-Принимая во внимание обнаруженные в архивах мнемозаписи, относящиеся к периоду Темных времен, вопрос о присвоении виду Homo sapiens статуса опасного будет пересмотрен. К дополнительным фактам, свидетельствующим в пользу отмены решения Координационного совета, относятся общие воспоминания колена эр Торн, свидетельствующие о наличии у данного вида потенциала к изменению. Представляю вниманию уважаемых коллег фрагмент этих воспоминаний...
Черная тень в рыжем факельном ореоле. В смехе мешается свист тетивы и рычание дикого зверя. У них нет никаких шансов, если только атавин не научились нарушать свои обещания...
Ей было все равно, куда идти, лишь бы идти. Город горел четвертый день, от квартала атавин остались остались одни головешки уже спустя несколько колоколов после начала погрома. Она шла с того самого момента, как приемный отец вытолкнул ее из дому, в руки толпы людей с белыми безумными глазами. В отчаянии расцарапала пару лиц, пытаясь вернуть свободу, ударила кого-то в промежность и ушла. Толпа не стала преследовать непокорную атавин просто потому, что нашла себе новое, более увлекательное дело, - целая семья утративших волю к сопротивлению атавин куда как привлекательнее одной замухрышки. А больше она с людьми не сталкивалась, находя укрытие всякий раз, когда мимо проносились очередные безумцы с белыми глазами, жаждущие очищения расы.
Но запасу ее сил должен был вот-вот наступить предел. Повинуясь скорее инстинкту, нежели разуму, она раскопала из-под слоев пепла дощатую крышку люка, - некода здесь, должно быть, стоял дом зажиточного купца, - и нырнула в пахнущую яблоками и копчениями темноту. Еды обнаружилось самую малость: пара коврижек и маленький жбанчик эля, забытые в суматохе. Но и это было в радость. Приглушив грызущий голод, она свернулась в комочек под самой широкой из полок и упала в сон...
... - А мы и правда потомки вестников, эме Элим? - солнечный зайчик прыгает по светлому дереву стола, ерзает по стенам, норовит заглянуть в глаза. Девочка отмахивается от него, заодно поправляя длинную белую челку. Старый эбе сурово смотрит на виновника беспокойства, который тотчас же прячет орудие преступления в карман заношеных штанов.
--
Да, моя дорогая, и ты, и я и этот шивурц, который мешает послушным детям познавать великие тайны мира, - означенный "шивурц" изображает полное и безоговорочное раскаяние, в то же самое время пытаясь подсунуть толстый терновый шип под седалище дремлющего соседа. Девочка хлопает его по руке и вновь поворачивается к черному провалу доски. - Только нас с каждым годом становится все меньше и меньше. Этак скоро на всем земном диске не останется ни одного атавин. Некому станет рассказывать людям о заре мира и о прошлых деяниях их же великих соплеменников. Поэтому моя задача как можно лучше подготовить вас к тому моменту, когда вы вспомните.
Эбе смотрит на солнечные часы и дает знак об окончании занятия. Девочка уходит из дома знаний последней: цветы и деревья маленького сада тоже требуют свою долю ласки и внимания...
Она проснулась резко и сразу, как умеют просыпаться только атавин. Принюхалась и почуяла новые неприятные запахи: гарь и сладковатый дух разложения, а еще острый, холодящий душу запах стали. Помня об осторожности, она высунулась из-под своей полки и мало что не носом уперлась в спящего человека. С трудом сдержалась от резкого выдоха, еще глубже спряталась в тень.
--
Можешь выходить, мы не причиним тебе вреда. Сами скрываемся от того лиха, что наверху, - голос был молодым и нес девочке ощущение прохлады. А еще того времени, когда раскрываются набухшие почки, давая волю спавшим листьям. Того, кто владеет таким голосом, бояться невозможно, и девочка осторожно выбралась наружу.
Пришельцы принесли с собой фонарь с дутыми разноцветными боковинками, - девочка видела такие на домах богатых горожан в дни больших праздников, - и маленькую жаровенку, на которой сейчас запекались неопознанные овощи. Она бочком подобралась поближе к теплу, протянула дрожащие руки.
--
Сильно испугалась? Ты не ранена? - похоже, человек впотьмах не разглядел, с кем имеет дело и спрашивал ее так, будто она была людским ребенком. Девочка мотнула головой туда-сюда, повторяя заученный человеческий жест отрицания и еще ближе подобралась к жаровенке. - Когда оно будет готово, не побрезгуй, прими наше угощение...
--
Побрезгует она, как же... сожрет и добавки попросит, - в голосе второго человека жил свист отпущенной тетивы, лязг сшибающихся клинков и рык большого зверя. А еще он дарил девочке ощущение надежных каменных стен и крепкого плеча, на которое можно опереться чуть что. - Ты что, не видишь, кому еду предлагаешь?!
--
Отчего же, я не слепой. Потому и предлагаю. Была б человеком, дважды подумал бы. А в данном случае - не думая, - овощи подрумянились и покрылись каплями тягучего, вкусно пахнущего сока. Девочка сглотнула и вынула из-за пазухи остатки найденных припасов. Осторожно пододвинула к жаровне, сама стараясь отползти в тень.
--
Ишь ты, щедрая какая. Небось в сумке целая коврига и полная бутыль, - проснувшийся приподнялся на локте и с такой знакомой ненавистью посмотрел на девочку, на переброшенную через плечо забитую торбу. - Натаскала под шумок сьестного, а, пройда?!
--
Я... я не пройда. Мое имя Риани эр Торн, из четвертого колена дома Торн, - девочка встала в полный рост, прижала к груди тяжелую сумку. Она атавин, такой родилась и не человеку марать ее своим языком. - А это принадлежит моему народу. Там только пергамент и ничего более.
--
Какие мы гордые, эце-це-це! Садись, не отниму я у тебя твою добычу, больно надо, - человек неожиданно улыбнулся и опять лег, закинув руки за голову. Девочка постояла немного, показывая, что она не испугалась и подчиняться приказам человека не намерена, а потом присела поближе к тому, чей голос пах весной.
--
Ну, поскольку вы выяснили, кто из вас более сильный и более глупый, предлагаю перейти к более важным вопросам. Как то: кто будет тянуть бонаго из огня, и сколько у нас осталось питья?
--
Фляга с четвертью, не считая этого пузырька, - смуглая в белых росчерках какого-то рисунка рука ткнулась в жбанчик с элем.
--
Отлично, значит до ночи мы тут просидим, не испытывая особого недостатка в жидкости. Тогда решаем жребием, кто будет совать руки в огонь, - девочка подумала, что выказывать хорошие манеры сейчас не время, и просто вытянула первый овощ. Подула на него, побросала из руки в руку и протянула сидящему человеку. Тот ошарашенно взял его и едва не выронил: несмотря на все ухищрения бонаго был горячим.
--
Атавин малочувствительны к жару. Неужели в вашем Магистериуме об этом не знают? - второй овощ она вытянуть не успела: лежащий оказался неожиданно проворным.
--
Представь себе, нет. С теми средствами, которые казна выделяет на подобные исследования, удивительно, как мы вообще хоть что-то знаем, - сидящий человек закашлялся и плотнее запахнулся в свою мантию.
--
Да-а, выходит, что в некотором смысле я умнее всех ваших профессоров скопом. Уж об этом народце я точно знаю поболее них.
--
Ты осведомленнее, но никак не умнее. Ты знаешь факты, но абсолютно не представляешь себе их источника. Вот, к примеру, что есть причина подобной жароустойчивости?
--
Свет вестников в нашей крови. А еще - закалка, - девочка чувствовала легкое раздражение оттого, что ее обсуждают в ее же пристутствии как какой-то предмет. Она шмыгнула носом и вытянула бонаго для себя.
--
Гляди-ка ты, еще одна книжница выискалась. После атавин, наши ревнители справедливости как пить дать за книгочеев примутся. Тогда молитесь, чтоб я поблизости был, а то у самих уцелеть вряд ли получится, - смуглый человек встал в полный рост, толкнул крышку люка, выглянул наружу. - Никак не угомонятся, криворукие. Вон, уже за ратушу принялись, орут, что по наущению мерзкий атавин возведена была.
--
Ломать, как известно, не строить. Меня больше волнует то, кто все это заново поднимать будет. Потому как после такого ни одного ее соплеменника и близко у нас не будет.
--
Будем. Мы не имеем права отказывать просящим. Если попросите - будем, - одна из тайн мира ушла к людям легко и свободно, словно так и должно быть. Девочка вытянула еще один бонаго и начала осторожно высасывать теплую мякоть.
--
Если это будет зависеть от меня, то я никогда не воспользуюсь правом просить атавин. Не должно другим компенсировать людскую глупость... Меня зовут Эйтиан, госпожа Риани, - человек с весенним солнцем в голосе бросил в пустую жаровню горсть песка, и еще одну, и еще...
--
Начались расшаркивания! Ты ей еще всю историю своего рода, начиная с первопредка выложи...
--
Она ее и так знает. Или узнает в ближайшем будущем. Ее соплеменники были в нашем доме всегда, с самого его основания. Поэтому она просто вспомнит их жизнь однажды, так, будто она была ее собственной, - девочка затаила дыхание: еще одна тайна мира жила меж людей, а она об этом даже не подозревала.
--
Меня зовут Инсенн, и я понятия не имею, были ли твои родичи спутниками тех, кто жил до меня, - девочка поднялась и поклонилась людям в пояс, так, как кланялась старшим своего колена. Люди с изумлением посмотрели на нее.
--
Мне пришло время для того, чтобы вспомнить. Если... если со мной-что-то будет не так, в этой книге написано, что нужно делать, - она передала торбу в руки Эйтиана. - Если я не смогу проснуться, похороните меня здесь. Просто закопайте и ничего больше... Простите...
--
Не было у бабы хлопот - завела мужика, - свист тетивы в голосе Инсенна был последним, что она слышала...
Река несет ее, медленно и плавно, а на берегу стоят атавин, много-много, столько девочка не видела за всю свою жизнь. Они машут ей руками, улыбаются; те, кто может дотянуться, треплют по волосам. Она отвечает им брызгами и маленькими радугами, нарождающимися из этих брызг. Ей хорошо и спокойно, и хочется, чтобы эта река была бесконечной.
Но вот последний из атавин, эбе Элим, машет ей рукой и улыбается в длинные усы, и девочка видит, что река кончилась, а на смену ей идет море. Конца и края ему нет, вода его солона и пахнет темнотой. Отблески непонятного огня поднимаются из глубин, и странные рыбы всплывают поприветствовать ее. Она чувствует, как в ней просыпается что-то, что сродни этому огню и рыбам, что-то гораздо большее, чем она.
Впереди возникает жерло гигантского водоворота, в которое вплывает безвольная маленькая атавин...
Она чувствовала сильный жар, и не желая больше его терпеть, открыла глаза. Красные сполохи плясали на каменных плитах стен, с обломанного края одной из них свисала плеть дикого плюща.
--
Очнулась. Не померла. Ну и слава вышним. Не зря, значит, Эйтиан... - она повернулась и посмотрела в глаза смуглого человека со звериным рыком в голосе.
--
Что с ним? Хотя... можешь не говорить, я помню, - их нагнали недалеко отсюда; Исенн дрался отчаянно, но не успел, не уследил...
--
Там же не было никого из ваших, как ты можешь помнить? - его руки свисают двумя плетями плюща, а в глаза сравнялись цветом с пеплом.
--
Нам не обязательно, что бы кто-то из атавин был там... все чуть-чуть иначе...
Договорить она не успела: из-за стены прилетел камень и упал точно в сердце костра. Инсенн улыбнулся какой-то странной, тревожной улыбкой и помог ей подняться на ноги. На песок бухнулся очередной камень, за ним еще.
--
Помнишь, ты говорила, что вы не можете отказать человеку, когда он просит? - она кивнула, проклиная в мыслях свою детскую болтливость. Потому, что она помнила, о чем он попросит ее через миг...