Все на ходовом мостике напоминало о том, что никакой это не транспортный рефрижератор "Капитан Костров", а бывшая японская шхуна "Хойо Мару", пятнадцать лет отутюжившая просторы Тихого океана и лишь после этого купленная фирмой "Командор-Фиш" для перевозки рыбопродукции в треугольнике Камчатка - Корея - Япония.
И все таблички - на авторулевом, и на двух локаторах фирмы "Фуруно", и на машинном телеграфе, - все эти таблички так и остались заполненными иероглифами, похожими на тощие приплясывающие фигурки, никому и в голову не пришло заклеить их и написать по-русски, хотя, казалось бы, чего проще: взял стикер, наляпал на тот же эхолот и подписал "Вкл/Выкл".
Но главное не иероглифы, на них уже и не глядишь, просто автоматически нажимаешь на нужную кнопку, переводя локатор с дальности в три мили на двенадцатимильную шкалу. Главное - это запахи. Тут смотри не смотри, от запахов никуда не уйдешь, не спрячешься. Хотя, сказать по-честному, никакие это не запахи, а настоящая вонь - соевый соус, васаби и еще с десяток других, названий которых даже не знаешь, но они окружают, лезут внутрь до отвращения, до тошноты, и ничего с этим не поделаешь. Раз выбрал ты себе такую участь - работать на бывшей японской шхуне, так и работай, молча сопи в две дырочки и делай свое дело, независимо от запахов, надписей или тесноты судовых помещений, которые проще обозвать собачьей конурой.
Сергей поднял глаза и посмотрел на судовые часы - ясно море, это были не просто часы, это были часы фирмы "Сейко", и показывали они точнейшее время, потому что не имели они нормального часового механизма, который на российском судне третий помощник каждую неделю лично заводил специальным ключом, при этом секундомером вычисляя погрешность.
Нет, эти часы не нужно было заводить в принципе, и погрешности у них не имелось как таковой, потому что соединены они были проводами с часами в радиорубке, а те, в свою очередь, со спутниковой системой, и годовая ошибка у них составляла ноль секунд и ноль десятых. И это раздражало. Все на свете должно иметь погрешность, ошибку или хотя бы право на ошибку, нельзя вот так жить, секунда в секунду, с абсолютной точностью, идеально, как компьютер.
Хочешь, к примеру, опоздать на вахту. Приходишь в пять минут первого, изображаешь удивление, глядя на часы, и говоришь, что, мол, в моей каюте еще без пяти двенадцать, отстают, заразы! Опять же упрек в адрес третьего помощника, которого ты меняешь, - плохо смотрит за часами, служба времени - его это заведование. А тут не опоздаешь, потому что и в каюте часы подключены к радиорубке и управляются оттуда, опаздывать в принципе не могут, поэтому будь добр, без пяти минут как штык прибудь на вахту.
Хотя и у японцев не так все безоблачно. Взять, к примеру, автоматическое рулевое устройство. В просторечии "автомат". Америкосы его называют более фамильярно - "Iron Mike", или "Железный Майк" по-русски. Как японцы кличут свое устройство, неизвестно, но в данном случае другое слово, кроме как "камикадзе", просто на ум не приходит. А все потому, что железные мозги прибора периодически клинит, и ни с того ни с сего пару раз за вахту, а то и чаще перекладывает он руль в положение "лево на борт", либо "право на борт" и начинает судно резко поворачивать - хорошо еще, если рядом нет ни берега, ни судов встречных, ни сетей рыбацких или других опасностей.
Неделю назад вот так же шли полным ходом по Филиппинскому морю, два часа ночи, Сергей как раз на вахте был, сидел спокойно на стуле и смотрел на встречный пассажирский лайнер - шесть палуб, двести метров ослепительных огней и двадцать пять узлов скорости. И вдруг, когда дистанция была уже минимальной, этот лайнер начинает поворачивать и идет на таран прямо в борт "Капитану Кострову"! Сергей от неожиданности аж на палубу со стула свалился, бросился к авторулевому, смотрит, а тот, сволочь, лево на борт руль положил и точно в лайнер целится, который как шел, так и идет, курс ни на градус не меняя.
Ну, кто он после этого, "автомат" этот японский, как не "камикадзе"?
Два часа дня.
Середина вахты. До ее конца еще два длинных часа, таких же бесконечных, как море за бортом, ровное, унылое, гладкое. Хоть бы штормишко какой подошел, что ли, для разнообразия. Хотя нет, лучше не надо. На этой посудине при любой волне качка такая, что не обрадуешься, - мозги сразу переходят в жидкое состояние и плещутся в черепной коробке, как кисель, хочется в затылке электродрелью провертеть дырку и слить их на палубу к чертовой матери, чтобы не плюхались, не раздражали. Опять же особенность японских судов - повышенная остойчивость, на наших так не качает, и работать там, к примеру, гораздо легче!
Зато платят в два раза меньше. А то и в три.
На судне тишина. Экипаж словно вымер - ни голосов в коридорах, ни шагов на трапе, ни музыки в каютах. Только приглушенный гул главного двигателя да легкая дрожь палубы под ногами. Да и кому тут ходить по трапам и коридорам? Экипаж сокращен до безобразия, даже матроса-рулевого и того с мостика убрали. Некому ходить. Все спят, а кто не спит, тот на койке лежит, к вахте готовится. Двенадцать человек - весь экипаж. Капитан, три штурмана, три механика, начальник радиостанции, боцман, два палубных матроса. И повар. Боцман и матросы с утра и до обеда палубу суричали, а сейчас сачка давят.
И некому их гонять - старпом им чуть не пятки лижет, все боится не угодить, чтобы в порту в кабак сводили да напоили до соплей. Халявщик чертов! Только и может, что в каюту припереться на кофе и вспоминать, как он где-то там тонул, где-то там горел, а еще где-то рыбы не поймал и рейсовых получил только на один ящик водки.
Негативщик.
Как будто в жизни больше ничего хорошего и не было, кроме борьбы с пробоинами да пожарами. Послать бы его подальше, да потом придется с судна списываться, до первого порта только и отработаешь, сожрет ведь.
Зазвонил судовой телефон.
Вот и телефон здесь не такой, как у нас, не железный ящик, насмерть прикрученный к переборке и со звонком таким, что глухой и то вздрогнет, а обычный настольный, кнопочный, он даже не звонит, а по-японски деликатно издает нежную трель.
- Второй помощник слушает!
- Привет. Это капитан.
- Здравствуйте, Федор Григорьевич.
- У тебя грузовой план для прохождения контрольной точки готов?
- Три экземпляра. Висят над штурманским столом.
- Ладно, потом поднимусь на мостик, распишусь.
- Еще что-нибудь?
- Нет, все.
Гудки. Ни спасибо, ни до свидания. Поднимется, распишется. И все.
Вообще-то капитан мужик хороший, а как специалист - самый грамотный из всех, с кем Сергею приходилось работать. Тридцать лет в морях как-никак. Из них лет восемь по контракту на американских, японских и корейских судах. Настоящий капитан, а такому многое можно простить.
А вот из старпома хорошего капитана не получится. Так и будет в любом порту водку хлебать, а в море по чужим каютам шастать да рассказывать, сколько он пароходов утопил, а сколько сжег. Дебил.
Стальной трап, ведущий на мостик, предупреждающе загудел. Кто-то поднимался с жилой палубы. В дверном проеме появился стармех. Для своей должности был он довольно молод - тридцать пять лет, высокий, спортивно сложенный, стриженный под "ежик". Стармех, как всегда, улыбался, посверкивая передним золотым зубом. Фикса.
- Прошу разрешения.
- Да брось ты эти церемонии, Петрович. Заходи!
Стармех пригнулся, чтобы не зацепиться головой о низкий проем, старательно вытер подошвы рабочих ботинок о коврик и подошел к штурманскому столу.
- Интересную вещь я заметил, как механики зайдут на мостик, сразу начинают карту разглядывать, - ехидно сказал Сергей.
- А это точно, - согласился стармех.
- Слушай, я все забываю, в каком порядке идут японские острова: сначала Хоккайдо, а потом Сикоку или Хонсю?
- На эту тему есть один стишок, легко запомнить.
- Расскажи.
- Ты моя Хоккайдо, я тебя Хонсю, за твою Сикоку я тебя Кюсю! В каком порядке они перечислены, так и на карте идут, с севера на юг.
- Сам придумал?
- Нет, на первой практике еще штурман один научил.
- Надо запомнить. Жене потом расскажу.
Стармех шагнул к иллюминатору.
- "Зверька" не видать?
- Похоже, где-то в другом месте бегает.
- Я бинокль возьму?
- Бери, только кэповский не трогай, зайдет, разорется!
Петрович вытащил из фанерного ящика на переборке бинокль и вышел на крыло мостика.
"Зверьками" было принято называть патрульные суда пограничного управления береговой охраны. Почему именно "зверьками", было непонятно, тем более что все остальное шифрование имело спортивный оттенок. Например, капитан промыслового судна именовался "тренер", заниматься браконьерством краба - "тренироваться", "зимние" или "летние соревнования" - сезон незаконной добычи, "успеть переодеться" - выбросить за борт, пока не досмотрели, левого краба. Самый забавный термин был "сажать девчонок в автобус". Это означало отправлять груженные левой продукцией транспорта в южнокорейский порт Пусан. Ну, а если на промысле становилось известно о грядущих массовых проверках судами береговой охраны, "тренера" по радио предупреждали друг друга о скором "баскетболе".
Петрович вернулся, покачивая биноклем, свисающим с правой руки на узком кожаном ремне.
- И правда никого не видать. Чистый горизонт.
- А ты что, думал, я тут груши околачиваю? - усмехнулся Сергей. - Вахта не дремлет, будь спокоен, дорогой товарищ старший механик!
Петрович был еще вторым механиком и просто Юрой, когда Сергей попал на судно. Ходовые вахты они несли вместе, и большую их часть второй механик проводил на мостике, за совместным чаем и приятными разговорами. Юра не слишком рьяно исполнял поручения своего начальника. Поднявшись на мостик к Сергею, он садился в кресло матроса-рулевого, расслабленно откидывался на спинку и доверительно сообщал:
- Опять "дед" докопался. Почему, говорит, от главного двигателя столько копоти?
- А ты?
- Да я ему уже тыщу раз говорил, что форсунки давно пора менять на новые! Только кто на них денег даст?
- И что ты делать будешь?
- Да ничего. Скажу, что старые дернул, а вместо них запасные поставил. Только их тоже, по-хорошему, только выбросить. Толку от такой замены никакой. Что я, дурак, что ли, мартышкиным трудом заниматься. Пусть докажет, что не менял.
Видимо, стармех все же догадывался, что все его распоряжения Юра пропускает мимо ушей, поэтому постоянно на него злился. Кроме того, комбинезон второго механика всегда был идеально чист, стоило на нем появиться даже небольшому разводу отработанного масла, Юра тут же снимал его и нес в стирку. Это доводило до бешенства старшего механика Грищука, мужика в годах, старой закалки, для которого слишком чистый комбинезон подчиненного, без пятен смазки, означал профессиональную непригодность. Стармех брюзжал, по пустякам бегал жаловаться капитану и почти каждый вечер вызывал Юру к себе в каюту на "раздолбон". Юра в эти минуты был серьезен, не спорил, выражая полное понимание, но, выходя из каюты, широко улыбался.
- Да хрень это все, мужики!
Как-то раз Сергей зашел к нему в каюту (отношения у них были отличные, все-таки одну и ту же вахту вместе стояли) и спросил:
- Слушай, объясни мне, пожалуйста: на тебя наезжает стармех, кэп грозится списать, почему ты всегда улыбаешься?
Юра посмотрел на часы - половина двенадцатого, время обеда.
- В чем секрет, спрашиваешь?
Он вытащил из холодильника запотевшую бутылку "Смирновской", налил в два стакана по сто грамм, со словами:
- Делай как я! - опрокинул в рот водку и побежал в кают-компанию.
Налив из кастрюли тарелку раскаленного борща и тут же отправив первую ложку в рот, он сказал:
- Ну, что, теперь понял? Слушай, а шикарный борщец нам сегодня сварил наш повар! Отличный борщец!
И широко, во все зубы, улыбнулся.
Потом у стармеха закончился срок контракта, и он сдал дела второму механику, уже не Юре, а Юрию Петровичу, причем на прощание не удержался, чтобы не устроить новому "деду" козу. Вечером, завершив последний обход по своему заведованию, он попрощался с экипажем и уехал в отель. Наутро на борт прибыл лоцман, "Капитан Костров" отшвартовался от причала, прошел метров сто, и в этот момент главный двигатель заглох. Судно встало посреди рейда порта Пусан и ни вперед, ни назад.
Лоцман возмущался, капитан психовал и матерился, Петрович бегал по машине, но все было напрасно.
Пришлось отдать якорь. Через час привезли старого стармеха из отеля. Тот спустился в машинное отделение, и тут же главный двигатель заработал.
- А я говорил! - торжествующе сказал вылезший из "подвала" "дед" новому стармеху. - Надо было не на стуле посиживать, а вникать!
- Конечно, конечно! - широко улыбаясь, ответил Юрий Петрович.
Правда, после этого главный двигатель не заглох ни разу.
- Кофе будешь? - спросил Сергей.
- Можно.
- Вон из поттера наливай, недавно вскипел. Кружку для гостей возьми. Да не ту, а рядом, синюю, сколько раз объяснять. Зеленая - третьего помощника.
- Ну и порядки тут у вас, - недовольно сказал Петрович. - Это не возьми, то не трогай. Поэтому уже и не хожу на мостик без крайней необходимости.
- И какая же сейчас у тебя необходимость?
- Необходимость конкретная.
- Такая уж и конкретная?
- Стопудово!
- Тогда говори.
Петрович оглянулся.
- Не здесь.
- Что за тайны?
- Дело серьезное.
- И где мы о нем будем говорить?
- В моей каюте. После вахты приходи.
- Ладно, договорились. Ты кофе-то будешь?
- Не хочу я из вашей кружки общественной пить, у меня своя есть. Ну, все. Бывай.
После вахты Сергей постучал в дверь стармеха.
- Серега, ты? Заходи...
Каюта стармеха была спартанской, как у всех членов экипажа, с той лишь разницей, что вместо двухъярусной кровати обычная, односпальная.
Минимум удобств - умывальник, холодильник, крохотный стол под иллюминатором, вентилятор над головой.
Стармех энергично размешивал вилкой в пластиковой одноразовой тарелке темную смесь из васаби, соевого соуса и майонеза.
На столике стояло корейское пиво "Хайт" в коричневых бутылках с длинным горлышком и фарфоровая миска вареных креветок.
- Присаживайся на стул, а я здесь на койке посижу.
- Пиво - это хорошо, - сказал Сергей. - Но ты о каком-то деле хотел поговорить?
- Поговорим, поговорим. Чуть позже.
Петрович залпом выпил полбутылки, обмакнул крупную креветку в коричневый соус и мечтательно вздохнул:
- Будем в Пусане, сразу в розовый квартал пойду. К проституткам.
- Че так, невмоготу?
- Приперло. Невтерпеж уже. Из ушей брызжет. Вчера с кэпом поругался, а все нервы. Пойдешь со мной?
- С тобой? Ты сначала скажи, во что этот визит выльется?
- По таксе семьдесят за час. Если на всю ночь, будет скидка, думаю в три сотни уложиться.
- А с выпивкой?
Стармех покосился на недопитую бутылку.
- Ну, плюс еще полтинник.
- Итого триста пятьдесят. Слушай, Юра, тебе денег не жалко?
- Жалко, Серега.
- И мне жалко.
- О том и разговор. Как срубить бабок?
- Хороший вопрос. И как?
- Есть тут один вариант. Предлагаю взять "левака".
- Что за "левак"?
- Краб.
- Где и у кого?
- Перегруз скоро, с промысловиками будем работать.
- У них свои подвязки, мы там не при делах. Больше пары ящиков не продадут. Только на пиво и хватит.
- "Арка-333", знаешь такой пароход?
- Это тот, что в прошлом году погранцы из пушки обстреляли?
- Точно. У меня там знакомые, можно купить. Варено-мороженые конечности. Камчатский краб. Недорого. Так вот, я думаю, можно договориться. Много не дадут, но в пределах тонны - реально. А в Пусане сбросить. Навар триста процентов. Минимум. Ты не хочешь войти в долю? Скинемся? По пять сотен?