Аннотация: В далекой Сибири могут происходить очень странные события. Иногда не менее странные, чем в Трансильвании или Бермудском треугольнике. Просто иногда нужно посмотреть на мир под другим углом...
Сибирская бывальщина
Хлоп! Девушка кивнула своим мыслям, стряхивая в воду сразу трех убитых слепней, и пробормотала:
- Двести. Двести один. Двести два.
- Увлекательное занятие, - с одобрением согласился юноша, лежавший на настиле лодки в метре от нее. - Но если не шевелиться, они не кусают.
- Они и так меня не кусают, - ответила девушка, примеряясь к садящемуся на ее ногу очередному слепню. - Жужжат, понимаете ли. Раздражают.
Она снова хлопнула напрочь измазанным веером и стряхнула слепня в воду.
- Двести три. И это с обеда, - с негодованием сказала она.
Еще два месяца назад выпускница иркутской гимназии Августа Тилеманн намеревалась провести лето в Пятигорске, на водах, вместе с маменькой. Разговоры об этом шли всю зиму - после окончания гимназии Августа откровенно скучала и была готова на какую угодно смену обстановки. Маменька же лелеяла мечту найти для нее на курорте завидного жениха, о чем даже пару раз с ней откровенно шепталась.
Матримониальные планы маменьки казались Августе глупыми и смешными. Во-первых, она вовсе не собиралась замуж, по крайней мере пока. Во-вторых, она уже бывала в Пятигорске и отлично помнила, что соотношение потенциальных женихов и будущих невест там отнюдь не в пользу последних. Она же, провинциальная девушка, к тому же не блещущая особыми манерами, была, конечно, симпатична, но вряд ли смогла бы конкурировать с петербурженками. Которых, как она помнила, в Пятигорск вывозили чуть ли не целыми вагонами.
Однако жизнь не просто внесла коррективы в планы, а грубо и бесцеремонно их растоптала. Маменька скончалась в апреле, через два дня после своих именин. Причину смерти так никто и не смог назвать - доктора разводили руками и ссылались на дурную наследственность. Действительно, бабушка Эльза тоже умерла в сорокалетнем возрасте, и тоже по непонятной причине.
Несмотря на горе по жене, которую он искренне любил, штабс-капитан Герман Тилеманн не стал отказываться от экспедиции, намеченной на лето. Первоначально он намеревался отправить Августу к своей двоюродной тетке в Вологду, так как в Иркутске ее оставить было не на кого. Но девушка категорически воспротивилась этим планам и заявила, что едет с ним. Спор длился несколько дней, пока штабс-капитан наконец не сдался. Признаться, с некоторым облегчением на душе - он не представлял, как возможно отправить юную девушку одну в далекую Вологду. Конечно, прокладка великой Сибирской железной дороги существенно облегчила и обезопасила такие поездки, но дурные мысли от этого никуда не исчезли.
Августа не была новичком в экспедициях - каждое лето отец брал ее с собой на Байкал. Для нее давно стали привычными мужская походная одежда, простой быт и сомнительные шуточки сезонных рабочих - впрочем, изрядно робевших и перед ней, и перед строгим отцом. Правда, со времени последней такой поездки прошло два года, она стала взрослой - по крайней мере так ей казалось. Да и нынешняя экспедиция не шла ни в какое сравнение с недельными поездками на Байкал, давно ставший привычным и даже домашним.
Тем не менее, Августа была настроена решительно и заверила отца, что он не услышит от нее ни одной жалобы. Но вот чего она не ожидала - так это полчищ слепней, которые буквально облепляли все открытые части тела даже на середине реки. На Байкале такого безобразия не бывало никогда.
Кошмар начался после пересадки на вельбот. До Кежемского они дошли на пароходе. Пароход дымил, гудел, было весело и не было никаких слепней. В Балаганске к ним присоединился инженер Василий Михайлович, и теперь, считая двух казаков, их стало пятеро. В Балаганске они переночевали, а утром начался ветер, потом волны. Августу укачало, и вскоре она уже проклинала все экспедиции и пароходы на свете, вместе взятые, в мерзейшем состоянии валяясь на узкой койке в каюте. Положение спас папенька - он заставил ее выпить стакан крепчайшего, на ее вкус, грога, от которого ей ненадолго стало весело, а потом она просто заснула мертвецким сном.
Проснулась Августа уже вечером. Корабль причалил к небольшой пристани в Кежемском. Солдаты, которые ехали с ними на пароходе по каким-то своим военным делам, помогли выгрузить восемь вьючных ящиков - весь их груз. Казаки остались караулить ящики на берегу, а отец, Августа и инженер Василий Михайлович отправились на ночлег к местному старосте - веселому метису огромных размеров. Жена старосты нажарила им огромную сковороду жесткой, как подошва, изюбрятины. Августа жевала мясо, прислушивалась к ощущениям в своей голове, незаметно косилась на крайне симпатичного инженера и думала о превратностях судьбы.
Цивилизация закончилась утром. Августа считала, что хорошо ездит верхом, но ко второй половине дня поняла, что это не так. Ехать пришлось по-мужски, и уже через несколько часов смертельно заболели мышцы бедер. Мягкое казачье седло не спасало - хотелось слезть с коня, заплакать и больше не устраивать себе такие exercice. Казаки сидели в седлах так, будто в них и выросли - хотя, наверное, так оно и было. Отец держался на лошади красиво и ровно, и, казалось, мог проехать еще верст сто. Даже гражданский инженер Третьяков не подавал виду, что ему трудно.
Но хуже всего были комары, мошка и слепни. К счастью, Августа догадалась взять с собой длинные лайковые перчатки, а отец выдал ей накомарник. Однако мошка пробивалась даже сквозь мелкую сетку, причем постоянно норовила ужалить в губы или веки. К ее удивлению, казаки ехали без накомарников - правда, беспрерывно дымя самосадом. Гнус, казалось, ими вообще не интересовался.
К вечеру они прибыли в деревню Московскую. Августа, не слезая с коня, с трудом дождалась, пока отец решит с местом ночлега. И уже во дворе сползла, как тюфяк, с седла, бросила поводья, понадеявшись, что казаки разберутся с конем, и поплелась в комнату. Больше всего ее волновало, чтобы никто не заметил, как она вымоталась и с трудом передвигается. Сжав зубы, Августа кое-как размяла мышцы ног, после чего заставила себя с непринужденным видом явиться к ужину. "Главное, чтобы отец не заметил, что я дохлая курица", - вертелась в голове единственная мысль.
К счастью, на этом конный участок пути закончился. Утром отец показал ей на карте, что они срезали огромную излучину Ангары, сплошь усеянную порогами и камнями. Дальше им предстояло передвигаться по воде. Августа ходила, как утка, поминутно морщась и охая, но старалась не подавать виду, что у нее смертельно болят мышцы ног. При виде отца, да и, честно признаться, инженера, она старалась не двигаться, чтобы не выдать себя.
Поначалу девушка не поверила, что в небольшой вельбот войдут и люди, и вещи. Однако ящики хорошо улеглись на дно, казаки сели на весла. К ним присоединились и три тунгуса, с которыми отец договорился в деревне, что они будут сопровождать экспедицию. С чичимеками была большая собака, которая обнюхала всех членов экспедиции, а затем по-хозяйски заняла место впередсмотрящего на вельботе.
Тунгусы были смешными - Августа исподтишка разглядывала их загорелые скуластые лица, живые глаза, странную кожаную одежду. По-русски говорил только один из них, старший, по имени Комкоуль - да и то кое-как, смешно коверкая слова. На поясе у каждого тунгуса висел большой нож и кисет с табаком - они дымили ничуть не меньше, чем казаки. Однако они курили не самокрутки, а трубки. Остальных тунгусов звали смешно - Дялунча и Тыкулча.
У Комкоуля была с собой большая винтовка - ее сразу взяли посмотреть казаки. После тщательного осмотра берданку забраковали:
- Патронов к ней у нас нет. Так что зря потащишь.
Тунгус согласно кивнул головой, залез в свой мешок и показал казакам целую горсть старых, но целых патронов.
Грести пришлось недолго - поднялся попутный ветер, поставили парус, и вельбот ходко пошел вниз по течению. Августа сидела на палубе на корме и разговаривала с инженером, который оказался не редкость интересным собеседником. А потом ветер стих, и налетели кучи слепней...
* * *
Штабс-капитан Герман Тилеманн второй месяц пребывал в удрученном состоянии духа. Смерть любимой супруги выбила его из колеи основательно и надолго. Держать себя в руках заставлял только долг по подготовке давно запланированной экспедиции, и дочка Августа. То есть по сути тоже долг.
Он был несказанно рад, что Августа уговорила его взять ее с собой. Без нее в этой экспедиции он бы чувствовал себя многократно хуже, и наверняка оказался бы совершенно одиноким. Правда, он очень беспокоился о том, как она проведет три, а то и четыре-пять месяцев в глухой тайге и в мужской компании - но это было лучше, чем оставлять ее неизвестно на кого. Отказаться же от экспедиции он не мог - политическая ситуация на Дальнем Востоке ухудшалась, необходимо было искать местное сырье для металлургических заводов. От Генштаба поступил жесткий приказ - обеспечить к 1903 году достаточные запасы легированной стали в разумной близости от Иркутска.
В предыдущем году он занимался изысканиями на берегу Байкала, где должна была пройти железная дорога. Важность этой дороги, да и всей сибирский промышленности, была чрезвычайно высокой.
Понятие разумной близости в сибирских условиях было крайне расплывчатым, но приказы в российской армии не обсуждаются, а исполняются. Именно поэтому штабс-капитан Тилеманн со своей командой уже вторые сутки кормили гнус в среднем течении реки Ангары.
По счастью, ему удалось выбить достаточное финансирование для экспедиции, и даже получить двух опытных казаков, прошедших Мукден. Кроме того, к нему прикомандировали опытного инженера Третьякова, который, несмотря на свою молодость, подавал большие надежды. Впрочем, именно инженер и беспокоил штабс-капитана одним своим присутствием. Герман Тилеманн повидал жизнь и прекрасно представлял себе, сколь опасно длительное пребывание обаятельного молодого и умного человека в компании с юной девушкой. Особенно в условиях полевого лагеря с его простыми взаимоотношениями.
Однако делать было нечего - оставалось не сводить с Августы глаз и надеяться на хорошее воспитание обоих молодых людей.
К счастью, девушка обращала на Третьякова ничуть не больше внимания, чем на колоритных казаков или тунгусов, нанятых им в качестве проводников и носильщиков. С тунгусами ему откровенно повезло. Старший из них, Комкоуль, неплохо знал русский язык и порядки, так как работал в нескольких экспедициях у самого инженера Чернцова. С собой Комкоуль взял двух родственников - штабс-капитан так и не понял, кем именно они ему приходились, но парни были исполнительными и выносливыми. Правда, не знали ни слова по-русски.
Вельбот шел хорошо - течение реки было быстрым, а при случае казаки ставили парус. Тогда форштевень буровил небольшие волны, мимо буквально пролетали редкие деревни. Один из казаков, Петр, сидел на руле, мастерски обходя камни и скалы. Они даже не стали причаливать для того, чтобы пообедать - с собой была буженина, купленная в Кежемском, ее вполне хватило перекусить.
В итоге за день прошли около семидесяти верст, миновав Шаманку и скалы около нее. Не доходя до деревни Ершова, штабс-капитан распорядился остановиться и сделать ночевку. Это был их первый ночлег в лесу.
Останавливаться в самой Ершова ему не хотелось - комфорта в таких небольших таежных деревнях мало, а вот шансов, что местные что-либо украдут или устроят драку с казаками, более чем хватало. Развлечений у местного населения было мало, целая экспедиция из Иркутска становилась для них настоящим событием.
Впрочем, по своему опыту, штабс-капитан знал, что вероятнее обратное развитие событий. Местные жители были до того гостеприимны, что могли кормить и поить водкой прибывших до полного изумления. Герман Тилеманн и сам как-то раз по молодости лет неосторожно решил остановиться переночевать в Качуге - "ночевка" затянулась на трое суток беспрерывных походов в гости и возлияний крепчайшей местной самогонкой. В тот раз штабс-капитан, а тогда еще поручик, очнулся в постели с какой-то разбитной деревенской девкой, все еще пьяный до невменяемости и с крепко сжатым в руке планшетом с секретными картами. Впредь он зарекся от такого сибирского гостеприимства.
Первая ночевка в подобного рода экспедициях была всегда символическим ее началом. Поутру имелась возможность спокойно разобрать багаж, отложить подальше то, что понадобится не скоро, привести в порядок и вещи, и приборы, и мысли. Путешествовали роскошно - ввиду присутствия Августы штабс-капитан взял не две палатки, как сделал бы обычно, а четыре. В одной он разместился сам с дочерью, вторую, маленькую, отдал инженеру, приказав, чтобы тот сложил в ней все ценные инструменты, динамит, оружие и водку. Третью выделил тунгусам, которые отнеслись к предложению с большим скепсисом, однако поддались на аргумент в виде вероятного дождя. Казаки от ночевки в палатке отказались наотрез, заявив, что не сахарные и будут ночевать у костра.
Августа с трудом проглотила небольшую часть ужина и сразу отправилась спать. Остальные засиделись у костра - штабс-капитан приказал впредь обходиться без чинов, налил всем водки, которую запивали черным, как смола, чаем. Подвыпившие тунгусы затянули какие-то свои песни, которые с любопытством слушал один лишь инженер. Самому штабс-капитану вся это туземная экзотика приелась уже давно.
* * *
Августе снилось неприличное. Вернее, снился ей вполне определенный инженер Третьяков, который во сне ничего непотребного не делал. А вот сама Августа была почему-то в neglige, и при этом обуреваема желаниями, которые приличной девушке даже в голову не должны были приходить.
Проснулась она вся мокрая и сначала не поняла, что это за зеленая ткань натянута над ней. Однако стоило пошевелить ногами, как сразу вспомнилась давешняя лошадь. А сразу после этого зазуделись расчесанные накануне укусы от слепней.
За тонкой стенкой палатки уже шумел лагерь. Августа вздохнула, попросила бога, чтобы минут десять никто не заглянул в палатку, быстро выбралась из-под одеяла, скинула ночную рубашку и переоделась в грубую походную одежду. Теперь неплохо было бы где-то умыться. И желательно полностью. Она чувствовала, что от нее воняет, как от грузчика. А что творится с волосами, даже представить было страшно.
Хорошо еще, что перед отъездом она решилась обстричь их до плеч. Надо было еще короче. В их классе была одна девушка, Маруся, переболевшая оспой как раз перед выпускным классом. На уроки после болезни она явилась с волосами длиной не более вершка, что неожиданно сделало ее необычайно привлекательной. Августа весь год мечтала подстричься точно так же, но в итоге все-таки не решилась. А если бы она сейчас была со своей роскошной косой, то можно было бы на ней и вешаться.
Она высунулась из палатки и тут же шлепнула себя по лбу, размазав здоровенного слепня. Кажется, про романтичное купание в обнаженном виде придется забыть. Это точно был не Байкал, где она быстро приноровилась нырять в ледяную даже в разгар лета воду, скрывшись от посторонних глаз за ближайшей скалой.
Пришлось обойтись ополаскиванием лица из деревенского умывальника, приспособленного казаками к дереву на краю лагеря. Поездка на лошади давала знать о себе все сильнее - она смешно ковыляла, называя сама себя хромой антилопой. Сравнение было забавным, что придавало ей сил. Впрочем, показывать, насколько ей плохо, было нельзя. Она сжимала зубы, временами слезы катились из глаз, но держалась она бодро.
На нее, однако, особо и не обращали внимания. Все снаряжение уже достали из ящиков и разложили на земле. Отец с инженером сосредоточенно его рассматривали, записывали и отдавали распоряжения казакам, что и куда паковать. Старший тунгус сидел на берегу реки, как будто сборы его не касались, и негромко пел или нараспев бормотал - она не поняла. Двое других бестолково бродили по лагерю, больше мешая, чем помогая.
Увидев инженера, Августа вспомнила свои ночные похождения, покраснела и ретировалась на импровизированную кухню - снятую с вельбота кормовую палубу, положенную на несколько срубленных чурбаков. После вчерашнего скромного ужина ее обуревал голод - она навалила себе полную миску каши с мясом и принялась уплетать еду, запивая чаем из железной кружки.
К ее удивлению, мошкары и слепней почти не было - видимо, из-за ветерка. Зато одолевали комары, но они были не так страшны, только противно гудели. Поэтому она ела не спеша и с любопытством разглядывала окрестности.
Несмотря на солнце, от реки веяло прохладой. На другом берегу были покрытые лесом сопки, из-за которых и выглядывало солнце. Река была гораздо шире, чем около Иркутска, и более бурная. Отец рассказывал ей, что ниже по реке встречаются пороги и даже скалы в воде, о которые в непогоду можно разбить судно.
Ей захотелось взять мольберт и нарисовать всю красоту, которая ее окружала. Но мольберт остался дома - с собой она брала только листы бумаги и карандаш, да и те лежали где-то на дне сундуков. И сборы ее тоже касались - так что рассиживаться было некогда.
Она сбросала свои вещи в вьючный мешок и попыталась в одиночку собрать палатку. Само собой, это ей не удалось - казак Петр, как ей казалось, посмеиваясь в усы, пришел на помощь. Палатку он собирал на удивление ловко, несмотря на висящую на поясе шашку, которая вроде бы должна была ему мешать. Августа не выдержала и спросила:
- Петр, а тебе шашка не мешает?
Казак рассмеялся.
- Что вы, барышня. Казак с шашкой рождается. Она мне родней матери.
- А... можно подержать? - неожиданно для себя спросила девушка.
- Шашку? - удивился казак. - Так не бабское же это дело...
Августа замолчала, обиженно поджав губы и надувшись на "бабу". Казак с сомнением посмотрел на нее, взялся за эфес и неуверенно потянул шашку из ножен. Девушка взяла клинок в руку, покачала им вверх-вниз. Петр ухмыльнулся, осторожно забрал у нее шашку и резко взмахнул ей. Августа услышала свист рассекаемого воздуха. Сначала ничего не произошло, затем несколько веток ивы упали к ее ногам.
Казак кивнул и продолжил собирать палатку. Августа поняла, что совершенно лишняя в этом процессе. Впрочем, сейчас ее занимало несколько другое - ей было нужно в туалет. Для этого требовалось отойти в лес, причем так, чтобы ее никто не увидел даже случайно. Однако стоило ей сделать несколько шагов в сторону зарослей, как ее окликнул отец.
Августа смутилась, однако он молча отвел ее к одному из ящиков и, немного покопавшись в нем, достал ремень и кобуру с револьвером.
- Оружие? - удивилась Августа.
- Конечно. Тут медведи, волки, рыси. Даже несколько шагов в сторону - уже опасно. И... не ходила бы ты далеко.
Августа умела обращаться с оружием - во время поездок на Байкал отец давал ей пострелять из своего "Смит-Вессона". Револьвер, который сейчас он вручил ей, был гораздо легче и меньше. Августа вздохнула, затянула ремень и отправилась в кусты.
Собака тунгусов, появившись неизвестно откуда, решительно отправилась за ней, жизнерадостно виляя при этом хвостом. "И зачем мне револьвер, когда есть собака?" - резонно подумала девушка, продираясь подальше от посторонних глаз. Обрадовавшиеся новой жертве комары тут же окружили ее плотной тучей.
* * *
На четвертый день путешествия все участники экспедиции более-менее освоились, первоначальное напряжение исчезло. Августа вдруг поняла, что застенчивый с виду инженер Третьяков - прекрасный, умный и эрудированный собеседник. Они часами вели долгие разговоры на корме вельбота, прерываясь только на убийство очередного слепня. На молодых людей никто особо не обращал внимания - штабс-капитан был углублен в карты и мысли, казаки управляли лодкой, а тунгусы безучастно смотрели по сторонам, лишь иногда что-то произнося друг другу на своем языке.
Собака со странной кличкой Падла лежала рядом и внимательно слушала разговоры молодых людей, немало тем веселя обоих собеседников.
Казаки, поначалу показавшиеся Августе страшными лохматыми увальнями, неожиданно оказались веселыми и на удивление ловкими людьми. Они тонко, на ее взгляд, иронизировали друг над другом, а также над безобидными тунгусами, которые наверняка не понимали ни слова. Любая работа в руках казаков буквально горела - Августа не могла представить ни одного занятия, которое оказалось бы им не под силу. Ну разве что написание сочинения на литературную тему - и то они наверняка как-то выкрутились бы из ситуации.
Петр к тому же оказался замечательным рассказчиком. На просьбу инженера рассказать о взятии Мукдена, он неожиданно разразился длинной и цветистой речью, которую от него никто не ожидал. Даже штабс-капитан оторвался от своих бумаг и начал внимательно слушать рассказчика.
На обед причалили к узкой полоске песчаного берега, над которым возвышалась скала. Августа удивилась такому выбору места, но инженер тут же охотно объяснил ей, что в этих краях очень много медведей, и так гораздо безопаснее, потому что лучше видимость. Правда, на узком, хотя и длинном, пятачке, было совершенно негде спрятаться по своим дамским делам - однако штабс-капитан, заметив смущение девушки, тут же отдал распоряжение, и казаки натянули брезент между скалой и воткнутым веслом, образовав что-то типа занавеса.
Сверху со скалы когда-то давно упало дерево. Казаки быстро нарубили с него сухих веток и зажгли большой костер. Как оказалось, ночью тунгусы наловили много рыбы, и сейчас все принялись варить уху. От доносящихся ароматов у Августы так засосало под ложечкой, что она забыла даже про разговоры с инженером.
На Байкале Августа ела много омуля во всех видах. Но в Ангаре омуля не было, тунгусы поймали с десяток окуней и большого налима. Окуней пустили на бульон, а куски налима забросили в уху вместе с картошкой. Августа съела целую миску обжигающего варева и поняла, что съела бы еще, но уже некуда - она и без того напоминала себе раздувшийся шарик.
Путешествие начало ей нравиться. Если бы не слепни и мошка, то можно было бы считать эту поездку лучшими каникулами в мире. К вечеру становилось прохладно, гнус исчезал, вечерние посиделки у костра были прекрасны и необычны. А еще ей очень нравился инженер Третьяков - и больше всего тем, что с ним можно было быть совершенно естественной и настоящей. Впрочем, инженером она называла его на людях - а наедине давно попросила звать ее по имени. Он в ответ попросил о ее взаимности, немало ее тем смутив. Все это невероятно волновало ее сердце и заставляло думать о чем-то неопределенном, но очень приятном.
После обеда, как только они отчалили, заморосил дождь. Казаки натянули палатку над настилом. Штабс-капитан, инженер и Августа спрятались под нее. Ветер был слабым, вельбот двигался только благодаря течению.
Августа быстро замерзла. Инженер, заметив это, предложил ей теплую бурку. Она, однако, отказалась, не желая демонстрировать всем присутствующим свою симпатию к юноше, и достала из вьючного ящика плед. Облака постепенно затянули все небо, стало сумрачно.
- Не повезло с погодой, - огорченно сказала она отцу. Тот кивнул, погруженный в свои мысли. Их прервал крик Михаила:
- Смотрите!
На берегу стоял огромный медведь. Августа впервые видела зверя в дикой природе, а не в зверинце. Он стоял на четырех ногах и внимательно смотрел на проплывающий вельбот. Августа рефлекторно схватилась за кобуру, и заметила, как казаки осторожно взяли в руки лежащие вдоль бортов карабины. Тунгус Комкоуль, однако, махнул на них рукой, обернулся к медведю и что-то закричал тому на своем языке.
- Он может до нас... доплыть? - тихо спросила Августа.
Отец пожал плечами:
- Сколько до него? Саженей сто... Может. Если захочет.
Услышав голос тунгуса, медведь задрал голову и рявкнул. Августа вздрогнула. Медведь повернулся в ним задом и, смешно подбрасывая его, побежал в сторону леса. Тунгус обернулся к ним:
- Сатымар. Болшой амака. Кушать не хотел. Хотел смотреть.
Августа не удержалась и прыснула. Комкоуль внимательно посмотрел на нее и что-то пробормотал под нос.
- Что ты сказал? - заинтересовался отец.
- Хунат... девка... не надо в тайга.
Августа обиделась, что ее назвали девкой. Это звучало очень грубо. Тунгуса извиняло только плохое знание языка.