У каждого человека, живущего на территории необъятной и многонациональной России, есть своя маленькая родина - это место, где родился и вырос. Родной город или деревенька навсегда остаются в сердце и памяти, куда бы ни бросала судьба. Для меня такой Родиной является старинный городок в низовьях Оби - Салехард. Основанный в 16 веке, более трех столетий он назывался Обдорск и все эти годы был центром обширного края в низовьях великой сибирской реки Оби...
Где бы ни приходилось жить в зрелые годы: в военных гарнизонах Прибалтики или заполярном Североморске, сердце всегда рвалось в единственный город, расположенный на Полярном круге -Салехард (Обдорск). Поначалу я любил город детства, даже не зная исторических корней, просто за то, что он есть - неказистый, деревянный, долгими зимними месяцами занесенный снегом.
Со временем все чаще возникало желание узнать о прошлом Салехарда, ведь ему более 400 лет. Тем более, что практика краеведческой работы свидетельствовала - подрастающее поколение мало что знает об истории своего города. Поэтому захотелось донести её до читателей, в основном юношеского возраста, не просто как изложение определенных фактов, а в виде увлекательного историко-художественного повествования. Тем более, что исторической художественной литературы о нашем крае, в частности, о периоде гражданской войны, фактически нет. Так возник замысел этой повести. Её основные герои, конечно же, вымышленные. Безусловно, никогда не существовало Владимира Кураева, Маймы Яунгада, полковника Путилина... Никогда не проезжал Собским ущельем французский офицер Барбье... Правда, исторический вымысел в повести сочетается с описанием реальных историко-бытовых деталей начала ХХ века.
В сюжет повести введены и реальные персонажи, присутствие которых необходимо для исторической достоверности -это адмирал Колчак, адмирал Кетлинский, березовский исправник Ямзин и т.д. Многие факты достоверны, а "белые пятна" истории Ямала тех лет дополнены авторским воображением. Верить или не верить в вымысел автора, пусть каждый читатель решает сам.
В повести рассказывается и об участии в гражданской войне коренных жителей тундры - ненцев. Считаю, что ненцы не только последний великий кочевой народ, ведь они расселились на просторах Севера от Таймыра до Кольского полуострова, но и народ-воин. В фольклоре северных народов, например, ханты, эвенков много говорится о набегах и воинских походах ненцев. А история покорения Севера русскими, начиная от новгородцев, свидетельствует о воинственности и непокорности "самояди". Да и факты недавней истории - известная "мандала", подтверждают высокий воинский дух аборигенов тундры. Активная же роль ненцев в гражданской войне до сих пор оставалась вне поля зрения историков.
Гражданская война в низовьях Оби - тема действительно почти не изученная. Мало документальных свидетельств о том, как происходили в окрестностях Обдорска и северной тундре боевые действия между белыми и красными. Скорее всего, они были очень кровавыми и ожесточенными. Поэтому, описывая отдельные боевые эпизоды, я намеренно допустил определенный художественный вымысел. Что же касается всего остального - истории освоения низовьев Оби, изучения Арктики, основных вех гражданской войны на Севере, все это соответствуют сохранившимся документам.
Автор
Часть I
Огни на взгорье.
(Январь. 1914 года)
-Глянь вперед, Обдорск! - старик-зырянин обернулся со своих нарт к Майме и ткнул хореем в сторону темнеющего горизонта.
-Что там? - переспросил Майма, хотя сразу понял смысл сказанного.
Их оленьи упряжки мчались рядом, благо укатанный первыми зимними буранами наст на льду Оби позволял аргишу развернуться достаточно широко. Олени еще раньше людей почуяли жилье и близкий отдых, поэтому заметно ускорили бег. Вечерело, справа, по движению оленьих упряжек, еще видна была желто-зеленая полоска заката, а слева, над черными силуэтами прибрежных елей и лиственниц, полная луна уже озаряла свою часть небосвода. В этой чужой местности лишь ночное светило, напоминающая хорошо начищенное серебряное шаманское блюдо, знакомыми с детства раковинами на ярком диске напоминало и ободряло юношу: не волнуйся, я с тобой в этой долгой дороге. Далеко впереди, на фоне темного высокого берега замерцали огоньки большого села.
Майма в свои четырнадцать лет впервые оказался так далеко от родовых тундровых угодий на севере полуострова Ямал. На пути в Обдорск, в районе фактории купца Трофимова у речки Малая Юмба, к аргишу его дяди, спешившему на ярмарку, присоединился старик-зырянин. Он каждый год бывал в Обдорске, чего не скажешь о сородичах Маймы и хорошо знал дорогу к волостному селу.
Старинное село Обдорск удобно расположилось на высоком песчаном взгорье между двумя реками, весной соединяющимися протоками с великой Обью и оттого напоминающее в июне сказочную деревеньку. Ту самую, придуманную тобольским сказочником Ершовым и целиком уместившуюся на спине чуда-юда, а попросту, кита. Китом в данном случае являлось взгорье, заканчивавшееся речным мысом. Кочующие мимо ненцы именовали его Сале-Хард, то есть мыс с расположенным на нем селением. Сибирские казаки, соратники Ермака, достигшие в летние месяцы конца 18 века низовьев Оби, не стали мудрить, выбирая место для ясачного городка. Впрочем, высокий удобный берег не пустовал с древних времен. Здесь селились и белолицые рыжебородые металлурги, выпаривавшие железо из мутной болотной жижи, и скуластые рыбаки, выходившие за морским зверем в губу. Охотники на лесное зверье также надолго задерживались на заросших тальником берегах. Народ ханты еще задолго до прихода русских воинов основал в этих местах Пулноват-Вош или городок в устье реки Пулноват, являвшийся центром небольшого, но воинственного хантыйского княжества.
Майме все было вновь в этой поездке. На фактории купца Трофимова удивился большому деревянному чуму, в котором могло уместиться все его стойбище. Здесь же впервые встретил лошадь в упряжке. Это животное своим крупным телом чем-то напоминало быка-хора, но рогов Майма не обнаружил, хотя тайком от работника купца попытался ощупать то место между лошадиными ушами, где могли быть пеньки спиленных рогов.
Обдорск давно манил его своими диковинами, манил так же, как в свое время дальний морской берег, о котором рассказывали взрослые сородичи. С моря привозили красивые ракушки, морского зверя, жир которого шел на приманки для песцов, а из шкуры вырезали крепкие ремни. Из Обдорска же везли в тундру красивую металлическую посуду, ружья, разноцветное сукно и бисер для украшения национальной одежды.
До поездки в волостное село Майма лишь два раза встречал луци - русских людей. Первый раз это были пришедшие с моря матросы небольшого военного корабля, занимавшегося гидрографическими исследованиями в проливе Малыгина, отделяющим остров Белый от материка. Впрочем, чем они занимались, Майма даже не представлял, тогда его интересовала одежда и диковинные лица пришлых людей: круглые глаза, длинные носы, чистая белая кожа. А в одежде более всего привлекли блестящие, цвета летнего солнца пуговицы и того же цвета дощечки на плечах некоторых луци. Юноша знал, что земля белого царя находится на темной стороне - там, где заходит солнце, а сторона эта была не совсем хорошей. Именно оттуда приходили всяческие напасти. Некоторые старики вообще считали, что до прихода луци тундра была чистой, здесь не было многих болезней и эпидемий.
Вторая встреча с русскими произошла во время осеннего забоя оленей. Тогда до их стойбища добрался купец из Обдорска. В тот раз Майму удивило количество потребляемой гостем огненной воды. Огромный рыжебородый луци выпивал в день по большой бутыли водки, смачно закусывая оленьей и муксуньей строганиной. При этом он не терял ясности ума и умудрился выгодно закупить много-много оленьих туш. Несколькими аргишами их потом вывезли в Обдорск.
В начале двадцатого века от рождества Христова Обдорск уже крепко стоял на высоком яру. Русские мужики, обосновавшись в этом северном краю, рубили на вечной мерзлоте избы и амбары, а в перерывах между трудом, поднимали глаза от топора и изумлялись: красота-то какая вокруг - необъятные пространства, свежие краски природы. И звенел топор, и росли деревянные, украшенные резным кружевом строения. Как эту землю не уважать. Тем более, что рекам и урочищам оставляли исконные вековые имена, чтобы не уходила добрая колдовская сила инородческих богов, авось и они пригодятся.
Инородческое население не посчитало возникшее русское селение чуждым образованием на их земле. Оно и само не было однородным. Ханты, ненцы, наведывавшиеся в эти края сибирские татары и позже обосновавшиеся зыряне достаточно терпимо относились друг к другу, хотя вооруженные стычки между ними и случались. Поэтому приход еще одного большого народа, к тому же не отличавшейся особой воинственностью и жестокостью к аборигенам был воспринят в этих краях без озлобления.
Майма с раннего детства привык к тому, что средоточием высшей власти в низовьях Оби являлся именно Обдорск. Правда, где-то далеко на закатной стороне находилось большое селение Белого Царя, самого могущественного на земле, где живут луци (русские) и подвластные им племена и народы. Говорили, что в верховьях Оби есть и другие большие селения, но редко кто из жителей тундры бывал в них. Поэтому Обдорск являлся для окрестных инородцев и торговым, и административным, и религиозным центром обширного северного края.
Авторское отступление. В исторических документах, свидетельствующих о возникновении острога, позднее названного Обдорским, значится, что заложил его воевода Никифор Траханиотов. Случилось это в завершающие годы правления царя Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного, последнего царя из легендарной династии Рюриковичей. Год этот в мировой истории примечателен первой публикацией знаменитой карты Меркатора, экспедицией английского мореплавателя Френсиса Дрейка в Вест-Индию, появлением первых пьес Шекспира. На южной границе Руси в том же году был возведен город-крепость Белгород, а шурин царя -Борис Годунов заложил первый камень в башню Смоленского кремля.
Свидетельств о личности основателя Обдорска (Салехарда) воеводы Траханиотова очень мало, известно лишь то, что был он в тот период Березовским воеводой. Поэтому пришлось буквально по крупицам воссоздать биографию официального основателя нынешнего Салехарда.
Считается, что род российских Траханиотовых является продолжателем древнегреческой династии Траханиотисов, пришедших на Русь в 1473 году в свите царевны Софии Палеолог, выходившей замуж за Великого князя Иоанна Третьего. Тогда Великий князь и пожаловал боярским званием братьев Дмитрия и Юрия Мануиловичей и "велел им себе служить". В 1506 году Юрий Траханиотов значился печатником при Великом князе Василии Ивановиче. Сыну Юрия Траханиотова - Василию была пожалована вотчина на реке Клязьма в Московском уезде. Он упоминается в документах как первый ее владелец. Никифор Васильевич Траханиотов, внук царского печатника, поначалу стал стольником, затем исполнял воеводские должности в Сибири и активно участвовал в покорении бывшей вотчины Кучума.
В начале 1593 года развернулось наступление против враждебного России пелымского князька Аблагирима. Для этой цели в Чердыни началось комплектование отряда, одним из двух воевод которого был назначен Никифор Траханиотов. Сопротивление Аблагирима было сломлено, подвластная ему территория вошла в состав России. Летом 1593 года участники отряда начали строительство Пелымского городка на берегу реки Тавды. Затем Траханиотов должен был следовать на "Березов остров", где выстроить город. В том же году Никифор Траханиотов заложил Березовский острог.
В 1595 году, уже в качестве Березовского воеводы, Никифор Траханиотов закладывает Обдорский острог.Заслуги воеводы былиотмечены и его переводят в центральные районы страны. В боярских списках 1606-1607 годов Траханиотов уже упоминается воеводой в Вологде.
На склоне лет воевода Траханиотов возвратился в свою вотчину на речке Клязьме под Москвой, куда входило до десятка деревень. Любопытно, что ближайшим соседом Никифора Васильевича являлся юный князь Юрий Сулешов, позже, в 20-х годах 17 века исполнявший должность Тобольского воеводы. По моему мнению, именно Сулешов приказал заложить Собскую заставу в устье реки Соби, контролирующую торговый "чрезкаменный путь" через Полярный Урал. По всему видать, долго служивший в Сибири сосед много рассказывал юному князю о бескрайних, суровых и таинственных сибирских просторах, потому чточерез несколько лет Сулешов отправился справлять службу царскую в Западную Сибирь и во время своего воеводства велевший заложить заставу напротив Обдорского острога. Что касается рода Траханиотовых, то сегодня только один населенный пункт Московской области - село Траханеево напоминает о древнем роде, да в истории нынешнего Салехарда упоминается, что острог на высоком берегу реки Полуй, впадающей через полтора километра в Обь, был заложен воеводой Никифором Траханиотовым.
А местные племена продолжали возить ясак к взгорью, где вместо челяди хантыйского князя теперь принимали соболиную и песцовую рухлядь тобольские и березовские целовальники. Со временем ясачный городок менял названия, статус, одно время его даже собирались упразднить, но начавшаяся в низовьях Оби промышленная добыча сиговых пород, так называемой "царской" рыбы способствовала тому, что старинный городок получил в губернских списках статус волостного села Березовского уезда.
Ненцы, ханты, да и позже пришедшие на эту землю ижемские зыряне считали, что Всевышний, как бы его не называли разные народы и племена, сам насыпал и освятил песчаный холм между реками. По крайней мере, за тысячелетия речная стремнина не сумела его срыть и покорно огибала высокий берег. Бог и сейчас оберегал село. Издалека приезжий мог видеть купола Петропавловской и миссионерской православных церквей, а мыс Лух - Авт в окрестностях села таил в своих чащобах святое место народа ханты.
Жители села -в основном русские и зыряне, жили в мире с суровой северной природой, окружающим миром. Чтили домашних существ и обитателей, населяющих темноту и заповедные таежные урочища.. Они наделяли их чертами характера, похожими на человеческие. Их имена и способы бытия сохранились с древних времен в народных поверьях и были принесены сюда, на берега Оби, из среднерусских равнин, а может еще откуда-то. Это были существа потусторонние, живущие рядом с человеком и активно участвующие в его жизни -- Домовой, Леший, Водяной... Их сущность была связана с игрою ума, а больше - с игрой воображения.
Домовой в иерархии потусторонних сил для обдорян являлся главным, как хранитель очага и добрый дух дома. Ниже всех находился Водяной -- похожий на скользкую жабу старик, имеющий привычку топить купающихся в холодное северное лето. У жителей села существовало множество жизненно важных примет, на которые оглядывается человек, дабы уберечься от нечисти. Например, строя дом, нельзя было ставить ворота на север, потому что северная сторона называется полночью и сопряжена с ночным мраком и в дом может попасть с севера нечистая сила. А ведра с питьевой водой следовало всегда прикрывать крышкой или двумя лучинами, положенными крест-накрест, чтобы в воду не влез черт. Своеобразной магией обладали и самые обыденные предметы обихода. У вещей обнаруживается своя тайная жизнь, скрытая от глаз. У жителей северного села сохранялось и много других примет, связанных с вещами -- солью, ключами, посудой. В основе всего этого -- представление о великом божественном единстве мира, благодаря которому одна форма легко и мгновенно переходила в другую. Это касалось и человеческого общения. Наверное поэтому не было у коренных и пришлых народов большой вражды.
Аргиш остановился на ночь в подгорной части села, выходящей на речку Шайтанку. Омдю -дядя Маймы, сразу же поспешил в гости к знакомому зырянину Попову, его изба стояла под самым берегом.
-Айда чай пить, -на ходу позвал племянника, в нетерпении топтавшегося у нарт.
Изба показалась Майме тесноватой. Наверное потому, что была разделена большой русской печью на две половины. С некоторой растерянностью он огляделся. Избяной побеленный потолок оказался значительно ниже средней части ненецкого чума. Многие вещи: закопченный медный чайник, самовар, посуда были знакомы юноше. Но вот красный угол с божницей, лавки, чугунный утюг, настенные часы с маятником сразу же привлекли внимание.
-Проходи паря. Малицу скидывать не предлагаю, знаю, не разоблачишься, -подтолкнул Майму хозяин.
Утром мужчины отправились в миссионерскую или, как её называли обдоряне, инородческую церковь. В отличие от главной приходской церкви села -Петропавловской, она была деревянной, стояла на самой окраине высокого мыса Сале-Хард и истово почиталась окрестными северными народами. Каменную церковь святых Петра и Павла, построенную в конце девятнадцатого века архитектором немецкого происхождения Готлитбом Цинке, посещали местные русские и зыряне. Люди они были зажиточные, одевались богато, пользовались французским парфюмом и на случайного инородца, забредшего к заутрене и источавшего все разнообразие запахов чума, посматривали строго и неодобрительно. Поэтому приехавшие из тундры самоеды и остяки предпочитали свою особливую церковушку.
Утренняя служба началась задолго до зимнего рассвета. В слабо освещенной церкви было прохладно, пахло ладаном и свечным нагаром. Худощавый священник с раскосыми глазами, видать в его предках было немало инородцев, службу вел споро и несколько отрешенно. Но для тундровиков все казалось торжественным и значимым.
"Молод годами русский шаман, но видать силой великой обладает",- думал Майма, наблюдая за тем, как священник помахивая кадилом, читает молитву. Он уже хорошо знал, что шумное камлание и яркие зрительские эффекты присущи только молодым начинающим шаманам.
Посещение инородческой церкви являлось для тундровиков своеобразным ритуалом перед началом торгов на Обдорской ярмарке. Они, по примеру русских и зырян, покупали и ставили свечки, считая это своеобразной жертвой православному божеству, чей седобородый многоликий облик глядел на них с порядком закопченых икон.
ХХХ
В Обдорск юноша с северной окраины полуострова Ямал приехал не только с целью увидеть своими глазами большое русское селение и принять участие в ярмарке. Он выполнял обет погибшего после поединка с белым медведем отца - привезти в тундру иконку Николая Угодника, святого покровителя людей, живущих на Севере.
В последние часы жизни отца, до стойбища дошли охотники-поморы, промышлявшие морского зверя на побережье Карского моря. Осмотрев раны на теле тундровика, нанесенную когтями зверя, пожилой помор посетовал, что нет под рукой иконки святого Николы. Осталась она на борту поморского шняка, в двух сутках пути от стойбища. А иконка эта, по словам луци, примечательна тем, что оберегает северных охотников от разных напастей, в том числе и способствует заживлению ран, полученных от хищников северных морей.
-Власть над темными силами, обитающими в бездне морской и во льдах окияна, дана Святому Николе, - заключил помор, с видимой печалью взглянув на мальчишку-тундровика.
Слова эти запали в душу Маймы. А отец, умирая, прошептал:
-Вырастешь, побывай в Обдорске. Привези личину русского сядая Николы. Пусть оберегает охотников нашего рода...
Похоронили отца на родовом хальмере. Обряд проходил спокойно, без слез и суеты. Тело, облаченное в праздничную малицу, уложили в деревянный прямоугольный ящик, головой на запад. Задушили оленей, которые везли нарту с покойным, сломали и оставили у хальмера все немудреные предметы, принадлежавшие умершему при жизни. Они, восстановив прежний вид, еще должны послужить хозяину в потустороннем мире. Рядом с ящиком, в котором покоилось тело усопшего, воткнули в землю хорей с привязанными к нему колокольчиком, его звон будет долго отгонять злых духов. Возвратившись с хальмера, все участники похорон прошли ритуал очищения, окурив себя дымом от сожженного на костре оленьего жира .
Смерть в тундре, впрочем, как и везде, имела свой лик и со временем превращалась почти в явление природы. Бывало и так: провалишься зимой в полынью, не успеешь вскрикнуть и - нет тебя. Сразу, мгновенно. А ведь минуту назад и не думал о кончине, был полон надежд и мечтаний.
Иногда смерть являлась постепенно, как старуха, которая дряхлеет на глазах и все знают, когда её везти на хальмер. Эта старуха в струпьях и болячках. В облезлой ягушке. За плечами мешок, набитый снадобьями. Она до тех пор не может умереть, пока не выпьет по капелькам весь мешок снадобий. Потом вытянет ноги - и все...
Бывала смерть на людях. К ней обычно тоже не готовятся. Вдруг во время ярмарки вспыхивает драка, в голову ударяет невесть откуда взявшаяся удаль. Подобная смерть долго пересказывается и обсуждается.
А бывает, живет человек, ест много, куражится и пьянствует, донимает родичей. И все ему сходит - крепок, как сказочный богатырь. Кажется, что он бессмертен. Но вот он неожиданно начинает слабеть, как будто сглазили его. Утром проснулись, а его уже нет в этом мире.
Но нет страшней смерти в гробу, под тяжелой землей, когда спящий покойник вдруг проснется и почувствует великий страх, великую муку себе и неизбежность новой смерти. Наверное поэтому самоеды не хоронят своих покойников в земле, а оставляют на вершинах продуваемых сопок.
После погребального обряда Майма ушел в тундру. Ушел один, в сторону далекого моря. Юноши не было три дня и три ночи...
ххх
Иконки продавались в притворе церкви, вместе со свечками, нательными крестиками ладанками и прочей утварью, необходимой православному человеку. Иконка Святого Николая Чудотворца, писаная золотистой краской на тонкой дощечке, была куплена за шкурку чернобурки. Холодок прошел по спине Маймы, когда он взял в руки изображение могущественного русского сядая с солнечным нимбом вокруг седовласой головы. Юношу даже не смущал акт покупки, ведь он просто принес жертву шкуркой песца.
Сухонькая старушка, продававшая иконки, промолвила на прощание:
-Знай, в начале декабря, шестого числа, сходит Святой Николай Чудотворец на землю и шествует по всем землям полуденным. И убегают от него все духи тьмы...
Вернувшись из церкви, Майма с дядей помогли женщинам поставить чумы на берегу Шайтанки. Пребывание на ярмарке считалось делом несуетным, поэтому устраивались надолго.
Невский проспект(Санкт-Петербург. Июнь 1914 года)
Неторопливо развернувшись, низко сидящий паровой катер ткнулся черным бортом к набережной Невы, напротив фасада Морского корпуса. Порядком продрогшие гардемарины тотчас же покинули запорошенное угольной пылью суденышко и, без обычной суеты, построились на мостовой. -Господа, кто желает в город, увольнительные билеты у дежурного офицера,- зычно объявил командир роты старший лейтенант Порошин. -Унтер-офицер Краузе, отведите гардемаринов в корпус. И, нарочито сурово оглядев румяные физиономии подчиненных, махнул перчаткой проезжавшему извозчику. Накануне, старший лейтенант узнал, что его рапорту о переводе на линейный корабль "Ростислав" Черноморского флота дали ход и, по этой веской причине, к отдельным береговым условностям стал относиться со снисходительностью бывалого корабельного офицера. Практические уроки на верфях казенного Балтийского судостроительного завода, где гардемарины старшего курса Морского корпуса знакомились с водоотливными, пожарными и иными важными системами новостроящихся линкоров, выдались довольно утомительными, поэтому юноши спешили отвлечься от заводских впечатлений. Церемония увольнения в город отняла немного времени. Лишь для младшего курса она напоминала аутодафе. В эти часы в сводчатых коридоре у помещения дежурного офицера можно было услышать: -Поворот отвратителен! -Бескозырка криво сидит! И ядовитое замечание напоследок: -Гардемарин, вы напоминаете тифлисского кадета на майдане. Потрудитесь исправиться в следующий раз... ххх Гардемарин Владимир Кураев - невысокий, но подтянутый и гимнастически сложенный старшекурсник, придерживая рукой парадный палаш, весьма неудобный, но обожаемый молоденькими гимназистками, с достоинством прошествовал к выходу.
Палаш - холодное оружие с прямым клинком, был введен на флоте еще во времена Петра I. После 1905 года у матросов палаши заменили тесаками. Лишь гардемарины Морского корпуса продолжали носить с парадной формой эти достаточно длинные и неудобные клинки. Изготовляли их на Златоустовском заводе и кроме Морского корпуса палаши носили гардемарины Морского инженерного училища имени императора Николая I и Отдельных гардемаринских классов.
Уже на лестнице Кураев перешел на легкомысленный бег, с намерением догнать долговязого унтер-офицера Краузе, своего однокашника и доброго друга. -Павел, вы слышали, экспедиция капитана 2 ранга Вилькицкого уже вышла из Владивостока. Представьте, они, наконец, намерены пройти всеми полярными морями... Кстати, обратили внимание на форштевни новых линкоров. Ведь они заимствованы у ледокола "Ермак". Значит учитывается возможность плавания во льдах... -Не дает покоя студеный океан, -иронично заметил спешивший Краузе, -по мне лучше пальмы, кокосы и полуобнаженные туземки южных широт. Кураев же был в своей стихии. Внук потомственного тобольского шкипера, не раз ходившего в низовья великой Оби, к полярному Обдорску, где в старину предки - сибирские казаки, сторожили торговые пути в златокипящую Мангазею, он буквально бредил арктическими морями. После смерти отца - поручика корпуса штурманов, погибшего на крейсере "Громобой" во время жестокого боя с японской эскадрой в августе 1904 года, мальчик был принят в Морской корпус и уже видел себя знаменитым полярным исследователем. Не сомневался, что вскоре увидит устье великой Оби, но только уже с моря. Вот закончит учебу, выйдет в мичманы российского императорского флота... И шагая нынче по Невскому, рядом с титулованным однокашником, Краузе был из отзейских баронов, Владимир с увлечением объяснял другу важность предпринятой Вилькицким экспедиции. Краузе не спорил. Он был из тех прибалтийских немцев, богатство которых состояло из единственной мызы в курляндских болотах, а баронский титул давал лишь возможность выйти офицером во флот или в кавалерию. Поэтому, за небольшим исключением, они ревностно и честно умножали воинскую славу России. Для тех же немецких баронов, кто попал в Морской корпус, звезда Крузенштерна и Литке действительно являлась путеводной. Юноши в строгой матросской форме легко и уверенно шли среди разряженной столичной публики. Руки привычно давали легкую отмашку в такт шагу, голова поднята, плечи расправлены, но тело лишено напряженности. Они будто лавировали в толпе, как легкие яхты среди торговых судов. Даже походка гардемаринов отличала их от юнкеров пехотных училищ. Моряки скорее демонстрировали воинское начало, давая понять, что, в сущности, строевая подготовка для них не главное, главное - свобода и безупречность движения.
Будто впопыхах, у выхода на Невский проспект, гардемарины дружно проигнорировали вышедшего из ресторации франтоватого ротмистра гвардейской кавалерии, чтобы через пару шагов подчеркнуто вежливо откозырять скромному пехотному поручику. Тот, поспешно ответив на приветствие, которого никак не ожидал от флотских гардемаринов, недоуменно проводил взглядом юношей. Невский в этот предвечерний час блистал модными нарядами дам и яркими вывесками дорогих магазинов. Из многочисленных рестораций доносились страстные мелодии популярных в этом сезоне румынских оркестров. У парадных теснились лакированные фаэтоны на резиновом ходу. Простая, но элегантная форма гардемаринов Морского корпуса не терялась в этой пестрой толчее и юноши частенько ловили на себе заинтересованные взгляды не только гимназисток, но и явно замужних дам. -Обратите внимание, Володя, на того господина с красавицей в лиловом,- вдруг оживился Краузе. Неподалеку, высокий и молодцеватый мужчина с аккуратной бородкой, помогал нарядно одетой даме сойти с экипажа. -Знаете, ведь это князь Тимашев, бывший офицер гвардейского морского экипажа. Блестящий моряк, умница. Но имение заложил, кредиторы судом грозили... Поэтому вынужден был жениться на миллионерше, дочери купца иудейского вероисповедания. После ушел в отставку. Сослуживцы брак не одобрили... Нет, я бы на такие миллионы не польстился. А вы, Кураев? Владимир промолчал. Признаться, дама ему понравилась. Она походила на испанку или итальянку, и если к этим глазам прилагались еще и миллионы... Хотя, службу оставить...Нет, это слишком, даже за такие чудные глазки. У Литейного гардемарины расстались. Краузе направился в известное всем гардемаринам старших классов заведение мадам Кардель, где веселые молоденькие барышни с удовольствием принимали будущих офицеров флота его Императорского величества. Кураев же свернул в темную подворотню доходного дома. Здесь, в одном из угловых корпсов, проживал бывший сослуживец отца Володи, полковник корпуса гидрографов Константин Митрофанович Путилин. Много лет и здоровья отдал полковник исследованиям полярных морей и сибирских рек, знавал и деда нынешнего гардемарина - вместе составляли лоцию Обской губы. Сейчас, в меру сил и здоровья, Путилин покровительствовал сыну погибшего товарища. Пройдя полутемной аркой, Кураев оказался в глухом дворике. Несколько чахлых деревьев не придавали уюта творению казенного архитектора, тем более, что в сырой колодец двора солнце не проникало даже в день летнего солнцестояния. В ближнем углу двора, перед входом в полуподвальное помещение, валялся пьяный мастеровой в разодранной косоворотке. Рядом молча ползал чумазый рахитичный малыш. -Здравия желаю, гаспадын маряк! -громко приветствовал невесть откуда появившийся дворник-татарин. В форменном картузе, при бляхе и гремящем фартуке из чертовой кожи, он олицетворял собой того представителя низшего сословия, который благополучно вписавшийся в тыльную сторону Невского проспекта и получая свою выгоду на задворках, ждет своего часа, чтобы прочно обосноваться и с фасада. -Панимать не магу, зачем маряк сабля носит? Джигиту сабля нужен. Маряку савсем сабля не нужен... -Для абордажного бою, дядя,- с ходу нашелся гардемарин, поминая недобрым словом свой парадный палаш. -Константин Митрофанович дома ли? -Дома, дома гаспадын палковник. Потом скажешь Рахматулле, что такой абарташ...
ххх
В уютной квартирке на втором этаже доходного дома пахло свежими булочками и ароматным чаем Иркутской чаеразвесочной фабрики. Путилин предпочитал только этот чай. В комнатах тускло блестели дверцы изразцовых печей. Будто духом родного тобольского дома повеяло на юношу. Когда-то, будучи кадетом младшего курса, впервые наведавшись в семью полковника, Володя удивил его домочадцев тем, что в один присест выдул пять стаканов чаю. Однако, как тогда констатировал Константин Митрофанович, для настоящего сибиряка это не предел. Семейство Путилина уже лет пять как квартировало в столице империи, но к суете большого города так и не привыкло. Разве что, дочь -Леночка, с увлечением бегала на курсы при университете, да засиживалась в литературно-артистическом кафе, расположенном в подвальчике дома у Михайловской площади. Супруга полковника, добрейшая Варвара Петровна, с недавних пор лелеяла мечту о том, что серьезный гардемарин-сибиряк заинтересует наконец дочку и она перестанет водить дружбу со столичными вертопрахами. Пока же молодые люди ограничивались легкой дружбой и страстными спорами, которые Варвара Петровна частенько прерывала, по простоте своей, увесистым шлепком по тугой попке дочери, чем вводила девицу в сильнейший конфуз. В этот раз, после обильного ужина и непременного чаепития моряки уединились в кабинете. -Нынешняя экспедиция Вилькицкого, Володенька, отнюдь не спортивное чемпионство, как пишут норвежцы, а комплексное исследование арктических морей, -рассуждал полковник. -Вот старший лейтенант Седов, с благословения царя-батюшки, отправился на поиски полюса. А зачем, спрашивается? Ведь весьма опытные полярники рекомендовали ему если не отказаться от безрассудного чемпионства, то хоть подготовиться основательно. А он торопился. Как мне докладывали, даже новых карт не удосужился захватить... -Но, Константин Митрофанович, ведь общественность его устремления горячо поддержала, - попытался возразить гардемарин. -Вот профаны, ура-патриоты и поддержали. Ну какой из газетчика Суворина арктический специалист, а ведь именно он больше всего ратовал за эту экспедицию... Отдавая дань мужеству старшего лейтенанта Седова, экспедиция которого уже год как пропала в холодных просторах Арктики, Володя не мог отрицать и свидетельств многих заслуженных преподавателей Морского корпуса. Неудачу экспедиции они прямо связывали с просчетами самого руководителя. А полковник Путилин, как раз в дни потери экспедиции, принимал посильное участие в планировании спасательных мероприятий. В те дни из Александровска-на-Мурмане готовилась выйти в Арктику судно "Герта".
Авторское отступление.Не поддержав прожекты Седова, никак не вписывавшиеся в комплексный план всестороннего исследования российской Арктики, Главный морской штаб и Главное гидрографическое управление, тем не менее, приняли самое деятельное участие в организации поисков пропавшей экспедиции. В Норвегии было приобретено парусно-моторное судно "Герта". Его срочно отремонтировали, снабдив радиотелеграфом и приспособив к длительному полярному плаванию. Представителем морского министерства на судно назначили опытного моряка - капитана 1 ранга Исламова. Кроме того, для поисков экспедиции зафрахтовали в Архангельске пароход "Печора" и зверобойную шхуну "Андромеда", куда тоже были назначены представители Морского министерства. Летом 1914 года все эти суда вышли на поиски пропавшей экспедиции, через радиостанции Архангельска и Югорского шара поддерживая регулярную связь с Главным гидрографическим управлением.
Подобная активность военных моряков, поначалу резко критиковавших Седова, объяснялась и корпоративными причинами. Все-таки он был офицером российского флота, а флот никогда не бросал своих моряков. После месяца напряженных поисков экипаж "Герты" обнаружил на мысе Флора, в архипелаге Земли Франца-Иосифа, гурий с записками, из которых и узнали судьбу Седова... Начальник этой экспедиции капитан 1 ранга Исламов, в знак принадлежности архипелага к российским владениям, приказал поднять на мысе Флора изготовленный из листовой стали российский флаг...
-Мало, очень мало у нас на арктическом побережье постоянных станций с радио, а ведь надо создавать, - высказал наболевшую мысль Константин Митрофанович, он её как раз проталкивал в Главном гидрографическом управлении, но пока безуспешно. -Будь они на побережье Ямала, Таймыра, на островах, не пропадали бы экспедиции... Между прочим, даже Нострадамус предсказывал, что нынешняя цивилизация спасется от грядущего апокалипсиса именно на Севере...
Был у полковника грешок -увлекался сочинениями французского целителя и предсказателя. При его приверженности к точным наукам подобный интерес Константина Митрофановича воспринимался сослуживцами с недоумением, но Путилин оставался верен давнему увлечению. Порой, полковнику казалось, что и сам он способен предугадать развитие событий и, бывало, что его прогнозы сбывались, но связывал он это с накопленным за долгие годы багажом энциклопедических знаний. Как-то ему
привидилось, что где-то на Полярном Урале есть столп, врезанный в гранитную скалу, внутри которого хранится тайна прошлого человечества и начертаны пути развития будущего, вплоть до самого апокалипсиса. Поэтому те суровые края неизменно влекли его...
-Папочка, вы еще долго намерены занимать Володю?- заглянула в кабинет хорошенькая головка барышни. Константин Митрофанович удрученно махнул рукой, отпустив гардемарина. А Леночка, которой не терпелось восхититься новой книжкой Северянина, потащила свою жертву в гостиную. -Ах, Володя, вы ничего не понимаете в современной поэзии. Неужели у вас в Корпусе все такие, не отличающие имажинистов от машинистов... Потом Леночка вдруг оказалась за роялем. Играла то, что не забылось с детства, что-то разбирала по свежим нотам... Гардемарин стоял у печки, прислонившись спиной к холодным изразцам и откровенно любовался девушкой. -А вы бы посмели меня обнять, Володенька? Нарочитый вздох, лукавый взгляд из под ресниц... -Ага, испугались! Володе было удивительно спокойно в этой небогатой дворянской семье, где старинные, кованные узорчатым железом бабушкины сундуки соседствовали со служилыми регалиями дедов. И он как-то подумал о том, что если и доживет до старости, то хотел бы провести преклонные годы именно в таком укладе: добрая семья, заслуженный чин, уютный кабинет с истертыми лоциями далеких морей в старинном книжном шкафу карельской березы. ххх Морской министр адмирал Иван Константинович Григорович успел в тот день побывать в дачном Петергофе на высочайшей аудиенции. Государь, с вниманием выслушав доклад о ходе выполнения малой судостроительной программы, посетовал на препятствия, чинимые Думой по вопросам финансирования. Не забыл спросить адмирала, как идет поиск пропавших в Ледовитом океане моряков. Видно иконка с изображением покровителя мореходов - святого Николы Мирликийского, врученная им лейтенанту Седову накануне отплытия, обязывала. Выслушав исчерпывающие ответы адмирала, долго стоял у окна, молча наблюдая за работой садовников в опрятных белых рубахах -Да, Иван Константинович, сделайте одолжение, пришлите последнюю книжечку "Морского сборника". Ваша флотская молодежь выдвигает, знаете ли весьма любопытные проекты... Адмирал натянуто улыбнулся, ожидая подвоха. Ох уж эта флотская молодежь! Но его высочайший собеседник развивать мысль не стал. -Ваше величество, у нас и старики неплохие проекты имеют,- вспомнил вдруг Григорович. -Вот опытнейший гидрограф, полковник Путилин предлагает увеличить на арктическом побережье сеть станций с радиопередатчиками. Тем самым мы обеспечим контроль за севером империи. -Где создать? -заинтересовался царственный собеседник. -На арктических островах, Ямале, Таймыре... -Ямал, это ведь север Тобольской губернии? Старец Григорий должен знать об этих краях. -На западном побережье, у мыса Марре-Сале, -блеснул своей памятью адмирал. По крайней мере, в докладной записке полковника Путилина место закладки станции обозначалось именно так. -Следует дать ход этому полезному проекту. Спешно займитесь, Иван Константинович,- заключил государь, давая понять, что время аудиенции вышло. Ближе к вечеру, Морской министр встретился с председателем правления русского общества пароходства и торговли Молчановым. -Анатолий Евграфович, государь распорядился спешно начать оборудование новых радиометеостанций на северных окраинах империи. К сожалению, сейчас мы не располагаем свободными судами для доставки необходимых грузов на арктическое побережье. Сделайте одолжение... Памятуя о законе по военно-судовым повинностям, Молчанов не стал отказывать. -Я тотчас же справлюсь в правлении, Иван Константинович, какие из наших судов сейчас выходят в Ледовитый океан. Непременно посодействуем. Иван Константинович Григорович, еще с лейтенантских времен, когда командовал своим первым кораблем, если можно так назвать небольшое портовое судно "Колдунчик", стремился внедрять в морскую практику технические и научные достижения. Позже, находясь на дипломатической службе, в качестве морского агента в Великобритании, использовал все официальные и неофициальные способы для доставки английских технических новинок в Россию. Когда в 1909 году императорским указом Григоровича назначили товарищем морского министра. По должностным обязанностям в его ведении находились вопросы материально-технического и гидрографического обеспечения флота, кораблестроения и судоремонта. Довольно скоро технические и организаторские способности адмирала способствовали его назначению на пост морского министра. На своем высоком посту Иван Константинович не забывал о проблемах гидрографов, живо интересовался проблемами российской Арктики.
Явное обострение противоречий между европейскими монархами и печальные итоги памятной русско-японской войны заставили Морское министерство форсировать оборудование северного пути из Атлантического в Тихий океан. Станции на побережье пришлись бы весьма кстати. Как раз в это время экспедиция на военных транспортах "Таймыр" и "Вайгач" под командованием 25-летнего капитана 2 ранга Бориса Андреевича Вилькицкого готовилась к трудному переходу через Арктику. Успех этого смелого предприятия мог способствовать быстрому стратегическому развертыванию флота в случае боевых действий.
ххх
Невский проспект. Полдень. Тротуары переполнены праздной публикой. Грохот колес извозчиков, вой клаксонов авто, истошные крики разносчиков, граммофонные мелодии из кафе, звонкий смех барышень... Мундиры, фраки, поддевки... И поначалу никто, среди этой суеты, не обратил внимание на необычные звуки, по первости едва слышные, но явным диссонансом звучащие на фоне разноголосицы проспекта. Откуда-то издалека со стороны набережной Невы, сначала едва различимо, затем более громче доносился ритмичный рокот. То звучал большой строевой барабан, которому глухо вторил мерный шаг еще не видимой колонны. Эти звуки пока заглушал шум проспекта, но ритмичная дробь барабана все равно прорывалась, эхом отзываясь в колоннах и лепнине окрестных зданий. -Там, там, та-та-та-там, - раздавалось все громче и громче. На проспект выходили гардемарины Морского его Императорского величества корпуса. Они шли ротными колоннами: впереди - несколько офицеров саженного роста в черных плащ-накидках, за ними -высокий, но еще по-юношески хрупкий гардемарин с древком свернутого Андреевского стяга на плече, а дальше - ровные коробки рот. Шли сыновья потомственных русских дворян, дворян по ордену и чину, сыновья погибших героев Цусимы и заслуженных архангельских поморов. Из под бескозырок выбивались льняные волосы, на щегольски застиранных форменках голубели гюйсы и гордо были вздернуты подвысь подбородки. Шли привычно держа равнение в шеренгах, крепко печатая шаг под барабан. В пятой шеренге первой роты, вторым справа шагал гардемарин Владимир Кураев - сын погибшего флотского офицера, внук обского шкипера. Уважительно притих Невский. Зачарованно приоткрыла ротик юная белошвейка, ревниво насупился студент-политехник, профессионально оценил цвет и линию пожилой художник. А когда колонна поравнялась с величественно колоннадой Казанского собора, отрывисто прозвучала команда. Подчиняясь ей, мгновенно взвилось вверх древко стяга и порыв ветра с Невы легко развернул белое полотнище с косым синим крестом. Нет, колонна гардемаринов не перешла на церемониальный шаг. Она будто не замечала окружающей суеты проспекта. Мальчишки в морской форме лишь слегка подтянулись, чуть выровнялись и от этого неуловимого изменения в строю, легкого трепета боевого стяга и жесткой монолитности шеренг вдруг повеяло такой силой и мощью, что у праздной публики перехватило дыхание. А гардемарины шли и гордились своим прославленным в морских сражениях стягом, своими молодцами-командирами, строгой формой, собой, наконец. Кто знал, что через несколько лет эти юноши, цвет русской нации, пройдя сквозь горнило мировой войны и гражданской бойни, будут, во имя классовой ненависти, беспощадно уничтожаться в подвалах чрезвычаек, топиться в прорубях северных русских рек. Ритмично рокотал барабан, заглушая шаги удаляющейся колонны и только Невский, словно не желая отпускать гардемаринов, еще долго хранил эхо мерных шагов в строгих формах русского классицизма и вычурных изгибах барокко.
Марре-Сале (Западное побережье полуострова Ямал. Август 1914 года.)
Полковник корпуса гидрографов Путилин решил тряхнуть стариной - сам отправился инспектировать обустройство радиометеостанции на западном побережье Ямала. Парусно - моторная шхуна "Онега" отошла от деревянного архангельского причала ранним утром. Пройдя Маймаксой - судоходным рукавом Северной Двины, вышли на просторы Белого моря. Константин Митрофанович вновь окунулся в знакомые корабельные звуки. Корпус и переборки чуть подрагивали от мерного рокота двигателя. Глухо бились волны о борт судна, где-то в вантах свистел свежий ветер. Все это завораживало и пленяло, превращая каждого члена экипажа, да и любого, кто находился на борту, в частицу сложного корабельного организма.
Каждый выход в море - всегда неизвестность и ожидание какой-то тайны. Какого бы возраста не был мореход, каким бы опытом он не обладал, все равно не знает, что ему уготовит необузданная стихия океанов и морей. Поэтому, когда надежный и крепкий берег остается за кормой, под ногами начинает колыхаться неустойчивая палуба корабля, человек непроизвольно мобилизуется. Вот и Константин Митрофанович как-то помолодел и подтянулся, когда шхуна миновала горло Белого моря и повернула на восток.
Капитан "Онеги" - пожилой бородатый помор, уступил полковнику свою опрятную каютку, сам устроившись у помощника. Отношения между ними сразу же установились добрые и уважительные. Капитан оценил знания гидрографа, тот, в свою очередь, большой практический опыт морехода.
-Недели за две дойдем до Ямала. Ветер попутный в корму, да волнения нынче нет, -заметил капитан, когда они стояли на мостике, наблюдая за несколькими парусными поморскими судами, спешившими тем же курсом.
Испокон веков именно в это время поморские кочи и шняки, гонимые попутным ветром, торопились в северное Лукоморье - к устью Печеры, Байдарацкую губу, в низовья Оби. Шли за морским зверем, царь- рыбой, ценной пушниной. Да и направляясь на Грумант (Шпицберген), сначала шли на восток, к Новой Земле, затем вдоль побережья острова доходили до вечных льдов и уже вдоль кромки, не теряя из виду ледяной берег, добирались до далекого арктического острова. Даже кили у судов делали широкими, похожими на полозья, чтобы в случае надобности вытаскивать их на лед и тащить волоком.
В начале следующей недели показались сопки острова Вайгач. Здесь, на мысе Болванский Нос, как раз ставили одну из планируемых радиометеостанций. Но, спеша к Ямалу до осенних льдов, Путилин решил посетить новостройку на обратном пути. В Морском генеральном штабе существовала идея - расположить здесь же береговую артиллерийскую батарею для обороны западных подступов Северного морского пути, который, к тому времени, начал приобретать уже реальные очертания.
Обозревая побережье заполярного острова, Путилин вспомнил версию выдающегося полярного исследователя адмирала Федора Петровича Литке о происхождении названия острова. Не будучи лингвистом, Литке все же подверг обоснованной критике бытовавшее в морской топонимической литературе мнение о происхождении названия Вайгач от западноевропейских, в частности, голландского, языков. Не поддержал он и версию о русском происхождении этого слова.
"Вопрос этот решить столь же трудно, - писал Литке, - как и подобные о словах Колгуев, Нокуев, Кильдин, Варандей и множество других названий, которые есть, вероятно, остатки языков, истребившихся вместе с народами, которые говорили ими".
Авторское отступление. Не так давно, заинтересовался проблемой происхождения названия северного острова и автор этой повести. Сначала решил выяснить точку зрения гидрографов, занимавшихся топонимикой Арктики. Мнение знаменитого путешественника Федора Литке было известно. Почетный полярник Сергей Попов, выпустивший книгу "Названия студеных берегов" в 1990 году, так писал об острове Вайгач: "Конечно же и наше объяснение от "вайгач" -"наносный", "намывной" бесспорным считать нельзя хотя бы потому, что уже Владимир Даль в своем словаре это древнее, ныне исчезнувшее русское слово приводит со знаком вопроса, ибо сомневается в его толковании". Поэтому пошел по пути, указанному Литке. Известно, что до русских северные острова посещали угро-финские народности, проживавшие широкой полосой от Урала до Балтийского моря. Новгородцы, первые из славян общавшиеся с ними, называли племена собирательным именем "чудь". Какие из этих народов жили до славян на севере и могли бывать на Вайгаче? Прежде всего, вспоминаются вепсы. Будучи проездом в Вологде, решил покопаться в топонимике вепсов, т.к. именно они на вологодчине оставили много своих названий. И, почти сразу, наткнулся на слово "Вайгач". Есть в Вологодской области озеро с таким названием. Оказывается, на вепском языке "вайгач" означает "белый".
Могли ли вепсы, выходившие задолго до поморов на берега Ледовитого океана, назвать заполярный остров таким названием? Конечно могли. Ведь назвали русские мореходы, чуть позже, остров у северной оконечности полуострова Ямал Белым. Может быть, называли по аналогии, так как следующий крупный арктический остров за Вайгачем, именно Белый. Действительно, на фоне темно-свинцовых вод заполярных морей заснеженные острова выделяются достаточно ярко, притягивая взгляд и заставляя поворачивать нос судна к белоснежному берегу.
Через три дня подошли к западному побережью Ямала. Низкий берег как-то неожиданно появился из туманной дымки. Встали на матерой воде, где-то в трех кабельтовых от берега. Путилин знал, что Марре-Сале в переводе с самоедского означает Песчаный мыс. Действительно, в отличие от скалистых мурманских берегов, здесь, на низком берегу, преобладал песок, покрытый кое-где тонким слоем тундровой почвы. Скудная растительность и унылый пейзаж навевали столь же тоскливое настроение. Полковник вдруг вспомнил слова старой цыганки из петергофского ресторана, которая лет двадцать назад пообещала ему, что конец своей жизни он проведет в белой пустыне. Тогда, мечтая об арктических путешествиях и карьере первооткрывателя неизведанных земель, он воспринял её пророчество естественно и, даже, восторженно. Теперь же, на склоне лет, уют домашнего кабинета представлялся более желанным пристанищем. По крайней мере, в Марре-Сале Путилин не собирался задерживаться.
Авторское отступление.Район мыса Марре-Сале был впервые детально исследован и картографирован русским флотским штурманом Николаем Ивановым еще в 1827 году. Восточному отряду Печерской экспедиции, которым командовал штурман, Адмиралтейским департаментом было предписано описать побережье к востоку от Югорского Шара. Перезимовав в Обдорске, отряд Иванова в мае приступил к исследованиям юго-западных и южных берегов Байдарацкой губы. Затем он направился на север, картируя западное побережье полуострова Ямал. На карту были положены остров Литке, мысы Марре-Сале, Белужий Нос, бухта Крузенштерна, река Моржовка и, наконец, мыс Головнина, к северу от которого в море лежал остров Белый - священный остров кочевавших в заполярной тундре самоедов. От северных берегов Ямала путешественники вернулись в Обдорск. В следующем году Иванов занялся исследованиями северного и восточного берегов полуострова Ямал. На карту были нанесены мысы Узкий, Белый, косы Каменная и Салепта. Иванов довел опись до мыса Сюнай, недалеко от вершины Обской губы. В сентябре 1828 года он закончил картирование Ямала и возвратился в Обдорск, а в апреле следующего года его отозвали в столицу. Продолжавшаяся более трех лет экспедиция нанесла с большой точностью северные берега России от устья Печеры до вершины Обской губы.
ххх
К 1914 году почтово-телеграфное ведомство имело около 20 радиостанций, предназначенных как для общего пользования, так и для обслуживания судов, плавающих в северных морях. Часть радиостанций эксплуатировалась военным флотом.
Путилин хорошо знал историю возникновения радиостанций на побережье Ледовитого океана. Первые арктические радиостанции решено было построить на Вайгаче, на материковом побережье восточной части пролива Югорский шар и на западном берегу Ямала - в Марре-Сале. Хотя петербургский нженер-электрик Яблоновский-Снадзский поспешил сообщить в журнале "Вестник телеграфии без проводов", что "большинство указанных станций -- маломощные (от 1 до 5 киловатт), однако были и более мощные -- Архангельская, Югорская и пять дальневосточных станций. Все мощные предназначались для сношения между собой и для связи с Императорской телеграфной сетью; для обмена же с судами они располагают также небольшими киловаттными передатчиками.
Под строительство Вайгачской радиостанция выбрали бухту Воронова. Летом 1912 года судно "Нимрод" доставило сюда экипаж почтово-телеграфной экспедиции и радиотелеграфное оборудование. Правда, вскоре выяснилось, что место выбрано неудачное, так как отсюда было трудно наблюдать ледовую обстановку в проливе Карские Ворота. Поэтому позже здесь установили на высоте 208 метров над уровнем моря одиннадцатиметровую деревянную вышку для наблюдений за состоянием льдов, так как у Вайгачской радиостанции не было открытых морских пространств, она распологалась в широкой бухте, прикрытой с моря островами.
Строительство радиостанции на Вайгаче продолжалось и летом 1913 года. Руководил техниками и рабочими главный механик Архангельского почтово-телеграфного округа инженер-электрик Михаил Цемлонский. Работы велись одновременно и на Вайгаче, и в Югорском Шаре. Пароход "Дан", нагруженный оборудованием и строительными материалами, обойдя западным берегом остров Вайгач, вынужден был бросить якорь вдали от берега, так как вблизи станции море оказалось забито густым льдом. Работы на Вайгаче начались так же спешно, как на Югорской станции. Техники принялись за внутренние работы на станции и за установку мачты, каменщики продолжали начатый в прошлом году жилой дом; грузчики работали по разгрузке материалов и складированию их на берегу.
В июне 1913 года с острова Вайгач в Архангельск была успешно отправлена первая радиодепеша. Правда питерские газетчики отмечали, что обслуживание полярных радиостанций "требует больших затрат труда и средств со стороны ведомств, в распоряжении которых они находятся".
19 июня 1914 года на радиостанцию "Вайгач" от Архангельской пристани отправились два парохода "Василий Великий" и "Николай II". Они везли рабочих и техников, которым предстояла проверка состояния станции и ремонтные работы. На борту находилось оборудование, кухонный инвентарь, продовольствие и все необходимое. За период ремонта на станции были поставлены новые кирпичные печи, которые "тепло держали хорошо". Техники тогда отметили непригодность в этих широтах бетонных зданий. "Бетон, -- писали они в отчетах, -- материал очень хрупкий, а почва, меняющаяся в зависимости от температуры воздуха, глубины оттаивания, является фундаментом подвижным... На Вайгаче почва плотная, сухая глина с крупной галькой. Здесь оттаивание неглубокое, и здания дают сравнительно незначительные трещины, но все же стены одного из зданий пришлось укрепить кирпичной кладкой. Но они, как и следовало ожидать, оказались совершенно бесполезными, и на следующее лето между домами и контрфорсами образовалась щель до сантиметра шириной, т.к. солнце, нагревая выступ контрфорсов, оттаяло под ними почву, и они отклонились от почвы".
В августа на радиостанции "Вайгач" начались гидрометеорологические наблюдения. Из оборудования здесь были: чашечный барометр, английский, малого образца, будка с флюгером Вильда с двумя досками и дождемеры с защитой... Метеостанцию отнесли во 2-й разряд.
Деревянное типовое здание станции Марре-Сале располагалось на высотке недалеко от берега. Гидрографическое управление заказало несколько подобных зданий в Архангельске. Там они строились, потом разбирались, бревна и столярку нумеровали и грузили на суда. Собирались здания станций уже на месте.
До берега добрались на шлюпке. Гостей встречал сам смотритель станции Василий Петрович Кулемзин. После взаимных приветствий, он ошарашил полковника известием:
-Не знаю, слышали ли, война с Германией началась. Объявили мобилизацию...
-Когда началась?
-Первого августа передали радио со станции в Царском Селе...
Путилин от досады даже присел на ствол плавника, валявшегося на песчаном берегу. Все планы освоения арктического побережья ведь просто погибнут! Вот так было и с началом русско-японской. От скольких смелых проектов пришлось отказаться! Ведь и Северным морским путем прошли бы на десяток лет раньше. А война, несомненно, придет и на северные моря. Флот у немцев сильный, адмиралы честолюбивые, опыт плавания в арктических водах имеется. У нас же, даже приличных боевых кораблей здесь нет. Что кораблей, портов военных в незамерзающих заливах мурманского побережья не успели оборудовать.
Полковник знал, что военная судостроительная программа России запоздала к началу войны. Специалисты Морского генерального штаба, среди которых заведующим балтийским театром был талантливый капитан 2 ранга Александр Васильевич Колчак, планировали закончить её в 1916 году. Большая судостроительная программа 1912-1916 годов предусматривала строительство миноносцев, легких крейсеров и линейных кораблей только для Балтийского и Черноморского флотов.
Путилин с Колчаком был знаком шапочно, встречались несколько раз на научных совещаниях в географическом обществе. Тем не менее, он оценил энергию и способности молодого моряка. Военные таланты кавторанга полковник во внимание не брал, отметил широту ума и исследовательские качества. Предполагал, что из Колчака впоследствии может выйти ученый-географ примерно того же уровня, как Крузенштерн или Литке.
На осмотр станции полковник решил отвести всего сутки. Попросил Кулемзина связаться с Главным гидрографическим управлением для получения новых инструкций. Вряд ли с началом войны инспекцию полярных станций стоило продолжать. Константин Митрофанович прошелся по жилым и служебным помещениям станции. В коридоре пахло свежим деревом и соляркой. Пол устилала домотканая дорожка - видно служащие пытались придать казенному заведению хоть какой-то домашний уют. В помещении радиостанции полковник остановился у детекторного радиоприемника производства радиотелеграфного завода морского ведомства. Большой деревянный ящик с несколькими ручками, черным лакированным громкоговорителем с рупором производил внушительное впечатление. Тяжелые и громоздкие батареи - анодная и для накала ламп, хитросплетение соединительных проводов, длинный бронзовый канатик антенны, изоляторы и многое другое, не совсем понятное старому полковнику, смотрелись как высочайшее достижение прогресса. На станции еще собирали ветряк мощностью около пяти киловатт, который должен был обеспечивать электрической энергией оборудование и помещения.
Осмотром остался доволен. Заметив, что на станции имеется единственное плавсредство - небольшая четырехвесельная шлюпка, приказал капитану "Онеги" отдать, под свою ответственность, одну из двух больших поморских лодок, закрепленных на юте шхуны.
-Кто его знает, когда теперь, по случаю войны, придет к ним оказия.
У смотрителя станции поинтересовался, как складываются отношения с окрестными самоедами, заметив, что от этого может зависеть само существование станции.
-На нашем берегу кочуют роды Окотэтто и Яптик. Самоеды достаточно зажиточные,- доложил Кулемзин, - Окотэтто так и переводится -"многооленный". Как раз сегодня кто-то из них должен сюда прибыть. Быков пригонят на мясо. Расплачиваемся сразу же, без обмана.
-С ближайшим селением связь есть?
-Так точно. Оленьими упряжками можем добраться до Обдорска. Пристав Тарасов из села заезжал к нам в начале июня.
Все же, как позже показала практика, место для станции выбрали не совсем удачное. Ближайшее крупное, по меркам севера, село - Обдорск, располагалось в низовьях Оби и добраться до него, в случае чрезвычайных обстоятельств, было не так-то легко. Предстояло пересечь с запада на восток весь полуостров Ямал, затем полноводную Обь с её многочисленными протоками. Но в Главном гидрографическом управлении полагали, что все снабжение станции будет осуществляться морским путем из Архангельска, а что касается отсутствия поблизости населенных пунктов, так меньше будет соблазнов для личного состава. Правда, планировали построить в Обдорске радиостанцию для продолжения радиосвязи в глубинные районы Сибири, но это пока значилось лишь в проектах. К вечеру на станцию с гиком и шумом подкатили несколько оленьих упряжек, гнавших небольшое стадо. Самоеды приехали на санях-нартах, которые, как оказалось, легко скользили с небольшой поклажей по сырому растительному покрову тундры.
-Ань торово, капитан!- громко поздоровался старший - молодой краснощекий парень с уверенными повадками хозяина окрестной тундры.
В Путилине он сразу же признал старшего. Наверное, не столько по возрасту, сколько по погонам, блестящим пуговицам и военным знакам на мундире. Звали парня Едайко Окотэтто. -Здравствуйте, уважаемый.
-Угощение давай. Оленей пригнал тебе.
-Заходите в дом.
Но самоеды заходить в помещения станции не стали, устроившись бивуаком на обрывистом морском берегу. Тут же на шею одного из оленей накинули сыромятную веревку и, туго затянув с двух сторон, умертвили.
-Мясо кушать будем. Хлеб, баранки готовь, начальник, -весело сказал один из тундровиков .
Позже, когда сотрудники и приезжие самоеды собрались на берегу на общий ужин, Путилина угостили вареным оленьим языком. Однако, полковник заметил, что многие из гостей ели мясо сырым. Вскоре самоеды начали веселиться. Веселье это было своеобразным. Они азартно состязались в прыжках. Причем, прыгали, соединив обе ноги вместе. Едайко Окотэтто оказался у них не только самым главным, но и самым выносливым в прыжках.
-Василий Петрович, вы здесь единственный представитель власти. Следите, чтобы торговцы спиртным на этом берегу не появлялись, - наказал Кулемзину Путилин.
-Никак нет. Гнать буду в три шеи...
Авторское отсупление.Проблема спаивания северного аборигенного населения в начале века стала всерьез беспокоить правительственных чиновников. Незадолго до войны посетив северные становища, архангельский губернатор Бибиков пришел в форменное расстройство. В своей рукописи "Архангельская губерния, её богатства и нужды" он писал: "Заканчивая обзор, считаю необходимым остановиться еще на том вреде, который приносит продажа спиртных напитков. Не говоря уже о пропиваемых заработках, нередко дочиста, пьянство несомненно вносит полную дезорганизованность в самое дело, наносит громадный вред промысловому делу, и борьба с этим в настоящее время крайне затруднительна, во всяком случае до тех пор, пока не будет затруднена продажа водки".
Губернаторы северных губерний сокрушались, что усмотреть за продажей спиртного очень трудно. Все принятые местными властями меры вплоть до сопровождения пароходов, уходящих на Север, урядниками, успеха не имеют, так как при приходе пароходов в становища они наполняются сотнями аборигенов, которым водка продается в устрашающем количестве.
Поэтому всем государственным чинам, независимо от ведомственной принадлежности, вменялось строго пресекать продажу спиртного на Севере. В низовьях ОбиБерезов являлся последним пунктом, где законом разрешалась торговля спиртными напитками, а ниже по течению Оби ввоз и продажа водки были запрещены. Однако это не останавливало желающих быстро обогатиться, и водку везли туда из Зауралья, Печорского края, но главную роль в этом отношении играл волостной центр Березов. Так, если в весеннюю распутицу, когда Березов терял всякие пути сообщения с окрестностями, акцизный сбор от продажи водки составлял 600 рублей, то в другие месяцы он повышался более чем в 10 раз, а максимума достигал в ноябре и декабре, перед Обдорской ярмаркой, до 11 тысяч рублей. Раскупив водку, местные жители ехали в Обдорск за пушниной. Стоимость одной бутылки водки в Березове, составлявшая 30 копеек, возрастала в Обдорске до 1 рубля, а в ямальской и тазовской тундре и того дороже.
Вечером шхуна подняла якоря. Путилин торопился назад, обеспокоенный полученными сведениями о начале войны. Ночью подул резкий северо-западный ветер. Иногда, в летние месяцы, жаркий среднеазиатский ветер, пронесясь по просторам Западно-Сибирской низменности, сильно нагревает полуостров Ямал и прилегающую акваторию Карского моря, создавая на короткое время аномально высокую для этих широт температуру. Холодный воздух, скопившийся в это время на западном побережье Новой Земли, в какой-то момент перевалив через горы, стремительно прорывается на просторы Карского моря, создавая своеобразную новоземельскую бору. По свидетельству поморов, внезапно возникающий по этой причине сильный шторм не раз топил в этих краях рыбацкие суда, поэтому они избегали появляться в прилегающих к архипелагу водах в период резких температурных аномалий.
Шторм продолжался два дня, но в Архангельск "Онега" в назначенное время не вернулась. Не видели её и в Югорском Шаре. Искать долго не стали - война предъявляла новые требования. Пропажа маленькой шхуны и старого полковника уже не являлись каким-то чрезвычайным событием для огромной империи на фоне более значительных материальных и людских потерь.
А коллектив радиометеостанции, проводив инспекцию, стал готовиться к долгой зимовке. Предстояло отладить оборудование и прожить долгих девять месяцев до следующей навигации. Станции Марре-Сале суждено было прослужить еще многие десятилетия.
Авторское отсупление. 14 марта 1937 года в Москве под председательством Отто Юльевича Шмидта состоялось очередное заседание Межведомственного бюро ледовых прогнозов при Главном управлении Севморпути. На нем присутствовали работники Севморпути, Арктического института, Гидрографического управления и т.д.
Одним из вопросов обсуждения значилось целесообразность эксплуатации радиостанции Марре-Сале на западном побережье полуострова Ямал. В результате обмена мнениями заседание рекомендовало станцию Марре-Сале, имеющую весьма значительный спектр наблюдений, сохранить, несмотря на некоторые трудности эксплуатации в бытовом отношении - отсутствие хорошей питьевой воды.
Кильдинский плес (Александровск - на Мурмане. Сентябрь 1916 года)
На деревянном причале, сооруженном прямо под гранитными скалами, отвесно спускавшимися в студеные воды Екатерининской гавани, топталась небольшая группа флагманских офицеров, ожидавших начала инспекторского смотра миноносца "Властный". Смотр должен был проводить сам командующий флотилией Северного Ледовитого океана вице-адмирал Людвиг Федорович Корвин, до недавнего времени известный флоту как Людвиг Бернгард Кербер. После начала войны с Германией, поддавшись патриотическому порыву, старый моряк поспешно русифицировал свою немецкую фамилию. Подобный шаг позволил ему избежать ненужного любопытства к собственной персоне со стороны определенной части столичной прессы и урезонить некоторых чинов Морского министерства, страстно желавших спровадить немца в отставку.
Наконец, в сопровождении адъютанта штаба, в конце причала появилась тучная фигура вице-адмирала. В три приема поднявшись по крутому трапу и приняв доклад командира миноносца лейтенанта Бутаковского, Корвин не спеша обошел строй моряков, внимательно вглядываясь в задубелые от долгого стояния на осеннем ветру лица. Мичман Владимир Кураев, совсем недавно представленный экипажу миноносца, как новый вахтенный начальник, стоял на правом фланге, среди немногочисленных офицеров корабля. Попав после окончания Морского корпуса на крейсер "Богатырь" Балтийского флота, он, узнав о формировании флотилии Северного Ледовитого океана, тот час же попросился на Север. Рапорт был удовлетворен. Служить в Заполярье хотели немногие. Служба вахтенного начальника на миноносце состояла в несении дежурства на корабле в течение четырех часов. В подчинение вахтенного офицера состояли дневальные, сигнальщики, а в походе марсовые и рулевые. Практически, вахтенный офицер на небольшом корабле, каким был миноносец, руководил повседневной деятельностью экипажа. Как молодой офицер, Кураев старался быть с подчиненными строгим и требовательным, но, в то же время и справедливым. По крайней мере, рукоприкладством он не занимался, хотя иной раз и хотелось дать хорошего пинка иному медлительному матросику.
-С утра от адмирала английским ромом попахивает,- шепотом заметил мичман Криштоф, стоявший в строю рядом с Владимиром. -В малых дозах службе сие не мешает, -резонно отозвался из второй шеренги механик. -Господа офицеры, прошу удалиться в кают-компанию,- прервал начавшуюся было в офицерском строю дискуссию зычный голос вице-адмирала. Оставив на шкафуте нижних чинов, Корвин начал опрос претензий. Владимир не стал спускаться в тесную кают-компанию, а прошел на бак к носовому орудию. После тесных гельсингфорских шхер и коварства минных банок на траверзе Осмусаара, здесь, на траверзе Кильдина, казалось значительно просторней. Обнаруженная еще год назад минная постановка немцев у Кольского полуострова, повлекшая гибель английского парохода "Арндаль", давно была нанесена на карту и тщательно обвехована. Однако, необузданная стихия, где студеные арктические ветры постоянно боролись с мощным и теплым напором Гольфстрима, заставляла молодого мичмана несколько скептически относиться к маленькому миноносцу. Пара мощных броненосных крейсеров отнюдь не помешала бы флотилии. Пока же в теснине Кольского залива нещадно дымил высокими трубами единственный линкор, да и тот - английский. Ветеран флота метрополии линейный корабль "Глори" был прислан Адмиралтейством Соединенного королевства в помощь недавно созданной российской флотилии. Низкое арктическое солнце медленно скользило вдоль гранитных сопок, со всех сторон окружающих Екатерининскую гавань. Эта удобная и незамерзающая зимой бухта, еще в конце прошлого века облюбованная русскими военными моряками, лишь недавно стала главной базой русского флота в Арктике. В 1906 году в бухту заходил отряд кораблей в составе броненосцев "Цесаревич" и "Слава", крейсера "Богатырь", на которых совершал морскую практику гардемарины Морского корпуса. Спустя год здесь же, для выяснения возможности базирования боевых кораблей, побывал вспомогательный крейсер "Алмаз" с адмиралом Федором Васильевичем Дубасовым на борту. Но на этом подготовка военно-морской базы застопорилась.
Вспомнили о Екатерининской гавани лишь после начала войны с Германией. Спешно стали строиться причалы, казармы, коттеджи для офицеров и военных чиновников. Но одним из первых капитальных строений стал величественный деревянный храм, по северной традиции нареченный Никольским и воздвигнутый на сопке, возвышающейся над причалами. -Владимир Семенович, не желаете вечерком ко мне, -обратился к Кураеву подошедший механик. -Если по моей части серьезных замечаний не будет, забегу, Виталий Бонифатьевич. -Не беспокойтесь, вас, как новичка, старший офицер подстраховывает. Разве не заметили? И действительно, шлюпку левого борта, состоящую в заведовании Кураева, спускал во время объявленных адмиралом учений старший офицер лейтенант Кондратьев. Удивительно, но здесь, на Севере, как сразу почувствовал мичман, офицеры жили значительно дружней, чем на "Богатыре". Видно сказывалась отдаленность от Петербурга, нынче уже Петрограда и высоких штабов. Ограниченное количество вакансий на флотилии тоже сдерживало карьеристские устремления, а напряженная служба, связанная с постоянными дозорами, заставляла не отвлекаться на разного рода бытовые интриги. Старший офицер, как хозяин кают-компании, старался максимально обеспечить приличный стол и как-то разнообразить досуг. Сам он читал экипажу лекции по истории живописи. Побеседовав с Кураевым, тотчас же после прибытия мичмана на корабль, Кондратьев рекомендовал ему подготовить беседу о композиторе Алябьеве, тобольском земляке Владимира. Не преминув откровенно высказаться еще об одном земляке мичмана - Гришке Распутине. -Может и вы, Владимир Семенович, обладаете поде подобным демоническим даром? -Господи, да что вы! -Вот узнают наши флотильские дамы, что вы с распутным Гришкой из одних мест, проходу не дадут.
ххх
Мрачные скалы острова Кильдин нависли над маленьким миноносцем. Далеко на западе синела полоска полуострова Рыбачий. Уже вторую неделю "Властный" находился в дозоре на Кильдинском плесе, перед входом в Кольский залив. Осенью 1916 года германские подводные лодки значительно усилили свою активность в этом районе мурманского побережья. Только за две недели сентября они потопили здесь более двух десятков судов. Правда, большинство их них были норвежскими рыболовными суденышками. Одна из подлодок даже попыталась обстрелять из орудия Александровск. В штабе флотилии подозревали, что где-то в арктических водах скрывается судно снабжения кайзеровских подводных лодок. Уж слишком вольно они себя чувствовали вдалеке от балтийских баз. В 12.45 в каюту командира "Властного" решительно постучал штурманский кондуктор: -Ваше благородие, со станции наблюдения передают телеграфом - обнаружили две германские подводные лодки. Следуют в надводном положении... Нет ничего противней, болтаться без хода на волне. Хочется все бросить и улечься в койку, забыв о войне, противнике и студеных глубинах под килем. Поэтому выслушав доклад о появлении неприятельских субмарин, лейтенант Бутаковский почему-то подумал не о героическом подвиге, а о том, что есть шанс досрочно в вернуться в базу. Если не с победной реляцией, то с подробным докладом о стычке с германцем. Совсем рядом, многократно усиленный стальной переборкой, звонок громкого боя резко заколотил "дробь-тревогу". -Супостата обнаружили! - истошным голосом прорепетовал кто-то из нижних чинов в коридоре. Кураев, вздремнувший было после вахты, на ходу застегивая китель, бросился в ходовую рубку. Миноносец, дрожа всем корпусом и лихо накренившись на левый борт, полным ходом описывал циркуляцию. Впереди, в свинцовой толчее волн, уже мелькали два черных пятна - рубки вражеских подводных лодок. Но выглядели они как-то странно. -Под парусом, подлецы идут, -удивленно произнес старший офицер. Отрывисто рявкнуло носовое 75 миллиметровое орудие миноносца. Палуба под ногами вздрогнула. С металлическим лязгом упала первая гильза. Командир - лейтенант Бутаковский, подчеркнуто монотонным голосом давал установки на приборы стрельбы. Миноносец выпрямился и заметно увеличил ход. -Носовая, беглый огонь! Через несколько томительных секунд у горизонта стали поочередно вздыматься пенные всплески. Однако, черные рубки лодок медленно приближались. Явно их командиры были не из робкого десятка. У кормового орудия миноносца застыли в готовности комендоры. Ждали и на срезе кормы, у сбрасывателя глубинных бомб. Миноносец чуть накренился, подворачивая. -Кормовая, огонь! Окутанный брызгами, захлестывающими даже открытый ходовой мостик, "Властный" стремительно отрезал противнику путь в открытое море. -В машине! -крикнул командир в переговорную трубку. -Есть в машине! -тотчас откликается сиплый бас механика. -Обороты, обороты давайте... Не боясь орудийных залпов, над миноносцем медленно парил одинокий баклан. -Ах, черт побери, право руля! Прямо по курсу, кажется, совсем рядом, поднялся высокий гейзер воды. Спустя какое-то мгновение, докатился и звук орудийного выстрела. -Германец решил отстреливаться, -мрачно констатировал старший офицер.
-Носовая, кормовая, самым беглым! Всплески водяных столбов приближаются почти вплотную к силуэтам подводных лодок. -Попали, попали!- заорал вдруг сверху сигнальщик. -И верно, на одной из лодок что-то задымило. Через какое-то мгновение обе стали исчезать в волнах. -Орудийным расчетам, дробь! На бомбах, приготовиться к сбрасыванию! Миноносец стремительно приближался к тому месту среди волн, где только что исчезли подводные лодки. Орудия уже не стреляли, но прислуга оставалась на своих местах. Кураев вновь с удивлением проследил взглядом за одиноким бакланом, продолжавшим отрешенно парить над кораблем. Надо же, выстрелы ему нипочем! Коротко тренькнул звонок. Первая бомба исчезла в пенном буруне за кормой. От мощного взрыва в глубине миноносец буквально подпрыгнул на волнах. Одна за другой, жирно блестя смазкой, бомбы падали за корму. С таким же интервалом следовали взрывы. Когда взорвалась пятая, легли на обратный курс. Все, кто находился на мостике, напряженно всматривались в волны, ожидая увидеть пятно от топлива и деревянные обломки мебели. -Вижу пятно!-опять отличился сигнальщик. На поверхности волн расплывались радужные пятна. Никаких обломков видно не было. Из машинного люка по пояс высунулся механик. Вытерев с лица черный пот, глубоко вздохнул студеный воздух. Белесый, обильно искрящий дым из труб изменил свой цвет на черный. Комендоры носового орудия уже натягивали на ствол парусиновый чехол. -Если и не потопили, то надолго отучили появляться на Кильдинском плесе, -заключил старший офицер. Кураев бросил взгляд на хронометр, вмонтированный в ограждение рубки. С начала боя прошло тридцать минут.
ххх
В штабе флотилии Северного Ледовитого океана царила деловая суета. Кабинет командующего помещался слева от большой комнаты, где проводились оперативные совещания. В будние дни эта комната была густо набита штабными офицерами, военными чиновниками, писарями. В штабе флотилии имелись оперативная и распорядительная части и несколько отделений флагманских специалистов: артиллерийское, штурманское, механическое, интендантское... В этом выражалась относительная самостоятельность флотилии.
За большим, крытым черным сукном столом несколько офицеров склонились над оперативными документами, громко обмениваясь мнениями служебного характера и периодически костеря столичное флотское руководство. Основания для этого были предостаточные. С началом войны Морское министерство и Морской генеральный штаб оказались как бы в стороне от руководства оперативными действиями даже крупных флотов. Например, командующий Балтийским флотом перешел в подчинение штаба Северного фронта, где образовалось военно-морское управление. Кроме того, ему, как руководителю береговой обороны Балтики, вменялось непосредственно сноситься со Ставкой. В конечном счете, в январе 1916 года при Ставке Верховного главнокомандующего был создан еще один специальный орган для координации действий морского и сухопутного генеральных штабов. С созданием Морского штаба при Ставке за Морским генеральным штабом осталось руководство Сибирской, Каспийской и Северной флотилиями. Все эти изменения привели лишь к тому, что изнывающий от уменьшения масштабов деятельности Морской генеральный штаб принялся засыпать циркулярами и распоряжениями флотилию Северного Ледовитого океана. А ведь на эти бумаги следовало незамедлительно реагировать, сочиняя многостраничные донесения и отчеты. Но как их сочинять, если боевых эпизодов на флотилии раз, два и обчелся. Поэтому доклад лейтенанта Бутаковского об успешных действиях миноносца "Властный" вызвал в штабе заметный энтузиазм. -Вы, батенька, подробней все опишите, -инструктировал адьютанта штаба вице-адмирал Людвиг Федорович Корвин. -И пусть разведка выяснит, где пополняются запасами германские подводные лодки. Ведь должна где-то поблизости находиться плавбаза. Да напомнить им не стесняйтесь, что надобны и на севере броненосные крейсера. Одними миноносками, пусть даже геройскими, не обойдешься. -Ваше превосходительство, крейсер "Варяг" вот-вот должен выйти из Тулона и направиться в Александровск, -напомнил штабной офицер. -Крейсер, если мне память не изменяет, лет шестнадцать как в строю.. Обветшал, небось, после япошек? Геройский крейсер "Варяг", в марте 1916 года переданный японцами русскому флоту, предназначался именно для пополнения флотилии Северного Ледовитого океана. По замыслу Морского генерального штаба, основой флотилии должно было стать соединение крейсеров. Но свободных кораблей этого класса наскрести так и не удалось, поэтому главной силой новоиспеченной флотилии оставались миноносцы да тральщики, частично переоборудованные из гражданских судов.
Крейсер "Варяг" (Кольский залив. Ноябрь 1916 года)
-Боцман, кранцы на левый борт, живо! -В машине, уменьшить обороты! -Неподвижная громада крейсера нависала над миноносцем, медленно подходившим к корме по левому борту "Варяга". Лейтенант Бутаковский, далеко прогнувшись за ограждение мостика, умело дирижировал палубной и машинной командами. Мощные прожектора крейсера, установленные на кормовом мостике и грот-мачте, слепили глаза. -На "Варяге", прекратите освещать мостик! Флагманский штурман флотилии давал последние указания старшему офицеру "Властного" лейтенанту Кондратьеву: -Петр Николаевич, не прозевайте точку поворота. Учтите размеры крейсера... -Исполню в наилучшем виде, Владимир Николаевич. -Не подведите, батенька, флотилию. На мокрую палубу миноносца с грохотом упал шторм-трап. Лейтенант, поймав момент, когда миноносец, поднявшись на волне, на мгновение замер, ухватился за колючую пеньку. Ему предстояло исполнить роль лоцмана и провести крейсер в Екатерининскую гавань. После непродолжительного докования в Глазго, где очистили подводную часть и проверили винты, крейсер перешел на рейд Гринока, откуда, в первых числах ноября 1916 года и вышел в Атлантику, взяв курс на север. Англичане даже расщедрились на эскорт - справа и слева от крейсера рыскали два номерных эсминца. Правда, эскорт являлся скорее почетным, чем боевым, так как на следующий день эсминцы вежливо попрощались. Дальше "Варяг" шел в одиночестве, утюжа океан широким противолодочным зигзагом. Зная обстановку на севере Атлантики, командир крейсера Карл Иоакимович фон Ден приказал три раза в сутки проводить боевые учения: отрабатывались действия орудийных расчетов, борьба за живучесть, отражение минной атаки... Палубные огни были погашены, переборки задраены по боевому, у заряженных орудий постоянно дежурили комендоры.
Днем 16 ноября показались невысокие сопки полуострова Рыбачий, а ночью, на траверзе мыса Сеть-Наволок, что у самого входа в Кольский залив, крейсер наконец-то обменялся приветствием с миноносцем "Властный", вышедшем навстречу. Лейтенанта Кондратьева провели в просторную ходовую рубку крейсера. Капитан 1 ранга фон Ден сам шагнул навстречу молодому офицеру. -Ждали вас, ждали... -Честь имею представиться, лейтенант Кондратьев. Назначен сопроводить крейсер в Екатерининскую гавань. В семь часов утра крейсер отдал якорь в гавани. Занимался тусклый северный рассвет. Высыпав на палубу, моряки с удивлением рассматривали мрачные гранитные скалы, отвесно обрывающиеся в серо-черную гладь бухты. Вдали синели вершины сопок, уже кое -где покрытые первым снегом. -Глянь, Петруха, вроде телята пасутся. -Дурень, то северные олени. -Разве это город, братцы. Три домика да церковушка. -Уездный центр, сказывали. Глядишь, после войны отстроят. Почище Либавы и Кронштадта будет. У причалов и на рейде дымили немногочисленные боевые еденицы флотилии: миноносцы "Властный" и "Громовой", шесть тральщиков, минный заградитель "Уссури", посыльное судно "Ярославна", транспорт-мастерская "Ксения"... А еще один корабль - вспомогательный крейсер - находился в тот час на Кильдинском плесе в дозоре. Это был тот самый ледокольный транспорт "Вайгач", который в составе экспедиции капитана 2 ранга Бориса Андреевича Вилькицкого прошел арктическими морями из Владивостока в Архангельск. Мичман Владимир Кураев с "Властного" успел уже не единожды побывать на "Вайгаче", расспрашивая ветеранов перехода о деталях экспедиции. Как чудно все удалось! Давно ли мечтал хоть одним глазом увидеть экспедиционное судно, А нынче вот уверенно ходил по палубе "Вайгача". ххх