Александр Акулов
ПОЛПОРЦИИ
* *
мост из облака.
Хамелеон - душа парков,
гобот боХа -
наБолеоном;
секион эну иня
ЭлоГам кинзамурый -
мокрошад дуно-вэна
над болотом дорога -
в Кулустан путь великий.
* *
Сперматозоид стучится в дверь,
сперматозоид!
Чуть не взорвался, не улетел
к звездам геоид!
Смеясь, под кручей
блестит Стамбул,
Константинополь
обув в луну.
* * *
мухи летальные ждут,
в небе - психец блендовоза,
Маков реальность в саду,
раков клешенье в аду,
нет утешенья -
Му-му!
Радость зовет нелюбовно!
Жвачные силы идут,
пьет органон летаргию,
лоб вырастает во лбу,
пляшет звезда во гробу...
Лонная топит стихия!
* *
Искроносый комар запищал,
сизобор в беломхах угорел.
Угорел, убежал в краснотал
и упал черным углем в блеск рек.
Я в болоте сует утонул,
в кругосне черно-белых полос...
Взбелененной юдоли разгул,
удивленного неба колосс.
* * *
Ро-ди-на -
матрешка японская,
тура, тура.
Ладью твою
в растудыкину гору.
Кряквы крик не уважают.
Нихто...
Киркой,
киркой
бури по воле.
Дымай по далям
шлейным.
* *
Укололи кусты цветом охры и крови,
цветной взрыв октября опрокинул сознанье,
опрокинулось небо в стальное лобзанье.
Гильотина мигнула.
Озоном пахнуло от искры в мельмот
мегавольт.
За дождливое лето заряд накопился
кюри-гигозойский,
Кайнозой умирает. Свихнувшийся Каин
над пролитой магмой поет...
Лабиринт сновидений взметнулся драконом
залётным,
домино свлёк обман и меч погрузил в Геликон.
Труп кварталов и маска дождя заслонили
безумье,
песня цвета застыла обжогом в глазах,
тёмный гумус безликого времени
выпил вест-зюйдье
от страны Аладдина,
глазурно облившее прах.
свиристели менестрели,
свиристели аурельно
орхидейно-бакалейно
и вполне галантерейно.
швиристели швилистились,
швалипадая в швалежник,
коздромучая глоконно
безбородого бокрёнка.
свиристелли переелли,
изжевали киноплёнку,
а магнитную - взорвали...
Улетели в заоконность.
& &
Волнуется озеро. Шумит.
Это океан или бред, или солнце другой вселенной.
Главное - цвет: и лиловый, и зелёный, и оранжевый.
Пролетают безмозглые разумные существа.
Они не имеют туловищ.
Над поверхностью озера-солнца летят какие-то головы-амебы,
полупрозрачные, фосфоресцирующие.
Эти головы похожи на головы человеческих ангелов.
Но озеро-солнце-океан не имеет поверхности.
То, что названо поверхностью, - нечто иное,
уходящее в глубь, вышину, недра - суперальвеоль
зигоморфного многомерцания.
А ангелоголовы - не совсем головы,
иначе бы они выглядели отрубленными и обескрыленными.
Это крылья-головы-глаза, полуплоские, тридцатимерные.
Речь идет о другом:
не об океане, не о крыльях-существах,
не о существе и сущности.
Тик-таканье протомира отделяет протуберанцы-флюиды.
И оно - не оно, оно.
Волновать - зарождать - проявлять - расти - проникать сквозь -
заворачивать за -
разделять - разделять - разделять, разделять.
Нет! Нет! Нет! Нет!
Всё - ничто.
Всё ничто.
Голубое блаженство неведенья.
Волнуется безмозглый океан.
Накатывают волны сверхзнания.
Безмиренность. Безмерянность.
Прекрасноличинность коллапса.
Сияние сверхвзрыва.
Радость уничтожения.
Парить - лететь - плыть.
Округлая невесомость амассы гиперпространства.
Ветер чувственности от перепадов микробренности.
Колокола неверности.
Облако распалось на унции.
Куда путь держишь, путь?
Токи потока умнее. Таки потока умнее.
Так вам, головы тридцатимерные! Так!
Слишком много, слишком много голов, а вящая гидра - чудовище.
Так потока, ток потока, тики-так.
Так! Так!
Унеси, унеси меня, птица.
Унеси, Улетавль.
Из истока утоков. Из истока истоков.
* *
В джунглях опадают ресницы
бледнеет небо
а нёбо исчезает
холмы взрываются гипертонией
в тучах звенит колоколами
О! Мада - гаскар,
страна родная!
Тают струи от воздушных дилижансов,
утекает,
уплывает небо,
мир исчезает
всплывает рай
* *
на восьмом
не-
бе
где живут
ле-
ли
в тихом шелесте
бе-
лом
шум для зрения остр
тишина
размыва-
ний
голубых
оконча-
ний
золотых расстава-
ний
с мирозданья песком
* *
я живу под серым сводом
в замке судорожных снов
в Единбурге, занесенном
в Илиград, ушедший вон
в Илиграде заключенном
в прах убитых деревень,
во вз" ерошенность лютущих
недотоптанных корней;
я не слышу выстрел пушки
во всклокоченности царств:
О" дальнотка колотушки!
О" пустыренная страсть!
изогнутые силуэты чаек в том сне, где никогда
не будешь
изогнутые силуэты чаек на картине писаной маслом...
Там,
там между холстом и краской -
все то,
чего не хватает, недостает,
чего ждёшь и никогда не дождёшься...
Там,
там в ойкумене белых ворон,
ставших черными от небесного света.
Да разотрет крылом по стеклянному небосводу
прозрачная чайка-смерть - проводник в страну
белых ворон...
Нет! Нет! Нет!
В страну зелёных воробьев и золотых ящериц,
где луна охраняет хрустальное ничто
в сталагмитовой оправе.
Подойдёшь к этой линзе. А в ней - нечто:
изогнутые силуэты чаек,
взывающие четкой каллиграфией:
"Давай улетим,
улетим, улетим,
улетим!"
* *
взвык чаек взвык
пустынные скалы
сердитый маяк
мысли все о потустороннем
о белых скалах в потустороннем мире
над которыми
взвык чаек взвык
и улетаешь в сторону мира потустороннего
на этом крике
иногда ближе
иногда дальше
душа - взвык
душа - взвык
душа-чайка - взвык
и нет души...
умер сердитый маяк
пустынные скалы
но только проснулся
- серая тень маяка
взвык чаек взвык.
* *
жду - не жду
жду никого
жду ничто
в бег шелеста
скрывается мысль, позлащенная незаконченностью,
в волны румян незакатного солнца лучей,
полупритухшего,
тучного тучами,
размягченного.
Статуя в бабки играет,
носом врезается в пирсы ненужных секунд...
Обманное время!
Гидра пространства подгнивает цветисто...
1
Бледный бледный бледный бледный
такой бледный
вредный
почти преступник
в царстве царстве царстве
белых листьев
листьев листьев
бледный серый серый
серо-бледный
ЧТО
январский
волк бродишь по городу
городу городу городу?
- это не я не я не я не я
не я
а эхо эхо эхо эхо эхо
тень на снегу снегу снегу
от бледного солнца солнца
солнца
солнца...
2
Ветер на море море море море
водонесение брызг брызг брызг брызг
Чей там младенец на море море море
в крыльях чаек "чи-ик" "чи-ик" "чи-ик"?
Белый младенец младенец младенец
синеглазый
запрокинуто небо море небо
море небес
чей там младенец на море
море море
в возгласах чаек
надрывно кричит кричит кричит кричит?
Синий младенец младенец младенец
безглазый безглазый
в волнах волнах волнах
молчит молчит молчит...
3
Светло светло светло светло
темные ходят ветки
стекло стекло стекло
прозрачно глядит глядит глядит
Миг не уходит уходит не уходит
уходит
время время время бежит не бежит
блестит
Ветки ветки ветки ветки
разносят пространство
ветер ветер ветер ветер
осенний знобит
* *
Черное солнце
в бархатно-алом озере
сложило бирюзово-атласные крылья
Ни звука в колокольном звоне не слышно
Я лечу стрекозой
- большим коромыслом,
глотаю авианосцы
в синей ряске тщеты.
я надел
шерстяные часы
слепящий диск солнца в туманной ауре
отсутствие людей
в отдалённом шуме города
смытый волной берег познания
неразличимость добра и зла;
взял сосуды
для ярости,
спокойствия
и конца всего
Я не мыслю,
идущий в пелену возвратов,
где родники
быстро впадают в песок
Огни бортовые разбила душа
о стеклянность лазури
и стала нездешней,
невидной,
томящей позором стыда, -
а чувства, туннели прорвав,
осушили земную вологу
и бросились в топку
владения ада стремя
Уносит дрёма мир в распятье
пространств-времен
из непространств,
колышется в реторте знамя,
взмывает голубь
для расправ.
Исчез,
исчах
эфира провод;
страстей не соберу я мзду
и нужно снова
дать им повод
начать между собой войну.
в полях души у боГа до порога
а дальше - нет
а дальше - серафим
и глаз огнистый
смотрит в недра строго
А в бездне - смуть,
под маской - Элохим
засел давно, засело
иль засели
засилили, заблеяли в руно...
Руно молчит,
руно миражем веет.
В нем стрелки есть
и бледное табло.
делайте ставки, господа,
делайте лавки;
мир изменился опять,
мир подменили:
в Озеро чистого небытия
впадает брассовость крыш ледащих,
вечности бросовостью завороженная
в гниении мыслящего тростника,
препомпезном.
Укус облаков,
укус Саваофа
для испортивших дхамму...
Кроме шулера,
кроме лебедя,
кроме высот,
ласковостью пустоты усыплённых.
существо без скелета и сердца
побежало по темным подвалам
ело стены, кричало, визжало,
убивало своим приближеньем
существо без скелета и сердца
существо это сгустком мохнатым
не катилось, не шло - натекало
не текло, а летело касаясь
стен,
полов,
потолков,
переборок
выжигало, сжигало, сминало
своей чёрной мохнатостью вещность
испаряло предметность в ничто
пресекало пути сновидений
пробуждало как будто средь утра
в переделанном мире не-этом
в переделанном мире под этот
в странном мире подделанном том
+
Зеркало времени, зеркало памяти, зеркало всплеска
дробится;
перебегают капли сознания водоросль жизни по клеткам,
чёрным дырам даря торжество озарений
чёрных и белых,
пересыхая и испаряясь, и умирая,
- нет возрождений;
есть появление капель и капель,
клеток и клеток, пересечений,
крестов забывания и умирания;
- воздух спокоен,
воздух спокоен не наш
в отдаленном пределе,
- нет возражений;
сбоку всегда, только сбоку большой магистрали
быть капиллярами и альвеолами,
пчелами случая,
капель зеркальностью, капель поверхностью
в снах Океана,
ложной двумерностью, псевдотрёхмерностью
неизмеримого,
что и потребно
дырам, чернеющим в дальнем пределе,
всепожирающим
пасечникам.
Дальше - сочно-зелёное кладбище
сочно-некошеной мягкой травой,
роем оградок, райностью чащи
- лучшего мира тайный прибой.
Тёмные крылья,
кар-р-ные звуки
пранно-тягуче-пронзительно стонны,
надписи смыты,
двери открыты.
Чёрное поле кругом,
чёрное поле, избитое плугами,
чёрное поле - вселенность пустыни.
Поле людское
- окраина кладбища.
Звёзды зажгитесь и мир отсвятите.
Мир ойкумены.
Оазиса мир.
В коконе
поля.
я жил в раю нелепых суеверий
проходили по мне насекомые
в солнце входя. Оазиса сад
разделялся дорогой минора
обложные пространства блестели
трепетали в бессоннице дня
Угол вечности
был телесно открыт
телескопам микронным
сквозь дыхание Бога
прорезался колпак дурака
почки, печени и селезёнки
навалены на эскалатор
колышутся в массе костей
воздух меркнет
двести сорок два аппендикса
выходят из электрички
мерцают
колеблется головных уборов пена
три тысячи триста сорок шесть пуговиц -
неуправляемые кнопки
кнопки зрачков могут
воззвать
только
к Ваалу
тонны идут в полутонность
пусть подождет невесомость
еще дозревает спасенье
от гирь беспробудного сна
* *
Красные жабы стучали в ворота
умопомрачительного сновидения
где жирафы были меньше жаб
а Сириус больше Солнца
Я посмотрел тогда на башню
где варилась моя судьба
для пожирания в Тире Финикийском
и остался недоволен специями
Я знал башни и выше
чем эта дурацкая
но способ забрать судьбу не приходил мне в голову
и я ограничился тем, что стал призывать дожди
для размывания фундаментов
и лаву вулканов
для создания естественных пиков
удивительный бред
пирамидных планет
и рассыпанность солнц сегментарных
в просторечии мглы
подоконник мечты
выставлял раздвоенно-бинарно...
мир, сравнился с другим,
и отпала хоругвь
вещно данных пустых оболочек,
и осталась причудь
доразумная муть
чучелами беременный прочерк...
Зерна а-вещества
щеки про-существа
открепленные от представлений
не радеют, не спят
не живут, не поют
выплывают из недо-
мгновений
недомир - это вздох
недознак - это смысл
недозренье - есть лестница яви
Нет линеек глубин
нет размера вершин.
корень силы не зрит окончаний
Что закончено то
есть попытка солгать
есть попытка прокрустить до хруста
то
чего не поймать
что живет не стыдясь
в залах перво-забытого чувства
По морям разрушенным размытым сном
спешу я, закрыв паутиной очки;
соляные копи башнями лижут стога,
на стогнах бесконечных - стеклянных шариков мир.
Вечернее утро,
приникни ко мне,
приди,
с тобою вместе забуду следы теней,
мираж пустыни яснее гранитных плит -
в пещерах неба звучит труба.
+
Старые деревья в прошлом
доносят колыхания
через желе времен,
сказочные,
мудрые.
Прошедшие шорохи
осязаются в дыхании ночном.
В линии перекреста
уплыл визир сознания
в тягучей ноте
пасмурного дня.
В верхушках веток
надежда и отчаянье,
прорастание,
восстанье из себя.
я - животное
ныне
наслаждаясь покоем великим
я пространство съедаю
и кажусь себе временем тихим
но я злое животное
пред собою пространства не видя
я могу его сделать
сделать очень огромным
из единого мощного крика
крик сквозь вакуум тот
разбивает границу ничто
и танцует по фибрам души мировой волосатой
много трупов души превратились в материи дно
и иллюзию мира взрастили большой и богатой
уходит, улетает неостановленность,
непостижимость
преисполняется пределами беспредельности
уши дьявола подкрадываются, закрывают миги,
в преисподнюю дальнозвонкость унося
чаша разбилась, драгоценность которой вечна,
мощно травы сплелись над челом
хорошо нам, что жизнь быстротечна
не надо бездну хранить умом
голубая вата плывет через аллеи
черти прячут рожки в липовом цвету
статуя белеет сквозь отеки мозга
лоб её бледнеет в ужаса поту
рты пораскрывали не люди и не звери
пурпура лоскутья шевелит огневик
сами открываются скважины свирели
воздух обнимает древний,
древний сплин
* *
деревья бродят вверх ногами
корни к небу задрав
гидры оторвались
и скрылись в тумане
души смерчей собрали конклав
некий циклон
в поля опустился.
открыв фюзеляж, закурил
взору статуи камень приснился
и потух исчезающий мир
* *
солнце крапивное
топит балконы
свежует тонны ума
мулы оплошные
со стягами магов
топчут большие дома
твердь небеленая
хартией миртовой
повисла над тетивой
Пропастью выстрелю
Выгляну. Выеду
в Фивы
тропистой росой
смеярышня продалась недотыкомке...
огненный змей упал
красный смех прозвучал, как далёкий шёпот
мусикийский шорох пропал
Катафалк фиолетовый
Прекрасной Дамы
утонул в маяковской
воде
Так кричу я
о бод-
хи-
сат-
ве...
что уплыл
на тяжёлой
ладье
пожар застыл очаровательный
краденую флейту спрятал
на виду
Убегу
зароюсь в светомраке
и догонит меня
чёрный Угу
Тень моя бессмертная
завоет
схватится за столб
и упадёт
потрясется телебашни колос
в небеса слепое отойдёт
Рога тумана
черный телец ночи
свечи мелодий
пичкают
пичкают ад
Разорвались здания
унесло в запредельность город
тромбон разразился
Афинами
Пальмирой
обмороченным духом святым
и медной долиной
пламенной дикой Долиной
где шлемы шли с копьями
в восхода съедающий рот
Сахарно-горькая жаркая изморозь
черно-пурпуровый воздух
лепет в воде и брызги
в потусторонней воде
Это колдует всё он
смутный ожог глубокий
смутный ожог на том
что незаметно для чувств
Есть ли он, нет ли
но реют глубинные рыбы
в потусторонней воде
фонарями глаза расцветив
я дверь открыл
и во мне потухло
черный зверь с закрытыми глазами
завопил...
стало ясно:
это он одеколон украл
из парикмахерской
и грабли ему в спину вонзил
И хотя я шел из голубого простора,
этот зверь всю мою память перегрыз
Фиолетовая плоскость.
Кустики деревьев.
Над далёкими асфальтами -
разговор лучей.
Бегу по крыше троллейбуса,
хватаясь за обе проволоки
Радость моя иная -
блеющая лазурь.
Мелькнуло оранжевое,
по свету - черное,
расплатилось громовой трубой
то жгло не сомнение,
а взгляд из отдушины,
который был не собой.
Разные звенья
всяческих изменений
не ворошили праха
и пыли земной,
но склонились к тому,
что присно придано
оловянной силой глухой.
желтые квадраты ночи
похожи на осину
и на тоскливый флюгер
Сиянье на углах листов
- дар боЖий,
уменьшенный заплаканный меркурий
я чешуей летической сливаюсь
с роями саламандр
в алмазном звуке
Все видимое светит по-фаюмски,
над чащами являя хаос
дурихвостка глядит из небес
Дрогнул ум и затрясся в тоске
То видение хуже, чем смерть
Оборвались следы на песке
Её клюв окровавленно ал
Её крылья, как Книга судьбы
Черный крик на
пространства упал
Вновь сомкнулись окружности тьмы
СВЕТЛАЯ НОЧЬ
эта улица каменных мамонтов!
обе стороны темны до крыш
уменьшенный звук птичелистный
со вздохом тумана бледно слит
запах дали высокой тонет
в запахе моря, играющего в озеро
роса ощущается кожей,
языком, тротуаром, стогнами
Бех! Бых! Бох!
Дох! Дых! Дух!
Тых!
Тых!
Тог!
Рех!
Рек!
Рух!
Карандаши превращались в слонов,
стадо мамонтов билось о стены
пока на кровле не стукнула крышка пюпитра,
в то время когда профессор погружал очки в аквариум,
где личинка жука-плавунца пожирала эскадренный миноносец.
Этот корабль выстрелил из пушки
Петропавловской крепости, -
о тучу ударилась форточка
и упала зеркальным дождем.
Было 12 ч Кайнозойской эры.
С моста спускался 10 троллейбус,
отращивая на токоприемниках прозрачные крылья;
с искрой поднялся в воздух
и превратился в маленькое пёстрое песчаное насекомое,
летающее
с жалобным гудом
над останками прибрежной норки,
что 2 минуты
или 1 млн. лет назад
была размыта мутной волной,
оттого что безумное стадо мамонтов
ровно в полдень
свалило скалу
на том берегу
реки плейстоцена.
Карандаши уходили в Атлантический океан,
подводными лодками возносились на небо,
задевая вёслами за башни,
шпили,
горный хрусталь
и слоновую кость.
Дрожали здания,
эхо видело сон,
стадо мамонтов билось о стены.
Тихий шелест летит из окна
хлопает ленивыми глазами
вья с ветром
вья
только уличные окончания
Белый мир -
белый сон,
слипнут с незелёными листами,
огибает озеро дня
в дымах над прозябаньем
+ +
Фиолетовое!
Белое самоубийство!
Черномазость!
Туманности вскрик!
Замерзшая жажда
проносилась...
- Улыбался озерный лик.
* *
Осенний человек то тяжело дышит,
то паутинно-призрачно.
Ночью спит в гробу он сосновом,
а утром бродит, как тень
Заклинания его бессмысленны,
но вспоминаются
иногда в просторах других сухими словами,
сухими, как сухи листья.
Иногда из забвенья уйдешь,
очнувшись от крика его
в некоем странном не-здесь
и сам закричишь, не поняв
кто кричал.
И забудешь про крик этот страшный.
* *
иду, где кругом толпа творится
у стен затаился холод
все еще снится
сизая птица
в омутах неба томится
по улицам синим ладан струится
тени по стенам мелькают
всё еще снится
вечность дымится
в полутонах умирает
Александр Акулов.
Сборник стихов
"ПОЛПОРЦИИ".