли собой и не стены вовсе, а уровни, покатые ступени самой крепости. Первый уровень ляйля имел всего двое ворот. Стены его были толсты и почти пологи. По ним можно было взбежать даже тяжеловооруженному воину, если бы из самих стен во множестве не торчали крюки и колья. Второй ярус был более крут и по всему было видно, что его недавно латали. Третий и четвертый ярусы стояли прямо и были украшены лепниной и резьбой по глине. На вершине ляйля были видны макушки деревьев небольшого садика, который по-тиринтски разбил местный правитель.
   Наступило утро.
   Дидрад не заметил того, что взошло солнце потому, что все время был погружен в себя, мысленно продумывая очередность действий своего войска.
   - Подведите нивани к водопою, но прежде прикройте это место патиолокраантами. А лучше, возведите там стену и чтобы ни один горон ее не пробил! Пусть водопои охраняют тесибинцы. Приведите эмонцев. Довольно они жарились. Второй, передай Каванне и Зубу, чтобы ушли из-под очей Тирота. И Чернышу передай, чтобы его зэлтаргоны глаз не спускали с самалта. Женщин и детей поганых отгоните прочь в Оледны. Нам самим места мало. Все, что найдете здесь собирайте подле меня... - И еще десятки, и сотни приказов, без которых войско прерващается в сборище людей и скота.
   - Когда брать будем, тидорп? - вошел в палатку самалтаона Каванна. Он был чрезвычайно весел.
   - Тидорп, несколько ушли, - вступил под сень навеса, вслед за ним, Зуб. Он был хмур.
   - Без питья они навряд ли далеко уйдут.
   - Они пошли к Вратам моря. Здесь всего пять лун пути, - вмешался в разговор Мреднак, который подошел к палатке и ожидал приглашения войти.
   - Почему же мы не пошли оттуда? - обернулся на него Каванна. - Ты знал и молчал?
   - Там Межкочевье. Там меньше огня в воздухе и твердь богаче живностью и водой. Мы бы не прошли незамеченными.
   - Там, откуда мы пришли, тоже есть пути, - сказал Дидрад.
   - Они населены лишь в зеленую землю и когда еще снега не обелят Оледны.
   - А караван, который нас выдал?.. - спросил эгиват, но ответ не услышал потому, что от замка кочевников донеслись крики.
   - Вылазка! - улыбнулся счастливо Каванна и выпорхнул из палатки.
   Взревели Рога Смерти и послышался такой оглушительный свист, что, казалось, все вокруг замерло при его звуках. Но и его вскоре заглушил звон железа.
   Эгиват быстро поднялся на ноги. Вскочили и все остальные (даже Киина).
   - Есть ли в тех землях имперские дорпы? - спросил самалтаон, усаживаясь обратно.
   - Есть. Я сам бывал там. Неспокойно, как и везде.
   - Богаты ли народы Межкочевья.
   - Сами по себе, - цыкнул Мреднак. - Живут малыми кочевьями. Скарба немного для нас. Не стоит и оглядываться на них.
   - Хороши ли воины?
   Но Пузатому снова не суждено было ответить потому, что ответ его потонул в победных криках тесибинцев.
   - Я пришел к тебе потому, что знаю, как взять этот дорп, - проговорил Мреднак. - Выслушай.
   - Говори.
  
  ***
  
   - Как смрадит! - проговорил Атяш и выругался. Лицо его, отмеченное новым порезом на щеке - стрела - дрогнуло несколько раз и сморщилось. - Разве не может Черныш убрать их. - Он указал глазами на десятки валикообразных шаров, обернутых в материю. В складках одежд, в которые были облачены "шары", с трудом угадывались человеческие тела, раздувшиеся за день под лучами нещадно изжаривающего оазис солнца. Мухи и гнус тучами кружился над небольшой площадкой перед одними из ворот замка, из которых войска кочевников совершили две вылазки.
   Где-то вдалеке слышался стук топоров. "Тук-тук", резким звуком разносилось вокруг. "Кр-р", жалобно застонало дерево и послышался шум от его падения. Топоры продолжали стучать.
   - Ха-ха-ха! - рассмеялся Каванна, стоявший тут же. - Слышали, как лопнул?
   - Лопнул? - переспросил его Второй.
   - Тот труп. Вздувался, вздувался и пыф-ф-ф. Люблю, когда они лопаются. Боги играют ими, вдувая им ветер через, - и он сказал, через что.
   - Твои тесибинцы прекрасно себя показали, - сказал Атяшу Дидрад.
   - Если бы не те мисы в стенах, мы бы сразу взяли, - проговорил Черныш, обращаясь к Мреднаку.
   - Не наши ли хоргитинты там? - сказал черный всадник Чернышу, указывая кивком на одну из стен.
   - Да, я потерял четверых или пятерых, - присоединился к их диалогу Первый. - Это мои эамалы. Они неудержимы.
   - Они неуправляемы, - поправил его строго Пузатый.
   - Да, Кочевье отведало моих тесиб, - умехнулся Атяш. - Дважды набегали.
   - Много ли потерял? - спросил Дидрад.
   - Ни одного. Даже не подпустили. Вот они, ляйлели или как их там... смотри вон, рожи их. Сидят, скалятся. И не поймешь, улыбаются ли, злятся ли?
   - Да, эамалы бесполезны при взятии дорпов, - согласился с Мреднаком Каванна.
   - Как и эрмениги, - парировал Первый.
   - В бою внутри стен эрменигским хоргитам нет равных, - проговорил Второй и получил от Первого презрительный взгляд - подлиза.
   - Ничего, скоро мы убедимся, чьи слова правдивы, - усмехнулся Мреднак и обратился к Дидраду. - Тидорп, под очами Гатирра можно начать.
   Вдалеке упали сразу несколько деревьев, подняв в воздух несколько стаек птах. Птицы верещали и носились над оазисом кругами.
   - Высохнут ли? - спросил эгиват.
   - Жар неимоверный. Высохнут.
   - Прикажи отрубить от ствола кусок. Его первым подожжем и посмотрим, как сгорит.
   - Атяш верно сказал. Сделай так, брат Куддит.
   - Да, тидорп.
   - Зуб. Отправь своих барэрменигов к Вратам моря, пусть осмотрят путь. Много ли воды запасти. Опасно ли.
   - Скольких прикажешь отправить?
   - Отправь одного имнита и к нему приложи эамалов Риудтаота. - Дидрад мельком посмотрел на Первого. Тот глубоко вдохнул и сжал губы, гордый тем, что его называют теперь по имени. - Хоргиту эамалов. Отдашь? - подмигнул Дидрад юноше.
   Тот с улыбкой кивнул.
   - Когда Тирот скроется за деревьями, пусть твои патиниты прикроют от горонов тех, кто понесет масло и дерево, - обратился Дидрад к Болие.
   - Пусть это сделают их женщины и дети. Нечего нам своих хоргитинтов подавать под их гороны, - сказал Атяш.
   - Ты, Атяш, нашел ли ты жену и детей своих? - спросил Каванна.
   - Среди пленных, которые у нас, их нет, - отвечал тидорп. - Я и не ожидал их найти здесь.
   - Но где же они?
   - Там, - и он указал на замок.
   - Тогда боги не оставили нам выбора, - ухмыльнулся Каванна и вытащил меч. - Еще Моокмар не скинет свой плащ с Тирота, ты будешь обнимать детей и мять жену. Ха-ха! Или я не Каванна!
  
  ***
  
   "Дын-дун-дрын", гремели стрелы, обрушиваясь на тяжелые щиты, сплошной стеной приближавшиеся к замку. От этого стоял такой грохот, что даже в сотне шагов невозможно было говорить не напрягая связки.
   Чем ближе подходила стена щитов к замку, тем неистовее и ожесточеннее орали со стен и тем гуще были волны стрел, летящих в громадные щиты. За щитами прятались не только щитоносцы, но и иллетарские лучники вперемешку с тесибинцами, которые своими длинными пиками подгоняли женщин и стариков, тащивших к стене замка порубленные на куски стволы деревьев. Среди воинов за щитами выделялся высокий шлем, утыканный двумя конскими хвостами.
   - Кава уже там, - устало проговорил Дидрад, заприметив конские хвосты.
   - Он торопится к богам, - проговорил Киина. - Ойх! - выдохнул он и вздрогнул, когда одна из стрел, выпущенная со стены замка воткнулась в ствол дерева в пяти шагах перед ним. Хотя перед ними стояли пять щитоносцев надежно прикрывавшие их от стрел, старику попеременно изменяло мужество, с которым он вызвался прибыть на "смотр" приготовлений к штурму.
   - Мреднак хорошо придумал. Я не сомневаюсь в победе, - сказал Дидрад. Он внимательно смотрел вперед. Его внимание привлекло странное обстоятельство.
   Крик на стенах затих и послышался один зычный голос. Он стал что-то говорить. Говорил долго, часто прерываемый протяжными рыками и грохотом стрел о щиты. Когда он затих, откуда-то сверху, словно и не со стены даже, а с небес, донесся плач. Он был одинок и звонок, и столько боли, столько негодования, даже ненависти было в этом плаче, что воины, стоявшие под сенью деревьев у замка, невольно заслушались им.
   "В ночь можно идти", - думал Дидрад, не слыша плача - настолько ушел в себя, продолжая следить за движением щитов. - "Когда только - до Гатирра или под его лучами? Киина сказал, сегодня будет Гатиррова ночь".
   Между тем, одинокий плач подхватили со всех стен замка. Заплакали и пленные женщины со стариками (детей Дидрад отдал Пейолялю в счет платы за услуги проводника потому, что детей хорошо раскупали в Тиринте). Они что-то кричали воинам на стенах и те отвечали им.
   - Поторопи их, Ихокл, - крикнул Атяш.
   - Скорее! Заставьте их скорее идти! - закричал Дидрад пикинерам за щитами. - Что они кричат друг другу? - обратился он к Киине, но тот лишь пожал плечами.
   - Я могу перевести тебе, тир, - угодливо сказал Пейоляль. - Если не поверишь мне, - намекнул он на недавние слова эгивата, - Аливар пусть стоит здесь же и свидетельствует.
   Но перевод не понадобился. Самалтаон прекрасно понял, о чем переговаривались кочевники и к чему призывали их вожди. Когда пикинеры попытались подстегнуть пленников быстрее нести дрова и бурелом на стену, несколько женщин бросились вперед и, намеренно напоровшись телами на отстрия пик, повисли на них. То же начали делать и старики. Пикинеры отводили пики в стороны и били людей в лица менее острыми концами пик, но пленники продолжали бросаться на них, подобно умалишенным, не обращая внимания на глубокие раны и боль.
   В тот же самый момент, как женщины бросили себя на пики, стрелы со стен ударили по ним и пленницы стали десятками валиться наземь. Ранения их были не смертельными, но такими, какие мешали что-либо тащить или держать.
   Истошный крик и стоны вознеслись к небесам над стенами замка и вся земля у их подножия стала чернеть от крови.
   Внезапно из-за зубцов стен выскочили несколько десятков воинов и прикрываясь щитами, стали сбегать вниз. Их задержали однако все те же колья и крюки.
   - Эамалы-ы-ы! - разнесся за деревьями крик Первого. - Бей!
   Из-за деревьев с жужжанием, а то и со свистом вылетели огромные стрелы. Они пробивали щиты кочевников и валили их навзнич, накалывая на настенные колья.
   Позади войск Дидрада поднялся дикий визг. Кричали женщины, которых готовили на замену убитым. Они увидели смерть своих мужей, братьев и сыновей, садились на землю и рвали на себе волосы. Все это сопровождалось невообразимо громким плачем и стенаниями.
   - Они ранят их не сильно, - крикнул Дидраду Мреднак. - Нельзя потворствовать этому, тидорп.
   - Умертвить всех, кто там, - приказал Второму эгиват и кивнул в сторону стен замка.
   - Да, самалтаон.
   Дидрад проводил взглядом своего юного гонца.
   - Киина! - вскрикнул один из щитоносцев, стоявший лицом к эгивату, а спиной подпиравший щит. Глаза молодого солдата округлились.
   Дидрад обернулся и увидел, как старик медленно оседает. Внизу горла, немного выше ключицы его торчало древко стрелы без оперения - ошии. Лицо наставника побагровело, на лбу и шее вздулись нити артерий, так, словно его душили, он беспомощно поводил левой рукой под собой, ища опоры, в то время, как его правая рука держала древко, а глаза с изумлением и страхом смотрели на него.
   Несколько хегриилей Дидрада, Аливар и Пейолель бросились к нему и уложили на спину.
   - Тир... тир!.. - хрипло выговорил старик. В горле его булькала кровь: он захлебывался ею.
   Дидрад, продолживший наблюдать за приготовлениями к штурму, обернулся и посмотрел на него.
   - Тир!..
   Страх сквозил на лице Киины. Оно стало вдруг сразу мертвенно бледным, даже белым.
   - Не говори! Не трать сил! Тебя отнесут и вылечат, - сказал ему эгиват, отворачиваясь.
   - Н... н... н... не... - долетело до его слуха.
   Между тем, щитоносцы стали медленно пятиться, а пикинеры и иллетары под их прикрытием бросились вперед и стали резать женщин и стариков, лежащих на земле с пробитыми стрелами ногами и боками.
   Еще диче закричали со стен, еще громче заплакали.
   Кровь, лившаяся из тел убитых воинов-кочевников, попытавшихся совершить вылазку прямо по стене, потоками стекала вниз и смешивалась с лужами крови, в которых плавали тела пленников. Солдаты Дидрада, с ошалевшими от видимого лицами, широко раскрытыми глазами и, хищно, ртами, с ног до головы запачканные кровью, опьяненные запахом ее, изрубали мертвые тела на куски и рычали, ревели, дико хохотали и бесновались на площадке, которая в тот момент более всего походила на бойню.
   - Загоните их под олоки! - приказал Атяшу эгиват, увидев, как несколько пикинеров рухнули, проткнутые со спины стрелами кочевников.
   - Боги, я сойду с ума, - услышал Дидрад. Он перевел глаза и увидел мертвенно-бледное, потное лицо одного из патиолокраантиринтов: молодого юноши, еще мальчика, который смотрел на побоище, не в силах оторвать взор.
   "Что творится у него внутри?!" - подумал невольно самалтаон, и вспомнил свой первый бой у ворот дорпа в Зэлтии. - "То же, наверное!" И тут же бросил думать об этом, отвлеченный еще одной вылазкой.
   Казалось, все защитники глиняной крепости ринулись на щитоносцев и со стен, и из ворот.
   - Эамалы-ы-ы-ы! - прокричал голос Первого.
   - Иллета-а-а-ары-ы! - вторил ему голос Черныша.
   И почти сразу же две волны стрел, одна за другой, прошлись по атакующим кочевникам. Те целыми рядами валились с ног и катились по стене, царапаясь и ранясь о колья и крючья, ломая их и густо обагривая кровью все за собой. Мелькание ног, рук, голов с лицами с зажмуренными глазами и сжатыми зубами, - все это вмешалось в один сплошной клубок.
   - Хегри-и-и-иль! - заорал перекрывая все звуки Каванна и ринулся на стену. В руках он сжимал только меч и кинжал, которым пользовался, как щитом.
   Первый же кочевник, молодой парень, чрезвычайно худой и бронзовый от загара, с короткой косичкой посреди макушки, налетел на меч тинита, закричал от боли, получил удар кинжалом в горло и с распоротым животом, усеивая все вокруг себя внутренностями и кровью, завертелся, катясь вниз.
   Второй, немолодой уже и почти не уступавший ростом Каванне, налетел на него с неимоверной силой, но был переброшен через (тинит просто присел) и полетел к набегавшим щитоносцам и пикинерам - его спуск тут же затормозили, пронзив пиками.
   Каванна, между тем, был уже недалеко от кольев и крючьев, защищавших склон стены. В левой руке его не было кинжала, он поднял кочевничий щит и прикрываясь им, рубил колья и крючья.
   Дидрад увидел, как он повернулся и что-то крикнул следовавшим за ним тесибинцам, они услышали его и попятились.
   Тем временем, Атяш сдерживал натиск воинов, выбежавших из врат замка. Их было несколько сотен, и они были разъярены увиденной картиной убийства их женщин и стариков.
   Неожиданно, Каванна сделал крутой поворот и во главе десятка тесибинцев и иллетаров побежал вдоль стены к воротам. Он спрыгнул прямо за спины кочевников, свалился им как снег на голову. И вот уже не стало видно его, а только лишь клинок меча, поднимавшийся и опускавшийся за спинами врага. Он сверкал на солнце багряным отблеском запачканного кровью металла.
   - Боги застили его разум! - вскричал Дидрад. Хотя он стоял в тени, от волнения эгиват вспрел так, что капли пота градом струились по его лицу.
   Ноги сами сорвали его с места и понесли вперед. Тело, получившее наконец возможность вылить накопившуюся энергию, дрожало в истоме.
   - Хегри-и-и-и-и-и-и! - орал Дидрад, несясь к месту свалки у ворот. А глубоко внутри него, там, где обычно запрятаны у нас самые сокровенные тайны, стучало невыносимо тягуче и больно: "Боги, уберегите Каву! О, боги!!!"
   - Хегри-и-и-иль! - раздался рык за его спиной. На миг эгиват скосил глаза и увидел, как вся его охранная хоргита во главе с Зубом, бежит за ним. Широко открытые, безумные глаза истосковавшихся по сражению солдат, обезображенные ужасным криком рты, зубы, выставленные в диком оскале. Десятки озверевших лиц, десятки!..
   В последний момент Дидрад увидел, что не сможет сразу же вступить в бой потому, что полукругом у ворот стояли спины его пикинеров, и никто из них место свое ему уступать не спешил.
   Тогда Дидрад повторил все в точности, как и Каванна.
   Когда закованные в железную броню, в устращающих бычьих масках солдаты эгивата десятками посыпались с привратных стен, кочевники не выдержали и побежали.
   Самалтаон спрыгнул прямо на живот убитому иллетарскому лучнику - одному из тех, кто бежал следом за Каванной. Воин скрючился под ногами Дидрада и захрипел. Изо рта его хлынула кровь, а грудная клетка, на которую переступил эгиват, треснула и промялась.
   Мимо промелькнула голая спина с бронзовым загаром, в которую Дидрад сразу же воткнул острие меча. Воин-кочевник вскрикнул и осел на корточки.
   - Справа, эгиват! - закричали прямо над головой.
   Дидрад обернулся и увидел топор, опускающийся прямо на него. Преградив ему путь клинком меча, самалтаон ударил нападавшему кулаком в лицо, и в ту же секунду на врага сверху упал хегрииль. Его меч проткнул ему плечо и вышел под грудью.
   Обернувшись на свою первую жертву, Дидрад увидел, что это мальчик, лет двенадцати. Несчастный зажимал тыльной стороной ладони рану в боку, у почки, и медленно брел, опираясь о стену. Его голова отскочила от нее, когда меч эгивата срубил ее под шею, и упав в песок, повернулась к нему своим мученическим выражением лица.
   - Сжимай их! Сжимай! - закричал за спиной Дидрада Зуб. - Эгиват, мы их... всех здесь... А-аха! - заорал он и принялся неистово рубить направо и налево.
   - А, тидорп, и ты здесь! - послышался довольный голос Каванны.
   Дидрад посмотрел на своего тинита. Последний был с головы до пят заляпан кровью и не понятно было, его она или нет, ранен он или нет.
   - Встали, не пройдешь! - проговорил он зло, оглядываясь себе за спину, и выругался. - Мне бы тесибинцев.
   - Пойдем, - проговорил эгиват и ступил в полутьму замка. Он и сам не понимал, почему перестал опасаться и позволил боевому задору, даже безрассудству взять верх над разумом.
   Во мгле от пыли, царившей в узком коридоре, в который попали они с Каванной, невозможно было ничего разглядеть. Пока глаза привыкали видеть, эгиват и тинит проткнули мечами нескольких кочевников, прорвавшихся из окружения у ворот.
   - Возьми олок, - предложил Каванна и протянул самалтаону щит. Себе он поднял с пола еще один.
   - Пойдем? - хохотнул Дидрад. Осознание опасности веселило его, а тьма коридора притягивала.
   - Айда! - захохотал Каванна, и два закованных в броню человека бросились вперед, прикрывшись щитами.
   А дальше были шум в голове, от звуков пролетавших мимо стрел, бивших в упор, рубка в темноте, когда Дидрад чувствовал своим плечом плечо Каванны и слышал его тяжелое дыхание, непонятное удовольствие, когда топор из темноты с лязгом скользил по наплечнику или нарукавнику и проходил мимо, радость, звериная, дикая радость, когда рука чувствовала, что меч вонзился в плоть, и опьянение, безграничное опьянение от игры со смертью, когда не чувствовалась усталость, не ощущалось время и пространство, когда сил было столько, что хватило бы еще на две жизни.
   Все кончилось тогда, когда Каванна вскрикнул и его плечо подалось назад.
   - А-а-ар-р-р! - зарычал он, изрыгая проклятья и ругательства.
   Дидрад на миг замер и оглянулся: тинит повалился на стену и медленно сползал по ней. Мгновения хватило эгивату, чтобы увидеть все это.
   - Хегри-ии-и-иль! - взревел он и стал колоть мечом, очищая себе дорогу вперед.
   Первый удар, который достиг его, был настолько сильным, что едва не отбросил на стену. Отнялась левая нога. Эгиват закричал и, отбросив щит, стал работать мечом с такой быстротой, что его противники, которых он уже различал в темноте, попятились, а несколько рухнули ему под ноги.
   - Хегри-и-и-иль! - закричал голос Каванны. - Спасайте эгивата!
   - Хегри-и-и-и-ль! - взревели прямо за спиной десятки глоток. И тут же, словно пространство позади Дидрада прорезалось вперед наконечниками пик: они повылазили отовсюду, от стен, из-под рук эгивата, из-за его головы и жалили, жалили врагов, защищавшихся с упорством обреченных.
   Неизвестно, как, но Дидрад получил еще один удар. Видимо, топор был брошен и проткнул бы его грудь, если бы не броня. Эгиват покачнулся и опал на руки солдат за спиной. Его уложили наземь и попытались выволочь из замка.
   - Нет, оставьте... идите... никого... никого не оставить... всех... всех! - кричал Дидрад, придя в бешенство от дикой боли, которая сдавила его грудь.
   Однако, его приказа не послушались, подняли его на руки и вытащили к воротам. Несколько раз, Дидрада едва не уронили, ибо ноги солдат расходились в стороны, перебираясь через завал из тел убитых, скользкий от крови.
   Подле ворот стояли на коленях около десятка пленных защитников: окровавленные, перераненные, с поникшими головами, они знали, какая участь их ждет. Некоторые из них заранее оплакивали себя.
   - Погоди, - остановил носильщиков эгиват. Он заметил, как за ним следом идут еще шесть человек, неся над собой тело Каванны. - Жив, Кава? - крикнул он ему.
   - Да живой, - ответил тот.
   Их уложили рядом с телом Киина.
   Пока лекарь осматривал раны, Дидрад оглядывал все вокруг. Краски вдруг стали ему необычайно ярки и даже день показался не таким жарким. По телу медленно расползалась нега.
   - Тир... - тихо позвали его.
   Эгиват повернул голову и посмотрел на Киина. Глаза последнего были слегка приоткрыты. Из-за век на самалтаона смотрели по-отечески добрые глаза.
   - Зачем же... так... ты... не надо, - прошептал старик.
   - Надо, - весело ответил ему эгиват и улыбнулся. - Хорошо-то...
   - Где эгиват? - послышался голос Атяша. Ему указали и вскоре он возник перед Дидрадом. - Ну-у-у, - улыбнулся он, - а мне говорили, растерзали! И не тронут вроде...
   - Каве больше досталось...
   - А-а-а-ас-с-с, а-а-а-а! - застонал Киина. Лекарь бросился к нему и проговорил: - Кончается.
   - Как, кончается? - удивился Дидрад. - Если умрет, вслед за ним уйдешь.
   Лекарь побледнел. Озноб пробежал по его телу.
   - Оставь, - сказал ему Киина. - Даже эгивату не под силу противиться зову Хигигора... Ах-а-ас! - В горле у старика что-то забулькало, он выплюнул себе на щеку кровавую массу и задышал порывисто и хрипло.
   - Твоя зэлтаона дождется тебя, Киина, - сказал Дидрад и глазами приказал лекарю - лечи! Но тот лишь беспомощно помотал головой.
   - Я счастлив... ибо я ожидал и меня ожидали...
   То были последние слова старика. Он так и умер, глядя на эгивата.
   Поняв, что Хигигор призвал его, Дидрад отвернулся и посмотрел в другую сторону. Изнутри к его горлу подкатывал комок.
   Неожиданно, его глаза и глаза Каванны встретились. Тинит сделал лицом рожу, вот мы какие с тобой!
   - Кхе! - то ли всхлипнул, то ли кашлянул Дидрад.
   Тело Каванны тоже сотряслось. Они некоторое время глядели друг другу прямо в глаза, а после расхохотались той разновидностью смеха, который принято называть истерическим.
  
  ***
  
   - Сжечь все здесь и уйти, как возможно скорее!
   - Тидорп, выслушай и меня. Неизвестность долетает до нас со всех сторон...
   - Ты говори дело! Нам некогда до твоей поэтики.
   - Поэзии... но это не поэзия. Некоторым удалось бежать из ляйля. Две луны прошло с тех пор...
   - Поэтому я и говорю, сжечь и скорее уходить.
   - ... нет мыслей, куда они подались и что готовят.
   - Послушать тебя, так нам надлежит им все оставить - всю добычу нашу. Сколько их убегло? Двое или трое?
   - Неважно это ибо собраться они могут.
   - У них ляйли по всем Оледнам. Им и круговрата не хватит оббежать все.
   - Оледны нынче не те, господарь.
   - Че же не те?
   - Оледны другие. Сильные перемены тронули их.
   - Ты, голозадый, помолчи. Не дело тебе лезть...
   - Я согласен с Мреднаком, тир, уходить надобно.
   - Вот, даже мудрены наши поддерживают нас.
   - Тебя, Кава, вообще слушать не стоит ибо ты больше думаешь, как бы биться, а не...
   - И ничего я такого не думаю.
   - Думаешь потому, как если бы думал, не рисковал бы ни своей жизнью, ни жизнью нашего господаря.
   - Чего ж я его жизнью рисковал, коли он сам сунулся. Я что, просил? И чего ты за тидорпа решать вздумал.
   - Наш господарь любит тебя, ты это и используешь себе...
   - А ты завидуешь тому, как я сумел, когда ты в стороне сидел.
   - Не думаю я!..
   - Не о том вы, братья, говорите. Зачем о другом заговорили. Решить нам надо, что делать.
   - Хорошо, мы уходим. И вверим себя богам. А как же пораненные. Куда их? Бросить?
   - С собой возьмем.
   - Под очами Тирота они погибнут. Злой он нынче.
   - Вот и вознеси ему молитвы, коли злой он. Ты за собой про него забыл.
   - А ты не забыл?
   - Я зэлт и мне до Тирота дела нет. У меня Великий дух, и я исправно воздаю ему...
   - Не уберег он вас...
   Громкий звук удара ладони по столешнице прекратил все споры. Разгоряченные потные лица воинов, находившихся в палатке, повернулись на звук и замерли, ожидая последнего слова.
   - Где раафит? - спросил Дидрад.
   - Я здесь, тир.
   - Сколько поранено?
   - Сотня с лишком.
   - Каков лишок?
   - Человек пятнадцать.
   Эгиват нахмурился и отвел глаза, смотря себе под ноги.
   - Проку от вас, - проговорил он тихо и зло.
   Небосклон над верхним этажом замка, на котором собрались тиниты и приближенные Дидрада, быстро темнел. Розовато-оранжевые всполохи - последние лучи-руки заходящего солнца-Тирота, из последних сил цеплялись за небесную глазурь, но Моокмар был неумолим и упорно готовил место для явления Гатирра очам его поклонников.
   С мансарды, плавно переходящей в крышу нижнего этажа, Дидраду открывалась завораживающая картина, примечательная тем, что видимое глазу пространство делилось почти поровну на свет и тьму, жизнь и смерть, сочную благоухающую зелень оазиса, тянувшуюся, казалось, прямо из-под ног сидящих, и на безжизненную степь, буро-рыжую, опаленную, просторы которой тянулись вдалеке, уходя за горизонт.
   Хотя солнце уже почти скрылось из глаз, и со степи доносились первые вечерние дуновения прохлады, духота в замке стояла неимоверная. Политый водой глиняный пол, убранные и сваленные в углу ковры и циновки прежних хозяев, открытые настежь двери - ничего не помогло понизить жар. Несмотря на то, что собравшиеся были абсолютно голы и сидели, не двигаясь, пот ручьями струился с их лиц на шею и грудь. Лило и по спине.
   Помещение, где все собрались, было довольно просторным и делилось стеной с широким проходом надвое. Южной стены у этого помещения не было, лишь колонны, поддерживавшие свод. В широкие проемы между ними проникали дуновения ветра, несшиеся по Оледнам со стороны моря.
   На небольшом столике, привезенном эгивату с местного разграбленного рынка, не было ничего, кроме воды и приснопамятного для всех кислого молока, которое пили с неохотой, но пили потому, как больше пить было нечего (вода в оазисе оказалась безвкусная, несоленая).
   - Красный парэт, сколько идти отсюда до кочевых племен? Туда, куда ушли... сбежали те?
   - К великой воде бежать недалеко, пять лун. Можно и быстрее, - отвечал эгивату Пейоляль, получивший уже прозвище за свой неказистый внешний вид.
   - Много ли кочевий там?
   - Нет. Никто не любит бывать там. Демоны смерти правят теми землями, господарь мой.
   - Ты бы пошел по ним?
   - Мой караван не ступал там ни разу. Но твои воины - не мой караван, тир.
   - Что слышал о тверди той? Лютует ли там Рубсиви?
   - Бесконечно. Мне говорили, что там бродят войска бешенных псов. Псы эти размером с трех твоих эмонцев. Они рвут и едят людей. Через них не пройдешь.
   - Поменьше языком чеши. Недавно прибыл один, который считал всех вас зверями. А вышло... слухи все это, - вмешался Каванна, намекая на Лиикла. Он хотел еще что-то сказать, но наткнулся на строгий взгляд эгивата. - Слухи... кхе...
   - Почему ты молчишь, Атяш? - спросил самалтаон своего барнита.
   - Я никогда не ходил ни туда, ни туда - я не могу рассудить и нахожусь в таком же неведении, как и ты.
   - Тебе лушче, у тебя жена и дети здесь. Не скучается, - проговорил Первый, ухмыляясь.
   - Я больше тебя опасаюсь, ибо есть мне что терять. Тебе же потерять можно только бестолковую голову, - резко одернул зарвавшегося юношу Атяш.
   Первый смутился.
   - Проныра, хочу тебя слушать, - сказал Дидрад.
   - Господарь, моя голова пуста, как и мой ж-ж-жи-живот, и так же как и он не хочет полнится. Мне нечего с-с-ск-сказать тебе, - ответил ему Отсей. Он лежал, распластавшись на глиняном полу и истекал потом. Поминутно он почесывал свою бороду и в конце концов так расчесался, что кожа его в нескольких местах кровоточила. - О, боги Тиринта, - взмолился он вяло, - принеси с собой прохладу, Гатирр! Все, ч-ч-что есть отдам...
   Каванна усмехнулся.
   - Позволь мне сказать, - обратился он к эгивату.
   - Давай, - вздохнул тот.
   - Если спросить женщину, хочет ли она любви - она ответит, что хочет, если спросить нивани - хочешь воды, он ответит, что хочет, если спросить лежащего без сил тиринтца хочет ли он двигаться в поход, что он ответит?
   Отсей устало хохотнул и отвернул голову к стене.
   - Тидорп, они не хотят идти потому, что не хотят, а не потому, что так думают, - сказал Каванна.
   - И я уж так понял, - согласился с ним Дидрад. - Но есть нам необходимость обдумать, что делать.
   - Дай сказать, тидорп, - послышался голос Мреднака. - Идти или не идти, решать не нам, а тебе. Но я сказать хочу, что земли эти нам неведомы. Что таят они в себе - тайна. Жить на неведомых землях в окружении тайн - что опаснее этого?
   - Выйдя в путь, мы отправим наших пораненных прямиком к Хигигору, - вмешался лекарь.
   - Туда же отправится и товар: женщины и щенки, - проговорил Болие.
   - Тучный, что ты скажешь? - обернулся на Аливара самалтаон. Последнему приходилось хуже всего. Он лежал весь красный, с видом не единожды побитого человека, и, закатив глаза, тихо дышал.
   - Тир... тир, боги завели нас сюда на погибель, тир, - промямлил он. - Они играют нами, и всюду нам будет плохо. Выбирать же нам между тем, что очень плохо и... плохо... - Он приподнялся на локте, взял плошку с кислым молоком и вывалил его себе на лицо.
   - Хоргиты изнывают не хуже Тучного, - вставил Каванна.
   В комнату вошли несколько женщин-кочевниц. Они были одеты по-тиринтски и было видно, что им это привычно. Однако, жара тронула и их тела. Грязная материя их парэл плотно облегала вспотевшие тела.
   - Где поставить, господарь? - спросила старшая женщина, держащая в руках кувшин с водой.
   - Ставь на меня, Тидуя, - простонал Отсей, - переверни т-т-только перед тем.
   Женщина посмотрела на эгивата. Дидрад кивнул. Она подошла к писарю и перевернула кувшин, окатив его водой.
   - А-а-а-а! - затянул он протяжно. - О-о-о! студеная... - И фыркнув, снова повалился на пол, хлюпнув о лужу телом так, что брызги достигли даже самалтаона.
   Все засмеялись.
   - Господарь, подать ли пищи? - спросила Тидуя и опустила голову, по кочевничьей традиции не смея смотреть в глаза мужчине.
   - Нет, никто не желает ее.
   Женщина поклонилась и вышла, уведя за собой всех остальных прислужниц.
   - Омойте лица и тела, призовите духов разума и богов ума. К появлению Гатирра мы должны решить, - проговорил Дидрад и поднялся на ноги.
   Он вышел на мансарду и подставил тело уже не жарким струям воздуха.
   - Здесь можно быть, кабы не жара, - проговорил Каванна. Он подошел к краю мансарды и полил подножие замка.
   - У тебя и на это силы есть! - усмехнулся Второй, становясь рядом.
   - Силы должны быть всегда, - отвечал тинит и похлопал юношу по спине.
   "Сошлись, а?" - подумал эгиват про них.
   - Идти не можем, - сказали прямо у уха Дидрада. Он обернулся и увидел Зуба и Мреднака. Оба они плескались водой из кувшинов.
   - Тонкая работа, - послышалось с другой стороны. Отсей и Аливар разглядывали один из принесенных кувшинов. Рядом с ними стоял и молчал Пейоляль. Он прикрыл глаза и думал о чем-то своем - невозможно было понять, что у него на уме.
   Самалтаон подошел к краю мансарды и посмотрел вниз. Там, в шестидесяти шагах от него, на площади перед замком, расположились пикинеры. Они лежали вповалку абсолютно голые. Рядом с ними валялось оружие. Все движения их были вялы и неохотны.
   Со степи налетел жаркий порыв ветра. Он прошелся по стенам замка и спустился к площади перед ним. Подняв там тучу пыли, и заставив пикинеров ругаться и проклинать его, порыв взбежал по кронам деревьев, оторвался от них, покачнув ветви, и был таков.
   - Самалтаон, к тебе гатиррисинты, - сказал ему на ухо Второй.
   Священники стояли позади него, на выходе из помещения в мансарду и переминались с ноги на ногу. Лица их были истощены и измучены.
   - Откуда они здесь взялись? - удивился Дидрада. Первый пожал плечами.
   - О-о, тидорп, смотри-ка, - подошел к нему Каванна и кивком головы указал на жрецов, - это те, которых мы освободили. Они эти... не помню, как их... помнишь ли, много снегов назад мы видели таких же, когда только шли из Тиринта по Оледнам. Еще одного из них наш тинит...
   - Помню... да, помню... - поспешно кивнул Дидрад и, обращаясь к священникам, спросил: - Что вам надо здесь, святые люди?
   - О, тидорп, да будут славны твои дни, и да окраплены богами деяния твои, и слава твоя...
   - Пока скажут, что хотят - сдохнуть можно, - выругался Каванна.
   - ... боги благоволили тебе весь ход твой, воздай же и ты им...
   - А-а-а, понятно, - ухмехнулся Каванна.
   - Скольким же воздать, святые люди? - спросил Дидрада.
   Жрецы начали перечислять.
   - Святые отцы, - хохотнул Каванна, - всей добычи нашей не хватит, чтобы воздать богам, названным вами.
   - Не скупись платить за удачу, тир, - поклонился лишь головой жрец.
   - Платить мы не п- не п-п-прочь, - встрял Отсей. Дидрад давно подметил его нелюбовь к жрецам. - Но где же справедливость, святые люди?
   - Вот она, - обвел руками вокруг себя жрец. - Вы живы и победили нечестивых, разве это не справедливо. Боги помогли вам!
   - Это все верно, святые, - согласился Отсей, - я спрашиваю н-н-не про ту справедливость.
   Священники удивленно молчали, а окружающие напрягли слух.
   - Я говорю о-о-о-о д-д-другой справедливости, - Отсей поднялся на ноги и окатил себя из кувшина водой. - Справедливо ли, ежели ты продаешь товар, а потом от-от-отдаешь все деньги за него владельцу лавки? Справедливо? - Писарь оглядел всех. - Тидорп, справедливо ли? Вот ты бы так по-по-поступил?
   - Нет, - ответил Дидрад.
   - Нет, не справедливо, - согласились за ним и все остальные.
   - Справедливо ли, когда воздавать от-от-отцу, державшему тебя в нужде и по-по-побивавшему тебя? С-с-справедливо?
   Повисло долгое молчание.
   - Справедливо, - сказал Зуб, - он отец твой, заступник перед этим миром и богами.
   - Я не про то г-г-говорю. Должно ли воз-во-воздавать любящему отцу также, как отцу н-н-не-нелюбящему?
   - Нет, - разом ответили все.
   - Нет, - повторил Отсей. - А должно ли б-б-благодарить проводника, коли он не вывел те-те-тебя, откуда завел? Должно?
   - Не должно, - ответили все.
   - Боги вещают устами этих людей, ибо в-вс-вс-все они во множестве своем и разнообразии говорят одно и то же, - обернулся писарь к застывшим в нерешительности жрецам. - Это ли не-не-не явление божественное?!
   Священники безмолвствовали.
   - Негоже вам, с-с-с-св-святые люди, просить нас воздать богам за наше спасение, к-к-когда под нами вражья земля и платить им в-в-в-всем от трудов наших в-в-во спасение, по-по-по-покуда труды эти не окончены и с-с-спасения не видно. Разве кто-то воздает х-х-хв-хвалу Олпобеву, когда покос не окончен? Или преподносит дары Фи-фи-фикамре, когда не имеет жены и детей?
   Жрецы были смущены и разозлены. Они не нашлись, что ответить.
   - Но это не означает, что не с-с-следует воздать богам за наше пришествие с-с-с-сюда, - продолжал Проныра, сдерживая улыбку. - Тидорпу должно воздать богам только по-по-половину от того, что причитается. О-о-ос-стальное же они получат, когда м-м-мы увидим наших женщин и детей.
   От слов Отсея души окружающих наполнились противоречивыми чувствами. Безусловно было то, что говорил он непреложную истину, но в то же время, воинов смущал его торг с богами, за который они могли разгневаться на войско.
   - Своими словами ты навлечешь беду на воинство это, - проговорил угрожающе один из жрецов: тонкий и прямой, как тополь мужчина средних лет. Глубокие морщины, тянувшиеся от носа к подбородку, отяжеляли его и словно бы отрывали от остального лица. Холодные серые глаза смотрели пристально и хмуро. Губы и нос принадлежали будто бы другому лицу, и оказались на его лице по воле случая. Ни духота, ни жар, казалось, совершенно не касались его: тело жреца было сухо и не лоснилось потом.
   - Не слушай его, святой человек, - вмешался в нарождавшийся опасный спор Дидрад. - Тирот помутил его разум. Я воздам богам, как и должно.
   - Воздай и духам, - буркнул Отсей, уязвленный тем, что слова его впустую сотрясли воздух, а силы, употребленные на них ушли в никуда.
   - Тирот лишь явил нам его суть, тидорп, - проговорил монотонно жрец с тяжелым подбородком. - Его язык полон Гриколтитами.
   - Боги злословия в нем безвредны, святой человек, верь мне. Я часто сталкиваюсь с ними, но ни разу не пострадал.
   - Это пока, тир... пока!
   Проныра фыркнул и хотел что-то сказать, но Аливар остановил его, тронув за локоть.
   - Возьмите богам все, что они пожелают. Я же упомяну в своих молитвах имя верного слуги их, который так много сделал, чтобы прояснить волю их. Как зовут тебя, святой человек? - спросил Дидрада.
   Первые порывы прохлады, долетели и до оазиса. Они ласкали спину эгивата, слизывая своими языками пот и жар с его тела.
   - Мне нет имени, ибо я лишь продолжение богов, - сказал жрец и гордо поднял голову.
   - Нет имени! - не удержался и презрительно фыркнул Отсей. - Словно и не-не-не мать его породила!
   - Мне нет имени, ибо я лишь часть богов, - повторил еще громче жрец, переведя глаза на Пройдоху. - Ведь никто из вас не называет отдельно ногу свою или руку.
   - Названия нет тем частям тела, к-к-ко-которые бесполезны, - огрызнулся Отсей.
   - Молчать! - приказал ему Дидрад. - Идите, святые люди, и помяните имена наши перед богами. Вымолите у них удачи нам. Да прибудут с нами боги!
   - Боги всегда с тобой, о, тидорп! - поклонился жрец с тяжелой челюстью.
   - Словно бы про себя сказали, - проговорил Каванна, когда священники покинули мансарду. - Не люблю я их! Когда вижу эти рожи, спать тянет лечь.
   - Довольно, - повысил голос Дидрад. - Боги послали нам прохладу. Боги послали нам свои знаки (он указал рукой на то место, где стояли священники). Боги пребывают с нами и негоже нам лениться подумать и решить! Уйдем отсюда.
   Все зашли в полутьму помещения замка и уселись на прежние места.
   - Идти к Вратам моря мы не можем, ибо не знаем, как и куда идти. Идти к Вратам Гатирра, в белые земли, туда, откуда и пришли - нам не выбирать. Но путь этот длинен и будет еще длинее ибо идем теперь не одни, но ведем скот и пленников. Идти к Вратам начала... - Дидрад задумался. Он ведь ни разу не подумал идти напрямую на восток. - Что, ежели пойдем прямо к Вратам начала?
   - Там Межкочевье, тир, - подал голос Пейоляль. - Те же опасности поджидают, что и у Врат моря.
   - А видел ли ты эти опасности? - неожиданно повернулся к нему и спросил Зуб.
   - Единожды копыто моего коня ступало там. Под ним была не твердь, но кровь и кости. Они белели там подобно Стеградендам.
   Повисла пауза.
   - Самый лучший путь - самый длинный, - усмехнулся Каванна. - Уж больно ты боязлив, Красный парэт.
   - Я пойду везде за моим господарем, но если вы спрашиваете меня, зачем мне врать.
   - То верно, - выходнул тихо Атяш. Дидрад скосил глаза на его чрезвычайно озабоченное лицо.
   - Сюда мы шли налегке. Отсюда пойдем тяжестью тяжелы, - заговорил Мреднак. - Сюда шли одиннадцать лун, отсюда вдвое больше нам надо будет. Большую луну, а то и более пройдем, прежде, как мачты горхетов увидим. Раньше выйти надо, тир.
   - Позволь сказать, тидорп, - раздался голос Болие. Все это время Черныш сидел молча и не подавал голоса. - Вот, что мне видится, тир. До снегов остается еще пять больших лун...
   - Четыре, - поправил его Пейоляль.
   - ... Тирот будет грозен еще одну или две большие луны...
   - Одну.
   - ... а после Олпобев доберется и сюда, излив свои слезы над умертвленной твердью. Брат твой, Куддит, говорит, что пойдем медленнее, но в большую луну оборотимся до горхетов и покинем эти проклятые Оледны. Но брат Куддит не говорит, как идти нам без воды все это время. Наше войско дошло сюда с превеликими лишениями. То войско - сильные, могучие воины. Теперь же не то. Теперь мы обремены детьми и женщинами, да раненными. Они замедлят нас и замедлят не на одну луну. Нас стало много больше, но беда наша не в этом. беда в том, что мы не можем оставить всех кого нашли здесь и уйти.
   - Он верно говорит, эгиват, - кивнул Зуб, - только тиринтцев здесь пять тысяч освобождено. Да кроме того, неизвестно сколько других народов.
   - Идти сейчас нам нельзя, - закончил Черныш. - Ни к Вратам Гатирра, ни куда бы еще.
   - Когда же можно? - спросил язвительно Каванна.
   - Когда Олпобева снизойлет на Оледны воду, наполнятся реки и лужи. Тогда будет нам вода.
   - Через сколько лун это произойдет? - спросил неожиданно Атяш.
   - Через две - три, - сказал, клацая языком Пейоляль. - На все воля предков.
   - Надо идти к Вратам моря, тидорп, - проговорил твердо Каванна. - Задержаться здесь - смерти подобно. Нельзя!
   - Здесь у нас хотя бы есть вода и укрытие. Ты не помнишь, скоро Рубсиви вернется в Оледны, - возразил ему Отсей.
   - Скорее Оледны наполнятся полчищами кочевников, - парировал тинит.
   - Я согласен с Каванной, - сказал Мреднак. - Надо уйти!
   - Уходить сейчас, когда мы так обременены. Дождитесь здесь следующей большой луны и нам отпадет надобность нести раненных - они сами пойдут! - повысил голос, чтобы перебить гомон Отсей.
   - Если ожидать здесь еще луну, не будет надобности уходить вообще - нас прибьют прямо здесь! - закричал Каванна, выходя из себя.
   - Разве не бились мы много раз с ними. Или не они, а ты бежал, Кава!? Вспомни! Ты трепещишь перед ними, словно они изранили тебе всю спину.
   - Не о том толкуете, - не удержался от крика Аливар. - Не успеем до снегов - сгинем здесь вовеки! Передохнем с голоду!
   - Если до того дойдет, я не прочь буду вкусить кочевничьей женщины или щенка. Не помрем! - в запальчивости крикнул Отсей, и глаза у Аливара округлились.
   Постепенно спор перешел на крик, а после и на ругательства, с обвинениями в трусости и излишней осторожности, с одной стороны, и бездумии или откровенной глупости, с другой.
   Дидрад устало смотрел на кричавших. Жара незаметно измотала его, отняв силы физические и умственные. Эгивата раздражал шум, но унять его он был не в состоянии - тело после купания вдруг сразу отяжелело и пригвоздило само себя к полу. Самалтаон медленно переводил взгляд с одного лица на другое. Наконец, он достиг последнего. Лицо Атяша было нахмуренно так, что брови почти закрыли глаза. В свете масляных ламп, принесенных женой, изломы морщин казались глубже, чем на самом деле, и от этого лицо Атяша принимало какое-то демоническое выражение. Взгляд его узких черных глаз будто застыл на одном месте. Куда он смотрел? На пламя светильника. Как оно пляшет, свободное (никому не под силу тронуть его) и беззаботное.
   Гам стоял такой, что когда Атяш поднял лицо к своим друзьям и что-то сказал, то даже ближайший к нему Отсей не обернулся - не расслышал. Тидорп перевел глаза на лицо Каванны и спросил громче, но его снова не услышали. Желваки заиграли на его скулах и воин обратил взор на Дидрада. В глазах его светился... страх!
   Мгновения хватило им, чтобы понять друг друга.
   - Молчать! - закричал Дидрад и с такой силой ударил по столику, что кувшины, стоявшие на нем, в раз подпрыгнув, разлили свое содержимое.
  Все разом умолкли.
   Эгиват вопросительно и с нетерпением посмотрел на Атяша.
   - Где остальные? - прошептал тот.
   - Чего он сказал? - не понял Каванна охрипшим от спора голосом.
   - Где остальные? - громче повторил тидорп.
   Все головы повернулись к нему и замерли, вопросительно оглядывая.
   - Какова наша добыча? - спросил Атяш и сам же ответил. - Купцы отвечали мне - восемь тысяч женщин и пятнадцать тысяч детей. Все малые. - Атяш умолк.
   Повисла пауза.
   - Кочевник не может иметь больше двух жен, - продолжал Атяш, потирая рукой лоб. - Скольких мы перебили?
   - Хоргит пять было. - Даже Каванна вмиг присмирел. Лицо его стало постепенно хмуриться.
   - Где остальные восемь хоргит? - спросил Атяш.
   Помещение наполнила такая тишина, что стало слышно, как лениво переговариваются внизу тесибинцы: говорили о походе, о добыче, о погибших.
   Неожиданно, Мреднак резко поднялся на ноги и отошел к мансарде, прижав кулак к губам. Все, кто находился рядом с эгиватом, оглупело проследили за ним, словно бы он делал что-то сакральное.
   Только тогда до всех них дошла мысль единая для всех. Мысль страшная, леденящая кровь. Мысль, от которой грубеет сознание и разум цепенеет от осознания своей беспомощности.
   Воины переглядывались друг с другом и боялись произнести слово, которое за них за всех все же сказал Атяш:
   - Ловушка.
  
  ***
  
   - Говори же! Говори быстрее!
   В покои Дидрада ворвался Зуб, волоча за шиворот молодого юношу, который отбивался от него и кричал, чтобы его оставили.
   По виду это был иллетарский лучник или щитоносец (доспехи и у тех, и у других были одинаковыми).
   - Говори! - приказал Зуб.
   - Пусти! - широко раскрыв глаза, без страха уставился на него юноша.
   - Говори! - задохнулся от его наглости имнит хегриилей и встряхнул своего пленника.
   - Пусти! Не скажу, пока не пустишь.
   - Я тебе сейчас брюхо вспорю!..
   - Пусти!
   - Отпусти его, Зуб, - раздраженно сказал Дидрад. Он поднял голову с мехов, наполенных колодезной водой, служившей ему подушками и посмотрел на вошедших.
   - Сучий потрох, - выругался Зуб и оттолкнул юношу к стене.
   - Ты чей? - спросил эгиват, садясь.
   - Первая хорига патинитов тинита Черныша, мой тидорп.
   Щитоносец. Можно было сразу догадаться. Молод для лучника. Да и с такими небольшими руками тянуть лук!..
   - Чего привел его ко мне? - спросил эгиват у Зуба.
   - Расскажет пусть.
   Самалтаон перевел вопросительный взор на щитоносца. Тот облизнул пересохшие губы и гыкнул.
   - В ночь, пуще... лучше сказать, что уж перед Тиротом... когда Гатирр ушел за линию Тьмы... гм...
   - Ты хоть языком-то может шевелить как воин, а не баба! - накинулся на него Зуб.
   - Зуб, оставь! - прикрикнул на него эгиват. - Продолжай.
   - Я проснулся...
   - Он проснулся! - прорычал Зуб.
   - ... и пошел... полить... ну... и вижу, как за деревьями... в стороне этак шагов с десяток будет... можа чуть поболе... там кто-то тоже... ну, есть. Я встал и прислушался... и сразу расхотелося... слушаю, а там конь идет и еще шаги... не лошади, человека шаги. Я слушаю. Слышу, двое вроде... ну, двое их... прошли мимо, а меня возьми и потяни... ну, полить... полил, а... самому интересно... нет, не как бабе, а... вдруг, думаю, чего! И за ними. Они тихо так идут... ну-у-у... я... гм-гм... слушаю... тоже за ними иду и слушаю. Один, слышу, испуганный. Че-то такое лопочет не по-нашему. Я слаг вынул... и хотел крик поднять, а потом слышу они... перешли на наш. Что-то про Оледны говорят и про... тебя, тидорп...
   - Чего говорили-то скажи ему! - ткнул его в спину Зуб.
   - Вроде, глуп ты и награду, что дашь...
   - Да, не он даст, а им дадут за "труды" их! - фыркнул хегриильский имнит. - Так, пшел в сторону, - цыкнул он на оробевшего воина. - Тир, то были Пузатый, будь он проклят, и Красный парэт, пусть Хигигор перекусит его пополам.
   - Аливар и Пейоляль? - удивился Дидрад, вставая во весь рост.
   - Давай, пошел отсюда, - турнул Зуб молодого щитоносца. - Второй, всех отсюда гони. - И повернулся к эгивату. - Сегодня еще до того, как Тирот явился на небеса, растолкал меня Атяш. Я на него смотрю и понять не могу, что за рожа такая: глаза красные, сам бледный и... не узнал. Он мне и рассказал, что всю луну малую продумал про ловушку и что устроить ее нам мог только этот поганый кочевник. То-то он пугал нас Межкочевьем: и псы там, и чудища. Ты туда не иди, ты на месте стой!
   Кинулись мы за ним, а там пусто. Кинулись к Аливару - и его нет. Шум подняли, а нам этого балбеса и подвели. Предатели! О, духи Великой Зэлтии, о, боги Тиринта, пусть теперь только попадуться ко мне в руки! Я их не быстро прибью, я их, тидорп, медленно...
   - Ладно тебе, Зуб! - оборвал его раздраженно Дидрад. - Что сделано, то сделано. В том и наша вина есть.
   - Как же есть-то?
   - Есть-есть! Ммм...
   - Самалтаон, - заглянул Второй. - Тидорп Атяш.
   - Впусти.
   Вошел Атяш.
   Лица Дидрада и Зуба вытянулись, когда увидели улыбку на его губах.
   - Не пойму я тебя, тидорп, то ли ополоумел ты, то ли... - пожал плечами хегриильский имнит.
   Атяш улыбнулся.
   - Боги несколько лун мучили меня размышлениями. Что же плохого в том, что я позволил себе отдохнуть.
   - Ты весел так, словно заодно с проклятым торгашем кочевым и Тучным, которого я, видят боги, клянусь освежевать, едва мои глаза завидят его! - воскликнул Зуб.
   - Не беспокой богов понапрасну, - сказал ему Атяш. - Их внимание нам еще пригодиться. Что же до Тучного, то возможно его увели, как пленника.
   - И Пейолеля может тоже...
   - Нет, Красный парэт - предатель, это бесспортно.
   - Чего же ты улыбаешься?
   - Я был среди пленников и увидел, что Красный парэт оставил нам весь свой товар.
   - Хм, - ухмыльнулся Дидрад. - Он вернется за ним.
   - Да и господарь его, пусть Хигигор проглотит его, не забудет его службы.
   - Ловко нас сюда, а?! Ха-ха-ха! - рассмеялся тидорп. - Посадили - никуда не выйти, и держат, словно мы телята. Я был сегодня у пленников. Среди детей нет мальчиков старше десяти лет. Наша глупость завела нас сюда, а не Красный парэт. Боги застили нам глаза пеленой гордыни и услады легкими победами - вот мы и здесь.
   - Сколько придет к нам? - спросил Дидрад, поморщившись. Ему не понравилась критика ближайшего друга.
   - Не восемь хоргит уж точно, - усмехнулся Атяш.
   - Сколько?
   - То не ведаю, но отошли всех, тидорп, я хочу говорить с тобой один.
   Зуб кивнул и без приказа вышел вон.
   Лицо Атяша вмиг утратило прежнюю веселость и померкло.
   Дидрада изумила такая перемена, и он молча ждал, что скажет ему тидорп.
   - Прости меня за улыбки, Ихокл, - заговорил Атяш, - но теперь нам придется часто улыбаться. Воины испуганы. Аливар распустил слух о ловушке. Его люди еще есть среди войска и освобожденных пленников.
   - Но ты же сказал, что Аливар.
   - Так надо сказать, чтобы воины не верили. Надо распустить слух, что его обманом увезли отсюда. А слухи о ловушке - это только слухи.
   - Думаешь, придет больше.
   Атяш внимательно посмотрел на Дидрада.
   - Придут все, Ихокл.
   Эгиват усмехнулся и, взяв один из тюков с водой, вышел на мансарду и облился с ног до головы.
   - Боги любят меня, Атяш, - улыбнулся он, отирая лицо ладонью и высмаркиваясь. - Они сначала насылают на меня тяжелейшее испытание, а потом выводят из него. - Самалтаон умолк, уставившись в медное зеркало на стене комнаты и признался: - Знаешь, я уже устал боятся за себя. Они хотят битвы - будет им битва! Сколько бы ни пришло...
   - Коввирили придут, - сказал Атяш.
   - Кто они? Ты знаешь про них?
   - Слышал только, что с кавварадами они родичаются и от них, вроде, как ветвь.
   - С кавварадами я еще не бился.
   - Слава богам, с ними не довелось биться и мне. Великие воины, поговаривают.
   - Ты превозносишь всех своих врагов, Атяш! Как же ты бился с ними?
   - Я уважаю всех своих врагов. Потому они и не взяли меня. - Тут он видимо вспомнил про свой дорп и добавил: - Хотя и пожгли!
   - Выступать глупо, - сказал Дидрад.
   - Выступать глупо, - эхом повторил тидорп.
   - Остается ожидать их и готовиться.
   - С тем я к тебе и пришел. Поедем сейчас же до жары и посмотрим, как защититься можно. Пузатый тоже ожидает нас. Я ему сказал.
   Дидрад кивнул, наспех выпил ковш кислого молока, закусив куском странного, похожего на хлеб фрукта, и вышел вслед за Атяшем. Они вскочили на коней уже ожидавших их в широком коридоре замка, ведушем к воротам и выехали вон.
  
  ***
  
   Объезд оазиса затянулся до самого вечера. Отсей, за которым послали ближе к середине дня, присоединился к Дидраду, Атяшу и Мреднаку и старательно зарисовывал на пергаменте все, что ему приказано было зарисовать.
   Оазис, на поверку, оказался каплеобразным. При том, узкая его часть тянулась далеко вдоль речки, которая от зноя превратилась в ручеек.
   - Не заметили, что нет ни одного хета или горхета, - подмечал Атяш.
   Дидрад кивал.
   - Исток должен остаться у нас, - сказал Мреднак. - С водой здесь не пропадем. Им же перекроем.
   - Жестче будут к нам, - припугнул его шутливо Атяш.
   - Мне то не важно.
   - Здесь вырубим все, чтобы лесом не прошли, - сказал Дидрад, отсекая рукой часть оазиса.
   - Это мудро, тидорп, - согласились тиниты.
   - Отсей, впиши: ров отрыть, вал, самалт укрепить и колодцы перечесть. Подле каждого охрану выставить.
   - И над каждым крышу возвести, - добавил Атяш. - Отравлять их будут горонами - это я точно знаю. Всегда так мне делали.
   - Тогда напиши: колодцы стенами да крышей обложить и чтобы вход только один, а у входа стража Тирота и Гатирра. Еще...
   - Запасов проверить, сколько, - подсказал Мреднак.
   - Да, запасов. И гоните прочь в Оледны всех женщин кочевых и детей. Лишних ртов нам не надо. Хотя, погоди. Пусть сперва нам ров отроют да вал навалят, а после, гони.
   - Всех зачем же, тир? Эмонцев ч-ч-че-чем кормить будем? - спросил Отсей.
   - Далеко не уйдут. По всем Оледнам лягут. Еды псам хватит.
   Послышался стук копыт и к всадникам подлетел Каванна. Лицо его пылало.
   - Тидорп, - прокричал он, задыхаясь, - я узнал только... позволь мне, тидорп, отправить в Оледны имнита эрменигского. Хоргиту эамалскую и конников вернуть. Успеем, а! - И он с мольбой посмотрел на Дидрада.
   Эгиват посмотрел на Атяша. Их глаза встретились и оба тут повернулись к тиниту.
   - Забудь про них, Кава, - сухо сказал Дидрад. - Нет их уж давно.
  
  ***
  
   Лепнина на потолке изображала традиционную жизнь кочевья. Вот женщины и дети идут в небольшой лесок за буреломом и хворостом. Деревья в леске низкие, сучковатые, ветви их распластаны в разные стороны и торчат, своими голыми остовами цепляя небосклон. А вон там, прямо над самым выходом на мансарду. Что там? Это река. Какая извилистая и неширокая, словно и не река даже, а ручей. Но нет, река потому, что по ней плывут лодчонки: низенькие, плоские с высокими четырехугольными парусами, свешанными наискось.
   Панорама стала расплываться. Снова захотелось спать. Нет, спать нельзя. По тому, какая духота давит на тело можно смело думать, что сейчас уже полдень. Очи Тирота взирают на твердь прямо под ногами, они грозны и жгучи.
   А что там вдали, у дальнего угла помещения, там у перегородки? Никак это стоянка кочевья. Оно и верно: вот их странные конусообразные дома, вот кострища - как умело вырезан дым от костров и пламя! - а там изображены нивани. Они подле какой-то лужи или это озеро?
   От круга на самой середине потолка зала расходятся несколько тонких кругов. Что это?
   Снова все стало расплываться и потонуло в дымке.
   От круга-солнца расходятся круги. Они и впрямь расходятся! Он это наверное видит. Вот один пошел прочь от солнца и затих где-то за кочевьем, и уже следом набегает второй. А дети! Дети! Они двигаются! Бегают, резвятся! И лай собак, и крики странных собакоподобных животных, дающих жирное молоко, и рык нивани. Всплеск воды. Откуда он? Это из озера! Нет! Да, оттуда. Вон один нивани забрался в воду...
   В который раз все расплылось.
   Почему так неприятно на душе. Какое-то опасение или даже страх гложет ее, и не понятно даже, отчего так!
   Во рту все пересохло, так, будто бы бежал от погони и все что-то просил. Что просил? Почему просил? Кого? Как это может такое быть, чтобы и тревога, и просьба - все в одном ощущении? Где же? Что же произошло?
   Кинжал! Тонкий кинжал. Не кочевничий. У них кинжали широкие и загнутые назад, чтобы удобнее было вспарывать. А еще ими шьют одежду. Этот не такой! Этот прямой, длинный, острый, тонкий! Где он такой видел?
   Откуда страх? И ноги с руками трясуться так, словно бежал?
   Дидрад открыл глаза и несколько раз потер их; поднял голову и осмотрелся.
   Да, он снова здесь. Еще здесь! В этом проклятом богами и духами оазисе! Тихо колышутся занавеси из грубой земляного цвета материи. Они отделяют покои эгивата от мансарды, а также препятствуют проникновению пыли в помещение. Хотя, толку от них! Вон как колышутся, шепчутся словно и все пропускают!
   Хочется пить! Это чувство, постоянное жжение и жажда, стали для него уже привычными спутниками. Даже вода оазиса, поначалу показавшаяся пресной и невкусной, теперь пилась подобно нектару.
   Дидрад взял кувшин и отпил из него несколько больших глотков. Отставил в сторону, несколько раз посмотрел на него, снова взял и допил все - пил даже, когда уж живот болел от натуги. Пить! Пить!
   - Тебе говорить хочу, все... как себе!..
   Самалтаон вздрогнул и оглянулся на голос. Никого.
   Где-то снизу лениво переговарились воины. О чем говорят? По привычке прислушался, но лишь шум и неясный гул. Голова болит? Нет, вроде как не болит.
   - Все... как себе!..
   Снова вздрогнул.
   Почему эти слова кажутся такими знакомыми. Будто бы слышал совсем недавно. От кого? Не от кого здесь такого наслушаться. Может, Отсей? Да, что он-то ему скажет. Эгиват не видел его уже две луны. Да и не хочется видеть!
   Сходит с ума? Не мудрено, от такой-то жары! И еще наверное это напряжение. Сколько уж не может уснуть нормально. Только под утро засыпает.
   Тошнит. Или это не тошнит, а просто на животе тяжело? Да, тошнит! От чего больше: от жара или от того, что приходится дни напролет пристально смотреть и много думать, и все помнить, и все запоминать. Неизвестно. Жизнь вообще интересно создана богами. Она подобно глубокому бескрайнему морю, где только тонкая грань у берега имеет дно, а все остальное - оно так, то поднимается местами, то снова опускается. Играет. Издевается. Вот только почувствовал под ногами твердую почву, обрел уверенность и нет ее. Ушла на дно, и тогда от неожиданности с головой под воду, и истошный крик, и брыкания, и судорожные попытки выплыть. Выплыл, отдышался, пришел в спокойное состояние духа и снова плыть и искать опору, чтобы опять потерять.
   Огийда!
   Дидрад, поднявшийся на ноги и готовый уж позвать Второго, замер. Почему Огийда? Чего ему нужен Огийда? Давно уж нет его на тверди, а вспомнилось.
   Кинжал! Огийда!
   Замотал головой и не на шутку испугался за себя. Неужели и впрям синие духи проникли внутрь и перетряхивают рухлядь, которая скопилась в дальних уголках души.
   Кого еще вспомнить: Пятого, Пчелку, Совершенного с его... как его звали? Забыл. Но нет, на ум идет настырно только Огийда и кинжал. Да никогда первый со вторым не был! А вот Себруппата... Но и его не хочется помнить! Огийда!
   - В последний раз говорим... все... как себе!.. - И выгребная яма. Белым бело вокруг. И темнота.
   - Говори, говори, - пошутил Дидрад, беря себя в руки, - ежели пришел до меня - говори, что хотел.
   - Не хотел я тебе этого, - говорит.
   - Чего не хотел?
   - Чтобы ты вот так ко мне пришел. Мы другие.
   - Чего же мы другие-то? Одинаковые все. Я вот уже тидорп.
   - Знаю я, - проговорил и поскребся словно в деревянную дверь. - Открой...
   - Что открыть?
   - Дверь.
   - Так засов на ней.
   - Отними его.
   - Он с твоей стороны. Чего же сам не отопрешь?
   - Не могу.
   - Это как? Ты не можешь, когда он у тебя. А я должен мочь, когда он не у меня? Не через дверь же мне лезть.
   - Ты ее придержи, чтобы я не открыл.
   - ?!?
   - Держишь?
   - Огийда, не держу.
   - Почему? Я же сказал тебе?
   - Не знаю.
   - Не удержишь. Выйду и тогда не миновать тебе слага.
   - За что ты меня слагом?
   - Чтобы так?
   - Так?
   - Оно всегда надо спину оборонить. Самое тяжкое это дело. Самое непригодное тебе.
   - Со спины никого, - обернулся и посмотрел.
   - Это кажется так только, что никого. А как посмотришь, то очень даже "кого" и много "кого".
   Обернулся и посмотрел. Белесая муть. Все плывет.
   - Все предали уж.
   - Не все. Нет числа тем, кто предать может. Вот тебе слаг в спину.
   - Нет, не надо.
   - Тогда беги.
   - Бегу.
   - Куда же побежишь, коли перед тобой дверь и я, а позади стена. И по обе руки тоже стена.
   Осмотрелся. Каменный мешок.
   - Вот тебе слаг.
   - Не возьму. А попробуешь, так я тебя...
   - Как же ты духа убьешь? - смеется.
   - Всех побивал и тебя побью.
   - И не побоишься?
   - Нет.
   - А что сделаешь, коли я тебя со всех сторон ткнуть могу, а ты со спины не видишь, а только с лица.
   - Я тебя сам найду и не дам делать больно.
   - Где же найдешь, если я дух?
   - А ты за дверью.
   - Вот и нет. Я за стеной. За какой? За этой? Нет. И не угадал. Ха-ха-ха!
   Дидрад затрясся от страха. Спина, куда мог воткнуться кинжал заболела. Даже рука, которой давил на дверь, отнялась.
   - Где же я? Угадай.
   - А здесь ты! - И ударил по двери и словно стукнул камень. Ударил еще раз.
   - Слаг я тебе лучше в горло воткну. Там вернее будет.
   - Нет, не дам.
   - Так я и не спрашиваю.
   - А я и не дам. - Опять ударил кулаком по двери. Будто бы камень. Рука отнялась.
   - Слаг...
   - Нет!
   - Слаг...
   - А-а-а! откройся! Ты дерево, а не камень! Откройся! - И дверь открылась. А за ней еще одна дверь. - Откройся! - Эта тоже открылась. За ней еще одна.
   Пространство за ними удлинилось и все стало существовать за дверью. Куда ни бросить взгляд - ряды дверей, стоящих друг за другом. - Все открылись! Все! Стены... прочь! А-а-а! а-а-а! Никогда, не позволю... слаг... Где ты? Где? Куда спрятался?
   - Все... как себе расскажу!..
   - Не нужно... уходи! Уходи! Где твой слаг? Давай его сюда! Все равно не ткнешь. Сам буду тебя бить им. Где он? А-а, ты здесь?! Вот тебе...
   Ударил появившимся в руке кинжалом по стене и из нее полилась кровь.
   - Все скажу... как себе...
   - Говори-говори...
   С глухим стоном Дидрад проснулся и открыл глаза.
   Светало. Воздуха, прохладного воздуха, заполнившего всю залу легким не хватало. Сердце бесновалось в груди. Руки были сжаты, и боль тысячами иголок отдавалась в ногах.
   - Говори, - выдохнул он.
   Но дух умолк.
   Вот ведь! Всегда так...
  
  ***
  
   Удар о земляной пол и кусочки: зеленые, красные, желтые и серые, разлетелись в разные стороны. Двадцать восемь кусочков разных форм лежали так, как уложил их беспорядок и инерция падения.
   - Видишь, тир, здесь серость по прямой линии пересекает свет, а здесь свет падает на серую точку. За ним багрян-камень лежит, а по кругу спокойствие, здесь чуть едва, а здесь вот множество. То, где мало его - ближе к свету, там, где много препятствие из серых линий.
   Узловатый, длинный с шелушившейся кожей палец, ноготь которого был взращен на вторую длину самого себя и грязен, указывал, попеременно, то на одну россыпь камней, то на другую. Лицо жреца, точнее его тяжелый подбородок с глубокими морщинами освещались светом лампадки, горевшей на полу несколько в стороне от сидящих тел.
   Дидрад внимательно следил за манипуляциями жреца, но так и не понял, откуда делаются выводы о том или ином предсказании. Серые линии бед, желтые линии счастья, красные линии тревог и зеленые линии спокоствия, - все прочерчивались тонким, как стрела пальцем между двумя камнями одинакового цвета, и каждый раз распадались примерно одинаково, и пересекали друг друга.
   - Что это значит? - спросил эгиват.
   - Спокойствие твое осталось позади, тир, - палец указал небольшую россыпь зеленых камешков. - Сейчас череда тревог (обвел ногтем красные камешки), но луч света твоего пробьет череду серой опасности и приведет тебя к спокойствию.
   - Да будет так, гатиррисинт, - сказал Дидрад и возвел глаза на золотой алтарь с богами, которые стояли невдалеке от них.
   С некоторых пор, эгиват вернулся к вере в богов. С чем это было связанно, он и сам не понимал. Но как-то легче ему делалось думать и отвечать на вопросы жизненные, когда можно было возвести глаза к небесам, воздесь руки и произнести что-то вроде: "На все воля богов!" или "Духи да решили так!" И сразу на душе как-то легче и спокойнее, словно груз ответственности с нее разом опадал и делалось все вокруг как-то проще и понятнее.
   В юности, далекой юности - он помнил это - не хотелось ему верить ни во что, и даже мысли такие мудрые посещали: "Отчего веришь? Потому, что слаб. Что себе не веришь... Силам своим. Вот и надобно тебе на кого-то все возвесить!" Злоба брала его - он помнил - от такого понимания. Тогда и говорил себе: "Нет, не верю, потому, что не слаб я и силы есть, и жизнь не такая уж и сложная, чтобы помощи просить и все на кого-то надеятся. Все сам сделают, ничего не попрошу, - все сам добуду!"
   Но шли годы и жизнь в своей сути раскрывалась все шире и шире, и уже не было возможности окинуть всю ее единым взглядом - он это подметил - и от одного края ее до другого была пропасть пространства, бесконечность. Тогда-то и стали закрадываться ему в голову разные мыслишки-вопросы-без-ответов. А он рвал их, отбрасывал, не замечал, смеялся им в лицо - нет, не проймешь меня! Но они подобно кошкам все продолжали и продолжали настойчиво стучаться к нему в сознание. И однажды - он точно не знал, когда - ему пришло в голову ответить на вопрос. Это было нарочно сделано, от скуки, чтобы еще раз жизни показать, что, не проймешь и надежды не держи. Казалось, вот как я тебя сейчас - ты мне вопрос, на который вроде как и ответа нет, а я тебе ответ. Видишь, какой простой ответ. И все сразу понятно! Что, получила? Ха-ха.
   А на подходе еще один вопрос - полегче.
   Ну, ты должно быть меня совсем ни во что не ставишь: как я на сложный вопрос отвечу, так разве же на легкий ответа не найду. Найду! Вот он - и ответил. И хорошо, радостно, и сил, сил, словно у быка, даже не у одного, а у стада, целого стада.
   Жизнь еще один вопрос предлагает - реши, этот еще легче.
   Решим, решим! Ты не думай, что не найду, чем ответить тебе! И ответил.
   И еще один вопрос, и еще...
   А когда самый легкий подошел, казалось даже и не вопрос вовсе, а так, разминка только. И всего-то ответить: "Уверен ли, что завтра будешь солнце видеть?" Чего же не уверен?! Как же не уверен?! Сколько лун видел, а тут... А тут!
   Был бой. Еще там, в тиринтской Зэлтии. Даже не бой, а так, стычка. Мелкая, ничем не примечательная. И надо же было такому случиться, что он подслушал разговор двух эамалов. Один рассказывал другому, что завтра де пойдет на рынок дорпа и закупит семян три горсти, чтобы прогалину в лесу засеять и урожай иметь в следующий год. Другой слушал его и кивал, и соглашался, и сам подумывал, что, "тож бы надобно сходитя-то". А после они мнениями обменялись о том, что под вечер "покумекают" над этим да "порешат в конец". Уговор у них был, как солнце встанет, то пойдут сразу семена покупать. "Ты токмо не боле трех горстей бери, не то нынче малость недобрали по ним - редкость стали", - наставлял один другого. - "Поутру..." И ни первый, который предложил семена купить, ни второй, ни даже Дидрад, прислушивавшийся к их разговору, пока противник на другой стороне опушки в атаку изготавливался - никто из них не понял, откуда прилетела стрела. Рухнул тот, который семена хотел купить с пробитой насквозь грудью и долго еще хрипел, изрыгая кровь и с обидой смотрел на второго, словно бы говоря: этот теперь знает, этот теперь больше трех горстей заберет. С тем и умер.
   "Уверен ли, что завтра будешь солнце видеть?" Как ни думай, как ни гадай, а ответ один - не уверен. И с этого самого простого вопроса, с самого легкого и порушилась вся самонадеянность и молодецкая безшабашность. Нет, ни в чем не уверен. Можно гадать и загадывать, можно все, что угодно думать, но всему этому черта - следующее мгновение, и если это мгновение прорежет стрела, пущенная метким стрелком, то все! Нет боле ничего! И не будет никогда! И только обида в глазах, и упрек - как же так, ну как же так! И больше ничего...
   - Самалтаон, Проныра к тебе напрашивается, - заглянул в покои Второй.
   Оба, и эгиват, и жрец повернули к нему голову.
   - Погоди его пускать. - И обращаясь к священнику. - Что же посоветуешь мне, святой человек?
   - Коли порвешь серую линию, то удача тебе, коли нет - то вовек в беде будешь. И ни обойти, ни объехать тебе ее - то и скажу. Да прибудут с тобой боги... и духи! Все мы твою участь разделим: воинство твое и мы. - Он поднялся на ноги, сжимая в ладони собранные камешки. - Не держи слуг своих от себя в такое время. Они тебе нужнее меня. Отпусти меня.
   - Благослови меня, святой человек.
   - Благословляю.
   - Слава богам и т-т-тебе, тидорп, - вошел в покои Отсей. Он был завернут в просторный балахон песочного цвета, с которого при ходьбе осыпалась пыль. Глаза Проныры были красны.
   - С чем пришел?
   - Счет сказать.
   - Обсчитали все.
   - Да, тидорп, - и он подал Дидраду небольшую табличку. На ней значилось: коней - двенадцать тысяч триста восемьдесят два, из них кобыл - семь тысяч пятьсот одиннадцать; гийкли - двадцать шесть тысяч пятьдесят; быков - три тысячи сто два; нивани - сорок ровно и т.д.
   - Это хоргиты твои пересчел, - продолжал Отсей, когда заметил, что эгиват прочел триголинт.
   "Эамалские зэлтаргоны - семьсот семьдесят один; иллетарские зэлтаргоны - две тысячи пятьсот девяносто три; тесибинцы - девятсот пятьдесят ровно; хоргиты эрменигские - семьсот четырнадцать; хоргиты барэрменигские - двести восемьдесят один; хоргита патиолокраантиринтская - двести семьдесят шесть. Пораненные - сто тридцать восемь"
   - Велико войско стало, - вопросительно посмотрел на Отсея Дидрад.
   - Пленников набрали. От того и больше, тидорп.
   - Много набрали?
   - Того не подсчитал. Но если п-п-при-прикажешь...
   - Нет. То... нет. Как работы идут?
   - Про все не ведаю, но в-в-ви-ви-видел немало.
   - Как уходить будешь, скажи Второму, я велел Атяша звать... Хотя, стой! Нет, ничего не говори. Иди так.
   Проныра вышел. Дверь за ним закрылась и самалтаон остался один.
   Подсев к столику, он отпил несколько глотков кислого молока, закусил его несколькими сушенными фруктами размером с палец, но такой сладости, что в первый раз с непривычки не смог доесть и один, и лег.
   Уже вторую малую луну из головы его не шел странный сон. И чего он ему приснился. Нелепость и только! Огийда никогда бы ему зла не пожелал, да и не сделал он ему ничего такого, за что можно было платить после перехода к духам.
   Закрыл глаза. сегодня вроде бы не так уж и жарко или это он начал привыкать к климату. В Зэлтии уже холода. Свистун во всю завывает. В Ихоклеоронте еще не холодно, но первые заморозки уж верно коснулись земли. Собирают урожай, скоро будут воздавать должное Олпобеву за его труды, да и Тохона не забудут. Вот веселье-то будет! А как там Зоалина и Мионина - две его самые любимые женщины? И дети, - как поживают его дети? Все? Сколько их там - он и не помнил!
   - ...делали так. Я сам видел в Тиринте. Глаза завяжут, а он и бьется, да только пустое все это. Против стольких врагов ни единой надежды нет. И нет, чтобы помереть достойно - визжиг, просит, молит. Так его и колют, словно быка на бойне, а он мычит, а всем потеха.
   - Сравнил же ты! Мы... отрыть... завалы... ала будет и...
   Дидрад открыл глаза и прислушался к голосам за дверью.
   - Самалтаон, Каванна Лысый и Атяш Сожженый к тебе просятся?
   - Впусти.
   Второй отступил и в покои вошел тинит. Он обладал удивительным свойством самим своим появлением создавать переполох и суету.
   - Да прибудут с тобой боги Тиринта и духи Великой Зэлтии, тидорп! - приветствовал он эгивата скрещенными на груди руками.
   - Поздравляю тебя, барнит, с прозвищем, - обратился Дидрад к Атяшу.
   Тот хмыкнул и отмахнулся: прилипло.
   - Мы к тебе, тидорп, со спором пришли, разреши его, - тут же перешел к делу Каванна.
   Дидрад склонил голову набок.
   - Много времени боги нам не дали и приходится испить то, что имеем, - начал тинит. - Поэтому я приказал вести шире ров, чем следовало, и не уделять внимания валу потому, как сильны наши враги только конем. Собой же они слабы и безвольны. И малую луну мой приказ исполнялся, но сегодня поутру я увидел, как опять возводят вал, и когда призвал к ответу, то оказалось, что вот он (указал на Атяша) влез ко мне и указания раздал вал ставить, а ров тоже делать, но не так, как я указал...
   Поднятием руки Дидрад остановил разгорячившегося Каванну и вопросительно посмотрел на тидорпа.
   - Я потому так приказал, что ров без вала смысла в себе не содержит...
   - Как же не содержит...
   - ... особо такой, какой ты указал рыть. По грудь коню, что это за ров? Конь его вмиг перескачет.
   - Ширины он в пятнадцать шагов!
   - И повел как? Не вдоль под деревьями, а в Оледны вывел. Деревья будут нам олоками, а ты в пустошь людей отправил. Как стоять под ошиями будут?
   - В том ошибку признал.
   - Вот потому я и указал, чтобы делали по-моему, что у тебя ошибки.
   - Не все же! Не все же там так!!! - вскричал Каванна. - Коли ров по грудь коню, то значит хоргитинт наш выше всадника, а вал ему зачем? Как высоко его не поднимать, пеший все одно взберется.
   - Не про то ты думаешь, Кава! Ты себе на веру принял, что они нас конными бить будут, а они не конными, а пешими будут потому, как коннице в ляйле не повернуться. Как прознают они про тесибинцев, только пешими и пойдут!
   - Так ров-то все равно их меньше сделает... А ты-то лучше делаешь? Вместо рва завалы. Подожгут их и все. И окажемся мы в Оледнах, как убийцы в ретведе. Это я в Тиринте видел давно, - пояснил тинит Дидраду, - в Тохониты. Там в клеть убийцу садили, а клеть с секретом была. В ней дырочки, а из них колья вылезали. Так вот, у убийцы этого только олокраант в руке и ничего более. Коли успеешь отбить удар - жив будешь, а не успеешь... Только никто не успевал все отбить. Помирали.
   - Завалы? - Дидрад удивленно посмотрел на Атяша.
   - Завалы, - кивнул тот. - То и быстрее и выше рва получается. Твердь Оледн не копается, а рубится только, потому я завалы и делаю (обернулся на Каванну) и пришел сюда, чтобы про то тиру сказать. Теперь же отстань от меня и дай сказать. Ихокл, нет времени у нас на то, чтобы и ров, и вал был. Всего ничего сделали. Большой ляйль, слишком большой. Эти (они обозвал ругательствами женщин и детей кочевников) горазды себе животы проткнуть на наших тесибах, да на корм эмонцам пойти, чем рыть ров. Я и рубил их, и бил, и вешал даже - ничего не помогло. Звери и ничего больше! Потому и решил лес валить на завал. Про то тебе говорю и то же тебе советую приказать вот им (кивнул на Каванну).
   - Как же ты, Кава, заставил работать этих дикарей? - спросил Дидрад.
   - В Оледны сперва всех прогнал, а тому, кто вернулся питья да еды дал. До поры.
   Дидрад улыбнулся.
   - Слушайте же оба и исполняйте, и другим передайте исполнить. Коли не работают дикари, то делай, как Каванна, а коли до рва да вала дело коснется - то делай, как Атяш.
   Тидорп и тинит кивнули недовольные "общей" победой.
   - Пусти! Пусти же! - раздалось за дверью и в покои влетел Болие. Он был весь в пыли и мокрый от пота. Он задыхался. Глаза его были широко открыты и поводили взором по сторонам, плохо различая в полутьме зала.
   - Кочевники, тидорп, - вымолвил он.
  
  ***
  
   Всю следующую ночь оазис не спал. Покой его нарушали стук многочисленных топоров, а также кряхтение и стоны валившихся наземь деревьев. К утру по перимерту оазиса все было завалено срубленными деревьями. Ветви их, торчавшие вовне, были зачищены и заострены подобно кольям. Из-за завала доносился дружный храп - это солдаты, остаток дня и всю прошедшую ночь не сомкнувшие глаз, спали вповалку, кому где придется. Всеобщий сон, однако, не означал безмолвия. Стук топоров продолжал доносится уже из-за деревьев, и со стороны Оледн невозможно было понять, о чем этот стук свидетельствовал.
   Каванна, эрмениги которого располагались во второй линии обороны оазиса, расположился под деревом и, вытянувшись во весь рост, храпел, грозясь проглотить травинку, которую до этого только перемалывал между зубов.
   Он застонал, когда в его бок уперлось что-то твердое. Ему стало неудобно и тинит попробовал перевернуться набок, недобро засопев во сне. Но помеха не дала ему это сделать и уперлась в грудь.
   - Че эт? - протянул он сонно и с сопением открыл глаза. - Тидорп! - воскликнул он и машинально сел. - Чего тебе здесь?
   Дидрад осмотрелся по сторонам - по близости находились только конники - и присел на корточки рядом со своим барнитом. Лицо его было сурово и чем-то озабочено.
   - Завал сделали? - спросил самалтаон.
   - Ага, - кивнул Каванна, почесывая пятерней свалявшуюся ленту волос по бокам головы. Он щурился от солнечного света и шмыгал носом. Его глаза успели заметить Второго и Зуба, которые стояли немного поодаль и держали под уздцы коня Дидрада.
   - Выспись сегодня хорошо. И эрменигам своим скажи, чтобы выспались. Ясно меня расслышал?
   - Да, тидорп.
   - До Гатирра дойди до меня. Нужен будешь.
   Каванна снова кивнул.
   - Спи, - и Дидрад отошел от него. - В оба глаза смотри за рекой. Чутко подмечай все, что на ней, - сказал он Зубу. - Да язык за зубами держи.
   - Сделаю.
   - Хорошо. Ты сейчас же иди, а мы продолжим осмотр. Сегодня все меня должны увидеть.
   Все трое вскочили на коней и поехали сквозь лес.
  
  ***
  
   - Отсей, почему тебе так не полюбились гатиррисинты?
   Проныра недовольно посмотрел на Болие. Тот сидел рядом с Дидрадом и играл с ним в перетягивание веревки пальцами.
   - Это известно, - отвечал за Отсея Атяш, - вернее всего, что наш Проныра сам в прошлом был гатиррисинтом, а после разуверился или в нем разуверились, вот он и тешится теперь над ними.
   - Правду он сказал... или нет? - спросил Дидрад, с натугой сдерживая натяжение веревки.
   - Сожженый верно сказал - самые ярые не-не-ненависцы - это те, кто сам побывал в шкуре т-т-тех, кого он ненавидит.
   - Так ты был жрецом?
   - Не был.
   - А говоришь, что правду сказал Атяш.
   - Я соглас-с-сился с его с-с-словами и не отказываюсь. Но лишь с-с-с п-п-первыми словами.
   - Да не юли ты, - раздражился Каванна. Он с отвражением опрокинул в себя кислое молоко и поморщился - вина не было.
   - Моя мать ум-м-мерла в святилище.
   - Рассказывай. Это интересно, - сказал Дидрад.
   - Больна она б-б-была и-и-и...
   - Не волнуйся ты так, а то ведь ничего не понять, - бробурчал Зуб. Он перетягивался с Первым и не выигрывал.
   - Больна была, - быстро и отрывисто стал говорить Отсей. Он словно собирался с духом, а потом разом говорил. - Лечили. Га-га-гатиррисинты. Выманили деньги. Все, что было. А она умерла.
   - Значит на то была воля богов, - сказал Каванна.
   - То была воля... не богов...
   - Не тебе знать про это.
   - Боги не едят... и не пьют... и деньги... не нужны б-б-богам...
   Дидрад улыбнулся. Ему припомнился он сам много лет назад.
   - За это ты винишь гатиррисинтов?
   - Нет... не виню... не люблю...
   - Обман всюду мерещиться? - предположил Дидрад.
   - Да, тир.
   Эгиват взял веревку двумя руками и потянул на себя, но и Болие не растерялся и тут же перехватил ее второй рукой. Все повторили то, что сделал эгиват.
   - Много ли дикарей под нашими валами? - спросил Дидрад и покосился на Зуба.
   Тот кивнул еле заметно.
   - По мне, так сколько бы их не было. У меня сил на всех хватит, - сказал Каванна.
   - С моей стороны... э-эх (потянул веревку)... стан стоит... много... тысяч до пяти, - сказал Черныш. Лицо его взмокло от натуги, а вена на шее вздулась.
   - От меня тоже огни видны, - сказал Атяш, - тысяч пять, не менее стоят.
   - Против меня такие же силы, - закончил Первый.
   Дидрад и Зуб переглянулись. Зуб медленно моргнул.
   - Атакуют во тьме или света подождут? - подумал вслух Каванна.
   - Не думаю про эту луну, - покачал головой Атяш. - Пришли только. Сил им еще мало. Отдыхают.
   - И нам пора отдых дать, - сказал Дидрад и резко отпустил веревку.
   Черныш повалился на спину под всеобщий хохот.
   Воины поднялись и стали покидать покои эгивата.
   Дидрад кивал им и зевал (напала необычайная зевота!) Когда все покинули помещение, он окликнул Второго.
   - Готово? Неси, - приказал он.
   Второй вошел в покои, неся через плечо кожаную куртку эгивата с нагрудной броней, наплечники, нарукавники, железную юбку и поножи.
   Облачение во все эти доспехи заняло некоторое время.
   - Мигр, господарь. - Второй подал самалтаону шлем.
   - Не сейчас.
   За дверью послышались шаги. Вошел Зуб.
   - Ты все сказал Чернышу? - спросил Дидрад.
   - Да, тидорп. Остановил и сказал.
   - Никто не слышал.
   - Никто.
   Снова послышались шаги. В покои вступил Первый. Он кивнул на вопросительный взгляд эгивата.
   Из-за дверей раздался кашель и сплевывание.
   - Ну, чего мы? - спросил Каванна, заглядывая в покои.
   Все ему кивнули. Он умолк и продолжил стоять в проеме, посматривая, то в комнату, то на лестницу.
   Где-то за окном защебетала ночная птаха. Ей быстрым клекотом отозвалась другая, словно бы обругивая ее за нарушение покоя (прошлой ночью и так не спали из-за топоров!), и обе они мгновенно смолкли.
   - Самалтаон, позволь мне с тобой, - попросил слезно Второй.
   - Нет. Ты будешь стоять на своем месте. Тебя видно. Никого не впускай ко мне.
   - Самалтаон...
   - Не смей перечить! - И обернувшись к воинам. - Пойдемте.
   Они спутились по лестнице на второй этаж и прошли по коридору в самый дальний его угол. Отодвинули соломенное панно с изображением купающихся в озере птиц и вступили в узкий и низкий проход.
   - Я мигр забыл, - выругался Дидрад.
   - Второй дал его мне, - сказал Зуб, - на, возьми.
   - Нет, держи при себе.
   Спуск продолжился. Спускались два этажа.
   - Эгиват, - прозвучал из темноты грубый голос. И темный силуэт выступил навстречу Дидраду.
   - Хегрииль?
   - Да, эгиват.
   - Веди нас.
   - Держи голову ниже, эгиват. Убиться можно.
   Шли долго по узкому и бесконечно длинному коридору. Временами Дидраду становилось страшно от осознания того, что он ступает под землей. Страх переходил в ужас, когда стенки подземного хода сжимались так, что приходилось идти боком. Пахло прелостью и еще неизвестно чем.
   - Кто там? - раздалось из темноты.
   - Это я, - отвечал проводник.
   В лицо пахнуло свежестью. Даже прелый воздух Оледн после затхлости подземелья показался Дидраду прохладным и сладким.
   Вышли под холодное свечение звезд и оказались на береговой круче. Внизу, в двух или трех локтях тек ручей. Он был настолько хил, что едва перекатил бы через ступню, кабы в него поставить ногу.
   Луна всходила где-то за кручей. Ее лучи освещали противоположный берег. На этом же берегу была кромешная темнота. И даже тени не отражались в ней.
   Каванна протяжно выдохнул и хотел было что-то сказать, но лишь замычал и смолчал.
   Дидрад пошел вперед, держась рукой за глинистый склон кручи. Вдруг, его рука нащупала нагрудную брону. Эгиват вздрогнул и невольно отшатнулся. Только в тот момент он расслышал дыхание десятков людей, уже ожидавших его вдоль берега.
   - Иди ниже, эгиват, - шепнули ему, - здесь сухостой. Хруст звонкий. - И помогли спуститься еще ниже, почти к самому ручью.
   - Поторопимся, тидорп, - шепнул Зуб, - скоро Гатирр осветит все здесь. Надо успеть пройти стоянку. Держись воды.
   - Отдай мигр.
   - Возьми, только прикрой вот. - Зуб подал ему тряпку. Дидрад прикрыл ей шлем, чтобы не блестел.
   Они скорым шагом двинулись вперед.
   Идти было довольно тяжело. Дно ручья было галечным и приходилось балансировать по краю глинистого слоя, чтобы не сползти на камни и не загреметь ими. Опирались на мечи и копья. Внимательно смотрели по сторонам и обшаривали все кусты и жидкие рощицы, тянувшиеся вдоль берега. Среди их голых остовов мерещились поминутно, то люди, то звери, а то и духи, демоны и неведомые чудовища. От игры теней захватывало дыхание и кожа то и дело покрывалась мурашками. Пот градом лил по спине и лицу, но никто не обращал на это внимания. Главное было - пройти стоянку кочевников.
   До того места, где расположились враги было не более пяти полетов стрелы, но переход занял почти половину ночи и лишь к рассвету, когда разведчики сообщили, что стойбище оставлено далеко позади, воины вздохнули свободнее и позволили себе зашептать.
   Расположиться было решено длинной цепочкой вдоль берега в высохшем за лето, но густом своими остовами кустарнике по круче у ручья. Хегриильская хоргита залегла и затаилась. Предстояло выдержать жаркий день и немного ночи, чтобы осуществить задуманное.
   Время медленно потянулось, мелькая перед глазами тельцами насекомых и былинками, которые во множестве мелькали в воздухе, нагреваемом солнцем.
   - Вода, эгиват, - проговорил Зуб.
   Дидрад отпил немного, вернул меха и положил голову лбом в землю.
   Скука. Великая губительница жизни - скука.
   Послышался шорох. Дидрад открыл глаза и увидел Каванну, подползавшего к нему с ловкостью змеи.
   - Я подохну сейчас, тидорп, - пожаловался он. - Что, вот так и лежать целый день?
   - Да.
   - Я думал, мы с помощью Гатирра...
   - Не трать силы на разговор.
   Тинит умолк.
   - Тидорп, - не сдержался он.
   - Ммм, - замычался Дидрад.
   - Ты думаешь о своей зэлтаоне?
   - Сейчас?
   - Да.
   - Нет.
   - А я отчего-то подумал. Хорошо, если бы она у меня была.
   - Нашел, что думать, - усмехнулся самалтаон.
   - Я как прибудем домой... я женюсь. Клянус тебе всеми богами и духами - кем хочешь!
   - Ночь скуки и ты уже готов жениться? - засмеялся Дидрад.
   - Я уж давно думаю. Некогда только.
   - Жениться надо с деньгами. А ты весь в долгах.
   - И то верно, - поник Каванна.
   - Если поклялся, что женишься, то могу тебе от рода своего отдать. Хочешь?
   - Не знаю.
   - Нравится кто-нибудь?
   - Не смотрел я на твоих...
   - Ты отвечай. Не смотрел. Не верю, смотрел. Кого высмотрел?
   Каванна боролся сам с собой, а потом оглядевшись по сторонам и убедившись, что до них никому дела нет, придвинулся ближе.
   - Имени не знаю, но у нее девочки.
   - Девочки?
   - Две. Одна белесенькая, а другая - не белесенькая.
   - Тебе что же, девочек этих?
   - Не-ет. На кой мне они. Дети же.
   - Так бери с отлагательством. Через лет десять или сколько там и не дети будут.
   - А зэлтаону?
   - Так не могу. Одна из девочек тех - моя. Ее мать - тоже моя. Свое не могу. Другое присмотри.
   - Воля твоя, - вздохнул Каванна.
   - А я про что думаю, ведаешь?
   - Нет, а про что?
   - Огийду помнишь?
   - Огийду? Ммм...
   - С нами был в Трогодорпе.
   - Это рыжий такой?
   - Нет, он кочевник был. Со мной все ходил. Его утопили в снег, как первый бой у нас был...
   - А-а! Того помню. Да. Имени не упомню, а вот, что утопили...
   - Приходит он ко мне.
   - Приходит? Духом что ли?
   - Духом. Говорит, что хочет слаг мне в спину воткнуть.
   - Это за что же?
   - Почем я знаю.
   - Если хочет, то воткнет. Духи они... духи... Что делать-то думаешь?
   - Сперва испугался. Да, испугался. Тоже думал, за что он мне, ничего такого я ему не делал. Барниты даже были.
   - Вот то-то и оно.
   - Да. Долго думал я над его словами, и только недавно понял их.
   - Вспомнил, за что тебе слаг причитается? О, смотри, какой поток пошел!
   По дну ручья широкой полосой прошелся поток воды. Ручей взбурлись и разлился, пропуская его, а после снова истощал и затих.
   - Это чего же?
   - Я приказал воду спустить из самалта, чтобы следы наши у ручья замыть.
   - И замоются?
   - Не знаю, но даже коли под водой будут, то кочевники подумают, что здесь до усыхания реки прошли, а не прошлой луной.
   - То верно. Так ты вспомнил, за что тебе слаг в спину?
   - Нет. Про то не помню, да и не было такого, за что причиталось бы! Я понял, что он не про то говорил.
   Каванна раскрыл глаза и поднял брови.
   - Как это, не про то?
   - Не было у него хотения такого. Предупредить он меня хотел. Я понял-то когда, знаешь? Как ты про ретведу сказал.
   - А-а, это я в Тиринте видел. Там убийцу посадили...
   - Знаю, не перебивай
   - Прости.
   - Меня дух Огийды в ретведу посадил и грозился меня слагом истыкать. Смеялся еще, угадай, с которой стороны я тебя ударю. Я тебя лучше не в спину, я тебя в горло ударю.
   - Бр-р-р-р! - передернуло тинита, и он громко сглотнул.
   - Вот и я, бр-р-р! А после понял, что он мне сказать хотел. Он мне про Кочевье говорил и про ляйль наш. Мы в этом ляйле как преступники в ретведе. Со всех сторон открыты, куда хочешь, туда и бей. У нас только олок и есть.
   - Только пустое это...
   - Знаю, что пустое, потому и делаю то, что делаю.
   - Ты решил в обрат, в дырки те унагом ударить?
   - Да... Нелепость, но...
   - Ничего не нелепость. Очень даже не нелепость.
   - Посмотрим, чего мне дух насоветовал.
   - Посмотрим.
   - И еще. - Дидрад нахмурился. - Тело-то его к переходу не приготовили, под лед спустили.
   - Огийды-то?
   - Да. И я решил, что если у нас в эту луну все получится, я ему молебен закажу такой, какой никому не заказывали. Всех, кого пленю, на успокоение души его отправлю. Пусть напьется их крови Хигигор, а мне же одно только сделает - дух его упокоит.
   - Ты, это, погоди так делать, - неожиданно проговорил тинит. - Погоди до того, как мы домой придем. Неизвестно еще сколько на нас набежит. Нам его советы были бы...
   - Кава, - укорительно проговорил эгиват.
   - Делай, как знаешь.
   - И еще. Я помню, он мне говорил... просил меня найти его, то ли жену, то ли любовь его. Не помню, как зовут. Он мне свои триголинты завещал, а я забыл, что клятву дал ему, что найду. Может, вот мне и кара за слово порушенное.
   - Не-ет. Кара бы не такая была. Как припекает, а! Уф-ф-ф. Поползу в тень, не то подохну здесь. Тидорп?
   - А.
   - Легче мне стало, как рассказал, зачем мы здесь жаримся.
   - Ты-то особо не болтай.
   - Не буду.
   - Спи иди.
   - Ха-ха, спи ползи, - поправил Каванна и тихо отполз.
  
  ***
  
   - Вроде, никого нет.
   - Не проглядите.
   Зуб кивнул и тихо сполз с обрывистого берега, сплошь покрытого пожухлой травой и кустарником, листья на котором более всего походили на истрепленные кусочки материи.
   Дидрад поднял голову и посмотрел на небо. Еще даже не середина дня, а ему показалось, что он ожидает вечность.
   Дневное светило палило нещадно и даже тень кустарника и низкорослых деревьев не давала достаточной защиты от зноя.
   Утнувшись лбом себе в руку эгиват стал мысленно представлять, каково сейчас в Зэлтии. Там уже во всю бущуют метели, не такие сильные, как перед праздненствами с честь Смерти Великого духа, но все же не слабые. Ветер завывает так, что клонит долу молодые деревца по окраинам леса. В такую пору на улице и шага нельзя ступить - снежное крошево стоит перед глазами белым покрывалом и порой не видно пальцев вытянутой руки. И холод! Ах, как хорошо было бы сейчас ощутить кожей морозец!
   По спине пробежали мурашки, будто бы ему и впрямь стало холодно.
   Иногда, очень редко, в такое время может налететь и Свистун. Тогда все обычно торопятся вернуться домой, и сесть перед очагом. Женщины собираются кучками, прижимают к себе детей и начинают рассказывать им разные небылицы: словно это дикие духи завывают за стенами, призывая к себе нехороших детей, и нехорошие дети, если не держатся за руки матерей, обязательно выходят за дверь и исчезают навсегда. От этих рассказов у детей широко открывались глаза и ротики, и они жались к матерям, а иные и вовсе начинали плакать, прося не отдавать их диким духам.
   Даже воины, оказавшиеся в такой час в самалте, с удовольствием слушали страшилки и умилялись, глядя на детей. Огонь в очаге, подогретое вино, женщины, дети, - все это составляло крупицами своими то чувство, которое называть принято уютом и...
   - Тидорп, - затормошили Дидрада за плечо.
   Эгиват потянул носом воздух, который казался ему морозным и очнулся.
   Удушающая духота, зной, слабость и вечное желание пить - Оледны! Снова перед глазами эти проклятые Оледны.
   - Тидорп, - снова затряс его Зуб. Он стоял во весь рост, не прячась и его красное лицо смотрело прямо на Дидрада.
   - Что? Что такое? - Самалтаон сел, но потом вспомнил, что они укрылись и лег. - Чего ты встал-то?
   - Ушли они. Кочевники ушли за ляйль.
   Эгиват облизал высохшие от жары губы, зевнул и отер ладонью лицо.
   - Все ушли?
   - Нет, только воины. Лучшего случая не будет, тидорп. Это боги помогают нам. Решайся.
   Дидрад нахмурился. Он задумывал напасть ночью. Пройти по оврагу и напасть ночью, чтобы легче отступить было. А сейчас? Сейчас половина дня только. Сколько он продремал? Как хочется пить?!
   - Пить дай, - приказал эгиват, и напился. - Х-х, - выдохнул он, несколько поморщившись от горячей воды и отер тыльной стороной ладони смоченную бороду. - Стан большой-то?
   - Тысяч до пяти. Но сгрудились, телегами огородились. Пятачок получился, шагов триста - четыреста и перейдешь его поперек.
   - Ты чего встал?
   - Так боятся некого. Округ нас ни души. Даще щенки их убежали в становище. Носу оттуда не кажут.
   - Никто сюда не ходил, не выглядывал?
   - Да были пару раз. Только за водой приходили. Набрали и ушли.
   - Это тебе так показалось, что за водой. Глуп ты, Зуб! И куда конники-то ушли?
   - За деревья. Отсюда не скажешь, надо в Оледны идти, чтобы оглядеть. Собираются они по нашим ударить всей силой.
   - Кто у нас за деревьями?
   - Атяш, как вспомню.
   - Атяша не пробьют.
   Дидрад снова задумался.
   - Решайся, господарь.
   - Погоди, в такой деле спешка ни к чему.
   - Ты чего торчком торчишь? - спросил сонный голос Каванны. Голова его выглянула среди ветвей кустарника. Помятое лицо с прилипшими к шекам и бороде травинками и прочим мусором, непонимающе поглядело на имнита хегриилей.
   - Иди сюда, Кава, - позвал его Дидрад, и когда тинит оказался рядом, спросил: - Как думаешь, могли про нас прознать?
   - Отчего же не могли, могли!
   - А ловушку нам устроить могли?
   - Могли.
   - Чего им ее нам устраивать, когда мы уже в ловушке. Две ловушки на одного зверя не ставят, - сказал Зуб и посмотрел на Каванну, глазами испрашивая одобрения.
   - И то верно, - согласился тот. - А что спрашиваете-то?
   - Кочевье наше поднялось и ушло за ляйль, про то мне Зуб сказал. Он хочет сейчас нападать, а не в луну. Думаем вот сидим.
   Тинит нахмурился и почесался.
   - Чего же думать? - спросил он, неожиданно. - Думать нечего. - И принялся загибать пальцы в такт своим словам. - Коли заметили бы нас, так чего им на нас прямо не напасть. Зачем уходить да нам становье оставлять?
   - Верно, - с жаром поддержал его Зуб.
   - А ежели даже и так, зачем уходить за ляйль? Отошел чуток в Оледны и залег. Чего ждать-то, не пойму?
   - Может быть за силами пошли?
   - Тидорп, - начал было говорить Зуб, но в бессилии объяснить очевидное, поник плечами.
   Дидрад улыбнулся.
   - Убедили, - согласился он. - Боги и впрямь с нами. Даже сильно очень помогают. Не привык я к такой помощи. А как отходить-то будем? Оврагом? По ручью?
   - Какая же разница! - усмехнулся Каванна. - Вон они, Оледны, иди, куда хочешь.
   - Нам туда надо, - кивнул Дидрад на оазис.
   - Тогда, напрямую и пойдем. Чего нам? Там бежать-то!
   - Выступаем, - кратко сказал эгиват. Зуба как ветром сдуло. - По оврагу пойдем, чтобы дольше на вид не лезть. А там в единый бросок и на стан перепрыгнем. Мигры снять да хорониться, пока приказ не дам.
   Хегриильская хоргита двумя тоненькими струйками потянулась к кочевью, ступая по обеим сторонам ручейка. На берегах его не осталось и следа от недавнего сброса воды, лишь глина стала более податлива и ноги утопали в ней по щиколотку.
   - Ла-а, коней не хватает, - проговорил Каванна. В голосе его уже слышались озорные нотки.
   - В роги не дудеть и никак не шуметь. Пусть сами заприметят, - приказал Дидрад и его слова тут же разнеслись среди воинов.
   Эгиват взобрался по круче и замер у ее края, вцепившись руками с сморенную и вялую степную траву. Он осторожно выглянул и оглядел степь. Стоянка кочевников раскинулась в двух тысячах шагов прямо перед ним, оазис был слева на расстоянии вдвое большем. Далеко, будто бы у самого края Оледн, плавилось в мареве другое стойбище. Большими черными пятнами расплылись по степи жирные кляксы стад - они паслись совсем уж далеко.
   - В единый дух перемахнем, - сказал Зуб.
   - Всем приготовиться, - приказал Дидрад.
   - Товся, - окрикнул себе за спину Зуб.
   Эгиват тоже оглянулся и ждал до тех пор, пока все воины не взобрались до края кручи и не замерли, повернув головы на него.
   Сердце невольно заколотилось в груди самалтаона, но жарче от этого не стало. Даже пот, катившийся теплыми струйками по лицу, при наступлении этото момента обдал прохладцей или даже морозцем.
   - Да прибудут с нами боги Тиринта и духи Зэлтии. Вперед!
   Хоргита выбралась из оврага и скорым шагом направилась в сторону кочевья.
   - Силы берегите, - советовал Каванна. - Бежать не к чему. Невидимыми все одно не подберемся.
   Не успели они пройти и десятка шагов, как были замечены. В становище начался переполох. Из-за легких телег, поставленных неправильным овалом, стали попеременно выбегать, то женщины, то дети. Они перекрикивались друг с другом, указывая пальцами на цепочку воинов и тут же скрывались в стане.
   Отряд эгивата не ступил и полусотни шагов, как кочевье успело пережить удивление, ступор, панику и выступило от телег в его сторону. Издалека было плохо видно, но на хегриильскую хоргиту бежало не менее шести или семи тысяч человек.
   - Вперед! Вперед, там бабы да дети! Не плошай! - кричал Каванна, шествуя впереди. Он весело поигрывал мечом в правой руке и напевал какую-то кабацкую песню о любви быстро сменившейся ненавистью и местью.
   - Сойти-и-ись! - закричал Зуб. Его зоркие глаза первыми разглядели, что хотя им навстечу вышли женщины, старики и дети, но у всех у них были луки и копья.
   Воины стали сбиваться в кучу.
   - Ряд, ряд! - кричал им Зуб и обдавал ободряющим матом. - Отойдем за олоки, эгиват. Густо слать будут.
   - Ха-ра-рар, тидорп, сейчас нас омоет... ха-ха... дождем. Все как я и просил!
   - Оши-и-и! - закричали несколько глоток и воины разом подняли щиты перед собой.
   Стрелы на удивление точно легли на отряд. К счастью, они никого не поранили.
   - Тью-ю! - презрительно вытянул губы один из воинов.
   Дидрад проследил его взгляд - наконечники у стрел были костяными и каменными.
   - Боги с нами, - прошептал он облегченно.
   - Поторопимся, эгиват! Они за помощью побегли, - обратился к нему другой воин.
   От кочевья в сторону оазиса скакали несколько всадников. Дидрад оглянулся на спину - было пройдено шагов триста.
   - Дай мне хоригинтов, - попросил Каванна, - я вперед побегу, отгоню.
   - Нет. Делиться не буду, - ответил ему самалтаон, продолжая следить за гонцами, скрывшимися за клубами пыли.
   - Мигр одень, господарь, - сказал ему еще один воин, и тут только Дидрад вспомнил, что шлем так и болтается в его левой руке.
   - Тидорп! - вскричал Зуб и указал вперед.
   Каванна, не выдержав медленности хода отряда, вырвался вперед и бежал на толпу кочевников, размахивая мечом и кинжалом.
   - Кава! - заорал ему Дидрад. - Стой! Стоя-я-ять! Кава!
   Но тинит его не слушал. Он несся вперед, крутя меч над головой. Стрелы осыпались с него десятками.
   - Кава, когда не остановишься, не видать тебе меня более. Откажусь от тебя!
   Неожиданно, тинит остановился и обернулся на Дидрада. На лице его отразилась и жажда крови, и страдание, и обида - оно то морщилось, то вытягивалось. Губы дрожали, а брови, то взбирались на лоб, то спрыгивали с него на переносицу.
   - Ра-а-а-а-а! - взревел он и погрозил мечом врагам.
   - Добежим до него, Зуб, - приказал Дидрад и весь отряд бросился к Каванне. - Кава, стой там, где встал!
   - Господарь, там! - крикнули с левой руки.
   Дидрад повернул голову и увидел, как из-за деревьев оазиса выплывают несколько тысяч всадников. Далеко перед ними шла сотня, а может меньше.
   До кочевья оставалось не больше пятисот шагов.
   - Впере-е-е-ед! - закричал эгиват и воины ринулись стремглав к стану.
   Никто из них не ожидал, что женщины и даже дети не разбегуться по степи, а отступят за телеги. Однако, так поступили не все: часть детей отбежала в Оледны.
   - В спину бить будут, - сказал на бегу Зуб.
   Раздался крик и один из воинов стал останавливаться, изогнувшись в поясе. Он уронил и щит, и копье, и обеими руками схватился на стрелу, попавшую ему в лицо.
   - Впере-е-е-ед! - продолжали подгонять, попеременно, Дидрад, Зуб и Каванна.
   Эгиват обернулся и увидел, как раненный хегрииль сел на землю, закрывая руками лицо, а потом повалился ниц.
   - Вот это встреча! - орал Каванна. - Вот это бабы-ы-ы-ы!
   Из-за телег, навстречу воинам торчали десятки наконечников копий. Сплошной стеной они выпирали отовсюду, где возможно было просунуть древко.
   - Ми-исы-ы-ы! - закричали несколько хегриилей и Дидрад притянул голову в плечи, когда вокруг него стали падать десятки копий, брошенных из-за телег.
   В тяжелых доспехах двигаться было неудобно. Дышать было тяжело. Пот, градом кативший по телу, прилепил платье к коже и щипал в глазах и уголках рта.
   Все это вмиг прошло, когда голова и плечо Дидрада ощутили два резких толчка, а после на руке что-то повисло и стало бить по ней в такт бегу. Эгиват посмотрел на плечо и увидел копье, наконечник которого запутался в тесемках наплечника.
   - Бери мисы, барниты! - раздался крик Каванны.
   Дидрад невольно подчинился ему и вытащил копье из наплечника.
   Тем временем, тинит и еще десяток воинов, зараженных его азартом, взлетели на повозки, разведя копья защитников копьями же в стороны и с дикими криками прыгнули в стойбище.
   - Тащи-и-и! - проревел Зуб и ухватившись за борт телеги, перевернул ее на себя, а потом и вовсе завалил ее колесами вверх.
   Воины ринулись в образовавшуюся брешь, изрубили колеса повозки, чтобы не мешали пройти и ворвались в стоянку.
   Дидрад тоже переступил телегу и едва не раздавил лицо женщины, отрубленная голова которой лежала под сломанным колесом.
   "Началось!" - подумалось эгивату, и вмиг в душе его установился холодный покой, словно она порешила с разумом, что покамест не будет выглядывать в мир, ибо он предстает ей слишком ужасным.
   Ударившие в нагрудник стрелы, вывели Дидрада из оцепенения - давно уж он не видел смерть так близко от себя. Эгиват вздрогнул и осмотрелся. Везде, где охватывал глаз, шла схватка. Вернее сказать, побоище потому, что хегриили неистово истребляли женщин и детей, которые не хотели уступать им свои дома и храбро сражались, десятками валясь под ударами мечей.
   Еще одна стрела попала в Дидрада со спины. Он обернулся. Дети в Оледнах.
   - Зуб! - закричал самалтаон. - Где зуб?
   - По правую руку от тебя, тир, - крикнул ему испачканный в крови воин.
   - Зуб!
   - Тидорп? - закричал имнит откуда-то из гущи сражавшихся.
   - Приди. Хотя... я сам, - решил про себя эгиват и ринулся в схватку.
   Он удивился, когда путь ему преградили несколько стариков. Стариками их назвать можно было только по белым бородам. Выглядели они довольно молодцеватыми и удары их топоров, которые принял на себя меч Дидрада, подтвердили, что силы в них есть.
   Эгиват нанес ответный удар, выбил у одного из стариков топор, а второму оставил заметную зарубку на щите.
   - Ногами их, ногами, эгиват! - посоветовали Дидраду. Он принял удар дубины от женщины, снова отвесил удар щиту старика и, навалившись на него ногой, оттолкнул. Старик упал и тут же был приколот к земле кинжалом Каванны.
   - Тидорп, эрмениги, - закричал тинит эгивату.
   Дидрад опять отбился от удара женщины, схватил ее пальцами за лицо и рукоятью меча ударил в ухо. Женщина вскрикнула и осела.
   Слева от того места, куда ворвались хегриили были видны "ворота" кочевья. Это был проход шириной в полторы телеги, который закрывался двумя телегами, стоявшими тут же. В этот проем Дидрад увидел сотню конников, которые шли впереди многотысячного отряда. Они неслись к стойбищу во весь опор.
   Глаза эгивата и тинита встретились. Два взгляда, осторожный и безудержно-азартный, но в обоих них сквозила тревога.
   - Поторопись, барниты-ы-ы! - заорал Дидрад и ткнул мечом женщину, которую только что ударил рукоятью.
   Правила перестали существовать! Женщины, воспринимаемые им, как женщины, превратились во врагов, людей, не имеющих ни пола, ни лица. Огромная опасность, грозившая его жизни и жизням его людей, стерла все эти предубеждения.
   Женщина дико взвизгнула и согнулась, а после отлетела на своих сестер, отброшенная в них ногой эгивата. Они завизжали так оглушительно, что в любое другое время Дидрад бы зажмурился. Но не сейчас!
   Он призвал себе на ум все мастерство, которое закладывалось в нем тренировками в дорпе и ронте, и прыгнул вперед. Его железный шлем с изображением оскалившегося полубыка - полуволка, с дугообразными рогами, нагнали страх на противниц и те поспешили ретироваться.
   - Я здесь, тидорп! - крикнул Дидраду Зуб, оказавшийся у него за спиной. Он отступил на шаг, а потом резко подался вперед и старик-кочевник с разплющенной головой и содранным лоскутом кожи на плече, повалился ему под ноги.
   - К вратам! За мной!
   Эгиват зарычал, выкрикнул ругательство, схватил меч обеими руками и стал размахивать им в стороны, прорубая себе дорогу к проходу между телегами. На него тут же набросился десяток женщин. Одна повисла на его левой руке, но он резким движением, ударил ее локтем под подбородок, а когда она обмякла, схватил за горло и отшвырнул в сторону. Еще пара ударов мечом и другая кочевница, сухопарая старуха с длинными косами, присела прижимая к себе культю отрубленной руки.
   - Да чего ты с ними!.. - раздался крик и подле эгивата возник Каванна. В его левой руке был хегриильский щит. Пнув покалеченную Дидрадом старуху ногой по лицу, тинит в несколько шагов разбежался и орудуя щитом, как тараном, уложил себе под ноги человек пять. - Добивай, Дид! Добивайте! Ха-ра-раа-а-а-р!
   - А-а-а-а! - послышалось со спины.
   Самалтаон обернулся. На него бежал мальчик лет восьми, он держал перед собой обломок копья. Все лицо его было в крови.
   Вид этого ребенка, его нежелание избежать смерти - всего-то, убежать в Оледны - ненависть в его глазах и упрямство, - все это привело Дидрада в такую ярость, что рассудок его помутился и самое примитивное, самое зверское, что присутствует в человеке, вырвалось наконец во вне.
   Ребенок откатился к ногам женщины с топором, убитый наповал ударом ноги в лицо. В следующий миг и женщина опала на него, обагряя маленькое тельце кровью из раны на груди.
   Нежиданно, бок Дидрада будто бы опалил огонь и дышать стало тяжело, почти невозможно. В голове сильно застучало, а кругозор потемнел и сузился. Одна мысль, подобно пойманной птахе, билась в мозге: проход!
   В бок его воткнулось копью, движимое руками старого кочевника, который еле стоял на ногах. Он погиб мгновенно от меча Зуба и голова его, свалившаяся ему же под ноги с частью груди и правой рукой, смотрела в небеса с хитрым старческим прищуром.
   - Поранен ли? - закричал ему в ухо Зуб.
   - Нет. Пыф-ф-ф! - покачал головой самалтаон, раздувая себя изнутри, чтобы дать простор легким. - Врата... врата...
   До прохода оставалось не более полусотни шагов.
   "Не успеем!" - понял Дидрад, когда прикинул скорость коней кочевников-воинов и то, как его воины продвигались к проходу. - Хегри-и-и-и-иль! - взревел он, поднял с земли окровавленный щит с ошметками кожи и волосами приклеившимися к крови, и выставив его перед собой, кинулся вперед.
   - Хегри-и-и-иль! - подхватили сотни глоток с такой силой, что даже женщины на миг притихли, вслушиваясь в зловещий звук.
   Жены кочевников ростом доходившие Дидраду и его воинам едва ли до середины груди, ничего не могли сделать с щитами, которые сбивали их с ног и оглушали.
   - Тидорп, дай мне! - закричал Зуб и выступил вперед эгивата. Тут же под щит ему проник наконечник копья.
   Дидрад схватил его левой рукой и с силой дернул. Женщина, державшая его, не удержала на ногах и упала под Зуба, но сразу же ухватилась за его ногу своими руками и повисла на ней. Несколько раз имнит попытался отделаться от нее, стряхивая с ноги, но лишь меч эгивата, который единым ударом нанес рукам женщины глубокие раны, заставил ее отпрянуть и заплакать. Укол в лицо и женщина затихла и уткнулась лицом в землю.
   - Ты, ты, ты, ты... - дергал за плечи воинов Дидрад. - Соберите мисы, сколько сможете, быстро.
   Отобранные воины тут же бросились исполнять приказ.
   - Ты и ты, отберите десять хегриилей. Возьмите зэлтарги и встаньте со спины.
   Покончив с самыми важными приказами, Дидрад смог наконец оглядеться. Увиденное невольно потрясло его, но потрясение это было в привкусом радости - успели.
   На сотни шагов вокруг него, простерлось словно бы царство Хигигора. Везде и всюду, горами, вповалку лежали сотни и сотни изрубленных женщин, детей и стариков. Эти груды тел дышали и стонали. Кровь из их ран обильно обагряла землю и отражаясь под солнцем, мутными бликами, тошнотворно испарялась.
   Дидрад ощутил, что скользит и увидел, что нога его, вся забрызганная кровью, покоится в луже, проистекавшей из перерубленного надвое тела. Тело это лежало переломленное под ребрами и невольная жуть охватывала от неестественного его положения.
   Заскрипели колеса.
   Дидрад обернулся. Проход в стойбище закрывался.
   Успели!
   Он побежал к месту схватки, где в живых оставались лишь несколько десятков человек и успел заметить, что тысяча или две женщин и детей все же предпочли бегство смерти. Спины их "рассыпались" по Оледнам во все стороны.
   Глаза эгивата наткнулись на копье. Он опомнился и сделав всего несколько шагов, стал обладателем аж трех копий. Осмотрев их тонкие древки, испачканные грязью, засаленные, Дидрад улыбнулся, припомнив свое нитство в Зэлтии.
   - Мисы! Мисы! - кричали отовсюду и самалтаон бросился вперед.
   Первый наскок конницы, когда всадники попытались конями перемахнуть через привратные телеги, не удался. Всего дюжина копий, пущенная навстречу смельчакам, остановила атаку. Тела коней, убитых брошенными копьями, стали неожиданным препятствием на пути конницы и она отвернула в сторону.
   - Слезы льют, - сказал и без злобы, и без радости, апатично, какой-то воин.
   Дидрад посмотрел на врагов и увидел, что все они без исключения плачут (с коней было видно резню, которую устроила хоргита).
   - Не сдобровать нам, коли попадемся, - опасливо заметил еще один хегрииль.
   В трех или пяти полетах стрелы сплошной стеной неслось несколько тысяч всадников.
   Теперь Дидрад точно знал, что делать.
   - Готовьте коней, которые есть в становье, - приказал он Зубу.
   - Погоди, тидорп, Первый должен помочь нам. Так уговорились, - сказал тот.
   Эгиват совершенно про то забыл. Проклятое волнение! Пора бы уж и пройти! Он мысленно выругался.
   - Не видит он, что ли, что помощь нам нужна? - сказал Каванна, прикрываясь от стрел щитом и всматриваясь вдаль.
   - Готовьте телеги, - приказал Дидрад Зубу, а Каванне сказал: - Видит, за то не бойся.
   - Вон, выходят, - сказал один из солдат по левую руку от самалтаона.
   Из оазиса и впрямь начала вытекать черная струйка эамалской колонны.
   - Коли мы телеги не тронем, а сами по ним сгрудимся, то долго выстоим, - сказал Каванна. - Прикажи, тидорп, телеги сдвинуть кучнее.
   - Сдвигайте, - кивнул Дидрад продолжавшему стоять рядом Зубу.
   - Тама ишо! - закричали по правую руку.
   - Ну-ка, подсади меня, - попросил Дидрад Зуба и взобрался на телегу.
   - Хегри-и-и-иль! - заревела хоргита.
   - А-хга-а! ахга-а! - отвечала ей сотня кочевников, державшаяся ближе и бившая по воинам из луков.
   - Закройте эгивата! - приказал Каванна и два воина со щитами сразу же встали рядом и прикрыли самалтаона.
   Дидрад вглядывался вдаль, не обращая внимания на стрелы, стучавшие о щиты.
   - Хум-м-мс-с-с! - застонал один из воинов. В ногу ему вошла стрела.
   - Зуб, поднимись. Не знаю я, кто это такие! И отгоните этих псов. Зэлтаргов здесь достаточно.
   - Лезуть! - закричали справа и сразу же послышался звон оружия, ударявшего друг о друга.
   Каванна сразу же побежал на звук.
   - Что видишь? - спросил Дидрад.
   Имнит только нахмурился.
   Вдалеке, на расстоянии полета стрелы от оазиса шло несколько сотен конников. Не было видно ни их вооружения, ни самих коней, только лишь широкие белые балахоны, скрывавшие всадников и их коней с головы до пят. Единственным, что различалось глазом издалека, были длинные пики с оперением у наконечников. Странным было то, что оперение это не колыхалось при езде, словно бы замерло и не прорезало воздух.
   - Я не знаю, что это, - почесал оцарапанную женщиной ногу Зуб.
   - Господарь, господарь! Тир!!!
   К ним бежал один из хегриилей. Это был старый воин, которому давно уж пристало греть кости у очага в одном из приграничных поселений.
   - Тир! - Он подбежал к телеге и, задрав голову вверх, с ужасом смотрел на эгивата.
   - Берегись горонов, барнит! - сказал ему один из щитоносцев самалтаона.
   - Тир! Я видел... о, боги... там...
   - Что ты видел... там?
   - Эти барэрмениги вдали. Там...
   - С чего ты решил, что это барэрмениги. Я и то различить не могу, - сказал Зуб.
   - Тир, я видел их... таких же... видел. Давно! Еще молокосос был, нит был... давно... - Ветеран задыхался.
   - Говори ты, не тяни, - прикрикнул на него Дидрад.
   - Это кавварадские барэрмениги, тир!
   Эгиват и имнит посмотрели на воина как на умалишенного.
   - Это тяжелая кавварадская конница, тир, - снова произнес ветеран в панике.
   Дидрад и Зуб переглянулись.
   - Что-о... вот вам... ха-ха-ха! - Каванна влез на одну из телег и метнул в сторону конной сотни кочевников отрубленную голову. - Держите! Может, изнаете кого своего! Ха-ха-ха!!!
   - Приведите этого безумца ко мне, - приказал Дидрад, кивнув на Каванну. - Разве Первый не видит конницу? - спросил он, то ли себя, то ли Зуба.
   - Не ведаю то. Но не останавливается и к нам идет. Мальчишка! Что делает? Не видит, и впрямь! - Зуб начинал волноваться.
   - Уходить надо, тир, - взмолился старый ветеран, продолжавший стоять у ног эгивата.
   - Как же уйдем? - спросил Дидрад, спутав его голос с голосом Зуба. Он весь обратился в зрение. - Увидел! - воскликнул он, заприметив, как колонна эамалов подалась в сторону от тяжелой конницы. - Что? Куда?
   - Тир, подожжем становище-то и за огнем скроемся, - быстро предложил старый воин.
   Дидрад удивленно на него посмотрел - как ты посмел мне советовать, когда я не просил! Но потом подумал и кивнул, жгите.
   - И впрямь, за огнем спрячемся, - сказал он Зубу.
   - Тидорп, их бабы лучше бьются, - проговорил весело Каванна, подходя к телеге. На лице его была небольшая ранка, из которой сочилась кровь.
   - Скажи воинам, что бежать будем. Не опрометью, но бежать, - приказал Зубу эгиват. - Отходим за ручей. Овраг при нем глубокий, кони его не перемахнут. А без коней все они (указал на надвигавшуюся конницу) ничто.
   Самалтаон с удовлетворением посмотрел в сторону оазиса. Первый, заметив тяжелую конницу, надвигавшуюся на него с левой руки, не обратился в бегство, а поворотил в ручью и стал переправляться через овраг. Поняв его маневр, кавварадская конница (если это была она) остановилась и повернула на становище.
   Между волной всадников и станом оставалась тысяча шагов, когда телеги в стойбище стали вспыхивать одна за другой и вскоре все были объяты пламенем. Ветер стал относишь черный дым пожара в сторону оврага, словно бы возводя непроглядную стену между эгиватом и кочевниками.
   - Боги и вправду любят тебя! - сказал Каванна, скача на одном из захваченных коней, рядом с эгиватом. Хотя он смеялся, лицо его выражало смертельную усталость.
   - Крепче держись, - схватил за руку одного из воинов Дидрад. Воин держался за шею коня и бежал, полуобвиснув.
   Коней на всех не хватило. Набралось всего-то около сотни, поэтому самалтаон приказал использовать способ передвижения иллетарской конницы: щит и оружие погрузили на коней и по-двое, держась за них, побежали прочь. Только лишь эгиват, тинит и имнит восседали на конях.
   - Проклятые дети! - выругались слева от Дидрада, и он увидел, как один из коней стал прихрамывать от попадания стрелы в плечо. - Крой коней олоками.
   - Успеем ли? - спросил Каванна, оборачиваясь на пылающее стойбище, и сам же ответил. - Успеем. Устали они, скакали долго.
   Хоргита благополучно достигла оврага, перемахнула через ручей и пошла по другой стороне, прикрывшись щитами. Навстречу ей уже спешили эамалы Первого. Они же отогнали некоторых особо рьяных кочевников, которые вознамерились продолжить погоню. Несколько тел их унесли на своих крупах верные кони.
   Воины шли молча. Никто не смотрел более по сторонам, лишь себе под ноги. Шли апатично, устало.
   - Привет тебе, эгиват! - сказал Риудтаот Первый. Он улыбался, оглядывая знакомые лица и не скрывал, что необычайно рад.
   - Ты правильно сделал, что отошел за ручей, - похвалил его Дидрад. - Даже я последовал твоему ходу.
   Первый расплылся в улыбке еще более широчайшей, чем у него была.
   - Поторопимся, тидорп. Я вижу, как в кочевье по этой стороне ручья полетел гонец, - сказал Зуб.
   - Ускорить шаг! - крикнул Дидрад. - О-о, совсем сил нет! - И усмехнулся.
   Неожиданно, за спиной их стали раздаваться смешки и говор.
   - Куды ж ты его прешь-то?
   - Эт он жене в подарок. Вот радости-то будет ей!
   - Ла-а-а, как на коне. И гордо при чем же!
   - Чего смеются? - спросил Дидрад.
   Зуб рассмеялся.
   - Один из хегриилей на гийкли прискакал. Пригодна, значит, не только молоко давать.
   Дидрад расхохотался.
   А из-за спины снова послышалось.
   - Слухай, барниты, че пришло мне.
   Мы сразились, победили,
   Еле ноги унесли.
   На конях все удирали,
   Ну, а Обжора на гийкли.
   Отряд дружно устало захохотал.
  
  ***
  
   - Мои, - сказал Каванна и отвел в сторону раскрасневшиеся глаза. Дидрад услышал, как зубы его заскрипели.
   На земле перед эгиватом лежало несколько сотен кусков, в которых плохо узнавались черты человеческих конечностей.
   - Перед нами их вывели, на колени поставили. Веревки вот так, на шее затянули и руки пообрубили, - проговорил Атяш. - А после уж кожу сняли, ноги порубили и напоследок голову. Да тоже, не сразу. Сперва уши да нос подрезали, глаза выкололи. Я еле хоригинтов удержал на месте. Выли аж от злобы! Не знаю, как удержал. Кричал что-то. Говорил. Услышали. - Атяш заиграл желваками.
   Каванна зашмыгал носом и стал отирать лицо ладонью.
   - Это они так отомстили нам, - сказал он, не оборачиваясь.
   - Нет, то до вас было. Вы уж потом пожгли их да порезали. Они едва Тирот на небеса ступил выехали из кочевий да к нам приближаться стали. Сперва горонами огненными били. Благо землей завалы присыпаны да воды в достатке было, не дали огню разойтись. А после их со всех сторон стало прибывать. Когда все прибыли, тогда вот... и изрубили наших... потом уж часть их на вас кинулась.
   - Выходит, мы отомстили, - сказал Дидрад, - сами не зная, отомстили.
   - Рассказывают, по колено в крови ходили? - спросил Атяш.
   - Да, - кивнул эгиват.
   - Прокляли они, кажется, то м-м-место, - сказал Отсей, - ушли оттуда. Не видно там б-б-бо-бо-больше становища.
   - Воды поберегите. Не много ее уж, - сказал Дидрад, не оборачиваясь. - А этих, - он указал на части тел, - их боги в Оледнах забрали и не нам судить, правильно то или нет. Погребите их, как здесь принято.
   - Так закапывают-то! - сказал Зуб.
   - Закопайте и вы.
   - Дерева-то сколько, тидорп, - повернулся Каванна. - Не по-нашему-то так делать.
   - В дереве нам еще надобность есть и не гоже его сжигать. Скоро больше лежать перед нами будет, что же, весь ляйл пожжем? С чем останемся?
   - Верно говоришь, Ихокл, верно.
   - Закопать, - приказал самалтаон. - Атяш, пройди со мной до коня.
   Тидорп кивнул и проследовал за эгиватом. Отойдя подальше от пикинеров, которые чутко прислушивались к разговорам командиров, Дидрад обернулся и тихо произнес:
   - Видел ли эрменигов в накидках белых?
   Атяш нахмурился, припоминая.
   - Да, Ихокл, видел. В прошлую луну. Недалеко здесь прошли.
   - Узнал, кто есть такие?
   - Кочевье побогаче. Коввирили могут быть или еще кто.
   - У меня старый хоригинт служит. Так он мне сказал, что это кавварадские барэрмениги.
   - Барэрмениги? Верно, тяжелой поступью шли. Погоди! Кавварадские?
   - То-то и оно, что кавварадские. - Дидрад помолчал. - После Красного парэта и Тучного, ты лучше всех эти земли знаешь. Не зашли ли мы в Кавварадскую империю.
   Атяш рассмеялся и замотал головой:
   - Нет, Ихокл, такого мы не сделали. Это Межкочевье, Малые Оледны. Про это я точно знаю. Но кавварады?
   - Этого-то я больше всего и боялся. - Эгиват еще подумал и спросил: - Не бился ли ты с ними прошлой луной?
   - Нет, они рядом прошли, но на меня не свернули. Куда-то туда ушли, к тебе.
   - То я сам видел, - выдохнул облегченно Дидрад. - Смотрят, думаешь?
   - Кто их поймет, - пожал плечами Атяш. - А по мне, так не смотрят так, как они смотрят - в облачении, при оружии и в строю.
   - И то верно.
   - Я понимаю тебя. Ты боишься страшное самое произнести.
   - Да, боюсь, как бы демоны этих проклятых Оледн, пусть они опустятся к Хигигору, не расслышали моих слов.
   - Не думаю, что они на нас войной пойдут. Здесь они так, присматриваются.
   - Помнишь, я говорил тебе, что видел их в Чергоувелесте? Теперь вот здесь они. Снова сам видел, глазами своими.
   Атяш оперся спиной о ствол дерева, выдохнул тяжело и закрыл глаза.
   - Если будет война между нашими империями, то... - И он не договорил.
   - Я чего боюсь, знаешь? - прошептал ему эгиват. - Чтобы за этими барэрменигами, сюда вся кавварадская армия не прибыла.
   - Не будет такого, Ихокл, они...
   "Жиу-у-у", разнесся над оазисом протяжный заунывный звук рога. Тидорп и эгиват бросились обратно к позициям тесибинцев и увидели, как левее, прямо на иллетарских лучников пошла волна кочевников в пятнадцать или двадцать тысяч коней.
   - Позволь мне, тидорп, ударить их в бок эрменигами! - вскричал Каванна. Он дрожал, наблюдая за натиском огромной массы конницы.
   - Береги людей, Кава. Они завалы не пройдут. Атяш, заберу у тебя хоргиту тесибинцев. И еще, призовите эмонцев. У кого они?
   - Мреднак вроде их брал к себе, - сказал Второй, находившийся неотлучно при эгивате.
   - Приведи их.
   Дидрад подбежал к коню и, вскочив на него, помчался к Болие Чернышу. За ним не отставал Каванна.
   - Кава, - обернулся к нему на скаку Дидрад, - ты один не иди, приведи свои хоргиты. Может быть годны будут.
   Тинит кивнул и отвернул коня к замку.
   Эгиват, Второй и Зуб прискакали к лучникам, как раз в тот момент, когда они провожали стрелами отступающую конницу. Во рву у завала лежали несколько сотен тел коней и всадников. Некоторые из них были мертвы, а некоторые еще только отходили к богам.
   - Где тинит? - крикнул Дидрад.
   - Он по левую руку от тебя, тир.
   - Где имниты?
   - Здесь, господарь.
   - Пробрались где через завалы?
   - Нет, тир, они деревья стащить пытались. Крюки вон видишь, они их к коням привязали и пытались утянуть за собой стволы.
   - У всех крюки были?
   - Как видел я, то у всех.
   - Гороны соберите да коней на мясо порубите. Нам не будет убыток от этого. Побитых Оледнам отдайте. Хотя, - обернулся на Второго, - эмонцы кормлены?
   - Не знаю, самалтаон.
   - Отправь узнать.
   Где-то прямо над головой запела самая смелая пичужка, оставшаяся сидеть в ветвях, когда внизу правила пир смерть. Подобно струе жизни эта одинокая трель разнеслась над завалом и многие из лучников обернулись на нее и заулыбались.
   - Эгиват. Тесибинцы пришли, - сказал Второй.
   - Зря шли, - проговорил имнит, - мы сами управимся.
   Дидрад развернул коня и поехал к замку.
   - Второй, Отсея найди.
   Конь юноши скрылся в чаще.
   Оставшись один, эгиват нахмурился и поник головой. Он нарочно приостановил коня, чтобы подольше побыть одному.
   Со стороны Первого тревожно взревел Рог Смерти. Дидрад поднял голову и хотел было скакать в ту сторону, но не стал.
   Послышался топот копыт и где-то в стороне прошла конница Каванны. Самалтаон с трудом вышел из раздумий и пустился наперерез эрменигам. Остановив их, он призвал тинита к себе. Вместе они вернулись в замок, у ворот которого столкнулись с Отсеем.
   - Приказ мой запиши, - сказал Дидрад. - К каждому из кочевий пусть путь прорубят, чтобы быстрей достич валов можно было. И еще один, пусть Атяш и Черныш приведут к самалту хоргиты: от Атяша - две, от Черныша - три. Эти хоргиты пути и прорубят, а дерево от них у самалта во второй вал уложат. Да место у самалта расширят на пятьдесят шагов и дерево от этого тоже на второй вал уложат.
   - Самалтаон, Атяш к тебе.
   Дидрад обернулся и увидел, что тидорп спешил к нему напару с двумя спутниками. Одним из них был ребенок.
   - Пустишь их, - сказал эгиват и вошел в коридор у ворот. Глаза стали слипаться - он не спал уже двое суток. Поднимаясь по ступенькам, Дидрад несколько раз оступился и сначала разозлился и пнул их, а после рассмеялся.
   - Ихокл, выслушай этого человека, - сказал Атяш, входя в покои самалтаона.
   - Прибудет с тобой божественность Тиринта, господарь, - выступил из-за его спины человек.
   - Ха-ра-ра-а-ар! - брови Дидрада взлетели на середину лба. - Нуклиба, как ты здесь?
  
  ***
  
   Круглый щит. Легкий. Обтянутый воловьей кожей. Что на нем нарисовано? Странный неровный круг или это квадрат с округленными краями, перехилившийся набок. Краска черная. Похожа на высохшую кровь. Лезвие топора выпячивается из-за щита и, свесив острие, зловеще поблескивает в лучах едва взошедшего солнца. Мерно колышутся острия дротиков и копий.
   Голые костяшки ног - знак презрения к опасности, к ранам, к смерти.
   Ниже колен опускается войлочная юбка, грязно-серого цвета, с бахромой и потертостями на многих местах - старая юбка.
   Веревка. Тонкая, но очень крепкая. Сделанная из стеблей какой-то травы, которая произрастает далеко у озер. Ее конец, завязанный в узел, бьет при ходьбе, то о бок бедра, то о ляжку. Веревка больше походит на хвост.
   Шапка. Длинная. Грязно-бурая. С ушами, свисающими по щекам. Поверх нее накинут череп гийкли. Смешное зрелище - чему пугаться? Если конечно этим хотели напугать. Лицо закрыто плетеной маской. Края ее топорщаться в сторону сдавленными стеблями. На маске нарисованы кровью большие широко открытые звериные глаза, широкий нос и оскал-улыбка.
   Много масок, много щитов, много ног. Тысячи, тысячи, тысячи...
   - Имнит Первого к тебе, эгиват, - сказал Зуб, подходя к Дидраду, наблюдавшему из-за завала на выдвижение кочевой пехоты.
   - Уже здесь? - откликнулся самалтаон и обернулся назад. - Веди зэлтаонов на валы, расставь. Но не бей далеко. Подпусти ближе и рази наверняка. Нам еще после гороны собирать нужно.
   - Да, эгиват.
   - Много же их, - сказал Атяш, вглядываясь вдаль. - Даже не счесть.
   Со спины послышался хруст листьев и веток. Эамалские лучники взбирались на завал и становились удобнее для того, чтобы вести стрельбу.
   - Патиниты здесь, - сказал Зуб.
   - Черныш привел?
   - Нет, имнит.
   - Призови его.
   - Хорошо ров дорыли, - проговорил себе под нос Атяш.
   - Проку от него мало.
   - Тидорп, имнит патинитской хоргиты.
   - Зуб, эамалского имнита призови.
   Перед Дидрадом тут же появился старый эамал, с заплетенной в косички бородой и шевелюрой, убранной за уши двумя хвостиками.
   - Вот там будут стоять олоки, - сказал ему эгиват по-зэлтски, указывая на кромку леса оазиса в десятке шагов позади вала. Там уже выстраивались щитоносцы-патиолокраантиринты, прозванные в войсках для удобства крачте - патиниты. - Ты знаешь, что это?
   - Да, священный, - кивнул воин.
   - Подпустишь двойных ближе полета горона, а когда подойдут на бросок камня, отойди за олоки и возьми иллетарские зэлтарги. Используй гороны двойных и сбивай их с завала.
   - Да будет так, священный. - Имнит ухмыльнулся: - Двойные нынче одни.
   Дидрад отвернулся и посмотрел на толпу пеших кочевников, шедших на приступ завала со стороны Атяша. Они заполнили своими телами значительное пространство Оледн. Пыль, взбитая их ногами, медленно и зловеще поднималась на высоту в десять локтей и тягуче раслывалась в стороны, создавая ощущение, что войско выходит прямо из облака.
   - Где имнит патинитов?
   - Пред тобой, тидорп.
   - Встань меж деревьев, а боками упрись в тесибинцев.
   - Как скажешь, господарь.
   - Готов ли настил? - спросил Дидрад.
   - Чего ему не быть готовым, - ответил Каванна. - Как заметили их, сразу же приказал стелить.
   - Мреднак, тидорп, - сообщил Зуб.
   - Сегодня будет жаркий день, - вместо приветствия сказал тинит всатенов.
   - Боги не дадут нам опалиться, - отвечал ему Дидрад. - Посмотри.
   - Тысяч пятнадцать.
   - Нет, поболе.
   - Господарь, со стороны реки идут, - подбежал к эгивату гонец от Первого.
   - Теперь разом будут брать. Со всех сторон, - сказал Атяш. - Сегодня Тирот увидит либо нашу гибель, либо торжество.
   - Тирот не увидит ни того, ни другого, - ответил ему самалтаон.
   - От Черныша гонец. На него тоже идут.
   - Враз напасть хотят, - сказал Мреднак и шепнул Дидраду на ухо: - Позволь мне, брат, говорить с тобой.
   - Не сейчас, - отмахнулся Дидрад.
   - Ты пройдешь пять шагов, когда я умолкну.
   Эгиват бросил еще один взгляд на медленно приближавшееся войско и слез с завала.
   - Так со мной при Гардронте было, - сказал Мреднак. - Отбились тогда, но я потом думал много про это. Они друг другу знаки дадут гудением. И враз пойдут. Сделать вот, что нужно...
   - Каванна, иди и готовься. Я тебе гонца пришлю, когда понадобишься.
   - О, демоны Оледн! - тинит нахмурился и сплюнул. - На всех идут. На всех! А с моей стороны нет.
   - Чего ты богов злишь, тупоголовый! - неожиданно раздражился Мреднак. - Позади тебя ручей идет да круча и замок сразу же стоит. На такое никто воинов не кинет - там смерть верная.
   - Не призвать ли хегриилей, тидорп? - тихо спросил Зуб.
   - Нет, но выведи их в врата. Пусть будут наготове.
   - Брат Куддит. Ты эмонцами ведаешь?
   - Я взялся. По нраву они мне. Звери лучше людей, тидорп.
   - Тогда держи их неподалеку. Второй, подойди. - Дидрад что-то прошептал ему, тот кивнул и впервые покинул своего господаря.
   - Кавварады, тидорп, - закричали с завала.
   Эгиват переглянулся с Атяшем и они вместе поспешили взобраться наверх.
   Немного в стороне от надвигавшегося на оазис войска ехало с десяток всадников. На них уже не было белых мантий. Солнце освещало дорогие платья и небольшие металлические нагрудники, сделанные больше для красоты, чем для защиты от стрел.
   - Далеко стоят, - с сожалением проговорил имнит эамалских лучников, прикинув на глаз расстояние до всадников.
   - Любоваться пожаловали, - проговорил зло Атяш и сплюнул.
   "Ти-ли-ли-ли", завела утреннюю песнь невидимая глазу птаха. Она сидела где-то на вершине деревьев и стрекотала все быстрее и быстрее.
   Дидрад окинул глазом все пространство перед собой и повернулся к лучникам.
   - Эамалы, родичи! Братья мои! - заговорил он. - Прошло много дней, как великие духи Черного леса не утоляли жажду. Я знаю ваше недовольство - я запретил вам приносить им жертвы своей плотью. Но сущее так устроено, что невозможно отнять без того, чтобы не дать взамен. Я даю вам взамен двойных. Излейте их кровь! Пусть духи упьются ею пьяны и наделят нас милостью продолжить свои мучения в этом мире. Я не знаю, кому из нас больше повезет - тому, кто совершит переход к духам, или тому, кто останется здесь. Но я знаю одно - и те, и другие будут довольны тем, что найдут в обоих мирах. Тем, кто уйдет, я говорю - прощайте, попируйте вместе с духами и за нас. Тем же, кто останется, я говорю - упивайтесь войной и сделайте все, чтобы ушедшим не стыдно было сидеть на пиру. Залейте же духов сладкой кровью, эамалы! В это день духи Черного леса будут пировать над костями наших врагов!
   Лучники, слушая его, дышали чаще. Лица их наливались румянцем, а в глазах загорались звериные огоньки. Рты эамалов открылись и стали изрыгать хриплое дыхание и возрастающий рык.
   - Пусть духи омоют промах с ваших глаз и укажут путь вашим горонам под сердце двойных! Да прибудет с нами Великий дух и все духи Черного леса! Хегрииль!!!
   - Хегри-и-и-и-ль! Хар-а-а-ар! - взревели сотни глоток и этот рык подобно урагану пронесся над окружающей местностью. - Убивать! Убивать! Убивать! Харар! Харар! Харар! - И снова рев.
   Некоторые из лучников так разошлись, что начали бесноваться и попытались даже побежать навстречу врагу.
   Дидрад поднял руку и все снова уставились на него. Лес вокруг, словно бы задышал в едином порыве.
   - И еще, братья мои, сегодня я позволяю вам отведать плоть врагов ваших!
   Последняя фраза вызвала такой неописуемый восторг, что некоторые эамалы даже расплакались.
   - Мне жаль этих д-д-дикарей, тир, - улыбнулся Отсей, когда Дидрад прошел мимо него, идя к коню.
   - Тогда останься и омывай им раны, - сказал он с улыбкой. - Второй не возвращался? - спросил он у одного из юношей с белым пером на шлеме.
   - Нет, мой господарь.
   - Останься здесь и передай ему, что я направился к Чернышу. Он же пусть оставит, кого приведет Пузатому, и едет ко мне.
   - Я передам, мой господарь.
   Эгиват вскочил на коня и поехал по дороге, которая вела в замок. Это была одна из семи радиальных дорог, сделанная по его приказу. Все они начинались у замка и расходились к завалам и рвам. Между ними тоже были прорублены просеки для одного всадника. В одну из таких просек и свернул Дидрад. Путь от одного края оазиса до другого, который ранее занимал не менее получаса, теперь сократился до десяти минут.
   - Где тинит? - спросил самалтаон у пикинера, который сидел у корней дерева и освежевывал тушку ящерицы, которую только что пригвоздил пикой к стволу.
   - Он на валах, ти... тидорп, - растерялся воин, поднимаясь на ноги.
   Еще живая ящерица стала извиваться в его руках, вырвалась, упала наземь, но тут же была раздавлена ногой.
   - Пшел, - понукал Дидрад коня. - Черныш! - закричал он, когда очутился у завалов.
   - Тидорп, укройся. Они бьют по нам, - подбежал к нему Болие. Левая рука его была вся в крови.
   - Утрись.
   - А-а, царапина.
   - Идут еще?
   - Основные силы еще идут, но несколько конников к завалам подошли.
   - Как хоргиты расставил?
   - Тесибинцев за деревья убрал - не до них еще, а своих иллетаров придерживаю. По кочевникам бить не даю, гороны берегу.
   - И правильно делаешь. Слышал, что отовсюду прут?
   - Кава проезжал здесь, шепнул. Посетовал, что на его долю не выпало.
   - Я думаю, что по нему основное и ударят.
   - Он сказал, против него сил нет.
   - Долго ли им развернуться и обойти.
   - Верно, не долго.
   - Крутятся они, что ли?
   - Да, завели круговорот. Попасть трудно. Но и они бьют наобум.
   - Ошии-то их собираешь?
   - Все как велел ты, тидорп.
   Из-за деревьев донесся глухой стук копыт и на дорогу вылетел Второй. Он несся во весь опор.
   - Самалтаон, - подскакал он к Дидраду, - выполнил, что ты велел. Встретил Зимгыли.
   - Кто это?
   - Имнит нивани. Он спросить велел, куда ты их поставишь?
   - Никуда. Я про них забыл, - сказал про себя Дидрад. - Да сейчас им и дела нет. Хотя... - Он прищурился и кивнул своим мыслям.
   - Что ответить ему?
   - Ничего, Гатирр взойдет - тогда и ответишь.
   - Эмонцев поставил, как ты велел - за Атяшем.
   - Хорошо. Ну-ка, дай посмотреть, до Каванны успею? - Эгиват взобрался на вал и увидел, что между валами и кочевой пехотой осталось менее тысячи шагов. - Не успею. Ты, Черныш, двух имнитов своих отошли и поставь за Кавой, на берегу кручи. На всякий случай. А ты, Второй, хорошо, что про нивани напомнил, отправь приказ мой этому имниту их, пусть вместе с зэлтаргонами позади Черныша встанут и стоят. Не нравится мне, когда со всех сторон давят, а с одной не давят.
   Отдав эти распоряжения, эгиват снова поспешил к Атяшу.
   - Идут? - спросил он, подъезжая.
   - Встали, - сказал Атяш. - Шалят. Горонами пугают. Чего стоят-то? Ждут, что ли чего-то?
   В подтвержение его слов крону дерева над их головами осыпал рой стрел. Листья, наполовину пожелтевшие, наполовину еще зеленые, но уже увядавшие в предчувствие скорой зимы, дождем осыпались на воинов.
   - Мреднак! - закричал Дидрад.
   - Тидорп? - отвечал тот.
   - Начинай.
   Оазис вокруг взорвался от рева десятка Рогов Смерти и рожков поменьше. Лошади жалобно заржали и стали мотать головами.
   - Атяш, - заорал в лицо тидорпа эгиват, - выведи своих тесибинцев за ров и построй там.
   Тидорп удивленно посмотрел на эгивата, но кивнул.
   Дидрад спрыгнул с коня, который перестал его слушаться, ошалев от рева рогов, и побежал на завал.
   - Патинитов сюда, - закричал он Второму.
   - Кого? - не расслышал тот.
   - Патинитов. Быстрее!
   - Да, самалтаон.
   - Эамалы, отгоните их подальше, - он указал пальцем на несколько сотен всадников, которые крутились около самого вала, осыпая его стрелами.
   Имнит кивнул и взмахнул рукой с зажатой толстой короткой стрелой - символом власти тинита, показав на конников. Лучники поднялись на ноги, вскинули луки и ударили по конным лучникам.
   За ревом рогов Дидрад не слышал ни криков пронзенных стрелами всадников, ни ржания их раненных коней.
   - Тидорп, патиниты готовы, - закричал ему в лицо Второй и тут же сморщился: стрела конного степняка воткнулась ему в правую грудь.
   - Второй!
   - Ничего, самалтаон! А-а-а! Не глубоко!
   - Не сопровождай меня. Останься здесь!
   - Тидорп. - Глаза юноши наполнились слезами.
   - Нет. Будь здесь. Зуб, за мной!
   - Будьте вы прокляты, девять раз прокляты, духи смерти! - заорал исступленно Второй и с досады ударил себя кулаком по ране, но тут же побледнел и осел.
   - Тидорп, твой олок, - сказал Зуб, протягивая ему щит.
   - Вниз, вниз! - прикрикнул Дидрад на одного щитоносца: молодого юношу, который остановился перед ним, вопросительно смотря и не веря, что его заставляют идти навстречу многотысячной дикой орде. - Вниз, я сказал! - Паренек вздрогнул и стал спускаться по валу вниз, в ров.
   Щит Дидрада вздрогнул. Стрела. Он поднял его выше и посмотрел в Оледны. Улыбка тронула его губы - вражеское войско стояло. От дикого рева, который подняли Рога Смерти, вожди войска не слышали сигналов, которые бы согласовали их действия на атаку. Мреднак весьма кстати оказался рядом со своим советом! Дальше уж Дидрад додумал сам.
   Вслед за патиолокраантиринтами поднимались тесибинцы. Но они взобрались лишь до середины завала и прилегли на него, хоронясь от стрел.
   Эамалы уже спустились в ров и бежали вперед, в степь.
   Кочевая конница отходила, увозя десятки раненных и оставляя за собой не меньше убитых.
   По приказу Дидрада огромные щиты стали выстраиваться в сплошную стену, высотой в четыре метра. За этой стеной укрылись эамалские лучники.
   Рога продолжали реветь.
   От войска кочевников отделились несколько человек, которые побежали к всадникам в дорогих одеждах. Один из кавварадов повернул коня в сторону и поскакал, огибая оазис. Немного погодя от них отъехал и второй всадник и поехал совсем в другую сторону.
   Дидрад видел все это и торопил свой небольшой отряд.
   Стена щитов повисла в воздухе и скоро понеслась навстречу врагу. Эамалы не отставали от нее.
   В толпе кочевых пехотинцев произошло движение и несколько тысяч из них выбежали вперед.
   Эгиват посмотрел на солнце - не помогает, но и не мешает стрелять, светит слева, как раз с закрытого глаза.
   - Держитесь ближе к олокраантам! - крикнул он.
   Эамалы ускорили шаг и стали помогать нести огромные щиты.
   - Довольно, святейщий. Отсюдова достанем уж, - подбежал к самалтаону имнит лучников.
   - Нет, вперед! Еще сотню шагов, чтобы наверняка.
   Сто шагов быстро остались позади.
   - Сто-о-й! - заорал Дидрад. Он выглянул из-за щита и увидел, что все пятнадцать или более тысяч кочевников ощетинились стрелами и готовятся ударить по нему.
   Мельком, он взглянул и на кавварадов. Всадники выстраивались в боевой порядок. Издалека, со стороны кочевья, к ним спешил отряд тяжелой конницы в несколько сотен коней.
   "Безумство!" - промелькнуло у эгивата в мозгу. Умом он понимал, что надо отдать приказ отступать, пока не поздно, но ощущение...
   Это невероятное чувство подъема, эйфории и всепоглощающего торжества впервые в жизни посетило его несколько лун назад, когда они с Каванной стояли плечом к плечу в коридоре в замке оазиса и разили своих невидимых противников. Эта игра со смертью, о, как она щипала его за нос, как оглаживала своей холодной рукой по разгоряченной щеке! Тогда он понял нетерпение Каванны, проявлявшееся всякий раз, как появлялась возможностью окрапить лезвие меча кровью. После, такое же ощущение возникло у него там, в кочевье, среди груд истерзанных мечами и копьями тел, среди моря крови, среди стенаний и плача.
   Нет! Он не отдаст приказ отходить! Никогда не отдаст! Ни за что не отдаст, пока душа его не насытиться этой странной негой, не истечет ею до конца.
   - Бей сквозь патинитов! - закричал он.
   Эамалы встали по краям огромных щитов.
   - Тяни-и-и! - заорал имнит.
   Сотни огромных луков со скрипом натянулись, упираясь стрелами в щиты.
   - Бей!
   Заслышав этот приказ, щитоносцы повернули щиты немного ребром, открывая лучникам простор для стрельбы.
   Тетивы были спущены. Щиты снова встали стеной.
   С расстояния в пятьсот шагов промахнуться по пятнадцатитысячной толпе было сложно.
   Какая-то жилка внутри эгивата задрожала, когда он увидел, как в некоторых местах толпа кочевников словно бы просела. Стрелы, пущенные сперва для того, чтобы отмерить расстояние и настроить стрельбу, полетели все разом в центр кочевого войска и смяли его.
   Щиты закрылись и приняли на себя удар нескольких тысяч стрел, которые посыпались со стороны выбежавших вперед стрелков.
   - По передним зэлтаргонам не бить! - закричал Дидрад.
   - По передним зэлтаргонам не бить! По передним зэлтаргонам не бить! - тут же подхватили его слова.
   Рога Смерти продолжали реветь.
   - Тяни-и-и! Бей!
   И снова почти три сотни стрел взмыли в воздух. И опять под гром Рогов Смерти падали десятками тела кочевников.
   Эгиват оглянулся назад. Три сотни шагов - столько отделяло его от завалов. С тревогой он перевел взгляд на тяжелую кавварадскую конницу. Неужели, ему не удасться свершить задуманное? Что же делать?
   - Тидорп, кавварские барэрмениги, - закричал ему Зуб.
   - Вижу.
   - Что прикажешь?
   - Стоять.
   Земля вокруг них шипела от тысяч стрел, густо осыпавшихся с небес. Пыль, поднятая тысячами наконечников неторопливо стлалась по земле не выше щиколотки. Щиты были сплошь утыканы их древками.
   - На круговрат осады хватит, - захохотал Дидрад, не заметив, что перешел на зэлтский.
   Зуб улыбнулся и кивнул. Глаза его неотрывно смотрели сквозь щели патиолокраантов на тяжелую конницу.
   - У ну-ка, нит, пропусти, - приказал эгиват и вышел за щиты.
   - Тидорп! - закричал Зуб.
   - Оставайся на месте, - приказал ему Дидрад.
   Он выставил ростовый щит пикинеров перед собой и побежал вперед.
   Раз, два, три, четыре, - невольно отсчитывал мозг шаги, - пять, шесть, семь...
   Отбежав на пятьдесят шагов, эгиват остановился. Щит дрожал от одновременного попадания десятков стрел. Они утыкали его настолько густо, что некоторые стрелы отлетали, ударившись о древка других стрел. Несколько раз дрогнул шлем - стрелы ударили о хегриильские рога.
   Набрав больше воздуха в легкие Дидрад что было сил расхохотался.
   - Что же вы? - крикнул он, и улучшив момент, убрал щит, выставляя вперед грудь. - Что же? Ха-хах!
   Эгиват повернулся к врагам боком, прикрыл его щитов и стал прохаживаться вдоль строя своих щитоносцев. Он громко смеялся.
   Воздух сотрясся многотысячным ревом. Выглянув из-за щита Дидрад увидел, как к нему бросились бежать несколько кочевников.
   - Зуб!
   - Тидорп?
   - Не бей их. Дай добежать.
   - Тидорп, каввары.
   - Кавварады, Зуб, кавварады, - процедил себе под нос самалтаон на мгновение выглянув из-за щита. На него несся один всадник. Следом спешили еще два.
   Сердце бесновалось в груди, а в голове зазвенело, запело и стало отчего-то очень весело. Так бывает обычно, когда зловредный человек видит страдания, которые испытывает тот, над кем он издевается или кому подстроил пакость.
   Щит стал тяжел от стрел. Дидрад с трудом держал его рукой. Он рванулся с места, пробежал с десяток шагов и по тому, что щит перестал дрожать, понял, что стрелы больше не бьются о него. Эгиват вытащил руку и несколькими резкими ударами, частью, обрубил древки, а частью сбил стрелы наземь.
   - Тидорп, он не остановился! - закричал ему Зуб.
   Эгиват выглянул из-за щита. Всадник на огромном боевом коне, походившим мордой на степных коней, продолжал нестись на него. С той же самой стороны набегали и два смельчака, решившие свести личные счеты с Дидрадом. Между ними оставалось меньше двух сотен шагов.
   Из-за спины в сторону кочевников взмыли и понеслись стаей стрелы-копья. Мурашки пробежали по коже эгивата, он вздрогнул и повел плечами - странная нега пробежала по телу. Он встречал набегавших дикарей с улыбкой. Конник был еще далеко.
   Освободив руку от щита, эгиват встал так, чтобы как можно полнее укрыться за щитом. Последний перестал вздрагивать - стрелы не впивались в него - значит, атакующие были близко и их собратья не хотели попасть по ним. Он снова мельком выглянул из-за олокраанта. Еще несколько десятков шагов.
   - Ахга-а-а-а-а!!! - заревели за щитом разом два голоса.
   Дидрад приготовился, немного присел и на полшага отступил от щита. Он вытянул голову так, чтобы можно было видеть тень нападающего.
   Кочевник снова издал боевой клич, подпрыгнул и изо всех сил обрушился топором на щит. Тело его, готовившееся встретить сопротивление, напряглось и навалилось на препятствие всей своей массой. Но щит на удивление легко подался назад и упал. Воин повалился следом.
   Дидрад отскочил в тот момент, когда нападавшему оставалось сделать до него четыре или пять шагов. Щит продолжил стоять как раз те мгновения, которые и были нужны эгивату для видимости. Завидев, что первый атакующий повалился на землю, ранясь об обломанные древки стрел, Дидрад отскочил вправо и стремительно ринулся вперед. Он не рассчитал. Лезвие меча лишь скользнуло по шее кочевника, оставляя на нем глубокую рану, но не порезало артерию.
   Второй воин налетел на эгивата подобно Рубсиви и обрушил на него град ударов топориком. Если бы не шлем, голова эгивата была бы расколота, но шлем выдержал и смягчил удар. Пользуясь своим ростом, Дидрад отвлек внимание воина ложным выпадом слева, а после, отпустив меч упасть, кулаком ударил его по макушке. Кровь хлынула носом кочевника, и он зашатался. Кинжал, который Дидрад привычно достал левой рукой, скользнул под ребра врага. Воин захрипел и повалился наземь.
   - Ахг-а-а-а-а! - взревел первый атакующий, раненный в шею. Вся левая сторона его лица, грудь и рука были испачканы кровью.
   Глаза Дидрада встретились с налившимися кровью глазами дикаря. Отбросив в сторону топорик, скользивший в окровавленной руке, полуголый воин бесстрашно бросился на закованного в броню эгивата, но получил такой сильный удар кулаком в лицо, что закинул голову и рухнул навзничь.
   - Эо-о-ога-а-а-а! - услышал Дидрад далекий крик. Словно эхо пронеслось за ревом Рогов Смерти.
   Всадник, закованный в броню, с прикрытым железной маской лицом мчался в полусотне шагов перед ним.
   - Тидорп! - заорал Зуб.
   - Стоять! Зуб, мис!
   Время замерло, подобно тому, как замирает река, едва первые заморозки опустятся на землю: ни шума ее волн, ни рокота, - ничего! Лишь глухое шуршание воды о лед! И в этот момент было точно такое же ощущение: все - и рев рогов, и грохот стрел, и крики Зуба и эамалского имнита, - все это превратилось в тягучее жужжание и стон. Только он, Дидрад, и неизвестный железный всадник; только они двое во всех Оледнах существовали тогда друг для друга.
   Удивительно было, как смог Дидрад услышать тихий звук вонзания наконечника копья в почву неподалеку от него. Звук был тихим, должен был быть тихим - эгиват это понимал, но он услышал его также хорошо, как если бы тяжелую булыгу сбросили рядом с ним.
   Взгляд на копье и снова, пристально, на кавварада; миг на протягивание руки и вот уже древко зажато в руке.
   С густым жужжанием над головой пролетела волна эамалских стрел. Но кочевники не отвечают - все они, эгиват видел это, смотрят затаив дыхание на схватку конника и пешего.
   Конник! Тяжелый, закованный в броню, неуязвимый! Только руки с тыльной стороны немного открыты, но бросать туда - заведомый промах! Щит уже скошен в его сторону и острие пики нацелено в сердце. Огромная пика со странным наконечником в виде вытянутой морды хищной птицы, а за наконечником развернуты крылья ее и каждое перо на крыле - это небольшой кинжал, прикосновение которого - глубокая рана.
   Сорок шагов. Замах. Тридцать шагов. Напряжение в руке такое, что болят мышцы. Двадцать шагов. Выдох и бросок, и крик: "хегрии-и-и-иль!" Точно. Не во всадника, а в коня. Не в грудь, а в морду. С двадцати шагов не промахнуться. Падение навзнич. Небеса, голубой небосвод в глазницах шлема.
   На мгновение словно черная тень промелькнула над ним, обдав мощным порывом ветра и терпким запахом конского пота. Еще миг и грохот, затмевающий собой рев Рогов Смерти. Крики. Ор. Дикий свист.
   "Гороны!" - забилась в голове мысль. Она пульсировала в ней вместе с потоком крови. Быстро.
   Дидрад вскочил на ноги, в несколько прыжков достиг щита и тут же спрятался за ним. Тогда только он позволил себе обернуться и посмотреть за спину.
   Густое облако пыли поднималось в нескольких десятках шагах позади него. Там где оно поднималось ввысь, два щита подались назад словно бы чем-то придавлены. Изредка, из пылевого облака взбрыкивали конские ноги.
   - Ахга-а-а-а-а! - донеслось издали.
   Сперва несколько человек из кочевого войска последовали примеру своих смелых товарищей, лежавших теперь у ног эгивата. Они увлекли за собой еще несколько десятков, а те несколько десятков утянули за собой сотни и вот уже вся разномастная кочевничья толпа ринулась на Дидрада, дико рыча и попеременно стреляя из луков.
   Дидрад устало улыбнулся - получилось! - перевесил щит на спину и приказал:
   - Отступаем! Зуб, отводи!
   Постояв некоторое время недвижим, он перебежал к телу одного из смельчаков и принялся колоть его мечом. Заметив это, собратья поверженного взревели. Еще быстрее замелькали их ноги, перебирая собой степную гладь. Дидрад снова ухмыльнулся, собрался с силами и бросился вслед за отступающими щитоносцами и лучниками.
   Конь кавварада, мимо которого он пробежал некоторое время спустя, умирал, смиренно смотря куда-то перед собой и извергая из порезанного мечом горла одну кровавую струю за другой. Дидрад проследил его взгляд и увидел, что животное наблюдает за своим хозяином, которого несколько эамалов тащили под руки. В глазах коня было столько страдания и такое горе, что Дидрад невольно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Неожиданно, на глаза эгивата навернулись слезы. Он всхлипнул.
   Конь не смотрел никуда больше, кроме как на хозяина и тихо ржал, будто бы провожая его и прощаясь. Копыта его перебирали траву, вспаханную падением и продолжали рваться вперед, туда, где хозяин.
   - Тидорп! - закричал Зуб.
   Дидрад подошел к коню и остановился, решаясь на то, на что решиться было тяжело.
   Животное вздрогнуло и всхрапнуло, когда мощный удар меча, перебил его красивую сильную шею с лоснящейся на солнце шерстью. Оно как и прежде, не сводило глаз с сидока и не удостоило ни единым взглядом своего убийцу.
   - Тидорп! - кричали уже несколько голосов.
   Но Дидрад не слышал. Не хотел слушать. Ничего! Ему вдруг сразу все надоело, опротивело до тошноты! Сразу, все разом: убийства, кровь, удушающий жар и постоянное напряжение. Среди безумия войны, среди беснования смерти, среди людской жестокости и ненависти, единственным, кто одарил теплом и нежностью близкого себе, был конь, горюющий о своем сидоке.
  
  ***
  
   - Тесибинцы-ы-ы, вперед!
   Зычный голос Атяша (как преображался в битве этот человек, говоривший всегда тихо и мягко!) разнесся над валом.
   Подобно морской волне, буро-серой грязной морской волне, тысячи кочевников нахлынули на завал. Их не остановили ни стрелы, которые обрушивались с небес и валили воинов десятками, ни глубина рва, которая увеличивала высоту навала, - лишь жажда мести и безграничная ярость читалась в их глазах.
   - Не прекращать трубить! - приказал Дидрад Второму.
   - Ты не поранен, самалтаон? - спросил его тот, с тревогой смотря на поникшего эгивата.
   - Нет. Иди и передай приказ. - А когда Второй отошел, Дидрад тихо прошептал: - Эта рана не... такая... не смертельна. - И встряхнул головой, освобождаясь от вида угасавших глаз коня, смотревшего вдаль.
   Он снял с затекшей спины щит и размял левую руку. На душе было как-то вязко и противно, словно в нее опрокинули горшок с помоями.
   - Тесибинцы-ы-ы, коли-и-и-и! - заревели несколько голосов. - Хегрии-и-и-иль!
   - Тяни-и-и! - протяжно, но громогласно закричал эамалский имнит, и отрывисто, словно плетью щеклнули, гаркнул: - Бей!
   - Ахга-а-а-а!
   - Хегри-и-и-иль!
   - А-а-а!
   - Руку береги!
   - Сбивай его. Под ноги!..
   - Насели-то, насели...
   - Имни-и-ит!..
   - Ахга-а-а-а!
   - А-а (мат).
   - Держись... я сейчас...
   - Прикрывайся... правую руку... руку береги...
   - Слева, помоги... тыкай... во-о-о, так...
   - Тяни-и-и-и-и! Бей!
   - В ров берегись... не пади в ров...
   - Держи там... ты меня держи...
   - Не мешайся...
   - Ас-с-с! (Мат) Ничего не вижу! Ай-й!
   - Не стой! Толкай их... олокрами бей...
   - Куда ты?..
   - Тинит с нами, тесибинцы-ы... раздавим и-и-и-их!..
   Дидрад прислонился спиной к дереву и смотрел внутрь оазиса. Шумела листва - он знал, что шумела, не могла не шуметь - ему хотелось бы услышать этот умиротворяющий шелест. Голова отяжелела от двухдневного бодрствования. Ему, вдруг, так захотелось бросить все и уйти - все равно, куда, лишь бы прочь от этой кровавой суеты. Прочь-прочь-прочь...
  Кони мирно стояли всего в двадцати или тридцати шагах в глубине леса. Солнечные лучи желтыми нитками пробивались сквозь крону и отражались свечением в пыли поднятой десятками ног пикинеров, бросившихся на взлетевших на вал кочевников. Вот из-за деревьев появился один щитоносец, за ним другой, третий. Они становились в ряд, закрывая щитами мирную картину природного бытия. Вскоре, перед эгиватом выросла стена, ощетинившаяся обломанными древками стрел.
   - Самалтаон, Атяш прислал меня. Трудно ему по правой руке.
   - Где Мреднак?
   - Я видел его там. Они ждут тебя с эмонцами.
   - Пойдем к нему.
   Дидрад быстрым шагом прошел сквозь щитоносцев.
   - Второй, не забудь сказать мне, что я хочу дать патинитам зэлтарги кочевников и их гороны.
   - Да, самалтаон.
   - Так будет им лучше.
   - Да, самалтаон.
   - Где же он?
   - Вот сюда.
   - Бежим.
   Они свернули влево и пробежали с сотню шагов.
   При их появлении с земли поднялись и вскочили на коней черные фигуры всадников темной ночи.
   - Мреднак, Атяшу тяжело.
   - Укажи путь, тидорп.
   - По левую, нет, по правую руку!
   - За мной, братья!
   Двадцать восемь всадников сорвались с места и скрылись за деревьями.
   - Скачи к Каве... - Дидрад обернулся ко Второму и осекся.
   Юноша стоял мертвенно-бледный, привалившись спиной к стволу дерева. Его бил озноб. Правое плечо намокло от крови.
   - Почему не был у раафита?
   - Я... самалтаон... силы есть, - пролепетал юноша. Глаза его закатывались.
   Дидрад сжал зубы так, что они заскрипели. Не сильно, но чувствительно, он ударил Второго в ухо.
   - Пошел прочь.
   - Самалтаон.
   - Из-за твоей дурости может... - эгиват задохнулся от злобы. - Понимаешь ли ты, что если сейчас тебя оставлю, а ты падешь, то мой приказ не дойдет до нужных ушей. И что будет тогда?
   - Самалтаон, - прошептал Второй и стал сползать по стволу. Силы оставили его, и он потерял сознание.
   Дидрад огляделся - ни коня, никого из воинов, кому бы можно поручить заботу о юноше.
   - Хигигор! - прошипел он и взвалил тело Второго себе на плечо.
   Ноги болели от усталости и сверхнапряжения. Ломила спина. Пот перестал катить градом потому, что в теле уже не осталось ни капли влаги. Только лишь липкость на коже и тяжесть, только лишь неестественное спокойствие, апатия, и одно единственное желание - отдохнуть!
   Нельзя! Нет! Не сейчас!
   - Эй! Эй, зэлтаон!
   - Эгиват? - подбежал к нему испуганный воин.
   - Снеси его в самалт к раафиту, понял?
   - Эй, ты! То ни одного, то гурьба! Дай сюда коня!
   Эгиват вскочил на низкорослую лошадку и поскакал на позицию Атяша.
   - Зэлтаон, ко мне! - крикнул он одному из нескольких юношей-гонцов, которые стояли у просеки и тянули шеи, всматриваясь в битву у завала.
   - Скачи к Каванне и скажи одно только, настил.
   - Самалтаон, - кивнули сразу все гонцы.
   - Да один скачи. Не все, один! - И конь понес его в завалу.
   Сотни трупов покрывали вал. Тела кочевников: пробитые стрелами, проколотые пиками, порубленные мечами, лежали вповалку в самых невообразимых позах. Вот один словно присел отдохнуть на стволе дерева и если бы не глубокая рана на груди, можно было бы подумать, что он заснул. А тот пикинер даже мертвый крепко держался за ветку дерева. Все кочевники, кто мимо него проходил, били его топорами, вымещая злобу, и от этого воин походил больше на кусок мяса висевший на человеческих руках. Только тесибинская юбка делала его узнаваемым.
   Черные с белыми точками плащи всатенов возвышались у вала подобно скалам над бущующим морем. Удар трех десятков тяжелых всадников смял пехоту Кочевья, оттеснившую пикинеров к лесу. Словно огромная булыга в камнепад, Мреднак и его конники прошли по всему правому флангу Атяша, оставляя за собой затоптанных ресскими конями людей.
   - Чего встали? За мной! - грохотал голос Пузатого. - Коли из-за меня.
   От этого окрика, тесибинцы, сбитые с толку внезапным наскоком конницы, вздрогнули и бросились вслед за ней.
   Дидрад подъехал со спины к группе пикинеров, зажатых между стволами деревьев полусотней кочевников. Ощитинившись пиками вполукруг, они в нерешительности стояли, отбивая слабые атаки уставшего врага. Эгиват спешился и, хлопув лошадь по крупу, отогнал ее в лес.
   - Дай олокраант! - потрепал он по плечу одного из пикинеров.
   - Тидорп! - оторопел тот, обернувшись. - Тидорп, барниты!
   Взяв щит, Дидрад протиснулся вперед и набросился на кочевников. Завидев его шлем и помятуя о том, как легко он расправился с лучшими воинами кочевья и кавварадом (полубогом для них!), воины Кочевья остолбенели и невольно попятились.
   Защищенный с обоих сторон пиками тесибинцев, Дидрад выбирал жертву и делал резкие выпады. Один за другим враги валились наземь, поливая эгивата и своих сотоварищей кровью из страшных ран, оставленных на их телах острым как бритва мечом.
   Несколько раз топоры ударялись о шлем эгивата, не нанося ему никаких увечий.
   Неожиданно один из молодых кочевников прыгнул на Дидрада и повис мертвой хваткой на его щите. Даже получив глубокую рану на шее, он не отпускал щита. Эгиват освободился от олокраанта и с диким криком, "хегрииль", ринулся в самую гущу врагов.
   Его снова одолело сладостное томление. И вмиг ушла рассеянность, за мгновение испарилась без следа апатия и даже грязь на душе стерлась без следа. Снова запах крови, бурление в жилах, лица врагов, уже не грозные, а испуганные, снова меч и кинжал. Он и они, его верные друзья, танцуют танец, угодный Хигигору. Он и они!
   Отбив удар дубины одного из кочевников, Дидрад толкнул его ногой. Тот повалился назад, на руки воинов сзади. Вот оно! Вот!
   Эгиват вспомнил прыжок Каванны в самую гущу схватки у ворот замка. Тогда! Кажется уже столько снегов прошло, а ведь недавно совсем. Тоже прыгнуть, так, как он! И тогда кровь еще больше взбурлит, и тело просто разорвет от удовольствия!
   Это смерть! Это смерть! - пронзила мозг мысль. Она холодом пробежала по жилам и остудила боевой задор.
   Дидрад сдержался. Его меч вспорол поваленного.
   - Тидорп! Спасайте тидорпа! - заглушил всех и вся громой голос Мреднака и почти сразу в бок толпы кочевников влетели несколько лошадей, раскидывая врагов в разные стороны, валя и топча их. Длинные мечи всатенов замелькали подобно молниям.
   Среди кочевников началась паника. Большая скученность их не позволяла быстро развернуться и убежать. Они взбирались по валу, но натыкались на своих собратьев бегущих в атаку из Оледн. Началось невообразимое столпотворение. Люди лезли друг через друга, давили друг друга.
   Пики вокруг Дидрада неожиданно рванулись вперед и разом насадили с десяток человек. Раненные падали вперед, обвисая на своих же собратьях, придавливали их к земле и мешали взбираться на вал.
   Пикинеры снова ринулись вперед и уже не переставали колоть. Кочевники делали жалкие попытки отбиваться, но их двухлоктевые топоры ничего не могли поделать с пятнадцатилоктевыми пиками. Наконечники их, тонкие и отточенные до зеркального блеска с легкостью проникали в тела и тут же обагривались потоками крови. Кровь капала с них, текла по древкам, тянулась у их середины тягучими ниточками, запекаясь, словно бы бахромой.
   Дидрад остановился, повернулся и пошел назад. Он лишь мельком взглянул в озверевшие глаза пикинеров и на их рты, растянутые в зловещей ухмылке - лик войны, искажавший всякое лицо, придавая ему черты демонические, устращающие, жуткие. Он уж давно познал этот лик!
   На вершине и на противоположном склоне завала образовалась давка и столпотворение. Убегавшие от смерти люди напрыгивали на еще желавших принять бой, пытались протиснуться между ними и этим останавливали.
  Это надо было использовать.
   - Куддит! Брат! Мреднак! - позвал эгиват всатена, но тот был так увлечен рубкой, что ничего не слышал.
   Рев Рогов Смерти стал уже привычным слуху и даже не раздражал его. Дидрад увидел трубачей. Их было полтора десятка. Они стояли небольшой группой, красные от натуги, мокрые от пота и смертельно уставшие.
   К самалтаону подскакал гонец.
   - Тинит просил передать, что идет!
   Дидрад кивнул и приказал:
   - Скачи к эмонцам. Скажи, чтобы обошли нас по правую руку на половину полета стрелы и спускали... спускали псов. В Оледны пусть метят. Непременно в Оледны.
   Гонец ускакал.
   - Патиниты! - крикнул он щитоносцам. - Двигайтесь к валу да бейте в... в ваши олоки, кричите. Громко кричите.
   - Впере-е-ед! - закричал имнит, выбежавший из-за щитов.
   - Святейший, позволь нам вступить в бой, - преградил путь Дидраду эамалский имнит. Он возник перед эгиватом словно бы из-под земли.
   - Нет. Эй, вы! Остановитесь! Стой! Все, хватит! - Он жестами приказал трубачам прекратить терзать свои легкие.
   Те с удовольствием исполнили его приказ и разом осели наземь, тяжело дыша и судорожно пья из мехов с водой.
   Несмотря на шум битвы, над оазисом повисла будто бы тишина. Самалтаон пару раз невольно сглотнул, снимая с ушей заложенность.
   - Самалтаон.
   Дидрад обернулся и увидел Второго. Плечо последнего было перевязано. Он ехал, привалившись к шее коня. Эгиват остановился и нахмурил брови.
   - Я привез тебе... они идут... там прошли... те... про них ты говорил... железные люди из Оледн - Он указал рукой за спину.
   У Дидрада подкосились ноги и стянуло живот.
   - Слезай с коня. Дай его мне, - сказал он и стащил юношу на землю. - Где?
   - Каванна.
   - Проклятье. Я знал, что может быть такое...
   Эгиват ударил пятками по бокам коня и понесся к замку. Ему на встречу скакал гонец.
   - Барэрмениги, тир, - крикнул он.
   - Знаю. За мной. Где хегриили?
   - Ожидают тебя у ворот замка.
   - Нивани?
   - Бьются у ручья. Там...
   Дидрад направил коня прямо к месту битвы, но потом передумал и свернул на площадь перед замком.
   - Хегриили, - закричал он ожидавшей его хоргите телохранителей, - за мной.
   Отряд едва обогнул замок, когда наткнулся на бежавших лучников. Многие из них были ранены и обвисли на своих сотоварищах. Появление эгивата остановило бегство.
   - Закрыли ли врата? - спросил Дидрад у одного из хегриилей.
   - Да, тидорп.
   - Это хорошо. Значит, отступать некуда, - хладнокровно проговорил эгиват. - Там, у Атяша мы вспороли животы нескольким тысячам, и они бегут.
   Лица солдат просветлели.
   - Покажите, что вы не хуже тесибинцев. - И отвернул коня в сторону. - Иллетары! Что видели мои глаза!? Я не верю им! Докажите, что мои глаза ошиблись!
   - Барэрмениги, эгиват, - проговорил один из лучников с дыркой в щеке. - Даже кони в броне.
   - Что же, тем хуже для них. Становитесь позади хегриилей и бейте в бок коням и в шею. Избивайте коней. Без них барэрмениги лишь груда железа.
   - Тидорп, вести от Черныша, - подскакал гонец.
   - Говори тише. Отъедем. - Отошли в сторону. - Говори.
   - Он видел тинита Каванну. Его смяли барэрмениги Кочевья.
   - А сам Черныш?
   - Все Оледны перед валом усеяны трупами твоих врагов, тир.
   - Они наступают или отступают?
   - Они атаковали и нам было тяжело, но потом вдруг отступили.
   - Хорошо. Скачи и скажи, чтобы он прислал сюда двух имнитов.
   - Да, тир.
   Дидрад нагнал хегриилей, и внимательно осмотрел место схватки. На пологом переходе через ручей лежали трупы дюжины нивани и нескольких десятков коней. Из туш чудовищ торчали древки копий с птичьими крыльями.
   "Кавварады! Выходит, война!"
  Дидрад нахмурился, но в тот же миг брови его распрямились - размышлять времени не было.
   - Где барэрмениги? Куда они пошли? - спросил он.
   - Следы ведут туда, - указали ему в сторону позиций Первого.
   - И вот здесь еще следы, - прокричал воин, указав на позиции Черныша. Дороги, прорубленные туда позволяли врагам быстро достичь цели.
   "Они уже там", - прикинул Дидрад. - "Уже там!" Он посмотрел на переправу заваленную трупами. "Вал", - промелькнуло в его мозге, - "здесь нужен вал!"
   - Хегриили, за мной! А ты, - он посмотрел на ближайщего лучника, - возвращайся к замку, возьми коня и предупреди Атяша, чтобы прикрылся со спины. Он там стоит.
   Сказав это, эгиват пустил коня рысью и вскоре оказался во главе отряда, скакавшего по просеке к позиции Черныша.
   Через несколько сотен шагов, глаза Дидрада увидели навал из тел коней и всадников. По центру этот навал был примят. Подъехав ближе, эгиват увидел отпечатки ног нивани, оставшиеся на телах коней. Ребра и внутренности выпирали из плоти животных и людей, лежавших вповалку. На противоположной стороне навала лежали тела двух десятков тесибинцев. Их накрывали огромные кони барэрменигов, а двоих прокнула одна крылатая пика. Обломки крыльев торчали из грудной клетки тесибинца, раскуроченной ударом.
   Дидрад объехал трупы и продолжил путь. Теперь уже в лесу, по обеим сторонам дороги лежали тела коней и людей. Их были десятки. Вдали снова показались задние копыта коней, бившие воздух в предсмертных судорогах. Из-за деревьев торчал зад нивани с мирно помахивавшим хвостом.
   - Где барэрмениги? - спросил эгиват, подскакав к кучке пикинеров, поднявшихся при его появлении.
   - Вон они все, - указал старейший из тесибинцев на трупы коней. - Остатки туды ушли. - Он указал направо от себя.
   У Дидрада отлегло от сердца.
   - Мы было за ними кинулись. Да куда уж там. Как припустились, токмо хвост и видели. - Пикинеры засмеялись.
   - За мной! - приказал Дидрад хегриилям и свернул в лес.
   Он решил идти наперерез всадникам, но не успел. Когда хегриили выехали к завалу на позиции Каванны, горстка всадников мчалась в Оледны, оставив между собой и оазисом больше двух тысяч шагов.
   Улыбка тронула губы Дидрада, когда он заметил среди бегущих и несколько кавварадских барэрменигов.
   - Можно их бить, - пробормотал он им вслед.
   Всадники мчались к группе пеших воинов, которые стояли перед своим Кочевьем.
   - Че те-то не сунулись? - услышал эгиват, как один из хегриилей спросил другого.
   - Приказа не было. Не думал я, че они такие умелые в войне!
   - Эгиват.
   Дидрад посмотрел на воина, обратившегося к нему.
   - Встанем здесь. Те эрмениги, которые ушли к эамалам через эту же прореху бежать будут. Мы их встретим. Зэлтаргоны сейчас подойдут.
   - Почему они не пошли сюда? - спросил Дидрад, смотря вдаль, на пешее войско Кочевья.
   - Тинита испужались. Он ведь туда за лес ушел. Они его удара и боялись. Чего их там. Всего ничего.
   - А еще что думаешь?
   - Ничего боле не пришло на ум. Да и зачем им атаковать. Они ведь разом хотели, да только не смогли. Это хорошо ты придумал - их роги перебить звуками наших. Я помню такое при Гардронте было много снегов назад. Только припозднились тогда и потому не помогло. Но, все одно, победили мы! - Ветеран улыбнулся.
   Дидраду почему-то стало необычайно спокойно от этой улыбки.
   - Хорошо, подождем их здесь. А почему ты думаешь, что они побегут?
   - Они еще у ручья кинулись в разные стороны.
   - А вот я не понял, - неожиданно даже для себя признался эгиват.
   - Конь противу нивани не стоит, бежит. Заметил ли, что на круче, кони побиты были задом к ручью - я узрел и понял, что бежали.
   - Как зовут тебя, хегрииль?
   - Намит, тир.
   - Намит. А рода какого?
   - Безродный я.
   - Значит, Намит Безродный. - И про себя. - Как и я когда-то.
   - Вроде...
   - Ты отныне имнит, Намит Безродный. А как вернемся в самалт, я тебе триголинт дам на род.
   Старик сглотнул и прослезился.
   - Чего там... - отмахнулся он и отвернулся. - Я ж...
   - Господарь, кони скачут.
   И впрямь из-за леса доносился гул сотен копыт.
   - А зэлтаргоны где?
   - Не пришли еще.
   - Вот что, Безродный. Ты в лес вставай, а я здесь останусь. Как они на нас наедут, ты наскочи со спины. Половину хоргиты бери. - И обратился к ближайшим воинам: - На вал.
   Дидрад спешился и взобрался на вал, прямо перед тем местом, где деревья были выволочены, освобождая путь степной коннице. Столкнув ногой вниз тело убитого лучника и тела нескольких кочевников, во множестве лежавшие вокруг, приказал:
   - Забросайте прореху.
   Несколько воинов спустились вниз и подтащили стволы деревьев так, чтобы загородить путь. В это мгновение на дороге в лесу показались всадники.
   Дидрад посмотрел на Безродного. Лошади его отряда уже скрылись в лесу.
   Над оазисом пронесся дикий рев нивани. Рев приближался.
   Кони кочевников скакали во весь опор, забрызгивая пеной изо рта свои шеи и ноги сидоков.
   Засвистели стрелы. Эгиват увидел, что некоторые хегриилей подняли луки павших зэлтаргонов и натягивают их, целясь по коннице. Дидраду не составило труда найти лук и стрелы. Воткнув меч в ветку у своих ног, эгиват размял пальцы и натянул тетиву. Первая стрела воткнулась в плечо кочевника. Он беззвучно вскрикнул и ухватился за ее древко. Вторая...
   - Эгиват, сзади.
   Самалтаон обернулся. Бежавшая в степь конница возвращалась по главе тысяч пеших воинов.
   - Труби атаку! - крикнул эгиват.
   Рев Рога Смерти оглушил его. Он едва не упал. Ноги плохо слушались и дрожали от усталости.
   - Безродный, дави-и-и-и! - заорал Дидрад, что было мочи, осекся и закашлялся.
   Из леса снова донесся рев нивани.
   Наскок сотни конников сбоку прямо из леса оказался полной неожиданностью для кочевников. Они были смяты и порублены. Некоторые из них, оказавшись у вала, соскакивали с коней и бежали стремглав через завал, их нагоняли и добивали в спину, отсекая напоследок головы.
   - Ты, - указал эгиват на одного из ближайших хегриилей, - скачи навстречу нивани. Пусть держаться в лесу. Призову. - И обращаясь ко всем. - На ва-а-ал!
   К подошве завала подъехал Намит Безродный. Он отер окровавленный меч о гриву коня и взобрался к Дидраду.
   - Че-то быстро мы их, - сказал он, как бы между прочим.
   - Ты прикажи хегриилям зэлтарги взять. Кричи, а то я охрип, - приказал ему Дидрад и закашлялся.
   - Взять зэлтарг-и-и-и!
   Воины разбрелись по завалу в поисках луков и стрел.
   - Не могу уже, - вырвалось у Дидрада. Он дрожал всем телом от усталости. Тошнило. Иной раз меркло перед глазами. Это раздражало его, даже обижало.
   Он не помнил, что подвигло его сделать то, что он сделал, но к всеобщему удивлению, эгиват снял шлем, отер бледное лицо рукой, взошел на самую вершину вала и неотрывно смотря на степную конницу, поднял и медленно надел шлем себе на голову.
   Дидрад стоял, поддерживаемый сзади Намитом и смотрел на приближающегося врага.
   - Трубить! - прохрипел он.
   - Труби-и-и-ть! - закричал Безродный
   Разом взревели роги. Их рев разнесся по степи.
   Неожиданно, конница кочевников начала останавливаться. Вперед выехали два кавварадских всадника. Они остановились в полете стрелы от вала и внимательно посмотрели на человека, стоявшего во весь рост на валу. Несколько раз конники проехали вдоль вала, разглядывая эгивата. После, один из всадников повернул коня и взмахнул рукой. Наступление степняков остановилось, и они повернули к кочевью.
   Простояв еще некоторое время на вершине завала, до того, как степняки отошли на добрую тысячу шагов, Дидрад наконец приказал себя снять. Оказавшись вне поля зрения врагов, он устало опустился на землю и впервые за этот день осмотрелся.
   Солнце взошло почти на середину небосклона. Оно еще не превратилось в оранжево-красный шар исжаривающий округу - была все же осень, но уже густело, потонув в прозрачном мареве, которое испускали разогреваемые его лучами Оледны. Где-то у замка слышался стрекот птиц. Без их гомона, над оазисом установилась бы абсолютная тишина. Никто, даже кони, не желал шевелиться, дав своим членам такой долгожданный отдых. Приближалась самая знойная половина дня.
   - Отбилися, - проговорил тихо Намит.
   - Да, - кивнул Дидрад и с трудом поднялся на ноги. Ему подвели коня. Он взобрался на него из последних сил. - В самалт, - шепотом проговорил эгиват и повернул коня на просеку, привалившись грудью к его шее.
  
  ***
  
   - Кто-нибудь знает их язык?
   Дидрад сидел на подушках, привалившись спиной к холодной стене помещения. Лицо его блестело в солнечных лучах, пробивавшихся через занавеси при выходе из залы на мансарду. Рядом с ним сидела Тидуя. Держа в левой руке кувшин, правой она отирала разморенное усталостью грязное от пота тело эгивата мягкой тряпочкой.
   - Мы изгнали всех кочевников. Никто не знает. Кочевье может знать, но мы изгнали. - Язык Зуба заплетался. Он был ранен в руку и голову, и плохо соображал, что происходит и о чем его спрашивают.
   У Дидрада тоже оказалось ранение. Оно было впрочем не столь значительным: небольшой, но глубокий порез на голени (напоролся должно быть на ветку или на лежавшее оружие, а может это павший враг бил его снизу).
   - Подними руку, господарь, - попросила Тидуя и стала отирать внутреннюю сторону плеча. Глаза женщины были красными от слез, а всхлипы говорили самалтаону о том, что она и сейчас не прочь расплакаться, но сдерживается.
   - Ты, Зуб, иди приляг. Тидуя, призови кого-нибудь. Пусть и его омоют.
   - Я сама, господарь. Не надо никого звать.
   - Раафиты где?
   - Они все там, - женщину мотнула головой в сторону валов.
   - Хорошо, обойдемся.
   - Сейчас, господарь. Смеека! - позвала Тидуя. - Сме-е-ека-а-а!
   - Госпожа, - вбежала в покои молодая девушка. Ее испуганные раскосые глаза с интересом и стыдливостью окинули два полуголых мужских тела. - Я здесь. - Она зарделась и отвела взор.
   - Принеси того снадобья, что мы с тобой пили. Помнишь?
   - Да.
   - Чего стоишь? Неси, - прикрикнула на замявшуюся девушку Тидуя. И когда та вышла, пробурчала: - Загляделась. Только и посмотреть, больше ничего не надо ей.
   - Это твоя?..
   - Дочь, господарь. Одна из трех бездельниц, которой наградили меня боги. Эта самая бездельница!
   Дидрад улыбнулся:
   - То-то ты ее постоянно кличешь. Любишь, значит, больше всех?
   - Всех их люблю, - недовольно отмахнулась женщина. - Плоть от плоти... - И неожиданно всхлипнула и застонала. - Чего только теперь... будет-то?!
   - Теперь будет отдых, а после вечера, ну а уж совсем потом будет новый день, - улыбнулся Дидрад и погладил женщину по голове. - Чего завыла?
   - Вон их сколько, - выдавила Тидуя. Она отерла тыльной стороной ладони нос и продолжила обтирание.
   - С нами боги и духи, Тидуя. Сегодня они доказали, что с нами.
   - Их любовь переменчива, господарь. Сколько ж порублено?
   - Много тысяч.
   - Наших-то, наших.
   - Про то еще не знаю. Отсея не видел еще.
   - Ногу вытяни, господарь. А мой как? Атяш?
   - Живой. Чего ему будет.
   - Ой-й! - Лицо женщины сморщилось и по щекам потекли слезы. - Больше всего боялась спросить, - проговорила она и улыбнулась счастливо.
   - Самалтаон, я при тебе, - показалась в дверях голова Второго.
   - Еле на ногах стоишь ведь, - сказала ему Тидуя. - Иди ляжь вон!
   - Да чего ты!? - обиделся юноша. - Чего она... - Он поискал глазами защиты у Дидрада.
   - В сторону, - раздался голос за его спиной и в покои вошел человек с ног до головы запачканный кровью.
   - Кто ты? - спросил эгиват.
   - Раафит твой, тир. Прикажи своим хегриилям пустить пораненных в замок. Не сладко им под Тиротом лежится.
   - Пустят пусть. Второго возьми.
   Лицо юноши, озабоченное и обиженное, маячившее за спиной лекаря, озарилось счастливой улыбкой. Он победно посмотрел на Тидую.
   За спиной Второго появилась головка Смееки. Она озадачена осмотрела затор у двери и глаза ее приняли растерянное выражение.
   Тидуя, завидев ее, поднялась и направилась к ней.
   - Вот, господарь, отпей настой. Силы придает, - сказала она, вернувшись с дымящимся кувшином.
   - Из чего отвар? - прохрипел Дидрад, отпив напиток, оказавшийся настолько горьким, что у него свело горло.
   - Травы Оледнские. Меня здесь рабыня научила. Она прежнему господарю прислуживала. Они любят пить это.
   По телу эгивата пробежали мурашки, а ротовую полость свело судорогой.
   - Выпей все, господарь. Надо все.
   Дидрад выпил.
   - Я теперь можно, Зуба омою?
   - Омой.
   Эгиват глубоко вдохнул и сполз на подушки. Все тело крутило от усталости. Постепенно заболевали ушибы и раны. Жгло в боку. Болели костяшки пальцев.
   Дидрад не понял, задремал ли он или это было просто отупение, которые нахлынывает всякий раз, когда сходит напряжение. Он лежал, открыв глаза, все замечал и все видел. Ему даже казалось, что он о чем-то думает и что-то вспоминает: глаза поверженного коня, запах степи, испещеренной тысячами стрел, озноб от осознания опасности, вспоротые животы трупов на вале, отрубленные конечности, безголовые тела, хегриили у замка, много хегриилей, тысячи, рев нивани, кавварады, босые ноги степняков, щиты к рисунками вкривь и вкось, рев Рогов Смерти, глаза коня...
   - Тидорп.
   Дидрад вздрогнул. Комната, на потолок которой он смотрел, внезапно задрожала, прыгнула вверх и в сторону. Он сонно выдохнул и часто заморгал глазами.
   - Что? - спросил он, с усилием повернув голову на звук голоса.
   Над ним стоял Мреднак. Его черная мантия была сера под слоем пыли. Лицо, с грязными пыле-потными разводами было устало вытянуто.
   - Тидорп, они выходят.
   Дидрад поднялся на локте и сел.
   - Много? - спросил он, широко зевая и с наслаждением потягиваясь.
   - Все.
   Эгиват не сразу понял, а когда осознал, то удивленно посмотрел на всатена.
   - Разом?
   - Да, брат. Становятся против Каванны.
   - Вот и накликал, - выругался Дидрад. - Где он сам?
   Мреднак пожал плечами.
   Тут только эгиват вспомнил слова гонца о том, что тинита по всей видимости, пленили. На миг он не на шутку обеспокоился, но после тревога ушла - вспомнил, ему есть на кого обменять Каванну.
   - Зуб чего? - спросил Мреднак. - Сможет ли идти?
   - Нет, поранен сильно.
   - Первый, слышал, тоже покалечен. Руку вроде как отсекли.
   - На все воля богов, - поднялся Дидрад. - Сойдем вниз.
   К своему удивлению он ощутил необычайную бодрость и прилив сил. Оглянувшись, эгиват нашел кувшин с горькой настойкой и допил его.
   - Ха-р-а-а! - передернул он плечами. - Второй!
   - Самалтаон.
   - Найди Тидую и сведи ее во двор у замка. Я там буду. Зуба не буди, пусть отоспится.
   Мреднак и Дидрад сошли вниз.
   Весь нижний этаж замка был занят раненными солдатами. Их было несколько сотен. Среди них туда и сюда бегали женщины и устало ходили лекари.
   - Множество наших полегло, - сказал всатен. - Еще больше поранено.
   - Найдем раафита. Отправлю его к Зубу, пусть глянет.
   Они направились к первому попавшемуся на глаза лекарю. Это был молодой парень с удивительно белой кожей. Волосы на его голове и щеках напрочь отсутствовали, а уши были несоразмерно больше, чем следовало бы. Он хмурился, осматривая раненного воина. Зажав ладонями его лицо, крутил его в разные стороны. Солдат не открывал глаз, хрипел и громко стонал. Тело его безвольно лежало так, как положили.
   Покончив с вертением головы, лекарь довольно бесцеремонно бросил ее и потер окровавленными пальцами виски, оставив на них разводы. Вены на его лбу и голове вздулись.
   - Да, - сказал он и позвал: - Оаз! О-а-а-аз!
   Откуда-то из-за колонны выскочил и подбежал к нему худощавый юноша.
   - Держи, - сказал ему лекарь.
   - И его?
   - Такова воля богов.
   Юноша снял с пояса плотную шерстяную тряпку и вытащил из запазухи железный колышек. Тряпкой он обмотал голову воина, перевернул его на живот и приставил к его шее колышек. Лекарь взял деревянный молот, лежавший неподалеку и сливавшийся с земляным полом, и что есть мочи ударил по колышку. Раненный вскрикнул, затем всхлипнул, тело его вздрогнуло, он засеменил ногами, напрягся всем телом и с протяжным выдохом вытянулся во весь рост.
   Юноша стянул с головы его тряпку запачканную сгустком крови изо рта и принялся связывать трупу ноги, чтобы он не мешал другим, бьясь в конвульсиях.
   - Ну и че ты наделал-то? - спросил лекаря другой раненный. Он сидел неподалеку и рука его была перемотана к кисти - в битве ему отрубили несколько пальцев.
   - Старадания умерил, - устало пояснил лекарь.
   - Лучше бы он там помер, чем здесь, как в норе. Словно бы зверюга какая-то.
   - В чем моя-то вина, коли его дотащили сюда.
   - Ничья вина. То-то. - Воин нахмурился и вздохнул. Горло его дрогнуло от сглатывания слез.
   - Тидорп, - проговорил раафит так, словно видел Дидрада по многу раз за день.
   - Зуб ранен. Посмотришь его.
   - Да, тидорп. Здесь закончу и посмотрю.
   - Поторопись.
   Лекарь кивнул и отошел в сторону.
   Дидрад и Мреднак вышли во двор перед замком.
   - Призывал меня, господарь? - подошла к нему Тидуя.
   - Да...
   Женщина ожидающе уставилась на него, а эгиват как назло не мог вспомнить, что хотел ее спросить.
   - Пройдем со мной Тидуя, как вспомню, скажу тебе, что хотел и отпущу.
   Вся площадь перед замком была завалена трупами коней, которых тут же освежевывали и поедали. Неподалеку, под сенью деревьев навалом лежали тела погибших тиринтцев. Их было не меньше полутора тысяч.
   - Еще два таких сражения и мы разбиты, - сказал Мреднак.
   - Кто-нибудь из братьев погиб? - спросил самалтаон.
   - Слава богам, нет. Поранен один, но про то не думай. Через луну будет сидеть на коне.
   - Тидуя, ты едь с нами до Атяша.
   - С радостью, господарь.
   - Демоны Оледн играют со мной. Помню ведь, что-то важное хотел тебе наговорить.
   - Сме-е-е-ека! Оставайся за меня, - крикнула женщина дочери, которая стояла у ворот замка, не решаясь переступить их и выйти на залитую кровью площадь.
   - Госпожа-а-а, скоро ли в обра-а-ат? - закричала она Тидуе, но та не удостоила ее ответом.
   - Второй!
   - Нет его.
   - Оно и к лучшему. Эй, зэлтаон! Пойди сюда! Моим гонцом будешь. - Подозвал эгиват ближайшего воина. - Скачи к Первому и скажи ему, чтобы со спины прикрылся. Снова идут.
   - Тидорп, я уж приказал известить, - шепнул ему на ухо Мреднак.
   - И посмотри, не ранен ли тинит? С рукой у него что, посмотри, - продолжал говорить Дидрад словно и не слыша слов брата Куддита.
   - Сделаю, господарь.
   - Вспомнил! - обрадовался самалтаон. - Тидуя, про твой отвар я сказать хотел. Сил и впрямь много дает. Навари его на все войско. Хватит трав-то?
   - На войско не хватит, а пораненным достаточно будет.
   - Тогда раненным навари и еще, чтобы зэлтаоны пить могли перед битвой. Человек на пятьсот или поболе немного.
   - Мне возвратиться теперь, господарь? - спросил женщина.
   - Да, Атяша в луну увидишь. Я ему прикажу в самую сечу не лезть.
   - Прикажи, господарь, молю, прикажи, - всхлипнула она и повернула коня.
   - Откуда в них столько воды? - проговорил Мреднак, кося глазами на отъезжавшую Тидую.
   - Растереби их, так все войско напоить можно, - пошутил эгиват.
   - Мало воды, брат.
   - Знаю. Неверно сделали, что спустили тогда. Не скопим теперь столько.
   - Ничего это. Дикари, как я слышал, и вовсе, пьют кровь у зверей. Мы не хуже будем. Да еще боги послали нам отличных воинов - эамалов, их и кормить не надо - еда у них в Оледнах вон лежит. - Всатен поморщился.
   - Пируют уж?
   - Пируют. Все усталы пали, а они к телам дикарей бросились и рубить принялись. Некоторых воинов от вида такого вывернуло.
   - А кочевники-то видели?
   - Видать, что видели. Крик с их стороны стоял.
   - Значит, либо очень злы будут, либо страшиться начнут.
   - Злы, вернее всего, что злы.
   - А как твои эмонцы?
   - Половина слегла, но дикарей порвали немало. Ничего, оставшиеся злее будут. Только... э-э-э...
   - Говори, не робей, брат.
   - Ты в следующий раз их больше на коней бросай. Там они лучше будут.
   Дидрад неопределенно промолчал.
   - Ха-ра-ра-а-ар! - вырвалось у него, когда они выехали по просеке на место, откуда открывался вид на Оледны. С дороги было видно немного, но все, что было видно впереди были покрыто телами степняков, изготовившихся к штурму.
   - Тидорп!
   - Господарь наш!
   - Эгиват! Тир! - слышалось Дидраду со всех сторон. За стволами деревьев у просеки виднелись фигуры солдат: пикинеров и лучников. Они лежали или сидели, лениво переговариясь между собой.
   - Тидорп, - появился откуда-то из чащи Атяш. Поперек его лица шла глубокая рана. От этого, оба глаза его оказались почти закрыты опухшими веками, а нос и без того маленький и приплюснутый сровнялся с отеком на скулах.
   - Ла-а-а, Атяш, барнит. Это как же так?! - улыбнулся Дидрад.
   Тидорп отвечал ему такой же улыбкой.
   - Оставили мне, - сказал он, - на память об Оледнах. - И сразу же перешел к главному делу. - Прости, Ихокл, я без тебя распорядился от Черныша и Первого воинов оторвать да здесь собрать.
   - Не сержусь. То правильно сделал. Кого собрал?
   - Тесибинцев всех без половины хоргиты. Они у Черныша стоят. Зэлтаргонов нагнал две хоргиты, да эамалов хоргиту не отпустил от себя.
   - Слышал, пир они здесь устроили?
   - На славу попировали, - усмехнулся Атяш. - До сих пор в крови обмазанные ходят да в битву рвуться. Они за трапезой своей про гороны напрочь забыли. Не собрали. А теперь уж и не соберешь все. Плетей бы им, да пожалел. Хорошо бились.
   Они выехали к завалу и взошли на его вершину.
   - Чего это? - удивился Дидрад, когда увидел впереди, шагах в двухстах патиолокраантиринтов. - Чего выгнал-то их?
   - Гороны собирают. Ты, Ихокл, барэрменигов не опасайся, я к патинитам тесибинцев приставил.
   - Коли кавварады пойдут, то нет толку в твоих тесибинцах, - проговорил Мреднак. - У них тесибы длиннее наших, я заметил.
   - Про то и я думал, - кивнул Атяш, - да только делать нечего. У них за спиной по пять горонов болтается и боле ничего. Не навоюешь с такими.
   - Эгиват, да прибудут с тобой боги.
   Дидрад и тиниты оглянулись. У подошвы вала стоял Первый. Его правая рука была скрыта в складках одежды.
   - Чего ты здесь? - спросил Дидрад.
   - Видеть хотел и говорить.
   - Не время сейчас.
   - Самое время, самалтаон. Позволь.
   - Говори.
   - То твои уши нужны.
   - Ну, так поднимайся и бери их. Уши ему понадобились. - Дидрад не зло усмехнулся.
   Атяш и Мреднак улыбнулись.
   - Хороший из него тинит выйдет, - похвалил Атяш.
   - Да, - с гордостью проговорил Дидрад, - не ожидал я такого.
   - Подставь, - попросил Первый, поднявшись.
   Эгиват склонил к нему голову. некоторое время слушал, а потом нахмурился и выругался.
   - Болтун. Язык бы ему отсечь.
   - Позволь сделать нам.
   - Нет.
   - Подходящая пора-то, господарь.
   - Нет, не подходящая. Отправляйся в обрат, да его ко мне отправь. Скажи, чтобы быстрее шел. Ветру уподобился. Все. Иди. Стой! Рука чего?..
   - Ай, поранена.
   - Сильно?
   - Ничего вроде.
   - В сечу не лезь, понял.
   - Так то же правая. У меня сечет левая.
   - Левая? Никогда не подмечал такого. Врет еще! Вон иди! И тебе тоже, - обернулся Дидрад к Атяшу, - наказ мой - в сечу не лезь. Я Тидуе твоей обещал остеречь тебя.
   Тидорп покраснел и раздражился.
   - Баба, - выдохнул он.
   - Но-но, я бы тебе не сказал, коли рожу твою не увидел бы. С такой рожой не рубятся. Двинулись?
   Атяш обернулся и кивнул, двинулись.
   Огромная масса в пяти тысячах шагов от вала пришла в движение: трубили рога, жужжали рожки и визжали какие-то неизвестные тиринтцам трубы. Огромное войско степняков, все на конях, двинулось вперед. Завидев это, щитоносцы стали отступать. Они бежали, неся на себе щиты с внутренней стороны которых свисали вязанки подобранных стрел.
   - Тесибинцев на вал выстави, а за ними патинитов поставь, только не сплошь, а по правую и левую руку. Здесь место оставь. Пусть встанут в полукруг. Сам по правую руку встань, а имнита своего по левую поставь, - приказал Дидрад Атяшу.
   - Чего же, середку открыть? - удивился тот.
   - Да. Их там столь много, что задавят, коли не открыть. Смотри, сплошь идут.
   - Выдюжим, коли лоб в лоб, Ихокл.
   - Нет, не выдюжите. Меньшую часть не выдюжили.
   Атяш пристыжено умолк.
   - Ты нам с Мреднаком место оставь. Ты, - обратился он к гонцу, стоявшему у подошвы вала, - иди сюда. Поспеши к нивани и выставь их позади нас. Да только на тропе пусть их не видно будет. В лесу укрой. Хегриилей моих приведи и что от каваннских конников осталось тоже. Понял меня? - спросил он, обернувшись к Атяшу. - Удар примешь и расступайся вот туда (показал направо) и туда (указал налево). Да смотри, не сломайся. Держись. Надо их глубже в лес втянуть. Они тогда частью у вас останутся, частью разбегуться по ляйлю, а частью на замок пойдут. Вот так и побьем.
   - Тидорп, - сказал Мреднак, - удар конный в лесу слаб. Коли в лоб бить - не получится.
   - Получится.
   - Лучше сбоку тогда. Разделимся так: у замка нивани оставим, а на стенах зэлтаргонов, которые охраняют замок с ручья, поставим. Сами в стороне будем. Как накинутся они на ниваней, мы им в зад и приложим унаги.
   - Про ниваней верно сказал, - заговорил шепотом Атяш, - но и сбоку удар не придется сильным. Делать надо, как до этого твои всатены сделали. Притянем мы кочевников, а когда они все на нас глядеть будут, вы их сзади подавите. В утро получилось.
   - Получилось, да только, как узнать, когда бить, - возразил всатен. - А коли сомнут вас скоро, что тогда? Нет, надо в бок бить.
   Оба посмотрели на Дидрада.
   Ко рву подбегали щитоносцы и пикинеры. Они то и дело оглядывались назад. Степная конница неторопливо надвигалась на вал, идя рысью.
   - Тидорп, позволь бить, - подбежал к Дидраду эамалский имнит.
   - Погоди еще. Подпусти. Сейчас по коням попадать будете, а нам не коней бить надо. Чего гороны не собрал, как тишина стояла?
   Эамал смутился и поник головой, словно нашкодивший ребенок.
   - Иди, после боя получишь пять плетей.
   Имнит кивнул и отошел прочь.
   - А ежели нам их в замок пропустить и там рубку завязать. Против нас они воины так себе. Там их всех порубим, - предложил Атяш, не отрывая глаз от степи.
   - Опасно то, - сказал Мреднак, - они могут и не пойти рубиться. В осаду возьмут и удавят голодом.
   - То верно, - согласился Дидрад. Он помолчал и заговорил:
   - Бить будем в бок потому, как бить по твоим патинитам, это значит спину открывать. По ней могут вдарить, кто к замку пойдет.
   - Верно, - кивнул Мреднак.
   - А если мы будем вбок бить, то с твоей стороны нам боятся ничего не придется. Но только если ты помнить будешь, что ежели отхлынут они от тебя, то ты непременно накинешься на них и снова к себе притянешь. Мы к тебе спиной встанем.
   - Сил не хватит, - сказал Атяш и нахмурился.
   - Должно хватить. Сделай так, чтобы хватило. А теперь нам с тобой, брат, надо к замку торопиться.
   - Жаль бабы у нас не такие, как у них, - сказал Мреднак. - Биться не могут.
   - Нечего жалеть. От них в битве проку мало, на ложе больше, - улыбнулся Атяш.
   Все трое рассмеялись.
   - Да прибудут с тобой боги, друг мой, - тронул Атяша за плечо Дидрад. - Выдюжи. Сегодня самое страшно. После легче будет. Сил у них не бесконечность.
   - Пусть боги охранят тебя, - кивнул Атяшу Мреднак.
   - Гонец! - позвал Дидрад, и когда вестовой подбежал, приказал: - Скачи к Первому. Передай, пусть тихо с вала сойдет, да отойдет к замку на половину пути. То же и Чернышу передай. Только не сам скачи к нему, а по дороге отправь кого-нибудь.
   Юноша кивнул, отбежал в сторону, вскочил на коня и скрылся в просеке.
   - Тесиби-и-инцы-ы-ы! На ва-а-а-л!
   - Тяни-и-и-и! Бей! Тяни-и-и! Бей!
   - Патиниты...
   Слышалось за спиной Дидрада и Мреднака, поспешивших к замку. Хегриили уже ожидали их, скучившись на опустевшей площади. Зато замок гудел, как встревоженный улей. Даже на мансарде, которая так полюбилась Дидраду были видны воины. Выражения их лиц были суровы и напряженны. Многие молились. Все понимали - это будет их последний бой.
   - Чего рожи кислые? - крикнул им Дидрад. - К переходу готовитесь?
   Воины на мансарде заулыбались и стали переминаться с ноги на ногу.
   - Погодите звать Хигигора. Вы мне поболе, чем ему нужны. Те, кто из зэлтаргона бьет хорошо, встань вперед. Скоро дикарей еще увидите, а то может утром-то не рассмотрели.
   Хегриили загоготали.
   - Хегриили! - обратился эгиват к своим телохранителям. - Вас мне тоже успокаивать?
   - Нет надобности, - раздалось со всех сторон. - Боги любят тебя, эгиват. А через тебя и нам удача будет.
   - Тогда нечего нам жариться под очами Тирота. Отдохнем в лесу.
   Воины снова заулыбались.
   - Ты глядь, ползут! - послышались реплики. - Ну и важные жежь! Ха-ха!
   - Там и понять нельзя, чьи рожи-то важнее, те, что снизу, али сверху.
   - Сверху важнее.
   Отряд захохотал.
   Возгласы и потрунивания эти относились к нескольким десяткам нивани, которые медленно прошествовали из-за стены замка к площади и стали выстраиваться там полукругом.
   - Гаспадай, гаспада-а-ай! - услышал Дидрад истошный крик. Так обычно кричат, когда стоят между жизнью и смертью.
   К эгивату бежал кочевник, на котором из одежды был только стальной нагрудник и толстая обмотка вокруг бедер.
   - Кто это? - спросил Дидрад у Намита.
   - Этот от ниваней бегит.
   - Гаспадай! Гаспадай! - подбежал степняк и затараторил: - Зэлти я гови... гови... иди... они не иди.. я гови, как не иди... они ми не иди, а как не иди, как иди... я гови, гаспадай скази...они, не иди... я иди и вони... вони, а они не иди... - В поддержку своих слов, он жестикулировал с живостью и такой поспешностью, что это еще больше запутывало слушателей.
   - Что он сказал? - спросил Дидрад.
   - Не расслышал я, эгиват, - сказал Намит.
   - Про кого говоришь? - спросил самалтаон у погонщика нивани.
   Тот прищурился и закивал:
   - Гови... гови...
   - Гови, - повторил эгиват.
   - Тидорп! - раздался еще один крик и через площадь к ним побежал человек, по виду иллетарский лучник.
   Дидрад нахмурился. Он услышал, как со стороны позиций Атяша долетели звуки Рогов Смерти - там начался бой.
   Эгиват нагнулся и схватил, опешившего от неожиданности погонщика и поскакал навстречу бегущему лучнику.
   - Говори скорее.
   - Тидорп...
   - Еще скорее.
   - Нас у ручья оставили они и ушли. А когда мы его удержим против барэрменигов. Они...
   - Молчать. Пришли нивани половину зэлтаргонов, что у тебя есть, у них заберешь десяток ниваней. Еще раз побежите, прикажу прирезать всех.
   - Гаспадай, - вышел из ступора погонщик.
   - Все. С ним сам обговоришь, - и самалтаон скинул кочевника с коня.
   - Гаспадай, - пролепетал тот, шмякаясь об землю.
   - Его слушай! - закричал Дидрад погонщику и указал на лучника. - А ты, смотри, в точности исполни.
   - Я исполню, тир, я исполню...
   Эгиват нагнал своих хегриилей в чаще леса. Они ожидали его.
   - Где братья? - спросил Дидрад.
   - Там вон, - кивнул Мреднак направо. - Я их там оставил. Укрепил. Ты вестовых расставь. Как увидят кочевников на площади, так пусть нам и донесут.
   - Намит!
   - Эгиват?
   - Мы сейчас туда отойдем и встанем. А ты четверых расставь так, чтобы крайний видел замок. Да накажи, что ехали чтобы только, когда там дикарей увидят.
   - Сделаю, тир. Эй, ты, ты, ты и ты, ко мне!
   - Я больше за патинитов тревожусь. Выстоят ли? - сказал Дидрад.
   - А коли не выстоят, так чего же? одно всем - помирать! Раньше, позднее ли?
   - Ты много повидал, брат Куддит.
   - Такого, как здесь вижу, нигде не видывал. За то и тебя полюбил, брат.
   - Отчего же любить, коли я тебя к Хигигору веду.
   - Я думал жизнь с бабой в доме закончу. Все отвернулись. Чего хуже-то? А тут ты... Поначалу думал я, что тебе одолжение делаю. Тебе вроде, как слава моя нужна (он усмехнулся) да шрамам моим завидуешь. Но понял потом, что это не я тебе, а ты мне одолжение сделал. Коли здесь все ляжем, то это ничего. Мне всегда на тверди спалось слаще, чем на ложе, а унаг грел лучше любой женщины.
   Мреднак умолк. И ни в нем, ни в Дидраде никакой неловкости не было совершенно, оттого, что один другому в таком признался, а этот другой признание выслушал. В любое другое время один из них обязательно бы смущенно улыбнулся, а другой отвел глаза. но сейчас они смотрели друг другу в глаза и словно бы прощались этим взглядом. И оба улыбались, но не смущенно, а по-братски.
   - Эгиват, там кочевье бежит, - подбежал к Дидраду один из хегриилей. Он был пешим потому, что хоронился спереди, высматривая степняков.
   - На нас?
   - Да.
   Оттуда же бежал и второй хегрииль.
   - Эгиват, бегут.
   - Прознали, что ли? - озадаченно посмотрел на Мреднака самалтаон.
   - Как прознать-то могли?
   - Да мало ли... Отходим, быстрее. Безродный, ты про вестовых не забудь.
   Имнит кивнул и направил коня к замку.
   Конница развернулась и отошла на несколько сотен шагов.
   Рога Смерти заревели уже у замка. Но даже их жужжание перекрыл рык нивани, вступивших в битву. Уже и без гонцов стало ясно, что у замка началось сражение.
   - Бегут на нас, - снова донес соглядатай.
   - Боги благоволят не мне, а Атяшу, - улыбнулся нервно Дидрад.
   Мреднак непонимающе на него посмотрел.
   - В спину бить лучше, чем в бок, а в бок лучше, чем в лоб, - сказал эгиват. - Коли они прознали про нас, то в лоб им не ударим.
   - Безродный, пошли гонца к Первому. Пусть со своими эамалами вдоль вала идет до Черныша. Скоро идет. - И обернулся к Мреднаку. - Навряд ли, на нас бегут. Зэлтаргонам в спину ударить хотят.
   - И то возможно быть, - кивнул Мреднак. - Нам тогда одно остается...
   Дидрад не дослушал его и крикнул хегриилям:
   - За мной!
   Он повернул коня к валам.
   - Шевелись!
   Конница взяла с места в карьер и понеслась прочь с пути наступающих степняков. Не снижая хода эгиват достиг вала в том месте, где стояли только лишь охранные отряды, приказал им следовать за собой, а сам развернулся и помчался обратно к позиции Черныша.
   - В лес! - закричал Дидрад, когда заметил впереди на валу сотни вражеских лучников. Они били направо от себя, туда, где сражались тесибинцы и патиолокраантиринты. Некоторые из них все же заметили конницу.
   Бой шел во всю и грохот от него разносился далеко над степью. Ревели как Рога Смерти, так и рожки, и свистки степняков, кричали люди, ржали кони, разносился гром ударов топоров и мечей о щиты.
   Дидрад приостановил коня и подождал хегриилей, скакавших позади.
   - Иди к братьям, - приказал Мреднаку Дидрад. Тот кивнул и отъехал. - Во славу богов Тиринта и духов Великой Зэлтии!!! - заорал он и присовокупил к этому воззванию множество отборных матерных слов. - Хегрииль!
   - Хегри-и-и-и-и-иль! - заревела конница. Затрубили два Рога Смерти, которые имела охранная хоргита и три сотни всадников понеслись вперед.
   Эгиват сдерживал горячившегося коня то тех пор, пока за стволами деревьев не замелькали кочевники. Они бежали на всатенов, которые обогнали хегриилей и неслись во весь опор.
   - Хар-р-р! - закричал эгиват и изо всех сил ударил коня пятками по бокам, и бил до тех пор, пока конь не перешел в бешенный галоп.
   Удар конницы смял тех немногих кочевников, которые успели заметить ее атаку.
   Вдруг, Дидрад увидел, как к нему пробирается Мреднак.
   - Разворачивай, эгиват, - закричал он. - Так не перебьем. Надо наскоком. Разворачивай. Олоки на спину и разворачивай.
   - Хегри-и-иль! - донеслось из-за спин кочевников. Это кричали тесибинцы, бьющиеся у вала.
   - Хегри-и-и-ль! - ответила им эгиватская хоргита.
   - Намит, поворачиваем.
   - Как же так, эгиват?
   - Делай!
   - Поворачива-а-е-е-ем!
   Хегриили не сразу, но развернулись и стали отходить. Проскакав с сотню шагов Дидрад остановил отступление. Со спины слышались победные выкрики степняков.
   - Рано восхваляете своих богов! - закричал Мреднак и засмеялся улыбкой-оскалом. - Рано, всатены?
   - Рано, брат Куддит! Рано!
   - Впере-е-ед!
   - Вперед! - приказал Дидрад удивленному Намиту, глаза которого спрашивали, зачем же отступили, когда снова наступать.
   Второй удар конницы стал новой неожиданностью для кочевников. Часть из них бросилась в погоню и рассыпалась между деревьями. Они стали легкой добычей для пик всатенов и хегриилей. Остальные же, снова занявшиеся тесибинцами, были застаны врасплох. На целых двадцать пять шагов их ряды были смяты и оттеснены в разные стороны. Конница снова развернулась и отступила, прикрываясь со спины щитами.
   - Тесибинцы! Хегри-иль! - заорал Дидрад так громко, чтобы его голос услышали пикинеры.
   - Эгива-ат! Тидорп! Хегри-и-и-иль! - заорали из-за деревьев десятки глоток.
   Третий удар конницы смел тех степняков, которые отступили от пикинеров вглубь леса. Они были рассеяны и побежали к замку.
   Дидрад повернул коня и поскакал к щитоносцам.
   - Безродный, отводи хегриилей, - крикнул он на скаку. - Где Черныш? - спросил он, подъезжая к рядам пикинеров.
   - Не у нас он.
   - Не стоять, движьтесь туда. Соединитесь теперь. Сдавите. Быстро!
   Пикинеры ринулись к валу, за ними щитоносцы с изрубленными наполовину щитами.
   - Воздам дары духам твоей Зэлтии! - услышал эгиват крик Мреднака.
   Он повернул голову и расхохотался. Всатен скакал к нему, держа одной рукой две отрубленные головы.
   - Прими дар от меня, - сказал он. В глазах Мреднака играло пламенем безумие.
   - Хегри-и-и-иль! - пронеслись в сотне шагов слева от них черные всадники.
   Тинит и эгиват переглянулись и пустили коней вскачь: "Хегри-и-и-иль!"
   Голова кочевника, болтавшаяся у Дидрада в руке оказалась на удивление тяжелой. От нее нещадно смрадило и эгиват с удовольствие метнул ее к ногам побелевших от ужаса степняков. Еще три десятка голов полетели следом.
   Увидев, что на них идет конница самого эгивата, кочевники решили, что их товарищи у замка перебиты и первым же ударом были сметены.
   Дидрад не видел вала. Он не видел вообще ничего дальше тридцати-сорока шагов впереди из-за густоты леса оазиса, но по победным крикам "хегри-и-иль!", понял, что враг дрогнул. Конь под ним был вынослив и с легкостью догонял разбегавшихся по лесу степняков. Пика, которую ему вручил Безродный без усилий прокалывала спины врагов. Эгиват даже не смотрел, упал ли бегущий или еще бежит - длинный в три ладони тонкий наконечник пики, пронзавший тела, позволял не раздумывать над тем, выживет ли несчастный или нет.
   - Передай, что уходим к Первому! - крикнул Дидрад одному из хегриилей, и направил коня к валу.
   Он расхохотался, когда при его появлении (он скакал совершенно один!) полсотни степняков с криками ужаса разбежались, кто куда.
   - Где Черныш?
   - Сейчас, господарь. Тинит! Тинит! Эгиват здесь!
   - Черныш, соедини своих тесибинцев и сбей этих собак с вала.
   - Да, тидорп.
   - В сечу не лезь, помнишь?
   - Помню.
   Лицо Черныша было все в крови и выражало крайнюю степень усталости.
   - Тесибинцы, патиниты, эамалы-ы-ы! - закричал самалтаон. - Есть ли еще силы?
   - Есть, тир! Есть, тидорп!
   - Хегрииль!
   - Хегрии-и-иль!
   Дидрад развернул коня и бросился вслед своей коннице. Тут его глазам предстали трупы двух всатенов, истерзанные топорами кочевников.
   "Весело погулять вам у богов!" - подумалось эгивату, и он ухмыльнулся.
   - Я же приказал вам стоять? - накинулся он на имнита, которого нашел на ближайшем к месту остановки конницы валу. Тот перерезал горло смертельно-бледному и дрожавшему от страха юноше-кочевнику. Тот плакал и что-то лепетал.
   - Я ж... так, чтобы... зря-то... - смутился тот и потупился.
   - Это я. Меня вини, брат! Не удержал пыла! - сказал Мреднак, оказавшийся поблизости. - Улизнет! - крикнул он указав на отползавшего юношу.
   Намит одним ударом срубил ему голову.
   - В Оледнах никого нет, - сказал всатен.
   - Как жежь, никого. Вон, побегли, - заговорил робко Намит.
   Дидрад взбежал на вал и увидел, как со стороны Атяша к кочевью бежит толпа степняков тысяч до трех.
   - Остальные, чай, у нас, - то ли спросил, то ли подумал вслух имнит.
   Совсем недалеко затрубил Рог Смерти и послышались крики.
   - Эамалы, - вспомнил Дидрад. - На коней!
   Хегриили не заставили себя долго ждать. Провожаемая стрелами отбежавших в степь кочевников, которые летели с большим перелетом, эгиватская конница пошла вдоль вала, а потом резко свернула в лес.
   - Хегри-и-и-ль! - И три сотни конников обрушились на правый фланг кочевников.
   Занятые сражением с лучниками, степняки совершенно не ожидали удара в спину - ведь они только, что пришли оттуда, оставив позади, у замка, своих сотоварищей. Они так и не поняли, откуда на них свалились три сотни ревущих тиринтцев. А завидев рога их предводителя, многие из них пришли в неописуемый ужас и, увлекаемые им, бросились бежать.
   На этот раз у хегриилей и всатенов наскок не удался потому, как атаковали они медленнее, чем враги рассеивались.
   - Руидтаот!
   - Тидорп, - отозвался Первый. Он держал в руке окровавленный меч и был бледен.
   - Не забывай смотреть по сторонам от себя.
   - Я торопился, господарь.
   - Иди к Чернышу и займи вал. Скоро туда придут. Иди скоро. Должен успеть!
   Эамалы бросились к валу.
   Вдали, шагах в ста пятидесяти, через вал стали перемахивать рассеянные конницей степняки.
   - Быстро бегут! Не гляди, че ноги-то всего ничего! - усмехнулся Намит.
   - Не торопятся к переходу! - сказал один из хегриилей, стоявший неподалеку.
   Конница снова скрылась в лесу. Пустили впереди несколько всадников, а сами широко рассыпались по лесу, иной раз отвлекаясь на бегущие группки кочевников. Их нагоняли, кололи или рубили.
   - Как это тебе с головами пришло? - спросил Дидрад у Мреднака. Он удивлялся тому, что еще несколько времени назад не находил в себе сил подняться на ноги. Теперь у него было столько сил, что хватило бы изрубить, казалось, все степное воинство.
   - У вас видел и научился.
   - Я ни разу не видел такого у зэлтов.
   - То давно было. Сейчас может уж так и не атакуют. - Мреднак вздохнул. - Они у меня так хоригу разогнали. Все юнцы были, молокососы. Как головы на них полетели, они в крик и бежать. Я тогда имнитом был. Пытался собрать, да не впрок.
   Откуда из леса появилось несколько сотен кочевых пехотинцев, понять не успел никто из всадников. Но передовые конники буквально натолкнулись на них. Удивление было обоюдным. На несколько мгновений обе стороны замерли (исключая коней, которые продолжали мерно идти, отфыркивая и поводя ушами).
   - Хеклии-и-и! - закричали со стороны пехотинцев. Раздался странный, ни на что не похожий крик, и все эти сотни бросились бежать к замку.
   - Безродный, стой! Побереги силы! Те, кто боится нас - нам уже не враги!
   - Хеклии-и-и! - Крик затихал вдали.
   Взвыли рожки имнитских гинит, а после заревели Рога Смерти.
   - От Черныша, - сказал Мреднак.
   Дидрад выругался.
   - Почему не пошли на Атяша?
   - На все воля богов, тидорп!
   - Тогда, поспешим.
   Но не успели они проскакать и пятисот шагов, как наткнулись на разъяренных нивани. Многие животные были без погонщиков. Недолго думая, они ринулись на конницу.
   - Обходи-и-и их! - закричал Дидрад и взял резко вправо.
   - Брат. Надо увлечь их в Оледны, - кричал Мреднак. - Ежели наведем их на валы, они всех перетопчат.
   Дидрад кивнул.
   - Безродный.
   - Эгиват?
   - Возьми несколько хегриилей и отведи ниваней на валы Первого.
   - Эгиват, я прикажу...
   - Нет, веди сам... чтобы наверняка!
   - Исполню.
   Конница благополучно оторвалась от нивани, приостановила ход, потом снова его набрала и ударила по степнякам, задние ряды которых еще только бежали к месту новой битвы.
   Дидрад напорол на пику одного из врагов, а другому разорвал бок. Еще одного, не по-кочевничьи высокого юношу его конь ударил боком и откинул на ствол дерева. Позади идущий Мреднак уже давно орудовавший мечом стесал потерявшему сознание врагу половину лица вместе с носом и частью шевелюры.
   - Хегри-и-и-иль! - взревел Дидрад и захохотал от того, с каким неописуемым ужасом глядели на него глаза степняков. Круглые лица их вытягивались, а рты раскрывались в истерическом крике.
   - Славны боги! - заорал неожиданно Мреднак. - Кавварады, брат!
   Самалтаон огляделся и увидел зад огромного коня, который, впрочем, тут же скрылся за стволом дерева.
   - За мной! - обернулся Дидрад, не обращая больше внимания на бежавших мимо кочевников.
   Конница развернулась, прошла несколько сот шагов и обрушилась на несколько десятков тяжелых кавварадских всадников. Несколько из них тут же пали под ударами мечей всатенов, остальные успели развернуться и, приникнув к пикам, понеслись в атаку. Многие, впрочем выбрасывали свои пики потому, что их длина мешала скакать среди деревьев. Обнаженные мечи, ровные, с длиной лезвий в два локтя, больше походившие на расплющенные иглы, нацелились на всатенов, которые снова оказались впереди конницы.
   Мреднак скакал немного в стороне от Дидрада и выбрал себе опытного кавварада. Тот шел на него между деревьями, задрад пику вверх, а потом быстро опустил ее и бросился в галоп. Между всадниками оставались считанные шаги и Дидрад уже представлял, как пика вражеского конника проткнет Мреднака ибо его меч против нее был бесполезным. Но всатен неожиданно на скаку спрыгнул с коня, продолжая по инерции бежать, обогнул его с крупа и напрыгнул на кавварада снизу, оттуда, откуда тот не мог никак себя защитить.
   Два тела рухнули на землю и покатились, ударяясь о стволы деревьев. Едва они остановились, как оба сразу же стали бороться, рыча и обзывая друг друга.
   Два кавварада повернули коней и поспешили на помощь своему сотоварищу, но одного из них опрокинул навзнич наскок сразу двух хегриилей, а второму преградил путь сам эгиват.
   Поднятый щит Дидрада дрогнул и громом отозвался на удар вражьего меча, и уже сам эгиват ударил и попал тоже по щиту. Лошади противников встали бок о бок и толкали одна другую (причем, небольшая лошадка Дидрада ни в чем не уступала коню-гиганту кавварада).
   "Бей коня!" - мелькнула мысль в голове, но эгиват отогнал ее. Ему стало жалко убивать такое красивое животное.
   Выдержав еще один удар сверху вниз, Дидрад снова ударил, и клинок его меча застрял между прижатым щитом и железной юбкой врага. Пришлось оставить меч и выдержать еще один удар. Часть щита треснула, он сломился в одном углу и вывалился из оконтовочного крепления. Последовал еще один удар, потом еще и еще. И всякий раз, как он прятался от удара за щитом, глаза его видели, как ноги врага поднимаются слегка вверх, перенося тяжесть на торс, после резко опускаются и щит стонет под ударом.
   Пятый или шестой по счету удар почти проломил щит, согнув железный обруч по его краю. Дидрад не стал дольше ждать, отбросил щит, схватил обеими руками ступню кавварада и, когда она стала подниматься, с силой подкинул ногу. Не ожидавший такого подвоха всадник накренился на бок, его щит ударил эгивата по шлему. Толчок в щит и вот уже враг смешно вскинув руками, повалился с коня на землю. Он попытался встать на ноги, но был свален навзнич ударом ноги Мреднака.
   - Дары богам! - закричал всатен. Его улыбка была кровава - падая, он разбил себе рот, выбив несколько зубов.
   - Нет. Возьми лишь мигры. Их головы дороги мне, - крикнул ему Дидрад.
   Мреднак исполнил приказ и снял шлем с головы кавварада.
   Перед Дидрадом лежал немолодой уже мужчина мало чем отличайвшийся по внешности своей от кочевников. Однако лицо его было не таким плоским как у них, да и раскосые глаза были голубы. Из носа на подбородок и далее на грудь его текла струйка крови.
   - Свяжите их, - крикнул эгиват своим воинам и продолжил путь.
   Через несколько десятков шагов он увидел спины кочевников. Они наседали на несколько гинит пикинеров, строй который рассыпался. Набрасываясь по несколько человек на одного, степняки валили тесибинцев наземь и рубили их, и резали, порой в остервенении растаскивая части тел в разные стороны.
   Некоторое время всатены и хегриили выстраивались в ряд, а потом ринулись на врага. Один из хегриилей, который вырвался вперед Дидрада налетел на пику выставленную тесибинцем и пал, пронзенный ей насквозь. Пикинер, мужчина лет тридцати, стоял посреди битвы и закрыв глаза и сжав зубы тихо выл.
   - Смотри, кого бьешь! - заорал Дидрад и ударил его ногой в лицо. Воин упал.
   Раздосадованный бессмысленной смертью своего конника, эгиват со злостью накинулся на кочевников, которых растолкал его конь. Самый ближний из них сразу же повалился, разрубленный мечом от макушки до шеи. Еще один получил удар навершием меча, а после его перекрестье выбило ему глаз. Третьего врага Дидрад разрубил от шеи до позвоночника так, что голова его безвольно повисла назад, а ввысь ударил восьмилоктевый фонтан крови.
   Неожиданно, под щит эгивата пролезла голова молодого кочевника, почти еще мальчишки. Он бесстрашно посмотрел на эгивата и ткнул его в грудь кинжалом, который тут же застрял в толстой кожаной куртке. Самалтаон схватил его локтевым сгибом под горло и поднял в воздух.
   - Эрх-х-х! - захрипел мальчик.
   - Ха-а-а-ар! - заревел Дидрада и ударил мечом степняка, кинувшегося на него с топором. Кончик меча вспорол тому левую бровь, щеку на скуле и верхнюю губу, но это не остановило нападающего. Он был в шаге от эгивата, когда голова его была срублена боковым от Дидрада конником. Кровь мощной волной окатила шлем и грудь эгивата. Тело рухнуло на коня и, заливая его бок кровью, соскользнуло вниз.
   В тот же момент кто-то запрыгнул на коня эгивата сзади и если бы не плащ, то обязательно уселся бы прямо за ним. Но мантия не дала врагу этого сделать и он стал заваливаться назад, тяня за собой и Дидрада.
   Эгиват сжал губы, когда почувствовал несколько уколов в спину, откинул задушенного мальчика и дал стащить себя вниз. Он упал набок на руку с такой силой, что правая рука его на время отнялась. Орудуя левой, он размозжил лицо кочевника и убил его, вогнав под ребра кинжал.
   Подняв меч, Дидрад понял, что у него не хватит сноровки управляться с ним. Поэтому он вынул кинжал и бросился к коню. Едва он запрыгнул на него, как конь, дико заржав, повалился наземь, обагривая землю под собой внутренностями из вспорытого живота. От падения Дидрада отбросило в сторону, и на него тут же навалились несколько тел. Рука его оказалась придавленной к земле.
   - Бра-а-ат! - услышал он над собой и огромный меч Мреднака резко опустился откуда-то, как показалось эгивату, с самых небес.
   - А-а! - дико завизжали сразу двое из нападавших и обдали Дидрада кровавой слюной.
   Третий вскочил на ноги и бросился прочь.
   Разбросав тела убитых словно щенят, Мреднак поднял Дидрада и прижал к себе. Орудуя рукой с мечом, он отошел назад и усадил эгивата у корней дерева.
   - Нет, - Дидрад с трудом поднялся. - Они должны видеть меня.
   - Тогда я приведу коня. Погоди здесь.
   Всатен бросился к ближайшему коню, согнал с него хегрииля и подвел к эгивату.
   - Будь среди нас, - сказал он.
   Конники окружили Дидрада и двинулись вперед, изрубая измученных бегом и битвой кочевников.
   - Тесибинцы-ы-ы! - закричал самалтаон. - Встать рядом!
   Со всех сторон к коннице сбегались пикинеры и лучники, образовав вскоре отряд в сотню человек. Несколько раз пикинеры расступались и конница выходила вперед, проделывая бреши в толпе степняков.
   - Кудди-и-т! - вскричал Дидрад, когда увидел, как в одну из таких атак конь Мреднака рухнул с подрезанной ногой. - Принести!
   Всатена принесли к нему.
   - Я видел богов, - сказал тот эгивату и улыбнулся. вся голова его была в крови. Тонкими струйками она стекала по его лбу и щекам.
   Лес впереди перестал кишеть кочевниками.
   Вскоре показался вал. Горы трупов лежали у его подножия и на нем самом. Недалеко по левую руку от конницы еще дрались несколько сотен кочевников, но вид эгиватской конницы тут же повернул их спиной к оазису и выбросил в Оледны.
  
  ***
  
   - Проклятье! Как они проглядели?
   - На них натолкнулись двойные и изрубили.
   - Трое пленных кавварадов, Куддит. Трое!
   - Такова воля богов!
   Дидрад скрежетал зубами и тяжело дышал. Это все, что он мог себе позволить делать в этот вечер. Вечер после битвы. Вечер дня показавшегося ему вечностью.
   - У нас есть один пленник. Его можно свезти в Тиринт.
   - У нас его нет. Мы отдадим его за Каву. Этот тоже!.. Дурья башка!!!
   Все, кто сгрудился вокруг дерева, прислонившись к которому сидел эгиват, опасливо молчали.
   - Не спускайте с него глаз. Если и он убежит, как те трое, - прикажу изрубить весь гинит. Ясно!?
   Ответом было беспокойное шевеление.
   - Черныш, почему ты не поставил тесибинцев на полпути к замку?
   - Я не получал такого приказа, тидорп.
   - Ты врешь. Я приказал.
   - Возьми мою жизнь - я не получал.
   - Проклятые гонцы. - Дидрад сплюнул и застонал. Боль в опухшей от падения руки, иглой отдалась в плечо. - Нннн... Пошли все прочь, кроме тинитов.
   Несколько человек отошло в сторону.
   - Сколько зэлтаонов перебито? У всех спрашиваю.
   - У меня менее половины былого осталось, тидорп, - отвечал Черныш.
   - Половина и у меня, - сказал Атяш.
   - А у Первого?
   - Про то у него узнать.
   - Отправьте и спросите.
   - А у нас как, брат Куддит.
   - Получше, чем у них. Всатенов пало шестеро. А про хегриилей тебе лучше Безродный скажет. Безродный! Сколько пало?
   - Около трех дюжин будет, - ответил из темноты Намит.
   - Эрмениги Каванны и вовсе все перебиты.
   - Где Отсей? Пошлите за ним.
   Дидрад опустил голову на грудь и тяжело выдохнул.
   - Еще одна такая битва и... - проговорил он и стал подниматься: - Коня!
   - Тебе нельзя, эгиват, - запротестовал из темноты голос лекаря.
   - Пошел прочь. Несколько царапин на спине да на животе еще никого к переходу не готовили. Коня!
   С трудом сел на подведенного коня.
   - Тиниты, отводите хоргиты на ночь к замку. Мреднак, едь со мной.
   Два всадника в сопровождении нескольких сотен хегриилей въехали под сень деревьев.
   - Проклятье. Завтра нам пасть, - сказал Дидрад.
   Всатен молчал.
   - Еще одна такая битва и...
   Мреднак снова отмолчался. Замолк и эгиват. Он понял, что опытному воину нечего сказать против истины, хотя Дидрад ожидал, что всатен скажет ему что-нибудь обнадеживающее - скажет чудо.
   - Намит.
   - Эгиват?
   - Езжай к Первому. Пусть ждет меня у валов. И отправь найти Нуклиба. Буду в замке.
  
  ***
  
   Ночная тьма опала на Оледны. Тяжелая темная ночь, зловещая! Хотя не была она такой на самом деле, но для людей по обоим сторонам валов, оплакивающим павших за день, она казалась именно такой.
   Луна взошла над горизонтом, у самой кромки которого показалась тонкая полоса туч - предвестников короткой осени и суровой зимы. И глядя на них, с трудом верилось, что дневной зной, который опалил за день до этого потные лица, уже назавтра иссякнет, а после и вовсе покинет оазис.
   Среди серебристости, которую разлил Гатирр по просторам степи, тонкой черной лентой тянулся овраг. Растительность по его берегам тихо шумела, улавливая еле заметные дуновения ветерка.
   Около одного из низкорослых деревьев зажглись два огонька. Это степная лисица вышла на охоту. Зоркий глаз различил бы ее большие остроконечные уши, торчавшие вертикально вверх и конусообразную прогнутую мордочку с блестящим влажным носом. Ее маленькая головка беспокойно поводилась, то в одну сторону, то в другую, и вдруг исчезла, будто бы испарившись. Ни ветки кустарника, ни травинка даже не дрогнули при этом, словно и не лисица была.
   В многообразии тонких изломанных теней, которые ложились на кручу оврага, промелькнули несколько больших, объемных и сразу же пропали. Потом еще несколько мигнули чернотой и зашевелилась тронутая ветка.
   - Я прикажу отрубить тебе голову, если ты мне лгал.
   - Не трудись, это сделают кочевники. Или как вы их называете - двойные.
   - Погибнуть от руки врага почетно и никакая не кара.
   - Эгиват, для меня погибнуть - великое наказание.
   - Хм... Атяш, дальше не иди. Жди сигнала и выводи.
   - Да, тидорп.
   Снова овраг, но уже без ручья, исчезнувшего от засухи и слива в резервуар под замком.
   Отряд из четырехсот эамалских лучников - все, которые остались в живых и могли идти, двигался по оврагу в сторону Оледн. За плечами у лучников не было привычных колчанов. Все, что им было нужно они сжимали в руках. В свете луны предметы эти, походившие на стрелы, но со странными наконечниками, выглядели странно.
   Возглавляемые эгиватом, эамалы уходили все дальше и дальше, и уже давно прошли кочевье, отстоявшее теперь от оврага на добрые десять тысяч шагов.
   После того, как одно из стойбищ было сожжено Дидрадом, кочевники перешли ближе к друг другу и сгрудились все перед позициями Атяша и Черныша.
   - Стоять! - приказал Дидрад, когда луна уже перешла на вторую половину неба.
   Эамалы залегли в траве. Дав им отдохнуть, эгиват ближе к рассвету снова поднял хоргиты и вывел в Оледны.
   Далеко, почти у самого горизонта паслись стада Кочевья. В той же стороне, горизонт уже начал выделяться на небосклоне, отделяемый от него свечением начинающегося дня.
   - Лишь бы не было дождя, - сказал Нуклиба и нервно передернул плечами.
   - Нам нужен только рассвет, - проговорил Дидрад. Он отхлебнул из меха горькой настойки и поморщился.
   Эамалы рассыпались по степи и бежали вперед, низко пригнувшись к земле, а после и вовсе залегли и поползли.
   Дидрад и Нуклиба тоже поползли.
   Солнце начало появляться над горизонтом. Но тучи, набежавшие уже на треть небосклона загородили его от взора эгивата.
   - Боги разгневались на нас, - проговорил Нуклиба. - Нужно возвращаться. Ничего не получится, господарь. Не под этой луной.
   - То верно, - сказал Дидрад. - Куда ты пошел? - спросил эгиват Нуклибу.
  - Э-э... мы не возвращаемся? - удивился тот и остановился. Он уже пополз к оазису.
   - Нет.
   - Но... - Нуклиба подумал и решил больше не спрашивать.
   Отряд остался лежать на месте.
   Светало.
   "Сегодня они снова изготовятся для удара!" - думал Дидрад, поводя плечом еще ноющей руки. - Эамал, - обратился он к имниту лучников. - Пошли двух самых зорких. Как завидят, что двойные собираются в кучу, донесут.
   И снова потянулись часы ожидания и... отдыха. Дидрад задремал.
   - Святейший! Святейший! Они собираются.
   Эгиват открыл глаза и посмотрел на солнце. Оно только-только полностью явило себя из-за горизонта и светило из-за туч мутным пятном.
   "Как в Зэлтии", - умилился Дидрад. Он оглядел степь. Кочевье подпирало пасмурное небо дымами костров. Эгиват приподнялся.
   На том же самом месте, где и вчера, собралось значительно поредевшее степное войско, тысяч не больше десяти. Оно не двигалось. Стояло, ожидая того, что ему одному только было известно.
   - Конно пойдут, - сказал имнит и указал рукой на большой табун коней, которых гнали в сторону кочевий.
   Эгиват посмотрел на коней, потом на становища, снова на коней, и опять на становища.
   - Вперед! - приказал он, поднялся и, пригнувшись, побежал к ближайшему стойбищу.
   Его провожали ошарашенные глаза Нуклибы. Подбородок его затрясся, когда он оглядел конницу, охранявшую стада и войско, собравшееся вдалеке.
   - Че стал...пшел, - грубо ткнул его в бок эамалский имнит.
   Нуклиба сглотнул, поднялся и побежал.
   Отряд бросился вслед за Дидрадом. Эгиват бежал напрямую к кочевью, наперерез коням. Как он и предполагал, все, кто находился в становищах, следили за начинавшейся битвой. Войско степняков уже двинулось вперед.
   Самалтаон спешил изо всех сил.
   Первыми лучников заметили конники, охранявшие табун, но как они не кричали, голосов их никто в стойбище так и не услышал.
   В конце концов, несколько из них вырвались вперед и понеслись к становищу. После, не выдержав вида надвигавшихся врагов, вся конная охрана ринулась на эамалов.
   - Будет? - спросил Дидрад у имнита.
   Тот кивнул и оглянулся на конницу.
   - Не гляди туда, на стан гляди. Добьешь туда?
   - Добью, святейший.
   - Нуклиба! Нуклиба!
   - Я здесь, господарь. Я... - Он задыхался от бега.
   - Что ты сделал? Покажи. Мы на месте.
   - Сейчас... сейчас... ага...
   Нуклиба достал черные палочки и стал бить их друг о друга. Руки его дрожали так, что палочки попеременно выпадали из них.
   Имнит вырвал у него их.
   - Вот это... поджигай, - Огненный залез запазуху и вытащил оттуда тряпицу, а из тряпицы шерсть. - О, б-б-боги... лишь бы н-не-е дождь... о, боги!
   - Перестань скулить, - прикрикнул на него Дидрад.
   - Жги вот...
   Имнит поджег шерсть, а потом и тряпицу. Нуклиба тут же снял с пояса длинный отрез материи, обмотал его вокруг лезвия кинжала и поджег материю от шерсти, сделав факел.
   - Пусть поджигают... о, боги... поджигают то, что под юбками у наконечников стрел. Только в землю не втыкают пусть... о, боги!
   - Чего молчишь? Говори эамалам! - приказал имниту Дидрад.
   Тот стал говорить им слова Нуклибы.
   В короткое время были подожжены еще несколько факелов и огонь быстро разошелся по отряду.
   - Жги-и-и! - закричал имнит.
   - Не ори! - цыкнул на него Дидрад. - Поднимай руку и опускай.
   Конница неслась на них в пяти или шести тысячах шагов.
   - Бей! - сказал негромко имнит и мотнул рукой.
   Эамалы не сразу поняли его и выстрелили неряшливо. Стрелы густо осыпали ближайшее кочевье.
   Пустив по нему еще одну волну стрел, отряд развернулся и побежал... навстречу коннице.
   - Бить вблизи. На меня смотреть. По коням не бить! - кричал Дидрад.
   Между лучниками и всадниками оставались полторы тысячи шагов.
   Неожиданно, конники стали отворачивать в сторону, но эгиват побежал им наперерез и встал между ними и стойбищем. Кочевники приостановились, скучились и ринулись в атаку.
   Дидрад допил горькую настойку из меха и отбросил его в сторону. Он выбежал вперед и остановился так, чтобы его видели все эамалы.
   - Имнит, зэлтарг дай! - крикнул он и получив лук, поставил стрелу на тетиву. После, он обернулся к воинам и показал, делай, как и я.
   Эамалы поставили стрелы и пошли навстречу коннице вслед за своим эгиватом.
   Прикинув на глаз сорок шагов, Дидрад мысленно двигал этот предел перед собой. Потом остановился и изготовился.
   Конники выстрелили по эамалскому отряду и первая волна стрел окатила его.
   - Не би-и-ить! - закричал эгиват и рванулся вперед.
   - Не бить! - подхватил его слова имнит.
   Несколько десятков лучников рухнули замертво, пронзенные стрелами степняков.
   Двести шагов и еще одна волна стрел. Едва она взмыла в воздух, как Дидрад рванулся с места и побежал. То же сделали и его воины. Стрелы вгрызлись в степь и лишь десятка два из них угодили в людей.
   Третья волна. Бросок вперед, как тогда, давно, у гинта гатесирда, там в Зэлтии, зимой в первый снег его службы. Снова потери - человек около тридцати. Небольшие. Терпимые.
   - Не бить!
   Сто шагов. Четвертая волна. Еще полсотни лучников вскрикнули, раненные ошиями.
   Пятьдесят шагов.
   - Бей!
   Всадников стряхнуло с лошадей так, словно они все разом ударились о большую ветку.
   Дидрад отбросил лук и побежал к коню, который по инерции пробежал еще десяток шагов. Он уже было рванул в сторону, но Дидрад ухватил его за гриву, и, превознемогая боль в ушибленной руке, взобрался на спину.
   То же самое сделали и несколько десятков эамалов.
   - Все, кто двойной - со мной встаньте. Остальные, оставьте нам по одному горону и бегите к ляйлю. Атяш еще не вышел?
   - Вышел Атяш, - закричали с левой руки.
   Со стороны кочевья донеслись крики. Дидрад взглянул в ту сторону и увидел, как пылают несколько телег. Ветер, налетавший со стороны туч, лихо раздувал огонь, пламя которого огромными языками лизало телеги и скарб кочевников.
   Те, кто успел поймать коней, собрали несколько десятков стрел и поскакали вслед за эгиватом, уходившим, казалось, прочь, в Оледны. Остальные побежали к оазису, со стороны которого им навстречу гнали большой табун лошадей.
   Дидрад обогнул горящее кочевье и осыпал его стрелами с другой стороны. В беспорядке и хаосе, которые правили пир там, куда улетели подожженные гороны, никто толком не понял, почему начался пожар.
   Странных конников заметили слишком поздно - когда они осыпали горящими стрелами и подожгли уже второе стойбище. Проделав то же самое с третьим, но не подпалив его, Дидрад свернул прямо туда, где ранее стояли войска кочевников. Там осталось всего несколько тысяч воинов (остальные же бросились тушить свои дома). Войско в остолбенении наблюдало, как мимо него, всего в пятистах шагах, пронесся отряд во главе с воином в рогатом шлеме.
   - Хеклии! - вырвалось у многих степняков, благоговейно.
   - Атяш, где Атяш? - закричал Дидрад, слетев у вала со своего коня.
   - Здесь, тидорп.
   - Где кони, которых выгнал в Оледны?
   - У Первого, где и эамалы.
   - Коня!
   Перебрался через вал. Снова вскочил на коня и унесся прочь.
   С ужасом и содраганием войско кочевников увидело, как через некоторое время со стороны оврага в Оледны вылетел отряд в несколько сотен коней и понесся в степь. Его снова возглявлял воин в рогатом шлеме, который совсем недавно проскакал мимо них.
   Отойдя далеко с степь от горящих становищ, Дидрад пустил коня шагом, а после снова галопом, и делал так до тех пор, пока не достиг стад. Охрану их эамалы без труда перебили и принялись, частью, изрубать животных, частью, отгонять их в Оледны.
   Заметив конное войско кочевников, кинувшееся в погоню, Дидрад резко свернул в сторону злосчастного для степняков оврага, перебрался на другую сторону и поскакал обратно.
   Кочевники бросились ему наперерез. Из оазиса, между тем, вылетел табун коней, которых погнали в сторону отряда. Кочевая конница попыталась перерезать путь и ему, но выехавшие из-за вала лучники не дали ей приблизиться, окатив несколькими волнами стрел. Потеряв несколько десятков человек убитыми, отряд степняков отвернул в Оледны.
   Дидрад и эамалы пересели на свежих коней и, оставив уставшим самим добираться до оазиса, пасмурным осенним полднем скрылись за валом.
  
  
  ***
  
   - Зачем мы ушли? Зачем оставили его там? Ему оставалось недолго?
   - Ты уже поплатился за свое легкомыслие. Оно подвигло тебя на бой, в котором пеший победил конного, а простое копье - щит и доспехи. Тебе не мало знаний?
   - Боги благословили его тогда, но потом...
   - Довольно. Ледли расправится с ним. Нам нечего смотреть на это. Скоро Тойоли остудит нам лицо...
   Словно в подтверждение этих слов, в лица всадникам дыхнуло холодом приближающейся зимы.
  
  ***
  
   - Первый, где Первый?
   - Он ушел к кочевьям.
   - Зачем?
   - Он понес им огненные стрелы. Так ты приказал.
   - Кто ты?
   - Я Тидуя. Ты не узнал меня?
   - Тидуя, - Дидрад с трудом сглотнул.
   Все внутри эгивата горело. Пот градом лил по лицу. На груди словно бы выложили костер и жгли его.
   - Пить.
   - Вот, господарь.
   Губ самалтаона коснулась прохлада. Она растеклась по ним, стекла на подбородок и шею.
   - Глотай, господарь.
   Послышались сдавленные стоны.
   - Не могу. Я не чувствую, - выдохнул Дидрад. Он и впрямь не ощущал лица, ниже скул, последние же чувствовал только потому, что они будто бы раздулись невероятно до такого размера, что кожа, не выдерживая давления их, рвалась на части, отзываясь мелкой колющей болью.
   - Где все?
   - Они на валу, господарь.
   - А двойные?
   - Кто, господарь?
   - Кочевники?
   - Дикари продолжают нападать, но уже не так...
   - Продолжают?! - Дидрад попытался подняться, но тело его не слушалось. - Подмини... подними меня.
   - Тебе нельзя, господарь. Ты поранен. Твои раны гноятся.
   - Подними!
   Женщина нагнулась над ним и он коснулся носом ее шеи. С трудом, она подняла его и посадила, привалив спиной о стену.
   Дидрад оглядел комнату. Ничего не изменилось, если не считать, что недалеко лежат еще несколько десятков раненных. Некоторые спят, некоторое, скрючившись, перекатываются с боку на бок. Ничего не изменилось! Ничего!
   Неожиданно, помещение тряхнуло так, что эгиват вздрогнул. После оно стало медленно раскачиваться, а потом и поворачиваться к нему, то одним, то другим боком. Затем и вовсе закружилось. Самалтаон застонал протяжно и начал терять сознание.
   - Господарь, - многоголосым эхом донеслись до него слова Тидуи. Женщина быстро уложила его на спину.
   - Что ты наделала? Раны открылись! - раздался громоподобный крик. Он часто повторялся, все отдаляясь от Дидрада. Его сглатывало пространство, которое вдруг стало бескрайним и каким-то бестелесным. Оно убаюкивало эгивата и мягко обволакивало то из него, что еще было чувствительно...
  
  ***
  
   Дидрад открыл глаза и повел ими по сторонам. Боль, пронзившая его при этом незначительном движении, была настолько сильной, что темнота вокруг расплылась в выступивших слезах, и стала представляться размазанной черно-серостью.
   - Пить, - прошептал или подумал эгиват.
   - Господарь, - услышал он сонный голос, и губ его тут же коснулась и протекла за них живительная влага.
   Дидрад сделал два глотка и с удовольствием отметил, что чувствует горечь знакомой уже настойки.
   - Кто ты? - спросил он через некоторое время, когда набрался сил.
   - Смеека из рода...
   - Дочь Атяша?
   - Да, господарь.
   - Что со мной?
   - Ты поранен, тир.
   - Долго ли?
   - Долго...
   - Чего же ты мне не сказала, безмозглая, что наш господарь пришел в себя, - послышалось злобное шипение. - Пошла вон отсюда!
   - Зачем ты ругаешь ее?
   - Тебе нельзя говорить, господарь. Раафит...
   - К Хигигору его. Ты, Тидуя?
   - Да, господарь.
   Дидрад хотел было что-то сказать, но ощутил, как язык его отяжелел, стал костен и отказался служить ему.
   - Господарь, ты отпей.
   Влага смыла окаменелость.
   - Где я?
   - В замке. Ты лежишь там где и всегда.
   - Что случилось?
   - Ты поранен.
   - Я знаю... (умолк, собираясь с силами) Что там?
   - Там сейчас тихо, а при Тироте сеча была. Три раза шли, но, слава богам Тиринта, духам Зэлтии и Оледн, их обратили спиной к замку.
   - Кавварады здесь?
   - Кто? Я... не знаю...
   - Призови Зуба или...
   - Зуб перешел к богам, господарь.
   - Когда?
   - Две луны уж. Ты говорил с ним и вы простились.
   - Я?
   - Да, господарь.
   Дидрад нахмурился.
   - Не помню. Ничего не помню... Сколько я... лежу?
   - Половина большой луны скоро...
   Самалтаон застонал.
   - Раафит! Раа...
   - Не зови... не надо... Кто жив?
   - Тинит Лысый, Атяш (всхлипнула) поранен, но не идет, там он... на валах... (взяла себя в руки) Черныша вчера видела - приходил к тебе.
   Недалеко сбоку раздался стон.
   - Господарь. Я оставлю тебя... - И черный силуэт метнулся в сторону мансарды.
   - Пи-ить! - донеслось оттуда же, откуда застонали.
   Голос был очень знакомый.
   - Это не Второй ли? - спросил эгиват, когда женщина вернулась.
   - Он, господарь. - Тидуя расплакалась.
   - Что плачешь?
   - Горько, госпо... (судорожно всхлипнула) Молодой совсем.
   - Что он? Умирает?
   - Руку... руку ему отсекли. Будто и не было ее.
   - Проклятье... дикари...
   - То раафит приказал, господарь.
   - Раафит?
   - Счернела она у него. Гороны у них отравлены. Если поранят, верная смерть. Мучительная...
   - О, боги... Он, что же?
   - Только богам известно, выживет ли?
   - Кто там по лестнице?
   - Посмотрю сейчас, господарь.
   Женщина встала и пошла в сторону двери, но та уже отворилась и в свете факела вошел Каванна. Он был сильно исхудавшим, лицо его было черно. Тидуя и он о чем-то перешепнулись, тинит оставил ей факел и подошел к Дидраду.
   - Слава богам, тидорп, ты открыл глаза, - сказал он глухо.
   - И они рады... видеть тебя, бар... нит...
   - Тидуя сказала мне, что ты еще слаб.
   - Духи танцуют... на моем... языке...
   Каванна ухмыльнулся и потер слезившиеся глаза.
   - Ты... расскажи...
   - Затем и пришел, тидорп. - Каванна сел на пол и вытянул ноги. Правая рука его была замотала в тряпицу. - Много про себя не расскажу. Тупоголовый гийкли в Оледнах умнее меня, тидорп. Я понял это. Боги жестоко покарали меня за мою спесь. - Он начал разматывать руку. Из-под повязки стала появляться пережеванная трава, под ней же оказалась сочащаяся сукровицей плоть. - Когда к тебе пошел по настилу, натолкнулся на кавварадов. Нет назад отвернуть, пошел на них боем. Сбросили меня, потоптали да затрещин понадовали. Хорошо отмутузили. Потом вот огнем жгли - потешались. Дырку в голове проковырять хотели, вроде, как все, что там внутри, испить. Но тогда остановил их... тидорп у них тоже имеется. Сказал мне, что торговать мной будут за того, которого ты взял. Удавить меня запретил, но потешиться позволил. Зубы мне вынули (показал отсутсвующие передние резцы), да вот. - Каввана осторожно убрал полосы по бокам и Дидрад с ужасом увидел, что у тинита нет обоих ушей. - Беззубый я теперя и безухий, - усмехнулся горько Каванна. Он отвернулся в сторону и впал в столбняк.
   Дидрад смотрел на него и не узнавал человека, с которым провел годы: где его жизнерадостность, где боевой задор, где огонь в глазах - ничего этого больше не видно. Лишь потухший взор, бессмысленный, даже робкий взгляд и несвойственная прежнему Каванне молчаливость.
   Эгиват с трудом оторвал взгляд от друга, отвернулся в сторону и проговорил как можно тверже:
   - Продолжай.
   - Торговали меня несколько лун. Я думал, ты торговал, оказалось Атяш. Теперь уж понимаю, почему. Он нынче в твоем шлеме повсюду ходит и не отличишь его от тебя.
   Дидрад насторожился - в его шлеме ходит Атяш? Как это можно? Как он посмел?
   - Из войска твоего остатки только есть. Уж и хегриилей лишь половина, а тех барэрменигов, которые черные и вовсе двое лишь осталось. Мы сейчас стоим у замка, на вторых валах, а дикари в лесу.
   Будто бы в подтверждение его слов, где-то внизу грянуло "хегрииль" и послышался лязг железа.
   - Что... там?
   - Это... так каждую луну...
   - Подними меня.
   Каванна осторожно поднял его, но Дидрад не смог стоять. Тогда тинит поднял его на руки и вынес на мансарду. Оазис холодом дыхнул в лицо Дидрада и тут же пронял его ознобом. Каванна накрыл его своим плащем.
   Мансарда была мокрой от дождя.
   - Зябко, - проговорил Дидрад. Озноб вызвал в нем приятный прилив тепла.
   - К взошествию Тирота уж часто земля бела, да небеса осыпают нас снегом.
   - Где кочевья?
   - Ушли все, кроме одного.
   - Почему они не ушли?
   - Это их ляйль, тидорп, идти им некуда.
   - Сколько?
   - Их-то?
   - Тысяч до двух или трех. Не скажешь сразу.
   - Отсей жив?
   - Да. Видел его сейчас.
   - Призови его и Атяша.
   - Тидорп. Я у кавварадов Красного парэта с Тучным видал. Тучный даже говорил со мной. Виновато говорил.
   - Не вспоминай. Подохли они... для нас. Призови Атяша. Стой! Отнеси меня обратно. Холодно.
  
  ***
  
   - Что тебе, Кава?
   - Я готовлюсь к переходу, тидорп.
   Тинит ненавидяще и даже с отвращением посмотрел на Дидрада. Последний сидел на грязных от крови и засаленных от пота подушках ложа, на котором провел долгое время после ранения и читал триголинт.
   - С этим зашел?
   - Да. Это тебе сказать хотел.
   Эгиват сжал зубы. Желваки заиграли под его скулами.
   - Ты никогда не слушал меня, барнит. Оттого и беды твои.
   - За беды мои я ответил перед тобой и перед богами.
   - Беды твои увлекли с собой хоргиту эрменигскую. Так, что не говори, что за безрассудство свое ответил только ты.
   Каванна не нашелся, что на это ответить.
   - Раньше ты был недалек, но мысли твои были дороги мне. Ни у кого я не мог найти поддержки в трудностях, только у тебя. Когда все взгляды вокруг были опущены вниз, лишь твой я видел голубым, ибо он был устремлен в небеса. Когда руки вокруг меня были опущены, лишь твои тянулись ко мне и я мог на них опереться.
   - Ты не обопрешься на них в трусости и... и предательстве! - возопил тинит. На глазах его навернулись слезы. Он дрожал всем телом. - Если бы... ты, Чтец, не был мне... не был... я бы тебя... - И он сжал кулаки.
   Эгиват ухмыльнулся.
   - Кругом тебя только пораненные, как и я. Протяни руку и сделай. Я сопротивления не окажу - слаб еще. Ну, что же ты, иди и дави меня!
   Каванна поник головой и молча плакал.
   - Не ведал я, что... так окончим... мы, - с трудом выдавил он. Потом вдруг бросился на колени перед Дидрадом (тот невольно отпрянул). - Откажись, тидорп! Молю, всеми богами, всеми богами Тиринта, духами Оледн, и Зэлтии, откажись от замысла своего! Я... я... - И он не смог больше сдерживаться и разрыдался.
   Дидрад взял его левой рукой за горло и сжал, поднял его голову и посмотрел в лицо. Глаза эгивата стали холодными и непроницаемыми, а вовсе не такими, какими привык их видеть Каванна. Словно бы и сам он преобразился, сделался другим человеком. Человеком, подобным жестоким и непробиваемо-холодным демонам степи.
   - Едва Тирот явит себя Оледнам ты пойдешь со мной, и будешь стоят со мной, и делать то, что я тебе прикажу. - Голос эгивата был тверд. Металлические нотки звенели в каждом его звуке.
   Каванна сглотнул слезы и неожиданно даже для себя, кивнул. Он уловил во взгляде Дидрада что-то такое, что дало надежду.
  
  ***
  
   - Все готово, тидорп.
   Отсей тяжело дышал и был весь запачкан в глине и крови.
   - Положили поверху зэлтаонов?
   - Да, как ты велел
   - Хорошо.
  
  ***
  
   Кочевник: невысокий коренастый мужчина с раздвоенной темно-бурой бородкой и такими же паклями волос, одетый в лоснящуюся шерстью богато украшенную золотыми бляшками шкуру, говорил. Его испещеренное морщинами у глаз и рта лицо, выражало удовольствие и гордость. Одновременно сквозила в нем и надменность. Взгляд его больше не смотрел на них, как на врагов. Лишь как на товар, как ни на что. Он говорил.
   - Они хотят плена во слова твои, господарь. Они хотят, чтобы ты при войске своем бросил оружие и преклонил колени.
   Женщина повернулась к вождю дикарей и приготовилась слушать дальше. Он снова заговорил.
   - (Шепот) От нас говорит женщина. На...
   - (Шепот) Умолкни.
   Шептавшиеся стояли в нескольких шагам позади воина, облаченного в эгиватскую броню и имевшего на голове рогатый шлем.
   - Они повелевают тебе бросить свое оружие... ммм... дать им свое оружие... все, какое есть. Они повелевают...
   - (Шепот) Повелевают-повелевают!
   - (Шепот) Заткнись и не мешай слушать.
   - ... отдать им все припасы в замке и воду...
   Степняк снова заговорил, но говорил недолго.
   - Вот, что они повелевают вам, а вы исполните, - перевела бледная и трясущаяся от страха женщина.
   Наступило молчание. Тяжелое и длительное молчание.
   Зима, наступившая необычайно быстро, в день, уже полностью вступила в свои права, но исполняла их с великой странностью, одолевая степи буйными ветрами и холодом, и не пройдя по ним ни единым снегопадом, хотя армады тяжелых буро-серых на небосклоне ежедневно давали надежду на это.
   Несмотря на отсутствие дождя и снега, сырость и холод уже проникли в лес и теперь стелилась среди его стволов и ветвей грязно-серыми лоскутами утреннего тумана. Примолкли птицы и насекомые, и оазис осиротел без их трелей и стрекота.
   Ноги утопали в мокрой траве, которой отчего-то взбрело в голову подняться с земли именно сейчас и словно бы в последний раз попробовать дотянуться до небес, до тепла и слиться с ним, связаться навечно.
   - (Шепот) Бросай и вставай! Бросай же... и вставай...
   Но воин в рогатом шлеме не двигался. Он тяжело дышал и по шлему было видно, что смотрел прямо на степняка. Наконец, рука его дрогнула и потянулась вперед. Медленно вынул он меч из ножен и острием направил его на кочевника. Тот бесстрастно смотрел на это. Легкая ухмылка растянула его губы. Всем существом своим он показывал, что презирает того, кто встал перед ним.
   Гулко меч пал на траву.
   На валу позади раздался возглас отчаяния.
   Степняк обернулся себе за спину. Из войска его, которое стояло за деревьями, выбежал мальчик. Он подбежал к воину в рогатом шлеме и поднял его меч. Вскоре оружие оказалось в руках кочевого вождя.
   Двухбородый что-то сказал.
   - Он повелевает тебе... - женщина смутилась. - На колени... повелевает... эгиват... - проговорила она, закрыла руками лицо и расплакалась.
   Воин опустился на колени. Голова его повисла на грудь.
   Кочевник осмотрел тиринтских воинов на валу и усмехнулся. Неожиданно, он подошел к воину в рогатом шлеме, схватил шлем за рог и содрал его с головы воина, а его самого пнул ногой в грудь. Тот повалился на спину, но тут же попытался встать.
   - (Шепот) Лежи. Лежи, - цедили у него за спиной сквозь сжатые губы. - Лежи...
   Воин приподнялся на локте, замер, а потом зашатался, откинулся на спину и затих.
   Степняк, тем временем, показал своим воинам рогатый шлем.
   - Ахга-а-а! - заорал он.
   - Ахга-а-а-а! - отозвалось степное войско.
   Вождь повернулся к поверженному и заговорил.
   - Он... он говорит, что ты с ним пойдешь, эгиват, - плакала женщина уже навзрыд.
   Из-за деревьев выбежали еще несколько степняков и подхватив под руки эгивата, утащили его за деревья.
   Проводив глазами своего бывшего уже врага, кочевник посмотрел на двух мужчин, которые стояли за спиной эгивата. Он сказал что-то и указал пальцем на одного из них.
   - Он зовет тебя, - перевела женщина.
   - Я не пойду. Так и передай ему.
   - Иди, - вмешался второй, - иди...
   Вождь крикнул. Лицо его исказила злоба, он направился к тому мужчине, которого выбрал, но тут же остановился, когда заметил, как тот, к кому он шел, ухватился за рукоять меча. Губы кочевника изогнулись злобно дугой, приподняв и сморщив плоский нос, он хотел что-то сказать, но его перебил второй человек. Он выступил вперед, пал на колени, преклонил голову и заговорил.
   - Он готов служить тебе, великий Ледли, - перевела женщина слова воина.
   Вождь фыркнул.
   - Отдайте нам оружие. Сейчас же!
   Женщина перевела. Мужчина, не поднимая головы, ответил.
   - Они нижайше просят твою клятву, что ты не умертвишь их.
   - Облезшие лисицы. Я же дал им слово.
   Женщина перевела.
   - Они просят клятву, великий Ледли.
   - Клятва их не спасет, - сверкнул глазами вождь и поднял руку. - Призови всесведущих, - сказал он подбежавшему воину.
   Из леса вышли несколько совершенно голых людей, обвещанных костями и частями скелетов животных с головы до пят. Если бы не пучки ароматизирующих трав, от них разило бы так, что трудно было дышать.
   - Перед предками нашими, перед демонами Оледни, перед вами, всесведущие, я приношу клятву, что не предам смерти всех этих рабов! - провозгласил вождь. - Но я сделаю так, что они будут молить предков забрать их к себе, - проговорил он зловеще, посмотрев на женщину.
   Та вздрогнула и затрепетала от ужаса еще сильнее. С оговорками и запинаниями она перевела его слова воину. Тот что-то сказал.
   - Они благодарят тебя, великий Ледли! Бери их оружие.
   - Ойкызли, - крикнул Ледли, - возьми огыйли и иди к этим облезлым скотам. Забери у них еду и оружие. Все облазь. Заберись даже под юбки их бабам.
   Кочевое войско захохотало.
   - Великий Ледли! О, великий Ледли, позволь мне сказать, - бросился к вождю воин, когда тот вернулся под сень леса оазиса, отправив за вал отряд воинов.
   Воин был уже не молод. Многие годы и многие невзгоды отразились на его лице. Он пал перед вождем ниц и протянул руки к его ногам, останавливая его.
   - Как посмел ты!.. - рванулся к павшему ниц воину другой.
   - Стой, ойкызли, не искажай себя злобой в такой великий день, - остановил его Ледли. - Сегодня я буду слушать всех. Как тебя зовут?
   - Лишли, величайший.
   - Что же, Лишли, говори!
   - Нападем на них сейчас, величайший. О, молю тебя, нападем!
   Вождь удивленно посмотрел на него, обернулся кругом, встречая такие же удивленные лица, и расхохотался.
   - Зачем ты говоришь это?
   - О, величайший, не верь им. Не верь! Они не просто так поникли головами. Они замышляют зловещее.
   Улыбка сошла с лица вождя.
   - Что ты знаешь?
   - Надо напасть сейчас же, величайший! О, молю, молю...
   - Мы не нападем, я дал нерушимое слово.
   - Величайший...
   - Пошел прочь! Ты выжил из ума. Сегодня мы заберем их оружие и еду. Если они нам отдали своего ледли, свое оружие, свою еду - какие из них огыйли. Завтра мы возьмем их и их женщин. Они будут нам рабы...
   - Нападем, величайший!
   - Я сказал, нет! Я, ставленый предками, чтобы хранить здесь от демонов твою жалкую жизнь, говорю - нет! И если ты еще хотя бы слово молвишь...
   - Выслушай, величайший. Я не боюсь уйти к предкам, но подумай сам. Разве предки изберут ледли того, кто недостоин? Того, кто может сдаться?
   - Лишли, проклятый гюйллели, - зашипел ойкызли, когда вождь прошел мимо.
   Войско расступилось, давая вождю дорогу к коню. Он вскочил на него и в сопровождении нескольких старых воинов поехал к становищу. Никто не слышал, как он прошептал одному из сопровождавших:
   - Расставь у лейля больше людей в эту ночь. Этот безумец потревожил меня.
  
  
   Ж ж ж
  
   Боги смилостливились над Оледнами и обрушили на них стену дождя, смешанного со снегом. Их грозный хохот, начинавшийся далеко, у самой черты между небом и землей, гулким эхом долетал до оазиса, а потом вдруг вмиг усиливался и с рыком уносился вдаль.
   Боги смеялись над побежденными, их глаза сверкали откуда-то из-за туч, на миг являя взору побледневшие от страха Оледны. Боги наваливались на твердь, играя с ней, и от этого в ушах становилось жарко и тесно и приходилось сглатывать.
   Земля, еще за день до ливня, казавшаяся тверже, чем клинки мечей, вмиг размокла и своим многотравным переплетением стала больше походить на болото. Ручей вздулся и за несколько часов превратился в бурлящую реку, толща короторой поднялась настолько, что наполовину затопила кручи оврага.
   Гром с звенящим грохотом ударил с небес и в унисон с ним сверкнула молния. На миг, один только миг она осветила сотни ног, ступавший по степи, захлебывавшейся от воды. Вода хлюпала под ступнями, пробиралась между пальцами, стекала вниз по головам и телам людей.
   Шли колонной. Шли по-семеро. Ступали мерно, чтобы не устать. Дышали с задержкой потому, что промокшая одежда не задерживала больше тепло. Выдох паром вырывался наружу.
   Удар грома походил больше на столкновение двух щитов: в нем слышался и треск ломающегося дерева, и хрип бойцов, и стон железа.
   Молния не секунду дольше осталась на клинках мечей и топоров.
   Ливень усиливался и уже ничего нельзя было разглядеть за его стеной.
   - Не собьемся ли, - разомкнул уста один из впереди идущих воинов.
   Тот, к кому обращались эти слова, ничего не ответил, а только лишь нагнулся, ухватил рукой траву и без труда поднял всю ее, с корнем.
   Трава на местах недавних сражений была выдрана с корнем.
   На Дидраде не было его шлема и ему было непривычно смотреть вперед без него, подставляя лицо опасности, исходящей оттуда.
   Оружия, которое спрятали Отсей и имнит Безродный (точнее, последний прятал, а первый натащил трупов на схрон), хватило для того, чтобы вооружить полторы сотни из пятисот оставшихся в живых воинов. Те, кому достались мечи, топоры и кинжалы, шли впереди, безоружные с дубинами и самодельными щитами, шли следом.
   Весь день степняки рыскали по замку в поисках оружия и еды. Весь день выгребали они вековой сор из всех закоулков. Весь день стоял над замком плач женщин, которые за большую луну после избавления, привыкли быть свободными, а не рабами. И вот снова рабство! Снова издевательства и насилие!
   Как и предполагал эгиват, его схрон нашли по рыхлости земли, но вскрыв его, наткнулись на разлагающиеся тела павших воинов. Подняли первых и, бросив, перестали искать там.
   Гром и молния снова сотрясли и осветили округу.
   - Мы должны были бы уже дойти, тидорп!
   Дидрад молчал. Он лишь тяжело дышал, выдирая ноги из грязи - после ранения силы прибыли к нему еще не полностью. Он смотрел себе под ноги. Смотрел внимательно. Словно читал твердь.
   Вот лежит стрела. В свете молнии он заметил ее за три шага. Не вся. Часть. Переломана посередине. Наконечника нет. Видимо, угодила в плоть, потому и переломили. Эамалская стрела. А вот вторая, эта тоже переломана, но наконечник есть, воткнут в землю. Он-то и указывает, куда идти. Он говорит, правильно идешь.
   В эту ночь, безлунную, темную, будто бы специально избранную богами для пира смерти - в эту ночь будет последняя битва. Последнее сражение в этих проклятых Оледнах. Последнее для него и Каванны, и... для всех.
   - Тидорп, - подбежал к нему Намит, - хегриили говорят, что слышат голоса гийикли оттуда. - Он указал направо от колонны.
   Дидрад дал приказ остановиться и направил на звук животных нескольких солдат.
   Они долгое время не возвращались. Или ему это только так казалось. Отправил еще людей.
   Вернулись все и сразу и донесли, что отряд обошел кочевье слева.
   - Кава, возьми зэлтаонов и веди их в обход. Нападем с Оледн, - сказал он тиниту.
   Капли дождя, во множестве опадая на голову, превращались в струи, которые текли по лицу и мешали видеть. Тело коченело от холода.
   Каванна кивнул и мечом отобрал себе два десятка воинов. Вытянувшись так, чтобы видеть друг друга, они скрылись во тьме ночи.
   - Лечь! - приказал Дидрад и отряд залег в грязь, сплевывая дождевые струи под себя.
   Ударил гром и уже сам эгиват услышал, как заблеяли гийикли. Голоса их доносились издалека.
   Подбежал один из воинов отряда тинита.
   - Тир, тинит просит передать, что нас никто не ждет.
   Сверкнула молния.
   - Безродный, передай хоргитам, чтобы поднимались и все бежали дальше меня. Бежали, когда темно. Коли сверкнут очи богов, пусть ложатся и лежат недвижимы.
   Имнит кивнул и бросился эгивату за спину.
   "О, боги Тиринта и духи Зэлтии! Ты, Гатирр, который облачился ныне в серое одеяние, и ты, Тирот, который опалял мои плечи прошедшими лунами, и ты, о, Великий Дух, который излил на долю мою столько испытаний, - всех вас я призываю на помощь себе. Будьте со мной и хоргитами моими в эту ночь и не позвольте случиться тому, чего больше всего страшусь! Ты, Гатирр, наполми руки мои силой, а грудь мою отвагой. Ты, Великий Дух, всели в меня ярость духов Черных лесов. И вы, предки и демоны Оледн, не дайте моим силам иссякнуть, а хоргитинтам моим оборотить вспять! Молю вас об этом! Когда свершится такое, то не услышите вы от меня ни одной мысли плохой и слово дурного для вас. Я возведу в вашу честь святилище, равному которому не знает даже Тиринт. Я составлю вас рядом, всех, кто помог мне - и богов, и духов, и предков, и демонов. Вверяю себя и зэлтаонов своих в ваши руки! Да свершится все, что уготовано!"
   Он продолжил молиться, повторяя то, что уже раз сказал, и продолжал делать это все то время, покуда мимо него пробегали воины, исполняя приказ забежать дальше него.
   - Исполнили, тидорп, - дыхнул ему в лицо паром Намит.
   Дидрад открыл глаза и поднялся.
   Отряд двинулся на стойбище и боги были обережены серой завесой туч от созерцания того зрелища, которое они могли бы созерцать в погожую ночь.
   Сверкали молнии, шел дождь вперемешку со снегом, и небеса ударяли землю звенящим грохотом. И в грохоте том потонули душераздирающие крики, которыми откликнулось становище на появление эгивата. Крики боли, крики ярости, крики ужаса разнеслись по округе, перекрывая собой шум дождя и лишь раскаты грома на миг приглушали их.
   Воины Дидрада резали безжалостно, резали всех, кто попадался на острия их мечей и копий. В темноте, в сырости ночной, в многоголосье криков и визгов, слившихся в конце концов в ужасающий вой, мелькали силуэты людей. Они бежали в разные стороны, сталкивались друг с другом, валились одни других и копошились на земле, не имея сил подняться. Истерзанные клинками тела звучно падали в лужи и грязь, раненные захлебывались в кроваво-земляной жиже, семенили ногами, хрипели и упирались руками в землю, пытаясь подняться, но лишь расталкивали ее, отхватывая размокшую почву согнутыми в судороге пальцами.
   Ни единым звуком, ни единым лишним движением воины эгивата не выдавали себя. Они надвигались как стена со стороны Оледн, ступая плечом к плечу и изрубали, и кололи всех, кто попадался им под руку.
   Однажды только строй этот был разрушен, когда личная охрана Ледли врезалась в него и стала теснить. Тогда из задних рядов выступили несколько десятков воинов во главе с человеком, правая щека которого не обросла бородой. Он-то и издал первым крик: "хегрииль!" Его же рявкнули несколько десяток глоток и хоргиты ринулись в бой и тут же смяли телохранителей Ледли...
   Дождь перестал лить и окончательно перешел в снег только на пятый день. Оледны опустели: ни одной телеги, ни одного странной конической формы дома не было видно на них. Чуть в стороне от оврага паслось большое стадо гийикли и быков. Они мерно щипали траву, которая проросла в степи, обманутая кратким теплом, установившимся после неожиданного похолодания.
   Овраг был почти до половины наполнен водой, в которой плескались около десятка нивани.
   Необычайная тишина и покой повисли над степью. Необычайное умиротворение опустилось с небес на землю. И только лишь огромные кострища сожженных стойбищ с громадными погребальными курганами неподалеку, только лишь груды объеденных степными зверями трупов, плававших в лужах дождевой воды, перемешанной с кровью, только лишь глубокие колеи, ведущие от одной из стоянок в оазис, напоминали, что когда-то здесь бесновались демоны смерти.
  
  ***
  
   - Забери его! Скорее же, бери его! В нем я принял самое ужасное наказание в своей жизни, - лицо Атяша горело и было мрачным.
   Губы того, к кому обращался тинит, тронула улыбка. Не проронив ни слова, Дидрад взял протянутый шлем.
  
  Конец четвертой части.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"