Аннотация: Увлеклась сказкотерапией, захотелось написать сказочку и про себя.
Читаем и слушаем Finntroll "Nar Allt Blir Is", "Forsvinn Du Som Lyser", "Madon Laulu" и "Svart Djup"
ВНУТРЕННИЙ ЛЕС ИЛИ СТРАННАЯ СКАЗКА
Улыбайся чаще и чаща улыбнётся тебе
Обледенелый недотаявший снег покрывает дырявой коркой мёрзлую почву. Тихо. Здесь никогда не бывает людей, да и зверьё почти не заметно. Поздние сумерки переходят в ночь. Высоко-высоко на голых ветвях висят крупные яркие звёзды. А понизу, просачиваясь меж корней плотными клубами, стелется туман, переливается через поваленные стволы, струится сквозь подлесок. Попахивает болотцем, но не сильно, а так, что даже приятно. Вместе с запахом приходит ощущение гармонии и завершённости. Порыв стылого ветра, словно сквозняк, играющий мелким сором в пустом доме, спугивает ворох недодуманных и суетливых мыслей. Где-то вдалеке каркает ворона. Переступаю через валежник, иду на зов. Туман искажает и глушит звуки. Вполне может статься, что я иду не в ту сторону, блуждая в лабиринтах собственных смыслов и коллективных истин.
Если представить душу не как нечто зыбкое и эфемерное, а точно определённую местность, то моя выглядела бы именно так: старый болотистый лес, время года определить сложно, но скорее холодно, чем тепло, лохматый мох укутывает шершавые тела многовековых исполинов и огромные валуны. Тысячи маленьких искорок повсюду зажигаются и гаснут.
Эфир вибрирует биением сердца. Иду довольно быстро, но не чувствую усталости, скорее наоборот. Тут, наверное, единственное место, где я могу расслабиться, побыть собой. Поэтому первое, что я делаю, приходя сюда, это дышу, просто дышу. Впитываю холодный густой воздух каждой клеточкой тела, каждой фиброй души. И только вот так раздышавшись, осознаю: какая жажда сжигает меня ежедневно. Место, где можно быть собой. Пожалуй, у каждого человека должно иметься такое. Лес дарит покой и умиротворённость. Теперь можно остановиться, ведь на самом деле мне некуда спешить (есть такая привычка - постоянно куда-то опаздывать), и заглянуть внутрь. Соприкоснуться со своей сутью. Почему для меня это так мучительно трудно? Страшно увидеть своё истинное лицо или его отсутствие? Пытаясь добраться до своего естества, до самого сокровенного уголка души, туда, где ещё осталось что-то живое, после того, как общество сделало из меня человека, теряюсь в шелухе черт характера и налёте воспитания, огрызки чужих идей не дают сосредоточиться.
Обнимаю толстое дерево. Оно отзывается теплом и лёгкой пульсацией. Всё вокруг становится вязким как сырая глина, нет, скорее как тёплое жидковатое тесто. С удивлением замечаю, что у меня нет тела. То есть оно есть, но состоит из той же тестообразной субстанции. Касаясь чего-либо я проваливаюсь сквозь него, а оно сквозь меня. На мгновение растворяясь друг в друге, мы продолжаем своё существование по-отдельности, но чуточку изменившимися. Меня забавляет непостоянство форм и образов. Хотя есть один нюанс - от прикосновений я не чувствую ничего, кроме тех же тепла и вязкости, и иногда лёгкого покалывания. Во мне нарастает беспокойство. Постепенно убыстряю шаг, а потом и вовсе перехожу на бег. Несусь напролом, не разбирая дороги, продираясь сквозь густую сметану сна. Словно сквозь вату доносится воронье карканье.
Обнаруживаю себя сидящей на земле среди какого-то бурелома. Судя по запаху, болото совсем близко. Туман сгущается ещё пуще, увязла в нём словно муха в варенье (шевельнуться не могу). Такое впечатление, что он скоро станет живее и натуральнее меня. Деревья проступают тёмными колоннами, из-за которых временами приходит неясное свечение. Мимо, гудя, проносится электричка (нет, это из другой сказки). Закрываю глаза: серая муть снаружи, серая муть внутри. И тут я понимаю, что обрекает меня на неподвижность не зловещая внешняя сила, а множество одёжек, напяленных в несколько слоёв. Хохочу от души. Эхо, потешившись всласть, возвращает мой смех обратно. Или это снова каркает ворона? Сдираю многочисленные тряпки. Ну и подборка: вечернее платье, маскарадный костюм, шапка-ушанка и пуховик, белый халат, ласты... Целая груда барахла. В конечном итоге, вероятно, увлёкшись, остаюсь совершенно обнажённой, можно даже сказать, голой. Оглядываюсь в поисках какой-нибудь одёжи, но вокруг только жухлые полуистлевшие листья. Ну и пусть! Так даже лучше - хорошо, свежо, ничто не сковывает свободу движений.
Видно по-прежнему плохо. Зато осязание обеспечивает богатство и разнообразие ощущений. Действительность предстаёт более выпуклой, рельефной. Влажная шероховатая кора, ломкий и колкий сухой лист, мягкий пружинящий мох, подрагивающий в такт неведомой музыке. Ткань реальности облегает меня ровно вторая кожа. Внезапно из-за очередного кое-как торчащего дерева открывается небольшая полянка, освещённая задорным костерком. Язычки пламени бойко лижут дно котелка, распространяющего аппетитные запахи. По краю полянки сидят люди или нелюди - отблески костра причудливо преображают их лица, поэтому сложно определить к какой породе существ они относятся, тем более, странно, что раньше в здешних местах я вообще никого не встречала. Они смеются и много пьют. Похоже разгульная пирушка в самом разгаре. Аккуратно подсаживаюсь в круг. Никто не обращает на меня внимания и ни о чём не спрашивает. Очень быстро в моих руках оказывается ломоть жареного мяса и кружка какого-то хмельного напитка, похоже, пива. Приятная компания, симпатичные и гостеприимные товарищи. С подобными благоприятелями отрадно погрузится в беспробудное веселье. Когда большинство пирующих напивается до такой кондиции, что у них остаётся лишь одна способность - валяться в отключке, кому-то, из оставшихся более или менее трезвыми, приходит в голову рассказывать страшные истории. Первый сказ посвящён духам ночи или темноты. История вьётся замысловато и красиво, умные слова к месту вплетаются в причудливую вязь повествования. Порождения ночи выходят из лесу и, принимая дружелюбный вид, подсаживаются к костру запоздалых путников. Существа коварные и опасные... Замечаю, что пауза затягивается, а все слушатели словно по команде поворачиваются ко мне. Взгляд рассказчика тычет мне в лицо будто указующий перст. Упрёки и подозрения сыплются градом ударов, причиняя почти физическую боль. Пробую оправдаться, но от этого только хуже. Меня обвиняют во "лжи, лицемерии и злом умысле".
- Вы что, какое лицемерие?! На мне даже одежды нет, я полностью открыта и беззащитна перед вами!
- Ты врёшь! Прячешься под чужой личиной и меняешь маски!
- Я искренна, - вытряхиваю мелкие веточки и прочие соринки, запутавшиеся в волосах. Не верят. Смотрю на них глазами полными слёз.
- Покажи своё истинное лицо!
- Я не буду вам ничего доказывать, - швыряю к их ногам кожу. Разрываю грудную клетку, достаю трепещущее и кровоточащее сердце.
- Неужели вам мало? Да, заберите всё!
Смеются. А может опять каркает в чаще ворона. Как бы там ни было, звук выводит меня из оцепенения. Отрешённо и бесстрастно наблюдаю за нелепыми и уродливыми созданиями, вяло и равнодушно ковыряющимися палками в чьих-то окровавленных останках. От этого зрелища мне становится муторно и скучно. Разворачиваюсь и ухожу обратно во тьму. Но, перед тем как исчезнуть, ненадолго оглядываюсь и, наконец, обращаю внимание на то, что безликие призраки возле трупа слепы и глухи. Они пренебрегают не только друг другом, но и собой, при этом постоянно громко и бессвязно говорят, по-видимому, обращаясь к себе же, и вертят по сторонам бельмастыми лицами. Говорят и не слышат, смотрят и не видят. Я вижу их одиночество и тоску. О, ныне я прекрасно вижу!
В детстве мне хотелось найти плащ-невидимку. Быть незаметным неузнанным наблюдателем представлялось мне интересным и безопасным. Бойтесь своих желаний, ибо они исполняются! И частенько в несколько неожиданном виде.
Пространство, образованное мерцающим хрусталём. Прозрачное, светящееся, на первый взгляд хрупкое, а при более пристальном рассмотрении упругое и прочное. Но что это за проплешина в нём?! Кто осквернил мою территорию!? В центре обгорелого пятна копошатся люди, смачно пожирающие что-то, кого-то. Да это же...
- А ну пошли прочь! Зачем вы рвёте меня на кусочки?! Вы разве не понимаете, что мне больно?!
Гнев и безысходность накрывают меня медным тазом, переплавляясь в нём во что-то дикое и невообразимое. Вцепляюсь в бок ближайшему каннибалу. Ярость клокочет во мне кипящей смолой.
Стадо оленей, мирно щипавшее худосочную траву, испуганно разбегается. Подранок вырывается и, оставляя кровавый след, скрывается в лесу. Бросаюсь вдогонку, но падаю навзничь, наталкиваясь на неведомое препятствие.
Тесно и душно. Спёртый и затхлый воздух, пахнущий постоянством, но не вечностью. С течением времени ничегошеньки не меняется, лишь только расплываются радужными кляксами декорации моего бытия, а, на самом деле, цветные наклейки на внутренней стороне картонной коробки, в которой сижу уже довольно долго. Оленей и след простыл, а я до сих пор не выберусь. Вынужденное пребывание взаперти похоже на бег на месте: тратишь силы, пыхтишь, пыжишься, а оглянешься окрест - всё по-прежнему, сидишь на той же жопе. Привычное не значит лучшее. Но, раз смирившись, остаёшься с ним навсегда. И постепенно забывается, что есть что-то ещё помимо той самой картонной коробки с блеклыми неодушевлёнными картинками, именуемой накатанной колеёй твоего существования. Комнатному растению со временем становится тесен его горшок. Из привычного образа жизни тоже, оказывается, можно вырасти, и тогда либо корни ломают стереотипы горшков, либо отсутствие простора в жёстких рамках ломает и уродует тебя. Смогу ли процарапаться за установленные пределы? Вдруг рваные следы от когтей не приближают меня к выходу наружу, а лишь обманывают, будучи очередным рисунком на стене моей ловушки? Не задохнуться бы в пыльной повседневности.
Свет. Много-много света. Солнечные лучи, отражаясь от белого покрова, рассыпаются пёстрыми бликами. Снег. Много-много снега. Мир полыхает холодным огнём искрящегося льда, горит синим пламенем. Сжечь в нём и себя сколько есть - ныряю в сугроб. А пепел собрать в урну и развеять по ветру. Зола прошлого хорошее удобрение для ростков будущего. Кроме того появится простор для настоящего. Зябко, брр! Мороз щиплет за нос и лапы, щекочет кисточки на острых ушах. Пора двигаться дальше. Удаляюсь лёгкой рысью, оставляя за собой ровную дорожку неглубоких следов. Остренькие ушки и умение ходить по снегу не проваливаясь - наверное, я эльф.
Какой изумительный аромат! Фимиам предвкушения и сбывшихся надежд. Плывёт, изгибается, дразнит. Догоню, поймаю - от меня не сбежишь, моё воплотившееся чудо! Это только с виду у меня мягкие пушистые лапки, на деле в густой шерсти прячутся длинные коготки. Ухвачу за бочок крепенькими зубками, напьюсь горячей кровушки, скушаю.
На истоптанном снегу призывно алеют яркие капельки. Отпечатки копыт вместо карты - я знаю куда идти. Скоро. Отодвигаю ветки орешника. Мягкие сапожки, отороченные мехом, ступают бесшумно. Рука шарит в поисках оружия, которого не обнаруживается. Не страшно. Ты всё равно не ускользнёшь.
Молодая древесная поросль выплёвывает меня на опушку. Посредине небольшое бревенчатое строение, заговорщически подмигивает тусклым оконцем. Чёрная бархатная ночь проглатывает остатки закатного солнца. Усиливающийся ветер приносит на своих крыльях отголоски вороньего карканья.
- Избушка, избушка, встань к лесу задом ко мне передом.
Несколько рассохшаяся дверь распахивается легко и непринуждённо, почти без скрипа. Нутро лесного жилища отливает бронзой с зеленью. Дрожащая лучина служит единственным источником обогрева и освещения. Несмотря на отсутствие очага, в маленьком домике царит ласковое тепло. В дальнем и самом затенённом углу на ложе из шкур лежит человек. Остро и пряно пахнет сушёными травами. На улице стонет ветер, теребит оконный ставень, мечется, ищет лазейку, чтобы нарушить наш скромный уют. Человек на постели стонет и мечется вместе с ветром. Дурной сон, аль нездоровье тревожит его? Несмело подхожу и присаживаюсь подле. Убираю слипшийся локон с покрытого испариной лба. Серебряные ниточки ранней седины поблёскивают в буйной гриве разметавшихся кудрей. Кто ты? Сдается, мы раньше встречались. Знакомое лицо искажает судорога боли. Осторожно разворачиваю ворох одеял. Мускулистый торс, сильные руки, покрытые разномастными шрамами - охотник что ли? Красивый мужчина. Чертовски. Робко поглаживаю точеное тело. Рука инстинктивно отдёргивается от зияющей раны в боку. Одновременно узнавание озаряет меня ослепительной вспышкой. Так вот ты какой, тот, кто спит! Чай встретились.
Прохладные пальцы бережно, но цепко берут меня за локоть, тянут вниз. Покорно укладываюсь рядом. Его лихорадит. Вожу ладошкой над больным боком, не смею дотронуться. Чем же тебе помочь? Огромный безобразный укус, источая волны жара, тот час же начинает затягиваться, превращаясь в глубокий порез, свежий рубец, старый шрам. Кладу голову ему на плечо. Частое дыхание - горькая полынь - шевелит волоски на моей макушке. Дремота обволакивает сладкой истомой. Сухие горячие губы на мочке уха, скользят по шее, замирают в ямочке чуть выше ключиц. Или это снится сон: манящий, тягучий словно мёд... И я, как всегда, проснусь на самом интересном месте.
За ночь ветер нагнал мрачных и тяжёлых туч. Небо, а заодно и рассвет, заволокло свинцовой пеленой. Тишина заполняет меня до краёв нежно и властно. Прислушиваюсь к спокойному и глубокому дыханию спящего. Откуда-то я знаю, что будить его нельзя. Но не могу удержаться и всё-таки приподнимаю край шкуры-одеяла в надежде напоследок запечатлеть в памяти дорогие черты. И обнаруживаю крепко спящую женщину. Примерно одних со мной лет, сходного телосложения. Мы вообще с ней чрезмерно, невозможно похожи.
- Эй, ты чего тут делаешь?!
Её ресницы медленно поднимаются. Насмешливый взгляд прозрачных глаз пронизывает меня совместно с пониманием неотвратимости дальнейшего. Молча рассматриваем друг друга. Сновидица улыбается. Силюсь улыбнуться в ответ. Вдруг она съёживается и сморщивается. Со мной случается не менее странная трансформация. Время незнакомки стремительно движется вперёд, моё же - в противоположную сторону. В мгновение ока лицом к лицу оказываются сгорбленная седая старуха и пухлый младенец: одна на пороге смерти другая - жизни. Страшно шагать в неизвестность в одиночестве. За чертой ожидает безграничное и непознаваемое ничто. И, хотя всё рождается из небытия и ввергается в него же, но то, что принято считать собой, ужасно боится и отчаянно сопротивляется переходу.
На меховой лежанке покоится горстка праха, поблизости растекается крошечная лужица. Слышится раскат грома. Тугие струи дождя ударяют по крыше. Ничего не было. Нахал-ветер разнесёт пыль. А в луже виноват дождь - в ветхой землянке просто протекает крыша. Гроза отгремит, и умытый лес расцветёт новой весной. Распустятся почки и цветы.
Однажды я вернусь, и, растянувшись на прогретой солнцем полянке, буду внимать голосам жизни, творить новое лето в своём лесу.
Ведь невозможно заглянуть в себя и не умереть... От смеха.
![[]](/img/a/ajra/vl/355284.jpg)