Я не отношусь к нумерологам. Мистика чисел меня не волнует, и число "666" не смущает. Правда, на древнееврейском выражение 13 + 2, да сумма выходных данных альманаха "Медвежьи песни" Љ 13 и журнала "Северная Аврора" Љ 2 за 2005 год кое-что означает - при несколько разнящихся редакционных коллегиях, в одном издательстве вышли и практически одновременно. Вот и ладно. Кому-то карты в руки, но мы все-таки обойдемся без Кабалы с Талмудом, а пропасти перескочим по наитию.
Для простоты не будем дополнительно указывать, кто из авторов опубликован в альманахе, а кто - в журнале. Мы имеем два круга, пересекающихся чуть не на две трети.
Вначале о рефлексиях.
Социохудожественные настои, социокультурологические времена года, времена души В. Алексеева (эссе-проза "Девяностые годы") лишены внезапных кононовских упоров в мгновенно отмирающее; это не столько штрихи, сколько мелодии. Ведь сам мир, надо полагать, делался с некой первичной музыки, а не с дважды два - четыре. Это у человека оказалось всё перевернутым.
Любопытно изыскание А. Беззубцева-Кондакова ("Без черемухи"). Правда, и к нынешнему веку, и даже к 20-м годам ХХ века морально-этические подстроечные механизмы указали такой азимут, что использовать арцибашевского Санина в качестве какого-то даже условного ориентира - невозможно. А фигуры наподобие Александры Коллонтай еще актуальны и, пожалуй, даже глубиннее большинства лидеров современных "внечеремуховых" (секс без условностей) движений.
В духе современных релятивистских поветрий по отношению к мифу, легенде выдержана статья "Три богатыря" Е. Лукина. В свете подобных умонастроений заявление Р. Евдокимова-Вогака (в представленном отрывке "Ахилл и Геракл") о том, что Троянской войны не было, как-то и не вызывает чувства протеста.
Проведенное В. Рыбаковой исследование-
чтение "Поднятой целины" Шолохова представляется капитальным и по приведенному фрагменту, но при этом воспринимается как самостоятельное художественное произведение, своего рода детектив.
Нельзя согласиться с Анатолием. Степановым (эссе "Восстание женихов"), утверждающим, что Ульянов-Ленин - философ... Названный великий администратор (если хотите, экстрасенс) мудро называл себя журналистом и был прав. К остальным краскам эссе о "женихах" не стоит придираться. Степанов обращается к вопросам достаточно скользким, не всегда принятым в "порядочном" и "ученом" обществе, то есть заранее ставит себя в уязвимое положение. В действительности Степанов пытается проникнуть в область, вечно остающуюся заоблачной, закулисной, а именно; в социальную экологию. Если не в III, то уж в IV или V тысячелетии может появятся в этой области свои академики? Настоящие? Но доживет ли еще до тех времен человечество?
Немного о поэзии.
В Европе (пока без России и Великобритании) были особо интересные периоды этого искусства, например в 1880 - 1930 и 1970 - 1980 годы. В стихотворениях Лорана Эскера, опубликованных в "Северной Авроре", виден отзвук европейской поэзии 80-х годов. А это была не всеми замеченная вершина, "акмэ". В 90-е годы континентальные европейские поэты уже ступили на ранее проторенную стезю англоязычных собратьев, перешли к темам более прозаическим, приземленным, да и форму стиха приблизили к прозе. Поэтов подобных Лорану Эскеру мы уже не видим и в журнале "Иностранная литература". "Северная Аврора" восполняет этот пробел.
Если нынешняя европейская поэзия - страдающий акромегалией (а то и наоборот -кахексией) переросток, то российская что-то уж совсем приобрела этнографические, "туземные" черты, растворилась в любительстве, низовой волне. Забыты былые эксперименты... И альманах, и журнал солидаризируются здесь с обычными толстыми журналами. Разве что издание "Дружба народов", и то вынуждено, выходит из буксования на четырехстрочной строфе и перекрестной рифмовке. Как это Кирилла Козлова сподобило в поэме "Отражение 2005" также выйти за пределы последних?
Проза.
Как всегда верен себе главный певец Рамбова Н. Шадрунов: и рассказ о дворе и детстве - уж было совсем штатский - все-таки заканчивается мощным аккордом из так любимой автором (и всегда анекдотично подаваемой) военно-морской тематики... Но основное в рассказе (или отрывке - произведение дано без заголовка) не сюжет, не тема, но язык героев, их способ выражать мысли, малоизвестный непрерывно самопорождающийся фольклор.
Панорамна, многооктавна, классична проза Ю. Чубкова, но в рассказе "Локальная машина" этот автор решил пойти не обычным трактом, но тропками сатирика. Вначале кажется, что зашла речь о деревенских чудиках, затем сгущается атмосфера прямо таки гоголевско-щедринская, но и она переходит в подтекстовое подразумевание. Мы имеем материально воплощенный не прекращающийся деревенский фарс, село Глупово. Вот только статист, приезжий горе-литератор с блокнотиком, герой-шляпа является константным чубковским героем. Когда он литератор, когда нет, но на этого героя, как шампур, нанизаны почти все чубковские произведения. Что они? Не "Ругон-Маккары", не "Человеческая комедия", что-то свое, третье, не по генетической линии идущее. Жаль, что в издание собрания сочинений Ю. Чубкова при нынешней ситуации как-то верится с трудом, а точнее совсем не верится. Но и без такого собрания ясно: постоянно повторяющийся мотив произведений Чубкова - вымученный героем или героями прожект и его фиаско. Не это ли фиаско видим мы вокруг? Сам собою становится виден корень русской шизофрении: интеллигент, не схватывающий суть вещей, но что-то мнящий о себе, - крот-недотыкомка; а для народа он - "шпиён", резидент; уставшему за столетия русскому мужику наплевать на всякую локальную машину, будь то масс медиа, политика, социализм или капитализм; и правильно: ибо привозят и приводят в действие эти машины духовно близорукие интеллигенты, действующие недодумно и недоумно.
В. Овсянникову более всего удается или длинная поэтическая строка, или короткая прозаическая. Иногда трудно провести границу между прозой и поэзией в его творчестве. Но основное, конечно, не это: Овсяников - мастер поэтического описания индивидуально-обыденного, того, что принято опускать как незначительное. А вот достиг ли на самом деле Овсянников художественного эффекта в конкретной попытке остановить мгновение ("Моя ель") - пусть судит каждый читатель в отдельности. Как-то псевдообъективно этого автора воспринять невозможно.
Оформление обложек альманаха и журнала.
По-видимому, редакторы здесь нашли необходимый резонанс, баланс между художественными средствами и результатом.