Глава 1.1. Свидетельство о нижнем зале

  Зал, где остановился большой университетский лифт, звался просто Нижним. Особое имя этому огромному помещению, не имеющему чёткой формы и не похожему на творение человеческих рук, не требовалось, поскольку другого подобного зала не существовало. Сат прилип глазами к виду за окнами, удивляясь, что это место кажется с первого же взгляда узнаваемым, всё в точности, как на картинках в учебнике. Далёкие стены скрывались за лесом из каменных колонн самой разной толщины и странных очертаний. Высокие глыбы дикого камня смыкались наверху, образуя кривой волнистый потолок, однако пол, ровный, гладкий и блестящий, давал понять, что над пещерой потрудилась не только природа. А ещё свет. Несмотря на полное отсутствие светильников и фонарей, свет возникал из невидимого глазу источника, равномерно лился сразу со всех сторон, не оставляя места теням.
  - Как я вижу, никто не упал в обморок, не обмочился и даже не проблевался. - Прервал общее молчание большой мастер Тимеофер. - Хорошо. С вами можно работать дальше.
  В ответ послышался счетверённый радостный вздох. В то, что никто из них не опозорился и не подорвал свою невеликую, но всё-таки честно заслуженную репутацию, все четверо учеников, совсем недавно достигшие четвёртой ступени, окончательно поверили только после этих слов. Спуск на университетском лифте не считается чем-то опасным, но этот первый раз для всякого студента представляет риск в том смысле, что подвергает испытанию способность продолжать обучение. Сат утихомирил последний рвотный позыв, молча радуясь, что эта пытка закончилась. Сейчас ему хотелось верить, что он выглядит перед лицом преподавателей достаточно браво, ну или хотя бы не хуже остальных.

  Во время спуска правила пользования большим лифтом возлагают на учеников обязанности наружных наблюдателей. Этой работой они и были заняты всю только что прошедшую и очень неприятную половину часа, глядя сквозь бронестёкла на пробегающую снизу вверх каменную поверхность лифтовой шахты. И чем глубже они спускались, тем яснее убеждались, что внизу и в самом деле не то, что наверху. Примерно на десятой минуте на Сата накатило волнение, сначала почти незаметное, но вскоре перешедшее в назойливый зуд. Казалось, будто на затылок села муха, и принялась стучаться в голову всеми восемью лапками: 'Тук-тук, откройте двери, я хочу съесть ваши мозги!' Важно было не слушать муху и держать сознание под твёрдым контролем, а воображение в узде, чтобы камень снаружи воспринимался как ... камень. Простая задачка, посильная студенту начальной ступени, но только не в таком месте.
  До самой остановки Сат боролся с наваждением, пытающимся убедить его, что каменные стены не хотят быть камнем, а желают стать манной кашей. В глазах назойливо рябило, а желудок сжимался. Сат сдерживал рвоту изо всех сил, ведь мастера столь явное проявление физической слабости никак не одобрили бы. Но куда более досадным ему казалось невольно проинформировать всех любопытствующих о том, что он ел на завтрак. Да, манку. Слабость можно преодолеть дополнительными тренировками, а вот однажды прилипшее обидное прозвище, что-нибудь вроде 'Манника' - это может оказаться надолго.

  Страдающий от последствий спуска Сат обиженно подумал, что всё прошло не так, как ему мечталось. Удовлетворить техническое любопытство не получалось, знаменитый университетский лифт, считающийся одним из чудес мира, оказался источником мучений и не позволял рассмотреть себя как следует, вдумчиво и внимательно. Нижний зал за закрытыми прозрачными дверями сейчас казался гораздо более комфортным местом и звал скорее ступить на его надёжный ровный пол, и поскорее покинуть подвешенную в шахте стеклянную призму, в которой людей мутит и выворачивает наизнанку.
  Но большой мастер Тимеофер, конечно же, никуда учеников не выпустил, а повёл процедуру высадки не спеша и строго по регламенту. Раскрыв канцелярскую папку и достав ярко-зелёный химический карандаш, он принялся раздавать команды, что-то отмечая в бумагах. Первым делом под его руководством был заглушен лифтовой двигатель. Выполняющая обязанности смотрителя над механизмами, облаченная ради этого в идеально чистый снежно-белый комбинезон и столь же белые перчатки из той самой ткани, к которой не липнет машинное масло, топливо и вообще любая грязь, мастер Асафес расписалась на пришпиленном в папке документе.
  К операции по открытию дверей был применён такой же неспешный бюрократический подход. Стальная рама с прозрачным бронестеклом сдвинулась совсем немного и ненадолго, только чтоб мастер Тротос, третий и последний участник группы от преподавательского состава, проскользнул в Нижний зал с целью первичного осмотра. Его рослая фигура, облачённая в идеально-чёрные доспехи, не отражающие свет, выглядела на фоне шершавых камней совершенно плоской. Такая экипировка позволяла выглядеть неважным и неинтересным для глаз большинства существ. Особенность раскраски этих доспехов относилась к широкому диапазону излучений и распространялась на органы зрения самого различного устройства. Очень рискованный способ маскировки для мест, где собственное существование лучше бы не подвергать сомнению, но длительная и успешная карьера мастера доказывала, что ему виднее, как поступать.

  Пока чёрный силуэт Тротоса прочёсывал зал, исследуя его на предмет скрытых опасностей, Тимеофер затеял ещё одну не предусмотренную регламентом перекличку, словно та, что уже была проведена наверху перед посадкой в лифт, чем-то его не устраивала. Громко и скрипуче, так же, как делал на уроках гимнастики, он рявкнул:
  - Ученик Баслис Баслис!
  - Здесь, мастер! - откликнулся Баси. Этот парень, самый рослый из всех на их теперь уже четвёртой (три дня как) ступени, здоровенный, как городовой надзиратель, считался по положению ниже всех присутствующих. Происхождение из храмовых детей, на которое намекает совпадение имени и фамилии, само по себе не позорно, но закрывает многие пути. А тому, кто решил воспользоваться лазейкой, чтобы оказаться в университете, приходится мириться, что отношение к нему будет соответствующее.
  Следующее место на статусной лестнице, принадлежало самому Сату, о чём сегодня, в который уже раз, всем напомнили:
  - Ученик Каусатус Семидом!
  - Здесь, мастер! - Сат ответил быстро, в тайне мечтая промолчать. То, что он в этой группе оказался вторым снизу, сразу над Баси, его возмущало, как очевидная несправедливость.
  - Ученик Каоштар Параномиш!
  - Здесь, мастер! - милый мелодичный голос Каоси, слегка притушил раздражение. Сердиться на Каоси у Сата не получалось, а после её разрешения обращаться к ней кратко, она ему даже нравилась, пусть и чисто теоретически. Неприязнь ушла, но мутный осадок всё же оставался. Девушка, чьи родители были неизвестны, источник доходов неведом, да ещё позволяющая ухаживать за собой почти простолюдину Баси, отчего-то считалась знатнее его.
  - Ученик Киронуш Древунт!
  - Здесь, мастер! - Киронуш (только так, ни в коем случае не Кир), отвечал старательно, даже встал по стойке смирно, хотя ни он сам, ни его семья никак не были связаны с военной службой. Этот субъект представлял собой ещё более вопиющий пример предвзятого отношения к ученикам со стороны университетского начальства. Сат мог бы привести сотню неоспоримых доводов в пользу большей древности Семидомов по сравнению с Древунтами. И да, если Древунты богаче и оплатили учёбу своего отпрыска по максимальному тарифу, то так тому и быть, пусть у него будут привилегии, но причём тут порядок упоминания?

  Пока Сат размышлял о природе и причинах несправедливости, большой мастер поставил на бумажке в папке последнюю зелёную птичку и кратко объявил:
  - Внимание, ученики! - его голос внезапно сделался совершенно нормальным, а не похожим на крик пьяной чайки. - Все знаем, зачем мы здесь. Сосредоточились. Выходим за мной только по команде.
  Ученики, так дружно и так спешно устремившиеся было к дверям, едва услышав слово 'выходим', что даже позабыли сумки, отпрянули назад. Сат огляделся и с облегчением понял, что нездоровое нетерпение свалилось не на него одного. Внешний вид его сокурсники имели до того придурковатый, что сделалось стыдно от догадки, что он сам выглядит не лучше. Слегка утешало только понимание: все эти глупости оттого, что сегодняшний спуск для него первый. Сат сунул ладонь в карман и дотронулся до хронометра. Точный механизм как всегда невозмутимо и размеренно тикал, отсчитывая секунды, а значит, и ему нет причин нервничать.
  Своими средствами сдерживания внезапных порывов обладали и остальные ученики, потому никто больше не дёрнулся в сторону раскрывшихся дверей, когда вернулся мастер Тротос. Его короткий доклад о полной безопасности, произнесённый громко и отчётливо странным голосом, тембр которого невозможно ни определить, ни запомнить, был выслушан с полным вниманием. В зал все вышли, как и приказано, по команде, не забыв сумки, почти военным порядком. Только Каоси слегка нарушила строй, стараясь прижаться к Баси.

  Нижний зал, теперь наблюдаемый непосредственно изнутри, всем своим видом призывал к молчанию. Четверо учеников внимательно рассматривали впервые посещённое ими легендарное место, проникаясь его величием, а трое мастеров, доставивших сюда учебную группу, не спешили начинать занятие, давая время подопечным вдоволь поглазеть. Но тянуть дольше необходимого Тимеофер не стал, и нарушил тишину:
  - Ну что, ученики, здесь у нас располагается, как вы видите... - мастер сделал драматичную паузу. - А что вы видите? Кто может доложить?
  Все четверо продемонстрировали простой жест готовности, без каких-либо нюансов, желая показать, что такая лёгкая задача им по плечу и уже решена.
  - Ну, раз все готовы, пусть ответит ученик Древунт, у него голос громкий.

  - Здесь мы видим самую нижнюю точку, в которую опускается наш университетский лифт, - бодро и слегка поспешно из-за волнения начал докладывать Киронуш Древунт. - Это потому что ниже для лифта уже никак, нет пути. И поэтому дальше мы пойдём пешком.
  - Погодите про то, что будет дальше, - Тимеофер подпустил скрипа в свой голос. - Вы нам про это место, где мы сейчас стоим, расскажите, а также не забудьте добавить про то, как вы сами понимаете увиденное здесь.
  - Ну, если пересказывать то, что нам говорили на теории... - Киронуш снова начал после краткой заминки.
  - А у вас имеется собственное мнение? - учитель перебил студента таким тоном, словно хотел спросить: 'А вы не обнаглели, молодой человек?'
  - Э... нет. - Киронуш недовольно поморщился и быстро глянул по сторонам, словно желал убедиться, что над ним не смеются.
  - В таком случае выкладывайте всё что знаете, но покороче.
  Киронуш обиженно вздохнут, и снова попытался ответить, на этот раз, справившись с волнением, более связно. По правде говоря, настоящих причин для беспокойства не было. Всякий студент, допущений до четвёртой ступени, уже прошёл проверку знаний и навыков. Испытанием являлся не вопрос преподавателя, а всё сегодняшнее дело в целом, должное показать, кто годен в свидетели, а кто видит сейчас Нижний зал в первый и последний раз. А за ответ сошло бы любое разумное и связное рассуждение на заданную тему.
  - Это место - нижний лифтовый зал. Это самое низко расположенное стабильное пространство во всей известной вселенной, что доступно без особых технических средств. Во всяком случае, именно так утверждается в открытых учебных источниках. Зал представляет собой помещение неправильной формы. Из него берут начало коридоры, ведущие в условно-стабильное пространство, которое чем дальше отсюда, тем становится всё менее стабильным.
  - Сколько коридоров?
  - Восемьдесят один.
  - Почему именно столько?
  - Нам не говорили... Так случайно получилось?
  - Подумайте!
  Ученик Киронуш Древунт сделал умное лицо, чтобы думать сильнее, но мастер Тимеофер был согласен выделить на этот процесс не более пяти секунд, которые быстро истекли.

  - Я вижу, теорию сейчас преподают так себе, - сообщил мастер раньше, чем студент открыл рот. Его погрустневший голос содержал упрёк всем присутствующим и призывал их устыдиться своего нерадения в учёбе. - Кто ещё хочет продемонстрировать свои знания? Вот, Каусатус, давай ты.
  Мастер начальственно указал на Сата, обращаясь к нему неофициальным образом, давая этим понять, что поручает совсем мелкое дело, не стоящее серьёзного разговора. Но и Сат не считал вопрос сложным, а потому не замедлил высказать собственное мнение:
  - Я думаю, всё дело в большом количестве сильных свидетелей, ведь это место часто и регулярно посещаемо специалистами нашего университета. При этом оно всё же не строго стабильное, потому что находится на границе, а значит, его официальное освидетельствование проводилось многократно разными мастерами. Поэтому оно закрепилось не сразу, а постепенно, и приобрело обезличенно-оптимальный вид.
  - Именно восемьдесят один выход почему? Объясните, а то не все у нас имеют привычку самостоятельно изучать что-то ещё, кроме обязательной литературы.
  Досада, проступившая на лице Киронуша, сигнализировала, что он уже понял, в чём именно ступил, не сумев сразу связать в голове две казалось бы твёрдо заученные истины. Обычное дело для студентов, не считающих учёбу своей главной заботой.

   Сат же продолжил рассуждать:
   - Выходов из зала девять, далее девять коридоров многократно ветвятся, всего получается восемьдесят один. Это девять раз по девять. Записывается это число восьмеркой и единицей, которые в сумме дают также девять. Таким образом, стабильность этого зала и выходов при закреплении воплотилась в наиболее сообразную форму, состоящую из многократных троек и девяток.
   - В целом ответ верный, не хуже любого другого теоретически правильного ответа, - кажется, мастер был чем-то недоволен. - Но у вас сегодня началась настоящая практика, и скоро вы узнаете, чем она отличается от теории. Что касается этого зала, то я должен вам сказать, что восемьдесят один - это очень много. Слишком много. Пройдёмте-ка все за мной.

  Пройти пришлось недалеко, всего шагов двадцать до ближайшей опоры. На ней висели различного размера листы бумаги и пергамента, и даже один носовой платок, все исписанные чернилами разных цветов и заверенные авторитетно выглядящими подписями и солидными печатями. Эти выставленные на обозрение произведения канцелярского искусства немедленно были опознаны как акты освидетельствования. Большой мастер догадку учеников подтвердил:
  - Вот видите, что приходится делать, чтобы тут всё стояло ровно и не падало! Восемьдесят один на такой глубине - это почти что бесконечность. Восьмёрка - это ложная стабильность, а единица, вы сами должны понимать, что это. Всё, что угодно, причём внезапно. Тому, кто пожелает сложить из них девятку, придётся очень постараться.
  Такое наглядное подтверждение реальности явлений, известных только из теории и не встречающихся в привычном быту юного обывателя, впечатляло. Четверо студентов ещё раз внимательно огляделись и обнаружили поблизости несколько аналогичных инсталляций. Потому вслед за Тимеофером, который повёл всех за собой в самый широкий проход, группа отправилась, настроившись на серьёзный лад.

  И сразу всё вокруг начало меняться. Через пару шагов свет перестал быть ровным, а замерцал, из его однотонного белого свечения каждый миг выделялись разные оттенки, внезапно вспыхивая и тут же пропадая. Пол своим блеском уже походил на стеклянный, а стены перестали казаться серыми шершавыми скалами, они стали гладкими и приобрели бело-металлическую окраску. Звук шагов теперь звучал не глухо, а резко и звонко, многократно повторяясь эхом, пол словно скандалил и грозил разбиться, если незваные гости не повернут обратно. Студенты нервно озирались, мастер Асафес нахмурилась, а когда Каоси оступилась и громко ойкнула, мастер Тротос подал рукой знак остановки.
  - Спокойно, ученики, - поспешил в зародыше пресечь возникающую панику мастер Тимеофер, - здесь не всегда так тревожно, но часто бывает и хуже. Но главное правило поведения вам известно, не спешить и внимательно смотреть по сторонам. Постоим немного, успокоимся. И если есть вопросы, то задавайте.
  Сат молча усмехнулся. Ученики на первой и второй ступени считают, что большой мастер Пугнус Тимеофер-Кишенит, это просто учитель гимнастики. Но за два года гимнастических занятий у них вырабатывалась надёжная привычка реагировать на его противный крик немедленным исполнением приказа. А сейчас, в безупречном шёлковом костюме зелёного цвета с изумрудными пуговицами, опоясанный мечом в позолоте и бриллиантах, руководитель группы выглядел как аристократ, привыкший и имеющий право командовать.

  Вопросы были у всех, но парни, молча переглянувшись, пропустили вперёд Каоси, взъерошенную и жаждущую немедленно с кем-нибудь поговорить.
  - Стекло и серебро, которые вокруг нас, они ведь не настоящие?
  - Спорный вопрос. Тем более, это не серебро, - ответил Тимеофер, доставая скромного вида манипуляционный кинжал, совсем не походящий на пару для гордо болтающегося на поясе вычурного меча, рабочий инструмент простой формы без украшений. Кинжал упёрся остриём в якобы серебряную стену, и мгновенно раскалился докрасна. Каоси удивлённо ахнула, а мастер Асафес от досады прикусила губу, выдавая секрет, что она так ловко управляться с кинжалом не умеет.
  Металл вокруг раскалённого острия тут же расплавился и стёк на пол блестящей каплей, показав, что толщина металлического слоя не более одной десятой пальца, а температура его плавления не высока. На дне получившейся воронки выступил знакомый уже серый камень.
  - Не серебро, олово.

  Сат, глядя на кусочек быстро застывающего металла, едва успел подумать, что олово тоже стоит денег, как то же самое Каоси выдала вслух:
  - Но олово хоть и не драгоценный металл, но всё равно дорогой. То, что его так много здесь, разве это не нарушает принцип равноценного обмена? Выгода не может возникнуть из ничего!
  - Этот так называемый 'принцип' на самом деле является вздором, придуманным ради простого, а значит неправильного объяснения сложных вещей. На самом деле на этих стенах и серебро могло быть, и даже золото с бриллиантами. Но как бы вы извлекли из этого выгоду?
  - Отрезала бы кусочек, чтобы забрать домой? - Каоси понимала, что вопрос с подвохом, потому не утверждала, а тоже спрашивала.
  - А сколько бы вы пожелали бы забрать домой?
  - Сколько получится. Максимально. А разве нет? - Пусть золота здесь не было, но Сат уже замечал ранее, что Каоштар, всегда готовая смеха ради нести вслух разную чушь, о деньгах всегда говорит серьёзно. Максимально.
  - То есть по возможности всё?
  - А, вот в чём дело... Всё уже украдено до нас! - Каоси состроила обиженную мину, но Сат заметил, как в её глазах промелькнуло какое-то сильное чувство, не похожее на веселье от собственной шутки. За спиной, кажется со стороны мастера Асафес, раздалось фырканье, очень походе на сдавленный смех, а мастер Тимеофер только скривился.

  - А ну-ка, будьте серьёзнее, девушка! Мы не в парке гуляем! И начинайте уже понимать то, чему вас успели научить, а не тупо повторять, что зазубрили, - он обратился уже ко всем ученикам. - Правильный ответ, между прочим, элементарный. Это пространство нестабильно и нуждается в регулярном освидетельствовании. А всякое физическое действие гораздо сильнее, чем простое наблюдение. Будь здесь засвидетельствованное золото, вы, начав добычу, тут же сломали бы всю стабильность. Унося золото из места, в котором золото есть, вы стали бы превращать его в место, где золото было. Было, да сплыло, при следующем посещении вы бы от него и следа не нашли. А те куски, которые вы успели бы отломать, помнящие о своём происхождении, стали бы исчезать прямо у вас в руках. Протекать сквозь пальцы, развеиваться как дым. Унести через обратный путь наверх вам удалось бы сущий мизер, только то, на что получилось бы неотрывно смотреть и видеть золотой блеск, или, быть может, ощупывать руками. Ещё бывают специальные кошельки и сумки, надёжно сохраняющие содержимое, пока пользователь сосредоточен, чтобы чувствовать его вес. Но у вас ничего такого нет.

  - А если бесконечный источник золота? Не месторождение или золотые стены, а именно бесконечный и неисчерпаемый по самой своей сути? - включился в разговор Киронуш Древунт. Сат мысленно только руками развёл, такой гордый Киронуш оказался ещё и вот каким меркантильным, и вот каким безграмотным.
  - А такое бывает? - голос неизвестно чей, а значит мастера Тротоса, прозвучал неожиданно и заставил учеников вздрогнуть.
  - Обычно нет, но на границе может быть всё, ведь так говорили.
  - Всё, возникающее на границе, делает это не по нашей воле, а согласно законам природы, мы не создатели, а только свидетели. А закон сохранения материи никто не отменял, ученик. - Тротос говорил размеренно, словно зачитывал написанное. - На границе действительно могут возникать ненормальные и неестественные явления, но они именно такие и есть, неестественные и ненормальные. Не следует пытаться познакомиться с ними слишком тесно. Подобное случается неизвестно почему, но уж точно не ради исполнения ваших желаний. Обычно всё это крайне опасно и даже выглядит гадко. Разумеется, потом, когда вы чему-то научитесь, то сможете найти подходящую область нестабильности и там сами что-нибудь сманипулировать, например получить бесконечный фонтан золотых монет. Но тут и настанет самое время вспомнить закон сохранения. Никакая нестабильность не создаёт что-то из ничего, а притягивает существующие атомы откуда-то. А самое распространённое вещество во вселенной - это проклятый водород.

  Определение 'проклятый водород' было выделено так, словно мастер Тротос имел к самому лёгкому газу какие-то личные счёты, и желал при первой возможности отомстить. Иные слова, сказанные учителем в чёрном доспехе, ложились на ум слушателей, словно прочитанные в книге, смысл их запоминался, но голос уходил из памяти. Но 'проклятый водород' совершенно точно было сказано басом, Сат сумел это не только заметить, но и запомнить.
  - Да, водород, - внезапная лекция продолжалась. - Если где-то на грани стабильного мира бьёт золотой фонтан, не надейтесь найти в нём много золота. Золото во вселенной встречается относительно редко, а потому аномалия кроме золота, которого ей будет гарантированно недостаточно, притянет к себе с той стороны всё что попало, в первую очередь водород. Теперь представьте, что получится, если вы набьёте полную сумку водородом, который притворяется золотом. Поинтересуйтесь, насколько масса атома водорода меньше массы атома золота, и посчитайте, скольким атомам водорода потребуется собраться в одной точке, чтобы изобразить из себя всего один атом золота. А после этого представьте, что случится, когда весь этот водород из области мнимой стабильности перейдёт в область стабильности устойчивой и постарается занять свой законный объём прямо возле вашей задницы.
  Идея, что опасность может происходить не только из тонких магических, но и из грубых натурфилософских сил, внезапно оказалась для всех новой и ошарашивающей. Изучение материальных основ мира рассматривалась большинством студентов как занятие низкое и не сильно нужное, потому представление о разнице между атомом золота и атомом водорода у недоумённо переглядывающейся молодёжи было весьма расплывчатое. Только Сат, увлечённый механикой, кое-что соображал в этом деле, и сумел сделать вывод:
  - Её оторвёт ударом волны расширяющегося газа.
  - Гораздо хуже, - ответил Тротос, и Сату снова почудилось присутствие в стерильном на эмоции голосе тонкого оттенка грусти. - На самой границе стабильности императорские законы систематически нарушаются, на то она и граница. Ограничения сил, скорее всего, не сработают, и жадного идиота размолотит в пыль вместе со всеми, кто окажется рядом.
  Всеобщий 'ох' был дружным ответом, а Сата клюнула удручающая мысль: 'Как же мало мы знаем о мире, в котором живём!'

Глава 1.2. Лжесвидетельство о намерениях

  Свидетельская деятельность на четвёртом ученическом уровне не представляет собой чего-то сложного, весь секрет спрятан в правильно организованном мышлении на заданную тему. Само собой разумеется, что четверокурсники этот навык получили, закрепили и оттарабанили на долгих и изнуряющих практических занятиях трёх начальных ступеней. Сейчас требовалось связать в непрерывную цепь воспоминания о событиях, приведших их сюда, на границу стабильной реальности. Эта череда образов не обязана вмещать всё, что случилось за день, необходимо и достаточно в правильном порядке поднять из памяти только те мысли и ощущения, что расположены вдоль линии от 'мой сегодняшний день начался там' до 'а вот сейчас я здесь'.
  Ещё вчера Каоси была уверена, что легко справится, но сегодня с самого начала что-то пошло не так. Пробудившись утром, она поняла, что ночью к ней приходили сны, что уже само по себе неприятно. К счастью, сновидения оказались скорее безвредными, они не заставляли её активно в чём-то участвовать, всё ограничилось простым наблюдением за происходящим, но приходящие смутные образы отчего-то отказывались добровольно забываться. В них мерещились смысл и логика, что тревожило.

  Спуск в лифте вместо ожидаемой радости принёс целый перечень страданий, от головокружения до боли в прокушенной щеке. Сейчас, после того как нижний зал показал свой сварливый нрав, Каоси совсем раскисла. Мысли путались и разбегались в стороны, воспоминания наскакивали друг на друга, а воображаемая линия от 'тогда' до 'теперь' представлялась внутреннему взору волнистой и пунктирной. Результат мыслительной работы обещал получиться столь скверного качества, что грозил оказаться свидетельством будущих неприятностей, ради защиты от которых Каоси и напустила на себя весёлый вид.
  Учебная группа двигалась куда-то вглубь запутанных коридоров, полы которых имели небольшой, но легко заметный уклон. Чем дальше от лифта они уходили, тем глубже спускались, и вскоре Каоси уже было страшно. Напускной оптимизм и близость Баси помогли на время взять себя в руки, но когда идущий впереди мастер Тротос начал спускаться вниз по каменной лестнице, её сердце пропустило удар.

  Каоси никак не ожидала, что лестница её напугает, ведь лестницы надёжны. Пишут, что по ним можно спуститься хоть на самое дно. Тот, кто спускается, шагая по ступеням, смотрит под ноги, чтобы не оступиться. Поэтому он имеет возможность убедиться, что следующая ступенька находится на своём месте, разумеется, если кто-то её туда установил, и никто другой не успел сломать. Чем больше глубина и ближе самый низ, тем вольнее и причудливей данное правило себя проявляет. На ступенях порой заводится всякое, а в самой нижней точке может оказаться и буквально всё что угодно. Но лестница, сделанная умелыми руками из грубого материала, никогда не исчезает бесследно, и не заводит неведомо куда, и этим отличается от кривых коридоров.
  Тот, кто спускается по лестнице, делает шаги. Шаг. Другой. Третий. Сотый. Тысячный. Каждый сделанный шаг - это отдельное законченное действие. Сделанный шаг уже свершился и остался в прошлом как свидетельство, что ещё один кусочек пути был пройден. Так подтверждается действительное существование места, по которому проходит сложенный из кусочков путь. И когда придёт время возвращаться, дорога обратно не закроется, можно будет пойти назад, шагая вверх по надёжным ступеням.
  Ступени и в самом деле выглядели надёжными, а вот вся ситуация в целом - не очень, и не понять сразу, отчего так. Небрежность в университете не в чести, а потому учебная группа собрана в полном соответствии со всеми правилами. Возглавляют и ведут маленький отряд трое мастеров-преподавателей.

  Большой мастер Пугнус Тимеофер-Кишенит самый главный. ('Учитель гимнастики', уже смешно.) Вершит руководство и наблюдение за ситуацией, а чего за ней наблюдать? За учениками он наблюдает. Кроме того, своим гордым и уверенным видом он должен вселить твёрдость во всех присутствующих, в первую очередь, опять же, в учащихся, потому одет во всё зелёное, чтобы выделяться среди камней. Тут внизу, где нет настоящего солнечного света, ни трава, ни деревья не растут, и самый заметный цвет - это зелёный, а вовсе даже не морковный. Особенно такой яркий травяной оттенок, жутко дорогая краска, кстати говоря. Недаром ходят слухи, что среди преподов большой мастер Тимеофер не считается таким уж большим, а получению им высокого звания происхождение поспособствовало заметно больше, чем заслуги. Но не ученикам четвёртой и прочих ступеней об этом судачить, и не ученицам тем более. Вот костюм его обсудить, это нормально (костюм реально шикарный, особенно пуговицы), остальное - не их уровень.

  Мастер Малюк Тротос (не 'большой', а просто 'мастер') служит резервом для энергичного решения проблем, и ждёт, когда проблемы возникнут. Внешностью обладает ещё более впечатляющей, чем командир, потому что не выглядит никак. Или, быть может, выглядит никак. Встреча с Тротосом ожидает учеников только после начала третьей ступени, на вводных практических учениях, но не ранее. При этом никто до сих пор не похвастался, что смог повстречать эту странную личность где-то ещё, кроме занятий. Таким образом, мастера Тротоса вроде как не было, хотя он конечно же был.
  А у младших учеников он считался легендой. Чуть ли не с первого учебного дня среди них расходились слухи о присутствии среди университетских преподавателей великого воина и героя, подвиги которого очень велики, но связаны с совершенно секретными делами, а потому не полежат огласке. Различные описания внешности столь выдающейся личности хоть и грешили фантастичностью, но в целом, как оказалось, в главном совпадали с реальностью. Откуда к первогодкам просачиваются такие сведения, несмотря на записанный в уставе категорический запрет на обсуждение с младшими любых подробностей собственного обучения, в том числе и разглашение личности учителя, не загадка. Языком треплют очень многие и обычно как-то избегают кары за нарушение устава. Каоси и сама это любила и одобряла, но отказывалась понимать тех болтунов, что болтают без цели и за просто так.

  Мастер Катаноя Асафес, чей белый незагрязняемый комбинезон указывал на профессию механика, механиком не выглядела. Каоси с трудом представляла, как в случае необходимости эта дама невеликого роста и хрупкого телосложения сможет крутить большие гайки, каковых в лифте было предостаточно, а поверить в то, что на тонких пальчиках под перчатками могут скрываться мозоли, было решительно невозможно. Должно быть, от смотрителя над механизмами такое не требовалось, а нужно было только смотреть за правильностью их работы, да ещё регулировать пламя горелки.
  Чем ещё занимается мастер Асафес, Каоси представляла очень смутно, никаких других предметов эта довольно молодая ещё, но не очень красивая преподша у их группы не вела. В отличие от Тротоса, повстречать её как на территории университета, так и в городе, было проще простого, но сделать хоть какие-то выводы о роде её деятельности по результатам таких случайных встреч не выходило. Ходили слухи, что Асафес курирует некий литературный клуб для старшекурсников, но тот самый запрет о разглашении не позволял открыто расспрашивать об этом. А ещё неожиданностью оказались очки на её носу, чего ранее не наблюдалось, наверное, обычно она пользовалась наглазными линзами.

  Этот треугольник из тройки мастеров, как самая прочная и устойчивая фигура, составил основу группы. Для внесения живой подвижности в один из углов поставлена женщина, отчего треугольник перестал быть равносторонним, и равновесие сместилось в сторону от центра, а тройка из воплощения замершей гармонии превратилась в верткую комбинацию из сразу нескольких двоек и единиц. Учебники заумным языком рекомендуют применять такую конфигурацию 'для руководства и контроля, поскольку она совмещает соблюдение правил и следование идеалам со способностью гибко оные трактовать и динамично изменять приоритеты, соблюдая не букву, но дух университетского устава'.
  Каоси, поколебавшись самую малость, заключила, что ожидать чего-то плохого со стороны учителей было бы неумно. Но и с учениками на первый взгляд всё тоже было в полном порядке, разглядеть в них источник непонятных страхов не получалось совсем никак.

  По тому же правилу, что определило количество учителей, учеников в сегодняшней группе собралось четверо, как раз, чтобы составить квадрат. Геометрическая фигура эта не идеальна, совсем не то, что треугольник, но именно потому во всём превосходит его на грубом материальном уровне. Треножниками можно любоваться в храмах, но в быту все предпочитают четырёхногую мебель, которая из-за наличия дополнительной ноги лишена звания идеала устойчивости, но зато гораздо удобнее. Безупречные теоретические решения, воплощаемые тройкой, плохо работают в реальной жизни. Всегда полезно что-то к ним добавить, чтобы придать запас прочности и изгнать притаившуюся в мёртвой идее опасность. Четвёрка - символ успеха во всяком деле, где требуются не чудесные озарения, а трудолюбие и прилежание. Именно ради пробуждения в учениках этих качеств потребовалась была такая конфигурация: трое юношей, сбившиеся в собственный маленький треугольник, хранящий дух ученичества, и одна девушка в качестве трещины, чтобы выпустить его наружу из этого совершенного сосуда.
  Составленная таким образом группа из семи участников воплощала принцип 'небесная тройка правит земной четвёркой'. Число семь любят все. Мнение простых обывателей, недалёкое от суеверия, и опыт профессионалов, извлечённый из множества рискованных дел, солидарны в отношении этого числа. В семёрке крепко соединяются теория и практика, мечта и дело, замысел и исполнение.
  По всему выходило, что сегодняшняя практика подготовлена самым добросовестным образом, и проблемам просто неоткуда взяться, но Каоси вдруг поняла, что как раз она-то не подготовилась вообще ни к чему.

  Во-первых, сны. Об утрате контроля над собственным внутренним миром положено не медля докладывать, особенно если такое случилось на пороге трудных свершений. И неважно, что лично он это отступление от правил видится незначительным. Если и в самом деле скоро случится что-то непредвиденное и неприятное, обязательно будет разбор, а то и целое расследование, и тогда уже волей-неволей придётся сдаваться на милость преподавателей. А они запросто могут выразить ей недоверие, как недостойному ученику, и тогда прощай учёба.
  Во-вторых, внезапно возник один известный вопрос, задавать который самой себе раньше как-то не приходилось: 'Что я здесь делаю?' Выскочил он, как назло, именно в тот момент, когда обязательно был нужен уверенный и внятный ответ, а его не находилось. Убедить саму себя, что она 'просто учится', Каоси не смогла, такое заявление казалось пустой отговоркой, только умножающей беспокойство. До сегодняшнего дня вся эта затея с университетом не вызывала у неё протеста, первые три ступени требуют от студентов по большей части одного только прилежания. Но сейчас, при первом же непонятно откуда родившемся предчувствии возможных неприятностей хотелось всё бросить и бежать прочь. И ведь позора в том не будет, хотя бы потому, что она в любом случае не собиралась становиться свидетелем. Это занятие не для женщины. А раз так, то здесь и сейчас слабым звеном, не заинтересованным в общем успехе, а потому способным одним лишь своим присутствием довести до беды, является именно она. А кто же ещё, ну не мальчишки же?

  Уж точно не Баси! Этому деваться некуда, для него само поступление в университет уже является удачей. Добыв звание свидетеля, он получит шанс встать на одну ступеньку со знатью, пусть и не вровень. Смешно, но возможность учиться он ценит так высоко, что между учёбой и её, Каоси, обществом, он гораздо чаще выбирает учёбу. А ещё у него дома какая-то девка есть, он старался это утаить, но разве такое скроешь? Придурок...
  Но вот кто гораздо больший придурок, так это Киронуш. Вот зачем ему сюда? Зачем ему диплом свидетеля? Что он и его семья получат такого, чего у них уже сейчас нет? Своих земель у них столько, что больше всё равно не удержать, и всё не по краям, а в почти в самой середине. Никакого смысла самому работать свидетелем, что на себя, что на других, для юного отпрыска этой снобской семейки просто нет. Киронуш, как видно, с этим согласен, и к учёбе весьма прохладен. Можно подумать, что это он - слабое звено, но не похоже на то. Учиться он не хочет, а вот диплом - очень даже хочет, в чём легко убедиться, если понаблюдать за всеми его маневрами вокруг преподавателей. Тем более, он хоть придурок, но не дурак, необходимый минимум знает твёрдо, и отступать не собирается. Так что экзамены не завалит. Наверное, свой семейный свидетель понадобился Древунтам для каких-то загадочных и зловещих махинаций.

  А вот Сат совершенно точно никакими махинациями заниматься не собирается. Он мальчик честный и старательный, а звание 'свидетель' у него разве что на лбу не написано. Пойти на службу - этого для него слишком мало, а завести собственное хозяйство - слишком много, нету у него земли-то. Так что придётся ему древним проверенным способом восстанавливать семейный достаток, это не умаление чести. Если уж Древунты своего сынулю сами на учёбу послали, и за честь не беспокоятся, то Семидомам в их-то положении от 'императорской' работы нос воротить просто глупо.
  А вдобавок, Она недавно рассказывала, что у Сата с отцом был скандал какой-то, как будто бы его чуть из дома не выгнали... Но когда настроение скверное, как сейчас, про Неё даже так, имени в уме не проговаривая, лучше лишний раз не думать. Вот сложатся мысли невежливо, а потом Она при встрече обязательно почувствует. Не накажет, конечно, и не упрекнёт даже, но потеря Её доверия может привести к нежелательному итогу. В самом деле, ну вот кто она для Неё, а кто Она для неё? Нет уж, не надо сомневаться. Пусть всё идёт туда, куда идёт, пусть что выйдет, то и получится, что будет, то и ладно. Учимся дальше в трижды ненужном университете, дружим, с кем велено, и изображаем послушную девочку. И ничего не боимся, хоть и страшно. Берём пример с Сата, который вроде как совсем другими вещами увлекается, его знаменитый хронометр подтверждает, а всё равно по свидетельской теме лучший ученик.

  Подумав про Сата, Каоси осторожно, чтобы не спугнуть, скосила глаза в сторону и убедилась в верности своих подозрений: Сат, уверенный, что на него в данный момент не смотрят, опять пялится на её ноги. Вообще-то походный костюм мало что оставлял открытым, но именно потому предоставлял много пространства для воображения. А в том, что Сат - в некотором роде художник, и с воображением у него всё просто отлично, Каоси уже давно не сомневалась. К тому же его взгляды казались не пошлыми, было в них какое-то ... уважение что ли? От абсурдности мысли, что её прямо сейчас раздевают взглядом, но делают это с уважением, ей стало немного веселей. 'Может быть, он меня и правда нарисовать хочет?' - пришла в голову новая мысль. Каоси представила, как Сат рисует её полностью голой, и ощутила, что ей слегка, самую чуточку стыдно, но и немного радостно.
  Страх отступил, и вернулась ясность сознания. Ночные видения, сразу же после пробуждения скомканные и валяющиеся на краю памяти непонятным бесформенным комком, начали возвращать свои форму и смысл. Каоси мысленно похвалила себя за собственную удачливость, которая, что бы там не заявляли скептики, является личной заслугой всякого, кто способен к манипулированию.

  Современная наука доказала, что сновидения - это порождение враждебных сил, жаждущих уничтожения всех разумных существ. Только суеверный дикарь настолько глуп, что ищет в их губительном ночном шёпоте полезные подсказки и пророчества. Человек же культурный, или хотя бы самую малость грамотный, остережётся повторить наяву то, что якобы совершил в ложной реальности снов. Но вот беда, эта напасть хитра и всеми силами старается сбить жертву с толку, прячась днём где-то на изнанке памяти, оставляя в разуме только тревогу, но не позволяя вспомнить себя и рассмотреть. А значит, пока ты не можешь вспомнить содержание сна, ты не поймёшь, по твоей ли воле совершались твои дела, или под влиянием чужой. Быть может, ты кормишь и укрепляешь сон, который скоро вернётся за тобой, обладая большей силой, чем в прошлый раз.
  Теперь Каоси ясно вспомнила, что в виденном этой ночью сне она и правда ничего не делала сама, и даже не имела в нём собственного тела. Всю происходящую смутно сейчас вспоминаемую ерунду она наблюдала исключительно со стороны, из чего следовал оптимистичный вывод, что этот сон не имел над ней власти. Губительные силы только легонько её коснулись, и, понятное дело, ушли прочь, несолоно хлебавши, чего и следовало ожидать.

  И вот тут-то и скрывалась засада. Её память о ночных видениях так легко раскрылась благодаря мысли о Сате потому, что Сата она в них и наблюдала. Словно та злая сила, что сны насылает, промахнулась и попала не в того. Как следует поступать, если к тебе приходят сны о тебе же, Каоси знала, но как быть, если они целиком без остатка посвящены кому-то другому? Жалея о легкомысленном решении нарушить правила и никому ничего не рассказывать, Каоси старалась сообразить, как же теперь поступить: держаться от Сата как можно дальше, как от источника неизвестной опасности, или же быть к нему поближе, чтобы помочь, если начнёт происходить что-то неладное?

  Ответ никак не находился, Каоси снова захотелось пустить это дело на самотёк и надеяться, что беспокойство окажется вдруг пустым, или всё как-нибудь само рассосётся. Тем более, так её смутивший лестничный марш закончился, и опять потянулись горизонтальные коридоры. Свет перестал мерцать, горел ярко и ровно, но только вдоль того пути, которым шла группа. На перекрёстке Каоси заглянула в ответвление, и впечатлилась творящимися за углом цветной свистопляской и фейерверками. Наверное, этим путём уже давно никто не ходил. Возможно, он не вёл ни в какое важное место, и его не требовалось закреплять.
  А прямо впереди их ожидал указатель с ярко-зелёной (кажется, химическим карандашом изображённой) надписью 'Учебная зона ? 3'. Табличка из белой жести без следов ржавчины держалась на трёх железных гвоздях, и была продырявлена ещё в дюжине мест. Забитые в каменную стену гвозди были обмотаны красной нитью, хвост которой был зафиксирован печатью. Стоило только Каоси поравняться с этой жестянкой, как один из гвоздей дёрнулся и вылез наружу на целый палец, но печать вспыхнула зелёным огоньком и втолкала его обратно. Каоси уже во второй раз за сегодня ойкнула, на этот раз удивлённо, и оступилась. Сат, не иначе как по случайности оказавшийся совсем рядом, поддержал её за локоть. Мир дал ясный знак: 'Держись ближе'. Нельзя верить снам, а объективной реальности верить можно и нужно.

  Болтать на полевых занятиях не полагается, но и хранить полное молчание никто не требует, а держаться рядом с парнем и не перекинуться хотя бы парой слов показалось Каоси чем-то противоестественным. Но Сат сегодня оказался угрюм и неприветлив, поддержать разговор не стремился, отвечая односложно и нехотя. Такое отношение прям било по самолюбию, и Каоси с азартом принялась его тормошить, втайне радуясь, что нашла способ отвлечься от тревожных ожиданий. За пару минут, прежде чем мастер Асафес многозначительно похлопала её по плечу, требуя замолчать, Каоси загрузила Сата по самые уши расспросами о его планах на сегодняшнюю практику и поделилась целой кучей своих желаний и хотелок, касающихся того же.
  - Ученик Параномиш, - прервала веселье мастер, - закрывайте балаган!
  - Но я же по теме занятия, - попыталась поспорить с мастером нарушительница порядка, но наткнувшись на обещающий неприятности взгляд, и внезапно сообразив, что как-то ненароком умудрилась выболтать Сату многое из странного сегодняшнего сна, немедленно замолкла.

  И верно, наступило самое подходящее время для молчания. Учебная зона номер три продолжала показывать свои учебные чудеса, в очередной раз преобразившись. Стены покрылись грязно-белёсыми натёками, а пол вдруг оказался посыпан белым порошком. От шагов семи человек поднялась пыль, которая тут же полезла в нос и глаза, а уж о том, чтобы открыть рот и заговорить и думать не стоило. Неизвестно, была ли эта пыль ядовитой, но Каоси отчётливо чувствовала запах мокрой извёстки. Воздух, напротив, казался ей невыносимо сухим, вытягивающим влагу из губ и слезящихся глаз, а мерзкая пыль поднялась ещё выше и начала липнуть к одежде. Смотреть вперёд становилось всё сложнее, прямо по ходу движения клубы пыли толчками взлетали к самому потолку, словно кто-то невидимый бежал впереди группы, стараясь поднять в воздух как можно грязи. Каоси страдала от невозможности почесать глаза обсыпанными белилами пальцами, но смиренно терпела весь этот кошмар, поскольку мастера ни капли не смутились и не притормозили, а продолжали вести группу дальше.

  Испытание для нервов закончилось так же внезапно, как и началось, и пыльный коридор привёл в какую-то новую пещеру. Или не в пещеру. Каоси увидела перед собой огромное пространство, словно они вернулись на поверхность под небесами. Вот только здешнее небо не походило на настоящее. Оно было серым, не как облака в пасмурную погоду, а подобным грязной воде, и выглядело настолько плотным и близким, что просило дотронуться до себя руками. Горизонта не было, ровная поверхность, на которой стояли мастера и ученики, условно считаемая землёй, лежала под светящимися небесами, отражала их грязный серый свет, и постепенно смешивалась с ними. Такой оказалась область неопределённости, примитивное отражение голой концепции существования, страна бессмысленная и не способная без посторонней помощи закрепить внутри себя что-то сложное.
  Сквозь неподвижный воздух очень медленно и плавно спускались большие светлые хлопья. Каоси поймала одно такое, подставив ладонь, и оно рассыпалось всё той же пахнущей известью пылью. Каоси захотелось зевнуть от скуки. Она ожидала встретить тут нечто величественное, но вместо этого получила увеличенный в миллион раз грязный деревенский сарай, щедро побеленный изнутри ради защиты от гнили, но совершенно пустой и потому бесполезный.
  - Это полный отстой, - обиженно пробурчала она себе под нос.

Глава 1.3.

  Наличие на самой глубине мира какой-то 'учебной зоны номер три', а стало быть, и один и два, и, возможно, четыре, и даже пять, оказалось для Сата неожиданным. Он-то полагал, что вокруг Нижнего зала расположились малоосвоенные пустые места. Пусть и посещаемые время от времени учениками и сопровождающими их мастерами, но всё же дикие. А тут вон оно как! Таблички, указатели, лестницы с перилами, только скамеечек для отдыха, а ещё для красоты статуй у стен не хватает.
  Но подземелье создавало благоприятное впечатление о себе, прекрасно обходясь без украшений. Сат видел красоту в плавных изгибах коридоров, скрывающих путь впереди ровно настолько, чтобы не оскорблять зрение примитивной прямолинейностью, но и не устрашать прохожего неизвестностью, скрывающейся за слишком близким поворотом. Коридор оказался не слишком узок, не широк, не чрезмерно низок, не высок, гармония отношения ширины к высоте словно намекала на участие в его прокладке настоящего архитектора. Так оно, в общем-то, и было, мастера-свидетели, по необходимости обновляющие местные пути, имели профессиональную гордость и старались творить своё дело хорошо в любом смысле. А уж как забавно сверкали изнутри ненужные больше временные коридоры, потерявшие стабильность и доживающие свой срок, это было просто сказочное зрелище. Соваться внутрь не стоило ни в коем случае, но посмотреть на переход высвобождаемой энергии существования в световое излучение было любопытно.

  Немного мешала наслаждаться чудесными видами Каоси, совершенно неожиданно она оказалась трусихой. Нервничать она начала ещё в самом начале, вместе со всеми, но все понемногу успокоились, а она чем дальше, тем больше. Пока, наконец, не принялась к Сату откровенно липнуть. Отчего она не старалась поискать защиты у Баси, Сат не знал, и знать не хотел. Какие-нибудь женские капризы, обиды, или вовсе интриги с целью за что-то своего бой-френда наказать, или пробудить в нём ревность. Общаться столь плотно в столь двусмысленной ситуации с вроде как 'чужой' девушкой Сату совсем не улыбалось, а проверять, насколько Баси ревнив, тем более.
  Вот только Каоси никак не отлипала, и чесала языком. Достаточно связно чесала, надо признать, и соблюдая конспирацию. Прежде чем её болтовня была замечена мастером Асафес и пресечена, Сат успел, сам того не желая, узнать о многих бедах и несчастьях, преследующих Каоси толи с самого сегодняшнего утра, толи хуже того, с самого момента поступления в университет. Особую зловещесть этим проблемам добавляла его собственная неспособность квалифицированно определить их размер и опасность, с его собственной тоски зрения все они выглядели, как безвредные мелочи, в то время как Каоси описывала их не менее как 'ужас-ужас'.

  Послать Каоси куда подальше, даже вежливо, было бы совсем невежливо, а потому пришлось ненадолго смириться и немного потерпеть. К тому же, кое-чем интересным она успела его удивить. Интересно, например, что такое 'жемчужина'? Так Каоси назвала предмет, на который хотела бы посмотреть, но с грустью поведала об ожидаемой неудаче. Сат был уверен, что это слово не выдумано Каоси, а означает действительно существующую в мире вещь, и готов был спорить, что найдёт его в словаре. Но сейчас это слово только будило смутные мысли о воде, о море, о живущих в нём существах, кажется, улитках, но не значило ничего конкретного.
  Зачем Каоси смотреть на улиток? Спросить бы её саму, но мастер Асафес бдит прямо за спиной, да и сама Каоси выглядит не очень здорово. Глаза девушки покраснели и слезились, дышала она через раз, только носом, плотно сжав губы, словно боясь проглотить что-то из воздуха. Сат догадался, что помутнение рассудка, доставившее ему столь неприятные ощущения во время спуска в лифте, догнало его соратницу по учёбе только сейчас. Делать было нечего, эту проблему каждый должен решать сам.

  Коридор учебной зоны номер три вёл группу всё дальше, постепенно утрачивая чёткость и параллельность линий, а вместе с ними и красоту. В воздухе отчётливо запахло солью и холодом, где-то впереди, уже скоро, их всех ожидала зона неопределённости, странное место, приспособленное мастерами университета для обучения студентов. Но Сату не удавалось порадоваться приключению, половину его внимания занимала Каоси, которая совершенно точно видела какую-то свою реальность. Мастер Асафес в ответ на озабоченный взгляд и недвусмысленный немой вопрос только хмыкнула и велела ему девушку страховать, сообщив притом, что 'первый раз так у всех'. Означало ли это, что и ему вокруг видится что-то очень своё, Сат так и не понял.
  Баси, наконец, решил уделить внимание своей подруге и принялся оберегать её с левого бока, вежливо, но решительно оттеснив Сата чуть в сторону. А Сату всё продолжала лезть в голову дурацкая 'жемчужина', чем бы она ни являлась. Это непонятное слово прицеплялось паразитом к каждой мысли и с металлическим стуком каталось по краю рассудка словно стальной шарик по блюдцу, наверное, оно было чем-то круглым. Стук становился всё сильнее и зазвучал уже не внутри сознания, а в ушах, происходя прямо из жилетного кармана. Сат схватился за хронометр и убедился, что стальной стук рождается именно из него. Часовой механизм начинал вдруг куда-то очень спешить всякий раз, когда Сат принимался думать о пресловутой 'жемчужине' и приходил в норму сразу же, как только мысли перескакивали на что-то другое. Воспоминание о чём-то очень важном вильнуло хвостиком в мозгу, но ловко сбежало, воспользовавшись переменой обстановки. Коридор оборвался внезапно и резко, открыв вид на ослепительное нечто.

  Два ледяных зеркала, одно под ногами, другое высоко над головой, смотрели навстречу друг другу, отражая рассеянный свет. Голова кружилась от ложного ощущения высоты, а взгляд беспомощно метался в поиске опоры, но находил только бесконечное однообразие. Будь плоскости, ограждающие верх и низ, ещё белее и глаже, попавшие между ними ощутили бы себя висящими в пустоте, но Сат ясно разглядел пронизывающие полупрозрачную толщу здешнего 'пола' морозные узоры. Вблизи они ясно различались как хаотичный рисунок из белых трещин внутри прозрачного стекла, но на некотором отдалении сливались, окрашивая всю нижнюю поверхность в сероватый оттенок.
  Размер пространства неопределённости не поддавался оценке, как и её форма. Воображение то и дело подкидывало Сату противоположные ощущения. То он чувствовал себя стоящим на дне гигантской сферической чаши, края которой постепенно выгибались на сотни миль вверх, то в следующий миг оказывался снаружи довольно небольшого шара, где расстояние до горизонта составляло всего-то сотню шагов. Не удавалось даже определить дистанцию, на которой глаз переставал различать рисунок под ногами. Белые полосы не находились в покое, а неспешно и плавно ползли кто куда, сменяя на каждом видимом клочке частую штриховку на редкую сетку, а потом наоборот. Казалось, что 'пол' колеблется, вблизи по нему шла частая рябь, а подальше как будто гуляли настоящие волны, совсем далеко выраставшие до самых местных 'небес'.
  Нос и щёки Сата щипало, как бывает на морозе, притом что холода он не почувствовал, а густой запах мокрой соли щекотал нос. Всё происходило в полной тишине, если не считать громкое дыхание самого Сата и восхищённые вздохи его товарищей по учёбе, а ещё тиканье притаившегося в кармане хронометра.

  Даже мастер Тимеофер не нарушил тишины, когда молча вышел вперёд и приступил к начертанию печати. Сат внимательно наблюдал за работой старшего преподавателя, который, не касаясь коротким манипуляционным кинжалом пола, резал прямые линии прямо в воздухе. Нанесённые пустоте порезы упали вниз и сложились на полу в простой равносторонний треугольник, самую слабую, но универсальную печать, пригодную как для преобразования, так для стабилизации. Самостоятельное знакомство с этой фигурой и было главной целью сегодняшней практики для присутствующих студентов.
  Здешняя зона неопределённости, долгими трудами мастеров приспособленная для обучения неопытных студентов, упорядоченная и стерилизованная настолько тщательно, насколько возможно, всё равно оставалась проявлением природной стихии, и не спешила выражать покорность. Ярко-зелёные отрезки, кое-как соединившись концами, вели себя словно чернильные линии на промокашке. Они теряли строгую чёткость, нагло и непредсказуемо надували свою толщину, смазывая остроту углов магической фигуры. Сат посмотрел наверх: на фальшивых небесах прямо над ним повисло огромное бледно-зеленоватое треугольное отражение, потерявшее яркость окраски и геометрическую правильность. Ровные вершины наверху превратились в волнистые извивающиеся щупальца, которые резко дёргались всякий раз, когда мастер резким взмахом кинжала отсекал от своего рисунка лишнее и отбрасывал получившиеся зелёные кляксы в сторону, где те почти мгновенно развеивались без следа.
  Определённо, зрелище получилось захватывающее, в точности как в учебном кино 'Начертание магических фигур', но только трёхмерное и в цвете. Правда, в кино неизвестный учитель в маске возился с аналогичным построением гораздо дольше, чем справился старший мастер. Печать у Тимиофера, на малоопытный взгляд Сата, получилась идеальная: равная толщина всех трёх линий, их чёткие без полутонов границы, и вершины треугольника острые настолько, что казалось опасным дотрагиваться.

  Вот теперь настало время для объяснений и расстановки задач. Задание, ожидавшее студентов, было заранее известно, теперь от каждого требовалось повторить за мастером его успех, пусть не идеально, но хоть как-то. Но сложности, возникшие при начертании простейшей хорошо знакомой печати не на мёртвой лабораторной доске, а на всамделишной живой, хоть и глубоко простерилизованной неопределённости, погрузили студентов в некоторое смятение. Потому-то его полезные наставления, касающиеся неочевидных нюансов работы с манипуляционным кинжалом, были поглощены и впитаны с энтузиазмом и чувством глубокой признательности. Сат, например, с удивлением узнал, что острие кинжала и его же лезвие в некоторых случаях удобнее рассматривать как два разных предмета, а не две части одного, о чём ни разу не встречал упоминаний в учебных пособиях.
  Команда приступить к самостоятельной работе придала Сату ускорения. Долгожданная возможность наконец-то после трёх долгих подготовительных курсов впервые по-настоящему выполнить манипуляцию, разбудило азартное желание приступить к делу как можно скорее. Опустившись на корточки, так же, как и прочие студенты, пока ещё не способные влиять кинжалом на поверхность, не касаясь её, Сат попытался провести первую линию как можно прямее, но она, предсказуемо гордо выгнулась странной загогулиной. Рана, которую кинжал наносит реальности, является нарушением его стабильности, а потому по самой своей природе не может быть прямолинейной.
  Толщина полученной Сатом линии, тёмно-синей, а не зелёной, как вышла у мастера, принялась, бодро расти. Задел первого отрезка его печати расползался, будто лужа краски выплеснутая из ведра, наглядно демонстрируя криворукость студента. Но в этом же обстоятельстве скрывалось и решение проблемы. Сату легко удалось обрезать неровные края и привести отрезок в относительную норму. Этим же методом у него получилось изобразить на полу две оставшиеся стороны треугольника, отрезать от них всё лишнее и подчистить огрехи.

  В результате на полу перед Сатом образовалось нечто не совсем прямое и не вполне равностороннее, но, несомненно, треугольное, цвета форменных штанов городового. Сат с гордостью отметил, что справился раньше всех.