Не знаю, кому больше не повезло от нашего знакомства. Стоял странный февраль, пустынный и мутный, облака проплывали, как разбухшие утопленники. Редкие прохожие походили на заблудившихся в лабиринте затонувшего города. Институт внезапно закрыли на карантин, студенты разъехались. Общежитие, словно заброшенный храм в мистической дымке неясного происхождения, подпирало низкое небо на отшибе от города. Я остался в малосемейке, чтобы смотреть сериалы, которыми забил до отказа флэш-карту, мечтал выспаться и просто ни о чем не думать. Иногда, находясь в одиночестве, можно не ощущать себя человеком.
Но жар, головная боль, ломота в костях так и напоминали о бренном человеческом теле. В темноте под веками вспышки света сменялись тысячами мрачных снов, знакомых и новых. Боль вливалась по ушным раковинам в носоглотку, взрывалась и разносилась горячими потоками по тропам мозговых извилин, усердно истоптанных мыслями. В какой-то момент я понял, что на этаже рычит песня, потом сполз с продавленной кровати и поплелся, прижимаясь к холодным стенам, в поисках источника адского звука. Можно было поверить в бесконечность темного коридора: я с трудом достиг дальнего конца. В обычные дни ближе к нему воздух становился слаще от женских духов, но тогда воняло только хлоркой. Словно луч солнца дразняще приоткрыл последнюю дверь, обещая неведомые радости внутри. Я, как изнуренный беглец, переходящий из царства Аида во владения, благословенные Аполлоном, вцепился в косяк и пнул куда-то перед собой, не чувствуя, что носок достиг цели. Моя голова превратилась в подушечку для игл и булавок, когда я попал в яркую комнатку. Бледнолицая девушка с синими волосами, одетая в черное платье с лунным принтом, выскочила из-за компьютерного стола, будто увидела привидение. Я хотел заорать, чтобы она вырубила эту чертовщину - "The Sound of Silence" в истошном металлическом кавере, но вместо этого пролепетал "Умираю..." и рухнул у ее ног.
Ни у меня, ни у новой знакомой и мысли не возникло о том, чтобы вызвать "скорую" или обратиться к вахтерше с характером Цербера, вечно дремавшей на диванчике на первом этаже. Мы были в том возрасте, когда о чужой помощи вовсе не думаешь. Эльвира сама ухаживала за мной. Я лежал в ее постели, пахнувшей геспарисом, пил из ее кружки с изображением черепа, вместо градусника - ее прохладные губы на моем лбе.
- Ненавижу одиночество, - слабо улыбнулась она, когда увидела, что я пришел в себя и способен осмысливать происходящее чуть лучше, чем комнатный цветок, свисавший с подоконника. Выглядел я жалко и виновато, и в бархатистой мягкости ее темных глаз встретил утешение.
Родители грипповали и уговорили ее остаться в общежитии. Со временем я узнал Элль лучше и понял, что и толпу она недолюбливала. С того карантина мы подружились: смотрели коллекцию фильмов Дэвида Линча, играли в пинг-понг на общей кухне, вместе готовили ужасные обеды, потом выковыривали вилками то, что получалось не сырым и съедобным, а остальное смешивали с кормом для животных и уносили бездомным собакам, которые никогда не жаловались. Мне казалось, она приняла меня в свою жизнь искренне, а не потому, что пожалела и с присущей ей проницательностью поняла, что за долгое время она - первый человек, появившийся в вакууме моего личного пространства. Она помогла мне прийти в себя после усталости от развода родителей, когда я, отчаявшись примирить их, насмотревшись на хищные морды, наслушавшись взаимных обвинений, считал, что в жизни не существует ничего стоящего, и не поддерживал связь ни с отцом, ни с матерью. Теперь часто возвращаюсь в те дни и ищу в них силы.
Я постоянно переживал не о том, но казалось безобидным, что Элль питала страстный интерес к необъяснимым явлениям: исчезновениям людей, нераскрытым уголовным делам, к привидениям и НЛО.
- Говорят, на третьем этаже ходит призрак первокурсника, - не раз вспоминала она и однажды уговорила меня на поиски не упокоенного духа. Мы полночи простояли в коридоре, храня суеверное молчание, но ничего не случилось.
- Мы ему не понравились, - попытался пошутить я, в душе уверенный, что привидений не существует.
Я обнаружил Элль разочарованной, она уныло опустила плечи и направила пустой взгляд в пространство.
- Нет здесь никакого привидения, Артур, - огорченно пробормотала она, как будто только что похоронила любимую собаку. - Оно обязательно является тому, кто по-настоящему хочет с ним встретиться.
Внеплановые каникулы заканчивались, я все больше нервничал и в один из последних дней перестал убегать от мучившего вопроса. Подошел к подоконнику и задумался, подбирая слова, но у каждого оказывался неприятный привкус смысла.
- Fittonia Аlbivenis, - с нежностью произнесла Элль, встав рядом. - Когда я въехала, здесь нашлось только растение в торфяном горшке, осталось от съехавшего биолога. Буду использовать в собственных проектах.
Растение выжило, угрожающе расползлось, напоминая пресмыкающееся в мокром панцире с белыми прожилками, из отверстий которого вылазили щупальца новых веток. Но не оно меня тревожило, а фотография в рамке, прислонившаяся к кадке. Элль и какой-то парень сидели в обнимку, утонув носами в общем облаке сладкой ваты. За ними, железной паутиной с человеческими жертвами в коконах-кабинах, высилось колесо обозрения.
- Это просто друг, наш с тобой друг.
2
Если бы у кого-то из нас имелось право, он бы врезал другому, но Элль такого права никому не дала. Алик и я стали друг другу отражением. Взаимная холодность иногда подскакивала выше нуля, но ни разу не дошло до аномальной жары. Мы каждый день собирались вместе, словно семья с собственным скелетом в шкафу и камнями за пазухой. Я возвращался с учебы, воодушевленный мыслью, что в серой глыбе общежития спряталась комната с розовыми обоями, на которых играли, спали, ели и плакали плюшевые медвежата. Правда, зависть к Алику иногда заставляла скрежетать зубами. Он знал Элль с детства, они закончили одну школу и учились на одном факультете.
Не могу описать подходящими словами, как мы нуждались в этой девушке, характер наших отношений и привязанности. Сравнивая их с типичными моделями поведения, невозможно найти нечто схожее, даже близнецы жили более обособленно. Но и до перипетий Маяковского с Бриками нам было далеко: мы с Аликом оба отличались ревностью и нетерпимостью к любовным треугольникам, а она никому не отдавала предпочтение и сохраняла дружеский статус. Позже он сказал, что всегда любил ее, и в этом признании я нахожу немало надежды, что все было по-настоящему. Да ведь она была красива, как ее не любить?! Однако не могу окончательно избавиться от болезни сомнения, порой перетекающей в ремиссию. Еще тогда, в общежитии, Элль пила, как она бегло объяснила, зеленый чай, в шутку называя его кикеоном. Довольно продолжительное время я думал, что это обыкновенное китайское сено, такое пила для похудения каждая встречная девчонка, мечтающая об острых скулах и ключицах. Но однажды я застал Элль за странным занятием. Она срывала самые крупные листья с фиттонии, собирая их в виде своеобразной распустившейся розы на дне кружки с высокими стенками. Потом залила кипятком и дала настояться.
- Можно попробовать? - неуверенно спросил я не из любопытства, а чтобы у нас появилось нечто общее. Я остро переживал, что Алику известно об Элль куда больше, чем мне, и с молниеносной реакцией ревнивого человека заподозрил, что о чае мой соперник не в курсе.
- Это от головной боли, тебе противопоказано, - строго предупредила она, и я послушно отказался, а потом забыл об эпизоде, как забывают о случайных прохожих, попадающихся по встрече, о продавщицах на кассе и трещинах на бордюрах. Я был полным идиотом, умудрившимся принять предупредительный выстрел за музыку.
Мы закончили институт. Перед тем, как покинуть общагу, я решил на прощание навестить тех бродячих собак, которых мы вместе с Элль кормили. Обычно они ворошили мусор на заднем дворе, там же стояли их миски. Но тем вечером, подходя ближе, я не заслышал ни ворчливого рычания, ни тявканья щенков; никто не выбежал навстречу, виляя хвостом. Округа утонула в тишине, светили редкие окна, за рядом контейнеров я видел лишь лохматую кучу, в которой угадывались отдельные морды и хвосты. От нее тянулись тонкие струйки, вливаясь в матовую лужу неопределенного цвета. Дождя не было три недели... Плохое предчувствие, поначалу парализовавшее мои органы, сменилось паникой, я учуял запах разложения. Все собаки были мертвы и аккуратно сложены на бесхозной плите, словно на алтаре.
Я рассказал о случившемся Элль, меня трясло, еле ворочал языком. Она застыла с остекляневшим взглядом, потом отвернулась к луне, висевшей в раме окна, и прошептала:
- Наверно, отстрел.
Мы начали работать и встречались все реже. Это длилось несколько мучительных месяцев. Я страдал от бессонницы, менял работы, наркотически зависел от мобильного телефона, чуть ли не вымаливая у него сообщения, как у иконы. Успокоение наступало на коротких свиданиях с Элль, расставаться после которых было тяжело, как отгрызать зубами пуповину. Алик предложил спасительный выход: снять квартиру и жить втроем. Хотя у них случались совместные дизайнерские проекты и курсы, он тоже переживал из-за редких встреч, плохо ел и заметно похудел, напоминая дальнего родственника самого себя. Еще один дурной знак, ведь когда-то он был самым веселым в нашей компании.
В новое жилище, вместо кошки, первой внесли кадку с фиттонией. Растение разрослось еще гуще прежнего, буйно цвело, старые листья были толстыми и сочными. Я случайно повредил один, не вписавшись в дверной проем, и мне на пальцы пролился прозрачный сок. Это неожиданно испугало Элль. Она вырвала кадку из моих рук, хотя настолько резких действий не требовалось, отнесла в дальний угол квартиры и вернулась с дезинфицирующими салфетками.
- Думал, это безопасное растение, оно же комнатное! - удивленно заметил я.
Она некоторое время молчала, выглядя испуганно защищающимся зверьком, потом ответила, что у фиттонии есть противопоказания, во время цветения риски возрастают, даже чай можно передозировать, поэтому его прописывают строго по рецепту врача. Тем же вечером я заметил, когда позвал Элль ужинать и заглянул в ее спальню, что поврежденный лист срезан, а на оставшуюся ранку наложен то ли лейкопластырь, то ли изолента. Через неделю горшок стоял на подоконнике в гостиной, ранка подсохла.
Если бы я не испытывал эйфорическое счастье, то наверняка заподозрил бы неладное. Хотя... Кто обращает внимание на комнатные цветы? Но воссоединение опьянило нас всех, мы были на подъеме творческих сил, наслаждались молодостью и своей компанией. Не помню ничего более приятного, чем предвкушение, охватывающее меня в конце рабочего дня, когда я знал, что вернусь домой и встречу Элль, мы будем вместе резать пиццу и выбирать вино, случайно прикасаясь друг к другу. Внутри меня что-то надрывалось от нежности при звуке ее голоса, напевающего беззаботную песню. Она особым образом растягивала некоторые согласные звуки, и это придавало голосу очаровательный акцент. В наши окна всегда смотрела потрясающей красоты луна, Элль забиралась на подоконник, не боясь свесить ноги, и купалась в серебристом сиянии, похожая на видение.
3
Элль не злоупотребляла властью над нами, но иногда была очень упряма. Ей взбрело в голову уехать из города в глухомань, и мы не могли отговорить подругу от этой безумной затеи. Она сказала, что устала от заказов и чужих желаний, что мечтает о собственном доме, который обустроит сама. Сначала и я, и Алик были против, но в последние недели между нами возросло напряжение. Оставшись наедине, мы с ним немногословно, хорошо понимая друг друга, решили, что на новом месте Элль, наконец, определится. У меня имелся и другой мотив. Дело в том, что адвокатская контора, где я работал, взялась защищать сомнительную политическую фигуру. После этого ни дня не проходило без проблем на работе, а коллеги всерьез опасались, что однажды попадут под автомобиль или не проснутся. Оправдываясь тем, что защищаю Элль, я отошел от дел и, наконец, выбросил фенибут.
И если Алик не видел, насколько тяжело ей приходилось, то я и подавно был слеп! Она выбрала деревню, отрезанную от любых путей сообщения, кроме энтузиазма, заставившего нас трястись по бездорожью от станции до пункта назначения, задыхаясь в герметичном такси с московскими расценками. Четыре короткие улицы стояли на берегу озера, только два дома светили окнами по ночам, да и в них обитали старики. Здесь планировали открыть мусорный полигон для московских отходов, хотя активисты вопили, что именно на местных болотах берут исток несколько крупных рек. Элль, чувствуя себя значительной, почти задарма выкупила у администрации общественную столовую. Прямоугольное здание из железобетонных плит простояло бы еще не один десяток лет. Я бы не увидел в этой длинной коробке никакого потенциала, но Элль и Алик за неполное лето, с помощью наемных рабочих из райцентра, превратили ее в уютное жилище. Вероятно, мы потратили почти все сбережения, но не переживали о деньгах. Обманчивая дешевизна и простота лофта, безлюдье, дикие пейзажи на горизонте - вечерами я верил, что мы первые на этом континенте, чуть ли не боги, что жизнь в деревне не умирает, а возрождается по каким-то неведомым законам. Я слышал жизнь в тихих шагах Элль, в шелесте переворачиваемых ею страниц, видел свет в ее русых волосах и отзывался на все это, как росток, ищущий выход из-под земли. Есть люди, притяжению которых невозможно противостоять, но нет этому названия.
Элль размножила фиттонию, она буйно разрослась по южной стороне дома. Благодаря этому растению я даже чувствовал особенную привязанность к новому жилищу. Появились поводы для беспокойства. Оказалось, что край богат суевериями, и Элль легко поддалась россказням деревенских старух. С горящим взором она поведала нам, как нечисть уносит людей под воды бездонного озера, чтобы поиграть с ними. Поэтому к озеру нельзя подходить одному, или тебя тоже утопят и станешь одним из призраков.
- Но с нами ничего не произошло, мы твердо стояли на песчаном дне, - возражал Алик, и действительно, мы все с удовольствием плавали, ныряли и рыбачили, не замечая ничего необычного. Разве что совсем не клевало и животные никогда не подходили к воде, либо мы не заставали такие моменты.
- А вы думаете, почему здесь не осталось людей?
Она совершенно не слушала здравые аргументы и думала о своем, изредка мысли вырывались из плена свободными словами. "Тот, кто встретится с нечистью, уже не станет прежним. Это мой Ахерон," - как-то раз произнесла она, вызвав у меня мурашки голосом, полным предвкушения. Наше ответное бездействие опиралось на убежденность, что сверхъестественное существует только на страницах газет - для высоких продаж.
Когда ремонт завершился, у нас не стало общей цели, мы остро почувствовали, что пора решать, кто здесь третий лишний. Мы больше не собирались вместе даже за едой, а потом случилось неслыханное: я поссорился с Элль. Она нашла способ выкрутиться, и тогда я понял, насколько она далека от принятия решений. Она связалась со знакомыми, пригласила активистов разной степени экологичности, и в доме не осталось свободного места, а вокруг возник палаточный лагерь. Ее родственник, не слишком близкий брат, провел фотосессию и опубликовал альбом в блоге с посылом, что даже в глубинке можно жить красиво. Я чувствовал себя жителем коммуны и никак не мог остаться с Элль наедине, чтобы извиниться.
В ту страшную ночь состоялся концерт. Сценой служил пригорок, рядом стояла палатка звукорежиссера, толпились козы местной бабы Дуни, приезжие со всей области и из разных уголков родины. Когда мне надоело слушать подвывание толпы музыкальным исполнителям, широко известным в узких кругах, я решил отправиться спать. Видимо, у звукорежиссера возникли проблемы, потому что звук исчез, месиво людей разочарованно выдохнуло. Я стоял на углу дома, возле застекленной террасы с распахнутыми окнами, собираясь покурить перед сном. Там, в полумраке, как раз беседовали Элль и Алик, мне следовало обратить внимание не на интимность обстановки, а на обреченность в ее голосе.
- Ты - самое нормальное, что случилось в моей жизни, - ласково произнесла она. - Я всегда держалась за тебя, чтобы не сойти с ума.
Воображение услужливо дорисовало остальное: она целует его, пока меня нет рядом. Сколько раз я ждал нашего поцелуя, ведь хватало подходящих моментов! Но она их упрямо игнорировала. В ту минуту я ощутил себя ничтожеством, одиночкой без прошлого: ни семьи, ни связей, в отличие от Алика. Руки чесались убить его!
Через несколько секунд Элль вышла и постояла, обняв себя за плечи, пищали комары, кружа вокруг нее. Она неторопливо направилась к толпе, несмотря на ночь, отчетливо запомнился последний образ подруги: черное платье развевалось на ветру, над голой спиной волновались белоснежные локоны, трагичные руки не двигались. Есть магия в длинных женских волосах, манящая красота. Надо было послушаться ревнивого порыва и потребовать каких-то, пусть и нелепых, объяснений, выплеснуть смешные обиды, остановив ее. Может, она нашла бы оправдание, назвав случившееся дружеским порывом, и все могли бы дальше верить в затянувшуюся галлюцинацию. Вместо этого я побежал в спальню и хотел достать из-под кровати дорожную сумку, как заметил с опозданием, что по ошибке вошел в комнату Элль. Под ее кроватью обнаружился старый чемодан без крышки. Поначалу я решил, что в нем собран мусор, но что-то меня насторожило, и я включил торшер. Элль никогда не показывала этот чемодан, а возле письменного стола стояла корзинка. В чемодане оказались помятые, местами выцветшие распечатки формата А4 и несколько фотографий мгновенной печати. Заснятое помещение было легко узнаваемо: комната в общежитии, куда я ввалился полуживой много лет назад. Медвежата на обоях, в фокусе - фиттония, та самая, что сейчас захватила участок и стены дома, но тогда она представляла собой три вялые веточки. Распечатки содержали множество сведений о свойствах этого проклятого растения. Если кратко, фиттония содержит целый список психоактивных веществ, искажающих восприятие действительности мозгом. Не все из этих примесей изучены наукой, и тот студент, живший в комнате до Элль, провел глубокое исследование, но, черт его подери, оставил поганое растение в общежитии вместе с черновиками. Возможно, он закончил свой труд и больше не нуждался в образце. Несомненно, Элль нашла черновики и захотела испытать информацию на практике, а более всего ее интересовали целебные свойства чая, использовавшегося в мистериях, и кое-что еще. Фиттония выделяет пары опасных примесей, вызывающих наркотическую зависимость; из-за них человек становится легко внушаемым и управляемым, его чувства обостряются. В древности это свойство растения использовали для приготовления любовного зелья. У меня голова кружилась от информации, но проще говоря, мы с Аликом с большой вероятностью испытывали привязанность к Элль из-за фиттонии!
Я не знал, чему верить. Недавно я разрывался между мыслью убраться из этого места или прикончить Алика, и тут узнал, что мои чувства могли оказаться ничтожной галлюцинацией! Не обращая внимания на пьяный акустический концерт за окнами, я пошел искать Алика. Он варил кофе на кухне, переговариваясь с незнакомым мужиком, натирающим тело москитоллом. Ничего не объясняя, я убрал турку с огня, злорадно вылил густую жижу в раковину и потащил Алика в спальню. Он был в ярости, но нам срочно требовалось остаться наедине. Там я, получив в ухо, все-таки объяснил, что случилось.
Вот почему нас тянуло в ту комнату в общаге, почему мы, словно в ломке, мучились, когда разъехались и успокоились, когда снова собрались вместе! Тот случай с кикеоном и поврежденным листом, вероятно, означал, что Элль боялась передозировки для нас. Скорее всего, она добавляла сок или тот же настой в наш обычный чай.
Она никогда не казалась мне хитрой, трудно было поверить, что она пошла на эксперимент против чужой воли.
- Да что ты знаешь о ней? - сказал Алик, то ли обиженный на правду, то ли не желающий посвящать меня в подробности. Что я знал? Видел ее родителей - солидного вида пара из тех, кто обитает в домах образцового хозяйства. Никогда не понимал некоторое непостоянство ее настроения, внезапные желания к переменам, тягу к сверхъестественному, все еще с трудом верил, что она нуждалась в нас больше, чем мы - в ней.
- Пусть Элль объяснит все сама.
- Она ушла поплавать, - небрежно обронил Алик, и вдруг мы с опаской переглянулись. Ее последние слова теперь звучали не просто дружелюбно... Обгоняя друг друга, мы бросились на поиски. Люди разошлись по палаткам, только возле костра сидела тихая компания и шлепала комаров. Светлой головы Элль нигде не было, и мы побежали к озеру, мерцавшему вдали. Тускло светили мелкие звезды, я заранее знал, что ее нет на берегу. Надрывалась, как безумная, лягушка, ветер шумел в камышах, бездонная гладь не хранила следов. Ни одежды на валуне, ни единого признака недавнего человеческого присутствия. Мы искали всю ночь и последующие несколько дней, пригодились и полицейские, наблюдавшие за "музыкальными посиделками". Поиски по округе, с аквалангом на дне озера, обыск лагеря и деревни абсолютно ничего не дали.
Внезапно налетел антициклон, дважды выпал град. Если Элль, принимая во внимание самые абсурдные теории о прогулке, о желании побыть в одиночестве, бродила в окрестностях, она должна была вернуться. Прибыл кинолог, но его овчарка раз за разом приводила к озеру, в то место, где мы соорудили невысокий трамплин. Оставалась только одна версия: Элль утонула.
Несколько недель всех допрашивали, особенно дотошно - меня и Алика, но следствие не установило преступного мотива. Единственное, что я сделал против расследования - сжег все, что хранилось в чемодане, но не уверен, что сильно помешал. Погода позволила затопить камин, Алик сделал вид, что не заметил исчезнувших бумаг, да и не разговаривал со мной. Это было бесполезно, тем не менее, принесло короткое облегчение, как обезболивающее.
Элль объявили пропавшей без вести, но даже родители оплакивали ее как утонувшую. Алик думал, что она еще вернется. Он не верил и в то, что под влиянием какой-то травы может развиться настолько долгая и крепкая привязанность, но меня не волновало мнение человека, знавшего Элль до появления фиттонии. От кого-то из приезжих остался велосипед, я угнал его и добрался до железнодорожной станции к нужному рейсу.
Прошло полгода, Алик не выходит со мной на связь. Акция против мусорного полигона широко обсуждается в городе, но я всеми силами избегаю участия в подобных обсуждениях. А вдруг Элль всех обхитрила и скрылась в убежище, ведь деревня кишит такими местечками; теперь же, когда я добровольно уехал, осталась с Аликом? Нет, это бред, последние искры надежды, что она жива.
В хорошие дни я верю, что фиттония не причем, но все чаще моим настроением становится сомнение во всем. Элль могла поить меня настоем с первого дня знакомства, когда я был послушен и внушаем из-за гриппа. Вероятней всего, под действием фиттонии не только мы с Аликом, но и она сама испытывала гиперболизированные переживания и неуверенность. Она так и не выбрала кого-то одного, отдавая предпочтение платоническому чувству, которое лично меня изнурило. Она не устояла, встретилась с нечистью, надеясь "больше не быть прежней", и не смогла вернуться.
Мне еще требуется время, чтобы убедиться хоть в чем-нибудь. Иногда я срываюсь, приезжаю на железнодорожный вокзал и замираю у окошка. В последний момент не хватает решительности взять билет. Но ведь есть много мест поближе, где обитает нечисть.