|
У Михаила тряслись руки. Чтобы унять дрожь, он крепко, до боли, сжал кулаки, резко распрямил пальцы. Сунул ладони в карманы, попытался удерживать их там, но через минуту опять вытащил. Провел правой рукой по груди, там, где на куртке находился внутренний карман, и резко, словно от ожога, отдернул. Попытался взять себя в руки, отвлечься, сосредоточиться на окружающем. Тяжелым взглядом оглядел пассажиров Нью-йоркской подземки, что тряслись сейчас рядом с ним в душном вагоне. Толстая женщина с огромными сумками, компания молодежи, разражавшаяся время от времени взрывами хохота, пожилая пара, молодая мать стояла прямо перед ним, держа за руку маленького ребенка, старушка с корзинкой из которой доносилось истерическое мяуканье. Михаил пробегал глазами по лицам, открытым и веселым, хмурым и суровым, приятным и некрасивым.
Помимо воли его взгляд вернулся к маленькому мальчику, державшемуся за руку миловидной женщины. В руке у малыша была зажата игрушечная пластмассовая дудочка красного цвета. Михаил судорожно закрыл глаза. Сжал веки и накрыл лицо ладонями. Его трясло как в лихорадке. Всю отвлеченность, которой он сумел добиться, сдуло словно ветром. "Играть! Играть!", - других мыслей не осталось и в помине. "Нет, нельзя, нельзя, я не должен!", - уговаривал он сам себя, но непрошенные мысли с упорством дятла колотились в виски, - "Ну что может здесь случиться? Здесь, в метро, здесь безопасно, здесь можно".
Несколько раз он ловил себя на том, что руки сами тянутся к заветному карману, и несколько раз в страхе отдергивал их. Впустую шарил по телу, переминался с ноги на ногу, пытался считать по себя. Ничего не помогало. "Сыграй, сыграй", - змеей шипело в голове, - "Здесь ничего произойти не может". А пальцы уже теребили застежку молнии.
"Будь, что будет", - волевой заслон Михаила рухнул под неудержимым напором, - "в конце концов, здесь подземка, действительно, что может произойти?". И он сунул руку в нагрудный карман. Мягкое дерево приятно ластилось к коже, по телу разлилась теплая волна, голоса в голове, словно обретя новые силы, возликовали, - "Сыграй, сыграй сейчас же!".
Михаил извлек из кармана деревянную дудочку. Пробежал пальцами по отверстиям, погладил мундштук. Последним усилием воли хотел положить ее обратно, но вместо этого взял дудочку в рот. Легкая игривая мелодия заполнила вагон, заглушая грохот поезда. Пассажиры оборачивались, смотрели, как он играет, клонили головы на бок, вслушивались в музыку. Михаил ничего не замечал. Он играл. Сама собой уходила дрожь из тела, мысли обретали легкость и чистоту, Михаил чувствовал себя так, словно стоит в потоке солнечного света.
Неожиданно жестокий удар сотряс вагон. Михаила бросило на железный поручень, остатками угасающего сознания он воспринимал отчаянные крики боли и страха, звон бьющегося стекла, жуткие звуки разрываемого металла. Что-то тяжелое придавило его сверху, и Михаил погрузился во тьму.
Очнувшись, он ничего не мог понять. Где он, что с ним? Ничего нельзя было разглядеть, окружающее тонуло в плотной серой пелене. Михаил вытянул руки, пошарил перед собой. Наткнулся на что-то мягкое, сжал в кулаке, потянул на себя. Похоже, он лежал на кровати и мял руками одеяло. Но почему он ничего не видит? Михаил провел рукой по лицу, пальцы коснулись мягкой ткани, закрывающей глаза. Хотел, было, сорвать ее, но чья-то рука перехватила и остановила его слабые попытки. Раздался ласковый женский голос:
- Не нужно трогать компрессов, мистер Поляков. Ваше лицо еще не пришло в норму.
- Где я, что случилось? - Спросил Михаил. От волнения и слабости английские слова давались ему с большим трудом.
- Не надо волноваться, вы в больнице. - Успокоила его женщина, по-видимому, медсестра.
- Почему я ничего не вижу?
- Ваше лицо сильно пострадало в катастрофе, но Вы не волнуйтесь, пересадка кожи прошла успешно, но, конечно, некоторое время Вам придется потерпеть лечебные повязки.
- В катастрофе?
- Да в метро. Не сработала стрелка и два поезда одновременно оказались на одном пути. Об этом говорили в новостях, многие погибли, но Вам очень повезло. Вы прямо родились в рубашке.
И тут он вспомнил. Потянув руку к груди, туда, где в кармане должна была лежать дудочка, но нащупал только шелк ночной рубашки. Михаила рывком подбросило на кровати:
- Где? Где она!
- Что с Вами? Лежите, лежите! - Всполошилась сестра. - Вам еще нельзя подниматься.
- Где же она, где? - Твердил Михаил, спуская ноги на пол. Его руки снова потянулись к закрывающей глаза повязке. - Где дудочка!
- Ложитесь, да лягте же, наконец! - Сестра уперлась ладонью ему в грудь, заставляя вернуться в постель. - Здесь есть пакет, в нем должны быть все ваши вещи.
- Посмотрите, дайте ... - Твердил Михаил как заведенный. Судя по звукам, сестра вскрывала бумажный пакет.
- Здесь, здесь ваша дудочка, а теперь немедленно лягте, или я позову доктора!
Гладкое дерево скользнуло в ладонь Михаила. По телу сразу же побежали теплые волны, несущие мир и успокоение. Дудочка удобно устроилась в его руке, словно радуясь воссоединению с хозяином. Тело Михаила расслаблено упало на подушки, но душу словно опалило огнем. "Что же делать, что же делать?" - Твердил он про себя. На следующий же день после выписки он отправился к психологу.
- Послушайте, Майкл, давайте еще раз и все с начала. - Доктор Джоунз, полный, начинающий седеть пожилой негр, провел руками по вороту бежевого костюма, в который он был одет. Видимо, чтобы подчеркнуть его статус врача, сверху на костюм он набрасывал белый халат, а на грудь вешал стетоскоп. В первый же день Михаил спросил у него, зачем психологу стетоскоп, на что Джоунз только загадочно улыбнулся. Этот, в общем-то, нелепый вопрос всплывал в голове у Михаила каждый раз, когда он смотрел на врача.
Джоунз сложил широкие ладони на необъятном животе:
- Итак, Вы получили ее от отца, который исчез на следующий день. Сколько тогда Вам было?
- Это был мой шестой день рождения. Отец поздравил меня, подарил подарок, но на праздничный обед, который приготовила мама, не остался. Я вообще-то даже не заметил, когда он ушел. Я был так увлечен гостями и подарками, что опомнился только вечером, а когда спросил у матери, она заплакала и ничего не сказала. Потом я еще много раз спрашивал ее об отце, но она ничего мне не рассказывала.
- У Вас ведь не было музыкального образования. Когда Вы в первый раз решили попробовать поиграть?
- У меня нет его и сейчас. Вы все еще не понимаете, я могу играть только на одной дудочке, любой другой музыкальный инструмент доступен мне так же как пятилетнему ребенку.
- Хорошо, но ведь Вы все-таки заиграли на ней. Когда и как, расскажите.
- Я не помню точно, какой день и когда. Но это точно было на остановке автобуса. Школа, в которую я ходил, была далеко от дома, мать зарабатывала очень мало и не смогла устроить меня в школу поблизости. Там были очень строгие порядки, после начала уроков входную дверь запирали, и если кто-нибудь опаздывал, приходилось идти к директору, а он обязательно вызывал родителей. Мать всегда пугалась таких вызовов, наверное, директор говорил, что выгонит меня, и поэтому я очень боялся опаздывать. Так вот, в тот день я стоял на остановке, а автобус все не приходил. Я сейчас уже не помню точно, но почему-то дудочка оказалась вместе со мной. Что заставило меня достать ее и заиграть, не представляю, но я точно помню, что стоило мне сыграть одну песенку, как к остановке подошел автобус.
- Вы тогда сразу сделали такой вывод?
- Нет, конечно. Я просто обрадовался. Но потом ... Я думал над этим на уроках и решил обязательно проверить. На следующий день я вышел из дому в тоже время, рискуя опоздать, но мне очень хотелось все проверить. Когда я достал дудочку и сыграл туже самую мелодию, вновь, как и в прошлый раз, автобус подошел к остановке. Я испытал тогда огромное облегчение, помню, я дрожал с ног до головы. И дальше я стал играть каждый день. И каждый день, стоило мне сыграть одну песню, приходил автобус. Вы расспрашиваете меня об этом уже третий раз, скажите, наконец, как Вы это можете объяснить?
- Все очень просто, - Джоунз поправил очки, - конечно у маленького ребенка из бедной русской семьи, у Вас не было часов. А автобусы, даже у Вас в России, ходят по расписанию. Вы выходили из дома примерно в одно время, доходили до остановки, и у Вас оставалось время как раз сыграть одну мелодию до прихода автобуса.
- Да поймите же, наконец, - Михаил приходил во все большее возбуждение, - это все не совпадения. На какой бы остановке я не играл, приходил автобус. Я ездил на работу, я встречался с девушкой, и проблемы транспорта для меня не стояло. Можно было сыграть просто у тротуара, и сейчас же рядом останавливалось такси. Я играл на вокзале, и опоздавший поезд появлялся мгновенно. Я ...
- Ну, хорошо, оставим это. - Голос доктора звучал ровно, успокаивающе, так, как умеют говорить только доктора. - Вы говорили, что отдавали дудочку на исследование. Как же Вы пошли на это?
- Это было сразу после приезда в Америку. Я встретил старого школьного друга, он здесь живет, работает физиком. Возможно это какое-то предвидение, но тогда я чувствовал, что должен узнать о ней все. Я провел ночь на стуле в лаборатории, ни жив, ни мертв, ожидая результатов.
- И каковы же результаты исследований?
- Простое дерево, осина. Ничего необычного. Стандартный набор извлекаемых звуков. Тембр, высота и длительность ничем не отличаются от извлекаемых из любой дудочки.
- Почему же Вы хотите перестать играть?
- Я не знаю, что и когда произошло. Возможно, это случилось вскоре после того, как я получил приглашение на работу здесь, в Нью-Йорке. Я стал чувствовать, что она завладевает мной. Я должен играть и играть. Я стал подобно наркоману, одержим ею. Доктор, мне кажется, она пустила во мне корни. Я не могу выбросить или потерять ее, если это случиться, я сойду с ума. Я хочу перестать, но я не могу.
Джоунз вопросительно поднял левую бровь, поощряя Михаила раскрываться:
- Майкл, Вы не могли бы показать мне эту Вашу волшебную дудочку?
- Нет, ни за что! - Крикнул Михаил, помимо своей воли подскочив на кресле. Затем он все-таки взял себя в руки. - Поймите Доктор, я и в мыслях не могу допустить хоть на минуту расстаться с ней. Вы не представляете мои страдания. Когда-то у меня еще были силы пойти на это, теперь же я не могу выпустить ее из рук ни на минуту. Посмотрите на шрамы на руке. Как-то я случайно уронил ее в пылающий костер. Я полез за ней голыми руками!
- Хорошо, хорошо. - Джоунз развел руками.
- Доктор, умоляю, помогите мне! Закодируйте, раскодируйте, сделайте хоть что-нибудь!
- Не волнуйтесь, - врач излучал само спокойствие, - я сделаю все, что в моих силах. Но почему же Вы так страстно хотите избавиться от нее? Хотите играть - играйте.
- Говорю же Вам, некоторое время назад все изменилось. Да, стоит мне заиграть, как, откуда ни возьмись, приходит транспорт, но при этом обязательно кто-то погибает. В первый раз это было такси. Я хотел отправить любимую девушку домой, и взял в руки дудочку. Из-за угла вынырнуло такси, но не остановилось у тротуара, как было раньше, а помчалось прямо на нас. Потом мне сказали, что водитель был пьян, но моя любимая погибла у меня на руках. Я успел отскочить, а она - нет.
- Я понимаю Вас, но такие случайности происходят, такова жизнь. - Михаил не слушал.
- Потом была остановка. Я опаздывал на работу, заиграл, и автобус снес остановку и всех, кто находился рядом. Вы скажете, что это тоже случайность, но не четыре же раза подряд! За мной тянется хвост из людских душ, погибших по моей вине. Я перестал играть. Я крепился всеми силами. Но вот недавно снова не выдержал, и произошла ужасная катастрофа в метро. Сотни погибших. Доктор, мне кажется, что они сейчас смотрят на меня сверху, оттуда, - Михаил поднял указательный палец вверх, - и спрашивают, за что, почему? Доктор, я не могу так больше. Я чувствую, что она хочет, чтобы я играл, но я боюсь новых несчастий, новых смертей. Помогите мне, Доктор!
Джоунз мельком посмотрел на настенные часы.
- Майкл, Вашу загадочную русскую душу американцу понять очень сложно, но я приложу все усилия. Думаю, Ваш психоз поддается лечению, и вскоре Вы перестанете видеть связь между Вашей игрой и теми совпадениями, что происходят вокруг Вас.
- Просто сделайте так, чтобы я не хотел играть!
- Хорошо, хорошо. Но мы с Вами беседуем уже больше четырех часов. Нужно прерваться. - Джоунз поднялся с кресла, Михаил вскочил следом за ним. - Приходите завтра, скажем к трем.
- Доктор, я обязательно приду, но, если можно, послезавтра. Завтра мой начальник женится, и по этому поводу он устраивает прием. Нужно обязательно быть, а еще один день, я очень надеюсь, продержусь.
- До встречи. - Джоунз с улыбкой пожал руку своему пациенту.
Вид на город, открывавшийся из окна семьдесят второго этажа Всемирного торгового центра, всегда поражал воображение Михаила. Каждый день, приходя на работу и уходя домой, он на несколько минут задерживался у большого окна в холле, чтобы полюбоваться открывающимся видом. Эти минуты, как никакие другие, дарили ему радость и успокоение. Вот и сейчас он замер перед раскрывшейся панорамой, душой умчавшись в заоблачные дали.
Легкое покашливание, раздавшееся за спиной, вернуло его с небес на землю. Михаил отвернулся от окна и встретился взглядом с мистером Токагавой Ямамото, главой и владельцем фирмы, в которой он работал. Михаил машинально поклонился. Сколько раз он одергивал себя, мистер Токагава предпочитал простую американскую манеру общения, однако почему-то, при встрече с японцем Михаила всегда тянуло поклониться в стиле древних самураев.
- Майкл, у меня большая проблема. - Обратился к нему Токагава. - Для любого человека свадьба это значительное событие, а для японцев это святое. Глупые распорядители из фирмы "Свадьбы и торжества" крепко подвели меня. Они не прислали ни одного музыканта. А Вы, я слышал, умеете хорошо играть на дудочке ... Что с Вами?
Михаил почувствовал, как пол уплывает у него из под ног, и кровь отливает от лица. Он отступил на шаг, прижавшись спиной к оконному стеклу. Заикаясь, он пролепетал:
- Мистер Токагава ... я не могу ...
- Вам плохо?
- Нет, нет, - Бормотал Михаил, - просто я не смогу сыграть. Я ... простудился, да, у меня болит горло, простите.
- Майкл, я, конечно, не могу Вас принуждать. - Голос японца оставался таким же ровным, но глаза предательски заблестели. - Поймите, для меня очень важно, чтобы церемония прошла, как подобает. Если Вы вдруг передумаете, я буду очень рад.
Токагава ушел, а Михаил прижался лбом к холодному стеклу. Все закрутилось по новой. "Играть! Играть!" - Вертелось в голове, затмевая остальные мысли. Михаил застонал в голос. С одной стороны он знал это твердо, он не должен играть ни в коем случае. С другой, потребность достать дудочку становилась неодолимой. Плюс ко всему, Михаилу очень нравился мистер Токагава. Это был его идеал начальника, зарплату он платил в срок, всегда приветлив с подчиненными, все вопросы решал быстро и четко, как настоящий японец был аккуратен и трудолюбив. За восемь лет работы между ними не было ни одного конфликта, ни грамма недопонимания. Михаил очень уважал мистера Токагаву и очень хотел сделать ему приятное. Но играть он не может, не должен.
Михаил, сам того не замечая, метался по холлу от стены до стены, от одного окна до другого. Противоречивые чувства разрывали его на куски. Дудочка в кармане горела огнем, обжигая кожу сквозь ткань костюма. Все остальные сотрудники уже собрались в конференц-зале, а Михаил страдал в одиночестве.
"Здесь же семьдесят второй этаж. Сюда не залетит автобус, не запрыгнет такси. Да и метро сюда еще не проложили". - Убеждал он сам себя. И тут же одергивал - "Нет, это невозможно, я должен держать себя в руках". Однако же попытки совладать с собой становились все слабее и слабее, рука все тверже тянулась к карману с дудочкой, а когда перед его внутренним взором вдруг всплыло лицо Токагавы, такое спокойное и одновременно такое несчастное, он окончательно сдался. "В конце концов, действительно, транспорт еще не научился ездить по офисам". - Успокаивал он себя, пока бежал до конференц-зала.
Мистер Токагава и его очаровательная невеста как раз совершали обряд, когда зал заполнила тягучая мелодия в национальном японском стиле. Все находящиеся в зале повернули головы туда, где стоял Михаил, приложив к губам деревянную дудочку. Токагава тоже мельком взглянул в его сторону, и счастье, отразившееся в его глазах, было для Михаила самой большой наградой в жизни.
Мелодия лилась не переставая, люди вслушивались в чарующие звуки, каждый думал о своем, и никто из них не подозревал, что два пассажирских самолета Боинг-767 уже скорректировали свой курс на Нью-Йорк ....
|